Не станет она спасаться бегством. Хватит одной попытки.
Шум и крики постепенно теряли интенсивность и, наконец, затихли совсем. Вот и хорошо, подумала Джиллиан. По крайней мере, можно лечь спать. Хоть и не сразу, но до Тома дошло, что не нужны ей ни его цветы, ни его извинения, ни уж тем более он сам.
После обычных процедур Джиллиан достала ни разу не надеванную рубашку из индийского «вареного» ситца, приятную как на вид, так и на ощупь. Она доходила до пят и имела классический покрой — эдакая смесь хиппового шика и строгой викторианской моды для девиц на выданье, идеально подходящая для ее прежней, девичьей, спальни. Простыни были холодные, и Джиллиан повыше натянула плед, все тот же, с полинявшими розами, почти совсем такими, как на обоях.
Хорошо, что у дедушки так и не дошли руки отремонтировать и заново обставить комнату после ее бегства. Оказаться на том самом месте, на том распутье, где когда-то выбрала неверную дорогу, и выбрать заново, уже правильную, очень важно.
Джиллиан глубоко вдохнула аромат лаванды и подумала о бабушке, которая всегда покупала для белья саше именно с таким запахом. Единственная мать, которую она знала.
Минуты утекали одна за другой, но сон не приходил. Ее бегство больно задело дедушку и бабушку, а возвращение принесло еще больше боли. Хорошо хоть дедушка умер, зная, что она покончила с вредными привычками. Он всегда в нее верил, да и бабушка тоже.
Странно, раньше на матраце как будто не было таких неровностей. Джиллиан ворочалась с боку на бок, но любая поза казалась неудобной, да и ход мыслей не способствовал сну.
Какую работу она предпочла бы, будь у нее выбор? Что она умеет, к чему имеет способности? На что вообще может рассчитывать человек без диплома? Мытье посуды, уборка помещений, работа в саду. Самое смешное в том, что, сбежав в большой город, она открыла в себе любовь к провинции. По натуре она — прирожденная домохозяйка, как ни старомодно звучит. Больше всего на свете ей по душе заботы о муже, доме, детях.
Попытки пышнее взбить подушку ни к чему не привели, она по-прежнему казалась набитой булыжниками. Старый дом отходил ко сну — кряхтел и похрустывал сочленениями. Уютные звуки его обычно усыпляют, но Джиллин только мешали, и стук дождя по кровле не убаюкивал, как колыбельная, а отдавался ломотой в висках. Ситцевые занавески неприятно шуршали от сквозняка из приоткрытого окна.
Если упал и как следует расшибся, трудно подняться на ноги без посторонней помощи. Вот и она вряд ли сумеет — без образования, при всеобщем осуждении. Не слишком ободряющие мысли, но уж лучше такие, чем мечты об Эрике или Томе.
О той половине человечества, что наделена отростком между ног.
Таких она встречала уже достаточно. Если они что-то и внесли в ее жизнь, то только сумятицу и разочарование. Она не умела быть одна и не была — и вот результат. Самое время попробовать, каково это.
Стены стонали и поскрипывали тихонько с каждым порывом ветра, и Джиллиан, отвыкшая от таких звуков, то и дело настораживалась, заново осознавая, что совсем одна в обветшалом доме, где умер дедушка и бог знает кто еще.
Правда, дедушкино привидение если и явится, то с добрыми намерениями… кстати, не оно ли бродит сейчас коридорами?! Джиллиан широко раскрыла глаза, вглядываясь во тьму. Во всяком случае, что-то происходит.
Звук возник странный — словно костлявые пальцы скелета шарят по двери в поисках ручки! Нет, шарят как будто снаружи… словно скелет крадется по карнизу, подбираясь к окну!
И еще он что-то напоминает, такой звук. Что-то из прошлого…
Джиллиан села в постели так резко, что пружины жалобно скрипнули. Ну конечно! Звук из бурной молодости, когда она хваталась за каждый шанс… ну, не совсем за шанс, если быть точной. Когда предлагала парню лезть к ней в окно.
Если поразмыслить, она хотела тогда, чтобы ее за этим застукали. Хотела шокировать дедушку с бабушкой и тем самым наказать за то, что взяли к себе, дав матери возможность забыть о ее существовании. Но глупая подростковая месть не удалась, потому что они так никогда и не узнали о парнях, достаточно самоуверенных, чтобы вскарабкаться по решетке и залезть к ней в постель.
Одна только Алекс знала, но держала язык за зубами. Понятное дело, она негодовала, даже пыталась читать нотации, но что такое нотации сверстницы, как не признак зависти?
Вообще-то, может быть, и дедушка знал обо всем с самого начала и вот теперь устраивает ей сеанс полтергейста, постукивая по решетке виноградной лозой. Чтобы наказать за раннее грехопадение.
Джиллиан не особенно удивилась бы такому. Ее только и делали, что наказывали.
А началось все с того, что парень, которого она особенно хотела увидеть у себя в постели, отказался лезть к ней в окно.
Том.
Джиллиан со вздохом откинулась на комковатую подушку. Если он в молодости не удостоил ее подобного знака внимания, вряд ли удостоит в зрелом возрасте. А хотелось бы…
Постукивание возобновилось.
Вдруг в самом деле Том? Лезет по решетке, в точности как она и мечтала?
Вторично Джиллиан села в постели, поколебалась и, как была, босиком подошла к окну. Старая рама издала пронзительный скрип, не желая подниматься. Кое-как она с ней справилась и высунулась в окно по грудь.
Дождь разошелся не на шутку и сразу промочил ей спину. Ниже под окном темная фигура в попытках взобраться по решетке боролась со старой, как мир, древовидной лозой, которую не подрезали, должно быть, с самой бабушкиной смерти.
Никаких сомнений не оставалось. К ней в окно лез Том Перкинс. В зубах он зажимал злополучный букет. Господи, да ведь льет как из ведра! Не говоря уже о том, что мальчишеские выходки у него давно в прошлом.
— Ты что, с ума сошел?!
— Мумумвмвуммм…
На миг Джиллиан вернулась в наивное детство, в мечты, в которых она, прекрасная принцесса, взирала из башни на принца, что полз по отвесной стене к окну, чтобы ее спасти.
Вот только в жизни принцу приходилось туго. Лоза, конечно, толстая, но хрупкая от возраста, скользкая от дождя, замшелая и во всех отношениях не пригодная для подъема. А принц, между прочим, весил немало. Хотя упорства ему не занимать и мышцы у него крепкие, заметно, что хватка дается ему с трудом. Ноги то и дело срывались.
— Можешь войти через дверь! — крикнула Джиллиан. — Я открою!
Он только помотал головой, хлеща себя цветами по щекам.
— Ты ненормальный! Убьешься!
— Ммпрмммввммм…
Джиллиан поняла, что общаться, таким образом нелепо и опасно, так как отвлекает Тома от его задачи. Дальше она следила за ним молча, с нарастающим страхом.
Каким-то образом ему удалось продвинуться вверх еще на пару футов. Каких-нибудь четыре — и он сможет ухватиться за подоконник. Очевидно, такая мысль пришла в голову и Тому, потому что он набрал темп, перехватился, вставил ботинок в развилку, по всем правилам скалолазания попробовал опору на прочность и поднял другую ногу.
Лоза — не гранит. Она предательски хрустнула. Джиллиан зажала рот рукой, заглушая крик. Он убьется, точно убьется! В лучшем случае сломает шею и будет на всю жизнь прикован к инвалидному креслу. А все по ее вине!
Том висел на руках, и лоза, за которую он держался, влажно поблескивала, наводя на мысль о злобном оскале. Только не ломайся, умоляла Джиллиан. Продержись еще немного, пока он найдет опору.
Раздался шорох и хруст — Том искал, куда бы поставить ногу. Она смотрела, не замечая, что держит руки молитвенно сложенными — ни дать ни взять героиня романтической драмы из средних веков.
— Еще немного…
Виноградной лозе уже не оправиться, вне всяких сомнений, и тарарам стоял не хуже, чем тогда у дверей, но зрелище того, как офицер полиции, человек солидный, карабкается в окно на манер мальчишки-подростка, трогало до слез. Щеки у нее стали мокрые не только от дождя.
Никогда в жизни Джиллиан не чувствовала себя такой счастливой.
Внезапно темноту пронзил ослепительный луч фонарика. Том чуть не свалился от неожиданности, но удержался.
— Во имя всего святого, что здесь происходит?! — воззвали снизу.
Джиллиан узнала голос соседа, который держал фонарик чуть поменьше спутниковой антенны.
— Это я, мистер Дэвидсон! Не узнаете?
— Тебя-то я узнал, а вот кто лезет в дом? Грабитель? Тогда я срочно звоню в полицию!
Болонка, неугомонное мохнатое создание, присоединила свой заливистый лай к крикам хозяина. Лишь чудом Джиллиан удержалась от истерического хохота.
— Да ведь как раз полиция находится здесь!
— То есть как? Что за шутки!
— В дом лезет сержант Перкинс!
— Том Перкинс?! В самом деле?
— Вввмвмвмммуумм…
Еще несколько бесконечных мгновений фонарик держал их в своем луче, как в свете юпитера, и хотелось начать монолог Джульетты, вот только декорации оставляли желать много лучшего. Вряд ли у юной героини бессмертной пьесы Шекспира возникли бы романтические настроения, будь погода в Вероне в ту ночь такой же промозглой. Дело для нее кончилось бы бронхитом.
— А что у него во рту? — не унимался мистер Дэвидсон.
— Букет! — проинформировала Джиллиан и подумала: если это еще можно назвать букетом.
— А почему он не вошел, как все нормальные люди, через дверь?
— Потому что так романтичнее!
Она перевела взгляд на Тома, и сладкие слезы из глаз заструились сильнее. Он всегда так полон достоинства — и вот выступал в роли шута перед самыми большими сплетниками Свифткарента. Ради нее.
— Ирвин! Ирвин!
Явление третье — те же и миссис Дэвидсон. Джиллиан истерически хихикнула. Том бросил на нее отчаянный взгляд, но ничего не мог поделать. Свет фонарика пригвоздил его к месту.
— Мистер Дэвидсон! Теперь, когда вы знаете, что мне ничего не грозит, нельзя ли повернуть фонарик в другую сторону?
Слава Богу, свет погас, зато тьма показалась кромешной.
— Ирвин! Я хочу знать, что происходит! Светопреставление?
— Что-то вроде того, — ответствовал из мрака мистер Дэвидсон. — Я как-то смотрел по телевизору интервью с сексопатологом, так он считает, что постельные игры бывают и такие…
Трудно определить, что было смешнее: интерес престарелого джентльмена к сексопатологии или его подозрения в пристрастии Тома к безумным постельным играм. В любом случае для Джиллиан было довольно. Она зашлась истерическим смехом, который долго сдерживала. Слезы хлынули у нее градом.
Ее реакция подстегнула Тома настолько, что в считанные секунды он оказался наверху. Джиллиан протянула руку, но он замахал на нее, отгоняя от окна. Она послушно отступила к кровати и только тут догадалась зажечь настольную лампу. Снаружи появилась пятерня, очень белая в искусственном освещении и совсем мокрая, и уцепилась за подоконник. Потом перевесилась нога и все остальное.
Том выпрямился, продрогший, насквозь вымокший, исцарапанный, увешанный обломками веточек, обрывками мха и всевозможным мусором, как рождественская елка игрушками. С головы свисала блестящая от капель паутина. Он вынул, наконец изо рта несчастные цветы и с помпой вручил их Джиллиан.
— Прости, что опоздал на двенадцать лет!
Джиллиан влюбилась бы в него без памяти, если бы уже не любила его давным-давно.
Глава 20
Джиллиан потянулась к цветам, но отдернула руку и бросилась Тому на шею, а когда он попытался высвободиться, бормоча что-то о том, какой он несусветно грязный, только крепче прижалась к нему. Он так промерз, что казался не мужчиной из плоти и крови, а мешком льда, особенно для разгоряченной кожи.
Джиллиан взяла холодные щеки Тома в ладони, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы.
— Я думал для начала извиниться! — запротестовал он.
Ах да, обида, которую он ей нанес. Но ведь он уже извинился, и не пустыми словами, а делом.
— Извинения приняты, — отмахнулась Джиллиан и снова потянулась к его губам.
— Да, но я хотел объяснить… — снова начал Том, когда она на секунду отстранилась. — Мне нужно все сказать!
Неплохая идея — высказать все, что наболело, и в другое время она бы голосовала обеими руками «за», но не сейчас. Сейчас все взывало к действию, а не к разговорам.
Но как остановить такого упрямца? Только вставив кляп. Язык вполне подойдет вместо него.
Джиллиан не колеблясь, воплотила свою идею в жизнь. Теперь, когда Том больше не способен перебивать, можно приступать кделу: попробовать на вкус рот, оценить, насколько его тело желает ее, и позволить собственному желанию расправить крылья.
Она взялась обеими руками за его бедра, прижалась, с силой потерлась — и ахнула, едва не отскочив. Он, как губка, насквозь пропитался холодной водой.
— Ну и промок же ты! Снимай скорее свои мокрые тряпки!
Она отступила, чтобы дать Тому возможность избавиться от одежды. Взгляд его тотчас потянулся к ее телу и потемнел. Джиллиан тоже посмотрела на себя и обнаружила, что тонкая ткань сорочки промокла насквозь и облепила ее как раз в тех местах, где она особенно крепко прижималась к нему. Округлости грудей с затвердевшими сосками, живот и темнеющий треугольник волос в паху проглядывали сквозь ткань, а сухая ее часть, словно паря вокруг, при всей откровенности зрелища придавала ей странно эфемерный вид.
— Так, должно быть, выглядит богиня плотской любви, — заметил Том.
Сравнение понравилось Джиллиан. Более того, она нашла, что таковой себя и ощущает — она как будто вся состояла из эрогенных зон. Остальные мысли и чувства ее отступили.
Не сводя с нее взгляда, Том начал сбрасывать одежду. Вернее, стягивать, потому что она немилосердно липла к телу, словно не желая выпускать его из своих объятий. В конце концов, освободившись от нее, Том побросал все в мокрую грязную груду под окно, оставив только клетчатые трусы, трогательно старомодные на своем отлично развитом и еще очень молодом мужском теле.
Джиллиан смотрела, не замечая, что улыбается. Зато от Тома ее взгляд не укрылся.
— Ну, отлично! Хотел поразить своей мускулатурой, а в результате надо мной посмеялись.
— Мускулатура что надо… — Джиллиан провела кончиками пальцев по выпуклости на трусах. — Мне бы и в голову не пришло смеяться над такой. Вообще-то за двенадцать лет ты сильно подрос.
— И набрался ума-разума. Надеюсь, смогу тебя приятно поразить.
Он шутил, конечно, но в глубине глаз таилась серьезность, потому что он серьезно относился к их отношениям.
— Только не говори, что двенадцать лет назад не залез ко мне в окно от недостатка «ума-разума»!
— Я, знаешь ли, был тогда девственник… — он невесело усмехнулся, — и о том, что нужно женщине, имел весьма смутное представление.
— Я бы не оставила тебя в неведении, — мягко заметила она. — Помогла бы, направила…
— А как я бы тогда себя чувствовал? Я и без того понимал, что мы не пара, не хватало только выставить себя полным неумехой. Когда трясешься со страху, ничего не выходит. Ты уже повидала всего, ты была…
— Шлюха? — подсказала Джиллиан. — Ну конечно! Вот она, главная причина. Ты не пришел, потому что не хотел связываться со шлюхой!
— Что за чушь!
Том привлек ее к себе, а когда она принялась вырываться, заключил в кольцо из рук. Она затихла. Настал момент истины, которого не избежать, разговор, который, однажды начав, нельзя оборвать на середине.
— Я всегда считал тебя самой потрясающей, самой сексуальной девчонкой в мире. Мне бы и в голову не пришло судить тебя. Я смотрел на тебя снизу вверх, как… как на игрока высшей лиги, куда, как я тогда думал, мне никогда и ни за что не попасть. Твое окно притягивало сильнее любого магнита, я проводил под ним каждую ночь. Пару раз даже хватался за чертову лозу, но так никогда и не нашел смелости по ней взобраться.
Джиллиан ощутила жалость к той далекой глупенькой девчонке. Самоуверенная, наглая, с искаженным восприятием простейших вещей, с чересчур легким отношением к постели.
— Я изменилась с тех пор… — произнесла она очень тихо. — Я уже не та. Столько всего случилось, понимаешь…
Как ему объяснить? Она пыталась пару раз, но послание, как видно, не достигло цели. Да и можно ли объяснить такое цельной, бескомпромиссной личности? Разумеется, Том знает, что мир полон жестокости всех сортов и размеров, но он уверен, что со всем можно как-то разобраться. Иначе он не стал бы полицейским. Он даже не догадывается, что человека можно гнуть в дугу так, что со стороны и не подкопаешься, унижать и обижать, сохраняя достойный фасад, и никто ничего не заподозрит. В прежние времена она брала свою дозу и уходила туда, где никто над ней не властен, даже Эрик. И надо сказать, его такое положение дел устраивало, потому что ей приходилось возвращаться, а возвращаясь, она увязала с каждым разом чуточку глубже, давала ему чуть больше власти над собой. Вот почему он так бесился, узнав, что она завязала. Ведь в конечном счете это означало побег из тюрьмы.
Для Эрика удар кулаком — непременный атрибут постельных игр. Если наслаждению предшествует боль, она его заводит. Поначалу и в самом деле заводило, потом боли стало слишком много, а наслаждение исчезло вообще. Она перестала кончать и тем раздосадовала Эрика. Как он ее только не обзывал! Самое интересное, он до сих пор искренне уверен, что в том ее и только ее вина.
О чем думает мужчина, с кем ей снова после долгого перерыва предстоит секс? Уж конечно, не о насилии. Он не причинит ей боли. Как хорошо отдаться доброму, ласковому, сильному, кому доверяешь, кто не внушает страха…
Потому что, если все плохо кончится, у нее точно не будет сил на новую попытку. Уже никогда.
— Прошу тебя только об одном… — Джиллиан вдруг заметила, что яростно сжимает в руке цветы. — Надо поскорее поставить их в вазу!
— Бог с ними, с цветами. — Том легонько встряхнул ее за плечи. — Они так долго мокли под дождем, что пролежат без вазы всю ночь. Но если для тебя так важно, хорошо, я поставлю их в вазу. Надеюсь, будут и другие, более интересные пожелания!
Говорить оказалось труднее, чем она думала. Несчастная трусиха! Но объяснить — значит, признаться, что боишься, что не уверена ни в чем, а главное, в себе самой.
Джиллиан бросила вороватый взгляд из-под ресниц и подумала: его страх и неуверенность разделили их на целых двенадцать лет. Если теперь струсит она, все опять кончится ничем. Будет только хуже. Как бы ни обернулось их свидание, она не должна бояться.
Ну хорошо, надо успокоиться. Она не струсит, как малолетка. В конце концов, речь идет всего лишь о сексе, а секс, как теперь знает каждый, — естественная часть человеческой жизни. Том, конечно, звезд с неба не хватает, зато и не причинит боли. Тот, кто выхаживал животных, просто обязан оставаться добрым, разве не так?
— Я хочу… хочу покончить с одной… стороной своей жизни… печальной стороной, которая…
Джиллиан запнулась. Том не торопил ее, он просто смотрел, с бесстрастным, чисто полицейским выражением лица, которому научился, наверное, еще в академии. Там, где учат в том числе тому, что жестокость порой живет и в супружеской постели.
О чем он думает? Задается вопросом, почему она восемь лет терпела? На этот вопрос у нее нет ответа.
Он осторожно обнял ее, ладони его теперь мягко покоились на ее плечах. Кроме эрекции, которую Джиллиан ощущала животом, ничто не говорило о том, что Том возбужден. Подобная сдержанность в минуту, когда еще ничего не решено, внушает уважение.
— Хочешь поговорить? — наконец спросил он.
— Когда-нибудь. Не сегодня.
Он кивнул и скользнул кончиками пальцев по почти исчезнувшему синяку у нее под глазом.
— Рано или поздно поговорить придется. Иначе я ничего не смогу предпринять.
— Но не сейчас, ладно? — взмолилась Джиллиан.
— Ладно. Пусть сегодня все будет так, словно есть только мы двое.
Только они двое! Если бы все так и было. Вдруг призраки прошлого непрошеными явятся в спальню в самый решающий момент?
Том обвел взглядом комнату. Джиллиан проследила его взгляд. Все здесь в точности так же, как в юности, словно дедушка с бабушкой знали, что однажды она сюда вернется. Односпальная кровать выглядела девически узкой, и лоскутное одеяло это подчеркивало.
— Вот, значит, что я увидел бы, если б в ту ночь нашел в себе смелость… — Том взял ее за руку и потянул к постели.
Как некстати ее нервная дрожь! Джиллиан напряглась, но ее только затрясло сильнее. Дрожь никак не могла укрыться от Тома (ведь он держал ее за руку), но вырываться она не стала, потому что все их будущее зависело от того, как пройдут последующие несколько часов.
Нервное напряжение начинало сказываться в нехватке воздуха. Если так пойдет и дальше, она попросту отключится! Как раз то, что нужно. Том будет счастлив совокупиться с бесчувственным телом бывшей шлюхи!
Может, лучше не рисковать? Вместо постели податься в монастырь? Как раз таких, как она, там и ждут.
Пока мысли лихорадочно проносились в голове у Джиллиан, Том подвел ее к кровати. Колени коснулись матраца. Она судорожно глотнула, словно до сих пор только спала здесь и вдруг сообразила, что на постели можно заниматься и чем-то другим.
Повернулась к Тому, подняла дрожащую руку к его лицу. Отдернула.
— Не обижай меня!
— Ни за что на свете, — произнес он так серьезно и торжественно, будто приносил присягу.
Он бережно привлек ее к себе для поцелуя, так бережно, что Джиллиан подумала: может, все обойдется? Ведь он не схватил ее, не стиснул, попутно лапая за все, что подвернется, просто привлек ближе, оставив руки покоиться на талии.
Она и забыла, каким приятным может быть поцелуй, самый простой и нетребовательный, когда губы прижимаются, а язык скользит, едва касаясь, предлагая взять на себя активную роль.
Джиллиан ощутила, как в ней спадает давнее напряжение — неизменный спутник близости.
Кожа у Тома местами была еще влажная, волосы мокрыми завитками липли к голове, но он заметно согрелся. Он и не подумал ее раздевать, просто помог опуститься на постель, и внезапно время опять как будто потекло вспять. Она ощутила себя девчонкой из далекого прошлого, но не дерзкой и опытной, а еще совсем невинной. Девчонкой перед первой близостью. Каждое прикосновение несло в себе прелесть новизны, каждая ласка казалась откровением.
— Можно дотронуться до твоей груди? — спросил Том шепотом, в самое ухо, щекоча его теплом дыхания.
Перед ней предстала романтика, о которой Джиллиан не имела понятия. Никто никогда не спрашивал, можно ли, а между тем не все и не всегда разумеется само собой.
Совершенно очарованная моментом, Джиллиан сделала вид, что обдумывает просьбу. Нетерпение в зеленых глазах сказало ей, что промедление стоит Тому дорого и что при всем своем романтическом подходе он сходит с ума от желания, в чем тоже таилось очарование. Он давал ей время привыкнуть, отрешиться от печального опыта, снова стать на ты с собственными эмоциями и ощущениями. Странная мысль пришла ей в голову.
Так ли уж плохо заново переписывать историю? По крайней мере история человеческой жизни порой взывает о том, чтобы ее переписали. Вычеркнуть все плохое, а взамен внести светлое и радостное. Насколько потом легче жить!
— Можно… — наконец прошептала она.
Одно лишь предвкушение заставило груди налиться, а соски затвердеть, когда же прикосновение совершилось, удовольствия от него оказалось много, много больше.
— А если я поцелую? Ты не против?
Джиллиан застонала, обожженная потребностью в ласке.
— Я не стану позволять лишнего, обещаю… Поцелую прямо через сорочку…
При всей мальчишеской нерешительности просьбы ничего мальчишеского в том, как Том к ней прикасался, не замечалось. Она лежала в постели не просто со зрелым мужчиной, а с опытным и умелым любовником, и постепенно начинала проникаться своим открытием.
— Но только через сорочку… — прошептала Джиллиан, подыгрывая.
Голос ее дрожал уже не от нервозности, а от нетерпения.
Когда губы сомкнулись вокруг соска, она почувствовала не только влажную мягкость языка, но и грубоватый материал сорочки, отчего испытала, пожалуй, самое эротическое ощущение за всю свою жизнь. Тонкая преграда из ситца придавала обычному нежному касанию новый оттенок. Отчасти он напоминал царапающее прикосновение ногтя, но не имел ничего общего с болью, скорее с щекоткой. И даже иначе — изысканнее. Губы втянули в себя сосок вместе с тканью, а когда выпустили и тепло их исчезло, ситец сразу остыл и остудил кожу, придав ей еще большую чувствительность. Джиллиан ощутила, как ткань вспучивается, по мере того как твердеет сосок.
Ей захотелось сбросить все покровы, пересечь все барьеры, чтобы коснуться обнаженной кожей мужского тела — с радостью и удовольствием, на которые она давно перестала надеяться.
Но Том не спешил. Его движения отличались медлительностью, словно он хотел насладиться каждой секундой. Целая вечность ушла на то, чтобы покрыть ее груди поцелуями, хотя все ее существо изнывало от нетерпения.
Если сорвать с него трусы, то события ускорятся! Но Том поймал ее руки и сжал в своих.
— Ну, пожалуйста!
— Еще не время, — ответил он.
Ну конечно, где ему понять, что ей необходимо поскорее покончить с первым разом, пройти через него и все оставить в прошлом! Что бы он там ни думал, они сейчас не занимаются любовью — по крайней мере не она. Для нее это веха, порог, за которым навсегда кончится Эрик и начнется Том. Там она станет другой, сознавая, что последним в ее теле был желанный мужчина, а не…
Джиллиан до боли стиснула веки, сообразив, что все-таки впустила в спальню призрак прошлого. Все равно что пригласить Эрика третьим в постель!
С усилием оттеснив неприятные мысли, она попробова — ла вернуться к прикосновениям Тома, к запаху его кожи и мокрых от дождя волос. Она запустила в них пальцы, перебирая, проникаясь иной густотой и мягкостью, наслаждаясь тем, как влажные завитки щекочут кончики пальцев. Быть может, Том и прав, подумалось ей. Нужно время, много времени, чтобы познать нового мужчину: где он лучше чувствует, на что сильнее реагирует.
Ведь такой подход еще и заводит!
Подробно изучив волосы, Джиллиан перешла к шее, плечам и всему остальному. Для простого полицейского из захолустья, где почти никогда ничего не случалось, Том, на ее взгляд, находился в превосходной форме. Зря она все-таки поддалась тогда гневу и не воспользовалась его мускулами. Шея у него крепкая, плечи достаточно широкие, чтобы в одиночку перетаскать на них весь груз. Что касается торса… как раз такие можно увидеть в передаче «Те-лешопинг», когда речь идет о спортивных снарядах для подкачки груди и живота.
Том тоже живо интересовался ее телом.
Добравшись до ленточки у ворота сорочки, он выразительно ею поиграл, как бы спрашивая, не пора ли перейти к следующему шагу. Джиллиан сделала вид, что не понимает намека.
— Хочу на тебя посмотреть. Можно?
Бог знает почему, но дыхание стеснилось, и по телу прошла дрожь. Джиллиан лишь медленно кивнула. Прежде она не чувствовала себя такой… исключительной, достойной самого бережного обращения.
Мелькнула запоздалая мысль, что надо бы выключить свет, хотя теперь не самый подходящий момент. Руки у Тома были большие и грубоватые для шелковой ленточки, и он развязал ее не без труда, впервые трогательно неуклюжий. Сам он своей неуклюжести даже не заметил, столь же захваченный нетерпением, как Джиллиан — неожиданным смущением.
Края сорочки заскользили с груди и обнажили ее.
Том снова удивил ее тем, что не потянулся к ней ни руками, ни губами. Он приподнялся на локте, и некоторое время просто пожирал ее взглядом. Потом кончиком пальца проследил округлость левой груди.
От природы Джиллиан достались полные, тяжелые груди. В молодости они дерзко торчали вперед, кружа голову мужчинам, но с годами понемногу потеряли упругость и к тридцати заметно поникли.
Джиллиан захотелось спрятаться от его взгляда, выключив лампу.
— Какая же ты красивая! — выдохнул Том.
Она отдернула руку от лампы.
Глава 21
Как всегда по воскресеньям, Алекс раздумывала над гардеробом на будущую неделю и, когда зазвонил телефон, даже не взглянула на номер, уверенная, что звонит Дункан.
— Мне нужно поговорить с тобой на очень, очень серьезную тему, — заявил Эрик. — Я не могу больше откладывать разговор.
Голос Эрика всколыхнул притихшее возмущение. Если бы не обещание, она бы высказала все, что думала о нем. Что ж, по крайней мере, она не обязана больше быть с ним любезной.
— Не думаю, чтобы у меня…
— Нашлись на это силы? Понимаю. В последнее время тебе приходится несладко. Я бы и рад разделить с тобой ношу, но этот тип вечно крутится рядом.
— Какой тип? — уточнила Алекс сквозь стиснутые зубы. Еще пара таких замечаний — и Эрик получит все, чего заслуживает.
— Тот, что называет себя профессором и ни на шаг не отходит от тебя весь день напролет.
Точнее, день и ночь напролет. Само собой, Алекс не стала вдаваться в такие подробности.
— Если речь о Дункане Форбсе, он, в самом деле профессор и в библиотеку приходит не ради меня, а потому что пишет книгу.
— Ну да, которую задумал как раз накануне убийства! Он находился поблизости и тогда, когда тебе подкинули пистолет. Что, если он совсем не тот, за кого себя выдает?
Алекс напомнила себе, что Эрик предпринимает не первую попытку поссорить их с Дунканом. Что бы там ни было у Эрика на уме, ссора в ее планы не входит.
— Послушай, уже поздно…
— Постой! — В трубке послышался вздох. — Прости, я не имел права чернить твоего избранника. Все дело в том, что порой я остро ощущаю себя твоим… братом. Ведь, согласись, брату свойственно тревожиться за сестру.
— Ценю твою заботу, — смягчилась Алекс. — Но если уж на то пошло, я сама могу о себе позаботиться.
Ей пришло в голову, что она, быть может, слишком сурова к нему. Дункан советовал держаться от него подальше, но что она знает о Дункане? Только то, что он сам рассказал. С чего она взяла, что ему можно вот так безоглядно верить?
— Я проявляю не только свою личную инициативу, Алекс, — проникновенно продолжали в трубке. — Дедушка не раз просил меня за тобой присматривать. Не могу же я махнуть рукой на его просьбу!