Глава 1.

Человек, не знавший жалости

Сидя за высоким деревянным барьером, подсудимый слушал саркастическую речь прокурора и время от времени бросал ободряющие взгляды бледной молодой женщине, сидевшей во втором ряду зала.

— Обвиняемый берет на себя… э… смелость утверждать, будто мистер Стедленд является… э… вымогателем и получил от него крупную сумму денег… э… незаконным путем. Что ж, допустим, как это ни парадоксально, что мистер Стедленд действительно… э… оказывал некоторое давление на обвиняемого… Но кто может это подтвердить? Где, хотя бы косвенные, доказательства? Мало того, уважаемая защита не в состоянии сообщить суду, какие именно аргументы выдвигал мистер Стедленд в целях… э… шантажа обвиняемого, заявление которого, мягко говоря, э-э… голословно…

Блестящая речь прокурора точно соответствовала духу почтенных судебных традиций и произвела должное впечатление на присяжных, которые без должных колебаний вынесли обвинительный вердикт.

По залу заседаний пробежал шумок, а судья, водрузив на нос очки в роговой оправе, принялся сосредоточенно писать.

Решение присяжных не произвело ошеломляющего впечатления на подсудимого. Он чувствовал лишь легкое нетерпение. После вердикта он испытывал одно желание: как можно скорее покончить со всеми формальностями и избавиться от назойливого любопытства зала, от тупого равнодушия защитника и от театральной напыщенности судьи в красной мантии и в белом напудренном парике… А тут еще эти два незнакомца в первом ряду, глазеющие на него, будто на слона в зоопарке… Кто они? Иностранные журналисты, ищущие новых впечатлений? Просто зеваки?

Оба были гладко выбриты, одеты в безукоризненные черные костюмы и на коленях держали мягкие черные шляпы с широкими полями.

Голос судьи заставил его оторваться от размышлений о незнакомцах в черном.

— Джеффри Сторр, — произнес судья, — я полностью согласен с вердиктом присяжных заседателей. Вы утверждаете, будто мистер Стедленд обманом лишил вас личных сбережений, и вы вторглись в его дом, имея целью вернуть отнятые у вас личные деньги и какой-то документ, о содержании которого вы предпочли умолчать. Подобные бездоказательные утверждения не могут быть приняты во внимание судом. Они скорее напоминают газетные репортажи о похождениях пресловутых «Четырех Справедливых», которые в течение ряда лет преступно присваивали себе функции карающего меча правосудия в тех случаях, когда официальное правосудие не усматривало оснований для вмешательства. Как и они, вы тем самым совершили преступление, а то обстоятельство, что при задержании у вас изъято огнестрельное оружие, лишь отягчает вашу участь. Я приговариваю вас к семи годам тюремного заключения.

Джеффри Сторр склонил голову и, не взглянув на молодую женщину в зале, направился к двери, ведущей в камеру.

Два незнакомца в черном покинули здание суда одними из первых.

Надевая шляпу, один из них произнес:

— Подождем ее здесь.

— Когда они обвенчались? — спросил второй.

— На прошлой неделе. Тебе не кажется забавным упоминание судьи о «Четырех Справедливых»?

Второй усмехнулся.

— А тебе не кажется забавным, что именно в этом зале тебя когда-то приговорили к смертной казни, Манфред?

— О, эти впечатления незабываемы… Но вот и она…

Бледная молодая женщина вышла из здания суда с гордо поднятой головой, без следов слез на красивом лице.

Манфред и Гонзалес последовали за ней. Когда она свернула за угол, Гонзалес, приподняв шляпу, произнес:

— Миссис Сторр! Я прошу извинить нашу бесцеремонность и уделить нам минуту внимания.

Она резко обернулась и подозрительно взглянула на незнакомцев.

— Если вы репортеры… — начала она.

— Нет, мы не репортеры, — ответил, улыбаясь, Манфред. — Мы даже не имеем оснований утверждать, что являемся друзьями вашего мужа…

— Хотя подобное заявление послужило бы оправданием нашей навязчивости, — добавил Гонзалес.

Откровенность незнакомцев произвела на женщину хорошее впечатление.

— Поймите, господа, мне очень тяжело обсуждать сейчас…

— Мы всё понимаем, — сказал Манфред, — но, не являясь друзьями вашего мужа, мы, тем не менее, хотим помочь ему, поверьте. Мы не сомневаемся в правдивости его показаний, не так ли, Леон?

— Он говорил истинную правду, — твердо произнес Гонзалес. — Я внимательно следил за его глазами. Когда человек лжёт, он непроизвольно моргает при каждом повторении своей лжи. Кроме того, дорогой Джордж, как тебе известно, мужчины не могут лгать со скрещенными руками, тогда как женщины…

Миссис Сторр изумленно взглянула на разглагольствующего Гонзалеса и закусила губу. Даже если бы она знала, что перед нею стоит автор трехтомного исследования психологии преступлений, ее реакция не была бы иной в эту минуту.

Манфред уловил настроение молодой женщины и поспешил вмешаться.

— Мы полагаем возможным, миссис Сторр, вызволить вашего мужа из тюрьмы и доказать его невиновность. Но для этого нам необходимо знать все обстоятельства дела.

Она, мгновение поколебавшись, произнесла:

— Мой адвокат говорит, что нет смысла подавать апелляцию…

Манфред кивнул.

— Да, высшая инстанция утвердила бы приговор. Если не будут представлены доказательства невиновности вашего мужа, дальнейшее обращение в суд бесполезно.

На глазах миссис Сторр блеснули слезы.

— Мне казалось… Вы сказали…

— Что мы должны знать все, — твердо закончил Гонзалес.

— Вы сыщики? — спросила миссис Сторр.

— Нет, — улыбнулся Манфред, — но мы располагаем самыми полными сведениями о преступном мире, в том числе о преступниках, ускользнувших от руки правосудия.

— Я снимаю две меблированные комнаты неподалеку отсюда, — нерешительно проговорила она, — и… если вы проводите меня…

Друзья молча поклонились.

Квартира миссис Сторр была очень мала и как нельзя более соответствовала обычному представлению о меблированных комнатах.

Все трое заняли места вокруг небольшого овального стола в скудно обставленной гостиной. Некоторое время они молчали.

— Не знаю почему, — сказала женщина, — но я чувствую, что вы поможете мне… Полиция была очень внимательна к нам и сделала все, что было в ее силах. Казалось, они давно подозревают мистера Стедленда в каких-то нечистых делах и ждали от нас подтверждения его вины. Но… мы не смогли этого сделать…

— Почему? — спросил Гонзалес.

— Что вы хотите услышать?

— То, о чем вы промолчали на суде, — сказал Манфред.

— Хорошо, — сказала женщина, решившись. — Я расскажу все.

Ей, видимо, нелегко было начать свою исповедь.

— Хочу заявить, миссис Сторр, — сказал Гонзалес, — что мы безоговорочно верим вам, не так ли, Манфред?

Манфред кивнул.

— Когда я училась в школе, — начала она, — в Суссексе, я… влюбилась в одного юношу, сына местного мясника… Поймите меня правильно, я тогда была совсем ребёнком, впечатлительным и любопытным…

— Монтегацца дает подобным явлениям довольно точное определение в своей «Психологии любви», — словно про себя заметил Гонзалес. — Но, прошу прощения, я прервал ваш рассказ.

— Между нами не было ничего предосудительного. Просто… он казался мне героем, воплощением мужественности. Думаю, он действительно был самым красивым и самым лучшим из мясников, — сказала она со слабой улыбкой. — Так или иначе, это увлечение все равно бы прошло, не оставив следа, если бы я не вздумала писать ему письма… Самые банальные любовные письма… Сейчас, когда я перечитываю их…

— Письма у вас? — спросил Манфред.

— Кроме одного, копию которого мне предъявил мистер Стедленд. Оно тогда попало в руки матери того юноши… Она отнесла письмо моей учительнице, а та, возмутившись его содержанием, пригрозила написать моим родителям в Индию. Правда, взяв с меня слово никогда больше не встречаться с сыном мясника, успокоилась и обещала никому об этом происшествии не рассказывать… Каким образом письмо попало к мистеру Стедленду, я не знаю… У Джеффри были скромные сбережения, около двух тысяч фунтов, и мы собирались обвенчаться, когда нас вдруг поразил этот удар…

— Вы получили записку с предложением посетить контору мистера Стедленда, — сказал Гонзалес.

— Да.

— Когда вы пришли, записку он потребовал вернуть.

— Да…

— Сколько он потребовал с вас за письмо? — спросил Манфред.

— Две тысячи фунтов. Все, что у нас было.

— Он вам тогда предъявил письмо?

— Нет. Это была фотографическая копия. Он пригрозил разослать подобные копии всем нашим добрым знакомым, в том числе и дяде Джеффри, который собирался сделать его наследником…

— Вы рассказали об этом Джеффри?

— Да. К счастью, я раньше посвятила его в эту… историю и он не придал ей никакого значения… Короче, он отправился к Стедленду, но…

— Объяснение было бурным, но безрезультатным, — закончил Гонзалес.

— Джеффри обещал выкупить письмо за две тысячи фунтов, причем Стедленд должен был выдать ему расписку на эту сумму, написанную на обороте подлинного письма. Сделка должна была состояться в доме Стедленда…

— 148, Парк-стрит, — перебил ее Манфред.

— Вы знаете его адрес? — удивилась молодая женщина. — Да, именно там. Слуга проводил Джеффри в кабинет мистера Стедленда, где, как было договорено, ему была выплачена вся сумма в американских банкнотах…

— Эти банкноты гораздо труднее проследить, чем английские крупные купюры, — заметил Гонзалес.

— Потом Стедленд написал на обороте письма расписку, вложил его в конверт и передал моему мужу. Но когда Джеффри дома распечатал конверт, он обнаружил в нем чистый лист бумаги.

— Мерзавец! — воскликнул Манфред.

— То же самое сказал Джеффри. И тогда он решился на этот безумный шаг. Он вспомнил о легендарных «Четырех Справедливых»… Вы, возможно, слышали о них?

— Кое-что, — серьезно заметил Гонзалес.

— Он восхищался ими… И вот, сразу же после свадьбы, Джеффри сказал: «Я применю против этого мерзавца метод „Четырех Справедливых“!». Я не отговаривала его… Ему удалось проникнуть в дом Стедленда. Он рассчитывал, пригрозив револьвером…

— Стедленд в свое время был одним из лучших стрелков Южной Африки, — заметил Манфред, — так что не его пугать револьвером. Конечно же, прежде чем ваш муж успел направить на него ствол своего пугача, тот уже был хозяином положения.

— Ты заметил, Джордж, какое строение его ушей? — сказал Гонзалес. — Они необычайно велики и заострены книзу. Очень характерные уши. Уши убийцы.

— М-да, совершенно безрассудный поступок, — произнес Манфред, вставая, — совершенно безрассудный, но смелый, должен заметить. Смелые люди — моя слабость… Поэтому, миссис Сторр…

— Что? — спросила молодая женщина, с тревогой и надеждой заглядывая ему в глаза.

— Поэтому злополучное письмо будет в ваших руках не позднее, чем через неделю, — закончил Манфред, беря шляпу.

Господа в черном откланялись и удалились.

Мистер Стедленд покидал здание суда с двойственным чувством. С одной стороны, его согревала радость победы, с другой же веяло холодом от тщательно подобранных слов судьи, таящих в себе скрытое осуждение в его адрес.

Жизнь была игрой для этого коренастого, уверенного в себе человека. Он не питал неприязни к Джеффри Сторру. Просто он волею случая оказался противником в игре, и поэтому должен был проиграть. Должен!

То, что Сторру предстояло провести долгие годы за решеткой, не имело никакого значения. Просто, ему не повезло в игре.

Мистер Стедленд вошел в свой дом и, тщательно заперев входную дверь, поднялся в кабинет. Там он закурил толстую сигару и развалился в удобном кресле. Он еще раз подумал о причинах того двойственного чувства, с которым выходил из суда… Нет, оснований для беспокойства не было, и все же… И все же он никак не мог стряхнуть с себя какой-то смутный, безотчетный страх…

Его размышления прервал звонок у входной двери. Отворив ее, он увидел перед собой тщедушного человечка, который, будучи единственным слугой мистера Стедленда, исполнял при нем обязанности дворецкого, швейцара, рассыльного, горничной и лжесвидетеля одновременно.

— Входи, Джон, — буркнул Стедленд, — запри дверь и ступай в погреб.

— Зачем?

— Зачем люди ходят в погреб, болван? За бутылками!

— Одну минуту, сэр. Вы остались довольны моими показаниями в суде?

— Трижды болван! Какого дьявола ты сказал, что слышал крики о помощи?

— Чтобы убедить судью…

— В чем? В том, что я, я мог позвать тебя на помощь? Тебя?! Ступай в погреб!

Джон вскоре принес бутылку виски и сифон с содовой. Стедленд стоял у окна и задумчиво смотрел на пустырь, раскинувшийся за изгородью, окружавшей дом. Во время войны здесь развернулось строительство какой-то фабрики, которая должна была работать на оборону, но с окончанием войны строительство прекратилось. Недостроенное здание раздражало Стедленда. Ведь пустырь принадлежал ему, а уж он-то мог бы распорядиться им более разумно, чем военное ведомство…

— Джон, — неожиданно спросил Стедленд, — ты не заметил никого из знакомых в зале суда?

— Нет, сэр, — ответил Джон, наливая виски, — кроме полицейского инспектора…

— Да не о полиции речь! Не хватало еще… Я говорю о нежелательных…

— Н-нет, сэр. Да кого нам опасаться?

— Ты ведь давно при мне, Джон?..

— Давно, мистер Стедленд.

— Верно, — сказал Стедленд, глотнув напиток, — давно… Если бы я в свое время сдал тебя полиции, ты бы до сих пор сидел…

— Да, сэр, — согласился Джон и поспешил сменить тему разговора, — в банк ничего не нужно отнести?

— Болван! Банк давно закрыт! — вскипел Стедленд. — Вот что… впредь ты будешь спать на кухне.

— На кухне?

— Ты стал плохо слышать? Я не желаю быть застигнутым врасплох каким-нибудь ночным гостем вроде того парня. Хорошо еще, что я не расстаюсь с револьвером… А ко мне можно проникнуть только через кухню… Короче, я не желаю…

— Но ведь его же упрятали…

— Да не о нем речь! Все! Постелишь на кухне.

— Но там ведь холодно…

— Марш на кухню! — загремел Стедленд.

Когда Джон удалился, Стедленд открыл несгораемый шкаф и пробежал глазами столбцы цифр в банковской книжке. Эти нолики давали вполне реальную возможность помечтать о большой плантации в Южной Америке и о спокойной, размеренной жизни.

Двенадцать лет он упорно наращивал эти нолики, рискуя, совершая подлоги, преследуя своих жертв подобно ястребу в поле, — и вот результат: его текущий счет в банке сэра Чезлвика был одним из самых значительных. Этот банк был известен в Сити особой засекреченностью дел его клиентов и необычайно крупными резервами наличности. Мистер Стедленд находил это обстоятельство весьма благоприятным на случай возникновения какой-нибудь экстренной необходимости…

Ночь прошла без происшествий. Джон, правда, немного простудился и охрип. Утром, подавая завтрак хозяину, он пожаловался на ночной холод и прочие неудобства кухонной жизни.

— Возьмешь еще одно одеяло, — отрезал Стедленд.

После завтрака он отправился в свою контору.

Через час раздался звонок в дверь.

Джон увидел на пороге седоватого мужчину, который разглядывал какую-то бумажку, видимо, сверяя адрес.

— Я из Депозитного банка, — сказал пришелец.

— Какого?

— Депозитного, того что на Фиттер-Лейн. Я должен вручить уведомление вашему хозяину…

— Мы не имеем ничего общего с Депозитным банком, — решительно ответил Джон.

— Странно… Разве это не дом мистера Смитсона?

— Нет, — ответил Джон, захлопывая дверь перед носом посетителя.

Тот медленно двинулся вдоль улицы и, свернув за угол, встретился с высоким элегантным господином.

— Они не ведут дел с Депозитным банком, Манфред.

— Что ж, тем лучше. Остается только банк Чезлвика. Тем лучше… Что такое Джон?

— Своеобразное лицо, — сказал Гонзалес, — слабо развитый подбородок, нормальные уши, лоб резко скошен, череп…

— Бедный Джон! — произнес Манфред совершенно серьезно. — Теперь о погоде. С Бискайского залива идет антициклон. Если в течение трех дней он достигнет Лондона, мы сможем принести миссис Сторр приятную весть.

— Да будет так, — сказал Гонзалес.

Дома, закурив сигарету, он долго смотрел на огонь камина.

— А если попросту напасть на него?

— У меня что-то нет желания умирать, — ответил Манфред. — Он великолепный стрелок.

Через два дня метеорологические предсказания Манфреда сбылись в полной мере: город плотно окутал желтый туман.

— Только бы он продержался до полуночи, — сказал Гонзалес.

— Он продержится до утра, — заверил Манфред.

В половине третьего клерк доложил мистеру Стедленду об очередном посетителе.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина, — ответил клерк. — Мне кажется, он из банка Чезлвика.

— Кажется?

— Да нет, скорее всего, он действительно там служит. Вчера он заходил узнать, получили ли вы выписку о состоянии вашего счета.

Мистер Стедленд неторопливо размял сигару и, закурив, сказал:

— Пригласите его.

Предположение о том, что какой-нибудь из предъявленных им чеков оказался не в порядке, отнюдь не способствовало душевному равновесию.

На пороге кабинета показался человек с затравленно бегающими глазами. Закрыв за собой дверь, он в нерешительности остановился, нервно теребя шляпу.

— Присядьте, — обратился к нему Стедленд, — мистер…

— Кертис, — хрипло произнес посетитель.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с вами об одном конфиденциальном деле, — сказал Кертис, боязливо оглядываясь по сторонам.

Его внимание привлекла стеклянная дверь, отделявшая кабинет Стедленда от комнаты клерков.

— Можете говорить, — бросил хозяин кабинета, — там ничего не слышно. Что вас привело?..

— Я, право, не знаю, с чего начать…

— С начала, — ободряюще улыбнулся Стедленд.

— Это ужасно… ужасная история…

Стедленду довольно часто приходилось выслушивать ужасные истории. В основном, это были сообщения о грядущем посещении судебного пристава. Однако, бывали и другие рассказы…

— Расскажите все по порядку, мистер… Кертис. И не бойтесь вывести меня из равновесия…

Но на сей раз это заявление оказалось несколько преждевременным.

— Речь идет о моем брате, Джоне Кертисе… Он вот уже двадцать лет служит кассиром в банке сэра Чезлвика…

— Так…

— Я не знал… не имел понятия о том, что он спекулировал на бирже. Он только сегодня… Это ужасно! Я боюсь, что он лишит себя жизни… Он…

— Что он натворил?

— Растратил банковскую наличность, — хрипло проговорил Кертис.

— Что, всю?!

— Нет-нет, не всю, но… в последнее время дела в банке идут не блестяще, еле-еле удалось привести в порядок баланс… Мы были почти на грани краха. Клиенты, правда, ничего не знали, но… то, что произошло сейчас — полный крах, полиция, суд…

— Сколько денег он присвоил?

— Сто пятьдесят тысяч фунтов!

Стедленд вскочил со стула.

— Сто пятьдесят тысяч фунтов?!

— Да.

— Значит, банк…

— Да.

— Что же вас привело ко мне?

— Вы ведь один из самых крупных клиентов этого банка… Вы могли бы вмешаться… Предотвратить…

— Но как?

— Н-не знаю…

Стедленд оценил ситуацию и принял единственно правильное решение. Он посмотрел на часы. Было без четверти три. Банк закроется через пятнадцать минут…

— В банке кто-нибудь знает об этом?

— Нет. Я хотел посоветоваться с вами, а потом, после закрытия банка, изложить господину директору…

— Вы собираетесь это сделать сегодня?

— Да, — ответил Кертис.

— Вот что, дружок, — твердо произнес Стедленд, вынимая из бумажника две банкноты по сто фунтов, — возьмите это и ступайте домой.

— Но мне нужно вернуться на службу…

— Вы это сделаете завтра. Уверяю вас, после того, как все это выплывет наружу, им будет не до вас. Так что, не раздумывая, отправляйтесь домой.

Кертис нерешительно потянулся за деньгами.

— Я, право, не знаю, что вы собираетесь…

— А вот это уже мое дело. Я дал вам деньги за то, что вы отправитесь домой и до завтра навесите на рот замок. Вам что-нибудь непонятно?

— Нет-нет… Все… понятно.

Кертис направился к выходу.

Прошло пять минут… Двери банка сэра Чезлвика широко распахнулись перед мистером Стедлендом, который решительными шагами направился к кассе. Кассир, лично знавший его, приветливо улыбнулся, но когда он увидел цифру на листке бумаги, протянутом в окошко кассы, улыбка сползла с его лица.

— Но… ведь это почти весь ваш вклад, мистер Стедленд…

— Совершенно верно. Мне необходимо спешно уехать, и я не менее двух лет буду отсутствовать, Оставшаяся сумма позволит держать счет открытым.

— В таком случае, наверное, вы заберете и содержимое вашего сейфа?

— Разумеется.

Стедленду вручили металлическую шкатулку с документами, которые он не решался хранить у себя дома.

Еще через пять минут он покинул здание банка. В карманах его находилось сто тысяч фунтов крупными купюрами, а в руке — заветная шкатулка. Он вскочил в такси. Еще через десять минут он запирал деньги и шкатулку в домашний несгораемый шкаф…

Потом он вызвал Джона.

— У нас есть еще одна походная кровать?

— Найдется.

— Принесешь сюда. Сегодня я буду спать в кабинете.

— Что-нибудь случилось?

— Не задавай глупых вопросов!

На следующий день он собирался поместить свое состояние в более надежное место, а пока нужно было самому позаботиться о его сохранности.

Весь вечер он провел в своем кабинете. В голове его родились десятки различных планов выгодного помещения своего чудом спасенного капитала. О лопнувшем банке сэра Чезлвика он вспоминал без тени сострадания к его владельцу. Что ж, ему тоже не повезло в игре… Только глубокой ночью он решился ненадолго прилечь, положив револьвер под подушку…

Разбудил его необычный шум, доносившийся с улицы. Он состоял из автомобильных сигналов, звона пожарного колокола и нестройного гула множества голосов. В комнате явственно ощущался запах гари.

Он мгновенно вскочил с постели и выглянул в окно.

Недостроенная фабрика в центре пустыря была охвачена пламенем. Пожарные уже приступили к тушению.

Стедленд усмехнулся. Теперь пустырь безраздельно принадлежал ему, а это сулит весьма реальную выгоду.

Вдруг он услышал какие-то голоса в прихожей. Нерешительный тенор Джона настойчиво покрывался чьим-то властным баритоном. Стедленд вышел на лестницу. Джон, закутанный в плед, тщетно спорил с высоким пожарным в сверкающей медью каске.

— Ничем не могу помочь, — категорически заявил пожарный, — это не от меня зависит. Пожар есть пожар. Мне необходимо пройти с брандспойтом к окну. Так что, согласны вы или нет, но…

Стедленду вовсе не улыбалась перспектива превращения его дома в пожарный плацдарм.

— Вы не могли бы подняться ко мне? — обратился он к пожарному.

Тот громко затопал по лестнице.

— Ничего не поделаешь, ведь пожар надо же тушить, вот и придется протянуть здесь кишку…

— Погодите, дружок, — прервал его Стедленд. — Думаю, нам удастся сговориться. Ведь рядом находится немало домов, и, я надеюсь, двести фунтов помогут вам согласиться с тем, что гораздо удобнее проложить кишку через соседний дом. Не так ли?

Войдя вместе с пожарным в кабинет, он тут же открыл несгораемый шкаф…

— Вот уж не думал, что это будет так просто! — проговорил пожарный с негромким смешком.

Стедленд резко обернулся.

Прямо в глаза ему смотрело дуло браунинга.

— Руки вверх! И поймите, Стедленд, что не только у вас хорошая реакция.

Под сверкающей каской виднелась черная повязка.

— Кто вы? Кто?.. — прохрипел вымогатель.

— Один из «Четырех Справедливых», один из тех, кого слишком рано объявили мертвыми…

Часы пробили девять, а мистер Стедленд все еще не покидал своего кабинета. Нетронутый завтрак стоял перед ним на столе.

В пять минут десятого вошел Джон с неприятным известием. Впрочем, он не успел его изложить, так как вслед за ним в кабинет вошел полицейский инспектор Хеллоуей в сопровождении двух полицейских.

— Не угодно ли вам прогуляться со мной? — любезно осведомился инспектор.

Стедленд тяжело поднялся со стула.

— В чем меня обвиняют? — прохрипел он.

— В шантаже. Этой ночью к нам поступили неопровержимые доказательства, как я понимаю, полученные не совсем… обычным путем. Вы ничего не хотите сообщить по этому поводу?

Ответа не последовало.

Стедленд хорошо запомнил прощальные слова Манфреда: «Если бы мы ставили перед собой задачу убить вас, достичь успеха можно было бы довольно просто. Ведь мнимый Кертис мог это сделать без труда, не так ли? Но мы преследуем другие цели. Вот если бы вы вздумали выдать нас полиции — тогда вас не смог бы спасти и полк солдат, можете мне поверить».

Стедленд охотно поверил.

Поэтому он ничего не ответил полицейскому инспектору.

Поэтому он ничего не ответил на подобный же вопрос судьи перед тем, как отправиться на долгие годы за решетку.

Глава 2.

Человек с большими резцами

— Я пришел к выводу, дорогой Джордж, что убийство — это такой вид преступления, в котором случай играет решающую роль, — сказал Леон Гонзалес, обращаясь к Манфреду.

Он снял роговые очки и задумчиво посмотрел на своего друга.

— Пойккерт говорит, что убийство — одна из форм проявления истерии, — заметил Манфред. — Но отчего у тебя с утра такие мрачные мысли?

Гонзалес хмыкнул и снова углубился в чтение газеты. Через несколько минут он заговорил снова.

— Восемьдесят процентов убийц совершают это преступление впервые в жизни. Следовательно, рецидив не является характерным признаком данного преступления…

— Послушай, Леон, что на тебя нашло сегодня? Уж мы-то хорошо знаем, что это за преступление и кто его, как правило, совершает. Кроме отвращения, они во мне никаких чувств не вызывают…

— Видишь ли, мне вчера довелось повстречаться с человеком, у которого было лицо подлинного убийцы. Когда он улыбнулся, я обратил внимание на его зубы…

— И что же?

— Непомерно большие резцы. И это при глубоких глазных впадинах, прямых бровях и неправильном строении черепа… Это говорит о преступных наклонностях…

— И кто же это чудовище?

— Да нет, он с виду совсем не чудовище, скорее напротив. Это сын профессора Тоблемона… Не ладит с отцом из-за того, что тот не одобряет его выбор невесты… Очень высок, широкие плечи, сильные руки, отличный футболист, решителен… Да! Еще имеет кузена…

— Ты великолепен, Леон, — расхохотался Манфред, — но если тебя так интересуют подробности жизни посторонних людей, то почему же ты не полюбопытствуешь, где был вчера вечером твой близкий друг?

— И где же ты был?

— В Скотленд-Ярде, — ответил Манфред.

Это сообщение не вызвало у Гонзалеса ожидаемой реакции.

— Скотленд-Ярд занимает очень хорошее здание, — спокойно заметил он, — правда, архитектору следовало бы немного развернуть западный фасад… Надеюсь, тебя там хорошо приняли?

— Да. Им известны мои научные труды об испанском уголовном уложении и в области дактилоскопии. Меня весьма радушно принял начальник полиции.

Манфред был известен в Лондоне под именем криминалиста Фуэнтеса. Они с Гонзалесом привезли в Англию весьма лестные рекомендации от испанского министерства юстиции. Эти рекомендации открывали перед ними все двери.

Манфред прожил в Испании ряд лет, а Гонзалес является уроженцем этой страны. Третий член их содружества, Пойккерт, редко покидал свои сады, раскинувшиеся под Кордовой. Четвертый их товарищ погиб много лет назад…

— Об этом следовало бы сообщить нашему другу Пойккерту, — заметил Леон. — Кстати, сегодня от него пришло письмо. Апельсиновые сады в полном цвету, две свиньи принесли приплод. А ты говоришь о каком-то там Скотленд-Ярде… Так они тебя встретили с распростертыми объятиями?

Манфред кивнул.

— Завтра мы с тобой приглашены отобедать в обществе начальника полиции мистера Реджинальда Фейра. Надо признать, что за время нашего отсутствия лондонская полиция сделала значительные успехи. В особенности дактилоскопическое отделение. Парни там ловкие и сообразительные…

— Погоди, придет времечко и они отправят нас на виселицу, — удовлетворенно заметил Гонзалес.

— Если им это удастся, — холодно бросил Манфред.

Обед в банкетном зале отеля Риц-Карлтон прошел очень мило. Особенно доволен был своим собеседником Гонзалес. Мистер Фейр, человек средних лет, был не только выдающимся деятелем полицейского ведомства, но и человеком, весьма сведущим в своей области, к тому же скромным и обаятельным.

Завязался оживленный разговор, пересыпанный именами светил мировой криминалистики.

— Для профессионального преступника жизнь состоит лишь из чередования сроков тюремного заключения, а краткие промежутки свободной жизни он посвящает новым преступлениям, — сказал мистер Фейр. — Это не мое открытие. Оно было сделано еще сто лет назад. Поэтому так легко бороться с профессиональными преступниками. Но в случаях совершения преступлений дилетантами…

— Совершенно верно, — поспешил заметить Гонзалес, — я всегда утверждал…

Но ему не удалось закончить свою мысль о криминальном дилетантизме, так как в этот момент посыльный вручил мистеру Фейру письмо. Начальник полиции извинился и быстро пробежал глазами бумагу.

— Гм… Словно по заказу, — произнес он, глядя на Манфреда. — Вчера я обещал познакомить вас с нашими методами работы. И вот — не прошло и суток…

Мистер Фейр подозвал лакея и уплатил по счету.

— Случай представляется довольно загадочным, так что, возможно, придется прибегнуть к вашим знаниям, господа.

— Что случилось? — спросил Манфред.

Автомобиль мистера Фейра с трудом пробрался сквозь густое уличное движение у Гайд-парка.

— Труп. Этот человек занимал весьма видное положение в научном мире. Найден при загадочных обстоятельствах. Быть может, вы слышали его имя — профессор Тоблемон.

— Тоблемон? — изумленно переспросил Гонзалес. — Это любопытно! Вы упомянули загадочные обстоятельства. Позвольте и мне сообщить кое-что…

Он рассказал о своей встрече с сыном профессора.

— Я имел удовольствие лично знать профессора и не далее, как месяц тому назад, мне пришлось обедать в его обществе, — пояснил мистер Фейр. — В ту пору у него произошла размолвка с сыном. Профессор был человеком жестким и настойчивым, воля его была непреклонна, он был одним из тех людей, которые считают образцом поведения решительные деяния патриархов Ветхого Завета и вовсе не склонны внимать мягким увещеваниям Евангелия.

Автомобиль остановился у подъезда уютного дома профессора Тоблемона. Видимо, известие о трагическом происшествии еще не стало достоянием гласности, так как возле дома не было видно любопытных соседей.

Дежуривший у дома сыщик проводил их на место происшествия. Лаборатория профессора не представляла собой ничего примечательного — единственное, что бросилось в глаза — это обилие света. Он струился мощными потоками из больших окон и стеклянной крыши.

Всюду стояли широкие рабочие столы. На полках выстроились разнокалиберные склянки с препаратами.

Навстречу вошедшим поднялся красивый молодой человек с печальным лицом.

— Джон Мунсей, — представился он, — племянник профессора. Быть может, вы припоминаете мое имя, мистер Фейр? Я был ассистентом покойного дяди…

Фейр кивнул.

Внимание его было обращено на тело, распростертое на полу.

— Я не прикасался к нему, — сказал молодой человек. — Сыщики, правда, несколько изменили положение тела, чтобы дать возможность врачу произвести осмотр.

Профессор был высоким костлявым человеком. На его лице застыло выражение смертельного ужаса.

— Похоже, что его задушили, — сказал Фейр. — Вы не обнаружили здесь шнурка или бечевки?

— Нет. Впрочем, сыщики высказали то же предположение. Они обыскали всю лабораторию, но ничего подобного не обнаружили.

Гонзалес опустился на колени. Его внимание привлекла обнаженная шея трупа. Ее пересекла синяя полоса, словно шея была перевязана лентой, глубоко врезавшейся в тело. При ближайшем рассмотрении оказалось, что полоска кожи на шее странным образом была окрашена в синий цвет.

Леон перевел взгляд на стоящий рядом стол.

— Что это? — спросил он, указывая на небольшую зеленую бутылку, рядом с которой стояла рюмка.

— Ликер, — ответил молодой человек. — Дядя обычно выпивал на сон грядущий рюмку ликера.

— Вы разрешите? — спросил Гонзалес.

Фейр утвердительно кивнул.

Леон взял рюмку, понюхал ее и внимательно оглядел на свет.

— В этой рюмке вчера не было ликера.

— Следовательно, профессор был убит прежде, чем успел выпить ликер на сон грядущий, — сказал мистер Фейр. — Мистер Мунсей, расскажите нам все, что вам известно о последнем периоде жизни вашего дяди.

Молодой человек с готовностью согласился и, когда все перешли в библиотеку, начал свое повествование.

— Как я уже говорил, в научных исследованиях дяди я принимал участие как ассистент. По утрам он работал в библиотеке, потом уходил в университет или занимался в своей лаборатории. После ужина он снова проводил эксперименты в лаборатории, а затем ложился спать.

— Обедал он дома? — спросил мистер Фейр.

— Как правило, да. Иногда лишь он обедал в клубе Королевского общества…

— Каковы были его взаимоотношения с сыном?

— Они уже давно были не в ладах. Стивен Тоблемон не только мой кузен, но и большой друг, и я сделал все, от меня зависящее, чтобы помирить их, но…

— Но?..

— Год назад дядя сообщил мне, что переписал завещание, сделав меня своим единственным наследником. Я был очень обеспокоен этим решением и тут же сообщил обо всем Стивену. Тот расхохотался и сказал, что если приходится выбирать между грязными деньгами и чистой душой мисс Фабер…

— Помолвка с мисс Фабер была главной причиной их ссор?

— К сожалению…

— Дальше.

— Я пытался воздействовать на профессора, но он был неумолим. Все же мне удалось убедить его снова вписать имя сына в завещание. Но прежде он хотел еще раз поговорить со Стивеном. Они встретились в лаборатории. Я не присутствовал при их беседе, но знаю, что закончилась она крупной ссорой…

— В лабораторию ведут две двери, — сказал Гонзалес. — Через какую из них Стивен прошел для встречи с отцом? Вы разрешите задать этот вопрос, мистер Фейр?

Начальник полиции утвердительно кивнул.

— Он прошел через боковую дверь, ведущую в сад.

— Через нее можно проникнуть в лабораторию в любое время?

— Нет. Ворота в сад вечером запираются.

— Вчера вечером они были заперты?

— Нет. Это обстоятельство сразу бросилось мне в глаза. Они не были заперты, а лишь прикрыты…

— Продолжайте, — сказал мистер Фейр.

— Профессор, видимо, тяжело переживал очередную ссору с сыном? Я употребил все свое красноречие, чтобы уговорить его послать Стивену телеграмму с предложением встретиться еще раз. Профессору было нелегко решиться на этот шаг, потому что в вопросах наследственности он был фанатичен и неумолим…

— Наследственности? — перебил его Манфред. — Вы имеете в виду наследственность мисс Фабер?

— Я, право, не знаю ничего определенного, — Мунсей пожал плечами, — но профессор от кого-то узнал, что ее отец умер в больнице для алкоголиков. По-моему, это сообщение было лишено оснований…

— И что произошло вчера вечером? — спросил мистер Фейр.

— Стивен пришел на встречу с отцом. Я, не желая мешать их беседе, ушел в свою комнату… Около половины двенадцатого я спустился вниз. Свет в лаборатории еще горел, и, решив, что их встреча продолжается, я снова поднялся к себе и лег спать… Утром, в восемь часов, меня разбудил дворецкий и сообщил, что профессор в свою комнату не возвращался. Я не усмотрел в этом ничего настораживающего, так как покойный дядя иногда засыпал в кресле, засидевшись допоздна в лаборатории… Когда же я вошел туда, то обнаружил…

— Боковая дверь была заперта? — спросил Гонзалес.

— Нет, только прикрыта.

— А ворота в сад?

— Тоже.

— Вы не слышали никакого шума?

— Нет.

В дверь постучали.

Когда Мунсей открыл ее, на пороге показался Стивен Тоблемон.

За ним следовали два сыщика. Тоблемон-младший был бледен. Он приветствовал кузена слабой улыбкой. Манфред обратил внимание на непомерно крупные резцы Стивена. Остальные зубы были нормальной величины. Оценив его мощные руки, Манфред задумчиво закусил губу…

— Вы получили печальное известие, мистер Тоблемон?

— Да, — ответил Стивен дрожащим голосом. — Могу я видеть своего отца?

— Сейчас, — отрывисто бросил мистер Фейр. — Но прежде вам придется ответить на несколько вопросов. Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера вечером, — быстро ответил молодой человек. — Он вызвал меня телеграммой, и у нас был продолжительный разговор.

— Как долго он продолжался?

— Около двух часов.

— Беседа носила дружеский характер?

— В той степени, в какой отец был справедлив ко мне последнее время, — выразительно заметил Стивен. — Мы обсуждали одно обстоятельство…

— Речь шла о вашей помолвке с мисс Фабер?

— Да.

— Вы обсуждали и другие вопросы?

— Да.

— Какие?

— Отец сообщил, что намерен изменить завещание. — Он улыбнулся Мунсею. — Мой кузен сделал все возможное для защиты моих интересов. Я чрезвычайно признателен…

— Вы ушли из лаборатории через боковую дверь?

Стивен кивнул.

— И заперли ее за собой?

— Нет. Дверь запирал отец. Я слышал, когда выходил в сад, что он повернул ключ в замке.

— Можно ли открыть дверь снаружи?

— Нет… А почему вы задаете подобные вопросы? Мне сообщили, что отец умер…

— Его убили, — спокойно ответил мистер Фейр.

— Убили? — переспросил потрясенный Стивен. — Но… У отца ведь не было врагов.

— Это выяснит следствие, — сухо заметил начальник полиции. — Я вас далее не задерживаю, мистер Тоблемон.

Стивен медленно двинулся к двери лаборатории.

Через четверть часа он показался на пороге библиотеки. Лицо его было мертвенно бледным.

— Это ужасно! Бедный отец!

— Насколько мне известно, вы, мистер Тоблемон, изучали медицину… — сказал мистер Фейр. — Вы согласны со мной, что, по всем признакам, вашего отца удушили?

Стивен кивнул.

— Я не мог так же спокойно произвести осмотр тела, как сделал бы это в другом случае, но, по всей видимости…

Манфред и Гонзалес возвращались домой пешком. Некоторое время оба молчали, погруженные в поиски той единственной версии, которая становится истиной в зале судебного заседания.

— Ты обратил внимание на его резцы? — спросил Гонзалес.

— Да. Но еще я обратил внимание и на его горе.

Леон тихонько рассмеялся.

— Ты, должно быть, не читал чудесной работы Монтегацца «Физиология боли». Там говорится, что выражение боли ничем не отличается от выражения раскаянья.

— Если бы я не знал тебя так хорошо… — улыбаясь, произнес Манфред, — то…

— Что?

— Ничего. Ты ничего особенного не заметил в лаборатории?

— Химикаты, аппараты для получения жидкого воздуха, электрические приборы… Но когда я увидел термос, мне стало ясно…

Он вдруг остановился.

— Санта Миранда! — вскричал Леон. — Как я мог забыть об этом?

Он осмотрелся.

— Вот магазин, из которого можно позвонить по телефону. Ты пойдешь со мной или подождешь здесь?

— Я дьявольски любопытен, ты же знаешь.

Войдя в магазин, Гонзалес сразу же направился к телефонному аппарату.

Манфред услышал названный им номер. Во время пребывания в доме профессора он тоже отметил его.

— Это вы, мистер Мунсей? — спросил Леон. — Я только что был у вас в обществе мистера Фейра. Мы, кажется, уже напали на след банды… Вы не скажете мне, где находятся очки профессора?

— Очки профессора? — переспросил Мунсей.

— Да. Не будете ли вы столь любезны взглянуть, где они? Я подожду у аппарата.

Гонзалес равнодушно мурлыкал какую-то опереточную мелодию, популярную в Мадриде лет десять назад. Вдруг он умолк и внимательно прислушался.

— В спальне профессора? Благодарю вас. Простите за беспокойство.

Он повесил трубку. Манфред ни о чем не расспрашивал его.

— Большие резцы! — проговорил Леон уже на улице. — М-да…

Рано утром Манфред куда-то ушел и вернулся уже к тому времени, когда Гонзалес позавтракал.

— Где вы изволили пропадать, мистер Манфред?

— На Флит-стрит. Я просматривал спортивные отчеты газет.

— Зачем? — изумился Леон.

— Случайно я встретил мистера Фейра. Он сказал, что при вскрытии не обнаружено следов яда, как и признаков насилия на теле. Полиция собирается сегодня арестовать Стивена Тоблемона.

— Этого я и опасался, — серьезно заметил Гонзалес. — Но чего ради ты вздумал просматривать спортивные отчеты?

Манфред невозмутимо продолжал:

— Фейр убежден в том, что убийца — Стивен Тоблемон. Он предполагает, что молодой человек во время ссоры с отцом потерял самообладание и… Врачи, правда, вначале предположили отравление, но никаких следов яда обнаружить не удалось. Кстати, Стивен в последнее время почему-то рьяно занимался токсикологией…

Гонзалес откинулся на спинку стула и закурил.

— Совершил ли Стивен убийство — неизвестно, но то, что он рано или поздно пойдет на это преступление — могу заявить со всей ответственностью. Если у человека такие резцы… Я попрошу у Фейра разрешения обследовать лабораторию еще раз.

— Чего ради? — спросил Манфред, но тут же добавил: — Возможно, у тебя есть на то особые соображения… Дело, конечно, запутанное, что и говорить… Целый ряд побочных обстоятельств… Например, зачем профессор надевал шерстяные перчатки…

— Что?!

Гонзалес вскочил со стула. Глаза его блестели.

— Какой же я идиот! Вот оно, недостающее звено! Как я мог не подумать об этом?! Идиот! Шерстяные перчатки! Трижды идиот!

Мистер Фейр охотно удовлетворил просьбу Леона, и вскоре оба друга входили в лабораторию, где их ждал Джон Мунсей.

— Я обнаружил очки рядом с кроватью дяди, — первое, что сообщил он Гонзалесу.

— Очки? Ах, да, совершенно верно, очки… — рассеянно проговорил Леон. — Разрешите взглянуть на них… О, ваш дядя был очень близорук. Странно, что он не всегда надевал их…

— Думаю, он заходил после ужина в спальню, чтобы переодеться… И, должно быть, забыл там очки… Правда, в лаборатории всегда находилась запасная пара очков… Вот только где они… Вы хотите остаться в лаборатории…

— Да, в полном одиночестве, — ответил Гонзалес, — и был бы весьма признателен, если вы это время уделите моему другу.

Заперев за ними дверь, он тут же занялся поисками очков.

Они нашлись в металлическом ящике для мусора. От очков остались лишь осколки и обломки стальной оправы. Леон тщательно собрал обломки и, положив их на стол, направился к телефону.

— Разумеется, — ответил удивленный голос Стивена Тоблемона, — отец во время нашей беседы был в очках.

— Благодарю вас. Это все, что я хотел выяснить.

Повесив трубку, Гонзалес занялся осмотром лаборатории. В течение часа он внимательно знакомился с устройством различных аппаратов и принципами их работы.

После этого он снова звонил по телефону.

Еще через полчаса он, надев пару теплых шерстяных перчаток, отворил дверь и позвал Манфреда.

— Я попрошу мистера Мунсея также войти сюда, — сказал он.

— Ваш приятель всерьез интересуется наукой, — заметил не без иронии Мунсей, сопровождая Манфреда.

— Мой приятель — один из самых образованных людей в мире, — жестко отрезал Манфред.

Гонзалес стоял посреди лаборатории, держа в руке ликерную рюмку, в которой виднелась почти бесцветная жидкость, чуть заметно отливавшая синевой. Над ее поверхностью вился легкий дымок.

Увидев на его руках шерстяные перчатки, Манфред весь подобрался, как пантера перед прыжком.

— Вы уже закончили экскурсию? — насмешливо спросил Мунсей из-за спины Манфреда, но, увидев Гонзалеса, смертельно побледнел.

— Не угодно ли вам отпить глоток из этой рюмки, мой друг? — любезно обратился к нему Леон. — Чудесный напиток! Вы могли бы легко спутать его со старым выдержанным ликером, будь вы рассеянны, близоруки, да еще и без очков!

— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросил Мунсей. — Я… не понимаю вас…

— Заверяю вас, что это совершенно безвредный напиток, в нем отсутствуют токсически вредные вещества, он чист как воздух, которым мы дышим.

— Дьявол! — выкрикнул Мунсей.

Но прежде, чем он успел наброситься на своего мучителя, Манфред сбил его с ног.

— Я вызвал по телефону мистера Фейра и Тоблемона-младшего. Они сейчас прибудут. Впрочем, вот и они…

Вошел мистер Фейр в сопровождении Стивена и полицейского чиновника.

— Имею честь вручить вам моего пленника, мистер Фейр, — заявил Гонзалес. — А вот и средство, при помощи которого Джон Мунсей лишил жизни своего дядю. На этот шаг его толкнуло примирение отца с сыном. Он ведь столько усилий приложил, чтобы завещание было переписано в его пользу, бедняга…

— Это ложь! Ложь! — закричал Мунсей.

— Ах, ложь? В таком случае вы можете спокойно выпить эту рюмку. В ней тот самый напиток, который вы подали своему дяде.

— Что это такое? — спросил мистер Фейр.

— Спросите у мистера Мунсея, — твердо ответил Гонзалес.

Мунсей молча повернулся и направился к выходу. Полицейский последовал за ним.

— А теперь я отвечу на ваш вопрос, мистер Фейр, — сказал Леон. — Это сгущенный до жидкого состояния воздух.

— Жидкий воздух? — воскликнул начальник полиции. — Что вы хотите этим сказать? Как можно отравить человека жидким воздухом?

— Профессор вовсе не был отравлен. При очень низкой температуре воздух превращается в жидкость. Содержится он в специальных термосах…

— Боже! — воскликнул Стивен. — Значит, синяя полоса на шее…

— Да. Его убили холодом. Он задохнулся в то же мгновение, когда жидкий воздух коснулся его глотки. Рюмку подсунул ему племянничек. Но вот как он ухитрился уговорить профессора надеть перчатки?..

— Зачем? А, понимаю, — для того, чтобы он не почувствовал холода.

Гонзалес кивнул.

— Он предпринял все необходимые меры, чтобы подозрение пало на другое лицо. Одно лишь он проглядел: перчатки!

— Мне кажется, — проговорил Гонзалес, когда они шли по улице, — Мунсей в течение ряда лет преследовал одну цель: поссорить отца с сыном. Он, должно быть, сам пустил слух об отце невесты…

Стивен проводил друзей до их квартиры.

Когда он, прощаясь, улыбнулся, Гонзалес испуганно вскрикнул:

— Ваши зубы!

Стивен покраснел.

— Мои зубы?

— У вас ведь были непомерно большие резцы! Это было еще вчера! — взволнованно проговорил Гонзалес.

Стивен расхохотался.

— Это были вставные зубы. Я их сменил на другие, нормальной длины, только сегодня утром. Мои собственные выбиты во время футбольного матча…

— Тринадцатого сентября, — добавил Манфред. — Я узнал это из спортивных газет тоже сегодня утром.

Когда они вошли в квартиру, Манфред сказал:

— Если уж речь зашла о больших резцах…

— У тебя нет иных тем для разговора? — оборвал его Гонзалес.

Глава 3.

Человек, ненавидевший дождевых червей

«Из Норвуда сообщают о смерти мистера Фольмоуза, бывшего начальника уголовной полиции в Лондоне. Пользуемся случаем напомнить о том, что в свое время мистер Фольмоуз арестовал Джорджа Манфреда, главаря „Четырех Справедливых“, преступного сообщества, которое…»

— Довольно! — сказал Гонзалес. — Я категорически протестую против определения «преступное сообщество».

Манфред, улыбаясь, отложил газету.

— Бедный старина Фольмоуз, — задумчиво проговорил он. — Славный был человек…

— Я тоже симпатизировал ему, — заметил Леон.

— А какие у него были зубы мудрости! — не без иронии бросил Манфред.

Гонзалес покраснел, вспомнив историю с человеком, у которого были слишком большие резцы.

— Между прочим, — сказал он, — да будет тебе известно, что когда знаменитый доктор Карорра исследовал зубы мудрости четырехсот преступников…

— Может быть, довольно о зубах? — миролюбиво спросил Манфред. — Взгляни лучше на море — ты когда-нибудь видел подобную красоту?

Они сидели на бархатистой зеленой лужайке и смотрели на море. День догорал. Лучи заходящего солнца золотили кроны деревьев. На фоне бирюзового моря возвышались коричневые скалы Девоншира.

— Не пора ли переодеваться к ужину? Скоро должен пожаловать твой ученый приятель. Насколько я изучил твои интересы, это довольно любопытная личность.

— Несомненно! Мы познакомились во время игры в гольф. При этом мне пришлось наблюдать нечто крайне любопытное. Стоило ему заметить на земле дождевого червя, как он прекращал игру, останавливался, как вкопанный, и затем поражал несчастную тварь с совершенно непонятной, какой-то азартной злостью. У человека науки, мне кажется, не должно быть подобных предубеждений… Что и говорить — завидный жених. Не знаю, правда, какого мнения на этот счет мисс Спэттер…

— Она тоже приедет к ужину? — спросил Манфред.

— В сопровождении своей матери, — подчеркнул Леон. — Эта почтенная дама брала заочные уроки испанского языка и теперь пытается разговаривать со мной на совершенно невозможном диалекте.

— Час от часу не легче, — вздохнул Манфред.

Оба друга недавно приехали в этот прелестный уголок отдохнуть от городской суеты.

Манфред под именем «синьора Фуэнтеса» долго и тщательно выбирал подходящий дом, особо интересуясь тишиной и уединённостью. Он очень любил Девоншир в апреле, когда его поля покрывались бархатным зелёным ковром, вытканным желтыми нарциссами.

Переодевшись к ужину, он спустился в столовую, где уже весело потрескивали в камине березовые дрова.

Услышав шум приближающегося автомобиля, он направился к выходу, но Леон Гонзалес опередил его и первым встретил гостей.

Из автомобиля вышел высокий стройный мужчина с тонкими прямыми бровями и глубоко сидящими глазами. Костюм его был вне критики. Он несколько свысока поздоровался с Гонзалесом.

— Надеюсь, мы не заставили вас слишком долго ждать — меня задержали мои эксперименты, — произнес он. — Сегодня работа что-то не клеилась…

Манфред внимательно наблюдал за гостем.

Леон представил его дамам. Мисс Спэттер оказалась красивой девушкой с немного грустными глазами. Ее мать была маленькой самодовольной дамой, подчеркнутая чопорность которой выдавала не особенно высокое происхождение.

Манфред сразу почувствовал, что девушку гнетет какая-то затаенная тоска. Ее приветливая улыбка, бесспорно искренняя, казалась несколько автоматической. В дальнейшем смутное предположение Манфреда переросло в уверенность.

Девушка испытывала страх!

Но кто внушал его?

Когда дамы поднялись наверх, Манфреду удалось поближе познакомиться с доктором Уиглоу.

— Ваш приятель отлично играет в гольф, — заметил доктор. — Право он отлично играет… для иностранца. Ведь вы оба родом из Испании?

Манфред кивнул.

Собственно говоря, он был более англичанином, чем его гость, но в настоящее время он был испанским гостем в Англии, к тому же с испанским паспортом.

— Насколько я понял, ваши изыскания увенчались полным успехом? — осведомился Леон.

Глаза доктора Уиглоу вспыхнули лихорадочным огнем.

— Да, я очень доволен ими…

Неожиданно он добавил:

— Кто вам сказал о них?

— Вы ведь сами рассказывали о них в клубе.

Доктор нахмурил лоб.

— Да?.. Что-то не припомню. Когда я говорил об этом?

— Сегодня утром.

Доктор закусил губы.

— Я иногда бываю рассеянным…

У Манфреда сложилось впечатление, что в докторе шла какая-то жестокая внутренняя борьба.

— Да, на мою долю выпал необыкновенный успех. Да… Через несколько месяцев мое имя станет извести всему миру… Но мои изыскания стоят огромных денег. Лишь сегодня я подсчитал, что одним стенотиписткам приходится выплачивать около шестидесяти фунтов в неделю…

Манфред изумленно взглянул на него.

— Вашим стенотиписткам? — переспросил он медленно — В таком случае вы, должно быть, работаете над огромным трактатом?

— Но вот и наши дамы! — воскликнул доктор.

В докторе было что-то отталкивающее. Впоследствии Манфред укрепился в этом мнении.

После обеда доктор Уиглоу неожиданно обратился к девушке:

— Ты меня сегодня еще не поцеловала, Маргарет.

Мисс Спэттер сначала зарделась, а затем побледнела.

Пальцы ее дрожали.

— Я… не помню, Феликс… — пролепетала она.

Лицо доктора побагровело от злости.

— Честное слово, это… изумительно! — вскричал он. — Я помолвлен с тобой, я выплачиваю твоей матери тысячу фунтов, а ты даже не помнишь, целовала ли меня?!

— Доктор! — неожиданно перебил его Гонзалес, протягивая небольшой лист бумаги.

Леон говорил мягко, но Манфред почувствовал в его голосе опасный металл.

— Вы не просветите меня, какое химическое соединение обозначается этой формулой?

Доктор Уиглоу медленно повернул голову и пристально оглядел говорившего.

— Хлористый ангидрид, — бросил он.

Беседа перешла на научные темы.

Маленькая самодовольная дама была единственным лицом, не придавшим особого значения поведению доктора.

— Феликс порой бывает довольно эксцентричным, но, как правило, он спокоен, приветлив и мил… Ах, главное для нас — счастье детей. Вы согласны со мной? — произнесла она на исковерканном испанском.

Манфред нехотя кивнул.

— Я глубоко убеждена в том, что Маргарет будет счастлива с ним, — продолжала почтенная мамаша, — во всяком случае, гораздо счастливее, чем с этим невыносимым человеком…

Она не расшифровала понятие «невыносимый человек», но Манфред почувствовал, что за этим кроется целая трагедия. Менее всего он увлекался романтическими сюжетами, но одного взгляда на бледную, съежившуюся Маргарет было достаточно, чтобы понять, что в этой помолвке таится что-то неладное.

Через полчаса оба друга стояли в дверях и следили за удаляющимся сигнальным фонариком автомобиля доктора Уиглоу.

Возвратившись в столовую, Манфред подбросил дров в камин.

— Ну, каково впечатление? — спросил Гонзалес.

— Ужас, — ответил Манфред.

Леон закурил.

— Девушку можно только пожалеть.

— Он производит впечатление совершенно невменяемого человека, — заметил Манфред.

— Он сошел с ума, — спокойно произнес Леон. — Один из признаков — провалы памяти. Разве ты не обратил внимания на то, что он совершенно забыл о нашей с ним утренней беседе в клубе?

— О, это я заметил!

— Он не может не чувствовать, что эти провалы памяти — порог безумия, но, в то же время, пошатнувшийся разум убеждает его в исключительной гениальности, а следовательно, и во вседозволенности. А это уже опасно… Завтра мы навестим его и посмотрим, чем он занимается в своей лаборатории и что его заставляет тратить уйму денег на стенотиписток. А теперь — спать, спать, дорогой Джордж! Не вижу иного способа избавиться от этого мрака.

Лаборатория доктора Уиглоу располагалась в большом кирпичном строении с примыкавшем к нему деревянным павильоном.

— За три недели это уже вторая лаборатория. Хозяин первой, правда, к нашему приходу был мертв…

— Ты имеешь в виду теорию серийности? — спросил Леон.

— Нет, просто… — пробормотал Манфред.

У дверей лаборатории стоял почтовый автомобиль. Несколько девиц-ассистенток загружали машину огромным количеством пухлых конвертов. По-видимому, у доктора Уиглоу была обширная переписка.

Доктор в белом халате вышел навстречу гостям.

— У вас весьма значительная переписка, — заметил Леон.

Доктор оживился.

— Пока что я отправляю эти письма на почту в Торкуей. Они будут там лежать до… — он сделал паузу, — до того момента, когда я буду полностью уверен в результате своего открытия. Деятель науки должен быть очень осторожен в выводах, да-да! Но я убежден в том, что мое открытие непогрешимо!

Он повел гостей в лабораторию.

Манфред равнодушно осматривал помещение, мало чем отличающееся от лаборатории покойного профессора Тоблемона.

— Я сейчас посвящу вас, — говорил доктор, — я посвящу вас в то, о чем пока не знает ни одна живая душа! Никто, никто даже не догадывается о подлинном величии моего открытия!

Доктор выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул из него фарфоровую пластинку и положил ее на стол. Из шкафа он извлек металлическую шкатулку. Содержимое шкатулки он пересыпал на пластинку. Это была обыкновенная садовая почва. К своему изумлению, Манфред заметил в груде земли копошащегося дождевого червя. Проворный червячок пытался снова зарыться поглубже в землю.

— Проклятое животное! — гневно произнес доктор. Лицо его нервно подергивалось. — Как я ненавижу эту тварь!

Глаза его горели бешеной злобой.

Джордж Манфред глубоко перевел дыхание и стиснул зубы.

— С детства для меня не существовало ничего более ужасного, чем эти проклятые твари, — сбивчиво говорил доктор. — У меня была гувернантка — злое, противное существо… Вы представляете, как это было ужасно?!

Леон ничего не ответил.

Для него дождевой червь был самым обыкновенным существом, ничем не отличавшимся от многих представителей животного мира. Он не мог понять, почему этот выдающийся естествоиспытатель воспылал такой жгучей ненавистью к этому виду живых существ.

— Я создал теорию, — продолжал доктор, вытирая потный лоб, — согласно которой в разные периоды на Земле владычествуют различные представители животного царства. В нашу эпоху мир принадлежит человечеству. Пройдет миллион лет, и человек выродится, станет мелким, как муравей, а владыкой мира будет дождевой червь. Его способности и свойства разовьются с невероятной силой… Эта мысль всегда терзала меня…

Заметив, что Гонзалес и Манфред хранят молчание, доктор продолжал:

— Она терзает меня и сейчас. Я задался целью избавить человечество от этой ужасной перспективы. — Он перевел дыхание. — Пока дождевые черви еще не развили свои способности, у нас имеется реальная возможность победить их. Да, победить!

Он достал из шкафа широкогорлую склянку, наполненную каким-то серым порошком.

— Здесь результат двенадцатилетней работы, — сказал он. — Яд найти нетрудно, но мой состав… о!

Он взял щепотку порошка и бросил ее в стакан с водой. Порошок медленно растворился в воде. Затем доктор взял пипетку и капнул несколько капель на кучку земли. Прошло несколько секунд. В земле что-то задергалось и замерло.

Все было кончено.

— Он мертв! — торжествующе воскликнул доктор Уиглоу. — Мертв не только червяк, но и почва. Стоит какому-нибудь червеообразному существу коснуться этой пригоршни земли, как он тут же подохнет. Подохнет!

Он позвонил. Вошла одна из ассистенток.

— Выбросьте это, — процедил он с перекошенным от омерзения лицом.

Весь обратный путь Леон молчал, забившись в угол автомобиля, и напряженно хмурил лоб.

Молчал он и за обедом.

Когда Манфред предложил ему прогуляться в сумерках, Леон только покачал головой.

Так же молча он ушел из дома с наступлением темноты.

Около десяти часов вечера он подошел к дому доктора Уиглоу.

Одной из странностей доктора было то, что, имея в своем распоряжении огромный дом, он предпочитал спать в небольшом деревянном павильоне, выселив оттуда садовника. В последнее время ему мерещились всякие страхи, и он проводил ночи в полной изоляции от своей многочисленной прислуги.

Гонзалес слышал о причудах доктора и поэтому подходил к павильону, приняв необходимые меры предосторожности. Он хорошо знал, что трусливый человек порой бывает гораздо опаснее смелого, но злонамеренного.

Постучав в дверь, он вскоре услышал осторожные шаги и голос:

— Кто там?

Гонзалес назвался.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем доктор решился открыть дверь.

— Прошу вас, — сказал он и тщательно запер за посетителем дверь. — Вы, должно быть, пришли поздравить меня. Спасибо! Вы обязательно должны быть на моей свадьбе! Это будет великолепное торжество! Я произнесу речь о значении моего открытия. Хотите выпить? Я позвоню в главный корпус и…

Гонзалес покачал головой.

— Я много думал о вашем открытии, доктор, — сказал он, — и установил некоторую связь между ним и теми пакетами, которые были отправлены в почтовом автомобиле…

Лицо доктора посветлело.

— А вы проницательны, мой друг! Да, так и есть: я поддерживаю переписку с самыми различными сельскохозяйственными обществами и объединениями во всем мире. Я ведь мировая величина! Не кто иной, как я, нашел средство против филоксеры и спас множество виноградников от гибели!

Леон кивнул — это было правдой.

— Следовательно, мое слово кое-что да значит для сельских хозяев! Но после ряда переговоров с местными фермерами я пришел к выводу, что эти люди по своему невежеству неодобрительно относятся к моему проекту уничтожения этих… тварей… Но теперь, когда я совершенно убежден в безотказности моего препарата, я могу со спокойной совестью дать почте распоряжение разослать пакеты. Перед вашим приходом я как раз собирался телефонировать начальнику почтового отделения…

— И кому, вы собираетесь разослать их?

— Всем сельским хозяевам. Всей Европе! Всей Азии! Всей Америке! В каждом пакете есть инструкция на нескольких языках о способе применения моего средства… А для того, чтобы они действительно выполнили мои предписания, я сообщаю, что мой порошок — эффективнейшее средство для удобрения почвы! Остроумно, вы не находите?

— И что будет дальше?

— Они растворят порошок в воде и окропят свои поля. Достаточно будет окропить только часть полей. Эти проклятые твари сами позаботятся о том, чтобы разнести заразу на остальной почве! Не пройдет и полгода, как…

— Значит, вы не сообщаете людям об истинном назначении порошка?

— Нет, я ведь уже объяснил вам, — сказал доктор раздраженно. — Подождите минутку, я позвоню на почту.

Он направился к телефону, но Леон преградил ему путь.

— Мой дорогой друг, — произнес он твердо. — Вам не следует этого делать.

— Вы хотите мне помешать?

— Да, — сказал Леон, беря его за руку.

— Но почему? Отпустите меня!

Но Леон зажал его руку мертвой хваткой.

Ему без труда удалось бы удержать обычного человека, но сумасшедшие обладают непомерной силой. Доктору удалось отбросить Леона на пол. Прежде, чем он успел подняться, хозяин лаборатории бросился к двери и запер ее за собой на ключ.

Павильон разделяла перегородка с небольшим оконцем над дверью. Леон придвинул к двери стол и высадил стекло.

— Не смейте прикасаться к телефону! — крикнул он. — Вы слышите?!

Доктор расхохотался в ответ.

— Вы тоже продались этим тварям! — бросил он и потянулся за трубкой.

Леон нажал спуск револьвера.

Когда Манфред на следующее утро возвратился со своей обычной прогулки, он застал Гонзалеса в саду. Тот расхаживал по дорожке и сосредоточенно курил сигару.

— Дорогой Леон, почему же ты мне не рассказал? — спросил Манфред, положив руку на плечо друга.

Леон промолчал.

— Все говорят об этой истории… Будто бы к доктору в павильон забрался вор и застрелил его, когда тот попытался вызвать полицию. Исчезло все столовое серебро, золотые часы и бумажник…

— Они покоятся на дне бухты, — спокойно ответил Леон. — Я рано утром занимался рыбной ловлей. Ты еще спал.

Некоторое время друзья молчали.

— Неужели это было так необходимо? — спросил Манфред.

— Да, — твердо ответил Леон. — Этот человек готовил миру неслыханные бедствия.

— Из-за дождевых червей?..

— Их существование гораздо дороже и ценнее жизни этого маньяка. Все величайшие знатоки сельского хозяйства единогласно утверждают, что если бы не было этих невзрачных созданий, почва давно бы оскудела. Не прошло бы и семи лет, как человечество вымерло бы с голоду.

Манфред изумленно взглянул на своего друга.

— Не может быть!

— Однако, это так. Черви — величайшие друзья человечества. Все. Лекция окончена. Мне пора на почту — нужно перехватить эти проклятые пакеты.

— Что ж, все, что ни делается, — все к лучшему, — задумчиво произнес Манфред. — Девушка произвела на меня прекрасное впечатление, и я убежден, что тот «невыносимый человек», о котором говорила ее чопорная мамаша, вовсе не так уж невыносим!

Глава 4.

Человек, которого дважды настигала смерть

Антракт между вторым и третьим актами несколько затянулся.

Трое элегантных мужчин, сидевшие в одной из лож, молчали, думая, по-видимому, каждый о своем. Сегодня на сцене шла шаблонная детективная пьеса, и каждый из троих уже после первого акта разгадал «тайну» совершенного по ходу пьесы преступления.

Мистер Фейр отужинал в обществе Гонзалеса и Манфреда, а затем все трое решили посетить театр.

Неожиданно мистер Фейр нахмурился, будто вспомнив нечто неприятное. Заметив улыбку Леона, он спросил:

— Чему вы улыбаетесь?

— Вашим мыслям, — ответил тот.

— Моим мыслям?

— Да. Вы только что подумали о «Четырех Справедливых».

— Потрясающе! Я действительно подумал о них. Что это, чтение мыслей на расстоянии?

— Нет, это не телепатия, — ответил Леон. — Я определил это по выражению вашего лица.

— Фантастика!

— Отнюдь. Лицо человека всегда является зеркалом его чувств или действий. Человек, разрезающий ножницами сукно, при этом непроизвольно жует губами. То же самое делает и гребец в такт ударам весел…

— Но какое выражение лица может соответствовать воспоминаниям о «Четырех Справедливых» — спросил мистер Фейр с улыбкой.

— Последняя реплика второго акта звучала примерно так: «Справедливости! Справедливости! Существует справедливость, которая выше требований закона!» Услышав эти крамольные слова, вы нахмурились и переглянулись с редактором «Мегафона», сидевшим в последней ложе. На основании этого я сделал вывод, что вы написали для его газеты материал о «Четырех Справедливых»…

— Если иметь в виду некролог бедняге Фольмоузу, то… да, вы правы. Я как раз подумал об этих людях, взявших на себя обязанности судей и палачей в тех случаях, когда закон бессилен…

Манфред неожиданно прервал их беседу.

— Леон, взгляни-ка вон на того субъекта в партере, вон, с брильянтовой заколкой в галстуке! Видишь? Что ты о нем скажешь?

Леон навел бинокль на указанный объект.

— Я охотно послушал бы его голос, — сказал он. — Мягкое лицо, но слишком развита нижняя челюсть… Ты заметил, какие у него глаза?

— Сильно выкачены, веки припухли…

— Что еще?

— Губы тоже припухли…

Леон обратился к мистеру Фейру:

— Я никогда не бьюсь об заклад, но сейчас готов поспорить на тысячу пезет, что у этого человека грубый и хриплый голос.

— Вы правы, — сказал начальник полиции, — голос мистера Беллема резкий и хриплый… И какой же вы из этого делаете вывод?

— Он зол и… опасен.

Мистер Фейр озабоченно потер кончик носа.

— Если бы я не знал вас так хорошо, то решил бы, что вы мистифицируете меня. Но после того, как вы столь блестящим образом доказали свои способности…

Мистер Фейр имел в виду недавний визит Гонзалеса и Манфреда в регистрационное бюро Скотленд-Ярда.

Чиновники разложили перед Гонзалесом четыре десятка фотографий, и он подробно рассказал об особенностях характеров преступников и о совершенных ими преступлениях, лишь в четырех случаях допустив небольшие погрешности.

— Да, Грегори Беллем — скверный человек, — задумчиво проговорил начальник полиции. — Он никогда не попадал в наши лапы, но это, в конце концов, вопрос случая. Он хитер и коварен… Жаль только, что этого не хочет замечать такая прелестная женщина, как Джейн Паркер…

— Вы имеете в виду даму, сидящую рядом с ним? — спросил Манфред.

— Да. Она артистка, причем, довольно известная.

— Чем занимается этот Беллем?

— Вы ведь читали нашего Диккенса? — вместо ответа осведомился мистер Фейр, полагая, что Манфред — испанец. — Так вот, род занятий мистера Беллема, как и героев Диккенса, весьма расплывчат. Он занимается кредитными операциями и прочими делами, приносящими доход…

— Например?

— У нас есть основания предполагать, что он содержит тайный притон курильщиков опиума… Вот, на прошлой неделе в газетах было сообщение о том, что некий Джон Лизуорт застрелил свою сиделку, а затем покончил с собой… До этого он посетил притон курильщиков опиума…

— Притон Беллема? — живо спросил Манфред.

— А вот этого установить не удалось. По крайней мере, надзор за ним мы…

В эту минуту раскрылся занавес, и Манфреду пришлось прекратить дальнейшие расспросы.

За утренним кофе Гонзалес неожиданно спросил:

— Собственно говоря, что такое преступление?

— Дорогой профессор, — торжественно произнес Манфред, — если желаете, я, так и быть, просвещу вас. Преступление есть нарушение закона, установленного обществом.

— Ответ поверхностный и, я бы сказал, примитивный. разъясняю: преступлением является любое деяние, совершаемое в ущерб своему ближнему… Да-да. Человек, разрушающий силы и способности молодых людей, разбивающий их судьбы, толкающий на путь порока…

— Ты говоришь о…

— Да-да. О мистере Беллеме, живущем на Джермен-стрит 87!

— О, ты не на шутку заинтересовался им!

— Разумеется, — ответил Гонзалес. — И поэтому я сегодня вечером выйду из дома в образе иностранного артиста с карманами, набитыми деньгами. Я буду развлекаться напропалую и, без сомнения, столкнусь при этом с нашим мистером Беллемом. Что скажешь?

— Вы гениальны, господин профессор!

В свое время Грегори Беллем приобрел три дома на Монтегю-стрит. Эти дома, стоящие рядом, образовали единый блок. Первое здание занимали различные конторы. Там же помещалась и официальная контора мистера Беллема.

Кроме того, он пользовался погребом, превращённым в жилое помещение. Погреб имел два потайных хода. Первый ход вел в гараж, расположенный во дворе дома, второй — в соседний дом, сданный в аренду некоему мистеру Раймонду, несколько лет назад сменившему профессию, а заодно имя и внешность. Характер его занятий был также расплывчат, как и у героев Диккенса.

Третий корпус занимал международный артистический клуб. Мистер Беллем никогда не входил в его подъезд, однако уютную гостиную клуба посещал регулярно. Как он проникал туда — никто не знал, в том числе и полиция.

Во втором здании, как раз над благопристойной квартирой мистера Раймонда, находилась роскошная гостиная, где наркоманы курили опиум. Желающим курить гашиш предлагалось подвальное помещение. Порой и сам мистер Беллем появлялся здесь с трубкой в руках, но лишь в тех случаях, когда ему приходилось сопровождать какого-либо нового и выгодного гостя.

По странной случайности наркоз не действовал на психику Беллема, и он чрезвычайно гордился этим особенным качеством.

Сегодня он сопровождал нового гостя, артиста из Испании, которого его агенты подцепили в артистическом клубе и доставили в курильню. Гость был необычайно богат и респектабелен. Мистер Беллем поспешил поведать гостю о своей невосприимчивости к наркотикам.

— А я, как правило, ношу с собой собственное снадобье, — сказал испанец, вынимая из кармана небольшую серебряную коробочку.

— Что это? — спросил заинтересованный Беллем.

— Моя личная смесь: опиум плюс турецкий табак. Особый вкус, особое действие.

— Но вам нельзя курить эту смесь в верхней гостиной. Попробуйте лучше чистый опиум, старина.

Гонзалес пожал плечами.

— Собственно, я зашёл сюда любопытства ради…

И он повернулся к выходу.

— Куда же вы? — занервничал Беллем. — У нас есть и другое помещение, несколько… ниже. Здесь же мои наркоманы не терпят посторонних запахов. Я сам спущусь с вами вниз и с удовольствием отведаю вашей смеси. Прошу!

Миновав целый лабиринт коридоров, они очутились в нижнем зале. Он был совершенно пуст. Они выбрали уголок поуютнее и расположились на низких диванах.

— Я хотел задать вам один вопрос, — медленно произнес Леон, — вас по ночам не мучает бессонница?

— В самом деле отличная смесь, — сказал мистер Беллем, раскуривая предложенную гостем трубку, — а бессонницей я не страдаю, мой друг, не с чего.

— Ведь вы сводите с пути истины многих, очень многих людей. Они здесь утрачивают здоровье, разум, человеческий облик…

— Это их дело, — бросил Беллем.

— Я знаю одно восточное средство — оно лишает человека рассудка, приводит в бешенство…

— Вы меня простите, старина, но я не располагаю временем для философии… Я жду одну даму…

— Даже если это мисс Паркер, вам стоит задержаться…

— Какого дьявола…

— Это восточное средство гораздо сильнее всякого другого…

— Но какое это имеет отношение ко мне? — нетерпеливо бросил Беллем.

— Очень большое, — спокойно ответил Гонзалес. — В данную минуту вы курите двойную дозу этого вещества, гораздо большую, чем может вынести нормальный человек.

Беллем вскочил и отшвырнул трубку.

Что было дальше, он не помнил…

Когда сознание вернулось к нему, он понял, что лежит в постели. Со стоном оторвав голову от подушки, мистер Беллем огляделся. Строго убранная комната. Бетонный пол. Лампа на столе. Какой-то человек, читающий газету…

— Я… сплю, — прошептал Беллем.

Человек поднял голову.

— Не угодно ли встать?

Беллем ничего не ответил.

Человек был облачен в мундир с блестящими пуговицами и форменную фуражку с кокардой. Беллем с трудом разобрал буквы на кокарде.

— Тэ… о… — прошептал он. — Что бы это могло значить?

Вдруг он понял: «Т.О.» — тюремная охрана!

Он снова оглядел комнату. Взгляд его упал на окно, забранное массивной решёткой. На стене висела какая-то таблица. Он попытался разобрать текст её… «Правила распорядка в королевских тюрьмах». Он только теперь заметил, что одежда на нём была из сурового полотна с поперечными чёрными полосами.

Да, он был в тюрьме!

От ужаса и отчаянья он негромко взвыл.

— Ведите себя прилично! — прикрикнул на него охранник. — С нас довольно представления, которое вы устроили вчера!

— Я… Я давно нахожусь здесь? — хрипло спросил Беллем.

— Будто вы не знаете! Вчера минуло ровно три недели.

— Три недели?! — в ужасе вскричал арестант. — В чем же меня обвиняют?

— Вы что, притворяетесь сумасшедшим? — спросил охранник.

— Нет-нет, я просто хочу знать…

— Вы и на суде симулировали сумасшествие… А когда судья приговорил вас к смертной казни…

— Что?!!

— К смертной казни, — повторил охранник. — Вы ещё сказали…

— Но что же я сделал?

— Вы убили одну молодую женщину… не помню её имени… Да что вы ломаете комедию — будьте мужчиной!

Над столом висел отрывной календарь.

— Двенадцатое апреля, — прошептал Беллем.

Со дня визита незнакомца прошло более месяца…

— Я хочу говорить с начальником тюрьмы! — закричал Беллем. — Я расскажу ему всю правду! Меня одурманили!

— Эту чепуху вы болтаете ежедневно. Надоело. Когда вы убили…

— Кого? Кого я убил? Джейн Паркер?

— Вам виднее, кого там вы убили… А шумите вы напрасно — особенно в эту ночь…

— Я должен видеть начальника…

— Исключено.

— А если письменно?

— Ваше дело, — бросил охранник и указал на стол.

Беллем бросился к столу. Там лежало несколько листков белой бумаги со штампом тюрьмы.

Неожиданно его пронзила ужасная мысль.

— Когда… когда… назначена… казнь?

— На рассвете, — зевая, бросил охранник.

Этот последний удар окончательно подкосил Беллема. Он опустил голову на стол и закрыл лицо руками…

Собравшись с силами, он принялся лихорадочно писать.

Мысли были бессвязны и отрывочны. Он жаловался на коварство незнакомца, пришедшего к нему в притон и отравившего его ужасным наркотиком… Потом он писал, что никогда не желал смерти Джейн Паркер, нет, он не желал. Это всё незнакомец, отравивший его…

На мгновение он решил, что это сон, дурной сон. Он бросился на стену и ударившись взвыл от боли.

— Прекратить! — крикнул охранник. — Марш в постель!

Так это всё было правдой…

Беллем потерял сознание.

Очнулся он от прикосновения чьей-то руки.

— Одевайтесь!

Он увидел свой костюм на стуле у кровати.

Одевшись, Беллем оглянулся по сторонам.

— А где… мой воротник?

— Он вам больше не понадобится. Да возьмите же себя в руки! Не вы первый, не вы последний. Ведь сколько людей вы толкнули на этот путь своим опиумом! Теперь пришёл ваш черёд…

Беллем бросился на кровать и забился в истерике.

Вдруг открылась дверь, и в камеру вошел второй охранник. Он был очень высокого роста и огненно-рыжим.

Беллема силой поставили на ноги.

— Руки за спину!

Ему связали руки, накинули на голову плотный капюшон и повели…

Этот последний путь показался бесконечным.

— Стоять!

Беллем почувствовал, как его шею обвила петля. Он замер в предчувствии последнего мига… Неожиданно он услышал тяжелые шаги. Кто-то прикоснулся к его плечу.

— Что вы здесь делаете, сэр?

Чья-то рука сорвала с него капюшон. Он увидел тёмную улицу и стоящего перед ним полицейского.

— Кто-нибудь напал на вас? — спросил его полицейский. — Или вы напились до потери сознания? Стыдитесь! Вы позорите свои седины!

Семь часов назад у Грегори Беллема не было ни одного седого волоса…

Вся эта комедия разыгралась в гараже, наспех оборудованном под тюремную камеру.

Правила внутреннего распорядка в королевских тюрьмах подарил Манфреду сам мистер Фейр.

Уважаемый начальник полиции не знал, правда, какое применение им найдут Двое Справедливых…

Глава 5.

Человек, ненавидевший Амелию Джонс

В этот день друзья получили из Испании письмо с маркой, изображавшей Альфонса Ш.

— Чёртов Пойккерт удосужился-таки написать, — сказал Гонзалес, вскрывая конверт.

— Читай! — бросил Манфред, затягиваясь папиросой.

— Так… Ну, привет нам из Испании… от мирного фермера — кто бы мог подумать!

— Дальше!

— Дальше нечто потрясающее. Слушай: «У меня чудесный цветник. Множество роз. Представляю, как бы порадовался Манфред, глядя на них…»

— О, да!

— Дальше идут подробные сведения о розах… А, вот: «Какого вы мнения о предложенном американскими учёными способе анализа крови?.. Они утверждают, что так можно установить родство людей… Мои поросята чудесно растут. Один из них на редкость умён и сообразителен, — я назвал его Джорджем…»

— Я счастлив! — произнёс Джордж Манфред.

— «Предвидится славный урожай винограда… известно ли вам, что у близнецов одинаковые кожные линии на пальцах?.. Очень неблагополучно с луком… лук в этом году меня приводит в отчаянье… Еще раз обнимаю. Пойккерт.» Всё!

— М-да… Что касается близнецов — это всего лишь гипотеза; причём, довольно шаткая… Куда ты, Леон?

Гонзалес молча вышел.

Через пять минут он вошёл совершенно преображенным: его воротник был чист, но потёрт, ботинки были тщательно вычищены, но изобиловали заплатами, каблуки были скошены, но грубо подбиты резиновыми набойками.

— А, понял: сегодня ты снова изображаешь адвоката-неудачника! Ладно-ладно, я ни о чём не спрашиваю. Желаю успеха и передаю горячий привет Амелии Джонс!

Гонзалес нахмурился.

— Несчастная женщина, — пробормотал он.

— Ты чудесный человек, Леон, — улыбнулся Манфред. — Я завидую твоему умению обволакивать простую старую женщину романтическим флёром.

Леон накинул на плечи поношенное пальто.

— А из тебя никудышный циник, Джордж…

Тот маленький трактир, куда направлялся Гонзалес, находился в Дептфорде. Вечер выдался холодный и туманный. Улицы были пустынны. Мало народу оказалось и в трактире. В общем зале сидело не больше полдюжины гостей. Леон подошёл к стойке и заказал стакан красного вина.

К нему подошла пожилая женщина.

— Спасибо, что пришли, — тихо сказала она.

— Как обещал, миссис Джонс, — ответил Леон.

— Мистер Лукас, — продолжала она, обращаясь к Гонзалесу, известному а трактире под этим именем, — вы были так добры ко мне… Ваши советы очень помогли мне… Но в этот раз… я не знаю, как просить вас…

— Я к вашим услугам, миссис Джонс.

— Не смогли бы вы увидеться со мной завтра в половине девятого на вокзале? Я, разумеется, оплачу стоимость вашего билета, — поспешила добавить она, — я не могу допустить, чтобы вы тратились из-за меня… У меня накоплено немного…

— Мне сегодня тоже удалось немного заработать. Вы получили известие о муже?

— Я видела одного человека, только что выпущенного из тюрьмы…

Губы ее задрожали, а на глазах проступили слезы.

— Он исполнит свою угрозу, я знаю, — прошептала она, — но не это меня беспокоит…

— Что же?

— Вы всё узнаете завтра, если придёте на вокзал… я… очень прошу вас… А он… его через два месяца выпустят из тюрьмы и… он убьёт меня, я знаю… Я готова… Но не это меня волнует…

— Хорошо, — сказал Гонзалес. — Завтра в половине девятого я буду ждать вас на вокзале.

К удивлению Леона, миссис Джонс была одета почти нарядно. По крайней мере, в ней никак нельзя было признать простую уборщицу.

Они взяли билеты до Суиндона. В вагоне женщина почти всю дорогу молчала, односложно отвечая на редкие вопросы Гонзалеса.

В Ньюберри их поезд задержался, пропуская экскурсионный состав. В его окнах промелькнули оживлённые, смеющиеся личики детей.

— Я совсем забыл, что начались пасхальные каникулы, — сказал Леон.

В Суиндоне они вышли из вагона.

— Нам придётся немного подождать, — сказала миссис Джонс. — Я хотела бы…

В это время ещё один поезд подошёл к перрону. Женщина тут же оставила своего спутника и устремилась навстречу молоденькой девушке, на шапочке которой красовалась бело-розовая лента — отличительный знак одной из самых престижных школ Англии.

— О, миссис Джонс, как любезно с вашей стороны, что вы приехали встретить меня. Право, не стоило затрудняться. Я приехала бы и сама в Лондон, — прощебетала девушка, приветливо улыбаясь. — Ваш знакомый? О, я очень рада!

Она протянула руку Леону.

— Для меня было удовольствием приехать на встречу с вами, мисс Рэйчел! — голос миссис Джонс дрожал от сдерживаемого волнения. — Как идут ваши занятия?

— Отлично. Я получила награду!

— Это… прекрасно… Вы всегда… преуспевали во всем…

Девушка повернулась к Гонзалесу.

— Миссис Джонс раньше была моей воспитательницей. Она очень добра ко мне…

Амелия Джонс украдкой смахнула слезу.

— Как поживает ваш супруг? Он всё так же неприветлив?

— Нет… уже лучше… гораздо… Но порой с ним бывает нелегко…

— Я была бы рада возможности повидать его.

— О… но… когда-нибудь, мисс Рэйчел… Где вы намерены провести каникулы?

— Я поеду со своими подругами в Клифтон. Нас пригласила к себе Молли Уоркер, дочь сэра Джорджа Уоркера… Но… мне пора… Я вам очень признательна, миссис Джонс.

Девушка наскоро попрощалась и вошла в вагон.

Лицо миссис Джонс мгновенно осунулось, увяло, и она стала ещё бледнее.

— Я больше никогда не увижу её, — прошептала женщина.

Леон взял её за руку.

— Вы очень любите эту девушку…

— Это моя дочь…

На обратном пути в Лондон они заняли отдельное купе, и миссис Джонс рассказала историю своих страданий.

— Рэйчел было всего два года, когда её отец вторично попал в тюрьму. Он всегда имел преступные наклонности, и полиция, мне кажется, следила за ним чуть ли не с детства. Выходя за него замуж, я ничего об этом не знала…

Я служила нянькой в одном богатом доме. Он этот дом ограбил. Меня, конечно, уволили за то, что я, будто бы, специально оставила незапертой дверь…

Из тюрьмы он вернулся ещё более ожесточённым. Он часто, напившись, кричал, что не остановится и перед убийством… Когда родилась Рэйчел, он не раз выгонял меня с младенцем среди ночи на улицу… А потом… он, со своим сообщником, ограбил богатого букмекера, причём едва не убив его. То, что букмекер остался жив, — отнюдь не заслуга Чарли Джонса, о, нет, он просто не рассчитал удар! В тот день, скрываясь от полиции, они отдали мне награбленные деньги — около девяти тысяч фунтов. Я засунула их в бутылку из-под пива, а затем залила бутылку смолой. Потом мы опустили эту бутылку в колодец.

В тот же вечер Чарли Джонс и его сообщник были арестованы на вокзале. Полиция произвела в нашем доме самый тщательный обыск. Чарли приговорили к четырнадцати годам тюрьмы…

Мне пришлось призадуматься над своим положением и над участью дочери. Я хорошо понимала, что если она будет расти в этом ужасном, преступном окружении, то… Короче, через год я осмелилась достать деньги из колодца…

Я накупила солидных акций. Не имея образования, я несколько месяцев изучала биржевые отчёты в газетах и стала немного разбираться в этом лабиринте цифр… Акции стали приносить доход. Я передала в руки одного адвоката все полномочия, и теперь моя дочь регулярно получает проценты…

Сперва я отправила ее в пансион, а потом — в эту школу.

Время от времени я навещала её… Но когда я заметила, что она почти забыла меня и не воспринимает как мать, я выдала себя за её воспитательницу…

Теперь вы знаете всё…

Гонзалес некоторое время молчал.

— Ваш муж знает об этом?

Она безучастно смотрела в окно.

— Да. Он знает, что я взяла деньги… И о школе тоже знает… Остальное… остальное узнать нетрудно.

— Почему вы так уверены, что он непременно убьёт вас? Такие люди легко бросают угрозы, а на деле…

— Чарли Джонс не бросает угроз понапрасну. Да он и не угрожал мне. Он просто тщательно собирает обо мне различные сведения: где я живу, что делаю, когда ложусь спать… Поверьте, он это делает не из любопытства.

— И он это узнаёт от тех…

— Кто попадает в тюрьму. Они не очень хорошие люди, но у них есть сердце. Они предупреждают меня… Вот хотя бы Томми Броун. Его недавно выпустили. Он говорит, что Чарли продолжает осведомляться обо мне и по сей день…

— Где ты пропадал? — спросил Манфред.

— Я пережил нечто исключительное. Амелия Джонс — изумительная женщина, Джордж. И ради неё я устрою себе каникулы сроком в один месяц. А ты поезжай в Испанию, навести Пойккерта и полюбуйся его луковичными плантациями.

— Пожалуй, — согласился Манфред. — Лондон прекрасный город, но каникулы следует проводить в иных климатических зонах. Кстати, где ты намерен провести каникулы?

— В тюрьме.

На следующий день Гонзалес поехал в Уилфорд. Уже вечерело. Он, пьяно покачиваясь, бродил по базарной площади. Когда совсем стемнело, он прислонился к двери гостиницы «Медведь» и начал во всё горло распевать душераздирающие песни.

Подошедший полисмен предложил ему успокоиться и не шуметь. В ответ Леон стал поносить стража порядка площадной бранью.

Наутро Гонзалес предстал перед судьёй, обвиненный в буйстве и оскорблении полицейского при исполнении служебных обязанностей.

— Вы вели себя возмутительно, — сказал судья. — Больше ни в чём он не обвиняется? — спросил служитель Фемиды полицейского.

— Нет, ваша честь.

— В таком случае вам придётся уплатить двадцать шиллингов штрафа, а если вы окажетесь не в состоянии внести требуемую сумму…

— Где мне её взять? Шутите…

— Тогда вам придётся отсидеть в тюрьме… три недели!

Так Леон попал в тюрьму.

Ровно через три недели он — весёлый и загоревший — вернулся домой.

— Я чудесно провёл время, — сказал Леон Манфреду. — Они, правда, несколько спутали мои расчёты, посадив на три недели вместо месяца. Я уже было решил, что вернусь раньше тебя.

— Я приехал вчера, — Манфред взглянул на буфет.

Там лежали шесть головок испанского лука.

Гонзалес от души расхохотался.

Приняв душ и переодевшись, он рассказал Джорджу о том, что ему удалось выяснить во время заключения.

— Чарли Джонс действительно имеет серьёзные намерения убить жену. Я имел возможность хорошо рассмотреть его. Ярко выраженный тип убийцы. Мы вместе работали в портняжной мастерской. Его выпускают в следующий понедельник.

— Ты разговаривал с ним?

— Он во мне души не чает. Убивать Амелию Джонс он будет третьего числа, на следующий день после освобождения.

— Откуда такая точность?

— Именно в эту ночь она останется дома совсем одна. Два квартиранта её, железнодорожные служащие, в ночь с третьего на четвёртое должны уехать на дежурство…

— Это действительно так?

— Да нет, я всё это выдумал, но как жадно он слушал! Так вот, у квартирантов нет ключа от входной двери, и поэтому Амелия Джонс не запирает кухонную дверь до их возвращения… Мы с ним составили подробный план… Он должен умереть. Подумай, сколько этот негодяй может причинить зла! Подумай об этой девочке…

— С такой наследственностью?

— Она очень хорошо воспитана. Воспитание — результат общения с благородными и мыслящими людьми. Помести сына герцога в среду преступников, и он вырастет преступником. А ей в этом случае придётся вернуться в среду… да нет, не просто преступников… если бы ты его видел!

— Я согласен с тобой, мой друг, — сказал Манфред, раскуривая испанскую сигару.

Получив телеграмму, Амелия Джонс встретилась с Леоном на железнодорожной станции Паддингтон.

— Вы захватили с собой ключи, миссис Джонс?

— Да, — ответила она озадаченно. — Моего мужа выпустили из тюрьмы…

— Я знаю. И поэтому предлагаю вам уехать на несколько дней. У меня в Плимуте есть друзья. Они встретят вас на вокзале. А если вы по каким-либо причинам разминётесь, вот адрес… И немного денег. Я настаиваю на том, чтобы вы приняли их. Всё будет хорошо.

У несчастной женщины выступили слезы благодарности.

— Вы уверены в том, что хорошо заперли дом? — спросил он на прощанье.

— Да. Ключи при мне…

Она раскрыла сумочку. Руки её дрожали.

— Разрешите? — Леон заглянул в сумочку. — Да, ключи при вас. Всё в порядке…

С наступлением темноты Леон пробрался в дом Амелии Джонс. Заперев за собой дверь, он включил карманный фонарик и направился в спальню. Из чёрного мешка он извлёк стеклянную банку и положил её на подушку, накрыв париком. Порывшись в шкафу, он соорудил из одежды миссис Джонс и различного тряпья куклу, напоминающую спящего человека, и накрыл её одеялом. Критически осмотрев своё произведение и оставшись доволен им, он спустился вниз, проверил, отперта ли калитка и кухонная Дверь, и, вернувшись в спальню, стал ждать…

На башенных часах пробило два… Кухонная дверь тихонько скрипнула. Гонзалес притаился за шторой. Рука его опустилась в карман и извлекла оттуда какой-то предмет…

Дом был очень стар, и расшатанные половицы отчаянно скрипели при каждом шаге. Однако, ночной гость был необычайно ловок и поднялся по лестнице почти бесшумно.

Так же бесшумно открылась и закрылась дверь спальне, впустив пришельца, — Гонзалес почувствовал это по дуновению холодного воздуха.

Тот подошёл к кровати и замер. Потом Леон увидел, как он с чудовищной силой обрушил удар дубиной по голове лежащего на кровати чучела.

Чарли Джонс не проронил ни слова. Услышав звон разбитой банки, он полез в карман за спичками.

Эти секунды решили его судьбу, потому что вырвавшийся из разбитого сосуда хлористый газ мгновенно заполнил помещение. Чарли почувствовал удушье и хотел было спастись бегством, но было уже поздно!

Он тяжело рухнул на пол.

Убийственный жёлтый газ плотно окутал его.

Прежде, чем потерять сознание, Чарли Джоне увидел над собой чьи-то глаза, смотревшие через круглые стёкла противогаза…

Леон осторожно собрал осколки стекла, завернул их в бумагу и спрятал в мешок. Затем он привёл в порядок комнату и открыл окно. Дул сильный юго-западный ветер, и к утру газ полностью улетучился.

Лишь выйдя из дома, Леон снял противогаз и спрятал его в мешок.

Через час он уже спал мирным сном в своей постели.

Мирно спала и Амелия Джонс, и прелестная девушка, так никогда и не узнавшая о великой трагедии своей матери…

Спал и Чарли Джонс, спал непробудным сном, из которого нет возврата.

Глава 6.

Человек, который носил парик

Возвращаясь домой, Леон Гонзалес отчётливо чувствовал взгляд преследовавшего его человека. Это ощущение не покидало его в течение всего пути от Борсайд-Билдинг до Джермен-стрит, но он не предпринял ни малейшей попытки его проверить.

Войдя в квартиру, он коротко кивнул Манфреду и, скинув плащ, осторожно выглянул в окно.

— Кого ты высматриваешь, Леон?

— Жана Протеро, Борсайд-Билдинг, 75… А, вот и он!

— Кто это?

— Жан Протеро. Очень предприимчивый господин, осмеливающийся среди бела дня появляться на Пикадилли…

— Вор?

Леон расхохотался.

— О, нет! Это гораздо более сложная личность. Прежде всего, этот преступник совершенно лыс, а, как тебе хорошо известно, подавляющее большинство преступников носят более или менее густую шевелюру. Этот же не имеет на голове ни одного волоса, лыс как колено… Корабельный повар на грузовом пароходе, курсирующем между Канарскими островами и Саутгемптоном. Имеет очень красивую молодую жену и шурина — взломщика, правда, не слишком знаменитого. Случайно узнал, что я — один из Четырёх Справедливых…

Последнюю фразу Гонзалес произнёс как можно более беззаботно.

— Откуда тебе это известно? — спросил Манфред после минутного молчания.

— Много лет назад, в те времена, когда весь мир ополчился против преступной организации, именуемой Четырьмя Справедливыми, одного из них, то есть, тебя, дорогой Джордж, удалось, как ты помнишь, упрятать за решётку. Когда мы с Пойккертом устроили тебе побег, то все оказались на борту яхты принца Астурийского, четвёртого члена союза Справедливых…

— Поверь, я не забыл…

— Так вот, на этой яхте находился и Жан Протеро… Я никогда не забываю однажды виденного лица, но, к сожалению, не я один обладаю подобным качеством. И когда он увидел меня в Борсайд-Билдинг…

— А что ты там делал?

— Там живут, ничего не зная друг о друге, два преступника, страдающие дальтонизмом…

Манфред уловил в голосе восторженные нотки и приготовился выслушать небольшую лекцию на тему «Физиология и криминалистика».

— Но меня интересует Протеро, — поспешил он перебить Леона.

— Один из этих субъектов является сводным братом жены Протеро. Я познакомился с ней…

— А заодно и с мужем…

— Да, когда я спускался по лестнице, он поднимался мне навстречу, но тогда я не узнал его потому, что он успел укрыться в тени. Узнал его я лишь сегодня, при второй встрече. Он следил за мной до самого дома… Интересно, понял ли он, что я тоже узнал его? Мне не привыкать играть со смертью, но…

Манфред положил ему руку на плечо.

— Это настолько серьёзно? Думаю, его положение ещё опаснее. Я не хотел бы, конечно, убивать человека лишь за то, что он опознал нас…

— Ты прав, — сказал Леон. — Это и не потребуется. Разве только…

— Что?

— Разве только Протеро действительно любит свою жену… В этом варианте дело осложняется…

На следующее утро Леон вошёл в спальню Манфреда с чашкой чая, которую обычно подавал слуга.

— Что случилось, Леон? Ты не ложился всю ночь?

На Гонзалесе был фланелевый халат, под которым виднелся галстук.

— Я сидел в столовой и курил трубку мира.

— Всю ночь?

— Да. Мне нужно было прислушаться…

— Неужели всё так серьёзно?

Леон улыбнулся.

— Я попрошу тебя об одном одолжении.

— Пожалуйста.

— Не говори сегодня о Протеро. Поболтаем на отвлеченные темы, например, о сельском хозяйстве, как и подобает честным андалузским помещикам. Да, причём, по-испански.

Манфред нахмурился.

— К чему эта таинственность? Ну, хорошо, если тебе так угодно, будем говорить о сельском хозяйстве, причём, по-испански.

Гонзалес церемонно поклонился.

— Не будете ли вы столь великодушны, синьор, позволив мне посетить вашу ванную комнату? — спросил Манфред по-испански.

Гонзалес отвесил поклон, достойный героев Лопе де Вега.

В этот день не произошло ничего особенного.

Один раз Манфред чуть было не заговорил о Протеро, но Леон, словно угадав его мысли, предостерегающе поднял палец. Сам он говорил об антропологии, о криминалистике, о дальтонизме, о судебных курьёзах и сельском хозяйстве, но ни словом не обмолвился о том, что так волновало обоих…

После ужина он ненадолго ушёл и, вернувшись, торжественно объявил, что теперь они могут разговаривать на любые темы.

Манфред вопросительно поднял брови.

Гонзалес приставил к стене стул, взобрался на него и, напевая какую-то мелодию, снял заслонку с вентиляционного отверстия в стене.

— Как тебе понравится это чудо техники, Джордж?

Приставив второй стул, Манфред увидел в вентиляционном отверстии небольшой чёрный ящичек с серым диском по центру.

— Микрофон, — пояснил Леон. — Этот господин провел довольно скучный день, выслушав такой набор всякой ерунды, да ещё по-испански.

— Но… — начал Манфред.

— Всё в порядке. Он уже ушёл. Впрочем, для верности…

Он ловко разъединил провода.

— Протеро явился вчера вечером, — продолжал Гонзалес. — Он снял комнату как раз над нами. Я слышал его разговор со швейцаром… А потом, уже ночью, я услышал шорох в вентиляционной трубе…

Леон поставил на место заслонку и спрыгнул со стула.

— Его жена каждый день ровно в одиннадцать отправляется за покупками. Она — женщина пунктуальная. Мы с тобой должны повидать её.

— Какого дьявола?

— Ты должен внимательно посмотреть на неё и сказать мне, способен ли ради неё абсолютно лысый человек пойти на преступление.

— А кто жертва?

Леон расхохотался.

— Я!

Манфреду довелось увидеть миссис Протеро за несколько минут до одиннадцати.

Леон тихонько дотронулся до его локтя и шепнул:

— Она.

Улицу пересекала молодая женщина.

Она была красива и хорошо одета, гораздо лучше, чем можно было предположить, зная её социальное происхождение.

— М-да, она в самом деле хороша, — заметил Манфред.

Миссис Протеро остановилась у витрины ювелира, и Манфред смог рассмотреть её вблизи: тонкие черты лица, полные алые губы, большие карие глаза…

— Что скажешь, Джордж?

— Чертовски красива.

— В таком случае я тебя представлю ей.

Миссис Протеро, узнав Гонзалеса, улыбнулась.

— Доброе утро, доктор! Что вы здесь поделываете в такой ранний час?

Манфред увидел чудесный ряд жемчужных зубов. Хотя её манера говорить и не отличалась светским лоском, но голос звучал приятно и мелодично. Он обратил внимание на то, что она называла его друга доктором.

— Мы идём из госпиталя, это доктор Зельберт, — представил Леон своего спутника. — А вы, очевидно, за покупками?

Она кивнула.

— Собственно, сегодня и не было необходимости выходить. Вот уже три дня как мой муж в доках…

— Вы видели сегодня утром своего брата?

По лицу женщины скользнула тень.

— Нет, — коротко ответила она.

Видно было, что она не особенно гордится подобным родством.

Они обменялись ещё несколькими фразами, после чего друзья откланялись и удалились.

— Ну что, способен ли ради неё пойти на преступление лысый человек? — спросил Леон.

— Пожалуй, да. Но чего ради ему убивать тебя?

— О-о! — загадочно протянул Леон.

Дома они обнаружили несколько писем. Внимание Манфреда привлёк конверт, украшенный замысловатым гербом.

— Лорд Пертхем, — прочитал он на конверте. — Кто это?

— Где-то я встречал это имя, — ответил Гонзалес. — И что же угодно лорду Пертхему?

Манфред вскрыл конверт.

Далее следовала приписка:

Манфред потёр подбородок.

— Я что-то не испытываю желания ужинать сегодня в аристократическом обществе.

— А я, — решительно заявил Леон, — всегда восхищался хорошей английской кухней. Кстати, лорд Пертхем известен как незаурядный гастроном…

Ровно в восемь друзья входили в большой дом лорда. Лакей торжественно принял их пальто и шляпы, а затем проводил в просторную, но несколько мрачную приёмную.

Там их встретил высокий стройный человек лет пятидесяти на вид.

— Кто из вас мистер Фуентес, господа?

— Это я, — ответил Манфред, — но известный криминалист — мой друг.

— Чрезвычайно рад познакомиться с вами, но прошу извинить меня, господа. Из-за досадной оплошности письмо, предназначавшееся мистеру Фейру, не было отправлено своевременно. Я узнал об этом полчаса назад. Надеюсь, вы не очень обескуражены…

Манфред пробормотал нечто трафаретное, полагающееся в подобных случаях.

Через минуту в комнату вошла дама.

Она была худа и костлява. Её бесцветные водянистые глаза и тонкие бескровные губы были совершенно лишены привлекательности, как и всё её тусклое лицо. Она хмурила лоб, и это ещё больше уродовало её.

Леон Гонзалес тут же пришёл к заключению: неприветлива, подозрительна, жестокосердна, неблагодарна, высокомерна.

Дама небрежно протянула руку гостям, увеличив число складок на лбу.

— Можно сесть за стол, — проронила она, ни к кому не обращаясь.

Ужин проходил в тягостном молчании. Лорд заметно нервничал, но гости не теряли хорошего расположения духа.

Когда хозяйка встала из-за стола и удалилась, лорд Пертхем едва смог подавить вздох облегчения.

— У миледи сегодня вышла размолвка с поваром, — произнёс он извиняющимся тоном.

Далее он заговорил об особых чертах лиц и характеров своих слуг, делая заключения, которые свидетельствовали о весьма поверхностном знакомстве с криминологией. Леон не счёл нужным опровергать дилетантские выводы хозяина дома. Попутно выяснилось, что интерес лорда к криминологии вызван реальной угрозой его собственной жизни…

— Ну, довольно о печальном, — сказал лорд Пертхем. — Пора подняться наверх и присоединиться к миледи.

Манфред готов был спорить, что все познания лорда в области криминологии состояли из отдельных фраз, специально заученных для нынешней встречи.

Поднявшись по широкой лестнице, они вошли в маленькую гостиную. Лорд, казалось, был удивлён тем, что там никого не оказалось.

— Странно… — проговорил он.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вбежала миледи. Она была мертвенно бледна.

— Пертхем! — воскликнула она. — В моей гардеробной… какой-то человек!

— Грабитель?! — лорд выбежал из комнаты.

Друзья хотели последовать за ним, но он остановил их.

— Прошу, останьтесь в обществе миледи, господа! Вызови Томаса, дорогая!

Он исчез за одной из дверей. Там послышались шум и крики. Затем раздался выстрел…

Манфред кинулся к двери, но на пороге её показался лорд с дымящимся револьвером в руках.

— Боюсь, что я убил этого человека, — сказал он.

Увидев убитого, Гонзалес не смог подавить возгласа изумления.

— Вы его знаете? — спросил лорд.

— Да, — спокойно ответил Леон. — Я давно интересовался этим человеком… Это тот самый преступник, который страдал дальтонизмом…

Он узнал в убитом брата миссис Протеро.

Оба друга отправились домой, оставив лорда Пертхема в обществе сыщика из Скотленд-Ярда. Миледи билась в истерике.

Гонзалес опустился в кресло и закурил.

— Леон…

Он не шевельнулся.

— Леон!

Гонзалес поднял глаза.

— Брат миссис Протеро совершенно случайно оказывается именно в доме лорда Пертхема, — проговорил он. — А в кармане лорда Пертхема совершенно случайно оказывается револьвер. Следовательно, револьвер был при нём и во время ужина…

— Ничего странного, — заметил Манфред. — Он получал угрожающие письма, жизнь его была в опасности и…

— Ты обратил внимание на правую руку убитого? — перебил его Леон.

— Нет.

— И зря, — бросил Леон, направляясь в свою комнату.

Вскоре он возвратился, держа в руках два металлических предмета, похожих на чашки электрического звонка. К каждой чашке было прикреплено длинное остриё.

— Машина времени? — улыбнулся Манфред.

— Чертовски хочется спать, — ответил Леон.

Он запер дверь и прикрепил к ней один из звонков. Теперь при малейшем её движении раздавался пронзительный звон.

— Всё в порядке, — пробормотал Гонзалес и направился к окну.

— Предполагаешь непрошеный визит?

— Уверен.

Леон осмотрел окно. Запор не удовлетворил его. Закрепив окно клином, он поставил сигнальное приспособление и на дверь комнаты Манфреда.

Глубокой ночью раздался сигнальный звонок. Манфред вскочил с постели и поспешил в гостиную, но его опередил Гонзалес. Щёлкнув предохранителем браунинга, он резко распахнул входную дверь и произнёс не без торжественности:

— Входите, лорд Пертхем!

Несколько мгновений царила напряжённая тишина, затем в комнату вошёл человек в смокинге, но без шляпы. Манфред удивлённо взглянул на его совершенно лысую голову.

— Располагайтесь, милорд, — спокойно произнёс Леон. — Да, не забудьте вручить мне ваш револьвер.

Не было никаких сомнений в том, что перед ними стоял лорд Пертхем, но что стало с его пышной седеющей шевелюрой? Манфред увидел, как его друг бесцеремонно залез в карман к лорду и извлёк оттуда револьвер.

Лорд опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Манфред, ты помнишь такое имя: Джордж Фернсайд?

— Фернсайд?.. День моего побега… яхта герцога…

— Совершенно верно. Он перед тобой… Вы унаследовали титул шесть лет назад, не так ли, милорд?

Лорд кивнул и неожиданно выпрямился. Лицо его было покрыто мертвенной бледностью.

— Что ж, я умею проигрывать, господа. Что вы хотите со мной сделать?

Гонзалес улыбнулся.

— Мне лично не очень улыбается предстать перед судом в качестве свидетеля по делу о двоежёнстве лорда Пертхема…

— Я пришёл сюда, чтобы убить вас, — прохрипел лорд.

— Это понятно, — ответил Манфред. — Но что стоит за всем этим, Леон?

— Думаю, лорд Пертхем даст более исчерпывающий ответ на этот вопрос, — проговорил Гонзалес.

Лорд огляделся по сторонам.

— Не могу ли я попросить стакан воды?

Леон выполнил его просьбу.

— Да, — начал свой рассказ лорд, — тогда, в ту ночь, я был на яхте герцога… Он изложил мне пространную, но не очень убедительную версию вашего появления на судне… Лишь в Испании, когда я сошёл на берег и просмотрел английские газеты, мне открылась правда о Четырёх Справедливых и дерзком побеге их главаря… Но тогда эта история не затрагивала моих жизненных интересов… Тогда… я хотел повидать свет и счёл за лучшее достичь этой цели в роли простого матроса. Советую и вам, если когда-нибудь захотите…

— У нас другие цели, — сказал Леон.

— И другие роли, — добавил Манфред.

— Как-то, во время плаванья в Австралию, я заболел, и у меня выпали все волосы… В это же время я унаследовал титул лорда Пертхема, но продолжал жить жизнью настоящего матроса… Как-то в одном из театриков восточной части Лондона я повстречался с Мартой Грей и… влюбился в неё…

— Вы женились на ней? — спросил Леон.

— Нет, — быстро ответил лорд. — В то время я уже начал уставать от роли простого моряка и был настолько глуп, что позволил уговорить себя жениться на миледи и возвратиться в общество… О, это был сущий ад! Я имею в виду супружескую жизнь с миледи… Да вы и сами могли убедиться… Весь этот ужас гнал меня к Марте Грей… Она чудесная женщина, лучшая из каких-либо живших на земле… И я… женился на ней… К тому времени я заказал себе парик… Джордж Фернсайд стал одновременно лордом Пертхемом и Жаном Протеро. Первый носил пышную шевелюру, второй был абсолютно лыс… Марта не обращала на это внимания. Я был счастлив с нею… Временами я покидал её, говоря, что отправляюсь в плаванье, а когда я возвращался к ней, миледи считала, что я совершаю деловую поездку в Америку…

— Человек, которого вы застрелили, был сводным братом Марты?

Лорд кивнул.

— Он опознал меня. Во время схватки ему удалось стащить с меня парик…

— Я заметил у него в правой руке клок седых волос, — заметил Гонзалес.

— Он уже много лет тиранил и обирал свою сестру… А теперь у него появилась возможность полностью уничтожить моё счастье, как, впрочем, и у вас. Когда я увидел вас на лестнице, то сразу всё понял…

— Я там был совсем по другому делу, — сказал Леон.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил лорд.

— А вы? — ответил Леон вопросом на вопрос.

— Я выполню все ваши условия.

Леон встал и прошёлся по комнате.

— Когда закончатся все формальности, связанные с убийством, вы с миледи отправитесь в путешествие, и там, на фоне столь милой вашему сердцу экзотики, вы уговорите её дать вам развод. Вернувшись и оформив этот, не столь уж ненавистный для вас акт, вы превратите миссис Протеро в леди Пертхем. Что же касается парика, то…

— Это ваше личное дело, — закончил Манфред.

Лорд церемонно откланялся и вышел.

— Леон, а ты ведь аморальная личность! Ведь если леди Пертхем не согласится на развод…

Леон расхохотался.

— Это не имеет никакого значения. Он женился на Марте раньше, чем был взнуздан миледи. Я тщательно ознакомился с его брачными записями: прежде, чем появилась леди Пертхем, уже существовала миссис Протеро. Об этом достопочтенный лорд просто «забыл» нам рассказать!

— Ты отличный парень, Леон!

— Пожалуй, на сей раз ты прав, — скромно сказал Гонзалес.

Глава 7.

Человек, любивший музыку

Самым достопримечательным в мистере Гомере Лейне было его почти фанатическое пристрастие к музыке, в частности, к симфонической поэме Чайковского «1812 год». Его достойные всяческого сочувствия соседи давно установили, что наибольшим успехом у мистера Лейна пользовалась эта большая композиция, ярко живописующая ход знаменитого сражения. Соседи пытались протестовать. Был составлен протокол о нарушении общественного спокойствия, но заядлый меломан не пожелал внять гласу общественности.

В его спальне был установлен самый мощный из современных граммофонов. Этот дорогой и громоздкий аппарат был снабжён хитроумным устройством, позволяющим возобновлять звучание пластинки, автоматически переводя иглу в исходное положение.

Но хуже всего было то, что мистер Лейн избирал для своих музыкальных сеансов именно ночные часы.

В полицейском участке, куда его вызывали для серьёзного разговора на музыкальные темы, он заявил, что граммофонная музыка — единственное средство успокоения его измученных нервов, а композиция «1812 год» обладает поистине целебными свойствами.

Что и говорить, мистер Лейн был верхом отзывчивости и милосердия!

Будучи театральным агентом, он занимался подбором артистических трупп для двух десятков театров и театриков Южной Америки. Большие артисты, получившие при его содействии выгодные ангажементы в Мексике, Бразилии и Аргентине, безмерно хвалили деловую сметку и предупредительность мистера Лейна.

Но он занимался устройством дел не только знаменитостей английской сцены, но и скромных, незаметных дебютантов, а точнее, дебютанток. Положительное решение вопроса о турне зависело от двух условий: внешности и наличия родственников.

Благообразный, с утончёнными манерами, мистер Лейн мягко говорил очередной просительнице:

— Это чудесная, исключительная по своей привлекательности страна… У вас там будет прекрасное содержание, но… у вас есть родственники?

Если молодая девушка отвечала на вопрос положительно, мистер Лейн прерывал свою речь и обещал уведомить письменно о результате переговоров. Он неизменно выполнял своё обещание, и просительница вскоре получала письмо с вежливым отказом.

Напротив, одинокая девушка немедленно получала билет первого класса на пароход, следовавший в Южную Америку.

Девушкам предстояло выступать в увеселительных заведениях, имевших столько же сходства с театром, сколько баня — с картинной галереей.

Однажды, правда, мистеру Лейну довелось принять не совсем желанного визитёра. Он сидел в своей роскошно обставленной конторе и внимательно слушал гостя — небольшого нервного еврея, взволнованно заглядывающего ему в глаза.

— Роза Гольдштейн, — задумчиво повторил мистер Лейн. — Да-да, кажется, припоминаю…

Он вызвал темнолицего молодого человека.

— Принесите мне книгу ангажементов, мистер Мендес, — приказал он.

— Я должен сказать, мистер Лейн, — продолжал посетитель, — что я понятия не имел об этом ангажементе…

— М-да… Так она вам ничего не сказала о своем намерении?

— Ни слова.

Молодой человек возвратился с большой книгой.

Мистер Лейн внимательно изучал список «артисток».

— Так… вот мы и нашли, — сказал он с облегчением. — Роза Гольдштейн… Теперь я точно припоминаю… Но она ведь представилась круглой сиротой…

Гольдштейн вздохнул.

— Она, вероятно, боялась, что мы не отпустим её в столь далёкое путешествие… Слава Богу, теперь хоть известно её местонахождение… Вы дадите мне адрес театра?

Лейн бережно захлопнул книгу и ласково посмотрел на посетителя.

— К моему великому сожалению, я не имею непосредственной связи со всеми театрами Южной Америки… Там находятся мои агенты, которым я могу переслать ваше письмо, если хотите… Очень возможно, что дочь ваша в данное время находится в турне…

— Да-да… понимаю…

— Ей, всё-таки, следовало поставить вас в известность о своих планах… М-да, молодёжь так беспечна, — сочувственно проговорил мистер Лейн. — Так или иначе, но я приложу все усилия, чтобы разыскать её и переслать ваше письмо.

Он протянул Гольдштейну свою пухлую руку, а мистер Мендес проводил гостя до двери.

Несколько минут спустя перед мистером Лейном сидела красивая девушка, заглядывая ему в глаза и нервно теребя сумочку.

Она уже побывала в одном турне по провинциальным сценам Англии и надеялась на мировое признание.

— А что скажут по этому поводу ваши родители, мисс?

— У меня нет родителей, — печально ответила красавица.

Губы её дрожали.

— Но ведь остались же другие родственники…

— Я совершенно одинока, мистер Лейн. Умоляю, не отказывайте мне…

Мистер Лейн решил не отказывать сироте.

— Завтра вы получите ответ, — сказал он, прибегая к обычной формуле.

— Я очень прошу вас, мистер Лейн… Поймите меня…

— Хорошо, — произнёс он с отеческой улыбкой. — Так и быть, вы получите ответ немедленно. Контракт будет готов сегодня же, мисс…

— Хакер… Лила Хакер.

— Так вот, мисс Лила Хакер, завтра утром вы подпишете контракт и получите билет до Рио-де-Жанейро!

Не помня себя от счастья, девушка бежала вниз по широкой лестнице. На последней ступеньке она неожиданно споткнулась и почти упала в объятия элегантного незнакомца, похожего на иностранца.

— О, извините, сэр! Я толкнула вас… Мне очень жаль…

— Вы не производите впечатления человека, сожалеющего о чем-либо, — улыбнулся незнакомец. — Держу пари, что вы только что получили выгодный ангажемент в заокеанские страны!

Она изумлённо уставилась на него.

— Откуда вам это известно?

— Интуиция! — рассмеялся незнакомец.

— Верно, — сказала она. — Я уезжаю в Южную Америку. А вы тоже артист?

— О, нет! Но зато я мог бы многое рассказать о Южной Америке, так что, если пожелаете…

Девушка озадаченно посмотрела на него.

— Не знаю, я…

— Я собирался выпить чашку чая. Буду рад разделить с вами эту скромную трапезу.

Девушка не испытывала ни малейшего желания пить чай и, тем более, идти куда-то с незнакомым человеком, но в Гонзалесе было столько притягательного и, вместе с тем, подчиняющего, что она покорно последовала за ним.

В это время мистер Лейн беседовал со своим смуглолицым помощником.

— Фонзо, она потрясающе красива. Высший класс!

И он не удержался от того, чтобы не расцеловать кончики пухлых пальцев.

Незадолго до этого один из Четвёрки Справедливых, Пойккерт, живущий в Испании, получил письмо от одного своего знакомого из Рио-де-Жанейро, в котором сообщалось, что большинство молоденьких и красивых англичанок, выступавших в притонах Рио, попадали туда при благосклонном содействии некоего мистера Лейна. Пойккерт не замедлил поставить об этом в известность своих друзей в Лондоне, которых это обстоятельство весьма заинтересовало.

— Вы довольны ангажементом? — спросил Леон, поигрывая чайной ложечкой.

— О, да! Вы только подумайте, я буду получать двенадцать фунтов в неделю, бесплатный стол и квартиру! Об этом можно было только мечтать!

— А куда именно вы направляетесь?

— Я не знаю точно… Турне по Бразилии… Рио-де-Жанейро, а потом… не знаю, — страна ведь небольшая…

— Да, совсем маленькая, — серьёзно заметил Гонзалес. — Как расстояние от Лондона до Персии или от Брайтона до экватора, совсем малютка…

Она изумлённо посмотрела на него.

Леон вкратце рассказал о климате и достопримечательностях Бразилии.

— Я пришлю вам книгу, которая вас должна заинтересовать, мисс Хакер, — сказал он. — В ней вы найдёте ответы на все вопросы о Бразилии.

— О, я вам очень благодарна, — проговорила девушка. — Если позволите, я дам вам свой адрес.

Леон с удовольствием позволил.

— Ну, рассказывай, — сказал Манфред.

В этот час небольшой ресторанчик был совершенно пуст. Столик, облюбованный друзьями, располагался в глубокой нише.

— Я не умею играть на банджо, — поморщился Леон. — Мало того, я просто ненавижу этот инструмент…

— Ты хочешь сказать, что явился к нему в качестве искателя ангажемента в Южную Америку?

Леон кивнул.

— Он, разумеется, отказал мне… Типичная внешность садиста. Бесцветная нежная кожа, одутловатое, почти детское лицо, тонкие волосы, пухлые руки… Закоренелый преступник.

— Сдать полиции?

— Нет улик. Он действительно театральный агент. В его книге есть имена знаменитых артистов, которые дадут о нём самые лучшие отзывы… Чертовски хитёр, ничего не скажешь. И опытен. Если бы подделкой банкнот занялся главный кассир Королевского банка, то его было бы гораздо труднее уличить, чем какого бы то ни было другого фальшивомонетчика. Так же и с Лейном… Я говорил с неким Гольдштейном — его дочь семь месяцев назад отплыла в Южную Америку. До сих пор никаких известий… А мистер Лейн был неприятно поражён, узнав, что у девушки есть родители… Вот так…

— Что будем предпринимать? — Манфред закурил толстую сигару.

— Моя юная приятельница отбывает ближайшим пароходом в Рио-де-Жанейро… Ты как-то сказал, что был бы не прочь навестить нашего друга Пойккерта в Испании. Я, в свою очередь, был бы не прочь навестить какой-нибудь притон в Рио…

— Ты прав, — сказал Манфред. — Нужно во всём разобраться на месте.

Мисс Лила Хакер была очень удивлена, увидев среди пассажиров трансатлантического парохода того самого элегантного господина, с которым она пила чай после получения заветного ангажемента. Она была в прекрасном настроении: будущее рисовалось ей в самом радужном свете и она предвкушала прелести безбедной жизни в далёкой экзотической стране. Её, правда, несколько удивило то, что Гонзалес откровенно избегал её общества, но это обстоятельство не было достаточно значительным, чтобы изменить к худшему радостное настроение юной искательницы счастья.

Однако, это настроение сильно потускнело, когда вместо театральной сцены она вышла на шаткие подмостки прокуренного бара, где отдыхали от мирских забот субъекты весьма тёмного происхождения и рода занятий.

Вскоре владелец бара, некий Рафферти, ирландец бразильского происхождения, сурово выговаривал ей:

— Вам, милочка, нужно в корне изменить манеру поведения… Вот вы вчера вдруг подняли шум, когда синьор Сант-Яго выразил желание посадить вас к себе на колени…

— Потому что я — артистка, а не…

— Что? — расхохотался хозяин. — Не болтайте глупостей! Короче, если он ещё раз захочет полюбезничать с вами, ведите себя пристойно. Вы меня поняли?

— Нет! — ответила Лила, дрожа от негодования. — Я сегодня же соберу вещи и…

— Я уже раз посоветовал вам не болтать глупостей! Ступайте к себе в комнату до времени! А если и впредь будете разыгрывать из себя монашку…

Он втолкнул её в каморку, служившую ей спальней, и захлопнул дверь…

Вечером она спустилась вниз и исполнила свой номер. К её удивлению и радости, Сант-Яго не проявлял к ней прежнего интереса, а Рафферти был необычайно внимателен и любезен.

В свою каморку ока возвратилась несколько успокоенной. Но неожиданно она обнаружила исчезновение ключа. Мысль остаться ночью одной в незапертой комнате привела её в ужас…

Лила зафиксировала дверную ручку спинкой стула и, сидя в дальнем углу комнаты, стала ждать. Чего? На этот вопрос она не находила ответа… В час ночи она услышала осторожные шаги в коридоре, затем кто-то попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Тогда её яростно затрясли. Спинка стула угрожающе затрещала… Вдруг до слуха девушки донёсся глухой удар и звук падения тяжёлого тела. Через мгновение раздался лёгкий стук в дверь.

— Мисс Хакер, — услышала она, — откройте скорее, я хочу увести вас отсюда.

Дрожащими руками она отодвинула стул и открыла дверь. Перед ней стоял Леон Гонзалес.

— Тише… — прошептал он. — Возьмите пальто. Мы спустимся по чёрной лестнице…

В коридоре она споткнулась о распростёртое тело.

Они пробрались во двор, где стояло несколько запылённых автомобилей. Леон подвёл девушку к самой мощной из машин. В последний раз она взглянула на освещённые окна заведения Рафферти. Оттуда — в ночь рвались звуки музыки и пьяные вопли. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Ровно через два месяца после своего отъезда Леон вернулся на Джермен-стрит и пожал руку Манфреда, днём раньше приехавшего из Испании.

— Должен отметить бесспорную пользу от пребывания в притонах, — сказал Манфред. — Ты великолепно выглядишь, Леон.

— А что, наш друг Пойккерт на своей ферме тоже открыл притон?

Друзья расхохотались.

— Как дела? — спросил Манфред.

— Оправдались наихудшие подозрения, но доказать суду виновность нашего подопечного почти невозможно. Я посетил контору его агента в Рио, разумеется, в его отсутствие, и имел счастье ознакомиться с их гнусной перепиской. Лейн прекрасно знает, на что он толкает искательниц ангажементов.

— Ну, тогда приступай к разработке деталей, ничего не поделаешь, — произнёс Манфред, нахмурясь.

Когда речь шла о наказании преступника, Гонзалес не знал ни усталости, ни препятствий в достижении цели. Ни один полководец не разрабатывал так подробно план сражения, как Леон — план возмездия.

В тот же день он тщательно обследовал местность, в которой проживал мистер Лейн.

— Великолепно! Редкая удача, Джордж! — выпалил он с порога. — Этот негодяй оказался заядлым меломаном! У него в квартире установлен какой-то фантастически мощный граммофон! Это потрясающе!

— Не хочешь выпить стакан воды? — осведомился спокойно Манфред.

— Нет! Собирайся!

— Куда?

— Слушать концерт!

Когда поздним вечером друзья подошли к дому мистера Лейна, они были оглушены треском барабанов, грохотом пушек и колокольным звоном, такими привычными для невольных слушателей симфонической поэмы Чайковского, которые имели несчастье оказаться соседями мистера Лейна.

— Что это? — спросил Манфред.

— Чайковский. «1812 год», — торжественно произнёс Леон.

Навстречу им шёл полицейский.

— Ужасный шум, не правда ли? — сказал он, поравнявшись с друзьями.

— Как это терпят соседи? — спросил Манфред.

— Привыкли.

— И как долго длится этот… концерт? Надеюсь, не всю ночь? — поинтересовался Гонзалес.

— Нет, всего час-полтора. Хозяин этого ужасного граммофона не может заснуть без музыки. Видно, артист какой-нибудь…

— В своём роде, — улыбнулся Леон.

Утром следующего дня было установлено, что в услужении мистера Лейна находятся четыре человека. Трое из них спали в доме. По пятницам Лейн покидал город.

Именно пятницу и выбрал Леон для операции.

Убедившись, что мистер Лейн благополучно отбыл в Брайтон, Гонзалес позвонил по телефону к нему домой.

— Это дворник Мастерс? — спросил он, коверкая английский язык на манер мексиканца-помощника Лейна. — Это говорит мистер Мендес. Мистер Лейн возвратится домой ещё сегодня. У него важное деловое свидание. Он просил передать, чтобы никого из прислуги не было дома.

— Я понял, сэр, — ответил дворник.

Видимо, ему не впервой было получать подобные указания.

— Да, он ещё сказал, чтобы вы не запирали кухонную дверь, — добавил Леон.

После этого он пошёл на почтамт и отправил на имя Лейна телеграмму в отель «Риц»:

«Молодая Гольдштейн обнаружена в Санта-Фе большие осложнения полицией Должен немедленно видеть Жду у вас дома Мендес»

— Телеграмму он получит в восемь часов, а в девять отходит поезд из Брайтона. В половине одиннадцатого наш клиент будет дома, — сказал Леон.

— Пойдём готовиться, — спокойно ответил Манфред.

Как и следовало ожидать, прислуги в доме не оказалось. Друзья без особого труда нашли комнату Лейна, выходившую окнами на улицу.

— А вот и его знаменитый граммофон, — сказал Гонзалес, указывая на шкафчик красного дерева. — Работает на электрическом токе… Так… Очень удобно, — произнёс он, увидя над изголовьем кровати выключатель, — он выключает эту адскую машину, не вставая с постели.

Приподняв крышку граммофона, он внимательно осмотрел пластинку.

— «1812 год» — засмеялся Леон.

Он установил иголку и выключил аппарат. Диск тут же пришёл в движение. Направившись к постели, Леон повернул выключатель — диск замер.

— Отлично!

Гонзалес снова установил иголку на краю пластинки.

— Благодаря вот этому приспособлению иголка возвращается на край пластинки и музыка возобновляется. Американское изобретение. В Англии пока мало таких аппаратов.

Он огляделся и увидел то, что искал. К одной из дверей была прикреплена металлическая вешалка. Он подёргал её, испытывая прочность крепления, затем вынул из кармана толстый шнур и привязал его к вешалке.

— Великолепно, — прошептал Леон.

Затем он вынул из портфеля пару наручников и положил их на кровать. Далее из портфеля был извлечён какой-то предмет, походивший на маршальский жезл.

— Что это, Леон?

Гонзалес показал надпись, выбитую на рукояти.

— «Тюремное управление» — прочёл Манфред.

— Эту игрушку именуют в просторечии «девятихвостой кошкой». Самая настоящая девятихвостая плётка, которую не так легко было раздобыть.

Он разрезал бечёвку, связывающую хвосты, и взмахнул плетью. Все девять хвостов зловеще просвистели в воздухе.

Около половины одиннадцатого до их слуха донёсся шум открываемой двери.

Мистер Лейн возвратился домой.

— Это вы, Мендес?

Он включил свет и увидел перед собой просто одетого человека с белой вуалью на лице.

— Кто вы и что вам нужно? — прохрипел Лейн.

— Посчитаться с вами, — коротко отрезал Гонзалес. — Кстати, если вы вздумаете кричать, я пристрелю вас на месте, причём с величайшим удовольствием.

— Что вы хотите от меня?

И тут Лейн увидел вторую завуалированную фигуру.

Силы оставили негодяя, и он рухнул на пол.

Манфред оттащил его в спальню.

Шторы на окнах были задёрнуты. На ночном столике горела тусклая лампа.

— Раздевайтесь! — скомандовал Манфред.

Мистер Лейн повиновался.

— Живее!

Молочно-белое обрюзгшее тело Лейна нервно подёргивалось.

Манфред надел на него наручники.

Друзья подвели его к двери, на которой была вешалка. Леон пропустил шнур через наручники и подтянул руки Лейна к вешалке.

— А теперь давайте поболтаем, — сказал Леон. — Мистер Лейн, вы занимаетесь гнуснейшим и постыднейшим ремеслом, отправляя молодых и неопытных девушек в притоны Южной Америки. Как вам известно, это преступление карается тюремным заключением и вот этим.

Он грозно помахал плетью перед носом обезумевшего от страха Лейна.

— Клянусь вам… я никогда… я не знал, — простонал Лейн. — Вы не сможете доказать…

— Я пришёл сюда с единственной целью — доказать вам, что это преступление не останется безнаказанным, — ответил Леон.

Манфред включил граммофон.

Комната огласилась рёвом труб и барабанным боем.

Полисмен, незадолго до того разговаривавший с друзьями на улице, проходил в это время мимо дома. Услышав музыку, он усмехнулся и остановился. К нему подошёл один из соседей Лейна.

— Он опять затеял свой ужасный концерт, — раздражённо заметил сосед.

— Вы правы, это ужасно. Хоть бы сменил пластинку, — поддержал его полисмен. — Будто кто-то дёргает кошку за хвост и при этом вопит о помощи.

— Отвратительная музыка! И так каждый вечер, — добавил сосед.

Полисмен пошёл своей дорогой.

А из спальни Лейна продолжали доноситься трубы и барабаны, гром и пальба в сочетании с воплями и причитаниями, которые, однако, не имели никакого отношения к Чайковскому.

Глава 8.

Человек, проигравший своё состояние

Субботними вечерами Мартоус-клуб заполнен элегантной публикой, предпочитающей проводить воскресенье в городе.

Электрические лампы под изящными абажурами, ослепительно белые скатерти, серебро и хрусталь, экзотические цветы…

Столики расположены вдоль стен, середина зала пуста, и огромная хрустальная люстра отражается в зеркале паркета мириадами огней. Посетители этого клуба чувствуют себя здесь великолепно, разумеется, при наличии достаточного количества денег, чтобы оплатить это великолепие.

Мистер Джон Эден был в состоянии оплатить свою причастность к великолепию этого престижного клуба, в котором, кстати, категорически не допускались азартные игры.

Метрдотель Луи знал в лицо каждого посетителя, мог подробно рассказать его историю и указать точную сумму состояния в пределах последней недели.

Мистера Джона Эдена он не знает, так как тот появился в клубе впервые.

Он танцевал с чужой дамой, что противоречило обычаям клуба, но тот факт, что его опекал мистер Уэлби, освобождал его от обвинений в некорректном поведении.

Мистер Уэлби был завсегдатаем клуба, выглядел весьма элегантно и представительно, занимая, по-видимому, довольно высокое положение в обществе. Рядом с ним Джон чувствовал себя жалким провинциалом, проведя восемь лет в Южной Африке. Познакомились они давно, ещё до отъезда Джона, и встретились сейчас совершенно случайно, но Уэлби был очень внимателен к нему, пригласил в клуб и познакомил с молодой женщиной редкой красоты и элегантности.

Мегги Вэнс была действительно неотразима в своём роскошном вечернем туалете и в жемчужном ожерелье стоимостью не менее двадцати тысяч фунтов. Джон Эден был буквально ослеплён, и когда царственная красавица предложила поехать к Бинглею, он подумал, что пребывает в волшебном сне.

В вестибюле метрдотель Луи приблизился к Джону и, Делая вид, что сдувает пылинку с его рукава, едва слышно шепнул:

— Не нужно ехать к Бинглею…

Джон изумлённо посмотрел на дерзкого служащего и поспешил за своей ошеломительной спутницей.

Он пробыл в заведении Бинглея до шести часов утра и оставил там груду чеков на сумму, превышающую все его африканские сбережения, на которые он рассчитывал приобрести в Англии небольшое имение и издать книгу об охоте в Африке.

Его мечты развеялись в тот момент, когда крупье, грустно улыбаясь, объявил ему, что его ставка бита…

Джон Эден даже не подозревал, что клуб Бинглея является просто-напросто игорным притоном. В одной из комнат он со своей спутницей присел за карточный столик. Поначалу ставки были небольшие, но потом он вошёл в азарт…

Когда у него иссякли наличные деньги, ему услужливо предложили чековую книжку с готовыми формулярами, которые ему оставалось лишь заполнить и подписать…

Джон Эден возвратился домой абсолютно нищим. Его квартира на Джермен-стрит находилась по соседству с квартирой Манфреда и Гонзалеса. Побродив некоторое время из угла в угол, он присел за письменный стол и написал сбивчивое письмо своему брату в Индию. Поставив последнюю точку, он открыл ящик стола…

Услышав глухой выстрел, Манфред и Гонзалес выскочили на лестницу, где увидели полуодетого владельца дома.

— Я думал, что стреляли у вас, — сказал он. — Значит, что-то случилось у мистера Эдена.

Дверь в его квартире оказалась запертой, но у домовладельца был запасной ключ.

Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы всё понять.

Джон Эден лежал в кресле у письменного стола. Револьвер валялся рядом на ковре.

Гонзалес быстро осмотрел тело.

— Он ещё жив!

Джон выстрелил себе в грудь, но пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов.

Раненого уложили на диван и наскоро перевязали рану.

Гонзалес пробежал глазами письмо.

— Мистер Пиннер, — обратился он к домовладельцу, — полагаю, в ваших интересах не распространяться о подробностях этого происшествия. Ведь если станет известно, что в вашем доме произошло самоубийство, то репутация его…

— Вы правы, — вздохнул домовладелец.

— Письмо я пока оставлю у себя. Вы же позвоните в больницу и вызовите карету скорой помощи. Скажете, что ваш квартирант, недавно возвратившийся из Южной Африки, случайно ранил себя, разряжая револьвер.

Мистер Пиннер кивнул и поспешно вышел.

В это мгновение Эден раскрыл глаза и в ужасе поглядел на Манфреда и Леона.

— Дорогой друг, — обратился к нему Леон. — С вами произошло несчастье — вы меня поняли? Неосторожное обращение с оружием. Я буду ежедневно навещать вас в госпитале.

— Кто вы? — прошептал Эден.

— Ваш сосед.

— Да-да… Но письмо…

Леон положил руку на лоб раненого.

— Оно у меня в кармане. Когда вы поправитесь, я вам верну его. Запомните главное: с вами произошло несчастье. Вы слышите?

Джон Эден кивнул.

Через десять минут карета скорой помощи увезла его в больницу. Друзья спустились к себе.

— Итак? — спросил Манфред.

— Наш молодой друг провёл восемь лет в Южной Африке, вследствие чего ему удалось скопить семь тысяч фунтов. Потерял он их в течение одной ночи в каком-то игорном притоне. Мало того, подписанные им чеки даже превышают эту сумму.

Манфред озадаченно присвистнул.

— Нам следовало бы ещё раз побывать в его квартире.

Домовладелец любезно предоставил друзьям возможность побывать в квартире Эдена. Там Леон обнаружил чековую книжку, которую прихватил с собой.

— Так… Текущий счёт в Лондонском отделении Южно-Африканского банка… На корешках чеков, к сожалению, не проставлены имена получателей… Это случайность или…

Он тщательно отметил в своей записной книжке номера всех десяти чеков.

— Нужно немедленно известить банк о приостановлении платежей по этим чекам. Ведь по закону карточные долги подлежат только добровольной оплате. Нам нужно выиграть время.

В этот же день Леон распорядился, чтобы все посетители, желавшие видеть мистера Эдена, направлялись к нему.

Утром следующего дня явился элегантный молодой человек.

— Могу я видеть мистера Эдена?

— В настоящее время он в отъезде, но я и мой друг уполномочены вести его дела.

Посетитель недоверчиво нахмурился.

— В таком случае объясните мне, почему банк не производит выплат по этим чекам? Вчера мой шеф был в банке и…

— А кто ваш шеф? — вкрадчиво спросил Манфред.

— Мистер Мортимер Берн.

— Где находится его контора?

Молодой человек назвал адрес фирмы, занимающейся различными кредитными операциями. При этом он добавил, что чеки Джона Эдена являются собственностью целого ряда лиц.

— И, тем не менее, все десять чеков попали в контору вашего шефа. Весьма любопытное совпадение! — заметил Леон.

Контора мистера Берна помещалась в неказистом домике на окраине Лондона. Вывеска отсутствовала. Гонзалес саркастически усмехнулся и толкнул скрипучую дверь.

В маленькой приёмной никого не было. За дверью, ведущей в кабинет шефа, слышались неясные голоса.

Гонзалес прислушался.

— Какого дьявола вы явились? Я ведь говорил вам сотню раз, что она приходит по утрам! — кричал кто-то.

— Она не знает меня, — послышался неуверенный ответ.

— Ей достаточно взглянуть на ваши волосы…

Дверь распахнулась, и из кабинета вышел тот самый молодой человек, который вчера приходил на Джермен-стрит. Леон успел заметить в кабинете двух мужчин. Один из них был невысок и тучен, второй, худой и высокий, носил ярко-рыжую шевелюру. Клерк захлопнул дверь.

Через некоторое время Гонзалеса пригласили в кабинет мистера Берна. К своему удивлению, он увидел там лишь одного толстяка. Рыжий исчез.

Толстяк, оказавшийся мистером Берном, был чрезвычайно любезен и улыбчив.

— Когда собирается мистер Эден произвести выплату по чекам?

— Боюсь, никогда.

— Как вас понимать?

— Карточные долги…

— Но ведь чек остаётся чеком, — перебил его мистер Берн. — Какая разница — покрывается ли им карточный долг или оплачивается мешок картофеля?

— Если бы то же самое гласил закон, — вздохнул Леон. — Впрочем, если вы дадите мне письменное подтверждение…

— О, сию минуту!

— Будьте столь любезны.

Но мистер Берн не торопился браться за перо.

Вместо этого он завёл разговор о суде, об адвокатах, о бесхарактерных молодых людях, не считающих нужным платить долги чести… Взглянув на часы, мистер Берн внезапно оборвал беседу.

Выходя, Леон заметил в просвете между шторами ещё одну дверь, через которую, вероятно, выходил рыжий посетитель.

Когда он выходил из подъезда, к дому подкатила элегантная спортивная машина. За рулем сидела молодая женщина редкой красоты. Не удостоив Гонзалеса взглядом, она быстро вошла в подъезд.

Заинтересованный, он решил подождать прекрасную незнакомку. Минут через двадцать она вышла из подъезда, как показалось Леону, в подавленном состоянии.

Гонзалес поспешил в больницу проведать раненого, Джон Эден уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы принять посетителя.

— Скажите мне, где то письмо? Я был настолько безрассуден…

— Письмо уничтожено, — сказал Леон. — А теперь расскажите мне всё… В каком притоне вы ухитрились проиграть свои деньги?

Ему пришлось долго уговаривать Эдена отбросить ложный стыд и поведать все подробности своего ночного приключения.

— Так… Значит, вас туда доставила дама… — задумчиво проговорил он, выслушав невнятную исповедь потерпевшего.

— Но она не имеет никакого отношения ко всему этому, — поспешил заверить его Эден. — она была такой же посетительницей, как и я… Она мне сказала, что тоже проиграла… пятьсот фунтов.

— О, разумеется! — добродушно сказал Леон. — Она блондинка? Большие голубые глаза? Спортивный автомобиль?

Эден вытаращил на него глаза.

— Трёхэтажный дом красного кирпича? Паул-стрит, 106? — жёстко продолжал свой допрос Гонзалес.

— Верно… Но эти люди ни в чём не виноваты! Я сам…

В этот вечер Манфред напрасно ждал Леона к ужину. В половине восьмого пришёл посыльный с письмом, в котором Гонзалес просил выдать подателю сего его смокинг и кое-какие принадлежности туалета. Манфред, нисколько не удивляясь, быстро уложил в саквояж всё требуемое и приготовился к долгому ожиданию своего экстравагантного друга.

В половине третьего ночи на улице послышалась какая-то возня. Манфред бросился к окну, но в это время на пороге показался Леон.

На нём был не смокинг, а тот серый костюм, в котором он выходил утром.

— Ты получил вещи?

— Да. Всё в порядке.

Гонзалес вынул из кармана небольшую дубинку из слоновой кожи. Эти дубинки в Африке именуются «сьямбок» и представляют собой довольно грозное оружие. Манфред посылал эту вещицу Гонзалесу вместе со смокингом.

— Что случилось? — спросил Манфред.

— Какой-то субъект караулил меня у подъезда. Его-то я успокоил, но, боюсь, нам придётся иметь дело со всей шайкой… Они, видимо, решили, что я — сыщик Скотленд-Ярда…

— Неслыханное оскорбление, — пробормотал Манфред.

Леон рассказал о визите к мистеру Берну и об интересном разговоре с раненым.

— Вечером, получив смокинг, ты отправился в Мартоус-клуб…

— Именно так. Наклеив весьма впечатляющие чёрные усы, я познакомился с почтеннейшим мистером Уэлби, представившись удачливым предпринимателем из Аргентины, а тот не замедлил познакомить меня с ошеломительной мисс Мегги Вэнс…

— Ручаюсь, что ты флиртовал с ней!

— Верх проницательности! Естественно! Совершенно случайно у меня в кармане оказалось кольцо с крупным брильянтом, которое я привёз из Южной Америки. На самом деле я купил его днём у одного ювелира за сто двадцать фунтов. Колечко пришлось красавице по руке, она заметно повеселела и тут же предложила поехать к Бинглею…

— На её спортивной машине?

— Естественно. Должен заметить, я там провёл время не без пользы.

Леон вынул из кармана пухлую пачку банкнот.

Манфред расхохотался.

Леон был настоящим виртуозом карточной игры, так что, если бы он когда-либо занялся ремеслом шулера, то мог бы в кратчайший срок стать сказочно богатым.

— Шулерский притон, — заключил он, — причём, грубый, наглый и… не слишком квалифицированный.

Он небрежно бросил на стол банкноты.

— А что касается Мегги Вэнс — она дьявольски красива и столь же опасна.

— Ты полагаешь, что она играет главную роль?

Леон рассказал о рыжеволосом субъекте в кабинете Берна.

— Думаю, они имели в виду именно её, — произнёс он задумчиво, — но это ещё не основание для того, чтобы снять с неё обвинение… Когда игра подходила к концу, я предложил проводить её домой, но она вежливо отклонила эту любезность… Короче, я незаметно поехал следом за её роскошной машиной. Как ты думаешь, где она остановилась? Верно, у дома мистера Берна. Там её ожидал какой-то человек, который принял у неё машину. Потом она вошла в дом, отперев дверь своим ключом.

— О!

— Я решил подождать. И что же? Через четверть часа красавица выпорхнула оттуда в совершенно другом наряде! Я отпустил машину и пошёл за ней. Она живёт на Гувер-стрит, 903.

— Любопытно, — сказал Манфред.

— Я тоже так думаю.

Гонзалес ушёл из дома очень рано. Возвратившись к завтраку, он сообщил следующее:

— Настоящее имя её — Эльза Шоусер. Живёт вместе с парализованным отцом. Раньше они были богаты, теперь ведут жизнь довольно скромную. Отец целыми днями сидит за картами — пытается изобрести особую систему игры. Гостей не принимают. Хозяйка дома уверена, что девушка — артистка… Так вот…

— Мы раскроем эту тайну.

— Придётся.

Мистер Берн обычно проводил вечера у себя дома. Сидя в удобном кресле, он курил ароматную сигару и просматривал свою неизменную «Лондонскую газету».

В одиннадцать к нему вошла экономка, пожилая француженка, давно бывшая у него в услужении, женщина скрытная и угрюмая.

— Всё в порядке? — равнодушно осведомился Берн.

— Я хотела попросить вас, сэр, переговорить с Чарльзом.

Чарльз служил у Берна шофёром и постоянно враждовал с экономкой.

— Он опять что-нибудь натворил? — нахмурился Берн.

— Уходя после ужина, он забыл закрыть за собой дверь чёрного хода. Если бы я не проверила…

— Я поговорю с ним завтра утром, — проворчал Берн. — Вы оставили открытой дверь барышни?

— Да. Ключ в дверях.

— Спокойной ночи.

Мистер Берн снова углубился в газету.

В половине третьего скрипнула входная дверь. Берн вынул из вмурованного в стену сейфа стальную шкатулку, поставил её на стол и снова опустился в кресло.

Послышался легкий стук в дверь.

— Входите, — бросил Берн.

В комнату вошла молодая женщина, одетая просто, но со вкусом. Строгий костюм выгодно подчёркивал её красоту. Мистер Берн с удовлетворением оглядел её.

— Присядьте, мисс Шоусер, — сказал он и потянулся за небольшой сумочкой, которую она держала в руках.

Он вынул из сумки жемчужное ожерелье и неторопливо проверил число жемчужин.

— Я не украла ни одной! — с обидой сказала красавица.

Берн равнодушно пожал плечами. Столь же тщательно он проверил кольца, браслеты и броши, после чего уложил все драгоценности в шкатулку и запер её в сейф.

— Ну, как шла сегодня игра?

Она пожала плечами.

— Я не интересуюсь картами.

Берн рассмеялся.

— А зря! Зря!

— Как я мечтаю о том времени, когда у меня не будет необходимости выслушивать ваши замечания! — произнесла она с горькой усмешкой. — Я вам больше не нужна?

— Задержитесь немного, мисс Шоусер, — повелительно бросил Берн, — В чьём обществе вы провели вечер?

Она мгновение заколебалась.

— В обществе господина, с которым меня вчера познакомил мистер Уэлби.

— А, с южноамериканцем? От него мало пользы. Он ухитрился выиграть вчера у нас четыре тысячи фунтов.

— За вычетом кольца с брильянтом.

— То, которое он вам подарил? Оно стоит не больше ста фунтов, — пожал плечами Берн. — Если угодно, можете оставить его себе.

— Нет, спасибо, — спокойно ответила женщина. — Я не нуждаюсь в подобных подарках.

— Послушайте! — вырвалось у Берна.

Он встал и коснулся её руки.

— Честное слово, Эльза, вы мне нравитесь, и я всегда был вашим другом. Если бы не я, что бы стало с вашим отцом? Его бы ждала виселица!

Она молча высвободила руку.

— Будь вы хоть немного разумней, вам не пришлось бы каждый вечер снимать с себя эти роскошные наряды и драгоценности…

— Я очень устала, мистер Берн…

— Погодите!

Он снова открыл сейф и вынул оттуда тщательно завёрнутый в коричневую бумагу и запечатанный сургучом пакет.

— Здесь находится бриллиантовое колье стоимостью не менее восьми тысяч фунтов. Завтра я сдам его в свой банковский сейф, но если бы вы…

Она покачала головой.

— Вам никогда не приходило в голову, мистер Берн, что я, при желании, могла бы иметь не одно такое колье? Нет, благодарю за внимание, но предложите его кому-нибудь другому. Я же хочу только одного — поскорее освободиться от вас.

— А если мне вздумается задержать вас ещё… на три года? Вам нравится подобная перспектива? Ведь дело вашего отца ещё не закрыто, и он может быть арестован в любой момент. Убийство — это, знаете ли…

— Я сполна расплатилась за грехи своего отца, — с горечью произнесла она. — Как часто я жалею о том, что приняла ваше предложение! Порой мне приходит в голову мысль рассказать отцу обо всём, чтобы он сам решил, следует ли мне и дальше приносить себя в жертву.

Берн настороженно посмотрел на неё.

— Вы не станете делать подобных глупостей… Я пошутил насчёт трёх лет. Отправляйтесь-ка домой, моя дорогая, и хорошенько выспитесь.

Он проводил её до парадной двери и смотрел вслед её стройному силуэту, растворяющемуся в предрассветном тумане.

Вернувшись к себе, он налил стакан виски с содовой и сделал несколько жадных глотков.

— Странный вкус у виски, — поморщился он и грузно свалился на пол.

Из-за портьеры вышел человек. Он склонился над бесчувственным Берном, потом, открыв дверь в коридор, поманил кого-то.

Манфред, войдя в комнату, взглянул на неподвижное тело, потом на недопитый стакан.

— Снотворное, — деловито пояснил Леон. — В преступных кругах эти капли называют «кнок-аутом».

На следующее утро Берн проснулся с отчаянной головной болью.

Он не мог припомнить, когда лёг спать, как раздевался, как надевал пижаму…

Он позвонил и с усилием поднялся с постели. Комната поплыла перед глазами, и он еле удержался на ногах.

— Что со мной было вчера вечером? — спросил он экономку.

Она удивлённо взглянула на него.

— Ничего. Когда я простилась с вами, вы читали газету.

— М-да… Это всё виски, — проворчал он.

Холодный душ и кофе несколько освежили его, но слабость ещё давала о себе знать.

Внезапно его пронзила ужасная мысль: а что, если ему подмешали в виски снотворное…

Он стремглав бросился к сейфу.

Коричневый свёрток лежал на своём месте.

Схватив его, он тут же поехал в банк. Там свёрток был помещён в его личное отделение стальной кладовой. Только тогда мистер Берн смог вздохнуть с облегчением. Теперь все его основные ценности находились под надёжной охраной, и его благополучие не зависело от капризов судьбы!

У себя в конторе он занялся текущими делами.

Вскоре клерк доложил о приходе некоего посетителя.

— Кто это?

— Тот самый господин с Джермен-стрит, который приостановил выплату…

— А! Пусть войдёт!

На пороге кабинета показался Гонзалес.

— Я бы желал переговорить с вами наедине, — сказал он.

Клерк вышел.

— Вы приняли решение по выплате долгов мистера Эдена? — спросил Берн.

— Сначала я бы хотел решить вопрос о долгах мистера Шоусера, — медленно произнёс Леон.

Берн удивлённо воззрился на него.

— Я навестил сегодня утром мистера Шоусера, — продолжал посетитель. — Год назад он пережил глубокое потрясение, после которого у него отнялись ноги…

— Ничего не понимаю… — пробормотал Берн.

— Несчастный находился в полной уверенности, что он убил рыжеволосого крупье, состоящего у вас на службе. Проиграв своё состояние, он, видимо, потерял голову, когда увидел, что ваш крупье забирает его последние деньги.

— Мой крупье! — возмутился Берн. — Что вы хотите этим сказать? У меня нет никаких крупье!

— Он нанёс ему удар по голове, — невозмутимо продолжал Леон. — Утром следующего дня вы явились к мистеру Шоусеру и солгали ему, что ваш крупье мёртв. Вы его шантажировали, уже инвалида… Но вам этого показалось мало. Вы встретились с его красавицей-дочерью и предложили ей работать на вас, чтобы спасти отца от виселицы…

— Забавная сказка…

— Весьма! Вы поместили в газете объявление о смерти некоего Дженкинса. Разве не сказка? Страшная сказка, призванная запугать инвалида и его несчастную дочь!

— Нелепая… ложь!

— Сегодня утром мистер Шоусер узнал, что Дженкинс жив и здоров, содержит в Брайтоне игорный притон, разумеется, ваш филиал… Да, ещё кое-что для вашего сведения: вы никогда больше не увидите мисс Шоусер…

— Ну, это ещё… — начал Берн, но осёкся, наткнувшись на стальной взгляд Гонзалеса.

— Я разорю вас, Берн. До последнего пенса. Потому что на каждом из них — слезы и кровь. Вам не страшно, Берн?

— Перестаньте пугать меня! — проговорил Берн, не глядя в глаза собеседнику. — В этой стране ещё существует закон! А если вы такой смелый — пожалуйста! В банке у меня хранится около двухсот тысяч фунтов, не считая долговых обязательств и прочих ценных бумаг. Что ж, пойдите и разорите меня! Сейф номер шестьдесят пять! Счастливой дороги!

Гонзалес встал, загадочно улыбнулся и молча вышел.

Через два часа Берн был спешно вызван в банк.

— Я не знаю, что случилось с вашим сейфом, мистер Берн, — сказал ему директор. — Один из наших служащих обратил внимание на странный запах в стальной кладовой. Я тут же поспешил туда и увидел, что из замочной скважины вашего сейфа валит дым.

— Почему же вы сразу не вскрыли сейф? — вскричал Берн, доставая дрожащей рукой ключи.

— Потому что у нас не было ключей. Я полагаю, вам это хорошо известно.

Когда мистер Берн открыл сейф, из него вырвалось облако жёлтого дыма с едким запахом, заставившим всех отпрянуть.

От всех ценных бумаг, банкнот и долговых обязательств осталась лишь кучка чёрного пепла.

Рядом лежала пустая бутылка и несколько испачканных брильянтов…

Сыщик, срочно вызванный из Скотленд-Ярда, только покачал головой.

— Похоже на то, что вы по ошибке положили в сейф пакет с сильно действующей кислотой. Наша лаборатория установит, конечно, что это была за кислота…

— Нет! Нет! Это невозможно! Я лично положил туда пакет, в котором было брильянтовое колье…

— А вы уверены в том, что никто не подменил пакет и что вы не положили в сейф вместо колье бутылку с кислотой? Кислота разъела пробку, а затем…

— Нет! Нет! Нет! — тупо повторял мистер Берн, перебирая кучку золы — всё, что осталось от его большого состояния…

Глава 9.

Человек, который не желал говорить

Мистер Томас Пирсон был крупным, толстым и сильным мужчиной с сонными глазами, мохнатыми бровями и резко очерченным подбородком.

Он носил длинные, тщательно подкрученные кверху усы и зелёный в крапинку галстук в сочетания с розовой сорочкой.

На жилете его красовалась массивная золотая цепь, а короткие пальцы были оснащены ослепительными перстнями. Всё это дополнялось модным синим костюмом и ярко-коричневыми башмаками, соответствуя, видимо, представлениям мистера Пирса об истинном типе джентльмена.

Гонзалес приметил его на скачках, но не «истинный тип джентльмена» привлёк его внимание. Спустившись с трибуны, Леон увидел у конюшен мистера Пирсона в обществе двух неказистых человечков, одетых гораздо скромнее их собеседника.

Леон уселся около барьера невдалеке от этой живописной группы, громко обсуждавшей свои какие-то проблемы.

— Я сказал, чтобы вы поехали на ленгфильдские бега, — рявкнул Пирсон, — а вы ослушались.

При этом он чистил ногти маленьким карманным ножичком, целиком уйдя в это светское занятие.

— Я не поеду ни в Ленгфильд, ни в какое иное место! — раздражённо ответил его собеседник, худощавый человек в поношенном костюме.

Леон уловил в его голосе плохо скрываемые нотки страха.

— Ах, вот как, вы не желаете ехать, вы не желаете выполнять мои указания… Жаль, очень жаль…

Мистер Пирсон продолжал сосредоточенно чистить ногти.

— Довольно! Хватит с меня и вас, и всей вашей шайки! Хватит быть у вас рабом! Хватит! Я могу работать и без вас! Надеюсь, вы меня поняли!

— О, конечно! Я всё понимаю. И, тем не менее, желаю, чтобы вы в следующий четверг поехали в Сандоу. Мы встретимся на вокзале.

— И не подумаю! — выкрикнул его собеседник. — Никогда!

— Мразь, — мягко, почти ласково проговорил Пирсон и быстрым движением пырнул ножичком в лицо своего оппонента. Тот испуганно отпрянул назад.

— Непослушный мальчишка, — продолжал мистер Пирсон, снова занявшись своими ногтями. — Если я говорю, что вы поедете в Сандоу, значит это будет именно так.

И он спокойно удалился.

Потерпевший вынул из кармана платок и вытер окровавленное лицо.

По дороге домой Гонзалес подробно анализировал этот, на первый взгляд, банальный эпизод.

— Любопытнейший человек! — рассказывал он Манфреду. — Явные признаки атавизма. В наше время не часто встречаешься с такими примитивными проявлениями жестокости и злобы. Этот Пирсон стоит во главе шайки, выжимающей деньги у букмекеров на скачках. Лицо свидетельствует о том, что у него по женской линии эпилептическая наследственность, готов ручаться! Но — какая хитрая бестия! Представляешь, он ещё ни разу не представал перед судом, хотя причин было более, чем достаточно… Я был бы не прочь побеседовать о нём с милейшим мистером Фейром.

— Этот случай представится уже завтра — мы ужинаем вместе в «Метрополитен».

За ужином Леон затронул интересующую его тему.

— Пирсон? О, этот тип давно уже занимает нас, но, увы, безуспешно. Он дьявольски хитёр при самой дремучей необразованности. Что бы мы ни предпринимали, какие бы ни расставляли ловушки — всё бесполезно! Он, кстати, занимается не только букмекерами. Его связи простираются и за океан. Там, в Америке, есть итальянская организация «Чёрная рука». Они занимаются шантажом и похищением людей. Так вот, у меня есть веские основания предполагать, что это чудовище с ними в одной упряжке.

— О, даже так?

— Вы знакомы с графиней Винчи?

К изумлению Леона, Манфред ответил удовлетворительно.

— Примерно три года назад я повстречался с нею в Риме, — сказал он. — Она вдова графа Антонио Винчи?

— Совершенно верно. У неё есть девятилетний сын, — продолжал мистер Фейр. — Женщина очень богатая, образованная и любезная. Так вот, две недели назад она получила первое угрожающее письмо с чёрным крестом вместо подписи. За ним последовали и другие…

— Требование денег?

— Само собой разумеется! Пирсон держит небольшое бюро в Ноттинг-Хилле. Продажа газет, информация о скачках, получение писем на условный адрес…

— То есть, те, кто не желает получать письма у себя дома, приходят за ними к Пирсону?

Мистер Фейр кивнул.

— Проследить движение этих писем невозможно, разве что обыскивать каждого входящего и выходящего из его лавочки.

— Действительно, всё просто до гениальности, — согласился Гонзалес. — И графиня послала деньги?

— Да. К сожалению, она совершила эту оплошность. Лишь после получения следующего письма она дала знать полиции. Мы послали на указанный адрес разработанный нами ответ, устроили засаду, но… М-да… Иногда мне кажется, что вы читаете мои мысли. Идя сюда, я никак не предполагал, что вы заговорите о Пирсоне… Вы не желали бы навестить графиню?

— С удовольствием! — живо откликнулся Гонзалес.

— Я устрою вам встречу завтра после обеда, сказал мистер Фейр. — Может быть…

— Вот именно! — воскликнул Леон.

Манфред увидел в его глазах огонёк, не суливший ничего хорошего для тех, на кого обращал особое внимание его друг.

Возвращаясь домой, Леон неожиданно проговорил:

— Срочно нужна пустующая вилла с большой ванной комнатой… Ванная комната должна быть очень, очень просторной…

— Зачем? — поинтересовался Манфред.

— Вилла должна быть уединённой…

— Ты затеваешь какое-то ужасное преступление? — серьёзно спросил Манфред.

— Нет, я просто предполагаю, что нам в ближайшем будущем потребуется уединённая вилла с очень просторной ванной комнатой…

На следующий день они встретились с графиней Винчи.

Графиня оказалась высокой, стройной женщиной с прекрасными манерами, лет тридцати с небольшим. Манфред был обворожён, а Гонзалес, напротив, разочарован — графиня показалась ему слишком нормальной, в ней не было и намёка на те отклонения, которые могли бы порадовать глаз антрополога и криминалиста.

Через некоторое время к гостям вышел и её сын, стройный мальчик с большими тёмными глазами. Он казался старше своих девяти лет. Мальчика сопровождала гувернантка, молодая красивая итальянка.

— Я доверяю Беатрисе больше, чем полиции, — сказала графиня, когда мальчик и гувернантка вышли из комнаты. — Её отец был полицейским офицером в Сицилии, и жизнь её всегда была под угрозой.

— Ваш сын совершает длительные прогулки? — спросил Манфред.

— Дважды в день. В сопровождении меня или Беатрисы. Иногда мы обе…

— Какого характера угрозы излагались в письмах? — поинтересовался Гонзалес.

— Я покажу вам одно из них.

Она вынула из ящика письменного стола плотный лист почтовой бумаги. Гонзалес обратил внимание на высокое качество бумаги и на тщательность, с которой были выписаны буквы, напоминающие печатный шрифт.

«Вы перешлёте нам 1 марта, 1 июня, 1 сентября и 1 декабря по тысяче фунтов. Деньги должны быть посланы в банкнотах по следующему адресу: для Х.Фраскати, у Пирсона, 194 Ноттинг-Хилл. Если вы ослушаетесь и не выполните нашего требования, то возможность получить обратно вашего сына обойдётся вам значительно дороже».

Гонзалес посмотрел письмо на свет.

— Так я и предполагал, — сказал он, возвращая письмо. — Личность автора установить почти невозможно…

— Значит, и вы не сможете мне помочь, — произнесла графиня со слезами в голосе.

Она обратилась с этими словами к Манфреду, но Гонзалес поспешил ответить за своего друга:

— Я могу лишь посоветовать вам, графиня, поддерживать с нами связь и немедленно оповестить, если с вашим сыном что-нибудь… произойдёт.

Когда они вышли на улицу, Леон хмуро проговорил:

— Они похитят мальчика, Манфред… Ладно, ты отправляйся домой, а я… я вернусь попозже…

— Куда ты собрался?

— Искать виллу.

— Ты это говоришь серьёзно?

— Как никогда.

Гонзалес вернулся домой в восемь часов. Едва взглянув на Манфреда, он всё понял.

— Уже?

— Час назад мне сообщили по телефону. Потом заезжал мистер Фейр…

— Как это произошло?

— Очень просто. Вскоре после нашего визита гувернантка поехала с мальчиком на прогулку. Они, как обычно, направились в сторону Гемпстеда…

— Маршрут не менялся? Очень плохо… Прости, я перебил тебя…

— Они всегда доезжали до определённого места, а потом поворачивали обратно… И вот, во время этого поворота, к машине подлетел на велосипеде какой-то незнакомец и навёл на шофёра револьвер. В ту же секунду из кустов выскочили ещё две замаскированные фигуры, обезоружили гувернантку и похитили испуганного мальчика. Неподалёку стоял их автомобиль…

— Они успели разглядеть лица нападавших?

Манфред покачал головой.

— Бороды из пакли, автомобильные очки…

— Едем! — бросил Леон.

У графини они застали мистера Фейра, тщетно пытавшегося успокоить потрясённую горем мать.

— Можно взглянуть на письмо? — спросил Леон.

— О каком письма вы говорите?

— О требовании выкупа.

— Пока мы не получали такого письма, — ответил мистер Фейр.

Графиня лежала на кушетке. Лицо ее было мертвенно бледным, глаза закрыты… Две горничные хлопотали возле неё. Услышав голос Манфреда, она с усилием открыла глаза.

— Мальчик мой, дитя моё, — простонала она. — Верните мне моего сына — я готова отдать им всё, что они потребуют, но верните моего сына!

В эту минуту вошёл дворецкий с письмом на подносе. Несчастная женщина вскочила и бросилась к нему… Манфред едва успел подхватить её, снова теряющую сознание.

Мистер Фейр вскрыл конверт и закричал вслух:

«Ваш сын находится в таком месте, которое известно лишь автору этих строк. Помещение заперто и снабжено провиантом на четыре дня. Адрес будет назван после уплаты двадцати пяти тысяч фунтов. В противном случае ему грозит голодная смерть».

— Я должна немедленно послать им эти деньги! — воскликнула потрясённая графиня. — Немедленно! Послушайте… Мой мальчик… мой мальчик…

— Четыре дня, — прошептал Леон. — Отлично!

Только Манфред услышал эти слова.

— Графиня, — заговорил мистер Фейр, — предположим, что вы немедленно пошлёте эти двадцать пять тысяч фунтов. Но где гарантия, что они не потребуют новых сумм, так и не освободив мальчика?

— Да, это была бы напрасная трата денег, — решительно заявил Леон. — Обещаю вам, что не пройдёт и двух дней, как ваш сын будет возвращён целым и невредимым. Возможно, даже раньше этого срока. Всё теперь зависит от того, как поздно лёг вчера спать мистер Томас Пирсон…

Мистер Фейр, забыв о достоинстве начальника Скотленд-Ярда, слушал его, раскрыв рот.

Мистер Томас Пирсон сытно поужинал в своём излюбленном ресторанчике в Сохо, где хозяин накрывал для него отдельный стол и окружал особым вниманием и почётом, что, впрочем, принималось гостем как должное.

Поковыряв в зубах, он расплатился по счёту и лениво двинулся к выходу. На улице он подозвал извозчика. В это мгновение рядом с ним оказались два незнакомца.

— Вы мистер Пирсон?

— Да.

— Инспектор Джетери из Скотленд-Ярда. Вы арестованы по обвинению в похищении молодого графа Винчи.

Пирсон вытаращил глаза. В разное время предпринималось немало попыток познакомить его с внутренним устройством тюрьмы, но все они терпели неудачу.

— Вы, наверное, ошиблись, — улыбнулся мистер Пирсон, — я…

— Следуйте за нами в машину!

Пирсон был слишком опытен в подобного рода делах, чтобы оказывать сопротивление. К тому же он был совершенно уверен в своей безопасности. Весь арест, как он полагал, сведется к формальному посещению полицейского участка.

Один из полицейских совещался с шофёром, потом, как заметил арестованный, вручил ему пятифунтовую банкноту.

«С каких это пор полиция так щедра?» — подумал Пирсон.

Автомобиль стремительно нёсся через Вест-Энд, но, к удивлению Пирсона, не повернул к Скотленд-Ярду, а направился дальше, через Вестминстерский мост.

— Куда вы меня везёте?

Он тут же почувствовал подбородком ствол револьвера.

— Не разговаривать!

Когда они проезжали мимо очередного фонаря, Пирсон с ужасом обнаружил, что лица полицейских покрыты светлой вуалью с прорезями для глаз.

Автомобиль миновал Нью-Кросс и Блекхет-Хилл. Пирсон узнал эти места — здесь проводилась не одна удачная операция…

На Хейт-Роуд они свернули в сторону, миновали садовые ворота и остановились у подъезда какого-то мрачного дома.

— Прежде чем вы ступите на землю, — обратился к Пирсону обладатель револьвера, — я хочу вас предупредить. Если вы вздумаете кричать, я всажу вам пулю в живот, и вам придётся мучиться не менее трёх дней, прежде чем вы попадёте в ад. Надеюсь, вам знаком кольт сорок пятого калибра и возможности его свинцовых пуль с круглым наконечником.

Пирсон молча покинул автомобиль и поднялся в холодный вестибюль.

Один из его спутников включил свет и тщательно запер за собой входную дверь. Потом они поднялись на второй этаж.

— Вот ваша новая квартира, — самодовольно сказал Леон, вводя пленника в просторную ванную комнату.

Да, Гонзалес нашёл именно то, что искал!

Ванная комната была непомерно велика. Кроме ванны, скорее похожей на бассейн, там стояла довольно удобная кровать с накрахмаленным до синевы бельём.

В огромной ванне стоял дубовый табурет, а к одному из кранов была приделана резиновая кишка.

Окна были завешены одеялами.

Манфред по достоинству оценил усилия Гонзалеса.

— Вытяните руки! — приказал Леон.

На запястьях пленника защелкнулись наручники.

— Сядьте на постель! Я хочу, чтобы вы убедились в том, как на ней мягко спится.

— Вы с ума сошли! — вскричал внезапно вознегодовавший Пирсон. — И снимите с лица эту поганую тряпку! Я хочу видеть вас!

— А вот это напрасно, — мягко возразил Леон. — Ведь если вы увидите моё лицо, то сможете впоследствии опознать. Следовательно, я буду вынужден…

С этими словами он вынул из кармана огромный револьвер. Услышав мягкий щелчок взводимого курка, Пирсон мгновенно повиновался.

Леон разул его и засучил штанины.

— Зачем? — пролепетал Пирсон.

— Сесть! — приказал Леон, указывая на табурет, стоящий в ванне.

— Но…

— Не заставляйте меня повторять дважды!

Пирсон сел.

— Вам удобно?

Пирсон не удостоил его ответом.

— Вы напрасно сердитесь, — добродушно заметил Леон. — Как вам постель? Не правда ли, она выглядит довольно заманчиво?

Пирсон продолжал молчать. Гонзалес похлопал его по плечу.

— Так-то, дружок. А теперь вы мне скажете, где находится Филипп Винчи?

— А! Вот зачем вы устроили этот спектакль? — ухмыльнулся Пирсон. — Вам долго придётся спрашивать меня об этом!

И, опустив глаза на свои босые ноги, он добавил:

— Я вообще не знаю такого.

— Где он?

— Неужели вы воображаете, что если бы я знал это…

— Понятно, — оборвал его Леон. — Придется немного подождать, — думаю, часов… тридцать шесть… Джордж, я попрошу тебя первым встать на дежурство.

Крепко привязав Пирсона к табурету, он лег в кровать и мгновенно уснул, как, впрочем, и все великие полководцы.

Пирсон удивлённо переводил взгляд со спящего Леона на сидящего в кресле второго похитителя. Тот невозмутимо читал книгу.

— И надолго всё это?

— День-два, — спокойно ответил Манфред. — Вам скучно? Могу предложить книгу.

Пирсон промолчал. Он ожидал насилия, но похитители вели себя довольно мирно. Понятно, они ждут, что он заговорит. Зря! Он не заговорит. Им долго, ох как долго придётся… Пирсон почувствовал, что глаза его слипаются, а голова опускается на грудь.

— Не спать!

Пирсон испуганно вздрогнул.

— Спать нельзя!

— Это почему же? — проворчал он. — Я хочу спать, значит я буду спать!

Он снова задремал, но снова вздрогнул и попытался подобрать ноги: Манфред направил на них струю ледяной воды.

Через час усталость взяла своё.

И снова струя ледяной воды привела его в сознание.

Манфред взял полотенце и заботливо вытер ему ноги.

К шести часам утра Пирсон сидел на своём табурете, уставив в одну точку воспаленные глаза.

Гонзалес сменил на посту Манфреда.

Приступ дремоты — струя воды.

Приступ — вода, вода, вода…

— Дайте мне спать, — прорычал пленник.

— Где Филипп Винчи?

— Негодяй, вы пытаете меня!

— О, это ничуть не хуже того, что вы сделали с мальчуганом, оставив ему пищи всего на четыре дня. И это не хуже чем вспарывать лицо собеседника перочинным ножом, поверьте!

— Я не знаю, я ничего не знаю!

— Дело ваше, — пожал плечами Леон.

Он вышел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой дымящегося кофе и кексом. Задремавший Пирсон снова был разбужен холодной водой.

— Дайте мне спать, — взмолился он. — Я вам дам всё, что пожелаете, только дайте мне спать…

— Вот, пожалуйста, перед вами прекрасная пуховая постель. Скажите, где находится…

— Никогда! Вы никогда не узнаете этого!

— А вы не будете спать.

В таких разговорах прошёл весь день.

В семь часов вечера Пирсон назвал какой-то адрес.

Манфред тут же уехал.

— А теперь позвольте мне заснуть…

— Придётся подождать возвращение моего друга.

В девять часов Манфред вернулся, освободив бедного мальчугана из ужасного погреба в Ноттинг-Хилле и передав его в руки обезумевшей от горя матери.

Они извлекли из ванны полумёртвого Пирсона и сняли с него наручники.

— До того, как вы ляжете спать, вам придётся подписать этот документ.

Пирсон подписал, не читая, бумагу, свалился на кровать и заснул мёртвым сном.

Не проснулся он и тогда, когда над ним склонился полицейский инспектор из Скотленд-Ярда.

Он не воспринимал ни слов полицейского, ни смысла оглашённого в полицейском управлении его же собственного признания, ни тюремной камеры, куда его вскоре доставили.

Он испытывал лишь одно желание — спать, спать, спать…

— Странный случай, — сказал начальник тюрьмы врачу. — Он подозрительно долго спит.

— Может быть, его поставить под душ?

Глава 10.

Человек, которого оправдал суд

— Ты никогда не задумывался над тем, что большинство убийц, — люди довольно религиозные? — задумчиво проговорил Гонзалес, отрываясь от книги.

— Ты хочешь сказать, что они верят в божественное предназначение? — иронически бросил Манфред.

Леон кивнул.

— Наукой установлено, что определенная категория преступников чаще всего действует в состоянии религиозно-экстатического возбуждения…

Манфред отбросил газету и внимательно посмотрел на друга.

— Ты о докторе Твендене?

— Именно.

— Думаешь, о нём стоит подумать всерьёз?

— Непременно.

Процесс доктора Твендена был одной из самых громких лондонских сенсаций. Доктору было тридцать с лишним, а его жене всего семнадцать. Поговаривали, что он женился на ней ради денег — она получала ежегодное содержание в размере двух тысяч фунтов, которое должно было ей выплачиваться пожизненно. За три месяца до трагедии она получила в наследство от своего брата, погибшего в Южной Африке, шестьдесят три тысячи фунтов.

Отношения между супругами оставляли желать лучшего. Ссоры возникали на почве её нежелания оплачивать его многочисленные долги. Унаследовав состояние брата, она составила завещание, по которому её муж должен был получить после её смерти лишь двенадцать тысяч фунтов, а остальная часть денег предназначалась двоюродной сестре, овдовевшей несколько лет назад.

Нотариус, заготовив текст завещания, послал его по почте. Она должна была ознакомиться с ним и внести, при необходимости, нужные поправки. Письмо было доставлено точно по адресу, но не попало в руки той, кому оно было предназначено. Почтальон утверждал, что доставил письмо ровно в восемь часов вечера в субботу. Именно в этот день доктора вызвали к больной, которую укусила змея, и он возвратился домой довольно поздно. Поужинав со своей женой, он ушёл в лабораторию исследовать ядовитые железы змей.

Утром следующего дня миссис Твенден заболела. Все симптомы указывали на заражение крови.

На рассвете следующего дня она умерла.

Вскрытие обнаружило следы укола на руке, а также признаки отравления змеиным укусом.

В пользу доктора говорило то, что в его шприцах не было обнаружено следов яда. След от укола объясняется тем, что доктор дважды в неделю делал жене впрыскивания от ревматических болей. Впрыскивания были прописаны другим врачом, предложившим для лечения новый, недавно открытый препарат, и назначившим уколы дважды в неделю — по средам а субботам.

Суд оправдал Твендена.

Мало того, процесс принёс ему популярность, которой могли бы позавидовать выдающиеся актёры и политики. Восторженная публика после вынесения оправдательного приговора устроила ему овацию и вынесла на руках из зала суда.

Особую симпатию публики вызвал тот факт, что доктор отказался от услуг адвокатов и сам вёл защиту:

— Вне зависимости от исхода процесса, следуя лишь велению Господа нашего, я клянусь не воспользоваться даже пенсом из состояния моей жены! Эти деньги пойдут исключительно на богоугодные цели! Они принадлежат бедным, дабы поддержать их бренную плоть, дабы выполнить предначертания Господни… Сам же я покину Англию и уеду в дальние страны, где на чужбине буду молиться за упокой души моей безвременно угасшей…

Речь обвиняемого оборвалась — он заплакал.

— В дальние страны, значит, — проговорил Манфред, вспоминая материалы процесса. — Имея шестьдесят три тысячи фунтов, можно недурно жить и в дальних странах…

Леон улыбнулся.

— Какой ты, однако, циник, Джордж! Разве ты не знаешь, что все бедняки Девоншира дни и ночи ломают голову над тем, как бы им получше распорядиться деньгами покойной?

Манфред в сердцах швырнул окурок в камин.

— Где он живёт?

— В Ньютон Эббет.

— Надо собрать доказательства.

— И после этого, — сказал Леон, — мы приступим к исполнению поистине грандиозного плана!

Начальник Скотленд-Ярда охотно дал Гонзалесу рекомендательное письмо к директору Бекстерской тюрьмы.

— Но почему вас заинтересовала именно эта тюрьма? — спросил мистер Фейр. — Она ведь мало чем отличается от лондонских.

— Насколько я знаю, там содержатся несколько лиц, представляющих исключительный интерес для антрополога.

— Что ж, вам виднее, — произнёс мистер Фейр, вручая Леону письмо.

Приехав в Бекстер, Леон тут же отправился в тюрьму, а Манфред остался ждать его на вокзале.

Через полтора часа Гонзалес вернулся, и друзья сели в поезд, который направлялся в Ньютон Эббет.

— Я очень доволен визитом, — сказал Леон. — Изумительная тюрьма. Приятная, уютная и… удобная.

— То есть, туда удобно проникнуть или оттуда исчезнуть?

— И то, и другое… — Манфред вдруг обратил внимание на то, что Леон время от времени внимательно рассматривает свою левую руку, затянутую в серую шёлковую перчатку.

— С каких пор ты стал носить шёлковые перчатки? Специально для посещения тюрьмы?

— Вот именно, — серьёзно сказал Леон. — Под перчаткой находится металлическая пластина, а на ней — слой пластилина.

— Понятно.

— Во время весьма поучительной экскурсии по коридорам тюрьмы директор продемонстрировал мне свой личный ключ, открывающий все тюремные замки, а я, рассматривая его, сумел сделать оттиск! Смотри!

Он разрезал перчатку и показал чёткий оттиск ключа.

— Ловко! — похвалил Манфред. — Правда, есть одно «но»…

— О чём ты?

— Ключ действительно универсален, но только для внутренних помещений, а вот что касается входных ворот…

Леон погрузился в глубокое раздумье и не выходил из него до конца пути.

В Ньютон Эббет они сняли квартиру неподалёку от дома доктора Твендена. Хозяйка дома, приветливая краснощёкая женщина, предоставила в их распоряжение столовую и две спальни.

— Скажите, кто живёт рядом с вашим садом? — обратился к ней Леон. — Уж не тот ли самый доктор, который прославился благодаря судебному процессу? — добавил он совершенно невинно.

— Он самый! — торжественно подтвердила хозяйка.

— Вы полагаете, что он невиновен?

Хозяйка не ожидала подобного вопроса.

— Есть разные мнения, — уклончиво ответила она. — Он скоро уезжает…

— Я слышал об этом. Он собирается раздать бедным всё состояние покойной жены. В газетах писали… Бедняки могут радоваться.

Хозяйка поджала губы.

— Надеюсь…

— Я вижу, вы не очень верите в это, — заметил Манфред.

— Во всяком случае он ничего не предпринял в этом направлении, — осторожно произнесла она. — Вчера его навестил викарий и спросил, не могут ли рассчитывать наши бедняки хотя бы на малую толику от этого богатства. Доктор сказал, что подумает об этом и послал ему чек на пятьдесят фунтов.

— М-да, не очень-то крупная сумма, — заметил Манфред. — А откуда вам известно, что он уезжает?

— Его чемоданы уложены, слуг своих он уволил… Бедная женщина! Не много же ей выпало радостей в жизни…

Хозяйка, по-видимому, имела в виду покойную жену доктора. Но это уже было известно и раньше.

— Я хотел бы при случае познакомиться с ним, — сказал Леон.

Хозяйка покачала головой.

— Он никого не принимает, даже пациентов.

Экономка доложила доктору о прибытии репортёра из Лондона. Тот поморщился, но кивнул вполне утвердительно.

Леона провели в кабинет. По царившему там беспорядку он сделал вывод, что доктор собирается покинуть свой дом в кратчайшее время.

— Прошу вас, — сказал доктор. — Что вам угодно узнать от меня?

Правильные черты лица, небольшие усы и бакенбарды.

«Не люблю я таких светлых голубых глаз, — подумал Леон. — И от усов я тоже не в восторге».

— Меня направила редакция, чтобы выяснить, каким именно благотворительным учреждениями вы собираетесь передать состояние вашей покойной супруги, — изрёк Гонзалес с прямотой, присущей репортёрам.

Доктор недовольно поморщился.

— Я полагаю, что мне могли бы предоставить несколько больше времени на решение этого важного вопроса. Я собираюсь совершить длительное морское путешествие, в ходе которого я буду иметь возможность всесторонне обдумать эту проблему…

— А если вы не вернётесь больше в Англию? — безжалостно прервал его Леон. — Ведь никто не застрахован от несчастий… Может же пароход неожиданно пойти ко дну! Что будет тогда?

— Я врач, а не прорицатель, — сухо бросил доктор. — И больше не склонен беседовать на эту тему… Я получил множество писем с выражением искреннего сочувствия, но попадаются и такие, в которых меня осыпают оскорблениями, а в одном из них даже высказывалось сожаление, что организация Четырёх Справедливых перестала существовать… Видите, мне даже угрожают расправой какой-то грязной банды!

Леон улыбнулся совершенно лучезарно.

— Быть может, вы предпочли бы перенести нашу беседу на более позднее время, когда вы будете посвободнее?

— О, нет! Это невозможно! Сегодня вечером меня чествуют друзья!

— Где состоится банкет? Вы разрешите написать об этом небольшое сообщение?

— Банкет состоится в «Лайон-Отеле». Можете упомянуть, что председательствовать будет сэр Джон Марден, а в числе присутствующих — лорд Троусборо. Если угодно, я вам дам список гостей.

Получив список гостей и почтительно попрощавшись с доктором, Леон удалился.

Вечером он внимательно наблюдал за домом своего подопечного. Он видел доктора, облачённого во фрак, лёгкой походкой направляющегося к автомобилю. Он видел экономку, четверть часа спустя входящую в автобус…

После ужина Леон невзначай спросил у хозяйки:

— У доктора большой штат прислуги?

— Он всех уволил. Только экономка, да и та работает только до завтрашнего дня…

Предоставив своему другу занимать хозяйку, Гонзалес вышел в сад.

Он перелез через забор и подошел к дому доктора. Дверь, как и следовало ожидать, была заперта, но одно из окон было лишь притворено.

Леон прошел в кабинет. В письменном столе не было потайных отделений, а большинство бумаг превратилось в груду пепла за решеткой камина. В лаборатории также не удалось обнаружить ничего интересного, как и в карманах многочисленных костюмов, висевших в гардеробной.

— Боюсь, что мне не понадобится ключ от Бекстерской тюрьмы, — вздохнул Леон и опустился вниз.

Неожиданно ему попался на глаза большой ящик для писем с продолговатым отверстием на крышке, наглухо прибитой к дощатым стенкам. Ящик, производивший впечатление самодельного, открывался снизу. Леон с усилием просунул руку внутрь неказистого сооружения, пошарил в пыльной утробе и вдруг нащупал нечто, оказавшееся небольшим пакетом. Видимо, когда его опускали в ящик, он зацепился за гвоздь и поэтому не был обнаружен ни хозяином, дома, ни представителями следствия во время подготовки процесса.

Гонзалес осторожно стер пыль с пакета — на нем оказалась печать института Пастера.

Он отсутствовал около двух часов, и Манфред уже начал беспокоиться.

— Что-нибудь удалось обнаружить?

— Смотри.

— Пастеровский институт? Он оттуда получал сыворотку, которую впрыскивал больной. Об этом сообщалось в газетах во время процесса…

— Он впрыскивал ей этот препарат дважды в неделю. Во время следствия было установлено, что в среду укола не было. Я еще тогда обратил внимание на то, что никто не потрудился выяснить это обстоятельство.

Манфред разорвал пакет и вынул из него письмо следующего содержания:

«Милостивый государь,

получив Вашу телеграмму, срочно высылаем Вам препарат N 47, который Вы запрашивали, так как у Вас иссяк его запас. Приносим извинение за задержку, произошедшую по недосмотру служащего».

— «Так как у Вас иссяк его запас», — повторил Леон и взглянул на дату отправки. — Так… Париж, четырнадцатое сентября… Пакет, следовательно, был доставлен в Ньютон Эббет шестнадцатого числа. Последнее впрыскивание было сделано пятнадцатого, в субботу…

Манфред кивнул.

— Когда пакет прибыл, жена его уже умерла.

Он внимательно осмотрел нераспечатанную ампулу.

— Почему он не сделал впрыскивания в среду? — проговорил Леон. — Потому что у него не было препарата… А в воскресенье почтальон постучал в дверь, ему никто не открыл, и тогда он опустил сверток в щель ящика. Там он случайно зацепился за гвоздь… Все ясно… Пора заняться изготовлением ключа.

Рано утром Манфред куда-то ушел и возвратился лишь после обеда.

— Где мой друг? — спросил он у хозяйки.

Та загадочно улыбнулась.

— В прачечной.

— Что он там делает?

— Мастерит себе радио. Он очень прилежно взялся за это дело, весь день не выпускает из рук напильника…

— Ему не следует мешать во время работы, — серьезно заметил Манфред, поняв, что хозяйка не очень сведуща в радиотехнике.

— О, разумеется, сэр!

Манфред вошел в прачечную.

Ключ был уже почти готов.

— Он уезжает сегодня вечером, — сказал Манфред. — Поездом в Плимут, а там сядет на пароход.

— В Америку?

— Да. Он рассказал целому ряду лиц, что уезжает завтра утром, но исчезнуть собирается сегодня вечером. Я был на почтамте, когда он отправлял телеграмму. В его бумажнике оказался билет на пароход «Роттердам», который отплывает завтра на рассвете.

— Ты…

— Нет, бумажник случайно раскрылся, когда он подавал бланк в окошечко. Как ты мог подумать…

— Великолепно! — Леон потер руки. — Как и большинство преступников, Твенден допустил оплошность! В первом завещании покойной, которое имеет законную силу, записано, что сестра ее должна получить в наследство две тысячи фунтов… На днях Твенден вступил в право наследования и получил все эти деньги. Ведь ему предписывалось лично передать эти две тысячи вдове. Я подробно изучал этот документ, там все оговорено. Так вот, жадный негодяй, конечно же, «забыл» отдать эти деньги. Следовательно, он их присвоил! Дело теперь за полицией. Немедленно свяжись с ее сестрой!

— Слишком жалкая месть за его злодеяние, — разочарованно бросил Манфред.

— О, это только начало!

В половине десятого доктор, подняв воротник пальто и низко надвинув на глаза шляпу, прибыл на вокзал.

К нему подошел полицейский сержант, знавший его в лицо, и, положив руку на плечо, сказал:

— Следуйте за мной, доктор.

— Почему, сержант?

— У меня есть ордер на ваш арест.

В полицейском управлении доктору сообщили о причинах его задержания.

— Я готов уплатить немедленно эти деньги! — вскричал он. — Но мне нужно уехать! Утром отплывает мой пароход!

— Вот поэтому-то мы и задержали вас, — добродушно заметил дежурный.

Ночь доктор провел в камере.

Утром его препроводили в суд.

— При вас найдена большая сумма денег — из этого следует, что вы собирались навсегда покинуть страну, — резюмировал судья происшедший инцидент. — Вы закрыли все свои счета в банках. Между тем на вас лежало обязательство выплатить две тысячи фунтов сестре вашей покойной супруги, от чего вы уклонились. Поэтому мне приходится признать ваш арест правомочным и возбудить дело о незаконном присвоении денег.

— Но я готов внести залог…

— Мера пресечения остается прежней — содержание под стражей, — закончил судья.

После обеда доктор Твенден был доставлен в Бекстерскую тюрьму.

В тот же день директор тюрьмы получил телеграмму из Лондона:

Телеграмма была подписана главным тюремным управлением.

Тюремная машина вышла точно к прибытию вечернего поезда, но упомянутых в телеграмме преступников не оказалось. Следующий поезд из Лондона должен был прибыть лишь в четыре часа утра.

— Они, видимо, опоздали на поезд, — решил старший охранник. — Придется ехать сюда к четырем утра, дьявол!

В ожидании выезда к следующему поезду машину оставили во внутреннем дворе тюрьмы. Шофер и стража удалились.

Пока все шло в соответствии с планом Гонзалеса.

Ночью поднялся сильный ветер. Он налетел с юго-востока, из Дортмура, сотрясая ставни и черепицу на крышах домов.

Во внутреннем дворе тюрьмы раздался легкий шорох — это скрипнула дверь специального автомобиля…

Леон вылез из машины и осторожно прокрался к небольшому строению в углу двора. Отперев дверь своим ключом, он очутился в помещении, где фотографировали преступников. Из этой комнаты он проник в коридор, а оттуда в главный корпус тюрьмы. Во время своего недавнего посещения этого заведения он хорошо запомнил его внутреннее расположение и теперь отлично ориентировался в его многочисленных коридорах и переходах…

Наконец он нашел то, что искал.

Ключ мягко провернулся в замке камеры.

Доктор Твенден посмотрел на него сонным взглядом.

— Встаньте, — приказал Гонзалес.

Доктор спросонья повиновался.

Леон надел на него наручники и повел за собой. Прежде чем доктор успел сообразить, что, собственно, происходит, они уже вошли в маленькое строение. Быстрым движением Леон заткнул доктору рот шелковым платком.

— Вы слышите меня?

Доктор кивнул.

— Чувствуете укол? — спросил Гонзалес, вонзая ему в руку иглу шприца. Доктор тщетно пытался выдернуть руку.

— Вы убили ни в чем не повинную женщину, но вам удалось избежать кары закона. Пару дней назад вы презрительно отозвались о Четырех Справедливых. Я — один из них. От закона можно ускользнуть, от нас — никогда. Вы меня поняли?

Доктор медленно кивнул и поднял на Леона невидящие глаза.

Тот разжал руку.

Тело убийцы распростерлось на полу.

Леон перекинул через перекладину под потолком веревку…

Утром глазам тюремной стражи представилось странное и, вместе с тем, страшное зрелище. С перекладины на туго натянутой веревке висело неподвижное тело.

Доктору Твендену удалось ускользнуть от руки правосудия, но другой, справедливый суд свершился.