Домине де Фроом сделал паузу, несколько секунд глядел на Ренделла, а затем закончил свою речь, тщательно выверяя каждое слово:

— Что же касается тайной Библии, которую читают ваши приятели — что бы в ней не было, какие бы приливы добра она не предлагала, какие бы чувства она не порождала — она не дитя любви. Все мотивы, стоящие за кулисами этого издания, безбожные и греховные. Для издателей таким мотивом является чистая прибыль. Для ортодоксальных теологов мотив, в большей степени, заключается в отвращении миллионов людей от земных реформ, в гипнотизировании или запугивании их ради возврата к давней безнадежности обрядной, мистической, уводящей в мечтания церкви. Уверяю вас, этой своей новой Библией они собираются убить мое движение и стереть с лица земли подпольную церковь. С помощью этой своей Библии они пытаются воскресить религию загробной жизни и покончить с религией дня сегодняшнего. Так что, мистер Ренделл, их мотивы совершенно безбожные и греховные…

— Домине, если разрешите вас перебить, — запротестовал Ренделл, — но мне кажется, что вы зашли слишком далеко. У вас могут быть обоснованные обвинения относительно издателей, хотя мне кажется, что вы судите их слишком жестоко. Тем не менее, я не стану оправдывать их мотивы. Но я встречался с другими вовлеченными в проект людьми, и я верю, что они преданные, откровенные и честные защитники того, что считают божественным откровением. Возьмите, хотя бы, доктора Бернарда Джеффриса из Оксфорда. Это был первый теолог из встреченных мною. Я считаю, что его преданность проект исходит только лишь из его любви к учености и духовному…

Домине де Фроом поднял руку.

— Погодите, мистер Ренделл. Вы сказали, возьмем доктора Бернарда Джеффриса. Позвольте мне представить его в качестве великолепного примера того, что меня беспокоит. То, что это человек, глубоко погруженный в научные исследования Библии, я отрицать не стану. Только это вовсе не является основным мотивом для его участия в производстве новой Библии. Имеются и другие мотивы, и все они совершенно политического толка.

— Политического? — повторил Ренделл. — Не могу поверить.

— Не можете? Вы слышали когда-нибудь о Мировом Совете Церквей?

— Естественно. Мой отец — священник. Я слышал, как он говорил о нем.

— А сами вы знаете что-либо о нем? — упорно настаивал де Фроом.

— Ну, — помялся Ренделл, — из того, что я вспоминаю… это международная организация, включающая в себя большинство протестантских группировок. Подробностей уже не помню.

— Позвольте освежить вашу память, и при этом нарисовать более ясный образ вашего бескорыстного доктора Джеффриса. — Ренделлу показалось, что лицо голландского клирика застыло ледяной маской. Голос сделался более жестким. — Женевский Мировой Совет Церквей включает в себя 239 протестантских, ортодоксальных, англиканских церковных организаций из девятнадцати стран. Эти организации объединяют четыреста миллионов верующих по всему миру. Мировой Совет является единственной религиозной организацией за пределами Рима, с потенциалом власти и управления, сравнимым с потенциалом Ватикана. Но, начиная с ее образования в Женеве в 1948 году и до нынешнего дня, он никак не может с Ватиканом сравниться. Как говорил первый ее генеральный секретарь, избранный на первой ассамблее: “Мы Совет Церквей, но единственный Совет единой, неразделенной Церкви”. Постановление третьей ассамблеи, проведенной в Индии, гласило: “Мировой Совет Церквей — это братство церквей, верующих в Господа Нашего Иисуса Христа как Бога и Спасителя в соответствии с Писаниями”. Короче, Совет — это довольно слабо связанное объединение меняющихся церквей с самыми различными социальными и расовыми основами, ищущих межцерковного общения, ищущих христианского единства, прилагающих усилия к нахождению компромисса в вере и в совместных социальных действиях. В промежутках между ассамблеями, которые проводятся раз в пять или шесть лет, политику Совета проводят его Центральный Комитет и Исполнительный Комитет. Далее, две самые важные должности в организации — это должность генерального секретаря, чья деятельность Советом оплачивается, и председателя, чей пост является почетным. В этой паре генеральный секретарь, возглавляющий женевский штат из двух сотен служащих и являющийся связующим звеном между церквями-участницами, который выступает от имени Совета во всем мире — имеет более важное влияние.

— Тем не менее, он не является фигурой, обладающей властью?

— Абсолютно нет, во всяком случае, сейчас, — ответил де Фроом. — Генеральный секретарь не обладает властью юридической. Повторяю, он обладает влиянием и возможностями для захвата власти. И вот это приводит нас к вашему ученому, духовному и бескорыстному доктору Бернарду Джеффрису. Иерархи ортодоксальной церкви — верховные священнослужители, убежденные консерваторы — разработали план по захвату верховенства на следующей ассамблее Мирового Совета Церквей с тем, чтобы сделать доктора Джеффриса следующим генеральным секретарем в Женеве, и уже с его помощью преобразовать Мировой Совет в протестантский Ватикан с штаб-квартирой в Женеве. Таким образом, консерваторы станут править путем эдиктов с распоряжениями и направлять верующих, принадлежащих к своим церквам, на путь слепой веры, покончив тем самым со всеми надеждами на живую, дышащую, свободную веру народа. И как ортодоксальная кабала попытается этого достичь? Путем общественного возбуждения, через пропаганду и шумиху, порожденные новой Библией, которая сейчас препарируется вашим скопищем в Воскрешении Два.

Слушая де Фроома, Ренделл припомнил, что уже встречал имя доктора Джеффриса в связи с Мировым Советом. Он попытался вспомнить, когда и где это было. Потом память подсказала: от Валери Хьюгз, невесты доктора Найта, в Лондоне. Но в этом раннем упоминании Джеффриса в качестве кандидата в генеральные секретари Совета была своя логика. Теперь же, в версии де Фроома, мотивы, стоящие за кандидатством, окрасились иным, более мрачным и неприятным светом.

Ренделл высказал то, что было у него на душе:

— А сам доктор Джеффрис знает об этих планах?

— Знает ли? — скривился его собеседник. — Да он находится во главе всей схемы, активно сотрудничая и вступая в тайные союзы, чтобы провести себя в генеральные секретари. У меня имеются документы — копии корреспонденции между Джеффрисом и заговорщиками — чтобы подтвердить каждое сказанное вам слово.

— А как вы считаете, ему это удастся?

— Он сможет сделать это, если новая Библия даст ему достаточно известности, рекламы, признания и положения.

— Тогда позвольте мне перефразировать свой вопрос, — сказал Ренделл. — Как вы считаете, сможет ли доктор Джеффрис сделать это?

— Нет, — совершенно просто ответил домине де Фроом. Еще раз он усмехнулся безгубым ртом. — Нет, он не сделает этого, и они не сделают этого.

— Почему?

— Потому что я намерен остановить их. Я намереваюсь остановить их, разрушив трамплин, с помощью которого Джеффрис пытается дорваться до власти — вашу новую Библию — дискредитировав и уничтожив ее до того, как вы сможете заявить о ней и распространить среди публики. Как только это будет сделано, у Мирового Совета Церквей появится новый генеральный секретарь. Понимаете, мистер Ренделл, это я собираюсь стать следующим генеральным секретарем.

Ренделл не смог скрыть своего изумления:

— Вы? Но я считал, будто вы против власти священнослужителей, и…

— Это правда, я против, — бестактно заявил де Фроом. — Вот почему я и должен стать следующим генеральным секретарем Мирового Совета Церквей. Чтобы защитить его от жаждающих власти. Чтобы сохранить его для христианского единства. Чтобы сделать его более отзывчивым к социальным переменам.

Ренделл испытывал замешательство. О никак не мог понять, был ли домине честен, проповедуя собственные добродетели, или же он был таким же амбициозным политиканом, как и его противники. И здесь было еще кое-что. Де Фроом только что заявил об уничтожении новой Библии. Ренделл чувствовал, что должен выступить против домине, против его решимости к уничтожению.

— Не могу комментировать того, кто должен стать следующим генеральным секретарем Мирового совета, сказал он, — но я чувствую, что могу и обязан сказать о тех чувствах, которые вы высказали относительно пересмотренной версии Нового Завета, которого вы никогда не видели, никогда не читали, о чем мало что знаете. Давайте отбросим политические выгоды, но я никак не пойму, как вы можете желать уничтожить — ведь это же ваше слово, уничтожить — Библию, которая может принести многим миллионам людей утешение, новую веру и новую надежду; работу, которая проповедует братство и любовь, то самое, чего вы и сами ищете в собственном движении. Почему вы считаете себя морально способным уничтожить Слово, если вы ничего не знаете о его послании?

Де Фроом нахмурился.

— Мне не нужно заранее знать его послания, — резко заявил он, — раз я знаю его герольдов.

— Что это означает?

— Мне известно все, что необходимо знать, о лицах, вовлеченных в открытие, подтверждение истинности, производство и рекламу вашей Библии.

В первый раз сегодня Ренделл начал терять контроль над собственными нервами.

— Что это еще за инсинуации? — спросил он с угрозой в голосе. — Я встретился с ответственными лицами проекта. И, как я уже говорил вам, попытался узнать этих людей достаточно хорошо. Большая часть из них, я в этом уверен, это честные и откровенные люди, посвятившие себя делу, большинство из них едино в своих начинаниях, они выступают за добрые цели. Вы не можете знать их даже наполовину лучше, чем я.

— Правда, — развеселившись, спросил его де Фроом. Он поднялся. — В таком случае, давайте узнаем, что вам известно — и что известно мне — относительно этой вашей богобоязненной череды верных агнцев.

Разъяренный самоуверенностью священника, сдобренной еще и насмешкой, Ренделл попытался взять себя в руки, в то время как де Фроом направлялся к своему письменному столу. Вынув из сутаны ключ, он открыл ящик стола, вынул оттуда папку и положил перед собой.

Затем он уселся, извлек из папки толстую пачку бумаг, перебрал несколько листов, отделил несколько и протянул в сторону Ренделла.

— Это мое досье на лиц, связанных с Воскрешением Два, — сказал де Фроом. — Здесь слишком много, чтобы вы прочли за раз. — Он уложил листы в папку, поставил локти на край столешницы, после чего опер подбородок на ладони. — Но я могу буквально за несколько минут рассказать о вашей отаре богобоязненных овечек все, что вам нужно знать.

— Вы можете и солгать.

— Вам будет нужно лишь обратиться к тому, о ком я говорю, и проверить, что я рассказал. Я даже рекомендую вам сделать это.

— Ладно, валяйте, — кисло предложил Ренделл.

— Мы уже говорили о вашем бескорыстном докторе Бернарде Джеффрисе, — начал де Фроом. Его голос оставался спокойным и даже сухим. — Теперь давайте проэкзаменуем некоторых других из вашего кружка. Возьмем, к примеру, Джорджа Л. Уилера, вашего богатого религиозного издателя, который и нанял вас для проекта. Что вы знаете о нем? Известно ли вам, что этот капитан промышленности уже находился на грани банкротства, когда собрался продать свою фирму мистеру Тауэри, президенту картеля “Космос Энтерпрайсиз”? Да, да, это правда. Вот только сделка еще не доведена до конца. Ее завершение зависит от успешной публикации вашей новой Библии. Для Уилера, если только он желает выжить и не потерять своего социального статуса, Новая Библия должна, повторяю, должна стать коммерчески успешной. Что же касается Тауэри, его единственный интерес в приобретении издательского дома Уилера заключается в достижении престижа, обеспеченного новой Библией, в важных для него баптистских кругах. Вот почему Уилер и нанял вас — чтобы удовлетворить Тауэри и спасти собственную шкуру, сделав все возможное, чтобы новая Библия стала самой знаменитой в истории.

— Пока что вы не сказали мне ничего такого, чего бы я и сам не знал, — заявил Ренделл, раздраженный наглостью де Фроома и нежеланием признать то, что кое-что новое он все-таки узнал. Но ему и вправду было неизвестно то, что выживание всего дела Уилера зависит от успеха Международного Нового Завета.

— Я вам не сказал ничего такого, чего бы вы и сами не знали? — повторил голландский священник. — Возможно я еще смогу исправить свою репутацию. Возьмем-ка новую Бернадетту Лурдскую, вашу простенькую маленькую секретаршу, мисс Лори Кук. Сегодня утром вы были в больнице, в Госпитале Свободного университета, и стали свидетелем чуда, не так ли? Ваша мисс Кук была хромоножкой с детства, но вчера у нее было видение, а сегодня она уже может ходить нормально. Только представьте! Мне стыдно за вас и за нее, потому что факты таковы, что мисс Лори Кук всегда могла ходить нормально. Она вовсе не изменник вашего проекта, она и не мошенница. Эта девушка — всего лишь больная, невротичная, жалкая подделка. Если бы хоть кто-нибудь захотел, ее историю совершенно легко было проверить. Обычный телефонный звонок священнику, стороннику нашего движения, живущему по соседству, родил истину, а документы уже в пути. У нас имеются доказательства того, что в средней школе Лори Кук занималась легкой атлетикой, а эти занятия требуют крепких ног. Ее истинным несчастьем было то, что она некрасива, ей никогда не хватало внимания или любви, вот она и придумала, вписавшись в ваш проект, играть роль хромоножки, чтобы привлечь к себе внимания хотя бы жалостью. Впоследствии она увидала, что сможет завоевать еще больше интереса к себе, играя роль Бернадетты, так что сейчас она в новой ипостаси. Ее лечат, ее посещают, ее любят. Очень скоро она сделается легендой. Но, мистер Ренделл, не надо делать ее легендой, чтобы продвигать вашу Библию. Если вы так поступите, вы заставите нас выставить ее — и вас вместе с нею — вниманию публики. Мне не хотелось бы пугать бедное дитя. Я не прошу вас верить мне или моим словам…

— Не стану, — ответил на это Ренделл, потрясенный рассказом де Фроома.

— … я лишь попрошу вас не делать глупости и не использовать Лори Кук в своей рекламной кампании. Если вы это сделаете, то вскоре пожалеете. — Де Фроом поднял кота, положил его себе на колени и вновь перелистал лежащие перед ним бумаги. — Ну что, кого из вашей доброй паствы обсудим сейчас? Ага, вот с этим вы встречались в своей поездке на прошлой неделе — человек, которого вы, как считаете, знаете довольно хорошо, и которому верите… Поговорим о нем?

Ренделл ничего не ответил.

— Молчание — знак согласия? — усмехнулся де Фроом. Ладно, в нескольких словах. В последний раз вы были в Майнце, в Германии. Вы провели день с Карлом Хеннигом. Исключительный, настоящий мужик, этот ваш германский печатник, разве не так? Влюбленный в Гутенберга и прекрасные книги, не так ли? Только у него имеется и второе лицо. Он еще и тот самый Карл Хенниг, который вечером 10 мая 1933 года присоединился к тысячам других нацистов-студентов в факельном шествии через весь Берлин, завершившемся массовым торжеством на Унтер ден Линден. Здесь Карл Хенниг и его приятели, столь любимые доктором Геббельсом, бросили в костер двадцать тысяч книг, книги Эйнштейна, Цвейга, Манна, Фрейда, Золя, Джека Лондона, Хейвлока Эллиса, Эптона Синклера. Да — да, Карл Хенниг, любимый всеми печатник Библий и нацистский сжигатель книг. За эту информацию я благодарен своему приятелю, — де Фроом жестом указал за спину Ренделла, — господину Седрику Пламмеру.

Совершенно потеряв голову от услышанного, Ренделл уже и забыл, что Пламмер тоже находится в комнате.

Он увидал, как Пламмер расплылся в улыбке, услышал, как тот говорит:

— Да, это правда, у меня имеется негатив со старой фотографии, на которой юный Карл Хенниг бросает книги в огонь.

Теперь для Ренделла вчерашние события в Майнце и Франкфурте сделались более ясными. Скорее всего, Хенниг отказался встречаться с Пламмером в Майнце, узнав о цели его визита. А после того Хенниг должен был встретиться с британским журналистом во Франкфурте. Причина этой встречи теперь стала для него понятной: шантаж.

— А зачем, черт подери, вам дискредитировать Хеннига? — обрушился Ренделл на Пламмера. — Что вы с этого будете иметь?

— Свежую предварительную копию вашей новой Библии, — ухмыльнувшись, ответил тот. — Весьма дешевая цена за негатив со старой фотографии.

Домине де Фроом согласно кивнул.

— Вот именно, — сказал он. — Наша цена — это копия новой Библии.

Ренделл откинулся на диван, потому что не мог вымолвить ни слова.

— Еще парочка, и мы закончим, — плавно продолжил голландский священник. — Давайте теперь обсудим вашего замечательного и объективного ученого, профессора Анри Обера, с его методом датировки углерод-14. С профессором вы встречались в Париже. Он говорил вам, в этом я уверен, что открытие, достоверность которого проверялась им, возродило его собственную веру, гуманность, желание дать его жене ребенка, которого та так хотела, разве нет? И он рассказал вам, что она уже ждет ребенка, так? Он вам лгал. Профессор Обер солгал вам. Он физически не способен дать своей жене ребенка. Как так? Потому что много лет назад он подвергся успешной вазектомии. Он верил в контроль над рождаемостью выбрал проведенную хирургом стерилизацию: vas deferens, те самые трубки, что проводят сперму из яичек в спермовыводящие пути ради продолжения рода, были перекрыты. Вашему профессору Оберу нельзя доверять. Он обманул вас. Не мог он дать своей жене ребенка.

— Но он сделал это! — воскликнул Ренделл. — Я же встречал мадам Обер. Я видел ее. И она беременна.

Усмешка де Фроома на сей раз была еще более прощающей.

— Мистер Ренделл, я же не сказал, что мадам Обер не может быть беременной. Я сказал лишь то, что он не может быть беременной от профессора Обера. Она беременна? Ну да, она беременна — но только от своего любовника, мсье Фонтена — да — да, того самого, вашего незапятнанного французского издателя Библий. Что же касается профессора Обера, то он закрыл на это глаза. Не потому, что ему так хочется ребенка или он хочет поддержать жену в ее желаниях, но потому, что ему не хочется скандала в то время, когда он с коллегами был выдвинут на соискание Нобелевской премии по химии за открытие, никак не связанное с радиоуглеродным методом датирования, но которое было сделано много лет назад. Ваш профессор Обер предпочитает почет гордости — и правде. Понятное дело, что вы не ожидаете, чтобы я поверил слову такого человека, ведь правда?

Ренделл не хотел верить де Фроому, но у него не было сил противостоять адвокату дьявола. Он ждал.

— Самую важную и личную часть информации я оставил напоследок, — сказал де Фроом. — Для нас обоих это может быть и больно, но сейчас я должен сказать о мисс Анжеле Монти, вашей новой любовнице.

Ренделлу хотелось вскочить и уйти. Тем не менее, он знал, что следует выслушать все то, что выслушать должен.

— Понятное дело, вы уже встречались с ее отцом, профессором Августо Монти, который и предоставил информацию для новой Библии, не так ли? — спросил де Фроом. Он не стал ждать ответа. — Или, возможно, вы не видели его, равно как и другие? Думаю, что вы с ним не встречались. А почему нет? Потому что его никогда нет на месте, он вечно в разъездах — то на Ближнем Востоке, то еще где-то, на новых раскопках, с начальниками, столь ревниво относящимися к нему? Это совсем не то, что Анжела говорит всем, включая и вас? Простите, но мисс Монти лжет. Но где же тогда профессор Монти? Он в Риме, где-то в окрестностях Рима, где-то в укрытии, в бесславии, в отставке, в которую его заставило выйти правительство. Почему? А потому что итальянскому правительству стало известно, что профессор Монти, готовясь к раскопкам, приведшим к открытию, вел себя совершенно незаконно. Вместо того, чтобы взять место раскопок в аренду, он обманул бедного крестьянина, владевшего этой землей, и получил все права на нее сам, а все затем, чтобы ему досталось пятьдесят процентов стоимости находок и не нужно было делиться с настоящим владельцем. Он обманул крестьянина, и после того, как профессор Монти сделал свое открытие, бывшие владельцы обратились в Министерство общественного образования с этой своей историей. Права на землю им возвратили. Скандал замяли. Профессора Монти тихонечко сняли с его должности в Римском университете и удалили из виду, заставив укрыться в бесславной отставке.

Ренделл сидел, выпрямившись, не в силах сдержать дрожь гнева.

— Вы выложили мне кучу лжи, и я не верю ни единому вашему слову.

Домине де Фроом лишь пожал плечами.

— На меня не надо злиться. Обратите свой гнев на Анжелу Монти. Это она скрывает от вас правду, и не только для того, чтобы защитить своего отверженного отца, но и для того, чтобы воспользоваться вами ради рекламы отцовского имени. Если ей удастся показать вам, что ее отец — это наиболее уважаемое имя во всем проекте, тогда ей будет казаться, что он сделается настолько знаменитым, чтобы заставить правительство вызвать его из отставки в лучах славы и позабыть о прошлых грехах. И тогда итальянскому правительству не останется ничего, как только замолчать скандал или действовать помягче. Мисс Монти лжет вам. И она же использует вас. Уж простите, но это так.

— Все равно, я не верю в это.

— Спросите у мисс Монти, если желаете.

— Я так и намерен сделать.

— Только не стоит беспокоиться, прося подтвердить или отрицать то, что я вам открыл, — сказал де Фроом. — Она вновь соврет вам. Вместо этого, попросите отвезти вас к ее отцу.

— Я не унижусь до этого, — прохрипел Ренделл.

— Но тогда вы никогда не узнаете правды, — ответил на это де Фроом.

— Есть много истин и множество точек зрения, множество интерпретаций того, что видишь или слышишь.

Домине де Фроом отрицательно покачал головой.

— В случае каждого, о котором я сегодня упомянул, боюсь, истина только одна. Когда Понтий Пилат спрашивал в мифе у нашего Господа: Quid est veritas? — Что есть истина? — и в этот момент, если бы мне пришлось отвечать Пилату, я бы обратил буквы его вопроса в анаграмму: Est vir qui adest, что можно перевести как: Это человек, стоящий пред тобой. Да, мистер Ренделл, единственный стоящий перед вами в этой комнате — Мартин де Фроом — владеет истиной. Если вы желаете провести те же расследования, которые провел и я сам, вы поймете, что мне нужно доверять и верить в меня. Если вы так сделаете, тогда примете то, ради чего я попросил вас прийти сегодняшним вечером.

— Ну да, я все время ждал, когда же услышу это, — заявил Ренделл. — Так зачем же вы пригласили меня сюда сегодня?

— Попытаться показать вам искренность нашего движения и искренность тех, кто связан с Воскрешением Два. Позволить вам увидеть то, что вас не правильно информировали, что вами воспользовались и выставили дураком. Дать вам понять, что вас, равно как и многих других, использовал в качестве инструмента, коммерческий синдикат издателей и банда религиозных деятелей, у которых давно уже усохли мысли. Я привел вас сюда, чтобы привлечь на свою сторону, на сторону нашего движения. Только боюсь, что все мои попытки открыть вам глаза лишь настроили вас против меня.

— Что вы хотите от меня?

— Вашей службы, вашего таланта в том деле, которым вы давно и успешно занимаетесь. Вы нужны нам здесь, на нашей стороне, чтобы помочь нам противостоять пропаганде Воскрешения Два и рекламировать наши собственные усилия по воскрешению религии и веры среди людей по всему миру. Я делаю вам грандиозное предложение, мистер Ренделл — возможность покинуть тонущий корабль и перебраться на крепкий, шанс сохранить свое будущее и свою целостность, шанс поверить в нечто. Что же касается мирских благ, мои сообщники и я сам могу предложить вам столько же, сколько дает вам Уилер со своей когортой. Вы можете получить все, ничего при этом не теряя.

Ренделл поднялся на ноги.

— Из того, что я услышал, я ничего не получаю, зато теряю все. Я верю в людей, с которыми работаю. Я не верю в вас. То, что я услышал, только слухи, но не факты. Пока что я слышал лишь про шантаж, но ничего о благочестии. Что же касается вашего движения, то это всего лишь слова и обещания. Но вот Воскрешение Два — это истинная работа. А что касается вас лично…

Ренделл глядел на человека, неподвижно сидящего за столом. На лице священника не шевельнулась ни единая жилка; оно превратилось в железную маску. Ренделл размышлял, осмелиться ли он сказать следующие слова, но тут же решился.

— Мне кажется, что вы не менее эгоистичны или амбициозны, чем те, на которых я сейчас работаю. Только вот вы, домине… вы более фанатичны. Вы можете рассматривать это как необходимость, как стремление к добру, только я не смогу работать на человека столь правого, столь несгибаемого, столь уверенного в том, будто он один владеет истиной. Я не стану перебежчиком, не буду помогать вам уничтожить то, во что я наконец-то поверил — Слово. Да, именно Слово, которое мы собираемся понести в мир. Это послание, о котором вы ничего не знаете, и, что касается меня, ничего не узнаете до тех пор, пока оно безопасно не разойдется по свету. Спокойной ночи, Домине. Я могу пожелать вам спокойной ночи, но никогда не пожелаю удачи.

Затаив дыхание, ожидая взрыва, он был обескуражен тем, что никакой вспышки не произошло. Де Фроом лишь кивнул головой, и на какой-то момент Ренделлу показалось, что он перегнул палку своим мелодраматичным заявлением и выставил себя глупцом, за исключением одного обстоятельства. Де Фроом напал на безоружных, в настоящий момент не способных защитить себя людей — Джеффриса, Уилера, Лори Кук, Хеннига, Обера, даже на Анжелу и ее отца. Домине показал себя безжалостной и мстительной особой, так что Ренделл мог и не стыдиться собственной вспышки.

— Довольно честно, — произнес де Фроом. — Я не стану переубеждать вас, говорить, насколько вы ошибаетесь относительно меня самого, относительно нашего движения, равно как вы ошибаетесь в тех, кого столь верно защищаете. Сегодня вечером мы обменялись взглядами. Теперь они нам известны. Но помните и другое. Я рассказал вам некоторые факты о ваших коллегах, что они из себя представляют. Я предупредил вас. Я предложил, даже попросил, чтобы вы сами установили истину. Когда вы сделаете это, то, возможно, захотите встретиться со мной снова. Тогда вы, возможно, поглядите на меня и на мои цели более честно, с большим пониманием. Если такое произойдет до публикации вашей Библии, а я верю, что так оно и будет, знайте — моя дверь всегда будет открыта для вас. Наше движение сможет использовать вас.

— Спасибо, домине.

Ренделл уже повернулся, чтобы уйти, когда услышал за спиной:

— Мистер Ренделл, еще один маленький совет.

Уже подойдя к двери, Ренделл обернулся и увидал, что домине де Фроом сбросил кошку с колен и поднялся, а Пламмер встал рядом с ним.

— Хочу сделать предупреждение вам и вашим коллегам. — Де Фроом развернул листок бумаги. — Не теряйте времени понапрасну на дурацкие и детские уловки, пытаясь загнать меня в ловушку. — Он махнул голубым листком. — Я имею в виду этот меморандум, так называемый конфиденциальный меморандум, который вы распространили сегодня среди своих сотрудников и консультантов.

Ренделл сглотнул слюну и ждал продолжения.

— Вы сделали вид, будто это серьезный документ, касающийся вашей рекламной кампании. Вы явно испытывали свой персонал, чтобы выяснить, кто из них сообщает мне о каждом вашем шаге. Вы надеялись на то, что если я увижу этот меморандум, как я его увидел, то тут же начну публично выступать против него, таким образом как-то открыв вам, где находится дыра в системе вашей безопасности, чтобы затем этот ваш Хелдеринг мог узнать, кого из сотрудников убрать, чтобы эту дыру заткнуть. Но вы сделали одну ошибку — а точнее, две — потому что вы невежа в теологии, и ваши знания Нового Завета вас подвели. Содержание вашего меморандума настолько слабенькое, что любой знающий студент-теолог, который внимательно читал Евангелия, кто имеет практические знания в христианстве, такие как у меня — сразу заметит бессмыслицу, ни на мгновение не восприняв его как действительный документ, но сразу же опубликует его и попадется в вашу смехотворную ловушку. Не надо больше играть со мной в такие игры. А уж если вам нужно, оставьте игры вашим экспертам.

Ренделл почувствовал как кровь прилила ему в голову. Де Фроом не обнаружил истинную ловушку. Так что шансы еще оставались.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите… — начал было он.

Не имеете? Хорошо, позволю себе объяснить поподробнее. — Де Фроом глянул на голубой листок у себя в руке. — Поглядим, чего вы здесь написали. “Конфиденциально. Было решено, что после объявления о нашей публикации в королевском дворце — в день заявления, посвященный славе Иисуса Христа — ему будут следовать двенадцать следующих дне, посвященных двенадцати апостолам Нового Завета и названных по их именам”. После этого вы называете двенадцать апостолов, включая Иуду Искариота. — Де Фроом покачал головой. Ренделл напряженно ждал того, когда домине закончит, когда он прочтет последнее предложение, предложение с закодированным именем, которое поможет раскрыть имя предателя Воскрешения Два. Только де Фроом не стал читать больше. Он опустил листок и вновь покачал головой. — Глупость.

Ренделл изобразил смущение.

— Я ничего не понимаю…

— Собственную глупость? Неужто вы ожидали, будто кто-то поверит, что вы серьезно говорите о рекламной кампании своей новой Библии, посвящая двенадцать дней двенадцати апостолам, помещая среди них Иуду Искариота? Иуду — исторический синоним изменника, предавшего Христа?

Ренделл моргнул. Да, это и вправду было глупостью. Он не стал обсуждать с издателями каждого апостола. Он просто продиктовал дурацкий меморандум в огромной спешке и разослал его, не посоветовавшись с экспертами.

— Ваша же вторая ошибка состоит, — продолжил де Фроом, — в заявлении, будто в Новом Завете упомянуты по имени только двенадцать учеников Христа, в то время, как любой теолог — если только будет внимателен — знает, что их было тринадцать. После предательства Иуды Христос заменил его Матфеем, тринадцатым названным по имени учеником. Если бы ваш меморандум дал Христу тринадцать учеников и предложил посвятить двенадцать дней рекламной кампании двенадцати из них, заменив Иуду Матфеем, тогда вы бы еще смогли обмануть меня, и ваша уловка могла бы стать удачной. Но это, — он взмахнул голубой бумажкой, — это только детская уловка, с которой вы ничего не полули. — Он усмехнулся в сторону Ренделла. — Не надо нас недооценивать. Уважайте нас, и тогда вы обязательно будете с нами.