— Конечно, не можешь, — уже совсем мягко согласилась она.

— Кстати, как дедушкино наследие?

Алекс устыдилась. Она столько времени проводила в постельных играх с Дунканом Форбсом, что совсем забыла о взятой на себя миссии. Взятой, между прочим, добровольно.

— Неплохо.

Наступила пауза. Казалось, Эрик тщательно обдумывает свои дальнейшие слова.

— Я не хотел упоминать о таком деле, но… видишь ли, похоже на то, что дедушка намеревался оставить вам с Джиллиан в наследство кое-кто особенное. Он ничего вам не говорил?

— В самом деле, говорил, незадолго до смерти. О какой-то дополнительной статье завещания. Я точно не помню. Да и какая разница, раз такой статьи не оказалось? Речь шла только о доме и небольших сбережениях.

— Но что именно он сказал? Попробуй припомнить.

— Ну… — Алекс порылась в памяти. — Ах да! Сказал, что приложит к завещанию письмо. Никакого письма не оказалось.

— Знаешь, он ведь и со мной говорил на эту тему. У меня создалось впечатление, что он хотел завещать вам ценное художественное полотно.

— Вот как? Так прямо и сказал?

— Нет, всего лишь мое ощущение, но очень упорное.

— Не думаю, что для него есть основания. Мы обе знаем дедушкину коллекцию наперечет. Среди полотен есть приличные, но ни одно не назовешь ценным.

— Допустим, сердечный приступ сразил его, прежде чем он написал письмо. В таком случае полотно где-то ждет своего часа. Тебе на ум не приходят тайники… скрытые сейфы…

— Эрик, ради Бога! — перебила Алекс с вернувшимся раздражением. — Дедушка был уже стар и мог иметь в виду что угодно, от пейзажа над камином до жуткого чеканного гонга, якобы из индийского храма! Помнишь, с танцовщицей и тигром? При всей своей несомненной древности вещи безобразные, они никак не потянут на целое состояние.

— Он в первую очередь торговал антиквариатом. Никакой старческий маразм не притупит умение отличать ценное от нестоящего. Лично мне безразлично, что он имел в виду, но твоя сестра нуждается в деньгах. Клиники дорого обходятся.

— Клиники?

— Помнишь тот разговор? Тогда я выступал категорически против, однако ситуация ухудшилась. Ради блага самой Джиллиан ее нужно удалить от внешнего мира.

— Что?!

Перед мысленным взором Алекс явился чудовищный средневековый приют для душевнобольных со всеми орудиями пыток, которые там использовались «для их же собственного блага». А Эрик продолжал:

— По-моему, все может плохо кончиться. Я не могу принять на себя ответственность за последствия.

— Но мне показалось, что с ней все в порядке!

Тошнотворное ощущение усилилось. С недавних пор Алекс знала наверняка, что не сумеет, ну никак не сумеет отправить Джиллиан в клинику без ее собственного согласия, а теперь подумала, что странно требовать его от милой, ухоженной, ясноглазой молодой женщины, с которой можно мирно попить чаю, поболтать о прошлом и искренне посмеяться. Вспомнился и горький упрек сестры, что она всегда держит сторону Эрика.

А ведь верно, подумалось вдруг. Почему она всегда и все принимает на веру? Почему даже не пытается проверить голословные утверждения?

— Алекс, — между тем увещевал Эрик своим проникновенным, печальным голосом, — не каждый вид наркомании излечим!

— Надо верить в лучшее.

— Разумеется, разумеется! Но насколько стало бы легче нам всем, а главное — Джиллиан, будь у нее деньги на то, чтобы начать все сначала. Наследство, какое бы ни было, дедушка предназначал вам. Чем пропадать зря, оно могло бы облегчить вам обеим жизнь!

— Разумный довод, — признала Алекс и добавила в шутку: — Давай как-нибудь пороемся на заднем дворе.

Эрик засмеялся, но смех его звучал невесело.

— Что ж, я свое дело сделал. Решение оставляю на твое усмотрение. Если что, звони. Поверь, я хочу для вас с Джиллиан только хорошего.

Правда ли? Алекс вдруг усомнилась в его словах. Тем не менее, пришлось поблагодарить за них.

— Не за что! Некоторое время меня не будет в городе. В Юджине и Портленде проходят крупные аукционы, соберутся нужные люди. Грех упустить такой шанс. А перед отъездом… Алекс, хочу еще раз тебя предостеречь. Будь осторожнее. Не доверяю я твоему профессору.

Понятное дело, недоверие коренилось в том же уголке души Эрика Мунна, где до сих пор таилась память о родинке у нее на груди. Кто такой на самом деле Дункан Форбс? Надо бы навести справки, тем более что она буквально сидит на всей информации мира. Для того и создан Интернет, чтобы знать все обо всех.

Кстати, ничего плохого нет в том, чтобы развенчать инсинуации Эрика. Даже благородно.

Усаживаясь за компьютер, Алекс ожидала чего угодно, только не такого ливня информации. Имя Дункана Форбса ревело в Интернете Ниагарским водопадом. Оно, конечно, не уникально, но как-то не верилось, что речь идет именно о нем.

Просмотрев ссылки, Алекс выбрала статью в лондонской «Тайме», примерно годичной давности, под названием «Похищенный Гоген возвращен владельцу».

Что может иметь с ним общего Дункан? Да ясно что! Как профессор истории, он, должно быть, помог установить подлинность шедевра, а потом написал книгу о важности искусства Гогена для живописи.

Алекс нажала кнопку.

«Полотно кисти Гогена стоимостью десять миллионов фунтов стерлингов, три месяца назад выкраденное из замка лорда Хутинга, было возвращено законному владельцу и снова украсит стены великолепного архитектурного ансамбля пятнадцатого века.

«Купальщиц» Гогена похитили беспрецедентным образом, в один из дней, когда замок открыт для широкой публики. Его возвращением мы обязаны профессору Дункану Форбсу, за свои подвиги на этом поприще прозванному «Индианой Джонсом от живописи»…»

Алекс как разделала глоток воды и раскашлялась взахлеб.

— «Индиана Джонс от живописи»?!

Статья до небес превозносила Дункана, рисовала его эдаким рыцарем на белом коне, только вооруженным не мечом, а кистью. В своем паломничестве во имя искусства рыцарь разыскивал и возвращал краденые шедевры за солидное вознаграждение.

Человек, труп которого нашли в библиотеке, в числе прочего оказался скупщиком краденого антиквариата. Наверняка его появление не случайно. Но почему Дункан ни словом ей не обмолвился о том, чем занимается?

— Лживая скотина!!! — процедила Алекс.

Хотелось дать выход гневу, но как? Надавать обманщику пощечин! За неимением его под рукой Алекс дала столу хорошего пинка, чуть не сбросив на пол лэптоп. Ее сразу остудила резкость удара.

Поиск еще не закончен. Надо узнать все, что можно, про мистера Дункана Форбса, он же «Индиана Джонс от живописи». А для начала — успокоиться. В конечном счете, никто ей не лгал ни о профессорском звании, ни о работе в университете, пусть даже пресловутая работа ограничена промежутками в поисках сокровищ. Но какое верное прозвище!

Насчет книги о Гогене он тоже не лгал. А как насчет той, которую якобы пишет сейчас? И даже если он говорил правду, они же спят вместе! Неужто женщина, с которой спишь, не заслуживает немного больше правды о себе, чем первая встречная? Вот почему он так сдержанно отвечает на ее расспросы. Не хотел признаться, что имеет и другое, более доходное занятие.

Почему?

Чем больше Алекс размышляла, тем меньше ей нравилось происходящее.

Разве она не рассказала ему о себе все, до последней мелочи? Разве не впустила в свою жизнь, в свою постель, в свое тело? Откровенность за откровенность, ведь так?

Она схватилась за телефон, мстительно воображая, что выкрикнет Дункану в самое ухо все свои претензии. Однако номер так и остался ненабранным. Посидев немного, Алекс положила трубку.

Такие вещи нужно высказывать в лицо!

Пять минут спустя она уже выезжала со стоянки у дома, держа путь к знакомому коттеджу в гостинице «Риверсайд».

Машины Дункана за коттеджем не оказалось. Дверь дома заперта. Впустую подергав ручку, Алекс попробовала заглянуть в окна, но ничего не сумела рассмотреть и окончательно разъярилась.

Очень может быть, что именно так чувствует себя охотничья собака, добравшись до норы и обнаружив, что кролик успел смыться. Теперь понятно, отчего собаки заливаются лаем. Алекс и сама залилась бы, с подвыванием.

Как по-мужски — взять да и исчезнуть с лица земли как раз тогда, когда женщина настроена на хорошую разборку!

Ничего, от разборки ему не уйти. Надо же, так бессовестно, беспардонно врать от начала и до конца, с первой до последней минуты! Просто хочется рвать и метать!

Сидя в машине с коченеющими ногами и пылающим от гнева лицом, Алекс проворачивала в памяти подробности романа с Дунканом Форбсом и чем дальше, тем больше видела все в новом свете.

Труп убитого мошенника в библиотеке. Все и каждый думают, что речь идет о наркотиках. Но если вспомнить, Плотник еще и скупал краденое. Что же из этого следует?

Алекс сдвинула брови, пытаясь увязать в единое целое информацию, по крупицам осевшую в памяти за время расследования.

Если верить статье (а чего ради ей не верить?), Дункан не столько преподает, сколько выискивает по свету краденые ценности. Обычно художественные полотна. Затем он возвращает их владельцам. Допустим, не всегда. Допустим, часть он присваивает. Что ему мешает промышлять и тем, и другим?

Черт, какой неприятный ход мысли! Но тем более глупо открещиваться от того, что и Дункан, и Джерси Плотник явились в город по одной и той же причине. Оба шли по следу. Не хотелось бы докопаться до того, что и цель у них была одна и та же.

Что, если она по глупости улеглась в постель с вором?

Отсюда логически следует, что Дункан Форбс — убийца. Ну нет! Никакой логики здесь нет! Улики слишком косвенны. Тем не менее сидеть тут в темноте, ждать его появления с намерением бросить правду в лицо — еще глупее, чем вопрошать, откуда взялась кровь на рукаве.

Куда умнее подождать до завтра и встретиться в каком-нибудь шумном, оживленном месте, а главное — при свете дня. И уж конечно, не тратить часы, отведенные для сна, на раздумья о том, где Дункана носит в одиннадцать часов вечера и чем он занимается.

Дункан приложился ко второй за вечер пинте светлого пива в пивной «Морячок Эрни», которая, как он успел понять, служила главным местом сборищ городских болтунов. Здесь можно услышать самые свежие сплетни из мужских уст, так же как в «Задорных кудряшках» — из женских.

В нынешний вечер ничего нового в воздухе не носилось, да он и не ждал, а явился для того, чтобы разобраться в собственных чувствах. Под холодное пиво хорошо получается размышлять.

Одно время казалось, что смерть Джерси Плотника не имеет к Ван Гогу никакого отношения, что это одно из тех маловероятных, но не вполне невозможных совпадений, с которыми время от времени сталкиваешься. Значит, сам он так же далек от цели, как и в начале пути.

Так казалось только до появления пистолета в ящике Алекс.

Для одного случая совпадений явно многовато. Пистолет, конечно, — орудие убийства, но не только. Это еще и знак. Предупреждение.

Если учесть труп в библиотеке, знаков выходит два и, судя по всему, предназначались они Алекс.

Почему? Покрыто мраком, зато совершенно ясно прорисовывается факт того, что Алекс в опасности.

Пистолет в качестве милой маленькой шутки не так впечатляет, как, скажем, сумасшедшие гонки с перестрелкой на улицах Лиссабона или массовая разборка в трущобах Рио, но в масштабах Свифткарента событие грандиозное. Здесь все так мирно и славно, что даже припарковаться в неположенном месте — целая история. Что-то происходит, и что бы ни происходило, оно ходит вокруг да около Алекс, постепенно сужая круг. Настал час покончить с притворством и открыть ей правду о себе.

Дункан снова надолго приложился к кружке, надеясь почерпнуть в ней храбрость. Будь у него выбор, он предпочел бы выйти один на один против целой банды, чем рассердить Алекс. А рассердить придется. Сам он немногого добился в поисках пейзажа. Самый простой способ выяснить, есть ли Ван Гог и держал ли хоть когда-нибудь его в руках Фрэнклин Форрест, — это объясниться с его внучкой. Кстати, это еще и самый простой способ взять ее под защиту, что в данный момент кажется наиболее важным.

В пивной стоял ровный гул голосов, время от времени прерываемый взрывами нетрезвого смеха, стойкий запах пролитого пива и густой сигаретный дым. Но Дункану не привыкать, да и зрение у него хоть куда. Со своего насеста у стойки бара — пятнистой, как шкура гиены, и неровной, как побитая оспой физиономия, — он мог увидеть каждый уголок. Разглядывая лесорубов, фермеров, клерков, он спрашивал себя, чем сейчас заняты их женщины.

Насчет своей женщины у него сомнений нет. Алекс, конечно, дома, с маниакальной аккуратностью планирует гардероб на неделю, от заколок и трусиков до верхней одежды.

Если поторопиться, можно будет понаблюдать и даже что-нибудь посоветовать насчет нижнего белья. Он раскрыл в себе способность заводиться от самых неожиданных вещей, если только она в них участвует, а уж смотреть на нее, находиться с ней рядом, любить ее…

Кто-то поперхнулся. Дункан вернулся к действительности и понял, что поперхнулся он сам. Любовь? В смысле — она и есть?

Интересно получается. Ван Гога он искал изо всех сил — и не нашел, а в области чувств искать и не думал, но вот взял да и обнаружил, как клад. Нечто прекрасное и волшебное, как любое из добытых им полотен. Трудно поверить, но произошло именно так. Он влюблен в средоточие аккуратности и организованности, в воплощение красоты и сексуальности. Нет, в самом деле — он любит не только каждый дюйм ее великолепного тела, но и все остальное, что в ней есть, от многоопытного и надменного вида, который она на себя напускает, до тяги к провинциальной глуши, о которой даже не подозревает. Любит ее ум, юмор, честность, неколебимую доброту — все.

И он счастлив, потому что только если безоговорочно ей доверяешь, можнодоверитьиправдуосебе, и, что всего труднее, свое сердце. При подобной мысли охватывает не страх, а радость, словно в груди затеплился ровный огонек.

Дункан расплатился и вышел. Подгоняемый нетерпением, чуть не бегом добрался до машины. Мельком посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Хорошее время. В одиннадцать Алекс смотрит новости и только потом идет в постель. Быть может, ему даже не придется ее будить.

Конечно, существует шанс, что сегодня она не захочет видеть его в столь поздний час. Ерунда! Он успел изучить все ее слабости. Надо только упомянуть, что он собирается попробовать на сей раз, — и она не устоит. Помнится, вначале он счел ее выступление насчет любви к сексу изрядным преувеличением. А зря. Она вот именно обожает секс, иначе не скажешь. По правде сказать, до сих пор ему не приходилось сталкиваться с такой откровенной тягой к данной стороне жизни. Секс ей нравится любой, не важно — грубый или нежный, шумный или тихий, в темноте или при свете, в постели или где угодно еще. Нет ласки, на которую она не откликнулась бы с жадной готовностью, нет позы, против которой возражала бы, нет времени суток, когда бы она не захотела.

Дункан расплылся в улыбке. Поистине Алекс — воплощение мужской мечты об идеальной любовнице!

Не совсем понятно, какое будущее у их восхитительных отношений, но вдвоем они, конечно, что-нибудь придумают. Что-нибудь такое, что не изменило бы ни его, ни ее жизнь каким-нибудь фундаментальным образом. Со стоянки Дункан выехал улыбаясь. Минут через двадцать, когда выяснилось, что Алекс дома нет, улыбка исчезла. Где ее носит в такой поздний час, и чем она занимается?

Сверлить взглядом домофон бесполезно. Вломиться в квартиру? Проще простого, но может плохо кончиться. Если по какой-то причине Алекс вздумалось прятаться, легкость, с которой он проникает в запертые двери, явится для нее неприятным сюрпризом. Ну а если ей в данный момент зажимают рот в ожидании его ухода, его появление может дорого обойтись.

На всякий случай Дункан позвонил еще раз. Никакого ответа.

Еще минут десять он стоял, раздираемый противоречиями, и совсем уже решил вломиться, а объяснение, если что, выдумать на ходу, как вдруг услышал шум мотора. Если приехала Алекс, то она неслась домой с совершенно нетипичной для нее скоростью.

У Дункана появилась возможность понаблюдать, как она влетела на стоянку, чуть не впечатавшись в фонарный столб.

Что с ней такое? Зачем мчаться в такой спешке?

— Эй! — окликнул он, когда Алекс вышла из машины.

— Ну, чего тебе? — буркнула она.

— Это я, Дункан Форбс. Не узнала?

— Отчего же, очень даже узнала! Кому еще придет в голову соваться к человеку в такое время! Так вот, секс меня не интересует, так что можешь убираться на все четыре стороны!

Алекс зашагала к дому, гневно впечатывая каблуки в дорожку.

— Для начала… ты говоришь неправду насчет секса, а мы уже договорились, что ты не будешь…

Дверь захлопнулась прямо перед его лицом. Что за муха ее укусила?

Дункан вернулся к домофону, вдавил кнопку и стоял, дожидаясь, пока Алекс не взбеленится настолько, чтобы ответить.

— Ты прекратишь лезть ко мне или нет? — услышал он, когда она сняла трубку.

— Надо поговорить.

Дункан был не настолько глуп, чтобы и теперь думать в розовых тонах. Совершенно очевидно, что сейчас неподходящий момент для признания в любви, но в остальном-то признаться можно?

В трубке помолчали, и он приготовился услышать жужжание, означающее, что дверь открыта и его впускают.

— У меня тоже есть что тебе сказать, — услышал он в ответ. — Вот завтра и поговорим.

— Слушай, дело важ…

Закончить не удалось. Дункан выругался и пошел к машине. Отлично, лучше и быть не может. Стоит только подумать, что любишь женщину, как она перестает с тобой разговаривать! Просто хочется рвать и метать!

Однако ничего не поделаешь, придется ждать до завтра.

Ладно, он подождет. Что может измениться за одну ночь? Ничего жизненно важного.

На другое утро Алекс приветствовал солнечный свет. Когда погода бывала хорошая, она шла на работу пешком, поэтому надела кроссовки, а туфли положила в сумку.

Вообще говоря, прогулкой ее поход на работу можно назвать лишь с большой натяжкой. Она маршировала, чеканя шаг, словно надеялась растоптать чувство унижения и горечи от предательства. Поскольку даже самый яростный гнев не заставил бы ее перейти улицу на красный свет, она остановилась у светофора, невзирая на то что на всем протяжении улицы не просматривалось ни единого авто. Только когда зажегся зеленый, она сделала шаг на «зебру».

Если разобраться, Дункан не лгал ей напрямую, но он утаил важную часть своей истории, а умолчание — та же ложь, и чем дальше, тем пробел казался шире и значительнее.

Левой! Левой! Левой!

Алекс перешла улицу и зашагала по другой стороне, с мрачным удовлетворением ощущая, как яростно сердце гонит по жилам кровь.

Недаром она чувствовала, что между ними все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мужчина просто не может быть таким хорошим ни в провинции, ни где-то еще на белом свете. А между тем она наивно полагала, что в большом городе встретит именно такого: спортивного, но и образованного, привлекательного, но не самовлюбленного, ну и, само собой, очень сексуального. Не то чтобы секс затмевал для нее все остальное — о нет! Давным-давно она поняла, что человек сложен и многообразен, и скорее обошлась бы без постели, чем улеглась с тем, кого не может уважать.

Она не может, никак не может уважать человека бесчестного. Таков мистер Дункан Форбс, профессор и темная личность. Она просто-напросто снимает его с повестки дня. Секс с ним, конечно, потрясающий, но не сексом единым жив человек! Хотя от мысли о том, что больше они друг к другу не прикоснутся, бросает в дрожь, нельзя забывать, в каких дурах, она ходит из-за своего пристрастия к сексу.

Шум мотора вернул Алекс к действительности. К ней приближался бежевый седан, в точности как у Дункана Форбса. Солнце било в переднее стекло, защитный щиток опущен, и никакой возможности разглядеть, кто за рулем, но Алекс ни на миг не усомнилась, что это именно он, поэтому яростно сдвинула брови:

— Да отстанешь ты от меня, в конце концов или нет?!

Седан набрал ходу. Более того, он пересек желтую пограничную линию и вылетел на противоположную полосу. В голове мелькнуло: «Да ведь он собирается меня сбить!»

Адреналин захлестнул волной, пробудив наконец инстинкт самосохранения.

Кенгуриным прыжком Алекс оказалась за высокой — ей по грудь — живой изгородью. Мотор проревел мимо, послышался надсадный визг тормозов.

Она ударилась о землю так, что несколько минут ничего не сознавала, а когда очнулась, сразу поняла, что жива — по тому, как сильно болело все тело.

Однако разлеживаться нельзя. Седан мог вернуться в любую секунду.

При попытке подняться жуткая боль как бы распалась на сотню маленьких, заставив громко охнуть. Что с ней? И если уж на то пошло, где она? Стоит… нет, висит, цепляясь за памятник жертвам войны.

Ноги отказывались служить, тошнота то подкатывала, то отступала. В голове ни единой связной мысли. Впрочем, одна все же вертелась: как бы не опоздать на работу!

Бок, которым она проехалась по свежеподстриженному кустарнику, отчаянно жгло. Левое бедро болело от удара о мраморное подножие. Голова казалась одним комком боли. Но хуже всего был страх. До муниципального комплекса еще целых два квартала! Мобильный телефон остался дома, на подзарядке, и никогда прежде Алекс так горько не сожалела о его отсутствии.

Ей просто не дотянуть до библиотеки!

Тем не менее, она кое-как выпрямилась, отпустила край памятника и сделала шаг. Потом дело пошло легче. Вскоре она уже ковыляла по пустынной улице, напряженно прислушиваясь, до дрожи в коленях опасаясь уловить нарастающий звук мотора.

И вдруг он возник. Без того напряженные мышцы ног окаменели, угрожая судорогой. Алекс бросила через плечо испуганный взгляд.

Так и есть, бежевый седан!

Не без труда нагнувшись, она подобрала камень. Дождалась, когда машина приблизится, и швырнула в стекло. Промахнулась. Наклонилась снова.

— Алекс, ты в своем уме?!

В первое мгновение знакомый голос принес волну облегчения, но оно тут же сменилось страхом, и она шарахнулась в сторону. Седан приблизился, и она увидела, как опускается стекло со стороны водительского сиденья. Алекс продолжала отступать мелкими судорожными шажками.

Камень она все еще сжимала в руке, но рука так тряслась от слабости, что вряд ли удалось бы попасть негодяю в голову или, если уж на то пошло, во что-то жизненно важное. Боли всех сортов и размеров грызли ее в полную силу.

— Что с тобой произошло? Давай скорее в машину!

— Нет… нет! Я прекрасно доберусь пешком.

Дункан уже выбрался из машины и находился в опасной близости. Алекс бросилась бежать, но ноги подкосились, и она чуть не повалилась навзничь. Крепкая мужская рука помогла устоять на ногах.

— Спокойно… спокойно… — Должно быть, таким тоном успокаивают лошадь, что впервые почувствовала узду. — Давай сядем и немного отдохнем…

Алекс идея показалась отличной, тем более что части ее тела упорно отказывались выполнять свою роль. К примеру, ноги не держали. Вообще казалось, что она стремительно деградирует, возвращаясь к тем давним временам, когда человек еще не был прямоходящим. Глаза тоже забастовали и не желали фокусировать взгляд. Кроме того, она потеряла дар речи.

Дункан между тем вел ее к машине, что-то приговаривая, но что именно, не удавалось ни уловить, ни сложить в осмысленные фразы. В тисках все той же ужасной слабости Алекс сознавала лишь одно: если он сейчас начнет ее убивать, она не сможет даже сопротивляться. Но он только усадил ее на переднее сиденье и, как на ребенке, застегнул ремень.

Затем они поехали.

— Ты ве… везешь меня убивать?

— Нет! — довольно резко ответил он. — Как раз наоборот.

— Я спрашиваю так, для верности…

— Потому ты и вздумала кидаться камнями?

— Машина ехала такая же…

— Такая же, как что?

— Как твоя. Пару минут назад она… эта машина пыталась меня сбить! — Алекс посмотрела в окно и увидела, что едут они вовсе не к библиотеке. — Куда ты меня везешь?!

— В больницу.

— Нет, что ты! В девять я должна явиться на работу!

— Алекс, Алекс! Ты что, ударилась головой?

— Не знаю… — Она дотронулась до головы, и та отозвалась болью. — Может, и ударилась…

— Тогда у тебя сотрясение мозга. И вообще ты вся в крови!

Алекс ничего такого не замечала, но теперь ощутила себя мокрой. Опустив взгляд, она увидела, что блузка, еще полчаса назад белоснежная, вся в красных пятнах. Кровь продолжала сочиться.

— Ох, Дункан, прости! Я не хотела испачкать сиденье… с тебя вычтут за чистку!

— Мой карман переживет.

Он сердился, но даже в своем потрясении Алекс поняла, что сердит он совсем не на нее. По крайней мере не на то, что она пачкает кровью сиденье его машины. Не боли так голова, она бы поразмыслила над причиной его злости.

Тут он достал из кармана телефон, и она забыла про все остальное при виде того, как он левой рукой нажимает кнопочки.

— Ты что, не знаешь, как опасно набирать номер на полном ходу?! Это может стать причиной аварии!

— Я буду очень осторожен, — пообещал Дункан серьезно. — Алло! Да, именно туда я и звоню. Мне срочно нужен Том Перкинс. Передайте ему, что дело величайшей важности.

Алекс облегченно вздохнула. Раз уж Дункан втягивает в дело полицию, значит, не замышляет убить ее.

— Том? Это Дункан Форбс. У меня в машине Алекс в сильно потрепанном виде. Кто-то только что пытался ее сбить.

Он держался куда спокойнее, чем хотелось бы. Может, размышляла Алекс, у них с Дунканом и не величайший роман в жизни, но немного паники не повредило бы. Мог бы по крайней мере вставить в разговор что-нибудь вроде: «Слава Богу, с ней все в порядке!»

— Нет… она уверяет, что машина ехала в точности как моя. Водитель, насколько я понял, был один. Ведь так, Алекс?

Она только молча смотрела на него.

— Мужчина или женщина?

Хотелось бы знать! Все, что она помнила, — бежевое пятно.

— Не знаю…

Дункан с легкой досадой передал Тому ее слова.

— Номер не разглядела?

Какой еще номер! Алекс тупо помотала головой. Бежевое пятно, стремительно летящее на нее. Она даже не знает, был ли номер вообще.

— Я думала, это твоя машина…

— Похоже, взята напрокат. — Дункан выслушал собеседника и добавил с чувством: — Надеюсь, ты поймаешь этого ублюдка!

Алекс решила, что его слова прозвучали ничем не хуже охов и ахов над ее состоянием.

— Нет, не в порядке! — вдруг закричал он, заставив ее вздрогнуть. — Трудно быть в порядке с сотрясением мозга и раной, которая все еще кровоточит! Если нужны показания, приезжай в травматологию!

— В какую еще травматологию? — всполошилась Алекс. — Бог знает сколько там продержат, а мне надо в библиотеку!

— Не кричи, голова еще больше разболится.

— Ой, мне плохо!

— Держись, мы почти у цели.

Но Алекс уже исчерпала способность держаться и, увидев больницу, потребовала свернуть на обочину. Ее зеленовато-бледное лицо заставило Дункана подчиниться. Он выскочил из машины, отворил дверцу и лишь чудом успел отскочить. Алекс вырвало только что ему не на ботинки.

— Прости, я не хотела…

— Хватит извиняться. — Он усадил ее и отвел со лба влажные от пота волосы. — Как, получше?

Она пристыженно кивнула и съежилась на сиденье. Дункан снова завел машину. В считанные минуты (прежде чем смущение сменилось новым приступом тошноты) они оказались у приемного отделения травматологии.