- Согласен. А до тех пор - давай наслаждаться жизнью. - Ладонь его скользнула под простыню, между нагих бедер Танфии.
      - Руфе, не надо!
      Юноша убрал руку.
      - Передумала?
      - Нет, дурачок! - Она погладила его по щеке.- Просто я еще не мылась. От меня, должно быть, несет потом.
      - Так вымоешься позже. - Он прижался лицом к ее плечу, пощекотал языком шею, и Танфия поневоле рассмеялась. Тело его было жарким и сильным, и устоять было невозможно. - Не так и страшно. Я дыхание задержу, прошептал он, залезая к ней под одеяло, и усмехнулся, когда она в напускном негодовании стукнула его кулачком. - И не жалуйся. Для меня ты пахнешь замечательно.
      Когда Каламис ввел ее в пиршественный чертог, Танфия задрожала.
      Узкие стрельчатые окна перемежались панелями черного дерева. Резные балки поддерживали высокие своды. Хотя по стенам и вдоль длинного стола сияло не меньше сотни свечей, темнота выпивала их свет. Впечатление создавалось сурово-величественное и мрачное. Танфия ощущала себя неуместной, и в то же время стремилась показать, что достойна подобного окружения. Это должна была быть первая проверка ее способностей, и ей во что бы то ни стало следовало ее выдержать.
      В дальне конце зала полыхал камин, и там поджидали гостей хозяева замка, такие сдержанные и строгие, что Танфии даже стыдно стало, что пару часов назад они с Руфридом кувыркались на здешних перинах.
      Мерия снабдила гостей свежей одеждой - для Руфрида простые темные штаны и белая рубашка, а для Танфии длинное темно-синее платье. Хотя оно было девушке великовато, ничего роскошнее она в жизни не видела, не говорят уж о том, чтобы носить. В зеркало на стене отведенной ей комнаты Танфия взирала с отчаянием: волосы ее - спасибо Руфриду! - напоминали воронье гнездо. Но расческа, заколки и помада, принесенные Мерией, сделали свое дело. И теперь, рука об руку с Руфридом, она входила в зал со всем возможным достоинством, остро ощущая, что все ее усилия написаны у нее на лбу.
      Каламис показался ей симпатичным, но слишком мускулистым. С квадратного лица смотрели вечно прищуренные черные глаза, и сам Каламис словно бы постоянно прислушивался, оценивал, не выдавая своих истинных чувств ничем.
      - Танфия, - проговорил он, - с тобою желает познакомиться моя мать, владычица Алорна, княгиня Сеферетская. Матушка, дозволь представить тебе наших гостей Танфию и Руфрида, из, э, деревни близ града Хаверейна.
      Танфия не была уверена, что в подобных обстоятельствах полагается делать реверанс, поэтому она стеснительно склонила голову и пожала протянутую ей тонкую, костистую, шелково-гладкую руку.
      Княгиня была высока и костлява. Седые ее волосы были безупречно уложены и прикрыты украшенной синими самоцветами сеткой. Сапфиры, должно быть, решила Танфия. И все же княгиня не выглядела бы ни выше, ни внушительнее бабушки Хельвин, если б не одеяние. Танфия едва могла отвести взгляд от ее платья - широкой юбки, буфов на рукавах, жесткого корсажа. По черному шелку змеился синий узор, и блестели лазурные бусины. Рядом с подобной сдержанной роскошью одолженное платье девушки, которое еще минуту назад казалось ей таким шикарным, походило на обноски.
      - Мой отец, владыка Даннион, князь Сеферетский.
      Князь был так же высок, хотя и сутулился - Танфия не могла решить для себя, из стеснения ли, или из презрительного высокомерия. Лицо владыки, подобно лицу его младшего сына, было тонким и отстраненным, серые глаза будто выцвели. Он кивнул девушке, но руки не подал. И Даннион, и Фейлан также были облачены в черное с синим, будто прочих цветов и не существовало в мире - короткие широкие панталоны, шелковые чулки, расшитые туфли и обильно изукрашенные камзолы с прорезными рукавами.
      - С сестрой моей матушки, госпожой Амитрией, и моим младшим братом Фейланом вы уже знакомы...
      Фейлан, подобно отцу, скрывал под маской отчуждения некоторую нервозность. Госпожа же Амитрия, растрепанная, в мятой накидке, ничуть не походила на сестру, да и на прочих свойственников. Суетливая и быстрая, как птичка, она взирала на собравшихся с едкой насмешкой.
      - И моя супруга, госпожа Эсамира.
      Жена Каламиса носила свободное платье нескольких оттенков синего, расшитое серебряными листьями, весьма шедшее к ее раскосым синим глазам и рыжевато-русым кудрям, ниспадавшим до пояса. Хотя она была женщиной крупной, но создавала впечатление худобы, будто с ее мощного костяка спала плоть. Губы ее были презрительно надуты.
      - О, - воскликнула Танфия, недослышав, - мою сестру зовут Изомира!
      Руфрид предупреждающе наступил ей на ногу.
      - Как забавно, - произнесла госпожа Эсамира, - эти крестьяне дают своим детям такие поэтичные имена. Разве можно что-то иметь против простых народных имен, вроде Неррии и Фрейнии, верно?
      Все вежливо посмеялись - кроме Амитрии, от взгляда которой молоко бы прокисло. Танфия решительно не понимала, почему крестьяне не могут называть детей, как им вздумается, но сказать это вслух было не неприлично, и она промолчала.
      - Как я понимаю, - проговорил князь, прежде чем тишина слишком затянулась, - это вы принесли нам весть о гибели нашего сына Арана.
      - Мы... не уверены, что это был он, - поспешно вставил Руфрид.
      - Сегодня мы отрядили людей обыскать лес и принести в замок тело. Князь протяжно вздохнул. - Увы, то был наш сын.
      - Нам очень жаль, - хором произнесли Танфия и Руфрид. - Надеюсь, мы верное поступили, - добавила Танфия, - что привели его коня.
      - Безусловно, - подтвердила владычица Алорна. - Само собой, вы можете остаться, покуда ваш спутник не оправится от лихорадки. Это самое малое, чем мы можем отблагодарить вас.
      - Мы подозревали, что он погиб, - тяжело проговорил владыка Даннион. И опасались подобных вестей. Однако они стали для нас тяжелым ударом.
      - Вам известно, э, как он умер? - осторожно поинтересовалась Танфия.
      - Мы редко заходим в чащу леса. Зверь, возможно. Дикие коты... кто теперь скажет?
      Ответ показался девушке до странности пустым и легковесным. Дикому коту не под силу убить человека, во всяком случае, всадника, а дра'аки так далеко от гор не залетают...
      Руфрид шагнул вперед и подал князю записку, найденную Линденом на теле погибшего.
      - Боюсь, сударь, что это письмо не достигло адресата, - сказал он. Жаль, что этого не случилось, прежде... - Тут пришел черед Танфии ущипнуть его. - Э, жаль.
      Князь перечел письмо, передал супруге; затем оно прошло через руки Каламиса, Фейлана и Эсамиры. Ни один из них не вымолвил ни слова, и лица их ничего не отражали. Танфия читала, что среди благородных считается недостойным показывать свои чувства, но подобная сдержанность впечатлила даже ее. Скорбят ли они по смерти Арана, по неудачному его походу? Кто их разберет?
      - Куда же вы направлялись, когда нашли его? - поинтересовалась княгиня.
      Руфрид прокашлялся.
      - Мы торговали в Скальде статуэтками. Я решил срезать путь через чащу, и, э, перепутал пометки на карте. С братом мы разругались, и он пошел своей дорогой. Когда мы его нагнали, он нашел вашего коня, но сам был уже болен. Конь привел нас сюда.
      Танфия затаила дыхание, ожидая бури вопросов. Но владычица Алорна произнесла только:
      - Понятно.
      Она взяла у сестры письмо и бросила в огонь.
      - А сейчас, - сказала она с напускной теплотой, - полагаю, ужин подан. Мерия покажет вам ваши места. Покуда вы остаетесь с нами, чувствуйте себя как дома.
      - Благодарю, - ответила Танфия.
      Само собой, ничего подобного чувствовать было невозможно, но вежливость княгини ее тронула. Руфрид за спинами хозяев скорчил гримасу, и Танфия сверкнула на него глазами: "Веди себя прилично!".
      В воздухе над обеденным столом витало некое напряжение, прорывавшееся в сбивчивых, путаных беседах. Поначалу Танфия списывала это на присутствие чужаков, но спустя некоторое время усомнилась.
      Они с Руфридом страшно проголодались, а еда оказалась отменной. Каждая перемена оказывалась такой изысканной и крошечной, что девушке казалось, будто она никогда не наестся, но блюду примерно к пятому она обнаружила, что ее распирает от обжорства.
      По мере того, как двое поварят под руководством Мерии вносили очередную перемену, владычица Алорна неторопливо и подробно объясняла, как это блюдо называется и из чего приготовлено.
      - Начнем мы с морковного супа с мускатом... вот эта зелень петрушка... А сейчас - тарталетки с рубленым мясом под абрикосами в тесте. Наш повар весьма любопытным образом переделал традиционный рецепт...
      Поначалу Танфия решила, что княжеская семья попросту снисходит к низкородным гостям - как будто те выросли на вареной лебеде. Большая часть блюд ей и правда была незнакома. Но постепенно девушка осознала, что хозяева обращаются исключительно к гостям, а не друг к другу, и делают это, лишь чтобы рассеять молчание. Ей пришлось напомнить себе, что они только что потеряли сына; едва ли они в настроении шутить.
      - О, - произнесла княгиня. - А вот и любимое блюдо моего мужа. Тушеный заяц.
      Руфрид с Танфией переглянулись, и девушка сглотнула.
      - Простите, но мы не можем есть зайца.
      - Ну почему же?
      - Заяц посвящен Брейиде. Его нельзя ни убивать, ни есть.
      - Конечно. Я забыла - наши верования отличаются от веры землепашцев. Мерия, убери зайца и внеси фазана, будь добра.
      Князь смолчал, поджав губы, когда унесли его любимое блюдо.
      - Прошу, - смущенно взмолилась Танфия, - не позволяйте нашему присутствию, э...
      - Нет, нет. Мы не можем оскорблять наших гостей. Наша богиня покровительница княжеского рода Сеферета - Нефения, и у нее нет посвященных зверей.
      Танфия решила показать, что она не какая-нибудь невежественная крестьянка, и знает не меньше, чем хозяева.
      - Да, Нефения - это другое имя Нефетер, богини Парионы. Но она же девственная ипостась матери-Брейиды, как и старуха Маха - ее часть. Нефения, богиня поэтов. Ее... почитаю и я.
      - Поэтов обожает наш отец, - заметил Фейлан, побалтывая в бокале красное вино. - У него огромная библиотека, и он выходит из нее только к трапезе.
      Воцарилось молчание, хрупкое, как стекло.
      - Да, Нефения, Нефетер, - произнес князь. - Вы правы, милочка. Как сказал о ней Сафаендер,
      Твой блеск серебряный манит
      Равно владыку из покоев
      И пастыря среди лесов...
      Туда, где луны меж ветвей
      Лучи пугливые сплетают,
      И мир блаженством озаряют,
      - подхватила Танфия.
      - Где вы это заучили? - презрительно полюбопытствовал Каламис.
      - Даже в Излучинке люди умеют читать, - ответила девушка. - Сафаендер - мой любимый поэт, и я перечитала все его работы.
      - И пьесы? - Князь остался, похоже, доволен - первый поданный им признак жизни. - Какая вам нравится больше?
      Танфия примолкла. На самом деле она читала всего две пьесы Сафаендера, и в детстве разыгрывала их на пару с сестрой, покуда книги не рассыпались.
      - "Дуб Ференатский", - решительно ответила она.
      - Пф! - Князь фыркнул. - Не лучшая вещь. Ранняя, неудачная попытка... Вот "Эскадале" самой своей структурой передает истинную зрелость. Вот где работа мастера в расцвете сил, не находите?
      - Эхм... - Про такую пьесу Танфия даже не слышала. - Да, но... мне нравится именно наивность "Дуба".
      - Хорошо сказано, - согласился владыка Даннион.
      - А, собственно, на каких контрастах основывается зрелость "Эскадале"? - поинтересовался Каламис, многозначительно глядя на Танфию. - Какие пары героев в наилучшей степени проявляют суть пьесы?
      - Э... хм.. Ягис и Тион...
      - Это из "Аркенфелла".
      Танфия беспомощно развела руками. Не зная даже имен героев, она не могла и надеяться отболтаться.
      - Боюсь, что "Эскадале" я не читала, - призналась она. - Не всегда можно найти книги, о которых мечтаешь.
      - С этим надо что-то делать, - раздумчиво проговорил князь. Рассылать по деревням книги...
      - Козам скормят, - пробормотал Каламис себе под нос. Танфия возмущенно глянула на него, но княжич вновь повернулся к ней.
      - Так кто же из троих писателей все же наивеличайший: Сафаендер, Теотис, Амаллия?
      Танфия ощутила себя стоящей на краю бездны собственного невежества. Когда-то ей казалось, что она знает все на свете. Обнаруживать, что это не совсем так, было на удивление болезненно. Теотиса она еще читала, а про пьесы Амаллии слышала лишь краем уха.
      - На мой взгляд, они несравнимы, - спокойно отрезала она.
      - Разумеется, считают величайшей досточтимую госпожу Амаллию, -заметил князь. - Но недавние работы Сафаендера, на мой взгляд, непревзойденны.
      У Танфии отпала челюсть.
      - Сафаендер жив?! - воскликнула она, не успев сдержаться.
      - Ну разумеется. Я полагал, вы должны знать.
      - Я... считала... что он давно умер.
      - Ваш любимый писатель, и вы не знали? - изумился Каламис. - Танфия, вы краснеете.
      - А ты пытаешься выставить ее дурой, - воинственно оборвал его Руфрид. - Оставь ее! Если б не она, половина ребят в нашей деревне осталась бы неграмотна. А ваше образование кому помогло? Безде...
      - Руфе, хватит! - шикнула на него Танфия, и для верности ущипнула за ногу.
      - А вот и десерт! - возгласила княгиня. - Сырный пирог с розовой водой, украшенный засахаренными лепестками...
      Голос ее прервался. Вместе с княгиней все собравшиеся обернулись к дверям. Вслед за несущей огромное блюдо Мерией в зал вступил еще один человек. Линден.
      Надо столом повисла тишина. Мерия поспешно поставила блюдо и выбежала. Линден был одет в штаны и рубаху наизнанку, но бос. Шел он медленно, неуверенно, под глазами его темнели круги, но выражение измученного мрачного лица было вполне осмысленно.
      Все смотрели на него. Танфия не знала, что делать; Руфрид, судя по всему, -тоже.
      - Простите, что я вмешиваюсь, - проговорил Линден, остановившись рядом с братом и опершись одной рукой о стол. - Я должен был предупредить вас как можно скорее.
      - Лин, тебе нельзя вставать, - начал Руфрид.
      - Нет, мне уже лучше. И я не сошел с ума. - Линден перевел взгляд на княжескую чету. - Простите, но кто-то должен сказать об этом, пока не стало поздно. В вашем лесу обитают бхадрадомен.
      Зал окутала мертвящая тишь. К стыду и ужасу Танфии князь и княгиня, не изменившись в лице, встали и поспешно вышли из залы. Эсамира и Фейлан глядели в тарелки. Госпожа Амитрия глядела на Каламиса.
      - Нет, - вяло произнес княжич, когда за его родителями затворились двери. - Конечно же, никаких бхадрадомен в нашем лесу нет. Вы видели, должно быть, лейхолмцев - дровосеков, милостью моих предков живущих с леса.
      - Я знаю, кого видел! - воскликнул Линден.
      - У вас был жар. Это всего лишь бред.
      - Нет. Это бхадрадомен вызвал болезнь, он высасывал из меня жизнь!
      - В Ардакрии нет бхадрадомен, - опасным голосом произнес Каламис. Это крестьянские суеверия.
      - А письмо, что мы нашли на теле господина Арана? - поинтересовался Руфрид.
      - Какое письмо? - Каламис посмотрел ему в лицо. - Никакого письма не было.
      - Ладно! А это тогда что такое?
      Руфрид вытряхнул из кармана белесый шарик чуть больше сустава большого пальца. У Танфии пересохло во рту. Это была одна из тварей, что чуть не закопала ее живьем. Руфрид швырнул насекомое на стол перед Каламисом. Эсамира бросила на дохлую тварь единственный взгляд, плечи ее дрогнули во рвотной судороге, и, бросив салфетку, она выбежала из комнаты.
      - В огонь эту мерзость! Как вы только смеете?! - Каламиса трясло, гнев разбил его ледяную маску. - Этой беседы не было!
      Он выбежал вслед за женой, оставив троих путешественников наедине с Фейланом и госпожой Амитрией.
      - Простите... Не знаю, что сказать... - Танфия закрыла горящее лицо руками.
      Руфрид пожал плечами и швырнул тварь в камин.
      - Не извиняйтесь, - ответила Амитрия. - Не в вас беда. Наши ужины часто завершаются подобный образом, верно, Фейлан? -Она зловеще хохотнула непонятной, мрачной шутке. - Садись, Линден, и помоги нам с пирогом. Жаль, если он зря пропадет.
      Линден нерешительно подчинился.
      - Не понимаю, - пожаловался он. - Я знаю, что видел. Почему они не слышат?
      - Молчи. Ешь. - Старуха ткнула в его сторону ножом. - Господин Аран умер оттого, что болтал о том, чего не знает.
      Полчаса спустя Танфия и Руфрид отвели Линдена в его комнату, оглашая длинные, скрипучие переходы громким шепотом.
      - Это была ошибка - приходить сюда, - твердил Линден. - С этим конем мы догнали бы Имми. А сейчас мы вернулись к началу пути.
      - Забываешь, что у нас не было выбора! - огрызнулась Танфия. - Ты болен.
      - Я уже здоров.
      - Непохоже. Тебе нужен отдых. И мы не уйдем, пока я не буду уверена, что ты у нас на руках не помрешь!
      - Не дури. Я знаю, что со мной. Это не болезнь, это...
      - Откуда ты знаешь, - перебил его Руфрид, - что видел бхадрадомена? Ты же прежде их не видел, так? Тогда откуда тебе знать?
      Линден вздохнул.
      - Не могу объяснить. Что-то случилось, когда я нашел тело господина Арана. Виделось что-то, чего обычно не замечают... ох, неважно, я знал. Думаешь, мне примерещилось?
      - Бывает.
      - А что вы с Танфией то цапаетесь, то любитесь - тоже примерещилось?
      - Ох. Я думал, ты не заметишь.
      - Да весь лес слышал!
      - Не ори ты! Ты что, из-за этого сбежал? - Линден смолчал. - Вот дурень!
      - Ой, Лин... - пробормотала Танфия.
      - Ну ладно, глупо вышло, - снизошел Линден. - Но если вы думали, что я всю ночь буду слушать, пока Имми...
      - Лин, прости. - Танфия взяла его за руку. - Мы не хотели тебя расстроить. Просто...
      - Так вышло? Я понимаю
      К этому времени они добрались до комнаты.
      - Давайте лучше утром обсудим наши планы, - предложила девушка.
      - Тогда заходим. - Руфрид оглянулся - нет ли кого в коридоре. Гуськом они прошли в комнату, и Линден запалили фитилек. - Чем быстрее мы уйдем, тем лучше. Не нравятся мне здешние хозяева; у меня от них мурашки по коже.
      На этих словах дверь с грохотом захлопнулась. Путешественники обернулись. Выход заслоняли Каламис и Фейлан. Отсветы огня играли на клинках их коротких мечей.
      Каламис со щелчком провернул ключ в замке и осклабился - как дра'ак.
      - Мурашек маловато будет, - проговорил он своим правильным, невыразительным голосом. - А вот теперь пора рассказать, кто вы на самом деле такие, и что тут делаете.
      Глава десятая. Самоцветы земли
      Когда Изомира и ее сотоварищи достигли каменоломен, в свои права уже вступила сырая, зябкая зима.
      В воздухе носились снежные хлопья, облепляли повозку и таяли, едва коснувшись земли. Сквозь их круговерть Изомира смутно видела встающие по обе стороны голые утесы. Между ними лежали террасы серой грязи, и разделенные насыпями квадратики серых прудов. На истерзанной земле лежал тонким слоем снег, и расточался водою.
      - Думаю, сюда нас и везут, - проговорила Имми, обнимая Серению, когда девушки приникли лицами к растворенному окну. Сердце ее трепетало, но так долг и мучителен был их путь, что Изомира отринула всякую мысль об избавлении. - Должно быть, это Нафенет.
      Серения наморщила личико.
      - Великий Антаров уд! Да это просто ужас!
      Ее возмущенный голосок почему-то в любом положении пробуждал в Изомире улыбку. Было в Серении что-то, вызывавшее всеобщую любовь - возможно, эта способность без труда порождать смех.
      После случая с солдатом, попытавшимся украсть медальон Серении, Беорвин защищал обеих девушек от мира, становившегося все более враждебным. Изомира с Серенией стали неразделимы, а Лат и остальные товарищи по несчастью превратились для них в новую семью. Все они стояли друг за друга - как иначе могли они защититься от угроз стражников? Чем дальше продвигалась повозка, тем хуже становилась каждая новая смена охранников. Что случилось с гордыми и веселыми солдатами, которых с такой любовью описывала бабушка Фрейна? Эти стражники были безразличны, подловаты, порой жестоки. Только присутствие Беорвина удерживало их в отдалении и делало путь терпимым.
      Повозка со скрипом остановилась у низенького бревенчатого дома. Через распахнутые двери Изомира и Серения видели, как со стороны утесов волокут огромные глыбы камня: тележки выплывали из снежной мглы, и таяли в ней. Под ледяной коркой камень лучился бледным золотом. У Изомиры полегчало на сердце: она любила камень, любила его прохладу и легкость, с какой он поддавался ее пальцам.
      Две раскрасневшихся от холода женщины, закутавшихся в теплые платки, разнесли рекрутам дымящиеся миски с похлебкой. Те были встречены с радостью, и вагон заполнился голосами. Каким бы бесприютным не был внешний мир, эти дощатые стены стали для людей прибежищем, единственным местом, что могло бы сойти для них за дом.
      Пока Изомира грела ладони о горячую миску, Беорвин запел:
      - Бесконечны плывут эти зимние дни,
      Пламень Огнева Терна угас,
      Но подснежник Брейидин проломит сугроб,
      И по юной траве, по зеленой листве,
      Танцевать мы будем одни,
      От страсти сгорая...
      Глубокий его бас наполнял повозку, и к нему присоединились другие. Даже стражники подхватили песню. Изомира прикрыла веки и улыбнулась изумительным звукам, думая, что, возможно, найдет в себе силы стерпеть то, что казалось невыносимым.
      Когда песня завершилась, Беорвин нагнулся к ней, коснувшись ладоней девушки.
      - Царь не причинит нам зла, - проговорил он. - Чего бы он не хотел от нас, это, верно, к лучшему.
      - Да, - отозвалась Изомира, и сама захотела себе поверить.
      - Так, - донесся от дверей чей-то голос.
      Протопотали башмаки, и в повозку запрыгнул, разбивая хрупкое единение, рыжеволосый дружинник, рослый, как Беорвин, в потертой кожанке, с коротким мечом на поясе. Рекруты боязливо подтянулись..
      - Ты... и ты... - Старшой указывал на самых крепких рекрутов, по большей части - юношей. Беорвин оказался отмечен одним из первых. - За мной. Пойдете на разрез. Остальные - кто половчей, кому по щелям ползать легче, - Он гнусно ухмыльнулся, - остаются. Вам в рудники.
      Изомира и Серения переглянулись.
      - Нет, - обронил Беорвин. - Я не пойду. Я нужен друзьям.
      - А кто тебя спрашивает? - поинтересовался старшой. Беорвин упрямо помотал башкой. - Спорить тут с тобой. Пошел!
      - Нет! - рявкнул Беорвин, кидаясь на рыжего дружинника.
      Он вышвырнул своего противника из повозки и прыгнул следом. Все рядом ринулись к дверям - посмотреть; стражники с руганью проталкивались к выходу. На несколько мгновений, застряв в толпе, Имми потеряла своего защитника из виду. Наконец она пробилась к окну, и опершись на скамью коленями, высунула голову наружу.
      Двое великанов стояли друг напротив друга в припорошенной снегом придорожной грязи. Беорвин одним ударом в лицо сбил дружинника с ног, но когда тот поднялся, в руке его был меч. Тут подоспели стражники из вагона, и Беорвин отшвырнул их, словно кутят; но со станции спешили на подмогу другие, и даже сил великана не хватило, чтобы одолеть всех. Имми в отчаянии смотрела, как Беорвина скрутили и заковали в кандалы.
      - Он просто хотел присмотреть за друзьями! - крикнула она, когда рыжий снова взобрался в повозку.
      Старшой тяжело дышал, лицо его под рыжей копной было иззелена-бледно.
      - Ему повезло, что живой остался. Так. Поехали заново. Кто в разрез на выход, быстро!
      Когда полупустая повозка тронулась, Изомира бросила прощальный взгляд на Беорвина. Тот стоял, точно медведь на ярмарке, в окружении шести стражников, растрепанный. По щекам великана текли слезы. Взгляды их встретились, но Имми не могла окликнуть его, не могла даже махнуть рукой. Потом он скрылся за поворотом.
      До рудников, насколько могла судить Изомира, оставалось еще миль десять - по истерзанной, смолотой в грязь, покрытой снегом земле.
      Но наконец рекрутов выгрузили на склоне одного из холмок, близ кучки низеньких домиков. Вылезая из повозки с мешком в руке, Изомира окинул взглядом длинную, увечную долину. Лишь на самых верхушках холмов из-под снега проглядывала зелень. Ниже склоны были сплошь изъедены дырами. Близ путей громоздилась гора мелкого серого щебня.
      Один из стражников заметил, что разглядывает девушка, и кинул ей камушек из кучи.
      - Вот что вы добывать будете! Царские самоцветы!
      В первый раз за все время пути юношей отделили от девушек. Суровая баба-командирша с седой косой и руками, как бревна, отвела Изомиру и остальных в барак, уставленный вдоль стены узкими койками. Половина мест была уже занята такими же девушками, при виде старшей вскочившими и вставшими по стойке "смирно".
      - Я тут жить не смогу, - прошептала Серения. - Хуже, чем в свинарнике!
      Изомира ничего плохого в таком жилье не видела. В бараке было чисто, роскоши было едва ль меньше, чем в комнате, которую девушка делила с Танфией, а после нескольких недель в повозке она готова была радоваться любой кровати. Но старшая услышала. Развернувшись, она отвесила Серении увесистую оплеуху.
      - Будешь тут жить! - рявкнула она, полыхнув глазами. - И тебе это будет нравиться, если не хочешь, чтоб тебе обрили бошку и урезали пайку!
      Серения от ужаса отшатнулась. Изомира придержала ее.
      - Вы теперь на государевой службе! - разорялась старшая. - Меня звать Тезейна. От вас сего и надо - работать и повиноваться. Пока вы торчите здесь, я ваша мама, ваша богиня, и ваша царица!
      - Странно, - пробормотала Серения тихо, но сердито, когда старшая ушла, - не припомню, чтобы моя мама была Смертной Каргой.
      По бараку пробежал смешок.
      - Добро пожаловать в Харфанет, - проговорил кто-то. - Царство грязи, самоцветов и червей.
      В ту ночь Изомира долго не могла уснуть. Хрустальный луч Лилейной луны заглядывал в окошко над ее койкой, и в его свете девушка оглядывала камушек, брошенный ей стражником. Она стерла с него грязь, вытащила с самого дня мешка резец и принялась царапать тусклую корку. Царапины поблескивали хрусталем. Изомира трудилась, пока не расчистила окошко размером с ноготь большого пальца. В глубине оказался аметист, пронизанный вмерзшими в камень смутными тенями и радужными искрами. Это было словно окно в иной мир, в мир, куда Изомира хотела сбежать. Камень в ее руке казался образом богини. И она трудилась над ним, покуда не уснула с резцом в руке.
      В последовавшие недели этот тайный труд только и спасал ее рассудок от нескончаемой муки рудников.
      Рекрутов загоняли в глубокие шахты, по узким туннелям, в которых приходилось сгибаться чуть не вдвое, и там, в недрах земли, им приходилось по десять-двенадцать часов врубаться в стены, откалывая самоцветные желваки. Изомира, уже привыкшая к вечному холоду, сырости и усталости, терпела. Тех, кто боялся или просто отказывался работать, наказывали.
      Когда это случилось впервые - когда хрупкая светловолосая девочка, которой на вид следовало еще с куклами играть, шарахнулась от черного провала шахты, - Изомира и Серения попытались защитить ее от гнева Тезейны. Кончилось это тем, что охранницы схватили и их, и били едва не до потери сознания. В память Изомиры навек впечаталось выражение лица Тезейны, снова и снова взмахивавшей могучим кулаком - незамутненный мучительский восторг.
      Это сломило девушку. Не сама боль. А то, что в ее мирном и благостном мире, в царстве Гарнелиса, находились люди, с таким наслаждением ее причинявшие.
      "Этого не случилось бы, останься с нами Беорвин", тоскливо думала она позже, и знала, что лжет сама себе. Даже Беорвин не мог бы уберечь их - его одолели бы число, и наказали еще более жестоко.
      Старшим над рудником стоял человек суровый и жестокий, и все стражники, будь то мужчины или женщины, подбирались, похоже, за злобу и неустанную потребность насаждать порядок. Многие, как говорилось, были родом из Торит Мира, и в них текла кровь дикарей, но те, кто происходил из Эйсилиона, Норейи, даже Параниоса, были ничуть не лучше. Веселые и доверчивые души не склонных к неповиновению рекрутов не могли быть преданы более глубоко.
      Пока рудокопы молчали. Они трудились, принимали пайки, и вечерами с облегчением падали по койкам. Покуда остальные спали, Изомира вынимала полуоформленную статуэтку и трудилась над ней, покуда сон не сморит и ее. Камешек превращался в пышную женскую фигуру с распущенными волосами и склоненным ликом - воплощенная в лиловом хрустале богиня Брейида, защитница и целительница.
      - Думаешь, это когда-нибудь кончится? - спросила Серения на седьмой день, когда по время краткого перерыва на обед они сидели рядом, прислонившись к стене прохода. Низкий потолок поддерживали стойки из бревен, и подвешенные на крючьях фонари бросали на бугристые стены круги света. Изомира и Серения прошли на пятнадцать шагов дальше, чем остальные работники, так что вокруг не было никого.
      - Я тут думала о том, что сказал Беорвин - помнишь, что царь все делает к лучшему, что мы должны быть рады служить ему, ля-ля-ля, все такое?
      - Ну и? - подбодрила ее Изомира.
      Лицо и руки Серении были покрыты грязью. Имми и сама забыла, что такое мыть руки перед едой.
      - Я в это не верю. Или царь не знает, или ему все равно. Так или иначе, а нам врут.
      - С чего же началась эта ложь? - тихо подумала Изомира вслух.
      Серения вздохнула, нагнулась вперед, потирая плечи, потом встала.
      - Пойду облегчусь. Ужас, что со мной делает эта холодина.
      - Не стоит брести всю дорогу до уборной, - посоветовала Изомира. Просто зайди в туннель подальше, и все.
      Серения, поколебавшись, бросила взгляд в черные глубины за поворотом, где они с подругой скребли стену.
      - Нет уж, спасибо, я лучше пройдусь.
      Подхватив свой фонарь, она двинулась к выходу из рудника, где наспех выкопали отхожую яму. До Изомиры доносились голоса Лата и прочих рекрутов.
      Оставшись в одиночестве, Имми прислонилась к стене и попыталась отдохнуть хоть пару минут.
      - Человек, - прошептал кто-то прямо ей в ухо. - Не бойся. Я друг.
      Имми чуть не подпрыгнула. Сердце нее ушло в пятки. Повернув голову, она увидела рядом с собой серую фигурку, ростом едва ли больше локтя. Карла был наг и мускулист; голову его венчала копна черных кудрей.