Глава 1. Полисмен, увлекающийся поэзией

День, когда мистера Ридера причислили к канцелярии прокурора, явился решающим днем в жизни мистера Лембтона Грина, управляющего лондонским отделением Шотландского банка.

Отделение Шотландского банка, находящееся в ведении мистера Грина, помещалось на углу Пелль-стрит и Файрлинг-авеню. Банк занимал довольно просторное здание и, в отличие от остальных отделений банка в пригородах, занимал весь корпус. У банка была обширная клиентура, и три крупнейших промышленных предприятия с множеством служащих хранили в этом отделении суммы, предназначавшиеся для выплаты жалованья многочисленному персоналу.

Однако этими фирмами список клиентов банка далеко не исчерпывался.

По средам, в день выплаты жалованья в промышленных предприятиях, в банк прибывали крупные суммы наличных денег, сдававшиеся на хранение в стальную камеру банка. Камера эта помещалась как раз под кабинетом мистера Грина, этажом ниже, в нее вела окованная металлом дверь. Эта дверь видна была с улицы, что облегчало наблюдение за ней. Над дверью находилась лампа с сильным рефлектором, освещавшая ее ослепительным светом. Кроме того, у двери находился на страже ночной сторож, отставной солдат Артур Маллинг.

Банк вступил в соглашение с местным отделением полиции, которое обязалось поручить одному из постовых полицейских регулярно во время обхода наблюдать за банком. Благодаря этому, банк каждые сорок минут оказывался под надзором полисмена, в обязанности которого было вменено проверять, все ли в порядке, и обмениваться сигналами со сторожем.

В ночь на семнадцатое октября полисмен Бернет, по обыкновению, остановился у двери банка и заглянул внутрь здания. Первое, что бросилось ему в глаза, — лампа, горевшая над входом в стальную комнату, погасла.

Ночного сторожа не было видно поблизости, и полисмен, встревоженный всем этим, поспешил к ближайшему окну и, к ужасу своему, увидел, что оно отворено. Он влез через окно в банк и окликнул Маллинга. Никакого ответа. Он уловил чуть заметный сладковатый запах, происхождение которого ему было непонятно. Помещение кассира было пусто. Он заглянул в кабинет директора. В кабинете горел свет; переступив порог, полицейский увидел распростертую на полу фигуру. То был ночной сторож! Руки его были связаны, а ноги туго стянуты ремнем.

Нашлось объяснение и приторно-сладкому запаху. Над головою сторожа висела жестяная кружка, в дне которой был проделан ряд отверстий. Через эти отверстия на сторожа капала какая-то жидкость; она попадала на плотный слой ваты, которым было прикрыто лицо Маллинга.

Бернет, успевший побывать на войне, сразу сообразил, что это был хлороформ. Он поспешил оттащить бесчувственного сторожа в сторону, развязал ремни и, сорвав с лица его вату, поднял тревогу. Все его попытки привести Маллинга в чувство оказались тщетными.

Через несколько минут на место происшествия прибыла полиция, а с нею вместе и полицейский врач, к счастливой случайности оказавшийся в момент тревоги в участке.

Но и его попытки спасти жизнь несчастного сторожа оказались тщетными.

— По-видимому, он был мертв уже к моменту моего прихода, — пояснил полисмен. — Хотел бы я знать, что означает этот шрам на правой руке?

И он разжал скрюченную руку сторожа, обнаружив на ней с полдюжины мелких царапин.

Эти ранения должны были быть нанесены недавно, потому что кровь возле них была еще совсем свежей.

Бернет был немедленно же послан к мистеру Грину, жившему на Файрлинг-авеню, — он жил в одном из этих маленьких домиков-особняков, так хорошо знакомых каждому лондонцу. Приближаясь к дому, полисмен заметил, что окна дома освещены, и едва он постучал, как дверь отворилась, и мистер Лембтон Грин предстал перед полисменом.

Мистер Лембтон Грин был совершенно одет, и, как показалось полисмену, очень взволнован. Бернет заметил, что в передней лежали наготове чемодан, дорожный плед и зонтик.

Мертвенно-бледный директор безмолвно выслушал сообщение полисмена и затем пролепетал:

— Ограблен банк? Это невозможно! Это ужасно…— прохрипел он.

Он с трудом держался на ногах, и Бернету пришлось поддержать его.

— Я… я хотел уехать, — бессвязно прошептал он, сопровождая полисмена и направляясь с ним в банк. — Я отказался от своего поста… Я написал дирекции письмо, в котором изложил все причины…

Пробравшись сквозь толпу любопытных, Грин прошел к себе в кабинет и отпер ящик письменного стола.

— Их нет! — дико вскричал он. — Я их оставил в ящике… Мои письма и ключи…

Покачнувшись, директор упал без чувств. Придя в себя, Грин увидел, что находится в арестном помещении при полицейском участке. Днем его вызвали к начальнику полиции, и, словно во сне, он выслушал обвинение. Его, Лембтона Грина, обвиняли в убийстве Артура Маллинга и в похищении 100000 фунтов!

Как-то утром, несколько дней спустя, мистер Джон Ридер, недовольный своим перемещением, покинул уютный свой кабинет и перебрался в неуютное помещение прокуратуры в верхнем этаже Дворца Правосудия. Он согласился на это перемещение лишь при условии, что будет поддерживать телефонную связь со своим прежним кабинетом.

Он не выставил этого требования, да и вообще он никогда ничего не требовал. Он попросил об этом нерешительно, словно прося снисхождения. Одной из особенностей мистера Ридера была внешняя беспомощность, порой вызывавшая в людях сочувствие, смешанное с жалостью.

Прокурор, к которому был прикомандирован мистер Ридер, не раз ловил себя на мысли о том, что сомнительно, насколько этот новый помощник окажется подходящей заменой инспектору Холфорду.

Мистер Ридер был весьма хилым, пожилым человеком. Ему было за пятьдесят, волосы его были пепельно-серого цвета, и он носил небольшие баки, отвлекавшие внимание от его крупных, несколько оттопыренных ушей.

Мистер Ридер носил пенсне; оно сидело у него на самом кончике носа, и никто не мог похвастать тем, что ему довелось видеть, как мистер Ридер смотрит сквозь стекла пенсне. Обыкновенно, когда Ридеру требовалось разглядеть что-либо, он снимал их.

Носил Ридер старомодный, наглухо, на все пуговицы, застегнутый сюртук, плохо гармонировавший со шляпой. Обувь Ридер предпочитал носить номером побольше, с широкими носками, а галстук, не затруднявший владельца необходимостью вывязывать его, был снабжен пряжкой, застегивавшейся сзади.

Элегантнее всего из принадлежностей туалета Ридера был его зонтик, который можно было издали принять за тросточку: настолько туго был он стянут тесемкой. Вне зависимости от состояния погоды — и в солнечный день и в ненастье, — он болтался в закрытом виде на руке у мистера Ридера.

Инспектор Холфорд, получивший назначение на другую должность, встретился с ним, чтобы ввести в курс дела.

— Очень рад познакомиться с вами, — сказал он, обращаясь к мистеру Ридеру. — Мне не приходилось ранее встречаться с вами, но я много слышал о вас. Ведь вы, главным образом, работали до сих пор для банка Англии?

Мистер Ридер прошептал, что действительно имел честь обслуживать это учреждение, и тяжело вздохнул, словно сожалея о том, что ему пришлось проститься с прежней своей работой.

Холфорд глядел на него, и во взоре его сквозило сомнение.

— Видите ли, — сказал он смущенно, — здесь вам предстоит работа совсем иного свойства. Но если вы на самом деле, как мне говорили, один из наиболее осведомленных людей Лондона, то вы войдете в курс дела без особого труда. Нам еще никогда не приходилось приглашать любителя… Прошу прощения, я хотел сказать, частного сыщика, и поэтому мы, конечно…

— Я отлично понимаю, что вы хотите сказать, — проворчал Ридер, оставляя свой зонтик.

— Мне известно, что вы рассчитывали на то, что эту должность займет мистер Болонель. Он также был не прочь занять ее, да и его супруга желала этого, — впрочем, особенно огорчаться им не следует. У нее ведь имеются и иные интересы: она является участницей ночного клуба в Вест-Энде.

Холфорд застыл в удивлении.

То, о чем сообщал Ридер, доходило уже до Скотленд-Ярда в виде неясного, ничем не подтвержденного слуха.

— Черт побери, как вам удалось выяснить это? — воскликнул он наконец.

Мистер Ридер самодовольно улыбнулся.

— Такова уж наша жизнь: слышишь тут и там кое-что новенькое, а затем все и всплывает наружу, — сказал он, мягко улыбаясь. — Видите ли, я всюду подозреваю что-либо дурное. По-видимому, у меня у самого преступные наклонности.

Холфорд глубоко вздохнул.

— Впрочем, дело, которым вам предстоит заняться, особых трудностей не представляет. Грин — бывший каторжник. Во время войны ему удалось получить должность в банке, постепенно он выдвинулся, и ему предоставили самостоятельное отделение. В свое время ему пришлось просидеть в тюрьме семь лет — он был осужден за подделку банкнот.

— Похищение и подделка, — проворчал Ридер. — Я… боюсь, что выступал главным свидетелем против него. Да, да… он попал в лапы кредиторов… Все это очень нелепо… И глупее всего то, что он не хочет сознаваться!

И Ридер тяжело вздохнул.

— Бедняга! Эта история может ему стоить головы, И из-за этого одного следовало бы простить ему его прежние прегрешения.

Инспектор удивленно поглядел на своего нового коллегу.

— Бедняга?! Я никак не могу предположить, что вы выразите ему столько сочувствия. Он ухитрился присвоить сто тысяч фунтов и вздумал дурачить полицию совершенно нелепым объяснением. Если вам угодно, то ознакомьтесь с собранным нами материалом. Шрамы на руке Маллинга действительно очень замечательны, тем более, что нам удалось обнаружить такие же шрамы и на другой руке. Но они не настолько глубоки, чтобы можно было поверить в то, что произошла борьба. А что касается сказки, которую нам вздумал рассказывать Грин…

Ридер озабоченно покачал головой.

— Да, история, которую он нам рассказал, была не особенно складна, — и в голосе его прозвучало сожаление. — Насколько мне помнится, он рассказал примерно следующее: ему пришлось повстречаться с человеком, с которым вместе он отбывал тюремное заключение. Этот человек узнал его и стал шантажировать. Он потребовал, чтобы Грин заплатил… или исчез. Грин предпочел остаться честным человеком и в письме к директорам изложил причины, вынуждавшие его искать спасения в бегстве. Это письмо вместе с ключами от кладовой он положил в ящик письменного стола, оставив также письмо и своему кассиру. Он намеревался покинуть Лондон и попытаться где-нибудь, где его не знали, начать строить новую жизнь.

— И в письменном столе ни письма, ни ключей не оказалось, — вставил инспектор Холфорд. — Единственное правдивое во всей этой истории было то, что ему пришлось посидеть в кутузке.

— В тюрьме! — жалобно поправил его Ридер. Он не любил вульгарных выражений. — Совершенно верно, это соответствовало действительности.

Пройдя к себе в кабинет, он позвонил по телефону в свой прежний рабочий кабинет и долго беседовал со своей секретаршей. Его секретарша была молодой женщиной, по отношению к которой, однако, судьба оказалась не особенно милостивой.

Остальная часть дня ушла у него на ознакомление с документами, оставленными для него его предшественником на столе. Под вечер в его кабинет явился прокурор и одобрительно поглядел на груду бумаг, над которыми согнулся его помощник.

— Что вы сейчас читаете? Материал по делу Грина? — осведомился он. — Очень рад, что вы заинтересовались им, хотя это дело и представляется мне совершенно ясным. Впрочем, я получил письмо от председателя правления банка, который по каким-то причинам склонен верить в правдивость слов Грина.

Мистер Ридер перевел взгляд на говорившего, и в глазах его засветилась боязнь. То была его обычная манера реагировать на что-либо, изумлявшее его.

— Вот здесь имеется протокол показаний полисмена Бернета. Быть может, вы могли бы внести в него кое-какие дополнения. Разрешите, я прочту вам его показания.

«Незадолго до того, как я приблизился к зданию банка, я заметил, что на углу стоял какой-то человек. В это мгновение проехал автомобиль, и в свете фонарей я ясно разглядел этого человека. Однако не придал никакого значения его присутствию и более его не видел. Полагаю, что этот человек мог обойти квартал и приблизиться к Файрлинг-авеню с противоположной стороны. Тут же, после того, как встретил этого человека, я натолкнулся ногой на что-то и, осветив тротуар фонариком, увидел, что у моих ног лежит старая подкова. Впрочем, я уже днем обратил внимание на то, что на этом месте детвора играла с подковой. Я перевел взгляд на угол, на котором стоял человек, но его больше там не было — он исчез. Должно быть, его внимание привлек мой фонарик. Больше никого я не видал, равно как и не заметил, чтобы окна квартиры мистера Грина были освещены».

Мистер Ридер задумчиво взглянул на потолок.

— Ну и что же? — осведомился прокурор. — Мне кажется, что в этих показаниях нет ничего, что могло бы привлечь внимание. Должно быть, этот человек был не кто иной, как Грин. Он воспользовался невнимательностью полисмена и, обежав квартал, проник в банк с противоположной стороны.

Мистер Ридер задумчиво почесал подбородок.

— Да… Да-а-ааа…— протянул он и заерзал на своем стуле. — Быть может, мне было бы разрешено предпринять кое-какие шаги совершенно независимо от действий полиции? — нерешительно осведомился он. — Мне было бы очень нежелательно дать полиции повод думать, что какой-то дилетант пытается сунуть нос в ее дела.

— Прошу вас, — делайте все, что вам угодно, — добродушно заметил прокурор. — Отправляйтесь вниз и переговорите с теми, кто вел это дело. Я готов даже написать им пару строк о том, чтобы они оказали вам полное содействие. В том, что кто-либо из работающих со мною предпринимает розыски по своей собственной инициативе, нет ничего удивительного или необычного. Я боюсь лишь, что ваши попытки останутся безрезультатными. Скотленд-Ярд сделал все, что можно было сделать.

— Быть может, вы разрешите мне побеседовать с арестованным?

— С Грином? Пожалуйста. Я сейчас выпишу вам разрешение на свидание с ним.

С пасмурного неба струились потоки дождя. Мистер Ридер, уткнув нос в воротник и, по обыкновению, не раскрывая зонтика, поспешил к Брикстоунской тюрьме, в которой сидел Грин.

Его провели в камеру, в которой сидел человек, утративший надежду на лучшее будущее.

— Это правда, в самом деле я сказал правду! Каждое сказанное мною слово — правда! — воскликнул взволнованный Грин, и в голосе его послышалась дрожь.

Грин был тщедушным, бледным человеком; редкие его волосы начали седеть. Ридер, обладавший необыкновенной памятью на лица, тут же узнал его.

— Да, мистер Ридер, теперь и я узнаю вас. Вы ведь и были тем человеком, которому тогда удалось накрыть меня. Но с тех пор меня ни в чем нельзя винить. Я никогда не прикасался ни к одному пенсу, который не принадлежал бы мне. Что сейчас будет с моей бедной…

— Вы женаты? — сочувственно осведомился Ридер.

— Нет, но я намеревался жениться, хотя это и несколько поздно, принимая во внимание мои годы. Она моложе меня почти на тридцать лет, и это лучшая женщина в мире…

Ридер, не прерывая, выслушал похвалы по адресу неизвестной ему особы, и глаза его прониклись еще большей печалью.

— К счастью, она не явилась в суд, но ей, разумеется, известно о том, что произошло. Один из моих друзей рассказал мне, что все это совершенно надломило ее.

— Бедняга! — прошептал Ридер и сочувственно покачал головой.

— И должно же это было случиться как раз в день ее рождения, — продолжал сокрушенно Грин. — Да, я накануне рассказал ей обо всем, но мне бы не хотелось, чтобы она была впутана в это дело. Если бы мы были помолвлены официально, то я бы не придавал этому значения, но так как она замужем и лишь собирается разводиться, то я вынужден просить, чтобы ее имени не упоминали. Поэтому же мне пришлось очень мало бывать в ее обществе, и никто не знал о нашей помолвке, хотя мы и жили на одной улице.

— На Файрлинг-авеню? — осведомился Ридер, и бывший банковский служащий молча кивнул головой.

— Семнадцати лет ее выдали замуж за грубого, черствого человека. Мне было очень тяжело скрывать нашу помолвку; за ней ухаживало множество народу, и я должен был мириться с этим. Если бы вы знали, кто ухаживал за нею?! Даже Бернет, полисмен, арестовавший меня, преследовал ее своим вниманием. Он даже стихи посвящал ей. Вы когда-нибудь слышали о чем-нибудь подобном? Полицейский, пишущий стихи.

Грин полагал, что полиция и поэзия совершенно несовместимы, но Ридер, по-видимому, был несколько иного мнения.

— В каждом человеке кроется немного поэзии, милейший Грин, — сказал он, — и полисмен, в конце-концов, всего лишь человек.

Если он и уверил Грина, что в поэтических наклонностях Бернета не было ничего странного, то все же мысль об этом не покидала его. Всю дорогу он размышлял о Вернете.

На следующее утро в три четверти восьмого, в час, когда весь мир, казалось, населен молочницами и насвистывающими газетчиками, мистер Ридер направился на Файрлинг-авеню.

На одно мгновение он остановился перед зданием банка и затем прошел дальше.

По обе стороны улицы красовались уютные виллы, они были очень привлекательны, но поразительно, до утомительности похожи одна на другую. Перед каждой виллой был разбит небольшой цветник, порой состоявший всего лишь из одной клумбы с несколькими розами. Грин жил в номере 18, расположенном по правую руку от Ридера.

Хозяйство Грина вела экономка, по-видимому, не питавшая особого пристрастия к цветам, потому что садик перед виллой Грина был в очень запущенном состоянии.

Ридер поравнялся с виллой номер 26 и с безразличным видом, остановившись, оглядел ее. Шторы на окнах виллы были спущены, и миссис Магда Грайн, должно быть, была большой любительницей цветов, потому что на каждом подоконнике виднелась герань. В цветнике была разбита большая клумба, посреди которой высился розовый куст. Но цветы увяли, и листья пожелтели и повисли книзу.

Переведя взгляд на окно второго этажа, он заметил, как взвилась штора и в окне за белой занавеской показалась чья-то фигура.

Мистер Ридер поспешил продолжить свой путь и направился к садоводству, расположенному в конце улицы.

Там он пробыл некоторое время, не отрывая взгляда от оранжерей. Он простоял у изгороди так долго, пока к нему, в уверенности, что имеет дело с клиентом, не подошел садовник.

Садовник осведомился у Ридера, что ему угодно.

— Что мне угодно? — повторил Ридер. — Мне угодно очень многое. — И, повернувшись к застывшему от удивления садовнику спиной, он пошел своим путем.

У номера 26 он снова остановился и, войдя в цветник, направился к двери домика.

На его стук вышла молодая девушка, которая и провела его в гостиную.

Комната была обставлена очень скудно — вся обстановка состояла из пары плетеных кресел, стола и маленького коврика.

Ридеру бросилось в глаза, что молодая девушка чем-то озабочена. На ее красивом, но несколько грубом лице виднелись следы слез.

— Миссис Магда Грайн? — осведомился у нее Ридер. Она кивнула головой.

— Вы явились из полиции?

— Не совсем так, — выразительно заметил Ридер. — Я… Я служу и работаю в канцелярии прокурора, моя деятельность несколько отличается от рода деятельности полиции.

Она нахмурила лоб.

— Я была очень удивлена, что никто до сих пор не являлся ко мне, — сказала она. — Вас направил ко мне мистер Грин?

— Мистер Грин действительно упоминал о вас, но я пришел к вам по своей собственной инициативе.

На мгновение в ее глазах мелькнуло нечто, заставившее Ридера насторожиться.

— Я ожидала, что кто-нибудь навестит меня, — сказала она. — Зачем он это сделал?

— Вы считаете его виновным? — Полиция полагает, что он виновен, — ответила она и тяжело вздохнула. — Честное слово, сожалею о том, что мне суждено было оказаться здесь.

Он ничего не ответил. Глаза его блуждали по комнате. На бамбуковом столике красовалась старая ваза, в которой стояло несколько желтоватых, причудливой окраски, хризантем. А посреди этих чудесных хризантем виднелась скромная маргаритка, неизвестно каким образом попавшая в это пышное окружение.

— Вы любите цветы? — прошептал Ридер. Она равнодушно взглянула на вазу.

— Да, — ответила она, — это прислуга поставила эти цветы на стол. Вы полагаете, что ему грозит смертная казнь?

Резкость, с которой девушка осведомилась об этом, неприятно задела Ридера.

— Его положение очень серьезно, — ответил он. И поспешил прибавить: — Нет ли у вас его фотографии?

— Есть, — ответила она, нахмурясь. — Вам угодно ее иметь?

Он кивнул головой.

Девушка удалилась из комнаты и тут же после того, как дверь захлопнулась за нею, Ридер бросился к столу и вытащил цветы из вазы.

Цветы были беспорядочно сгруппированы и перевязаны вокруг стеблей веревочкой. При этом Ридер обратил внимание на то, что они были не срезаны, а сорваны.

Под бечевкой виднелся обрывок бумаги — листок из записной книжки, — можно было разобрать красные и синие линии на нем, но написанное карандашом расплылось, и разрозненные слова невозможно было разобрать.

Услышав шаги возвращающейся девушки, он поспешил поставить цветы на место, а сам отошел к окну.

— Благодарю вас, — сказал он, беря у нее фотографию, на оборотной стороне которой красовалась нежная надпись.

— Вы замужем, насколько мне известно?

— Да, но я собираюсь разводиться, — ответила она.

— Вы давно живете здесь?

— Приблизительно три месяца. Я переехала сюда по его желанию.

И снова Ридер поглядел на фотографию.

— Вы знаете констебля Бернета?

Легкий румянец покрыл щеки девушки, но она снова овладела собою.

— Знаю ли я его, этого болвана! — воскликнула она. И, словно спохватившись, смягчила тон. Ей пришло в голову, что манера ее выражаться не совсем соответствовала манере, свойственной скромной женщине.

— Мистер Бернет несколько сентиментален, а я терпеть не могу подобных людей. Особенно в тех случаях, когда они… они… вы понимаете меня мистер…

— Ридер, — подсказал сыщик.

— Вы понимаете меня, мистер Ридер, — продолжала его собеседница, — что мне в моем положении не особенно пристало уделять внимание его любезностям.

Ридер пристально взглянул на нее.

Не было никакого сомнения в том, что ее горе и печаль были искренни и непритворны. В умении разбираться в человеческих чувствах и в том, как они отражались на лицах, Ридер был большим мастером.

— И к тому же еще в день вашего рождения, — сказал он. — Это вдвойне печально! Очень печально! Ведь вы родились семнадцатого октября. Если не ошибаюсь, вы англичанка?

— Да, — коротко ответила девушка. — Я родилась в Вальворте. И раньше жила там.

— Сколько вам лет?

— Двадцать три года.

Мистер Ридер снял пенсне и тщательно протер стекла носовым платком.

— Все это очень грустно. Но я все же очень рад был возможности познакомиться с вами, мисс Грайн. Я отлично могу себе представить ваше положение.

И с этими ничего не означавшими словами он направился к выходу. Глядя ему вслед, девушка заметила, как он нагнулся и поднял с дорожки старую подкову, и мысленно подивилась тому, что пожилой сыщик вздумал обратить внимание на подкову, которую она накануне выкинула в окно.

Заржавленная подкова исчезла в просторном кармане Ридера, снова направившегося в садоводство.

Мистер Ридер прибыл в полицейское управление как раз в час смены дежурных. Скромно предъявив дежурному инспектору свое удостоверение, он отошел в сторону.

— Я только что получил о вас извещение от прокуратуры, мистер Ридер, — предупредительно обратился к нему инспектор.

— Если не ошибаюсь, я уже имел удовольствие встретиться как-то с вами. Это было два года тому назад, и мы вели дело большой шайки фальшивомонетчиков. Быть может, я могу вам быть чем-нибудь полезным? Вы хотите видеть Бернета? Он здесь. — И он кликнул полисмена.

В помещение дежурного вошел молодой, привлекательной внешности полисмен.

— Вот он и обнаружил преступление, представлен к повышению, — рекомендовал Бернета инспектор. — Бернет, этот господин явился к нам от имени прокуратуры и желает переговорить с вами. Не угодно ли вам пройти, мистер Ридер, в мой частный кабинет?

Молодой полисмен взял под козырек и пошел за Ридером в следующую комнату. Он был молодым полицейским, перед которым открывалась блестящая будущность, — имя его было упомянуто в газетах, в кое-каких иллюстрированных изданиях появился его портрет, и он ожидал в ближайшем будущем повышения.

— Мне рассказали, Бернет, что вы большой любитель поэзии и сами пишете стихи. Бернет покраснел.

— Да, сэр, — признался он.

— И разумеется, вы пишете любовную лирику? — приветливо продолжал расспрашивать Ридер. — Для подобного рода творчества обычно… находится время… по ночам… Ведь ничто так благотворно не влияет на человека, как любовь…

Бернет залился краской.

— Вы правы… Порой пишешь по ночам, сэр, но я никогда не был невнимателен к своим обязанностям.

— Разумеется, — пробормотал Ридер. — У вас предрасположение к поэзии. Право, это очень поэтично — рвать цветы в полночь и…

— Садовник мне сказал, что я могу нарвать цветов сколько мне угодно, — перебил его Бернет. — Я ничего дурного не сделал.

Ридер одобрительно закивал головой.

— Это мне известно. Вы в темноте нарвали цветов, я обратил внимание, что в темноте и в спешке вы вместе с хризантемами захватили и одну маргаритку, потом вы завернули стебли цветов в листок бумаги, на котором было написано маленькое стихотворение, и… все это, вместе с приносящей счастье подковой… положили на порог дома. Я долго ломал себе голову над тем, что стало с подковой.

— Я бросил цветы в окно… молодой дамы, — нерешительно внес поправку молодой человек. — Право, мысль бросить ей цветы пришла мне в голову лосле того, как я миновал ее дом…

Ридер насторожился.

— Совершенно верно. Вот это и я утверждаю, — подхватил он. — Мысль принести ей цветы пришла вам в голову после того, как вы прошли мимо ее дома. Вы нашли подкову, подковы приносят счастье, и тогда вы решили возвратиться, нарвали цветы, написали на клочке бумаги ранее заготовленное стихотворение и все это бросили на подоконник молодой дамы… Я полагаю, будет излишним называть ее имя.

— Я не знаю, как вы все это узнали, мистер Ридер, но все это действительно было так. Ведь этим я ничего дурного не совершил…

— Нет ничего дурного в том, что бываешь влюблен, — многозначительно заметил Ридер. — Любовь — это нечто чудесное, я об этом неоднократно читал в книжках.

Мисс Магда Грайн как раз собиралась выйти погулять после обеда и, стоя перед зеркалом, надевала шляпу, как ее побеспокоил вторично странный посетитель, успевший побывать у нее сегодня утром.

Вместе с Ридером пришел и сыщик, который вел дело Грина.

Прислуги не было дома, никто не мог проникнуть в дом, пока Магда сама не захотела бы отворить дверь. Спрятавшись за занавеской, она оглядела дорогу. В некотором отдалении она заметила автомобиль, одну из тех машин, что обычно обслуживают полицию во время ее выездов; рядом с шофером сидел третий посетитель, по всей видимости, также сыщик.

Магда прокралась к себе в спальню, откинула одеяло и, вытащив из-под него пачку банкнот, поспешила засунуть их в карман. Затем она на цыпочках прокралась из комнаты.

Пройдя в комнату, выходившую на противоположную сторону, она отворила окно и легко спрыгнула на плоскую крышу пристройки, в которой помещалась кухня.

Минуту спустя она была на дворе и бежала по дорожке, ведущей на Хиг-стрит. Прежде чем мистер Ридер, отчаявшись в том, что его впустят в дом, прекратил стучать в дверь, она уже была в вагоне трамвая.

Более никогда Ридеру не пришлось видеться с этой женщиной.

Вечером мистер Ридер был у прокурора и заставил последнего выслушать свое поразительное сообщение.

Грин действительно оказался бывшим обитателем тюрьмы, сумевшим все же благодаря своей добросовестности сделать банковскую карьеру. Он не солгал, сказав, что получил письмо от человека, с которым ему вместе пришлось сидеть в тюрьме. Имя этого вымогателя — Артур Джордж Кретер, он же Маллинг!

— Что? Маллинг — ночной сторож?! — вскричал не веря своим ушам прокурор. Ридер кивнул головой.

— Совершенно верно, сэр, то был не кто иной, как Артур Маллинг. Его дочь, мисс Магда Кретер, действительно родилась в Вольворте 17 октября 1908 года. Обычно люди, проживающие под чужой фамилией, не дают себе труда сменить и имя свое. И поэтому мне нетрудно было установить, что на самом деле ее фамилия Кретер.

Маллинг самым тщательным образом подготавливал ограбление банка.

Он привез свою дочь в Эйлинг и поселил ее под вымышленным именем. Затем он познакомил ее с Грином. Магде было поручено вкрасться в доверие Грина — очень возможно, что ей было поручено и раздобыть оттиски ключей от кладовой. Удалось ли Маллингу опознать Грина, или же Грин проболтался о своем прошлом его дочери, нам, очевидно, выяснить не удастся.

Во всяком случае, Маллинг располагал этими сведениями и задумал не только ограбить банк, но и направить подозрение непосредственно на лицо, возглавлявшее отделение.

Девушка должна была разыгрывать роль молодой женщины, несчастливой в браке и стоявшей перед необходимостью развестись со своим мужем. Зачем они это выдумали, мне было неясно, пока я не понял, что Маллинг ни за что не хотел, чтобы имя его дочери в какой-нибудь мере связывали с именем Грина.

Ограбление банка должно было произойти в ночь на 17 октября. План Маллинга избавиться от директора увенчался успехом. В кабинете он обнаружил его письма и ключи, — хотя, должно быть, у него заранее были припасены оттиски с ключей, и он имел возможность обзавестись второй связкой ключей. Из кладовой он похитил столько денег, сколько мог унести с собою. Потом он поспешил к себе домой и закопал свою добычу в клумбе под розовым кустом. Я сразу обратил внимание на то, что дальнейшему цветению растения что-то помешало. Надеюсь, цветок окончательно не завял, — я дал необходимые указания относительно его пересадки, и, надеюсь, он снова зацветет.

— Да, да, — рассеянно заметил прокурор, менее всего склонный выслушивать сообщения Ридера относительно его мероприятий по части садоводства.

— Маллинг, сажая снова цветок, расцарапал себе руки, — как известно, нет розы без шипов… Я поспешил в Эйлинг и исследовал растение. Потом он возвратился в банк и выждал, пока полисмен Бернет не миновал банка. Маллинг захватил с собою жестянку с хлороформом, ремни и наручники Выждав, пока в отдалении блеснул фонарик полисмена, он быстро прикрепил жестянку с хлороформом, связал себя и стал ждать, рассчитывая, что прежде чем что-либо произойдет с ним, полисмен поравняется с банком, обнаружит происшедшее и освободит его.

Но полисмен Бернет познакомился с его дочерью, которой отец ее также поручил быть по отношению к молодому полисмену возможно любезнее и внимательнее. Бернет был сентиментальным молодым человеком, склонным к поэтическим излияниям. Он знал, что сегодня день ее рождения. Случайно натолкнулся он на старую подкову, и ему пришло в голову повернуть обратно и украсить подкову несколькими цветами — садовник разрешил ему пользоваться ими, — и затем свое подношение направить даме сердца.

Надо воздать должное его плану — все это было очень лирично и свидетельствует о том, что нашей полиции не чужды благородные порывы.

Вся эта процедура заняла довольно много времени. И пока молодой Бернет набрасывал на бумаге свои сердечные излияния, Артур Маллинг, не дождавшись его появления, скончался.

Через несколько секунд, под действием хлороформа, он потерял сознание… хлороформ продолжал капать, пропитывая слой ваты, и, когда полисмен поравнялся с банком, на десять минут позже, чем обычно, Маллинг уже был мертв.

Прокурор откинулся на спинку кресла и в изумлении уставился на своего подчиненного.

— Черт побери, как удалось вам выяснить все это? Мистер Ридер сокрушенно покачал головой.

— У меня имеется своего рода инстинкт; это какое-то несчастье для меня, но это действительно так. Во всем я подозреваю что-то дурное… даже увядающий розан, подкова, — все наводит меня на грустные размышления. И во всем для меня таится что-либо преступное. Такова уж моя натура, но что же поделать, — она такова, и ее не переделать!

Глава 2. Кладоискатели

Среди преступников укоренилось широко распространенное мнение, будто бы любой из чинов полиции является состоятельным человеком и что состояние полицейского всегда составлено путем воровства, взяточничества и шантажа.

Основной темой разговора во всех пекарнях и прачечных пятидесяти тюрем Англии являются богатства полицейских, причем все преступники убеждены в том, что жалованье всех сколько-нибудь видных чинов полиции является лишь незначительной частью бюджета и что у них имеются личные средства, о которых они предпочитают умалчивать.

Мистер Джон Ридер в течение двадцати лет имел дело с преступниками, подделывавшими банкноты и грабившими банки, — иными словами с аристократией и капиталистами преступного мира. Этого было достаточно для того, чтобы в преступной среде шли бесконечные рассказы о накопленных им богатствах, принадлежащем ему имении и прочих ценностях.

Никто из преступников не предполагал, что у Ридера имеется текущий счет в банке, на котором значится крупная сумма, — они отлично понимали, что столь умный человек не станет рисковать возможностью огласки и что он сумеет свои капиталы хранить в тайне.

По всей вероятности, он спрятал принадлежащие ему ценности и деньги в какой-нибудь тайник.

Сотни людей, всю свою жизнь занимавшихся тем, что они преступали закон, мечтают о том, что в один прекрасный для них день они найдут клад, который даст им возможность безбедно прожить остаток своей жизни.

И единственное, что успокаивало весь этот люд при мысли о богатстве Ридера, было то, что они считали, что скоро наступит день, когда (ведь Ридеру было за пятьдесят лет!) придется расстаться со своими ценностями, потому что даже золото плавится при определенной температуре, а банкноты, как известно, печатаются не на асбесте…

Прокурор обедал в обществе председателя суда. Они встретились в субботу в клубе, а, кстати сказать, суббота — один из двух дней недели, когда судья имеет возможность спокойно пообедать. Беседуя, они заговорили о Джоне Ридере, наиболее талантливом и удачливом сыщике, находившемся в распоряжении прокурора.

— Он человек исключительных способностей, — заявил прокурор, — но его шляпа действует мне на нервы. Он носит такую же шляпу, как мистер Икс…— И прокурор назвал по имени одного из выдающихся политиков страны. — А при виде его черного сюртука мне становится тошно. Все, кто приходят ко мне в канцелярию, принимают его за факельщика из похоронного бюро, но он на редкость толковый человек. Его баки мне действуют на нервы, и мне всегда кажется, что он расплакался бы, если бы мне пришло в голову сделать ему замечание. Он слишком чувствителен и сентиментален для моего ведомства. Каждый раз, когда ему приходится вызвать рассыльного, он извиняется перед ним за беспокойство.

Судья в достаточной степени был осведомлен о человеческих слабостях и ограничился легким смешком.

— Судя по вашему описанию, он мог бы оказаться одним из моих клиентов, обвиняемых в убийстве, — цинично заметил он.

В этом, несомненно, он допустил преувеличение, ибо мистер Ридер совершенно лишен был способности совершить что-либо противозаконное.

Но множество людей были ошибочного мнения о способностях Ридера. К числу этих людей, несомненно, принадлежал и некто Лью Кол, сочетавший свою деятельность банковского громилы с талантами фальшивомонетчика.

Обычно Ридер, на долю которого выпадало выслушивать немалое количество угроз, выслушивал их с легким интересом, не утрачивая при этом ни своего благодушного настроения, ни своего спокойствия.

Он был большим специалистом по части поддельных банкнот, и немалое количество людей, пытавшихся состязаться в своем умении с экспедицией заготовления государственных бумаг, были обязаны ему своим вынужденным бездельем и длительным пребыванием в тюрьме.

На долю милейшего мистера Ридера не раз выпадало выслушивать угрозы и проклятья побледневших от злобы арестованных, обещавших с ним расправиться после того, как они снова очутятся на свободе.

Не раз случалось ему встречаться с теми же лицами после того, как их выпускали из тюрьмы, но при вторичной встрече все эти люди оказывались настроенными гораздо более добродушно и успевали забыть о своих угрозах. А если о них и вспоминали, то с легким чувством стыда.

В 1918 году Лью Кола отправили на десять лет в тюрьму. При этом он не произнес ни одного лишнего слова, не бросил по адресу Ридера ни одной угрозы, не пригрозил при первом удобном случае вырвать из бренного тела мистера Ридера сердце, печенку и другие органы.

Лью улыбался, и, когда на мгновение его взгляд скрестился со взглядом Ридера,, сыщик заметил, что водянистые глаза преступника были, по обыкновению, водянисты и невыразительны. В них не было ни ненависти, ни злобы, но они выдали ему сокровенную мысль Лью:

— При первой же возможности я прикончу тебя!

Ридер уловил эту мысль и тяжело вздохнул — он не любил шумных выражений чувств, и ему был неприятен весь тот гам, который обыкновенно арестованные преступники поднимали вокруг его персоны. В конце концов, ведь он лишь выполнял свой долг. Прошло немало лет, и годы эти внесли в деятельность мистера Ридера существенные изменения. Он был оторван от своей прежней деятельности, направленной во вред фальшивомонетчикам, и для него открылось более широкое поле деятельности у прокурора.

Но никогда он не забывал о том, как улыбался при последней их встрече Лью Кол.

Работа в Уайтхолле не была для Ридера затруднительной.

Через руки Ридера проходило множество анонимных писем, поступавших на адрес прокурора. Обычно не трудно бывало расшифровать, какие побуждения руководили авторами этих писем, потому что большинство из писем было составлено очень грубо и просто: ревность, зависть, злоба-вот что обычно заставляло людей обращаться к прокурору с анонимным письмом. Порой письма эти были результатом неудавшейся попытки шантажа.

Но порой поступали письма, вызванные мотивами иного свойства.

«Сэр Джемс собирается жениться на своей кузине, а ведь прошло всего лишь три месяца со времени смерти его жены, упавшей за борт во время переезда через канал в Кале. В этом деле что-то нечисто.

Мисс Маргарет не выносит его общества, потому что она знает, что он стремится заполучить ее деньги. Почему меня ночью послали в Лондон? Он неохотно разъезжает в автомобиле. И чего ради вздумал он ехать в автомобиле ночью, когда лил такой проливной дождь?»

Это своеобразное письмо было подписано: «Доброжелатель».

У правосудия было большое количество подобных «доброжелателей».

«Сэр Джемс», о котором упоминалось в письме, был не кто иной, как сэр Джемс Тизермит, состоявший во время войны руководителем какого-то благотворительного учреждения, — за заслуги он был возведен в дворянское достоинство.

— Я попрошу вас навести справки, — сказал Ридеру его шеф, — если не ошибаюсь, леди Тизермит действительно утонула во время переезда через канал.

— Это случилось 9 декабря прошлого года, — торжественно ответил Ридер. — Она в сопровождении сэра Джемса направлялась в Париж и в Монте-Карло. Сэр Джеме, владеющий виллой у Майдстона, лично отвез ее на автомобиле в Дувр и поставил свою машину в гараж Вильсон отеля. Ночь была на редкость бурная, и переезд должен был быть многим в тягость. Незадолго до прибытия парохода во Францию, сэр Джеме явился к капитану и сообщил ему, что он не может найти свою супругу. Ее багаж, верхнее платье, паспорт и шляпа находились в каюте, но ее не было видно, И с той поры ее вообще больше не видели.

Прокурор одобрительно кивнул головой.

— Вижу, что вы ознакомились с этим случаем.

— Нет, я просто вспомнил о нем, — ответил Ридер, — потому что эта история в свое время вызвала во мне множество размышлений. Увы, по воле Господа я принадлежу к числу тех людей, которые во всем готовы видеть что-нибудь скверное. Должно быть, мой взгляд на людей и на жизнь не соответствует истине, но я вижу в каждом человеке преступника. Порой подобное мировоззрение бывает в тягость.

Прокурор подозрительно поглядел на своего подчиненного. Он никогда не мог понять, говорит ли мистер Ридер всерьез или шутит.

— Нет никакого сомнения в том, что письмо это написано уволенным шофером, — сказал он.

— Совершенно верно, — подхватил мистер Ридер, — Томас Дейфур, 179 Баррак-стрит, в настоящее время находится в услужении у «Кент Мотоурс Компанейшен». Имеет трех детей, из них двое — близнецы. Очень славные ребята.

Прокурору не осталось ничего другого, как расхохотаться.

— Я вижу, что вы обо всем, интересующем вас, осведомлены. Попробуйте-ка выяснить, что таится в этом письме. Сэр Джеме — видная персона в Кенте, он занимает должность мирового судьи и очень влиятельный в политическом отношении человек. Письмо, очевидно, вызвано личными мотивами и не имеет никакого значения. Но все же попытайтесь выяснить все, что возможно, и действуйте осторожнее.

У Ридера была собственная точка зрения на «осторожный способ действия».

На следующее утро он поехал в Майдстон, занял место в автобусе и, усевшись удобнее, поставил рядом с собою свой зонтик.

Прибыв к месту своего назначения, он покинул автобус и, миновав ворота, направился к большому серому дому. Перед домом на газоне он заметил сидевшую в шезлонге девушку. Завидев Ридера, она отложила книгу в сторону и поспешила ему навстречу.

— Я мисс Маргарет Летерби, — сказала она. — Вы прибыли сюда от…— и она назвала известную фирму адвоката, но, к ее вящему разочарованию, Ридер сообщил ей, что ни в какой связи с этим светилом адвокатуры не находится.

Девушка была очень красива — цвет лица ее был безукоризненно свеж, черты лица приветливы и мягки, хотя особым умом лицо не блистало.

— Я думала… Вы хотите видеть сэра Джемса? Он у себя в кабинете. Вам стоит лишь позвонить, и прислуга проводит вас к нему.

Если бы Ридер принадлежал к числу людей, способных удивляться чему-либо, то он несомненно поразился бы тому, что молодая и красивая девушка, к тому же располагающая собственным состоянием, готова выйти замуж за человека, который был намного старше ее. Но разгадка этой тайны была очень проста. Мисс Маргарет вышла бы замуж за каждого человека, который смог бы настоять на своем желании.

— Даже за меня, — сказал себе, меланхолически улыбаясь, Ридер.

Однако Ридеру не пришлось звонить и прибегать к содействию прислуги.

Большой, широкоплечий человек в спортивном костюме стоял на ступеньках крыльца, его светлые волосы были очень длинны и прядью спускались на лоб. Губы его были прикрыты мохнатыми усами, спускавшимися к выдающемуся, свидетельствующему об энергии, подбородку.

— Что вам угодно? — резко осведомился он у пришельца.

— Я прибыл сюда по поручению прокуратуры, — пробормотал Ридер. — Мы получили анонимное письмо.

Бледные глаза Ридера застыли на лице неприветливого хозяина.

— Войдите, — проворчал сэр Джемс. И прежде чем закрыть за собою дверь, он бросил взгляд на молодую девушку и на пустынную аллею.

— Я ожидаю одного болвана, его должен был прислать мой адвокат, — сказал он и захлопнул за собою дверь.

Ридер сообщил ему о причинах своего появления. Сэр Джемс спокойно выслушал его, и ничто — ни голос, ни внешний облик — не выдало его волнения. Он оставался совершенно спокойным.

— А какого вы мнения о подобных анонимных письмах, или вы вообще не обращаете внимания на такую чепуху?

Ридер добросовестно отложил в сторону свой зонтик и, отставив шляпу, полез в карман за листом бумаги. Вынув письмо, он протянул его сэру Джемсу, внимательно ознакомившемуся с его содержанием.

— Это вздорное письмо составлено, должно быть, кем-либо из тех, кто видел в Париже продающиеся драгоценности моей жены. Разумеется, это письмо

— сплошной вздор. Я могу полностью отдать отчет в судьбе каждой из принадлежащей ей ценной вещи и после ужасного происшествия памятной ночи привез с собою назад ее шкатулку с ценностями. Почерк этот мне совершенно неизвестен. Кто этот наглый лгун, составивший подобное письмо?

— Я также не придал значения этому письму, — сказал Ридер. — В свое время я самым тщательным образом ознакомился с тем, о чем говорится в этом письме. Вы выехали после обеда…

— Поздно вечером, — поправил его сэр Джемс. Он не был расположен беседовать о случившемся, но просящий взгляд Ридера таил в себе столько силы, что он не счел себя вправе уклониться от беседы.

— Отсюда до Дувра всего лишь час двадцать минут езды. Около одиннадцати часов вечера мы были на пристани и тут же прошли на пароход, который вскоре должен был отплыть. Я принял ключ от нашей каюты и проводил туда мою супругу.

— Ваша супруга не страдала морской болезнью?

— О нет, и как раз на сей раз она чувствовала себя особенно хорошо. Она осталась в каюте, а я вышел погулять на палубу. — Шел дождь, и на море было сильное волнение, — заметил Ридер, словно предугадывая то, что ему собирался сообщить его собеседник.

— Да, но и я не подвержен морской болезни, но, во всяком случае, смею вас заверить, что вся эта история относительно драгоценностей моей жены — сплошной вымысел. Вы можете об этом сообщить вашему шефу, а заодно передайте ему мой сердечный привет и наилучшие пожелания.

И он распахнул перед своим гостем дверь. Но прошло еще немного времени, прежде чем Ридер бережно спрятал в карман письмо и собрал свои вещи.

— У вас чудесное имение, сэр Джемс, — сказал он, — скажите, оно очень велико?

— У меня три тысячи моргенов земли, — ответил сэр Джемс, не скрывая своего нетерпения. — Всего хорошего.

Ридер медленно направился к дороге, целиком углубленный в свои мысли.

Он пропустил автобус, в котором без особого труда мог бы занять место, и словно без определенной цели пошел бродить по тропинке, вившейся вдоль границы владения сэра Джемса.

Пройдя примерно с милю, он вышел на боковую дорогу, уходившую к шоссе и которая, как он предположил, была южной границей имения. У дороги за массивной металлической решеткой виднелась полуразрушенная сторожка; на крыше во многих местах зияли дыры, стекла в окнах были выбиты, а разбитый перед нею цветник порос сорной травой.

По ту сторону от решетки вилась узкая дорога, которая вела к парковым насаждениям. Услышав за своей спиной шорох, Ридер повернулся и увидел почтальона, собиравшегося сесть на велосипед.

— Что это такое? — спросил его Ридер.

— Соут Лодж — имение сэра Джемса Тизермита. Вот уже несколько лет, как никто здесь не живет и все пришло в запустение.

Ридер последовал за почтальоном и без особого труда выведал у словоохотливого спутника все, что его интересовало.

— Да, да, бедная женщина, она была очень мила и нежна. Она была из породы тех болезненных, слабых существ, которые переживают все же самых здоровых людей.

Ридер задал почтальону вопрос, на который последовал самый неожиданный ответ:

— Нет, она не переносила поездки по морю, мне доподлинно это известно. Каждый раз, когда ей предстояло отправиться в морское путешествие, я приносил ей бутылочку того снадобья, что, как говорят люди, помогает против морской болезни. Я поставил ей очень много этих бутылочек, пока наконец аптекарь Райке не завел их и у себя в аптеке. Дай Бог памяти, как оно называется это снадобье? Да, вспомнил: «Пикерс не знает морской болезни». Вот как оно называлось. Как раз на днях мистер Райке рассказывал мне, что он выписал полдюжины бутылочек этого лекарства и теперь не знает, что с ним делать, потому что здешние жители и думать не хотят о морском путешествии.

Ридер проводил его до деревни и потом отправился бродяжничать. Он транжирил свое драгоценное время самым невозможным образом.

Он успел побывать у аптекаря, у торговца скобяным товаром, у скромного штукатура и лишь с последним автобусом уехал в Майдстон для того, чтобы оттуда с последним поездом отправиться в Лондон.

На следующий день на вопрос своего шефа он ответил малозначительной фразой:

— О, да, я говорил с сэром Джемсом, это очень любопытная личность.

Все это произошло в пятницу. Суббота у него целиком ушла на текущую работу по канцелярии прокурора, а воскресенье принесло ему кое-что новое.

Выдался чудесный солнечный день. Мистер Ридер стоял у окна своего дома и смотрел на пустынную улицу. Он собирался провести день в блаженном ничегонеделании и на нем был стеганый халат и расшитые туфли.

На соседней церкви зазвонил колокол медленно и торжественно, созывая прихожан на молитву. На улице не было видно ни одного живого существа, за исключением черного кота, свернувшегося в клубок и мирно дремавшего на солнце.

Было около восьми часов утра, и мистер Ридер вот уже шесть часов кряду не отходил от своего письменного стола, работая при свете лампы (стоял октябрь месяц). Подойдя к столу, он достал из коробки дешевую папиросу и закурил. Он курил так, как курят дамы, ненавидящие запах табака, но курящие потому, что полагают, что этого требует хороший тон.

— Ах, ты…— прошептал Ридер, снова подойдя к окну. Он заметил на перекрестке силуэт одинокого прохожего, направлявшегося на виллу «Нарцисс», это пахучее наименование было присвоено месту обитания Ридера.

Прохожий был высоким, широкоплечим человеком, лицо его было исполнено мрачной решимости.

— Великий Боже! — прошептал Ридер, услышав, как задребезжал звонок.

Несколькими минутами позднее экономка постучала в дверь.

— Не угодно ли вам принять мистера Кола, сэр?

Ридер кивнул головой.

Лью Кол вошел в комнату и увидел перед собой пожилого человека, закутавшегося в яркий, украшенный цветами халат. На носу у пожилого человека с трудом держалось пенсне.

— С добрым утром. Кол!

Лью Кол взглянул на человека, упрятавшего его в тюрьму на десять лет, и губы его дрогнули.

— Здравствуйте, Ридер, — сказал он. — Мне кажется, что вы не ожидали меня увидеть?

— Я думал, что встречусь с вами несколько позже, — спокойно ответил Ридер, — я совсем упустил из виду, что в тюрьмах приобретают благую привычку вставать пораньше.

Он произнес эти слова тоном, каким обыкновенно произносят похвалу, одобряя чье-либо поведение.

— Надеюсь, вы догадались, зачем я явился к вам? Я не легко забываю что-либо, память у меня хорошая, а в Дартмуре мы располагали достаточным временем, чтобы кое о чем поразмыслить на досуге.

Ридер изумленно поднял брови, и пенсне его соскользнуло на самый кончик носа.

— Я где-то уже слышал эту фразу, — сказал он, глядя поверх очков. — Позвольте… я сейчас припомню… Совершенно верно, эту фразу произносят в какой-то старой мелодраме: не то в «Нарушенном обещании», не то в «Падших Созданиях».

Казалось, Ридер в самом деле озабочен невозможностью установить, в какой именно пьесе ему пришлось слышать эту злобную фразу.

— Вам предстоит полюбоваться совсем иным спектаклем, — мрачно прохрипел Лью. — Я рассчитаюсь с вами, Ридер. Будьте покойны, можете об этом рассказать вашему прокурору. Я рассчитаюсь с вами таким образом, что никто не сможет доказать моего участия в этом… и тогда я заполучу и ваши денежки.

Кол был не единственным, верившим в наличие у Ридера состояния.

— Ах, вы хотите заполучить мои денежки?! — заметил, чуть улыбаясь, Ридер.

— Вы отлично понимаете, что я хочу этим сказать. Подумайте об этом. В один прекрасный день я покончу с вами, и весь Скотленд-Ярд будет бессилен что-либо предпринять против меня. Я все обдумал…

— Да, да, ведь в Дартмуре у вас было достаточно времени для размышлений, — пробормотал Ридер. — Продолжайте в том же роде, Кол, и вы станете одним из величайших мыслителей мира. Вы знаете изумительное произведение Родена? Статую «Мыслитель»? Это чудесное произведение, оно изображает…

— Хватит болтать! — сказал Кол, грузно поднимаясь со стула. Угрожающая улыбка заиграла на его губах. — Подумайте о том, что я сказал, и имейте в виду, пройдет пара дней, и вам станет менее весело на душе.

Лицо Ридера вытянулось, оно стало трогательно печальным.

Казалось, что волосы его, и без того растрепанные, встали дыбом, а большие уши от волнения еще больше оттопырились.

Лью Кол прикоснулся к дверной ручке.

Бац!!

Раздался глухой звук, словно что-то шлепнулось о дерево двери. Мимо Кола что-то пролетело, и в двери образовалась дыра, его обдало щепками.

Заревев от бешенства, Кол повернулся и взглянул на сыщика.

У Ридера в руках был браунинг с глушителем.

Застыв от удивления, он рассматривал оружие и, казалось, не мог прийти в себя.

— Как это могло случиться? — пролепетал он сконфуженно. Лью Кол дрожал от злости и от страха.

— Вы… вы… поганая свинья! — прошипел он. — Вы хотели убить меня.

Ридер равнодушно посмотрел на него поверх стекол.

— Как могли вы это подумать? Надеюсь, вы раздумали убить меня, мой милейший Кол?

Кол попытался ему что-то сказать в ответ, распахнул дверь, сбежал вниз по лестнице и исчез.

В тот момент, когда его нога ступила на крыльцо, что-то пролетело мимо его головы и с треском ударилось о ступени.

Это была большая каменная ваза, украшавшая подоконник в комнате Ридера. Споткнувшись об осколки, Кол посмотрел наверх и увидел над собою удивленное лицо Ридера.

— Вы… вы…— прохрипел бывший заключенный.

— Надеюсь, ваза не задела вас? — озабоченно осведомился сыщик. — Ведь легко могло случиться, что ваза упала бы вам на голову. В один прекрасный день…

Но Лью Кол не стал слушать рассуждении сыщика, он предпочел убежать.

Мистер Стен Брайд был занят утренним туалетом, когда к нему ввалился его приятель и старый товарищ по тюрьме.

Стен Брайд был маленьким коренастым человечком с круглым красным лицом и жирным двойным подбородком. Прервав свой туалет и вытирая лицо полотенцем, он взглянул на посетителя.

— Что с тобою стряслось? Ты выглядишь, словно за тобою по пятам гонятся крючки. Чего ради ты так рано поднялся сегодня?

Лью рассказал о своем приключении, и лицо его приятеля вытянулось.

— Идиот! — проворчал он. — Вздумал накрыть Ридера подобного рода чепухой! Неужели ты не понимаешь, что он был подготовлен к твоему приходу? Или ты воображаешь, что он не знал о том, когда тебя выпустят из тюрьмы?

— Во всяком случае я нагнал на него страху, — возразил Лью Кол, вызвав лишь иронический смешок у приятеля.

— Неужели ты воображаешь, что можно припугнуть Ридера? Будь он таким же растяпой, как ты, то, быть может, он струсил бы! Но он не из таковских! Разумеется, он намеренно промахнулся, потому что если бы действительно вздумал подстрелить тебя, то теперь ты бы лежал в покойницкой. Но он этого не желал. Это не входило в его расчеты!

— Но откуда у него вдруг взялся в руках револьвер? В это мгновение за дверью раздался стук, и оба приятеля испуганно переглянулись.

— Кто там? — спросил Брайд.

В ответ послышался знакомый голос.

— Крючок!.. Из Скотланд-Ярда! — прошептал Брайд. «Крючком» оказался не кто иной, как сержант Оллфорд, приветливый молодой сыщик, предвещавший в будущем много хорошего.

— С добрым утром, мальчики! Что это. Стен, вы сегодня не в церкви?

Стен подобострастно ухмыльнулся.

— Как дела, Лью?

— Ничего, идут помаленьку.

Лью насторожился и подозрительно оглядел сыщика.

— Хотел потолковать с вами относительно огнестрельного оружия. Есть основание думать, что у вас имеется огнестрельная игрушка — кольт с автоматическим затвором, номер Р 7/976598. Это нехорошо, Лью, вы знаете, наша страна не приспособлена для того, чтобы в ней свободно разгуливали с огнестрельным оружием.

— У меня нет револьвера, — угрюмо заявил Лью.

Брайд сразу осунулся и как-то постарел: он тоже находился под надзором полиции, и неосторожные действия его приятеля могли повлечь за собою последствия и для него.

— Не хотите ли прогуляться со мною до ближайшего полицейского поста? Или вам угодно, чтобы я лично обыскал вас здесь?

— Ищите, — равнодушно ответил Лью и поднял руки вверх.

Полицейский обшарил его карманы.

— Я хочу лишь немного осмотреться здесь, — сказал он и занялся очень добросовестным и тщательным осмотром комнаты.

— Должно быть, произошло недоразумение, — сказал Оллфорд после тщетных поисков. — Собственно, что вы бросили в реку, когда проходили через мост?

Лью вздрогнул. Это было первым доказательством того, что за ним следили в это утро.

Брайд выждал, пока полицейский удалился, и затем набросился на приятеля.

— И ты воображаешь, что у тебя есть голова на плечах! И ты думаешь, что она у тебя набита мозгами! Старик доподлинно знал, что у тебя имеется при себе револьвер, он даже знал номер твоего револьвера. И если бы Оллфорд нашел его у тебя, то тебе бы снова пришлось сесть за решетку.

— Я выбросил его в реку, — ответил Кол. Брайд тяжело дышал.

— Оставь Ридера в покое! Он опаснее тысячи чертей, и если ты это не зарубишь себе на носу, то ты погиб! Ты думаешь запугать его? Ты — болван! Он перережет тебе глотку и еще напишет об этом целую книгу песен!

— Я не знал, что за мной следили, — сказал Лью, — но это ничего не значит. Я с ним расправлюсь.

— В таком случае проваливай отсюда, да поскорее, — коротко бросил Брайд. — Я могу водиться с аферистом, буду дружить и с убийцей, но с болваном, из которого прет всякая чепуха, я водиться не стану. Мне тошно слушать тебя. Если можешь, попытайся забрать у него его состояние, — бьюсь об заклад, — оно у вето вложено в недвижимость, поди попробуй стащить у него его дома!.. Я очень хорошо к тебе отношусь, но даже дружбе есть предел, и я чувствую, что ты приближаешься к этому пределу. Ридера я ненавижу, я ненавижу и змей, но предпочитаю не задевать их и не ходить в зверинец.

Следствием этой беседы явилось то, то Лью Кол был вынужден искать себе другое пристанище. Он поселился в верхнем этаже дома на Дин-стрит. Владелец его жилья был итальянец. Здесь он мог вдоволь размышлять над своими планами мщения и придумывать, что бы ему предпринять, чтобы посчитаться с Ридером.

А было над чем подумать!.. Все то, что ему казалось таким простым и осуществимым во время долгого сидения в Дартмуре, ныне оказалось гораздо более сложным и невыполнимым.

Намерения Лью пошатнулись. Он понял, что его попытки расправиться с Ридером могут потерпеть неудачу, и поэтому обратился ко второй части своего плана: стал думать над тем, как бы овладеть сокровищами Ридера.

Прошла еще неделя, и Ридер по своей собственной инициативе явился в кабинет к своему шефу и заставил почтенного шефа с изумлением выслушать возникшую у его подчиненного теорию о загадочной смерти миссис Тизермит.

После того, как Ридер закончил свой доклад, шеф изумленно откинулся назад.

— Дорогой друг, — сказал он и в голосе его зазвучало легкое волнение, — я не могу выдать приказа об аресте на основании ваших, ничем не подкрепленных предположений. Я не могу даже выдать ордера на производство обыска. То, что вы рассказываете, настолько невероятно, что ваш рапорт более похож на статью сенсационной газетки, чем на доклад прокурору.

— Стояла очень бурная ночь, и все же леди Тизермит не захворала морской болезнью, — продолжал убеждать Ридер. — Это очень важное обстоятельство, и мы не можем пройти мимо него.

Прокурор снова покачал головой.

— Ничего не могу предпринять или, вернее, ничего не могу предпринять, пока в моем распоряжении столь скудные данные. Эта история могла бы поднять шум, который повлек бы за собою необходимость моего выхода в отставку. Быть может, вы могли бы как-нибудь иначе выяснить положение вещей? Быть может, вы смогли бы предпринять кое-какие неофициальные шаги?

— Мое присутствие в тамошних краях и без того уже бросилось в глаза, — задумчиво ответил Ридер. — Я не считаю возможным еще раз появляться там… А между тем вполне убежден, что…

Но прокурора нельзя было переубедить.

Он покачал головой и сказал:

— Нет, Ридер, все то, что вы мне сообщили, — всего лишь необоснованная цепь ваших заключений. Да, я знаю, у вас есть ваше шестое чувство, ваше предрасположение к преступлениям, вы как-то мне об этом рассказывали, но именно это, помимо всего остального, вынуждает меня быть очень осторожным и не сделать того, что вы просите. Ничем не могу вам помочь в ваших действиях.

Ридер тяжело вздохнул и отправился к себе в контору. Однако отказ прокурора не очень огорчил его, потому что во время розысков он напал на нечто новое.

В течение недели Ридер неоднократно успел побывать в Майдстоне, но не было случая, чтобы он отправился туда в одиночестве.

Каждый раз за ним, словно тень, следовал Лью Кол, и Ридеру пришлось пережить немало беспокойных минут, прежде чем он уверился в том, что рано или поздно его эксперимент приведет к желательному концу.

Когда он во второй раз заметил бывшего преступника, следовавшего за ним, он пришел к определенному решению.

Будь в Ридере больше юмора, он несомненно расхохотался бы, заметив, что Лью Кол последовал за ним не только в Майдстон, но и дальше.

Почтенный мистер Брайд был погружен в очень похвальное занятие.

Он был занят карточным упражнением и пытался срезать колоду карт таким образом, чтобы во всех случаях внизу оказывался бы туз пик.

Неожиданно к нему в комнату ввалился его прежний товарищ по тюрьме.

— Я поймал его! — вскричал торжествующе Лью. Брайд отложил карты в сторону и поднялся с места.

— Поймал? Кого? — холодно спросил он. — Если это означает убийство, то ты можешь не продолжать. И изволь в таком случае немедленно выметаться отсюда.

— Кто говорит об убийстве?

Лью присел к столу и, засунув руки в карманы, заговорил. На лице его заиграла торжествующая улыбка.

— Вот ухе неделю, как я выслеживаю Ридера, а ты знаешь, не так-то просто выследить такого человека.

— И что же? — спросил Брайд, воспользовавшись тем, что Лью сделал драматическую паузу.

— Я выяснил, где он хранит свое богатство. Брайд почесал затылок и скорчил недоверчивую гримасу.

— Да ты и сам не веришь в то, что говоришь. Лью настойчиво закивал головой.

— В последнее время он частенько изволил ездить в Майдстон. А оттуда отправлялся в маленькое гнездо, расположенное в пяти милях от селения. И там я всегда терял его из виду. Но вчера… вчера мне повезло… Когда я собирался с последним поездом выехать в Лондон и прошел в зал вокзала, мне попался возвращавшийся Ридер. Он присел за столиком и не заметил меня. А я забился в угол и стал наблюдать за ним. И как ты думаешь, что он сделал? Брайд предпочел промолчать.

— Он вытащил бумажник,-выразительно сказал Лью,-и вынул из него вот такую большую… огромную пачку банкнот… Он успел побывать в своем… банке! Ты ведь понимаешь, что я хочу этим сказать! И потом он поехал в Лондон! На вокзале имеется буфет, и Ридер прошел туда и стал пить кофе. Я по-прежнему продолжал следить за ним. И когда он собирался уходить, он вытащил из кармана платок и вытер им рот. Он не заметил, как выронил при этом из кармана маленькую записную книжку. Я отчаянно струсил, что кто-нибудь другой также заметит его потерю, но все обошлось как нельзя лучше. Никто не заметил, и я успел поднять записную книжку… Вот, смотри!..

И он протянул Брайду маленькую, переплетенную в сафьян записную книжку.

Брайд потянулся к ней, но Кол отвел его руку.

— Одно мгновенье, — сказал Лью, — ты согласен войти ко мне в дело? Мы его сделаем пополам. Мне нужен помощник.

Брайд колебался.

— Если это дело ограничится воровством, то согласен, — сказал он затем.

— Тут только воровством и пахнет, да к тому же и легким, — воскликнул Лью, отбросив книжку своему приятелю.

Большую часть ночи они провели в оживленной беседе. Приглушенными голосами совещались они о том, как обчистить Ридера, восхищаясь систематичностью его записей в книжке и возмущаясь одновременно его коварством, позволившим ему скопить такое состояние.

В ночь на понедельник пошел сильный дождь, юго-западный ветер нагнал тучи и срывал с деревьев листву. Не обращая внимания на непогоду, Брайд и Кол выступили в поход, им надлежало пройти пять миль, отделявших тайник Ридера от деревни.

Они шли налегке, но все же под полами непромокаемого плаща у Лью таились инструменты для взлома, а Брайд нес при себе разборный лом. Никто не повстречался им на пути, и в то мгновение, когда они очутились у ворот Соут Лоджа, на башенных часах пробило одиннадцать.

Лью Кол легко подтянул себя к металлическим перекладинам ворот и спрыгнул по ту сторону изгороди. Брайд, несмотря на свою полноту, оказался ловким гимнастом и последовал его примеру.

Во мраке виднелся силуэт полуразвалившейся сторожки. Освещая путь потайными фонарями, они направились к ней, и затем непрошеные гости принялись доставать из карманов инструменты.

Через несколько минут дверь была взломана, и они оба очутились в помещении с низкими сводами.

На противоположной стене виднелся широкий камин.

Лью скинул плащ и направился к окну, затем он включил фонарь. Опустившись на колени, од сгреб в сторону золу в камине и внимательно осмотрел щели между плитами, устилавшими камин.

— Здесь вторично перекладывали плиты, — сказал он. — Это заметил бы даже малый ребенок.

И он всунул в щель острие своего лома и мало-помалу расшатал камень. При помощи остальных инструментов удалось высвободить его совершенно. Плита чуть приподнялась, и Брайд просунул лом под нее.

— А теперь-дружно…-прошептал Лью.

Обоюдными усилиями им удалось вытащить плиту. Лью опустился к образовавшемуся отверстию, направил на него свет фонаря и…

Он отчаянно вскрикнул…

Прошло еще одно мгновение, и оба взломщика, обезумев от ужаса, стремительно бросились бежать. За дверью сторожки их ожидало чудо: ворота, через которые они недавно перелезли, были открыты и какая-то темная фигура преграждала им путь к отступлению.

— Руки вверх, дорогой Кол! — скомандовал чей-то голос и, несмотря на то, что Лью ненавидел Ридера, он готов был упасть ему сейчас на шею и приветствовать, словно избавителя.

Примерно около двенадцати часов той же ночи сэр Джеме Тизермиг обсуждал со своей супругой кое-какие хозяйственные дела. Он собирался убедить ее в излишности забот адвоката, пытавшегося отстоять ее свободу распоряжаться своим личным состоянием. Со свойственной ему хитростью он доказывал излишность этого мероприятия.

— Вся эта шайка думает лишь о том, как бы побольше содрать гонорара, — сказал он, но в это мгновение в комнату вошел, не постучав, слуга. За ним следовал начальник местной полиции и какой-то человек, которого он где-то уже встречал ранее.

— Сэр Дхемс Тизермит? — осведомился начальник полиции, что было совершенно излишне, особенно если принять во внимание, что они были давнишними знакомыми.

— Да, разумеется, это я, полковник. Есть что-нибудь новенькое? — спросил сэр Джеме, и лицо его болезненно передернулось.

— Да. Я арестую вас по обвинению в умышленном убийстве своей жены, леди Эллинор Мэри Тизермит.

— Разрешение всего этого дела зависело от того, страдала ли леди Тизермит морской болезнью, или нет, — заговорил мистер Ридер, обращаясь к своему шефу.

Если она страдала от морской болезни, то было совершенно невероятным, чтобы ее не увидел кто-нибудь из прислуги, но прислуга не видела леди Тизермит. Ее никто не видел на пароходе по той лишь причине, что она вовсе и не прибыла на пароход.

Она была убита в парке. Сэр Джеме замуровал ее труп под каменными плитами старой сторожки и затем направился в Дувр.

Он сдал багаж на пароход и поставил машину в гараж отеля. Он точно рассчитал время своего прибытия на пароход и выбрал именно тот момент, когда на пароход направляется вся масса пассажиров, что позволило ему пробраться на борт, не обратив на себя внимания. Никто не знал, прибыл ли он один или в сопровождении своей жены. Впрочем, никого эго особенно и не интересовало. Он получил ключи от своей каюты, сложил в нее вещи своей жены, — официально леди Тизермит находилась на борту парохода, потому что была занесена в список пассажиров, на нее был выписан билет, и вещи ее находились на пароходе.

А потом он обнаружил ее исчезновение. Пароход обыскали самым тщательным образом, но само собою разумеется, что все поиски не привели ни к чему. Как я уже неоднократно замечал и ранее…

— Да, да, я знаю, у вас имеется предрасположение к преступлениям, — заметил добродушно прокурор. — Но прошу вас, милейший Ридер, продолжайте.

— Так как я во всем готов видеть преступление, то мне сразу бросилось в глаза, как просто, в конце концов, было создать иллюзию, что дама прибыла не пароход. И я пришел к выводу, что если в данном случае налицо убийство, то оно было совершено в немногих милях от дома. Потом штукатур рассказал мне, что сэр Джеме изволил взять у него несколько уроков штукатурного ремесла. Слесарь сообщил мне, что железные ворота были повреждены автомобилем сэра Джемса,-впрочем, это обстоятельство я заметил и ранее. Для меня не было никаких сомнений в том, что несчастная женщина была убита в пределах имения и погребена под каменными плитами, но без приказа об обыске я не мог проверить правильность моей теории. Не мог же я частным образом предпринять обыск, потому что в случае неуспеха моей попытки она навлекла бы нарекания на все наше ведомство…

Прокурор задумчиво поигрывал карандашом.

— Так вы, значит, заставили этого беднягу Лью Кола взломать камин. Вы уверили его в том, что там хранится ваше богатство. Я предполагаю, чтэ соответствующие записи вы занесли в вашу книжку, которую намеренно и обронили? Но чего ради им взбрело на ум, что у вас имеется где-то спрятанное состояние?

Ридер печально улыбнулся.

— Ход мышления преступника очень своеобразен, — сказал он, тяжело вздыхая. — В мозгу каждого преступника вы найдете множество иллюзий и мечтаний… К счастью, я обладаю способностью проникать в эти иллюзии и постигать ход их мыслей. Как я вам уже неоднократно докладывал…

Глава 3. Труппа

В канцелярии прокурора царили покой и тишина, что как нельзя более соответствовало складу характера мистера Ридера. Он любил работать в покойном кабинете, когда ничто, кроме тиканья часов, не нарушает тишины. Порой тиканье часов сочеталось с легким шорохом переворачиваемой страницы.

Как-то утром он просматривал проспекты фирмы Уиллоуби, одной из самых крупных фирм по торговле недвижимостями. Каталог этот был доставлен незадолго до его прихода, и он нашел его у себя на столе. Он внимательно просмотрел его и неожиданно отметил ногтем описание небольшого земельного участка, мало чем отличавшегося от прочих участков.

Собственно, это было совершенно очевидной тратой времени, потому что на полях издания красовалась красная надпись: «сдан в аренду». Тем самым всякая дальнейшая возможность сделок с этим участком прекращалась.

Итак, «Риверсайд Боуер» не сдавался внаем. Чернила были еще свежи, и не было никаких сомнений в том, что эта надпись на проспекте была сделана лишь сегодня.

— Гм…— проворчал мистер Ридер. По различным мотивам в нем пробудился интерес к этому участку.

В июльский зной дома, расположенные у берега реки, в большом спросе, но вряд ли найдется много любителей на них в ноябре месяце.

А прибывающие из Америки гости не склонны снимать подобного рода виллы, да еще в самый разгар осени, когда пребывание на берегу реки сулит им туман, вечный дождь и прочие неприятности, связанные с такой погодой.

Две спальни, столовая, гостиная, ванная, большой сухой погреб, сад, расстилающийся до самого берега реки, маленькая лодка, газ, электрическое освещение. Наемная плата — три фунта в неделю; при заключении контракта сроком на полгода — два фунта в неделю.

Ридер потянулся к телефону и позвонил в контору Уиллоуби.

— Сдан, в самом деле сдан? Очень жаль. А когда этот участок снова освободится?

Ему сообщили, что новый арендатор снял этот домик всего лишь на один месяц. Это обстоятельство еще более поразило мистера Ридера, хоть он и не питал особого интереса к «американцу», снявшему виллу. Но зато «американец» питал к Ридеру большой интерес…

Когда великий Арт Ломер прибыл из Канады в Лондон «по делам», один из его поклонников и друзей счел нужным ознакомить его со всеми достопримечательностями столицы.

— Обыкновенно он выходит в это время, — сказал ему его приятель, носивший звучную кличку «Чип», хоть ему и было присвоено наименование «Воробей».

Мистер Ломер, позевывая, поглядел на Уайтхолл. На своем веку он перевидал столько городов, что любопытство его совершенно притупилось.

— Вот он…— прошептал почтительно Чип, хоть и не было никаких оснований понижать голос.

Из подъезда вышел высокий пожилой человек. На голове у него была непомерно высокая шляпа, а тело его покрывал наглухо застегнутый черный сюртук. Он производил впечатление весьма хилого человека и особенно забавное впечатление производило пенсне, сидевшее на самом кончике носа.

— Это он? — изумленно переспросил великий Арт.

— Он самый, — ответил его спутник, попытавшись придать голосу как можно больше выразительности.

— И такого человека у вас боятся?! Его побаиваются? Он у вас самый страшный крючок?! Дети мои, вы совсем обалдели… Он? Да разве он может кого-нибудь поймать? Разве лишь только насморк поймает!.. Нет, у нас таких не водится…

Арт гордился своим родным городом и был настолько большим патриотом, что готов был расхваливать не только все родное и близкое ему, но даже качества канадской полиции; справедливость требует сказать о том, что при обычных обстоятельствах Арт ненавидел полицейских всеми фибрами души.

Арт «оперировал» — он не считал необходимым как-нибудь иначе квалифицировать свой образ действий, — сделав своей штаб-квартирой город Тсронто. Это давало ему ряд преимуществ, потому что этот город был расположен недалеко от американской границы и в решительную минуту предоставлял ряд удобств.

В свое время он «оперировал» и на канадской территории, но так как в те времена его специальностью был разбой, то ему пришлось как-то познакомиться с одним из канадских судей. Канадские судьи снабжены очень широкими полномочиями. Арта упрятали на пять лет, а помимо того — о ужас! — он был приговорен к двадцати пяти ударам плетью. Удары наносились плетью десятихвостовой, а каждый из этих десяти хвостов оставлял на коже весьма ощутимый след.

Это прискорбное знакомство с плетью побудило Арта прекратить дальнейшие разбойные «операции» и сменить специальность. Он занялся подбором труппы. И труппа Арта Ломера гремела от берега Тихого океана до вод Атлантического океана.

Лондон он покинул совсем юным созданием, его лишили возможности продолжать в Лондоне многообещающую преступную карьеру и отправили за океан. По-видимому, власти были того мнения, что Канада нуждается в подрастающем преступном элементе.

Его таланты и умение легко и без особых осложнений добывать деньги дали ему возможность обзавестись шикарной виллой, разъезжать в шестицилиндровом лимузине, и вскоре Арт Ломер совершенно обамериканизировался и заговорил с таким акцентом, который можно слышать всюду, кроме… самой Америки.

— Право, это никуда не годится… Вы тут попросту спите, ребята. Вас надо разбудить, пора приняться за дело всерьез. Так вот он каков, ваш знаменитый Ридер?.. Ну, я смею вас заверить, что будь в канадской и американской полиции много таких сонных козлов, то я бы в один месяц наработал больше долларов, чем Чарли Чаплин заработает в Голливуде в десять лет. Уж поверьте мне на слово. Надо полагать, что у вашего полицейского «стукалы» в кармане имеются?

Его спутник смутился.

. — Ты, очевидно, осведомляешься о часах?

Арт Ломер удовлетворенно кивнул головой.

— Погоди маленько! Я тебе предоставлю их через пять минут… Я покажу вам, как у нас работают.

Это была самая сумасбродная и безумная выходка, которую он позволил себе. Он был здесь, в Лондоне, «по делам» и ставил на карту миллион долларов, и все это только ради того, чтобы произвести впечатление на человека, с мнением которого он даже не считался и который в его глазах не стоил и ломаного пенса.

Ридер боязливо стоял у края тротуара и выжидал сигнала полисмена, чтобы иметь возможность перейти на другую сторону улицы.

В это мгновение с ним столкнулся какой-то незнакомец.

— Прошу прощения, сэр, — сказал незнакомец.

— Ничего, ничего… прошу вас, — добродушно пробормотал Ридер. — Мои часы спешат на пять минут, вы можете выяснить, который час, глядя на башенные часы…

Мистер Ломер почувствовал, как рука сыщика нырнула в его карман и как часы Ридера снова вернулись к их собственнику. Словно пораженный громом, Ломер не знал, что предпринять.

— Вы давно в Англии? Давно переплыли океан? — приветливо осведомился мистер Ридер.

— Я… я…— залепетал смущенно великий Арт.

— Славная погода. У нас теперь стоит чудесное время года,-продолжал Ридер, сняв пенсне и протирая стекла. Потом он водрузил пенсне на место. — Но у нас природа не так хороша, как в Канаде. У вас там, должно быть, чудесно осенью. Как поживает Леони?

Арт Ломер не упал в обморок, он лишь покачнулся и заморгал глазами, словно пытаясь проснуться.

Леони был владельцем маленького кабачка в Буффало, — во время своих наездов Арт располагался там на стоянку.

— Леони?.. Скажите-ка, мистер…

— А как поживает остальная труппа?.. Она теперь выступает в Лондоне, или… сейчас не покое? Я полагаю, что это будет самое точное определение для ее нынешнего состояния?

Арт тяжело дышал, не сводя глаз со своего собеседника.

Лицо Ридера выражало участие и безграничный интерес, словно он лично был заинтересован в том, чтобы все члены труппы чувствовали себя хорошо.

— Вы… вы… послушайте…— хрипло забормотал Арт. Но прежде чем он успел выдавить из себя несколько связных слов, Ридер боязливо огляделся по сторонам и сошел на мостовую, судорожно сжимая ручку зонтика.

— Мне кажется, я схожу с ума, — пробормотал Ломер и медленно возвратился к своему спутнику. Его спутник боязливо поглядывал на него.

— Нет… его и след простыл, прежде чем я добрался до него, — коротко заметил он своему провожатому. У Арта было свое понятие о профессиональной чести. — Пойдем-ка куда-нибудь перекусить, ведь скоро полдень…

И он сунул руку в карман, но — увы! — его часы исчезли! А вместе с часами исчезла и ценная цепочка из платины. Порой мистер Ридер умел очень зло шутить!

— Арт Ломер? Имеется какой-нибудь материал о нем? — осведомился у Ридера прокурор.

— Нет, сэр, о нем никакого материала не поступало. Никто никаких жалоб на него не подавал. Я… случайно… ко мне попали его часы. Ознакомившись с имеющимся у меня материалом, я установил, что эти часы были украдены в 1921 году в Кливленде, вы найдете соответствующие указания об этом в отчетах полиции за упомянутый год. Но самое замечательное то, что этот славный господин прибыл в Лондон к самому окончанию сезона.

Прокурор задумчиво зажевал губами.

— Уведомите об этом чиновников Скотланд-Ярда. Насколько я понимаю, у нас нет никаких оснований заниматься этим молодчиком. Собственно говоря, что является его специальностью?

— Он состоит директором труппы… я полагаю, что это будет самым верным и одновременно точным обозначением. Мистер Ломер ранее состоял в каких-то отношениях с каким-то театральным предприятием…

— Вы хотите сказать, что он актер? — спросил прокурор, не разобравшись в словах Ридера.

— Да, сэр… или, вернее, он режиссер, а не актер. Я не раз слышал о его труппе, но мне никогда не выпадало счастье посмотреть, как он работает. Это очень талантливое содружество.

И он тяжело вздохнул и покачал, по обыкновению, головой.

— Я не пойму, что вы хотите этим сказать и что вы разумеете под словом «труппа», — сказал прокурор. — И как к вам попали его часы?

Ридер кивнул головой.

— Это была с моей стороны маленькая шутка, — тихо прошептал он, — всего лишь маленькая невинная шутка.

Прокурор слишком хорошо знал свойства своего подчиненного и не стал его дальше расспрашивать.

…Ломер занимал в Кальфорт Отеле в Блумсбери несколько комнат.

Охотясь за крупной дичью, нельзя ужимать расходы. А крупная дичь пошла на приманку гораздо быстрее, чем предполагал Ломер. Дичь звалась Берти Клод Стаффен, и обозначение «крупная дичь» или, вернее, «крупная рыба» как нельзя лучше подходило к нему.

Берти с его широко открытыми, стеклянными, навыкате глазами и полуоткрытым ртом действительно походил на рыбу.

Отец Берти был очень богат, богаче даже тех миллионеров, о которых грезят во сне артистки.

Он изготовлял фарфор, попутно скупал текстильные фабрики и был настолько богат, что никогда не позволял себе сесть в такси, когда поблизости находился автобус, и никогда не садился в автобус, когда предоставлялась возможность пройтись пешком.

Эта похвальная привычка дала ему возможность до преклонных лет сохранить в порядке свою «печенку» (о которой он более всего любил поговорить».

Берти Клод унаследовал от отца все его состояние, за исключением сумм, оставленных верным слугам, сиротским домам и филантропическим учреждениям, ставящим себе целью улучшение человеческой породы.

Молодой миллионер обладал низким лбом и слабым подбородком, свидетельствовавшими о недоразвитости его интеллекта, но все же это не мешало ему доподлинно знать, что в шиллинге двенадцать пенсов, а сто центов составляют один доллар. Таким образом, он обладал большими познаниями, чем обычно мы вправе требовать от сынка миллионера.

Но, помимо всего, он обладал еще одним свойством, которое менее всего можно было заподозрить в нем: он обладал склонностью к романтическим грезам.

Все свое свободное время, не занятое сокращением накладных расходов на одной из фабрик, он проводил в кресле с закрытыми глазами. Покуривая сигару, он представлял себя в самых различных героических положениях.

Ему снилось, что он спускается в мрачные подземелья, наполненные бесценными сокровищами; он видел себя в Довилле в казино, срывающим банк и обыгрывающим баснословно богатых греков и левантинцев. Большинство его снов было определенного свойства, и главным действующим лицом этих грез, наряду с ним, были деньги, много денег, целые состояния.

Берти был очень богатым человеком, но, по его мнению, ему следовало бы стать еще богаче.

Когда Берти Клод очутился в частном кабинете Арта в Кальфорт Отеле, он почувствовал, что сны его ни чини ют сбываться.

Большой стол был уставлен множеством образцов различных горных золотоносных пород, открытых легендарным братом Арта Ломера. И местонахождение этих богатейших залежей было известно только двум людям: Арту Ломеру и Берти Клоду Стаффену.

Мистер Стаффен скинул пальто и, направившись к столу, занялся осмотром образцов.

— Я получил результаты анализа, — сказал Арт. — Мне его сделал один приятель, и это не стоило мне ни одного пенса, — результаты очень хороши.

— Общество…— начал было Арт.

Берти перебил его, многозначительно подняв палец:

— Надеюсь, вам известно и вы не изволили забыть, что я не собираюсь на эти рудники затратить и одного доллара. Я охотно готов оказать вам содействие в деле создания акционерного общества, но лично не могу дать денег и не могу принять участие…

— Мне все известно… — ответил Арт.

— Разумеется, впоследствии я соглашусь принять пост директора, но это лишь впоследствии, когда акции будут уже выпущены и все будет обстоять в порядке. Ведь я не могу дать свое имя для такого… неопределенного дела.

Арт любезно согласился с ним.

— У моего приятеля достаточно денег для организации общества, — сказал он. — Если бы у него было еще сто долларов, то у него были бы все деньги мира. Так он богат!.. Ведь это было бы совершенно бессмысленно с моей стороны — приехать из Канады в Европу для того, чтобы попытаться получить деньги у человека, который почти не знает меня. Мы действительно встречались с вами в Канаде, это верно, но что вам, собственно, известно обо мне? С тем же успехом я мог бы оказаться аферистом, мошенником или еще чем-либо в этом роде.

Берти Клод думал примерно то же самое, но откровенность его нового приятеля частично усыпила его подозрения.

— Я не раз размышлял над тем, что вы, собственно, подумали об мне, видя меня в обществе такой банды обирал, — продолжал Арт, откусывая кончик сигары. — Но мне кажется, вы сами себе сказали: «Этот человек — светский человек, и он обязан с ними водиться». И это верно! Когда разрабатываешь канадские рудники, то нельзя быть слишком разборчивым в обществе, и вам это должно быть понятно.

— Да, да, мне это совершенно ясно, — поспешил заметить Берти Клод, хотя он ничего и не понял из слов Арта. — Я считаю себя знатоком людей. Иначе как бы я мог написать свою книгу?

— Вы правы, — задумчиво произнес Арт и вторично повторил: — Вы правы, — придав тем самым больше внушительности своему суждению. — Это замечательная книга. Когда выдали ее мне в отеле, я сперва подумал, что это что-нибудь по части арифметики. Но это оказалось чистейшей воды поэзией. Строчки неравной длины, каждая начинается с большой буквы, и конец каждой строчки звучит так же, как и конец предшествующей строчки. Это просто даже изумительно. Я тут же сказал своему секретарю: «У этого мистера Стаффена мозги не прокисли!» Я никак не пойму, откуда у вас все это берется! Особенно эта история о принцессе, которая вылезает из раковины…

— Из жемчужной раковины, — строго поправил его Берти. — В этом заложена очень глубокая идея. Там проведена идея одухотворения жемчуга. Стихотворение так и называется — «Жемчужница».

Ломер, занятый совсем иными размышлениями, утвердительно кивнул головой.

— Вот это стихотворение! Мне раньше никогда не приходилось заниматься стихами, пока мне не попала в руки ваша книжка, но когда я прочел ваши стихи, то почувствовал желание зарыдать, как ребенок. Нет, сударь, будь у меня такой талант, я не стал бы сидеть в Онтарио и заниматься какими-то рудниками.

— Это — дар Божий, — сказал Берти после многозначительной паузы. — Так вы говорите, что вам удалось раздобыть деньги для вашего акционерного общества?

— Да. Все — до последнего пенса. Я не в состоянии даже переуступить хотя бы одну акцию. Честное слово! Но вас пусть это не заботит. Для вас у меня всегда найдется парочка акций. Я никогда и не предполагал, что вы вздумаете вложить деньги в мое предприятие.

И, отряхнув пепел с сигары, он задумчиво наморщил лоб.

— Вы были всегда очень внимательны ко мне, мистер Стаффен, — заговорил он торжественно. — И хотя я не склонен раскрывать перед каждым встречным свои дела, но все же к вам я питаю доверие. Россыпи в конечном итоге не имеют никакого значения.

— Я не понимаю вас…— пролепетал Берти, а брови его удивленно полезли на лоб.

— Разве вам не бросилось в глаза, что если у меня имеются все необходимые для разработки рудников, средства, то с моей стороны было бы нелепо предпринимать поездку в Европу?

Берти в свое время также подумал об этом.

— Если бы я вздумал продать эти россыпи, то мне не составило бы это никакого труда. Это было бы не труднее, чем найти покупателя на слиток золота. Я мог бы продать эти россыпи даже, если бы находился в дремучих дебрях Африки. Даже там нашелся бы покупатель. Но не в этом дело, сэр. Если бы вы узнали, чего ради я приехал в Европу, то у вас бы волосы встали дыбом.

И Арт решительно поднялся с места и, нахмурив брови, зашагал по комнате.

— Вы поэт, — продолжал он, — вы — великий поэт! — и, произнеся это, он остановился перед креслом Берти. — И надо полагать, что, в силу Божьего дара, выпавшего вам на долю, вы обладаете большим воображением, чем все остальные простые смертные. Знаете ли вы, что означает для меня это дело с какими-то жалкими россыпями? Еще каких-то ничтожных пару сот тысяч долларов в год прибыли. — И он пренебрежительно пожал плечами.

— Что вы собираетесь предпринять в следующую среду?

Неожиданность этого вопроса ошеломила Берти.

— В следующую среду? Гм… Мне кажется, я ничего особенного не собирался делать…

Арт Ломер задумчиво закусил губы.

— У меня имеется маленький домик на берегу реки… Поедемте со мною, и я вам раскрою там свою тайну. Вы узнаете от меня нечто, за что газеты охотно заплатили бы миллион долларов. Если бы вам довелось об этом прочитать в книжке, то вы бы не поверили в правдивость напечатанного. Быть может, когда-нибудь в будущем вы сами напишете об этом, только человек, обладающий вашим талантом, был бы в состоянии справиться с этой темой. Послушайте… Я должен с вами поделиться моим секретом…

И Арт Ломер нерешительно, ежеминутно прерывая свое повествование начал:

— В политике и во всей тому подобной ерунде я ничего не смыслю. России произошла какая-то революция, после которой стали происходить необычайные веши. Вообще говоря, мой интерес к России не больше вашего интереса к городу Пиктоун в штате Саскатчеван — есть и такой городок, хотя вы о нем, должно быть, и не слышали. Но примерно полгода тому назад мне пришлось повстречаться с двумя русскими. Они в спешном порядке уехали из Соединенных Штатов, да им и нужно было спешить, потому что за ними следовал по пятам отряд конной полиции. А я каи раз находился на моей ферме, расположенной неподалеку от границы. Вот в этот момент они и появились. И как вы полагаете, чем занимались эти молодчики?

Стаффен недоуменно покачал головой.

— Они торговали смарагдами, — многозначительно произнес Арт.

— Торговали смарагдами? Что вы хотите этим сказать? Они пробовали торговать смарагдами? — заинтересовался Берти.

Арт кивнул головой.

— Да, сэр, У одного из них был целый пакет этих камней самой различной величины. Я откупил у них всю партию смарагдов за двенадцать тысяч долларов и привез их в Торонто. Там мне их оценили, и, как вы думаете, сколько они стоили? Они стоили пустяки: немногим меньше двадцати миллионов долларов.

Берти Клод внимал рассказу Арта с раскрытым ртом.

— Эти парни прибыли из Москвы. В течение четырех лет они занимались этим делом. Один из них оказался князем, распродавшим драгоценности по поручению других высокопоставленных лиц… Особенно подробно я не расспрашивал их, потому что не любопытен и не интересуюсь тем, что меня не касается.

И, придав значение своим словам, он нагнулся и похлопал своего собеседника по колену.

— То, что я откупил у них, составляло всего лишь одну двадцатую часть их запасов. Я послал их обратно в Россию, и на следующей неделе они должны прибыть сюда с остальными драгоценностями.

— На двадцать миллионов долларов? — пролепетал пораженный Берти. — И сколько вы собираетесь уплатить за них?

— Один миллион долларов — двести тысяч фунтов! Приезжайте-ка ко мне в мой домик в Марлоу, и вы увидите смарагды, каких в жизни не видывали. У меня осталось несколько камешков от первой партии. Остальные я продал одному миллионеру в Питтсбурге. За какую цену? Я вам лучше не назову ее, а то вы, чего доброго, вообразите, что я надул его. Если вам какой-нибудь из этих камней понравится, то я, так и быть, по дружбе уступлю вам его, хотя вовсе и не собираюсь распродавать их. Я собирался оставить их себе на память. Само собою разумеется, что с вас я не стану извлекать прибыль.

Берти Клод безмолвно внимал всему этому потоку слов, а его собеседник продолжал обольщать его перечнем сказочных богатств.

Берти почувствовал, что голова его закружилась — слишком походила эта история на то, что порой ему случалось видеть в своих грезах.

Возвращаясь от Арта, Берти миновал холл отеля и неожиданно увидел перед собою скромно одетого пожилого господина, на голове у этого господина была странная, непомерно высокая шляпа.

Берти обратил внимание на неуклюжую обувь этого субъекта, на его галстук, раз и навсегда вывязанный в магазине, — этот человек по всему своему облику походил на судебного исполнителя.

Берти не собирался задерживать свое внимание на этой странной фигуре, но пожилой господин заговорил с ним:

— Если не ошибаюсь, я имею удовольствие говорить с мистером Стаффеном?

— Да, — коротко ответил Берти.

— Я был бы очень рад возможности вкратце переговорить с вами об одном деле… которое… не лишено для вас значения.

Берти нетерпеливо уклонился от оказанной ему чести.

— У меня нет времени сейчас, — резко заявил он. — Если вам угодно, изложите письменно те, о чем вы желали со мною переговорить.

И с этими словами он оставил пожилого господина в одиночестве.

Маленькая вилла мистера Ломера лежала на половине пути из Марлоу в Керри Вуд, в стороне от строений и людского жилья. Вряд ли даже после долгих поисков Ломеру удалось бы найти другое помещение, в такой же степени подходившее для его планов, как это.

Берти Клод, для которого представление о загородной местности сочеталось с представлением о голубом небе и белых фланелевых брюках, очутившись на станции, сокрушенно взглянул на серое, пасмурное небо.

Дождь лил как из ведра.

— Какая отвратительная погода! — ворчал он. — И что за сумасбродная идея селиться в эго время года за городом.

Ломер, имевший очень смутное представление о том, в какие месяцы следует селиться за городом, вежливо согласился с ним.

— Но здесь очень хорошо, — добавил он затем, — здесь тихо и спокойно, а это как нельзя более соответствует моей натуре. Не люблю жить в тесноте, когда окружающие имеют возможность заглянуть к тебе в тарелку и выяснить, что ты ешь за обедом.

Дорога от вокзала в «Риверсайд Боуер» шла вдоль реки. Выглянувший было в окно машины Стаффен увидел перед собою лишь серую пелену реки, сливавшуюся с серым покровом дождя, и примятую дождем траву.

Не прошло и четверти часа, как они подъехали к приветливому маленькому домику, перед которым был разбит цветник.

В вестибюле в камине весело потрескивал огонь, и домик был настолько полон уюта и комфорта, что настроение Стаффена сразу изменилось к лучшему.

Вскоре они сидели за круглым, роскошно сервированным столом и пили чай.

Окружающая обстановка на большинство людей оказывает очень сильное влияние, и поэтому Берти вскоре подпал под уютные чары домика и пришел в самое благотворное состояние духа.

За столом прислуживала миловидная, кокетливая горничная. Почтенный седоволосый дворецкий выслушал приказания Арта, а чопорный лакей в ливрее внимательно помог Берти сбросить с плеч промокшее насквозь пальто.

— Нет, нет, этот домик не принадлежит мне. Я снимаю его лишь во время пребывания в Англии, — заявил Ломер, не считавший нужным лгать понапрасну.-Дженкинс, дворецкий и лакей приехали вместе со мною. А остальная прислуга всегда состоит при доме.

После чая он отвел Берти в спальню, выдвинул ящик письменного стола и вынул из него стальную шкатулку.

Шкатулка эта запиралась двумя замками.

Открыв ее, он вынул металлическое блюдце, прикрытое ватой.

— Вот… вы можете выбрать себе камень по вкусу, — сказал он.

Он снял слой ваты, и перед изумленным Берти заиграли переливными огнями шесть великолепных смарагдов.

— Быть может, этот вам нравится? — осведомился Ломер и указал на самый большой из камней.

— …Этот? Этот стоит не меньше шести тысяч долларов. А если бы вы и вздумали заплатить мне эту сумму, то я счел бы вас идиотом, потому что единственный верный способ покупки смарагдов, это покупать за половину их стоимости. Мне кажется, что этот камень, — продолжал он, указывая на прекрасный смарагд, — обошелся мне в девяносто фунтов.

Глаза Берти засверкали.

Он кое-что смыслил в смарагдах и с первого взгляда определил, что перед ним настоящие камни прекрасного качества.

— За девяносто фунтов вы, должно быть, не захотите уступить этот камень? — осведомился он, пытаясь скрыть свое волнение.

Арт Ломер покачал головой.

— Нет, сэр. Хоть что-нибудь я должен заработать даже тогда, когда заключаю сделку с приятелем. Так и быть, за сто фунтов я готов вам уступить этот камень.

Берти уже полез за бумажником.

— Нет, нет, вам незачем спешить рассчитываться со мною. В конце концов, что вы смыслите в смарагдах? Ведь камень может оказаться хорошей подделкой. Заберите-ка его с собою в город и дайте на экспертизу ювелиру…

— Я готов сейчас же выписать чек…

— Как вам угодно… Мне совершенно безразлично… Арт бережно завернул камень и положил его в маленькую коробочку, которую вручил своему приятелю.

— Это единственный камень, который я согласен уступить из моего ассортимента, — сказал он, направляясь с Берти в столовую.

Берти подошел к письменному столу и выписал чек. Затем он протянул его Ломеру.

Взглянув на чек, Арт нахмурился

— Гм… Что я стану с ним делать?-сказал он. — У меня нет здесь текущего счета. Все мои деньги лежат в «Ассосшейд Экспресс Компанейшен».

— Я выпишу вам чек на наличные… с уплатой на предъявителя, — поспешил предложить Берти.

Но и это предложение пришлось Ломеру не по вкусу.

— Я попрошу вас написать несколько слов директору банка с указанием, что чек подлежит уплате. Ведь я совершенно чужой человек в английских банках.

Берти, не возражая, набросал несколько слов директору банка и вручил письмо Ломеру. Готом он заговорил о делах, ибо прежде всего он был деловым человеком.

— Скажите, я не мог бы принять участие в ваших операциях с драгоценными камнями?

Арт Ломер сокрушенно покачал головой.

— Очень сожалею, мистер Стаффен, но это совершенно невозможно. Я буду совершенно откровенен с вами, потому что считаю, что в делах откровенность

— это самое лучшее. Ваше желание принять участие в моих коммерческих операциях с драгоценными камнями равносильно требованию подарить вам известную сумму.

Берти попытался кашлем выразить протест.

— Быть может, я позволил себе выразиться не совсем изысканно, но в данном случае сказал то, что я думаю. Я принял на себя весь риск, подготовил все дело, вложил в него много денег — не так-то легко было вторично заполучить этого парня в России, — все это потребовало расходов на аэропланы, специальные поезда и прочее. Ужасаюсь при мысли, что приходится вам отказать, потому что я более чем кому-либо хотел бы услужить гам… Быть может, в партии драгоценностей окажется что-либо, что придется вам особенно по вкусу. В таком случае я почту своей обязанностью уступить вам это по сходной цене.

Берти углубился в свои собственные мысли.

— Сколько вам обошлась вся эта история? Сколько денег вложили вы в это предприятие? И снова Ломер покачал головою:

— Это совершенно безразлично. Даже если бы вы предложили мне сумму вчетверо большую — а это составило бы немалые деньги, — то и тогда я вынужден был бы отказать вам в принятии вас в дело. Я готов уступить вам кое-что из получаемого товара, но в ваших деньгах для дела не нуждаюсь.

— Быть может, мы об этом поговорим как-нибудь в другой раз? — спросил, не теряя надежды, Берти.

Дождь перестал накрапывать, заходящее солнце золотило своими лучами реку, и Арт вышел со своим гостем в сад.

Неожиданно до их слуха донесся рокот аэроплана. Вскоре шум мотора стал явственнее, и они увидели аэроплан, несколько раз покружившийся над домиком и потом скрывшийся за деревьями по направлению к Керри Вуду.

Берти уловил недовольное восклицание Арта и заметил, как лицо его помрачнело.

— Что случилось? — спросил он.

— Я удивлен, — медленно ответил Арт. — Ведь было условленно, что они прибудут лишь на следующей неделе… Но нет, это совершенно немыслимо…

Стемнело. Дворецкий зажег свет и задернул гардины на окнах. Казалось, ничто не изменилось, но Берти уловил, что его хозяин испытывает какое-то беспокойство… Он неожиданно замолчал, перестал быть разговорчивым и мрачно смотрел на огонь в камине. При каждом доносившемся до него шорохе он вздрагивал.

Лакей доложил о том, что обед подан, и оба приятеля прошли в маленькую столовую, где был сервирован роскошно убранный стол.

— Что случилось, Ломер? — осмелился спросить Берти.

— Ничего, — сухо ответил хозяин, — только… В это мгновенье зазвенел звонок у подъезда, и Арт напряженно прислушался.

Из вестибюля донеслись какие-то голоса, и вошедший лакей доложил:

— Сэр, с вами желают говорить двое господ и дама. Берти заметил, как Арт судорожно закусил губы.

— Просите, — коротко приказал он лакею, и через несколько секунд в комнату вошел высокий, стройный юноша в кожаном костюме авиатора.

— Мершем! Черт побери…

За авиатором в комнату вошла молодая девушка, приковавшая к себе внимание Берти Клода. Она была стройна и хороша собою, несмотря на усталое выражение глаз и мертвенную бледность.

Второй ее спутник производил менее привлекательное впечатление. Это был коренастый, широкоплечий мужчина с коротко подстриженной бородой, катавшийся в мохнатую шубу.

— Что все это значит? — резко спросил Арт.

— Кое-что не в порядке, — ответил юноша. — Князь получил другое предложение. Он послал часть драгоценностей с нами, но готов передать жемчуг и бриллианты лишь по получении половины причитающейся ему суммы. С нами прибыла княжна Полина Дмитриева, дочь князя.

Арт недовольно перевел взгляд на девушку.

— Послушайте, сударыня, — начал он, — я полагаю, что вы владеете английским языком?.. Она кивнула головой.

— Я удивлен, что ваш отец поступает таким образом. Так не ведут дела. Ваш отец обещал мне…

— Мой отец проявил излишнюю поспешность, — перебила она его.

Легкий иностранный акцент, с которым она говорила, зазвучал в ушах Берти, как музыке.

— Но не думаю, что это может вызвать для вас какие-нибудь осложнения. Вы уплачиваете деньги, и, если он получит их сегодня же ночью…

— Сегодня ночью? — заревел Арт — Где же мне раздобыть сегодня ночью деньги?

— Мой отец находится в Голландии, — вместо ответа сказала девушка. — Аэроплан ожидает нас.

— Но, прокл… Где же я вам раздобуду сейчас деньги? — повторял потерявший самообладание канадец. — Или вы воображаете, что я таскаю при себе в жилетном кармане сто тысяч фунтов?

Девушка пожала плечами и повернулась к своему коренастому спутнику. Она заговорила с ним на непонятном мистеру Стаффену языке. Он что-то сказал ей в ответ, и она утвердительно кивнула головой,

— Петр говорит, что мой отец согласился бы принять от вас чек вместо наличных денег. Он хочет лишь быть уверенным в том, что его…— и она запнулась в поисках подходящего английского слова.

— Разве я когда-либо обманул вашего отца? — заревел канадец. — Я не могу вам дать ни денег, ни чека. Я отказываюсь от дальнейших дел с вами. Для меня с этим делом покончено раз и навсегда.

Между тем летчик достал небольшой сверток и развернул его.

У Берти Клода при виде сверкающего великолепия драгоценностей перехватило дыхание. Летчик разложил на столе изумительные в своем великолепии бриллианты в оправе и без оправы, старинные фамильные драгоценности.

Многие из них, по-видимому, имели историческую ценность… Берти не мог даже мысленно прикинуть, сколько должно было стоить это драгоценное собрание.

Он поспешил отозвать Арта в сторону.

— Если бы вы могли задержать здесь этих людей до утра, — зашептал он, — я готов утром предоставить в ваше распоряжение столько денег, сколько вам понадобится.

Арт покачал головой.

— Это не имеет никакого смысла, мистер Стаффен. Я знаю этих людей. Если я сегодня ночью не уплачу им сумму, которую они рассчитывали получить у меня, то мне не суждено увидеть ни одного из принадлежащих им камней.

Неожиданно он всплеснул руками.

— Господи! — вскричал он. — Это идея! Идея! Нашел… Ведь у вас при себе ваша чековая книжка?

В Берти мгновенно пробудилось свойственное ему недоверие.

— Моя чековая книжка действительно находится при мне, — сказал он, но…

— Пройдемте-ка со мною в столовую… И Арт потащил за собою Берти. Захлопнув дверь, он заговорил:

— Чек не может быть предъявлен раньше, чем через два или три дня. За это время мы сможем возвратиться со всем этим добром в город и депонировать драгоценности в вашем банке. Вы можете их хранить у себя, пока я не выкуплю их у вас. И более того, если окажется, что драгоценности не стоят той суммы, на кочорую будет выписан чек, вы сможете завтра же распорядиться о том, чтобы выплата по чеку была приостановлена.

Берти обдумал предложение с десятка различных точек зрения, и у него на это ушло такое же количество секунд.

— Вы не возражаете против того, чтобы я проставил чек несколькими днями вперед? — спросил он.

— Несколькими днями вперед? — переспросил удивленный Арт. — Что вы хотите этим сказать?

И когда Берти объяснил ему свое намерение, Арт просветлел.

— Разумеется, не возражаю. Это — чудесная идея. Тем самым вы вдвойне будете застрахованы от каких бы то ни было неудач. Проставьте на чеке послезавтрашнее число.

Берти более не колебался. Он присел к столу, вынул чековую книжку и выписал чек.

— Напишите «уплатить предъявителю», — предложил Арт.

Берти с секунду поколебался, а затем послушался.

— А теперь я попрошу вас подождать одну минуту, — сказал Арт и вышел из комнаты, захватив с собою ящик.

Не прошло и минуты, как он вернулся.

— Они приняли чек! — восторженно воскликнул он, захлопав радостно по плечу Берти.

— Вы славный малый, — сказал он, — и вы спасли мне дело. Теперь вам все же удалось влезть в мое дело, в которое я не хотел никого принимать. Но теперь, разумеется, мы будем вести его сообща. Я справедливый человек, и никто не может пожаловаться, что я не воздал должное товарищеской услуге. Отныне вы мой компаньон, пойдемте, я покажу вам нечто, чего еще никто не видел. — И он увлек обрадованного Берти за собою.

Пройдя вперед, он отворил маленькую дверцу, ведущую на лестницу, спускавшуюся в погреб. На лестнице он включил свет и сошел вместе со своим спутником вниз. Наконец они оказались перед массивной металлической дверью.

— Итак, — сказал Арт, отпирая дверь, — вам приходилось когда-либо видеть что-нибудь подобное? Берти Клод заглянул во мрак.

— Но я ничего не вижу, — сказал он, и в то же мгновение резкий толчок в спину заставил его умолкнуть.

Берти, откинувшись, полетел вперед. Дверь захлопнулась за ним, и он услышал, как звякнул замок.

— Послушайте, — закричал испуганный Берти, — что это значит?!

— Через пару дней вы сами поймете, что это значит, — прозвучал насмешливый ответ Арта.

Арт поднялся наверх, запер дверь в коридор и прошел в гостиную, где его ожидали дворецкий, слуга, кокетливая горничная и три посетителя, прилетевших на аэроплане. Вся компания была в сборе.

— Все в порядке. Он посидит в погребе, пока мы не реализуем чеки. Там, в погребе, у него хватит еды и питья на неделю.

— Тебе удалось околпачить его?! — вскричал мнимый русский.

— Конечно! Это была детская игра! — пренебрежительно процедил Арт. — А теперь, детки мои, в путь, да поскорее. Я получил у этого болвана письмо к директору банка. — И он вытащил листок бумаги, полученный им, и прочел: — «Уплатить по прилагаемому чеку моему другу мистеру Арту Ломеру».

Окружающие реагировали шумным, одобрительным гулом на это письмо.

— Надеюсь, аэроплан уже улетел? — осведомился Ломер.

— Конечно, — ответил мнимый авиатор, — я нанял его только на несколько часов.

— Отлично. А теперь пора в путь. Рей и Ал, вы отправитесь в Париж через Гавр, и потом оттуда в Америку. Слики, тебе пора сорвать свои почтенные бакенбарды и отправляться в Ливерпуль. Там ты пересядешь на пароход. Полина и Эгги отплывают в Геную, и 14-го числа мы все встречаемся у Леони и делим барыши…

Прошло еще два дня. Мистер Арт Ломер вошел в великолепный подъезд Северного Коммерческого банка и изъявил желание говорить с директором. Директор тщательно ознакомился с письмом Берти, осмотрел чек и позвонил.

— Вам предстоит выплатить очень крупную сумму, — сказал почтительно Арт.

Директор улыбнулся.

— Нам приходится порой производить выплаты и по более крупным чекам, — сказал он и обратился к вошедшему служащему: — Мистер Ломер изъявил желание, чтобы деньги были ему выплачены в американской валюте, возможно более крупными купюрами. Как поживает мистер Стаффен?

— Благодарю вас, хорошо. Мы были вместе в Париже… по делам нашего нового предприятия, — сказал Арт. — Вы знаете, нелегко у вас в Европе раздобыть деньги на финансирование канадской промышленности. Я никогда не предполагал, что это будет сопряжено с такими трудностями, но все же в Париже нам удалось удачно обделать наши дела.

И он продолжал беседовать с директором банка на различные деловые темы, пока банковский служащий не доложил, что деньги приготовлены и не вручил Арту большую пачку банкнот.

Мистер Ломер раскрыл внушительный портфель и с трудом рассовал по различным огделениям банкноты, затем пожал на прощанье директору руку и направился к выходу.

Неожиданно он остолбенел: перец ним, словно из-под земли, вырос мистер Ридер.

— Получили жалованье для труппы, мистер Ломер? — осведомился он.

— Ах, мистер Ридер, — залепетал Арт. — Очень рад видеть вас, но, к сожалению, я спешу…

— Вы не слышали о том, что служилось с нашим общим другом мистером Берти Стаффеном? — озабоченно осведомился Ридер.

— С Берти?.. Да ведь он в настоящее время находится в Париже.

— Что вы говорите? Так бистро? — пробормотал Ридер. — А ведь не прошло и часа с той минуты, как полиция вытащила его из подвала вашего дома. Как прогрессирует техника, особенно по части передвижения. Только что был в Марлоу, через час в Париже, там еще где-нибудь… Это просто изумительно!

Овладев собой, Арт более не колебался. Он оттолкнул сыщика и бросился к выходу. На этот раз он проявил столько злобы и был так раздражен что стоявшим у дверей полицейским лишь с большим трудом удалось надеть на него наручники.

…— Так вот, сэр, — сказал мистер Ридер, обращаясь к своему шефу. — Арт всегда разъезжает вместе со своей труппой. И то, что на сей раз он тщательно ее прятал и не позволял ей показываться на свет Божий, навело меня на мысль, что за этим что-то кроется. Разумеется, тут же после исчезновения мистера Стаффена я взял под надзор домик у реки, арендованный Ломером. Собственно, это не входило в круг моих обязанностей, это дело другого ведомства, — сказал он, и в голосе его прозвучало сожаление, — и мне не следовало бы вмешиваться в это дело. Но ведь я вам уже неоднократно имел честь докладывать о своем шестом чувстве. Там, где дело касается преступления…

И он бросил на своего шефа поверх очков улыбающийся взгляд.

Глава 4. Воровка мрамора

Маргарет Беллмен жила на Броклей-Род, поблизости от Ридера, и это привлекло к ней внимание пожилого сыщика.

Он не знал ее имени, да и не пытался его узнать, ибо по отношению к людям, ведущим добропорядочный образ жизни, он не питал любопытства. Тем не менее даже он, чье внимание было целиком поглощено преступным людом, не мог не заметить ее красоты, ее привлекательного и нежного лица, ее скромной и вместе с тем изящной манеры одеваться и, наконец, ее легкой, непринужденной походки.

Не раз случалось, что он подходил к остановке трамвая одновременно с нею, и им приходилось ехать в одном и том же вагоне.

И каждый раз она покидала трамвай на одном и том же перекрестке, и каждый раз ее встречал там молодой, привлекательной внешности юноша.

Ридеру никогда не приходило в голову, что и он мог привлечь к себе внимание молодой девушки.

— Этот мистер Ридер, — сказала девушка, обращаясь к своему спутнику, — если не ошибаюсь, он имеет какое-то отношение к полиции.

— Мистер Ридер? Рой Мастер с интересом посмотрел вслед пожилому господину, как раз в это мгновение пересекавшему улицу.

— Господи! Я никогда не мог себе представить, что он выглядит таким образом! — сказал Рой. — Кто он такой?

— Ридер? Он работает в канцелярии прокурора, в некотором роде сыщик; на прошлой неделе его имя снова упоминалось в связи с каким -то громким делом. Раньше он обслуживал банк Англии…

Неожиданно она остановилась, и спутник удивленно поглядел на нее.

— Я бы не хотела, чтобы вы дальше провожали меня, — сказала она. — Мистер Телфер вчера видел меня в вашем обществе и сделал мне замечание.

— Телфер? — удивился юноша. — Какой нахал! И что же он осмелился вам сказать?

— Ничего особенного, — ответила девушка, но из ее тона явствовало, что все же это «ничего особенного» задело ее. — Я ухожу от Телферов, — добавила она. — У меня хорошая должность, и вряд ли мне удастся тут же найти себе такую же службу… Во всяком случае, столь же хорошо оплачиваемую службу мне не найти.

Рой Мастер и не пытался скрыть свое удовлетворение.

— Я очень рад этому, — сказал он. — Удивляюсь, как могли вы столь долго выносить пребывание на этом предприятии. Но что он позволил себе сказать вам?

И прежде чем она ответила ему, он добавил:

— Во всяком случае, Телферы стоят очень слабо. О них ходят самые разнообразные и ничего хорошего не предвещающие слухи.

— Но я всегда полагала, что это очень солидное и богатое дело? — удивилась Маргарет. Он покачал головой.

— Это было когда-то, но они натворили множество оплошностей. Да и чего ожидать, когда во главе дела стоит такой полоумный, как Сидней Телфер? В течение последнего года они приняли участие в ряде предприятий, в которых ни одна серьезная фирма не рискнула бы принять участие. Они даже рискнули оказывать финансовую поддержку обществу, поставившему своей целью поднятие со дна морского испанского корабля, затонувшего триста лет тому назад. Но что произошло вчера?

— Об этом я расскажу вам сегодня вечером, — ответила девушка.

И с этими словами она попрощалась со своим спутником.

Сидней Телфер явился в контору раньше ее.

Глава предприятия посещал его очень редко. Деловая атмосфера угнетала его: в конторе все было столь буднично, просто и заурядно.

Основатель фирмы — дедушка Сиднея — умер за десять лет до появления на свет внука, и дело унаследовал отец Сиднея, болезненный человек, в :коре после рождения Сиднея последовавший за своим отцом.

Несмотря на ряд сумасбродных выходок его матери, дело шло хорошо и приносило изрядный доход, пока Сидней не достиг совершеннолетия и к нему не перешло управление делами.

Помещение конторы, отделанное с кричащей пестротой, как нельзя лучше соответствовало манере одеваться Сиднея. Сидней был очень высок и необыкновенно худ. На длинной шее сидела необыкновенно маленькая птичья голова. Одевался он всегда по последнему слову моды, и молодая девушка, войдя в контору, уловила сильный аромат духов. Ей бросилось в глаза, что сегодня ее шеф был еще бледнее и отвратительнее, чем обычно.

Безучастным взглядом следил он за ее движениями. Она подала ему утреннюю корреспонденцию и собиралась удалиться, но он задержал ее, заговорив с нею:

— Послушайте, мисс Беллмен, надеюсь, вы не будете говорить никому о том, что сказал я вам вчера?

— Мистер Телфер, — спокойно ответила девушка,-я хотела бы вообще не касаться этой темы.

— Я бы женился на вас, но… в завещании моей матери имеется параграф…— продолжал он бессвязно. — Но надеюсь, что как-нибудь его удастся обойти.

Она стояла у письменного стола, слегка опершись на край его.

— Я не выйду за вас замуж, мистер Телфер, даже если бы не было никаких условий в завещании вашей матери. Ваше предложение отправиться вместе с вами в Америку…

— Дело в том,-боязливо заговорил он,-вы ведь не станете об этом болтать? Я в течение всей ночи никак не мог успокоиться, все время думал об этом. Я просил вас дать мне ответ в письменной форме, но лучше будет, если вы этого не сделаете.

И прежде чем она смогла ответить, он продолжал: — Вы изумительно красивая девушка, и я влюблен в вас…— Голос его становился все визгливее и порой срывался на высоких нотах: — В моей жизни произошла драма… в самом деле, ужасная, выходящая из ряда вон трагедия. Если бы у меня было хоть немного разума, то я бы принял к себе на службу человека, который бы заботился о ходе моих дел. Теперь я сам начинаю это понимать.

И вторично за последние сутки этот молодой человек пустился на откровенности с нею, сделав ей предложение, которое ее одновременно и удивило и оскорбило.

Потом он внезапно прервал свой словесный поток и, сверкнув глазами, сказал:

— Попросите ко мне Биллингема. Я хочу ему кое-что сказать.

Сидя за пишущей машинкой, она тщетно спрашивала себя, не находятся ли его волнение и многоречивость в связи со слухами, которые ходили о положении дел в фирме Телферов.

В кабинет вошел мистер Биллингем, скромный, маленький человечек, молчаливый и лысый. Безмолвно направился он в кабинет своего шефа и более не появился.

Менее всего, глядя на него, можно было предположить, что он таит в себе преступный замысел, что он способен на преступление.

После обеда Стефен Биллингем, директор и доверенное лицо фирмы Телфер, явился в правление Лондонского Центрального Банка и предъявил к уплате чек на сумму в сто пятьдесят тысяч фунтов.

Деньги эти были ему безоговорочно выплачены, и тогда он поехал с полученной суммой в Лиовский Кредит, где банкноты были обменены на французские франки.

Всего он получил семь миллионов сто сорок шесть тысяч французских франков.

О дальнейших действиях мистера Биллингема не было ничего известно. Его видели в такси, направляющимся на вокзал Чаринг Кросс, и затем след его терялся.

Его не видели ни в портовых городах, ни на аэродромах, и полиция никак не могла объяснись, каким образом ему удалось исчезнуть из пределов островного королевства.

— Это крупнейшее похищение за последние годы, — сказал прокурор, ознакомившись с происшедшим. — Я был бы очень рад, мистер Ридер, если бы вы занялись этим делом. Но, ради всего святого, постарайтесь не задеть своими действиями полиции. Обыкновенно, когда дело идет об убийстве, она не особенно беспокоится по поводу того, что кто-то вмешивается в ее функции. Но в тех случаях, когда в дело замешаны деньги, она очень щепетильна и более всего боится, чтобы кто-нибудь не вторгся в ее область. Займитесь этим делом и попытайтесь переговорить с Сиднеем Телфером.

Прибыв в помещение фирмы Телфер, Ридер обнаружил присутствие знакомого лица.

— Прошу прощения, мисс, но мне кажется, я имел удовольствие видеть вас ранее, — сказал он, обращаясь к шедшей навстречу и приветливо улыбавшейся девушке.

— Ведь вы мистер Ридер, вы живете неподалеку от меня, — сказала она и добавила: — Вы пришли по делу мистера Биллингема?

— Совершенно верно, — ответил он шепотом, словно говоря о безвременно почившем друге. — Я бы хотел повидать мистера Телфера, но, быть может, и вы могли бы дать мне исчерпывающие сведения.

Единственное, что она могла ему сообщить, сводилось к тому, что Сидней Телфер вот уже с семи часов вечера находился в помещении фирмы в таком состоянии, что пришлось послать за врачом.

— Я не думаю, что он смог бы принять вас, — сказала девушка.

— Я принимаю на себя всю ответственность за последствия, — заметил Ридер. — Мистер Телфер… гм… ваш друг, мисс?..

— Меня зовут Беллмен.

Он заметил, как щеки девушки зарделись краской.

— Нет, — ответила она, — я всего лишь его секретарша.

Тон, которым были произнесены эти слова, открыл ему многое. Ридер был очень чуток по части определения отношений, существовавших на почве деловых встреч.

— Он был по отношению к вам несколько назойлив? — пробормотал он, и она подозрительно поглядела на него.

«Что могло быть ему известно? И какое это отношение имеет к исчезновению Биллингема?»

Она бродила в потемках и тщетно пыталась установить соотношение вещей. Потом пришла к выводу, что откровенность будет самым лучшим способом внести ясность во всю эту неразбериху.

— Он хотел бежать с вами! Великий Боже! -прошептал не на шутку перепуганный Ридер: — Он женат?

— Нет, — коротко ответила молодая девушка.-Бедняга! По совести говоря, мне его жалко. Я боюсь, что он с трудом перенесет постигшую его утрату. И кто бы мог подумать, что мистер Биллингем способен на нечто подобное?

— В этом вы правы, — прошептал Ридер и, печально покачав головой, занялся протиранием стекол своего пенсне.

Взглянув на него, девушка решила, что пожилой сыщик вот-вот расплачется.

— Я сейчас пройду к нему и посмотрю, в каком он состоянии.

Сидней удивленно посмотрел на непрошеного гостя. Вот уже час он сидел за столом все в той же позе, склонив голову на руки.

— Послушайте… что вам угодно? — слабым голосом произнес он. — Я никого не принимаю… Вы от прокурора?.. — Он чуть не выкрикнул последнее слово. — Какой смысл преследовать его, если я все равно не получу назад своих денег?

Ридер выждал, пока он не успокоился, и потом продолжал беседу.

— Я ничего не знаю, — ответил на его расспросы молодой глава фирмы. — Я здесь на положении манекена. Биллингем приносил мне чеки, и я подписывал их. Я не давал ему никаких указаний. Я ничего обо всем случившемся не знаю. Он сказал мне, что наши дела идут неважно… да, да, неважно, и что нам на следующей неделе для платежей потребуется полмиллиона… Господи! И после этого он исчезает со всей нашей наличностью.

Сидней уткнул лицо в ладони и заплакал, как малое дитя.

Ридер выждал несколько мгновений и потом сочувственным тоном продолжил допрос Сиднея.

— Нет, меня здесь не было. Я выехал на пару дней отдохнуть в Брайтон. И полиция разбудила меня в четыре часа утра. Мы обанкротились. Мне придется продать свою машину, уйти из клуба…

Сидней совершенно утратил всяческое представление о происходившем, и Ридер понял, что все дальнейшие расспросы ни к чему не приведут.

Прошла неделя, и о дерзком исчезновении Биллингема со всей наличностью фирмы перестали разговаривать. Биллингем исчез, словно в воду канул.

В сырое и пасмурное утро Ридер, в поисках нового материала, направился в здание суда и прислушался к разбору мелких очередных дел.

На очереди были два дела о буйстве в пьяном виде, ограблении мелочной лавки и тому подобные мелкие дела, пока, наконец, перед судом не предстала мисстрис Джексон и небольшой полный полисмен не доложил судье:

— Перси Перромен No 97721 из дивизиона Л.,-отрекомендовался он. — В половине третьего утра я стоял на дежурстве на углу Эдгвар-Род и увидел, как обвиняемая шла по дороге, таща большой, тяжелый чемодан. Завидев меня, она поспешила повернуться и быстрым шагом пошла в противоположную сторону. Это показалось мне подозрительным, и я последовал за нею. Догнав ее, я спросил, кому принадлежит этот чемодан. Она ответила мне, что чемодан принадлежит ей и что она спешит на поезд. В чемодане, мол, находятся ее платья. Так как чемодан был очень дорогой, из крокодиловой кожи, с серебряными застежками, то я потребовал, чтобы она предъявила мне его содержимое. Она отказалась. Отказалась она также назвать свое имя и указать свое местожительство. И тогда мне пришлось забрать ее в участок.

После постового полисмена перед судом предстал дежурный по участку:

— Задержанную доставили ко мне, и в ее присутствии я открыл чемодан. В нем находилось множество осколков…

— Осколков? — недоверчиво переспросил судья. — Каких осколков?

— Там находились обломки камня… Куски мрамора, господин судья! Она сказала, что собиралась устлать этими обломками мрамора садовую дорожку и что эти осколки камня она собрала на дворе виллы, в которой проживал скульптор. Она призналась, что взломала ворота его виллы и что чемодан взяла без спроса там же.

Судья откинулся на спинку кресла и пробежал глазами протокол.

— Но тут не упомянуто ее имя и местожительство, — сказал он нахмурясь.

— Совершенно верно, она назвала адрес, но он оказался вымышленным. А имя свое она отказывается назвать.

Ридер уселся на своем сиденье поудобнее и уставился, раскрыв рот, на обвиняемую.

Она была очень большого роста и очень полной. Ее руки, лежавшие на перилах, были в два раза крупнее большой женской руки.

Лицо ее нельзя было назвать некрасивым, но черты его были непомерно крупны.

Глубоко сидящие карие глаза, широкий, несколько приплюснутый нос, правильно очерченный рот и двойной подбородок -т аков был ее облик.

Вред ли любители женской красоты причислили бы ее к излюбленному своему типу, но в то же время Ридер должен был признать, что некрасивой ее назвать нельзя было.

— Я признаюсь, что с моей стороны это было очень глупо. Я не должна была делать этого, — сказала она мягким, грудным голосом. — Но как раз, когда я собиралась ко сну, у меня мелькнула эта нелепая мысль, и, не откладывая ее в долгий ящик, я тут же выполнила ее. Я могла бы себе позволить роскошь купить эти камешки, потому что в момент задержания при мне находилась пятидесятифунтовая банкнота.

— Это правда? — осведомился у полицейского судья. Полицейский утвердительно кивнул головой.

— Вы доставили нам множество хлопот своим нежеланием назвать себя и указать свой адрес… Мне понятно, что вам нежелательно, чтобы кто-либо узнал о вашем бессмысленном поступке, но если вы и впредь собираетесь упорствовать в своем нежелании назвать себя, то я буду принужден посадить вас в тюрьму на неделю.

Женщина была просто, но хорошо одета, на руке ее мерцало кольцо с крупным бриллиантом. Ридер оценил кольцо в двести фунтов.

«Мисстрис Джексон» решительно покачала головой.

— Я не могу вам назвать себя и сказать, где я живу, — коротко заявила она.

— Отвести в камеру для подследственных, — бросил судья. — И подвергнуть врачебному освидетельствованию. Меня интересует, что скажет о ее умственных способностях врач.

Женщину вывели из зала суда, а следом за нею направился и Ридер.

В коридоре он столкнулся с сержантом Уилльсом, приветливо ухмыльнувшимся ему.

— Вот полюбуйтесь, — сказал он, указывая на лежащий перед ним чемодан. — Какого вы мнения об этой истории? Это что-то совсем новенькое. Я что-то никогда не слышал, чтобы крали щебень. Этот чемодан с его содержимым весит не меньше пятидесяти килограммов. Видно у этой женщины есть силенка. Парень, притащивший сюда чемодан, взмок до седьмого пота.

Ридер осмотрел чемодан. Это был очень элегантный, чемодан, украшенный серебряными шарнирами и застежками, шелковая подкладка его была изорвана в клочки и покрыта мраморною пылью.

— Очень интересно, — прошептал Ридер. — исключительно интересно. Вы больше ничего не обнаружили?

— Нет, только вот еще эту пару перчаток, — сказал чиновник, указывая на пару больших кожаных перчаток.

— Эти перчатки не впервые употреблялись во время такой работы, — пробормотал Ридер — Похоже на то, что в них переносили целую коллекцию различных мраморных осколков. Что у нее было в кармане?

— Ничего, кроме банкнот с печатью центрального отделения банка. Быть может, это наведет вас на какое-нибудь след?

После обеда мистер Ридер сидел у себя в кабинете. Неожиданно затрещал телефон. Сняв трубку, он услышал голос сержанта Уилльса.

— Не могу ли я переговорить с вами? Дело касается банкнот.

Несколько минут спустя в кабинет Ридера вошел сержант.

— Эти банкноты были три месяца тому назад выданы мистеру Сиднею Телферу, — доложил, он, — а последний передал их своей экономке, некоей мисстрис Уелфорд,

— И «мисстрис Джексон» не кто иная, как экономка мисстрис Уелфорд? — осведомился Ридер.

— Да. Бедняга Телфер едва не потерял рассудок, когда я рассказал ему о том, что она арестована. Он тут же поехал подтвердить ее личность. Ее выпустили на поруки, и Телфер плакал, как ребенок, утверждая, что она не в своем уме. И как он боялся ее! Когда я привел ее в тюремную приемную, она бросила на него взгляд, и этим взглядом было все сказано. У него ноги подкосились.

Ридер провел день в попытках выяснить что-либо относительно личности мисстрис Ревекки Алемби Мэри Уелфорд. Она была вдовой профессора университета Джона Уелфорда, умершего два года спустя после свадьбы.

Потом она поступила на службу в семью Телферов и с четырехлетнего возраста находилась при Сиднее.

Мисстрис Телфер назначила ее опекуншей над Сиднеем, и таким образом бывшая воспитательница стала опекуншей своего воспитанника и управляла всем домом Телферов.

Дом Телферов также привлек внимание мистера Ридера.

Он стоял у ворот и с любопытством взирал на красный двухэтажный дом. В это мгновение отворилась дверь, и на пороге показалась крупная экономка. Она несла ведро с золой. Ридер поспешил спрятаться.

Затем, услышав, как захлопнулась дверь, он осмелился снова выйти уз своего убежища.

Ридер оглядел садовые дорожки — они не были устланы мрамором. Сиднея Телфера не было видно, но сыщик знал, что он находится в доме. Поэтому он и выбрал место, с которого мог наблюдать за домом, сам оставаясь незамеченным его обитателями.

Управление делами фирмы Телферов перешло в руки конкурсного правления, а сам Сидней по-прежнему был болен. Он послал своей секретарше уведомление, прося ее прибыть к нему на дом и поручив ей сжечь всю его «частную переписку». Далее он извещал ее о том, что вскоре уезжает за границу.

Ридер ознакомился с содержанием этого письма, ибо он просматривал всю переписку, прибывавшую от Сиднея на адрес фирмы. И это письмо частично послужило причиной появления Ридера в этих краях.

Спустились сумерки. К дому подъехал закрытый автомобиль, и, прежде чем шофер затормозил, из дома выскочил Сидней Телфер. В руках он тащил два больших чемодана и, швырнув их в машину, последовал за ними. Дверца захлопнулась, и автомобиль с большой скоростью понесся по дороге.

Наступила ночь. Со стороны Реджент-парка надвигался густой туман, но Ридер все еще неподвижно стоял на своем наблюдательном посту.

Дом был погружен во мрак, не было слышно ни малейшего шума, -казалось, он вымер.

Но в доме продолжала находиться бывшая воспитательница Сиднея, его бывшая опекунша, ставшая ныне его женой. Эта властная женщина не только стала женою сумасбродного, болезненного юноши, но и фактически переняла руководство делами фирмы, хотя ничего в них не смыслила. Ридер не напрасно потратил свое время на собирание сведений. У него в кармане лежала копия брачного свидетельства, с неопровержимой ясностью устанавливающая подлинный характер отношений между юношей и его опекуншей.

Туман несколько прояснился, что отнюдь не соответствовало намерениям Ридера; он предпочел бы, чтобы туман окутал его густой пеленой, позволив ему и в дальнейшем оставаться незамеченным.

Затем произошло нечто совершенно неожиданное.

К дому медленно подъехало такси. Из машины легко выпрыгнула молодая девушка.

То была мисс Маргарет Беллмен.

Ридер, выждав, пока такси уехало, вышел из своего тайника и направился к девушке.

— О… Мистер Ридер! Как вы меня испугали! -воскликнула молодая девушка. — Я хотела навестить мистера Телфера, он болен, нет… его экономка написала мне, чтобы я его навестила.

— В самом деле? Угодно вам позвонить или вы предпочтете, чтобы я это сделал за вас?

Она ответила ему, что это излишне, потому что вместе с письмом она получила и ключ от дома.

— Она осталась одна с мистером Телфером, который ни за что не хочет разрешить вызвать сиделку, — пояснила девушка, — и…

— Я попрошу вас говорить тише, — прошептал Ридер. — Если мистер Телфер в самом деле болен…

— Но ведь он же не может услышать нашего разговора, — удивленно прошептала в ответ девушка.

— Почем знать? У больных людей всегда очень тонкий слух. Каким способом вам доставили письмо?

— Мне принес его посыльный. Час тому назад. Никто не выходил и не входил в дом, кроме Сиднея.

А Сидней, страшась еврей властной супруги, выполнил бы слепо все ее предписания.

— В письме вас не просили, — продолжал Ридер, — захватить с собою в дом письмо?

— Нет, — возразила Маргарет,-но мисстрис Уелфорд позвонила мне по телефону и попросила меня захватить с собою письмо, потому что Сиднею было бы неприятно, если бы его частная переписка могла кому-либо попасться на глаза. Но почему вы меня спрашиваете об этом, мистер Ридер? Что-нибудь случилось?

Он ничего не ответил и, протолкнув ее к двери, бесшумно последовал за нею.

— Отоприте дверь, — прошептал он, — я пойду за вами. Делайте то, что я Вам говорю.

Дрожащей рукою она отперла дверь, Передняя была слабо освещена, слева у лестницы находилась телефонная будка.

Сверху послышался знакомый Ридеру голос:

— Мисс Беллмен?

Маргарет, чувствуя, как сильно бьется ее сердце, остановилась и взглянула по направлению, откуда доносился голос.

— Да, мисстрис Уелфорд.

— Вы захватили с собою письмо?

— Да…

Ридер незаметно прокрался вдоль стены за девушкой.

— Очень хорошо, — продолжал грудной голос. Не угодно ли вам позвонить по телефону врачу — No 65876 — и сказать ему, что мистер Телфер нехорошо себя чувствует. Я попрошу вас закрыть за собою дверь, мистер Телфер не переносит звона.

Маргарет вопросительно взглянула на сыщика, он утвердительно кивнул головой.

Женщина, находившаяся наверху, явно хотела выиграть время, но чего ради было это ей необходимо?

Молодая девушка прошла в телефонную будку. Ридер услышал, как за нею захлопнулась дверь, но то не был обыкновенный металлический стук, он уловил металлическое звяканье захлопнувшегося замка.

Ридер насторожился. Он заметил, что у двери ре было ручки, и, кроме того, замочная скважина была закрыта небольшой металлической заслонкой. Приложив ухо к двери, он услышал голос девушки:

— Но аппарат не в порядке… я… я не могу открыть дверь…

Не теряя ни секунды, он бросился наверх По лестнице и услышал, как впереди захлопнулась дверь. Не выпуская из рук свой зонтик, он бросился к двери.

— Отоприте дверь! — закричал он.

Но в ответ раздался лишь смех.

Ридер повернул ручку зонтика, и в то же мгновение блеснула полоса стали: нижняя половина зонтика, словно футляр, упала на пол, высвободив стальной кортик.

Вонзив кортик в дерево двери, он несколькими движениями проделал в ней отверстие и просунул в него дуло револьвера.

— Отставьте кувшин в сторону, или я всажу вам в голову пулю! — крякнул Ридер.

Комната была ярко освещена, и он увидел перед собою мисстрис Уелфорд, стоявшую около какой-то системы труб. Одна из труб уходила в пол. В руках она держала большой эмалированный кувшин, рядом с нею стояло еще с полдюжины кувшинов.

В углу комнаты виднелся большой круглый котел, к которому вела медная труба. Женщина безучастно взглянула на дверь.

— Он хотел убежать с нею, — сказала она просто, — после всего того, что я сделала для него.

— Отоприте дверь?

Мисстрис Уелфорд отставила в сторону кувшин и задумчиво провела рукой по лбу.

— Сидней мой любимец, — сказала она, — я вынянчила его, воспитала его… В корабле было больше миллиона, но они все обманывают его.

Она бессвязно заговорила об одном из неудачных начинаний фирмы Телфер: о попытках поднятия со дна морского потонувшего корабля. Это начинание стоило фирме немало денег. Не было никаких сомнений, что женщина была душевнобольной.

— Отоприте дверь, мы спокойно потолкуем обо всем этом, — продолжал Ридер. — Я убежден, что идея с испанским кораблем была верной.

— Не правда ли? — оживившись, спросила она и в то же мгновение поспешила к двери и отперла ее. Ридер вошел в комнату.

— Прежде всего дайте ключ от телефонной будки, — сказал он, — вы введены в заблуждение относительно этой молодой особы. Она — моя жена.

Сумасшедшая удивленно посмотрела на него.

— Ваша жена? — переспросила она, и на лице ее медленно расплылась улыбка. — Господи… Как я была глупа! Вот вам ключ…

Уговорив ее спуститься с ним вниз, Ридер освободил молодую девушку из ее заключения.

Он прошептал ей несколько слов, и мисс Маргарет поспешила удалиться.

— А теперь вы мне расскажите, откуда вам известно про кувшины? — приветливо осведомился он.

Она присела на диван и, скрестив руки, стала смотреть на ковер. Потом она заговорила:

— Меня научил этому Джон, мой первый муж. Он был профессором и интересовался электротехникой. Это все очень просто, раз в вашем распоряжении имеется достаточно энергии, — у нас в доме все делается при помощи электричества. У нас электрическое отопление, электрическая плита… И я увидела, что мой любимец разорен… Я выяснила, сколько у него осталось в банке денег… И я поручила Биллингему получить все деньги и доставить их сюда. Сидней ничего не знал об этом, Биллингем прибыл сюда вечером в его отсутствие. Я отослала Сиднея в Брайтон. И потом я все сделала… Я сменила замок у телефонной будки, провела туда трубу из этой комнаты, а проветрить телефонную будку было очень просто. После того, как все было кончено, я пустила в ход электрический вентилятор…

Она рассказала ему о большой электрической печке в прачечной, но в это мгновение дальнейшее ее повествование прервало прибытие полиции и врача.

Горько плача, покинула она зловещий дом, сожалея о том, что теперь некому будет штопать носки Сиднея и следить за состоянием его галстуков.

Ридер прошел с инспектором на первый этаж и показал ему все оборудование.

— Эта труба ведет в телефонную будку…— сказал Ридер.

— Но ведь кувшины пусты, — перебил его удивленный инспектор.

Ридер зажег спичку и опустил ее в кувшин. Спичка мгновенно погасла.

— Углекислый газ, — пояснил он. — Его нетрудно добыть. Простейший способ: полить мрамор серной кислотой. Кислота хранилась в этом котле. Углекислый газ лишен цвета и запаха, но он очень тяжел, вы можете его лить, как жидкость. Она могла купить осколки мрамора, но побоялась, что странная покупка навлечет на нее подозрения. Поэтому она ночью отправилась на поиски мрамора. Она убила Биллингема. Каким-то способом заманив его в телефонную будку, она заперла за ним дверь и удушила его газом.

— А что она сделала с трупом? — осведомился в ужасе полицейский.

— Пройдите в прачечную, — пояснил Ридер. — Там вы ничего ужасного не обнаружите, но увидите Электрическую печь. В этой печи Можно сжечь не только человеческое тело, но и алмаз.

В эту ночь мистер Ридер направился домой в большом смущении. В течение долгих часов он разгуливал по кабинету, мучительно размышляя об одном и том же.

Перед ним была неразрешимая проблема: следовало ли ему извиниться перед Маргарет Беллмен за то, что он осмелился выдать ее за свою жену, или нет?

Глава 5. Зеленая Мамба

Любопытство погубило немалое количество блестящих видов на будущее. Любопытство опаснее карт, алкоголя, безрассудной страсти. Немало людей в погоне за легким заработком и за богатством рисковали сойти с проторенной житейской дороги, чтобы угодить в исследованные дебри жизни и затем, быть счастливыми, если случай позволял им снова вернуться на прежний свой путь.

Мо Лисский занимал в своих кругах солидное положение, которому ему удалось добиться в силу некоторых личных свойств.

Он достиг бы и большего, если бы не был ослеплен неожиданно последовавшим предложением и если бы не поддался соблазну.

Некий араб-аферист, по имени Эль Раббут, не раз совершал поездки в Англию. Иногда он прибывал с пароходами, груженными бананами, плывшими по маршруту Фунчал, Лас Пальмас, Танжир, Опорто, Лондон…

Это был совершенно обыкновенный араб с желтоватым , цветом лица и следами оспы на нем. Он говорил по-английски, потому что ему было суждено в юности попасть в руки американского миссионера.

Этот араб приносил Мо большую пользу, потому что он ухитрялся провозить большие партии наркотиков в Триест ; и дальше на Восток. Не раз он возил ящики с апельсинами, в золотистую мякоть которых были вдавлены металлические капсюли с сахарином, кокаином, гидрохлоратом и прочим контрабандным товаром.

Время от времени Раббут принимал на себя заботу о подобном грузе, труд его хорошо оплачивался, и он был доволен судьбою.

Но однажды он повстречался с Мо в трактире «Четырех веселых моряков» и рассказал ему о вызвавшем много толков воровстве, учиненном шайкою анжерских воров в Феце.

Воры похитили знаменитый смарагд Сулеймана, одну из крупнейших драгоценностей Востока.

Никто, даже султан Абдул Азис, во времена самого жестокого денежного кризиса, не осмелился изъять этот камень из мечети Омара и обратить его в деньги.

Но анжерцы не испугались святотатства, они вломились в мечеть, убили двух сторожей и исчезли, захватив с собою исполинский смарагд. А вслед им понеслись стенания и проклятия, раздававшиеся от западного побережья Марокко до Калькутты.

Это не повлияло на решимость воров, все помыслы которых были направлены на подыскание платежеспособного покупателя. Эль Раббут, чьи свойства всем были известны, оказался также впутанным в эту историю.

И вот об этом он и рассказал своему приятелю Мо Лисскому во время встречи с ним в трактире «Четырех веселых моряков».

— Миллион песет чистого барыша для меня и для вас, господин, — сказал Раббут, уважавший Мо за его манеру расплачиваться полностью и в срок.

— Но это сопряжено для меня с верной смертью, если история эта выплывет наружу, — добавил он многозначительно.

Мо молча выслушал его и провел рукою по лбу. Мо был известен своим пристрастием к драгоценностям. То, о чем ему сообщил Раббут, отличалось от обычного рода его дел, но из газет ему было известно о баснословной цене камня я не мог он устоять перед соблазном так легко и быстро заработать полмиллиона.

То обстоятельство, что Скотленд-Ярд и полицейские управления всего мира охотились за девятью великолепными камнями Сулеймана, его особенно не беспокоило.

Ему были достаточно хорошо известны подземные ходы, по которым камни переходили из рук в руки, пока их след не терялся. К тому же, если бы дело обернулось скверно, то всегда оставалась возможность выдать камень и получить обещанные за находку пять тысяч фунтов вознаграждения.

— Я должен обдумать это предложение. Где находятся камни? — спросил он.

— Здесь, — ответил, к большому его изумлению, Раббут. — Я мог бы их доставить вам через десять, пятнадцать минут.

Дело представлялось Мо Лисскому очень заманчивым, и он искренне пожалел о том, что в настоящее время впутался в другое дело, к тому же не сулившее никаких материальных выгод.

Мо Лисский был всецело поглощен в настоящее время Мэри Лу Плесси.

Скверные женщины обыкновенно бывают очень скверными. А Мэри Лу была действительно скверной женщиной. Она была красива, стройна, и головка ее походила на головку пажа.

Ридеру как-то случилось видеть ее: он выступал свидетелем по делу Варфоломея Ксаверия Плесси, очень смышленого француза, обладавшего способностью подделывать, и притом очень успешно, английские банкноты.

Банкноты, выходившие из-под руки француза, были почти совершенно неотличимы от настоящих банкнот, но для Ридера в этом вопросе не существовало ничего невозможного.

Он не только сумел отличить подделку, но и выследил фальшивомонетчика, и благодаря ему, Варфоломею Ксаверию Плесси пришлось познакомиться с английским судом.

Судья спокойно и деловито изложил ему все мотивы, по которым подделку банкнот никоим образом нельзя признать похвальным поступком. Вряд ли эти рассуждения произвели на обвиняемого большое впечатление. Впрочем, на этот счет судья не заблуждался. Он знал, что гораздо более сильное впечатление произведет последняя краткая фраза, гласившая:

— …приговаривается к двадцати годам тюремного заключения.

Любила ли Мэри Лу своего мужа или нет, — это был вопрос, на который нелегко было ответить. Надо полагать, что особенно нежных чувств она к нему не питала.

Но она ненавидела Ридера. Она ненавидела его не за то, что он посодействовал тому, что супругу ее пришлось отправиться на покой, а за то, что во время судебного разбирательства он осмелился обронить следующую фразу:

«Женщина, с которой обвиняемый состоял в связи».

Она отлично понимала, что стоило Ридеру захотеть, и ей пришлось бы занять место на скамье подсудимых рядом с Плесси, но он этого не захотел. И это неуместное сострадание, проявленное по отношению к ней, заставило ее ненавидеть его всей душою.

Мэри Лу занимала просторную квартиру на Портлэнд-стрит в доме, принадлежавшем ей и ее мужу.

Эта парочка вела свои дела всегда на широкую ногу, и Плесси», прежде чем отправиться в тюрьму, обладал большой скаковой конюшней. Позже ему пришлось сменить роскошную квартиру на гораздо более скромный номер в Паккхерстской тюрьме.

Мэри Лу продолжала жить в своей квартире.

Прошло несколько месяцев, ее муж все еще сидел в тюрьме. Однажды она обедала в обществе Мо Лисского, ставшего некоронованным королем лондонского преступного мира. Он был небольшим, ничем внешне не примечательным человеком, носившим пенсне и более смахивавшим на профессора, чем на преступника.

И все же он диктовал свою волю преступникам Англии, его слово было законом на многих ипподромах, в «игорных притонах и подозрительных заведениях, давно привлекавших внимание полиции.

Он командовал своими верными сподвижниками, заставлял смиряться соперников, облагал поборами всех мошенников и был гарантирован от неожиданного вмешательства полиции в его дела. Полиция не раз пыталась вмешаться в его начинания, но каждый раз ее попытки не приводили ни к чему и оставались безрезультатными.

Мэри Лу стала идеалом Мо. Это очень отрадно, когда у вора и мошенника появляются какие-нибудь идеалы, остается лишь пожалеть, что идеалом Мо была такая недостойная особа, как Мэри Лу.

С напряженным вниманием прислушивался он к ее словам, рука его нервно поигрывала цепочкой от часов, а глаза были устремлены на узор белоснежной скатерти.

Он любил ее, но все же даже любовь не могла заглушить в нем голоса осторожности.

— Это все очень хорошо, Мэри Лу, — сказал он. — Я готов признать, что могут покончить с Ридером. Но что будет потом? Поднимется шум и гам еще больший, чем если бы Эпсомское Дерби выиграл какой-нибудь фукс! А это очень опасно! Я никогда не интересуюсь «синими», регулярная полиция меня не интересует, но эта старая лисица сидит не в Скотленд-Ярде, а у прокурора, и можно сказать с уверенностью, что будь он на самом деле так глуп, как кажется, то его бы туда не послали. Как раз теперь мне представляется возможность сделать дело, на котором я заработаю больше, чем на каком бы то ни было другом деле. Неужели ты сама не можешь покончить с Ридером, не впутывая меня в эту историю? Ты ведь так ловка, я, право, не знаю, кто бы мог сравняться с тобою.

— Разумеется, если ты боишься Ридера…— презрительно заметила она, и на ее тонких губах заиграла сострадательная улыбка.

— Я? Боюсь?! Не говори глупостей, малютка! Покажи-ка лучше, на что ты способна без моей помощи. А если тебе не удастся справиться с ним, то тогда я примусь за него. Я боюсь его?! Послушай, что я тебе скажу: при желании я могу в два счета покончить с этим старым сычом!

В канцелярии прокурора все были убеждены в том, что Ридер может сам позаботиться о себе. И когда полицейский инспектор Пейн явился сообщить, что он видел Лу в обществе самого опасного преступника Лондона, то прокурор самодовольно улыбнулся и заявил:

— Нет, Ридер не нуждается в помощи и в охране. Если Вам угодно, я сообщу ему о вашем предостережении, но полагаю, все, что вы можете ему сказать, ему известно и без того. Разве Скотленд-Ярд не собирается что-либо предпринять против Мо и его банды? Лицо Пейна вытянулось.

— Нам удалось дважды накрыть его, но каждый раз он представлял столь неопровержимые доказательства своей невиновности, что мы ничего не могли предпринять против него. Наш шеф заявил, что желает лицезреть его лишь при условии, что руки Мо будут в крови, потому что если ему удастся их вымыть, то он снова будет уже вне опасности. Это очень увертливый молодчик.

Прокурор кивнул головой.

— Но Ридер тоже очеиъ ловок, — многозначительно сказал он, — Этот человек опаснее Мамбы. Вы знаете, что такое Мамба? Мамба — это очень красивая черная змея. Ее укус смертелен: человек умирает через две секунды после ее укуса.

Несколько позднее прокурор вызвал к себе в кабинет Ридера.

По обыкновению, Ридер вошел с виноватым и застенчивым видом, вводившим в заблуждение тех, кто не знал его ближе. С закрытыми глазами и не прерывая своего шефа, выслушал он сообщение в Мо и Мари Л у.

— Слушаю, сэр, — сказал он, тяжело вздохнув. — До меня также доходили слухи об этом. Лисский? Ведь это человек, поддерживавший связь со всеми людьми, способными на противозаконные действия. При иных обстоятельствах, скажем во Флоренции, он возглавлял бы политическую партию. Это очень любопытный субъект, и у него очень любопытные друзья.

— Надеюсь, тел удовлетворите свое любопытство без риска для собственной жизни, — предостерегающе заметил прокурор.

Ридер снова тяжко вздохнул и открыл рот, словно собираясь сказать что-то. Наконец он промолвил:

— Скажите… не бросает ли тень на наше ведомство то обстоятельство, что Лисский… все еще разгуливает на свободе?..

Прокурор взглянул на него и затем решительно заявил:

— Посадите его за замок. Ридер задумчиво кивнул головой.

— Я не раз говорил себе, что это было бы наилучшим решением вопроса, — сказал он, и в глазах его засквозила меланхолия. — У мистера Лисского очень обширный круг знакомых с очень странными особенностями. Он водятся с голландцами, русскими, поляками, евреями, впрочем, в числе его приятелей имеется и один араб. Прокурор испытующе посмотрел на него.

— Араб? Уж не думаете ли вы в смарагдах Сулеймана? Дорогой друг, в Лондоне несколько сот арабов, а в Париже вы их найдете несколько тысяч.

— А в Марокко их несколько миллионов, — пробормотал Ридер. — Я упомянул об арабе лишь мимоходом. А что касается моей приятельницы мисстрис Плесси, то будем надеяться на благоприятный исход.

И он удалился.

Прошло около месяц», прежде чем он проявил интерес к этому делу. Он провел немало времени, гуляя около ипподрома, но ни с кем не разговаривал, никого ни о чем не расспрашивал.

Как-то возвратившись домой поздно ночью, он обнаружил у себя на столе узкий, плоский пакет, прибывший, как сообщила ему экономка, с послеобеденной почтой.

Адрес был напечатан на пишущей машинке, а марка носила на себе печать центрального почтамта.

Он развернул пакет, завернутый в коричневую бумагу. Под коричневой оберткой оказался слой серебряной бумаги, — и затем он извлекает из пакета атласную коробку. Он осторожно приподнял крышку — в коробке оказались шоколадные конфеты.

Ридер был большим лакомкой, и шоколад обладал для него почти притягательной силой. Он удивленно вынул одну из шоколадных конфет и с любопытством разглядывал ее.

В это мгновение в комнату вошла экономка и внесла на подносе чай. Мистер Ридер, по обыкновению, взглянул на нее вверх стекол пенсне:

— Вы любите шоколад, иисстрис Керрель? — спросил он ее.

— Да, сэр, — ответите экономка, просияв от столь явно выраженного внимания Ридера.

— И я очень, люблю шоколад, — сказал Ридер. — Но, к сожалению, врач запретил мне есть шоколад, прежде чем он не будет подвергнут исследованию государственной лаборатории. — И с этими словами закрыл коробку и бережно завернул ее в бумагу.

Мисстрис Керрель особой сообразительностью не отличалась, но чтение газет, особенно отдела объявлений, в значительной степени расширило ее кругозор.

— Ах, вы хотите, должно быть, выяснить, не содержит ли он витамины? — спросила она. Ридер покачал головой.

— Нет, нет, вряд ли он содержит витамины. Хоть обычно я питаюсь исключительно витаминами. Благодарю вас, мисстрис Керрель.

Он бережно перевязал коробку и написал на обертке адрес Скотленд-Ярда. К пакету он приложил сопроводительное письмо, вложив в конверт красную этикетку, на которой было напечатано крупными буквами: «Яд».

После этого он занялся своими обычными делами и стал пить чай.

Шоколад он развернул в четверть седьмого, а ровно в половине двенадцатого выключил свет и лег в постель. Засыпая он сказал

— Великий Боже. Мэри Лу Плесси… И война началась.

Все это произошло в среду вечером, а в пятницу утром появление двух господ нарушило туалет Мэри Лу. Явившиеся господа заговорили с нею об отпечатках пальцев, найденных на конфетах, и тому подобных вещах. Полчаса спустя в одной из камер на Хальбороу-стрит стало заключенных больше, и арестованная имела удовольствие выслушать предъявленное ей инспектором обвинение.

На ближайшем судебном заседании ей пришлось выслушать приговор, гласивший, что она «приговаривается к двум годам тюремного заключения за попытку отравить мистера Джона Ридера путем посылки ему отравленных конфет, содержащих, как показал анализ, аконит».

Мо Лисский в течение всего судебного разбирательства не покидал зал суда, и на его худом лице явственно отпечаталась симпатия, которую он питал к молодой женщине.

После того, как ее увели, он направился в коридор и там допустил первую оплошность.

Ридер как раз собирался уходить и старательно натягивал на руки перчатки.

В это мгновение к нему подошел Мо.

— Вы — Ридер, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно, это я, сэр.

Ридер благожелательно посмотрел на обратившегося к нему человека.

Казалось, он ожидает, что сейчас по его адресу раздадутся восторженные поздравления.

— Меня зовут Мо Лисский. Вы засадили под замок мою приятельницу.

— Ах, Мэри Лу Плесси?..

— Да, вы отлично это знаете, Ридер! И за это вам придется поплатиться!

В то же мгновение кто-то схватил Мо за руку.

— Пойдемте-ка со мною, — услышал он за собою голос. Обернувшись, он увидел, что его схватил сыщик. Мо побледнел.

— В чем вы меня обвиняете? — спросил он хрипло.

— В попытках запугать свидетеля путем угроз, — сказал чиновник.

На следующее утро Мо пришлось предстать перед судьей и отправиться на три недели в тюрьму.

Ридер отлично знал, что угроза эта не останется без последствий, и подготовился к удару. Он знал, что ему удалось победить лишь в первом раунде и что борьба еще не окончена.

— Мне кажется, что, пока он не выйдет снова на свободу, ничего не случится, — сказал Ридер Пейну, предложившему охранять его. — Он получил бы наибольшее удовлетворение, если бы смог покончить со мною… И поэтому он отсрочит борьбу до выхода на свободу. Мне кажется, целесообразнее всего было бы, если бы вы меня охраняли до того времени, пока он не выйдет из тюрьмы.

— Вы хотели, должно быть, сказать: после того, как он выйдет из тюрьмы? — поправил его полицейский.

— Нет, до того времени, пока он выйдет из тюрьмы, — повторил Ридер. — Когда он окажется на свободе, мне было бы… нежелательно, чтобы полицейская охрана препятствовала его начинаниям…

Мо Лисский снова вышел на волю.

Отныне он утратил одно из наибольших своих достоинств и мысленно проклинал себя за то, что рискнул поставить под угрозу все свое предприятие со смарагдами. И прежде всего, он поспешил связаться снова с Эль Раббутом и выяснить, в каком состоянии находится дело.

В его жизнь вошло новое обстоятельство, сводившее его с ума. Он ощущал горечь сознания, что ему пришлось познакомиться с тюрьмой, и опасался, что все те, которые до сих пор безропотно повиновались ему, веря в его непогрешимость, теперь восстанут против его ига и попытаются действовать самостоятельно.

Однако его заботила не только эта единственная мысль.

Тотализатор и беспощадное обирание жертв, попадавших в его игорные дома, приносили ему около пятнадцати тысяч фунтов в год. Этим одним еще не исчерпывались его дела. Он контролировал действия большой шайки, снабжавшей' всю страну наркотиками, что также приносило ему крупный доход.

Разумеете», далеко не все прибыль попадала в руки Мо, кое-что доставалось и его сподвижникам.

Прежде всего, ему следовало обезвредить Ридера, — пока он этого не достиг, все его дело было поставлено под угрозу. Разумеется, проще всего подстеречь его ночью и обработать так, чтобы он слег на несколько недель в госпиталь, но это легко было бы поставлено в связь с высказанными им ранее угрозами и повлекло бы нежелательные последствия.

Он знал, что против Ридера следует найти более изысканный способ мести, более жестокое и тонкое, чем побои.

В нынешнее время люди, подобные Лисскому, встречаются со своими сообщниками не в темных подвалах или в укромных уголках, — они не прячутся под масками и не ищут уединения.

Шесть человек, руководивших операциями различных предприятий Мо, в день его освобождения собрались все вместе» одном из ресторанов Сохо, где для них был отведен отдельный кабинет.

— Я очень рад, что никто не дотронулся до него за время моего отсутствия, — сказал Мо, и тонкая улыбка зазмеилась на его губах. — Я сам поведу игру против него. Сидя в тюрьме, я много размышлял над тем, что следует предпринять, и нашел хороший способ расправиться с ним.

— Все время его охраняли два «синих», — если бы не это, то мы бы его стукнули по затылку, Мо, — сказал Тедди Эльфильд, ближайший сподвижник великого Мо.

— А за это я бы тебя стукнул по затылку, Тедди, — многозначительно заявил Лисский. — Я ведь распорядился, чтоб никто не осмелился дотронуться до него. Разве не так? И что ты хочешь этим сказать: «стукнуть по затылку»?

Эльфильд, широкоплечий парень, специализировавшийся на похищении оставленных без присмотра автомобилей, пробормотал несколько нечленораздельных слов.

— Займитесь-ка лучше своим делом, — продолжал Мо. — А я займусь Ридером. Где-то в Броклее у него имеется его милая. Молодая девушка… Он часто появляется с нею на людях. Ее зовут Беллмен, и живет она по соседству с ним. Пока я вовсе не собираюсь лишать его жизни. Я хочу лишь убрать его с его должности. А это не так-то сложно. Всего лишь на прошлой неделе одного из министерства внутренних дел выбросили вон за то, что он был позже полицейского часа в клубе «95».

И он изложил сподвижникам свой план.

Как-то вечером Маргарет Беллмен покинула контору и, направившись к Вестминстерскому мосту, огляделась по сторонам в поисках Ридера.

Обычно, когда он не бывал занят служебными делами, он поджидал ее здесь в этот час. В последнее время он появлялся здесь гораздо реже, и каждый раз за ним следовали на некотором расстоянии двое дюжих людей, в которых Маргарет опознала полисменов.

Она пропустила автобус и собиралась уже сесть в следующий, как заметила у своих ног какой-то пакет.

Обернувшись, она увидела, что рядом с нею стояла какая-то нарядно вдетая, красивая дама. Дама закрыла глаза и покачнулась… Девушка едва успела подхватить ее, чтобы она не упала.

С трудом отвела она почувствовавшую себя дурно незнакомку к скамейке и бережно усадила ее.

— Простите, что затруднила вас… Благодарю вас от всей души… Быть может, вы будете столь любезны и кликнете мне такси? — обратилась она к своей спасительнице.

Дама говорила с легким иностранным акцептом и производила впечатление светской женщины. Или, по кратки мере, к такому выводу пришла Маргарет. Она подозвала такси я помогла даме подняться и сесть в машину.

— Быть может, вы бы хотели, чтобы я вас проведала до дому? — сочувственно предложила молодая девушка.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — пробормотала дама. — Но я не хотела бы утруждать вас. Я живу на Клеридж-стрит, 105.

В автомобиле ей стало лучше, и она рассказала Маргарет, что ее зовут мадам Лемер и что она вдова французского капитана.

Элегантное убранство ее квартиры в одном из наиболее богатых кварталов Майфайра свидетельствовало о том, что вдова капитана была при средствах.

Дверь отворил дворецкий, и лакей в ливрее сервировал чай, ибо Маргарет, по настоянию своей новой знакомой, пришлось подняться вместе с нею в дом.

— Бы были очень внимательны ко мне, мадемуазель, я не знаю, как вас отблагодарить. Я была бы очень рада познакомиться с вами поближе. Не разрешите ли пригласить вас к обеду? Например, в четверг? — предложила она.

Маргарет Беллмен колебалась.

Но, ослепленная окружающим роскошным убранством и любезностью очаровательной женщины, она не посмела ответить отказом.

— Мы пообедаем вдвоем, а потом… очень возможно, что придет кто-нибудь из моих знакомых потанцевать. Быть может, у вас имеется кто-либо из друзей, которого вы бы хотели захватить с собою?

Маргарет, смеясь, покачала головой. Странным образом слово «друг» заставило ее вспомнить лишь о старомодной фигуре Ридера, а Ридер менее всего подходил к этой обстановке.

Выйдя на улицу и услышав, как за нею захлопнулась дверь, она пережила самое удивительное из всего, что ей было суждено пережить в этот день. Тот, о ком она подумала, стоял на противоположной стороне улицы и, казалось, поджидал ее. По обыкновению, при нем был его зонтик, а пенсне сидело на самом кончике носа.

— Вы, мистер Ридер? — удивилась она.

— В вашем распоряжении было еще семь минут, — ответил он, взглянув на свои старомодные большие часы. — Я предоставил вам возможность побыть в этом доме полчаса, а вы пробыли в нем двадцать три минуты и несколько секунд.

— Разве вы знали о том, что я нахожусь в этом доме? — спросила она.

— Да. Я последовал за вами. Я знаком с мисстрис Анни Фельхем, хотя она и предпочитает именовать себя мадам Икс-Игрек-Зет, или как-нибудь в этом роде. Это неподходящий для вас клуб.

— Клуб? — пролепетала девушка. Ридер кивнул головой.

— Это так называемый «Тест клуб». Очень странное название, и еще более странны его посетители. Особенно рекомендовать их нельзя.

Она не стала ни о чем расспрашивать, позволила ему доставить ее домой. Головка ее была занята размышлениями над тем, чего ради ее новая знакомая остановила свой выбор именно на ней, как на новой участнице ее более чем вольных празднеств в Майфайр.

Затем разыгрался ряд событий, совершенно непонятных Лисскому.

Он был перегружен делами и порой сожалел о том, что не отложил борьбы с Ридером до более благоприятных времен.

О том, что частично ему пришлось потерпеть поражение, ему стало ясно после того, как он однажды повстречался с Ридером на Пикадилли.

— Добрый день, Лисский, — заговорил с ним Ридер. — Я очень сожалею, что наше знакомство началось так несчастливо, но я, право, не таю против вас зла. И хоть мне известно, что вы относитесь ко мне отнюдь не так хорошо, как я к вам, все же выражаю я лишь одно желание, чтобы в дальнейшем наше знакомство носило более мирный характер.

Лисский испытующе поглядел на него. Неужели пожилой сыщик струхнул? Ему почудилось, что он уловил в голосе Ридера, предлагавшего мир, нотку дрожи.

— Все в порядке, мистер Ридер, — ответил Мо. — Я также ничего не имею против вас. В конце концов, мне не следовало вести себя так глупо, а вы лишь исполнили свой долг.

Мо продолжал еще долго говорить на эту тему, нагромождал любезность на любезность, и Ридер внимательно слушал его и облегченно вздыхал.

— Свет полон грехов,-сказал он, покачивая головой, — во всех кругах общества торжествует порок, а добродетель безжалостно топчут ногами, как полевой цветок. Вы занимаетесь куроводством, мистер Лисский?

Мо Лисский широко раскрыл рот от удивления и покачал головой.

— А право жаль, — вдохнул Ридер. — У курицы есть чему поучиться! Курица — блестящий образец для всех нарушителей закона! Я не раз удивлялся тому, что обитателям Дартмурской каторжной тюрьмы не разрешается заниматься разведением кур. Я уже утром сказал мистеру Пейну во время облавы в «Тест клубе»… Не правда ли, какое странное название для клуба?

— Что такое? — вскричал Мо. — Облава в «Тест клубе»? Что вы хотите этим сказать? Я ничего не слышал об этом.

— Да почему бы вам и слышать об этом? Ведь это предприятие не имеет к вам никакого отношения. Я полагал, что настала пора ликвидировать этот клуб, хоть рисковал тем самым навлечь на себя недовольство одной молодой особы, приглашенной туда завтра впервые к обеду. Как я вам уже сообщил, куры…

Но Мо Лисский не склонен был выслушивать рассуждении Ридера о куроводстве, он понял, что потерпел поражение.

Все же поведение пожилого сыщика вызвало в нем недоумение.

— Быть может, вы как-нибудь соберетесь навестить меня и полюбуетесь на мою орлингтонскую породу, мистер Лисский? — продолжал осведомляться Ридер. — Я живу в Броклее. — И Ридер, сняв пенсне, заморгал глазами. — Скажем, вы навестите меня сегодня в девять часов вечера. Вы знаете, тема о куроводстве совершенно неисчерпаема. В то же время я позволю себе просить вас держать втайне ваше посещение. Вы ведь понимаете, что я хочу этим сказать? Мае бы не хотелось, чтобы слух о вашем визите дошел до моих коллег Медленно на лице Лисского расплылась улыбка. Он был убежден в том, что каждый человек имеет определенную цену: одних можно купить деньгами, других угрозами, и это приглашение на конфиденциальное посещение было своего рода признанием его силы.

Ровно в девять чесав вечера он прибыл в Броклей, втайне надеясь, что Ридер сделает еще несколько компрометирующих его шагов.

Но до совершенно необъяснимым причинам пожилой сыщик разговаривал с Мо только в куроводстве и различных породах кур.

Он сидел за столом, положив руки веред собою, к голос его дрожал, от гордости, когда, он упомянул о новой выхоженной им породе, которую собирался ввести в Англии.

Мо чувствовал, что его сводит от тоски и скуки… Но Мо ждал.

— Затем мне хотелось бы с вами переговорить с вами кое о чем, — сказал Ридер, — но боюсь, что мне следует отложить этот вопрос до новой нашей— встречи, — сказал, сыщик, помогая своему гостю надеть пальто. — Я провожу вас до угла, Я живу в очень пустынных краях, и никогда не простил бы себе, если бы с вами что-нибудь случилась, и я оказался бы косвенной причиной этого.

На самом же деле, если и есть на земном шаре уголок совершенно безопасный и свободный от всего того темного люда, который скапливается повсюду, где водятся деньги, то этот уголок — Броклей.

Мо Лисский отлично знал, что эта местность пользуется столь лестной репутацией, но не счел возможным возражать своему хозяину, и поэтому вышел на улицу вместе с ним.

— До свиданья, мистер Лисский, — сказал Ридер. — Я никогда не забуду о сегодняшнем, столь приятно проведенном в вашем обществе вечере. Смею вас заверить, что ни я, ни ведомство», к которому я имею честь принадлежать, никогда: не забудет вас.

Лисский возвратился в город и должен был признаться себе, что ничего не понимает в намерениях Ридера и не может постичь причин, побудивших сыщика провести вечер в его обществе.

На следующее утро полиция арестовала его ближайшего помощника Тедди Эльфильда по обвинению в похищении автомобиля. Кстати сказать, автомобиль бил похищен Тедди три месяца тому назад.

Это было лишь первое необъяснимое событие в цени дальнейших происшествий.

Второй удар был нанесен, когда Лисский, как-то возвращаясь поздно вечером домой, встретил около своего дома сыщика.

— Вы мистер Лисский? — осведомился у него сыщик. Ридер тщетно пытался, вглядеться во мраке.

— Я очень рад встрече с вами. Я вас поджидаю вот уже целый день. Меня все время мучила мысль, что в последний раз, когда мы с вами встретились, я коренным образом ввел вас в заблуждение. Я сказал вам, что легхорнскую породу не следует воспитывать на песчаной почве. Как раз наоборот…

— Оставьте меня в покое с вашими прокл… с вашей живностью, мистер Ридер. Что означает вся эта болтовня о курах?

— Болтовня? — удивился Ридер, и в голосе его зазвучало неподдельное огорчение.

— Я ничего не желаю знать о курах! — воскликнул Лисский. — Если у вас будут для меня какие-нибудь стоящие новости, то попрошу вас черкнуть мне пару строк. И тогда я приду к вам или вы навестите меня.

И, отстранив сыщика, он прошел в дом, с треском захлопнув за собою дверь.

Через два часа летучий отряд оцепил дом Гарри Мертенса, нарушил сон Гарри и арестовал его и его супругу по обвинению в хранении похищенных драгоценностей.

В данном случае дело касалось драгоценностей, которые были похищены полгода тому назад.

Через неделю Лисский возвращался с очень важного совещания с Эль Раббутом. Он услышал за собою шаги и, повернувшись, увидел, что за ним следует Ридер.

— Вот хорошо, что я вас встретил, — выразительно сказал Ридер. — Нет, нет, сегодня дело идет не о курах, хотя меня и поражает ваше пренебрежительное равнодушие к этой благородной птичьей породе.

— Черт побери, что вам от меня угодно? — вскричал Лисский. — Я не желаю иметь с вами дело, Ридер, и чем скорее вы оставите меня в покое, тем лучше. Я не питаю никакого интереса ни к курам, ни к лошадям, ни к прочему домашнему скоту…

— Одну минуту! — перебил его Ридер и, наклонившись к нему, понизил голос: — Неужели нет возможности нам как-нибудь встретиться и потолковать с глазу на глаз?

Мо ухмыльнулся.

— Конечно. Долго же вы собирались сказать мне это! Но я понимаю вас. Я готов с вами встретиться, когда вам будет угодно.

— Скажем, завтра вечером в десять часов у артиллерийского памятника. Думаю, там нас никто не встретит. Лисский в знак согласия кивнул головой и пошел своей дорогой. Мысленно он спрашивал себя, что все это означает и о чем хотел переговорить с ним сыщик.

В четыре часа утра его разбудил неистовый телефонный звонок.

К своему ужасу, он услышал что О'Хара, самый надежный его сподвижник, арестован по обвинению в ограблении. Со времени совершения ограбления прошло более года.

Эту новость сообщил ему Картер, один из его сообщников.

— Что все это значит, Лисский? — спросил он, и в голосе подчиненного зазвучало столь явное подозрение, что Лисский лишился дара речи.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко перебил он его, овладев снова собою. — Приходи ко мне, я не хочу говорить об этом по телефону.

Через полчаса в квартиру Лисского явился мрачный и недоверчивый Картер.

— Так что же ты мне скажешь? — спросил его Мо, оставшись с ним наедине.

— Я тебе скажу вот что, — проворчал Картер. — Неделю тому назад тебя видели со старым Ридером на Левишем-Род и в ту же ночь арестовали Тедди Эльфильда. Потом за тобою установили слежку. Ты опять встретился с этой проклятой ищейкой, и после этого арестовали еще одного члена нашей шайки. Вчера я своими собственными глазами видел, как ты о чем-то шептался с этим Ридером, и после этого забрали О'Хара!

Мо окинул его бессмысленным взглядом.

— И что из этого следует? — спросил он.

— Ничего. Я хотел лишь обратить твое внимание на более чем странное совпадение. Больше ничего. — И Картер презрительно скривил губы. — Об этом поговаривают наши ребята, им вся эта история не нравится и возразить им нечего.

Лисский погрузился в размышления и задумчиво покусывал губы. Несомненно, его шайка была права, он лично не подумал об этом странном совпадении. Так вот в чем заключалась игра этой старой лисицы!

Он подрывал его авторитет, подтасовывал события таким образом, что Мо неминуемо должен был утратить свой авторитет, необходимо было принять срочные меры для сохранения своего значения в шайке.

— Ладно, Картер, — сказал он, поразив своего сподвижника мягкостью тона, — Об этом я не подумал. Теперь я расскажу тебе все, что мне известно, а ты в свою очередь можешь осведомить ребят.

И в нескольких словах он поставил его в известность о встречах с Ридером.

— И можешь им передать от моего имени, что завтра ночью я снова встречусь со старой вороной и что на этот раз он надолго запомнит эту встречу. У него будет, о чем вспоминать до конца дней своих.

Теперь Мо все было ясно.

После ухода Картера он долго просидел, размышляя над событиями последней недели. Трое арестованных с давних пор состоял под наблюдением полиции, и Мо знал, что ничто не могло спасти их от наказания. Их арест был произведен в момент, назначенный Ридером.

— Я посчитаюсь с ним, — сказал Мо, посвятив остаток дня на приготовления к ночной встрече.

В десять часов вечера он миновал триумфальную арку у Адмиралтейства.

Густой туман навис над парком, лил дождь, на улицах не было видно ни души. Лишь изредка проезжали одинокие автомобили.

Медленными шагами направился он к памятнику и стал поджидать Ридера. Где-то поблизости на башенных часах пробило десять. Но детектив все еще не появлялся.

— Он почуял опасность, — прошипел Мо и сунул кастет, который он держал в руках, снова в карман.

В одиннадцать часов вечера полисмен, совершавший обход, натолкнулся на что-то, лежавшее на земле. Он включил фонарик и осветил им стонущего Мо Лисского. На мгновение луч света вырвал из мрака искаженное от боли лицо Мо и резную рукоятку мавританского кинжала…

— Мне не совсем ясно, как все это произошло, — задумчиво проговорил Пейн. (Пейна вызвали на совещание к начальнику полиции.)

— Откуда у вас уверенность, что убийца был не кто иной, как араб Эль Раббут?

— Я в этом не уверен, — поспешил оговориться Ридер. — Я ограничился лишь тем, что навестил его после обеда и обыскал его квартиру в поисках смарагдов. Лично я убежден в том, что смарагды все еще находятся в Марокко

— Затем он прибавил, обращаясь к своему шефу: — Эль Раббут вел себя очень разумно, если принять во внимание, что он не знаком с нашими методами.

— Вы не называли в беседе с арабом имя Мо Лисского? — спросил прокурор. Ридер почесал подбородок.

— Если не ошибаюсь, то я действительно упомянул его имя в беседе с арабом. Насколько помню, я даже указал, что мне предстоит сегодня вечером встреча с мистером Лисским. И я даже назвал где именно. Не могу точно вспомнить, каким образом речь зашла о Мо, но очень возможно, что я позволил себе «сблефовать» в присутствии этого иностранца. Я сказал ему, что если он не даст мне всех сведений относительно смарагдов, то я буду знать, к кому обратиться. Возможно, что я действительно нечто в этом роде сказал. Мистеру Лисскому придется долгое время пробыть на излечении в больнице. Я очень сожалею, если мои неосторожные слова повлекли за собою события, которые привели мистера Мо Лисского в больницу.

После его ухода начальник полиции испытующе посмотрел на инспектора Пейна.

Пейн продолжал улыбаться.

— Скажите, сэр, как собственно называлась эта опасная порода змей, о которой вы однажды упомянули? — спросил он. — Если не ошибаюсь, зеленая Мамба? Я постараюсь не забыть это название.

Глава 6. Мелодрама Весь план облавы на предприятии Томми Фенлоу был разработан Ридером, и он же руководил его выполнением.

У Томми было предприятие на Гольден Грин, и туда являлись клиенты для того, чтобы на семь фунтов стерлингов купить сто фунтов новенькими банкнотами или тысячу фунтов за семьдесят. Сведущие люди уверяли, что банкноты, изготовленные у Томми, ничем не отличаются от банкнот, выпускаемых экспедицией государственных бу маг. Все мельчайшие детали были выполнены в точности, номера серий согласованы с ранее выпущенными билетами, бумага была соответствующего качества. Производство этих банкнот обходилось в три фунта за тысячу, и Томми зарабатывал на них тысячу процентов.

Ридер, в свободные от прочих дел часы, установил все детали предприятия Томми и доложил о нем своему шефу.

— Возьмите с собою инспектора Греяша и организуйте облаву, — распорядился прокурор.

Ридер предоставил разработку деталей инспектору. Среди полицейских его отделения находился некто, имевший весьма подозрительные связи с преступным миром и извлекавший из этого больше доходов, чем от правительства. Этот полицейский предал Ридера Томми, и когда Ридер во главе своих людей вторгся к Томми, то застал последнего в обществе трех своих приятелей за партией в бридж.

А те немногие банкноты, которые оказались при них, были, несомненно, подлинными.

— Жаль, — вздохнул Ридер, очутившись с инспектором снова на улице, — что я не знал, что полисмен Уильшор состоит в вашем отделении. Он не совсем… надежен.

— Уильшор? — осведомился инспектор. — Неужели вы предполагаете, что он нас выдал Томми?

Ридер задумчиво почесал кончик носа и признался, что действительно он это предполагает.

— Он располагает рядом доходов из самых различных источников, — в Мидлендбанке у него имеется текущий счет на девичье имя его жены. Я рассказываю вам об этом на всякий случай… Возможно, что когда-либо это пригодится.

Это сообщение пригодилось для того, чтобы уволить со службы Уильшора, но его оказалось недостаточным для того, чтобы арестовать Томми.

Последними словами Томми перед прощанием было:

— Вы ловкий парень, Ридер, но вам, кроме того, потребуется очень много счастья для того, чтобы поймать меня.

Об этих словах, сказанных Ридеру, Томми с особенным удовольствием рассказывал своим друзьям, потому что вряд ли кто-нибудь из преступного мира мог похвастать, что ему удалось нечто подобное заявить Ридеру.

— Это мне обошлось в тысячу фунтов, но это стоило таких денег! В следующий раз он задумается над тем, следует ли ему что-либо предпринять против меня.

Томми Фелоу рассказал об этом происшествии своему почтенному и щедрому гостю, некоему Рас Лал Пунджабу, и это сообщение повлекло несколько своеобразных последствий.

Каждая страна имеет своих преступников и свои методы работы. Американский взломщик может рассчитывать на успех в своей деятельности во Франции лишь при условии, что он предварительно ознакомится со всеми условиями работы в Европе. Не зная особенностей быта страны, он не может рассчитывать на успех. Европейский вор может рассчитывать на то, что его деятельность на Востоке приведет к каким-нибудь благим результатам. Но нет ничего более жалкого и печального, как восточный мошенник, пытающийся преуспеть по своей отрасли в Европе.

В кругах индийской полиции Рас Лал Пунджаб пользовался репутацией одного из самых ловких туземных преступников, слава его гремела по всей Индии. За исключением краткосрочного тюремного заключения, отбытого в Пуна, Рас Лал никогда не имел удовольствия знакомиться с внутренним устройством тюрем.

Его популярность была настолько велика, что во время его кратковременного заключения за него воссылались мольбы к Богу о скорейшем его освобождении.

Все были убеждены в том, что его не посадили бы в тюрьму, если бы сагиб не выступил со своими показаниями против него.

Но ведь всем известно, что все сагибы действуют заодно, и поэтому не было ничего удивительного в том, что европеец-судья поверил сагибу и отправил Рас Лала в тюрьму.

Рас Лал специализировался главным образом на краже драгоценностей. Он обладал элегантной внешностью, и его иссиня-черные волосы были аккуратно расчесаны на пробор. Он владел индусским языком, говорил по-английски, кое-что смыслил в законах и был большим знатоком драгоценных камней.

В тюрьму Рас Лал угодил за смелую попытку похитить жемчужное ожерелье, принадлежавшее супруге начальника тюрьмы.

Когда, после выхода из тюрьмы, он услышал о том, что сагиб Смит вместе с супругой отбыл в Англию, он счел, что его осуждение было целиком основано на личных мотивах и поклялся отомстить.

Несомненно, что те сведения, за которые английскому или американскому вору приходится платить очень дорого, в Индии оплачиваются несколькими пенсами.

И когда Рас Лал прибыл в Англию, то ему с грустью пришлось констатировать, что он не учел этого обстоятельства.

Сагиб «Смит с супругой находились в Лондоне, а плыли в Нью-Йорк, а Рас Лала арестовали в качестве подозрительного иностранца.

Рас Лал познакомился с дворецким Смитов и предложил ему большую сумму денег за то, чтобы он выдал секрет и сказал, где мисстрис Смит хранит свои драгоценности.

Власти не поверили в его объяснение, что любопытство его целиком было вызвано тем, что он поспорил об заклад со своим братом, утверждая, что мисстрис Смит хранит свои жемчуга под постелью.

Это объяснение свидетельствовало о том, что Рас Лал особой изобретательностью не отличался.

Дворецкий был честным человеком, хотя он и любил выпить, когда его угощали. И поэтому о неуместном любопытстве индуса он оповестил полицию.

Рас Лала и его приятеля Рама арестовали. Их отпустили бы на свободу, если бы в дело не вмешался Ридер, извлекший из своей картотеки кое-какой материал о них, характеризующий прошлое этих восточных пришельцев.

В результате Рас Лалу пришлось на шесть месяцев сесть за решетку.

Но хуже всего было то, что о его промахе узнают в Индии. В его «кругах» только и говорили о нем, и мысль об этом мучила его нещадно. Что подумают о нем в Индии? — вот о чем размышлял он во время своего вынужденного тюремного одиночества.

Ведь над ним будет смеяться последний базарный нищий.

И совершенно бессознательно весь гнев, скопившийся в нем по адресу Смита, перебросился на Ридера. Гнев этот усугублялся еще тем, что Ридер, в силу своей внешности, не внушал к себе никакого почтения. Рас Лал позволял себе именовать его «старой коровой», сравнивал его с различными животными, причем эти сравнения в гораздо большей степени делали честь изобретательности Рас Лала, чем Ридеру.

Томми Фелоу удалось вступить в переписку с этим пришельцем с Востока еще во времена его пребывания в тюрьме.

И поэтому к моменту его освобождения в тюрьме подкатил предназначавшийся для него элегантный лимузин.

Томми получил предложение изготовить партию банкнот достоинством в сто рупий и рассчитывал при помощи индуса обделать крупное дело.

— Поезжайте-ка ко мне, милейший, и будьте моим гостем, — сказал Томми. — Старый Ридер поступают с вами подло, и я вам скажу, как вы сможете ему отомстить без всякого риска и с девяноста процентами выгоды для вас. Послушайте, один мой приятель…

Томми никогда, не носил при себе фальшивых банкнот, всегда, когда речь заходила о фальшивых банкнотах, он упоминал об этом своем «приятеле».

И таким, образом случилось, что Рас Лал поселился у Томми.

Через несколько недель Томми повстречал на улице своего давнишнего врага Ридера.

— Здравствуйте, мистер Ридер!

Ридер остановился.

— Здравствуйте, мистер Фелоу, я очень рад снова видеть вас на свободе и, надеюсь, вы найдете для своих способностей иное применение, не вступая я конфликт с законом.

Томми покраснел от злости.

— Я не сидел в тюрьме, мистер Ридер, вам об этом известно. Для того чтобы меня поймать, надо быть более ловким человеком. До сих пор еще никому не удавалось уличить меня в чем-либо.

Он был настолько разгневан, что не обращал внимания на легкую ироническую улыбку Ридера.

На следующий день Рас Лал отправился в театр, и не было простою случайностью, что в тот же вечер в театре находился и Ридер в обществе красивой девушки.

Когда Ридеру случалось пойти в театр — а ходил он в театр только по контрамарке, — он всегда выбирал мелодраму. Особенно предпочитал он смотреть мелодраматическое представление в Дрюри Лен театр, где действие было сопряжено с рядом эффектов: неописуемые кораблекрушения, железнодорожные катастрофы, погони и прочее.

Пресыщенные рецензенты объявляли все эти происшествия совершенно невероятными, но для мистера Ридера все это было осколками действительности.

Ридер провел свою жизнь в одиночестве и дожил до пятидесяти лет, не постигнув прелести женского общества.

Недавно он познакомился с молодой девушкой, по имени Маргарет Беллмен, он оказал ей кое-какие услуги и для него стало привычкой встречать ее у остановки автобуса и провожать домой.

Но однажды он видел ее в обществе молодого человека и предположил, что она его невеста и рано или поздно выйдет за него замуж.

Утро застало Ридера сидящим за своим письменным столом и задумчиво поигрывающим двумя зелеными карточками, на которых значилось: первый ряд партера место 17 и место 18. Орфеум театр славился своими мелодрамами, а название пьесы «Кровавая месть» сулило Ридеру много занимательного.

Он решил, было, уже отослать один из билетов обратно, но потом спохватился: не поднести ли эти билеты мисс Маргарет и тем самым доставить ей удовольствие.

Он потянулся к телефону и назвал ее номер.

— Гм… Мисс Беллмен… — И Ридер закашлялся, — я имею… гм… два билета в театр… на сегодня… Не хотели бы вы пойти в театр?

Он уловил даже по телефону, что девушка была не на шутку изумлена.

— Это очень мило, мистер Ридер. Я охотно пойду в театр с вами.

Ридер побледнел.

— Я думал… у меня два билета… быть может, вы… вы хотели бы… чтобы он и вы…

В ответ донесся легкий смешок.

— Я отлично поняла, что вы решили, так вы, значит, не хотите пойти со мною в театр.

— Это было бы для меня большой честью… если бы вы разрешили сопровождать вас…— продолжал он лепетать, — но, по совести говоря, я думал…

— Я вас встречу около театра… В какой театр мы пойдем? В Орфеум? Это чудесно! В восемь часов вечера.

Ридер положил телефонную трубку на место. Он почувствовал, как его охватила слабость, и на мгновение он показался себе самым несчастным человеком в мире. Впервые в жизни ему предстояло отправиться в обществе дамы в общественное место, и, чем больше думал он о предстоящем ему вечером «приключении», тем более чувствовал он себя взволнованным.

Вряд ли убийца, проснувшийся после радужных снов в тюремной камере, чувствовал себя хуже, чем Ридер в предвкушении того, что предстояло сегодня вечером. В его частном кабинете сидела юная секретарша, занимавшаяся разбором почты. Внешность ее не внушала опасений, что ради нее какой-нибудь Менелай поведет свои войска штурмовать Трою.

— В мои привычки не входит посещение театра в дамском обществе…— начал Ридер, — и я, право, не знаю, что надлежит джентльмену предпринять в подобном положении… тем более, что знакомство мое с дамой носит официальный характер…

Секретарша улыбнулась про себя. В годы Ридера! Он записал ее указания:

— Так шоколад, говорите? А где его можно получить? Да, да, я припоминаю, его можно купить в театре. Очень вам благодарен… мисс… гм…

«В семьдесят лет они все сходят с ума», — подумала секретарша, после того, как Ридер удалился из канцелярии.

Маргарет с трудом представляла себе предстоящий вечер в обществе Ридера. Ридер в своем старомодном сюртуке, нелепой шляпе и широких ботинках

— все это с трудом представлялось в обстановке театра.

Вечером она чуть было не прошла мимо элегантно одетого господина в безукоризненном фраке с корректно вывязанным галстуком. Только после того, как он заговорил с нею, она узнала в нем своего знакомца.

— Мистер Ридер! — воскликнула она удивленно.

И действительно, то был Ридер.

Он был безукоризненно одет, на груди сияла жемчужина, лаковая обувь его была безупречна. Ридер, как многие деловые люди, позволял себе во время работы одеваться так, как ему хотелось, но при более официальных событиях строго следовал в туалете указаниям своего портного.

Поздоровавшись с него, он торжественно протянул ей бонбоньерку, перевязанную шелковой лентой.

— Вы сегодня заговорили по телефону о ком-то, — сказала девушка, — вы, должно быть, имели в виду Роя, молодого человека, с которым вы не раз встречали меня.

Мистер Ридер подтвердил, что он именно его и имел в виду.

— Мы раньше были большими друзьями, — сказала девушка, — но и только, А сейчас мы встречаемся очень редко. — Она не сочла нужным изложить причины, повлекшие за собою изменение в их отношениях.

Вскоре за этим зазвучали первые звуки увертюры, и пришлось прервать дальнейшую беседу.

Они сидели в первом ряду. Порой девушка бросала украдкой взгляд в сторону спутника, она полагала, что уловит на его лице насмешку, что он будет смеяться над несоответствием театральной чепухи тому, что именуется жизнью.

Но он был целиком захвачен тем, что совершалось на сцене. Внимательнее присмотревшись к нему, Маргарет заметила, что он с неотступным вниманием следит за ходом действия, и что он даже задрожал, когда на сцене героя привязали к бревну и бросили в бурлящий поток.

А когда в конце акта кучер почтового дилижанса Нов был спасен, она с удивлением заметила, что Ридер искренне и облегченно вздохнул.

— Вам было очень скучно, мистер Ридер? — сказала она, когда вспыхнули лампы в зале,

— Мне было скучно? Почему? Я нахожу, что пьеса изумительно интересна?

— Но все, что в ней происходит, так невероятно! Все события так нелепы в своей надуманности! Я подумала, что вы, постоянно соприкасающийся с уголовными делами и с преступным, миром, будете очень скучать при виде всей нелепости происходящего. Неужели вы не находите всего этого смешным?

Ридер озабоченно взглянул на нее.

— Я боюсь, что эта пьеса пришлась вам не по вкусу…

— О, нет, мне пьеса очень нравится, но мне кажется, что все эти события притянуты за волосы. Например, этот герой, которого бросают в поток, или мать, дающая согласие на убийство своего сына…

Ридер задумчиво потер кончик носа.

— Банда Бермондсея привязала Гарри Солитера к бревну и бросила его в воду. Мать Ли Персона дала согласие на отравление своего сына; она нуждалась в получении страховой премии для того, чтобы вторично выйти замуж. А разве мы не то же самое видели сегодня на сцене? Ах, да, там еще был владелец лесопилки, пригрозивший девушке, что он упрячет ее отца в тюрьму, если она не выйдет за него замуж. Это случалось сотни раз, и порой даже в более скверной форме. И вообще, в мелодраме нет ничего необычайного за исключением расценки билетов, но и это не может меня удивить, потому что обыкновенно я получаю бесплатные места.

Девушка удивленно прислушалась к его словам, а затем разразилась веселым смехом.

— Забавно, и все же… Вы, пожалуй, правы. Что случится в следующем акте?

Ридер взглянул да программку.

— Мне кажется, что во втором акте молодую женщину в белом платье похитят и заточат в гарем шейха, — сказал он задумчиво, и девушка снова рассмеялась.

— И у вас найдется соответствующий случай из вашей практики? — торжествующе спросила она. И Ридер должен был сознаться, что примерно нечто подобное действительно произошло.

— Но…

— Какое странное совпадение, — переменил он тему разговора, — это замечательно! Взгляните, там, в первом ряду, подальше, но, пожалуйста, не поворачивайтесь и не разглядывайте его, сидит человек, не спускающий с нас глаз. Если он и не шейх, то, во всяком случае, выходец с Востока. Их двое, но меня интересует только один на них.

— Но почему они разглядывают вас так внимательно? — удивленно осведомилась девушка.

— Очень возможно, — серьезно ответил мистер Ридер, — потому, что я так странно выгляжу во фраке.

В то же мгновение один из тех, о ком говорил Ридер, обратился к своему спутнику:

— Вот это и есть да самая женщина, с которой он ежедневно встречается. Она живет на той же улице, на которой живет и он, и, по-видимому, играет в его жизни большую роль. Посмотри, как она смеется, и какими влюбленными глазами смотрит он на нее. Люди в его возрасте, ухаживающие за женщинами, уподобляются детям. С ним покончить можно еще сегодня. Я предпочту не возвращаться в Бомбей прежде, чем я этому проклятому… прежде чем я не посчитаюсь с ним.

— Но, господин, — обратился к нему его спутник, — не лучше было бы уехать нам со всеми банкнотами, которые нам продал наш друг, и поскорее нажить состояние, чем затевать здесь что-либо?

— Я должен отомстить, — возразил Рас Лал по-английски.

Оба выждали, пока после второго акта не опустился занавес, и потом удалились. Во втором акте, действительно, как предсказывал Ридер, молодая девушка попадает в руки какого-то восточного паши. Очевидно, Рас Лал решил, что ему пора приступить к подготовке своего плана.

— Ужасно интересно! — сказала Маргарет, обращаясь к своему спутнику и медленно продвигаясь к выходу. — Но при всем желании я не могу поверить в правдоподобность всего этого. В жизни это не происходит, в жизни вдруг, откуда ни возьмись, не появляются люди с револьверами в руках и не кричат «руки вверх». Разве я не права, мистер Ридер?

Ридер пробормотал что-то неопределенное.

— Но тем не менее я чудесно провела вечер, — продолжала она, и Ридер, взглянув на нее, заметил, что ее щеки порозовели и что она действительно была в самом радостном настроении.

Дождь лил как из ведра, и Ридеру лишь после долгих поисков удалось найти такси.

— Если вам угодно, можете закурить, — сказала девушка, сев в машину.

— Ни одна пьеса полностью не может воспроизвести жизнь, дорогая мисс Беллмен, — сказал он, закуривая папиросу, — мелодрамы мне нравятся за свойственный им идеализм.

Она повернулась к нему и изумленно поглядела на него.

— Идеализм? — повторила она. Он кивнул головой.

— Разве вы не заметили, что в мелодраме никогда нет ничего отвратительного? Я как-то смотрел классическую трагедию… кажется, она называлась «Царь Эдип», и чуть не расхворался. Но в мелодраме даже последний негодяй таит в себе задатки героя. И всегда в мелодраме имеется мораль: «Рано или поздно добродетель победит». Разве это не идеализм?

Они миновали Вестминстерский мост и завернули на Нью-Кент-Род.

Перед ними проехала большая закрытая машина и шофер что-то крикнул их шоферу.

Даже подозрительный Ридер не почуял ничего дурного в том, что такси неожиданно свернуло в маленькую уличку, продолжая следовать за большим лимузином.

— Должно быть, главная улица ремонтируется и по ней нельзя проехать, — высказал предположение Ридер, и в то же мгновение такси остановилось.

Кто-то растворил настежь дверцу автомобиля, и в полумраке Ридер разглядел силуэт широкоплечего мужчины.

— Выходите из автомобиля! — скомандовал он. В руках у незнакомца виднелся револьвер крупного калибра, а лицо его было скрыто под маской.

— Скорей! И подымите руки вверх! Ридер послушно вышел из автомобиля и намеревался захлопнуть за собою дверь машины.

— Мисс придется также выйти из автомобиля.

— Послушайте, что все это значит, вы сказали мне, что через Нью-Красс-Род нельзя проехать? — вмешался шофер.

— Вот тебе пять фунтов и убирайся поскорее! Да помалкивай! — незнакомец в маске швырнул шоферу банкноту.

— Я не хочу ваших денег…

— Быть может, ты предпочтешь получить пулю в лоб? — иронически осведомился Рас Лал.

Незнакомец движением руки указал Ридеру на большую машину. Ридер покорно прошел вперед и сел в машину, за ним последовала молодая девушка, а затем и замаскированный незнакомец.

Неожиданно в машине зажегся свет.

— Не правда ли, большая неожиданность для столь великого сыщика, как мистер Ридер? — спросил насмешливый голос.

На Ридера сквозь прорези черной маски смотрели горящие ненавистью глаза. Незнакомец держал в руке наготове револьвер, но Ридер был целиком поглощен молодой девушкой. Страх заставил ее побледнеть, он с удовлетворением отметил, что она в большей степени была поражена, чем напугана. Она стойко переносила выпавшее на ее долю испытание.

Машина неслась по той же дороге, по которой они проехали в театр.

Поездка оказалась короткой. Неожиданно машина остановилась. Они очутились около железнодорожного полотна… Вдали виднелся высокий забор. Похититель задержал машину на некотором расстоянии от конечной цели пути, потому что им пришлось несколько десятков метров пройти пешком, меся грязь. Затем они очутились перед маленькой калиткой. Узкая дорожка вела к большому зданию, походившему на фабричное строение. Ридер уловил в свете карманного фонарика надпись: «Сторн и Фультон. Кожа оптом».

— А теперь, — заговорил похититель, — господин великий и неподкупный сыщик, мне предстоит посчитаться с вами.

— Вы все еще говорите по-английски не без акцента, Рас Лал, — пробормотал Ридер.

На мгновенье похититель застыл в изумлении, я затем, злобно проворчав что-то, сорвал маску.

— Да, я Рас Лал, я вам придется сожалеть, что вы повстречали меня на своем пути. Для вас я для вашей спутницы эта ночь будет ночью ужаса.

Ридер более не подсмеивался над акцентом говорившего.

Револьвер в руках Рас Лала достаточно хорошо и красноречиво изъяснялся на всех языках. Более всего его заботило состояние девушки, с начала происшествия не проронившей ни слова.

Понемногу румянец снова появился на ее щеках, и это было хорошим знаком. Ридер уловил в ее гладах какой-то огонек, но он был вызван не чувствам страха.

Рас Лал схватился за веревку, свисавшую со стены, заколебался и пожал плечами:

— Совершенно излишне; это помещение подверглось достаточно тщательному осмотру, и вы все равно ничего не сможете предпринять.

Он отпер дверь, заставил их прейти вперед и подняться по лестнице. Они очутились перед окованной железом дверью. Рас Лал отодвинул засов и отпер дверь. Перед глазами изумленного сыщика предстало помещение, предназначенное, по-видимому, для хранения легко воспламеняющихся веществ. Стены и пол были выложены цементом, и на стенах виднелись плакаты: «Курить строго воспрещается».

Помещение было лишено окон, лишь высоко под потолком виднелся люк.

В углу лежала груда грязной бумаги, а на столе стояло с дюжину маленьких деревянных ящиков, один из них был не заколочен.

— Располагайтесь здесь поудобнее, вам придется пробыть тут полчаса, а может быть, и час, — сказал Рас Лал, многозначительно поигрывая револьвером. — А затем я приду к вам и заберу с собою женщину. Она поедет со мною. Куда? Через море, в далекие страны.

— Захлопните-ка дверь с другой стороны, — спокойно ответил Ридер. — а то здесь сильный сквозняк.

Томми Фелоу, примерно в два часа ночи, направлялся по глинистой дороге к фабричному строению. Его внимание привлекли следы автомобиля на дороге. Удивленный, он застыл на месте.

Колени подкосились, и он почувствовал, как сердце его забилось сильнее. На мгновение он заколебался — не поспешить ли ему убраться отсюда. Но потом до него донесся знакомый голое, и он облегченно вздохнул — это был голос сообщника Рас Лала.

— Да, господин здесь, — сказал на ломаном английском языке Рам.

— В таком случае он прокл… идиот, — прохрипел Томми. — Чорт побери, как он напугал меня!

Рам тщетно пытался подыскать достаточное количество английских слов, чтобы объяснить ему происшедшее, и Томми, не слушая его, направился к фабричному зданию. Своего сподвижника ее застал в вестибюле. Рас спокойно курил сигару, и на лице его заиграла при виде приятеля удовлетворенная улыбка.

— Добро пожаловать, — сказал он Томми, сердито захлопнувшему за собою дверь, — Мы поймали старую лисицу.

— Оставьте меня в покое с вашей лисицей, — проворчал Томми. — Вы нашли рупии?

Рас отрицательно покачал головой.

— Но ведь я приготовил для вас в складском помещении десять тысяч банкнот. Я полагал, что вы их давно забрали и отправились восвояси.

— Я раздобыл нечто более важное. Пройдемте в складское помещение, и вы убедитесь в этом сами.

И он повел ничего не понимающего Томми в склад.

Широко распахнув дверь, он заговорил:

— Вот видите…— и на этом умолк.

— Ах, вот и наш общий приятель мистер Фелоу, — продолжил за него Ридер, направляясь навстречу Томми и держа в одной руке пачку поддельных рупий, а в другой…

— Вы должны были предусмотреть это, проклятая цветная обезьяна, — прохрипел Томми. — Он никогда не ходит без револьвера. И, как назло, вы его привели в помещение, в котором хранились банкноты и в котором имеется телефон.

Томми и Рас Лала доставили в ближайший полицейский участок и сковали общей парой наручников, на время еще более сблизившей недавних друзей и компаньонов.

— Это была всего лишь шутка, — сказал Рас Лал. — Я хотел подшутить над мистером Ридером, и завтра я это объясню судье.

Повторить то, что ему на это сказал Томми, невозможно.

Часы пробили три. Ридер доставил взволнованную молодую девушку к дверям ее дома и почтительно попрощался с нею.

— Право, мистер Ридер, я не знаю, как мне отблагодарить вас за столь интересный вечер!

Ридер неуверенно поглядел на нее и перевел взгляд на погруженный во мрак дом.

— Надеюсь, ваши знакомые… не найдут ничего предосудительного в том, что вы… возвращаетесь так поздно…

И, несмотря на ее заверения, что в этом нет ничего страшного, он всю дорогу домой размышлял о том, что в некоторой степени скомпрометировал девушку.

А ведь всем известен закон мелодрамы: кто скомпрометирует героиню, тот должен на ней жениться.

И эта мысль не оставляла мистера Ридера до самого утра.

Глава 7. Последствия грамматической ошибки

В дни молодости Ридера — иными словами, в дни, когда еще водились извозчики, каждый джентльмен считал своим долгом носить цветок в петлице, — он был послан в сопровождении полицейских в Ноттингем для того, чтобы арестовать одного молодого изобретателя.

«Изобретатель» придумал способ, дававший ему без особого труда средства на жизнь, но изобретение это не встретило одобрения со стороны Скотленд-Ярда.

Этот молодой человек не изобретал никаких сложных машин. Все его изобретение сводилось к сочинению различных историй или, точнее говоря, к созданию различных ложных утверждений, при помощи которых ему удавалось выуживать деньги из Кармана легковерных людей.

Мистер Эльтер промышлял под двумя десятками различных имен и обладал примерно таким же количеством различных адресов и был уже на пути к спокойной и безбедной жизни, когда Немезида, в облике высокого сухощавого господина в несколько своеобразной шляпе и в обуви на широких каблуках, прекратила его деятельность.

Судья, перед которым пришлось предстать мистеру Эльтеру, оказался весьма несимпатичным человеком, приговорившим своего нового клиента к семи годам тюрьмы. Последнее произвело на Вилли Эльтера некоторое впечатление, но зато все предшествовавшие приговору рассуждения судьи о том, что подобные судьбы угрожают общественному правопорядку, могли лишь вызвать улыбку на его лице. Вилли был толстокож — по сравнению с ним кожа слона показалась бы тончайшим шелком.

Ридер запомнил этот случай из своей практики в силу любопытной детали: во время судебного разбирательства выяснилось, что обвиняемый усвоил себе привычку писать слово «возможно» через «ш» — возмошно.

— У каждого преступника, как бы он хитер не был, — сказал прокурор, — всегда найдется какая-нибудь особенность. Как бы безупречна и ловка не была его работа, но всегда какая-нибудь мелочь выдаст его. Особенно применимо это в отношении специалистов по подделке банкнот и по вымогательству.

Эти слова глубоко врезались в память Ридера.

Немногим было известно, что он работал в контакте со Скотленд-Ярдом. Он предпочитал уклоняться от беседы на эту тему и добросовестно утверждал, что он — всего лишь сыщик-любитель и что его «немногие» успехи надлежит приписать целиком случайности и его счастливой звезде, а также способности во всем видеть, что-либо, дурное.

В одном из скромных пансионов на Броклей-Род жила девушка, которой Ридер очень симпатизировал не только в силу того, что мисс Маргарет Беллмен была красива, но и потому, что она была очень умна.

Как известно, эти два достоинства сочетаются очень редко.

Он настолько симпатизировал ей, что не раз вместе с нею возвращался домой, и тогда им случалось беседовать о принце Уэлльском, новом составе правительства, дороговизне и о целом ряде не менее интересных тем.

От мисс Беллмен он узнал а ее соседке по пансиону, — о мисстрис Карлии. Как-то ему пришлось ее встретить. Мисстрис Карлин была хрупкой, миниатюрной женщиной, на лице которой лежал отпечаток печали, а в глазах ее можно было прочесть о. том, что ей пришлось пережить большое горе.

И в силу этой случайности ему пришлось поближе узнать о Гарри Карлине, прежде чем его вызвал к себе, чтобы поговорить в нем, лорд Селлиигтон.

В прокуратуре стояло затишье — можно было предположить, что отныне наша планета свободна от пороков и преступлений. Ридер изо дня в день являлся к себе в кабинет, исправно прочитывал «Тайме» или развлекался тем, что чертил различные фигурки на бумаге, разостланной на столе.

Порой ему приходилось отрываться от этого полезного занятия ради выездов за город. Он никак не мог отказаться от своей излюбленной привычки время от времени заглядывать в подозрительные кварталы, бывать в районе доков.

На вопрос шефа, чего ради он избирает местами своих прогулок этот подозрительный район, Ридер ответил со своей обычной слабой улыбкой:

— Мне случалось читать об этих кварталах кварталах, — сказал он, — и я пришел к выводу, что эти кварталы… значительно интереснее, чем их рисуют книжки. Там встречаются китайцы, а китайцы, в общем, романтичны. Но даже и они не вносят в этот квартал что-либо романтическое, этот квартал продолжает пребывать самым честным кварталом Ист-Энда.

И он слабо улыбнулся.

В одно прекрасное утро прокурор вызвал к себе Ридера, и Ридер стосковавшийся по активной деятельности, с готовностью последовал на этот зов.

— Ступайте в министерство иностранных дел и обратитесь к лорду Селлингтону, — сказал прокурор, — он очень зол на своего племянника Гарри Карлина. Вам известно это имя?

Ридер покачал головой — в первую минуту он не мог поставить в связь это имя с бледной, хрупкой женщиной, соседкой Маргарет Беллмен.

— По-видимому, Карлин не очень-то надежный человек, — пояснил прокурор, — и, к сожалению, он является наследником лорда Селлингтона. Я полагаю, что лорду Селлингтону угодно проверить свое суждение о своем племяннике при вашей помощи.

— Великий Боже, — сказал Ридер и бесшумно исчез.

Лорд Селлингтон был статс-секретарем министерства иностранных дел, он был холост и безмерно богат.

Он был богат еще до войны; в 1911 году биржевая паника побудила его продать все свои огромные поместья и вложить деньги в акции американских промышленных предприятий. Война утроила ценность этих бумаг, а затем удачные нефтяные операции увеличили его состояние еще в несколько раз. Он был известным благотворителем и много денег раздавал различным благотворительным учреждениям.

Явившись к лорду, Ридер увидел перед собою худощавого человека с постным лицом. Из-под густых бровей пристально смотрели умные глаза.

— Так вы, значит, и есть Ридер, — сказал он, и казалось, что внешний облик посетителя не оправдал его ожиданий. — Присядьте! Я предпочел вызвать вас, чем передать дело полиции. Сэр Грегори дал мне о вас очень лестный отзыв.

Ридер слегка поклонился. Наступило длительное и тягостное молчание.

Статс-секретарь выждал несколько минут и затем раздраженно заговорил:

— У меня есть племянник Гарри Карлик. Вы его знаете?

— Я слышал о нем, — ответил Ридер, по пути в министерство вспомнивший о соседке мисс Беллмен.

— В таком случае вам пришлось слышать нечто, не особенно хорошее, — выпалил лорд, — Этот парень — плут, этот парень-мот, этот парень позорит всю нашу фамилию. Не будь он сыном моего брата, я бы давно упрятал , его за решетку. У меня в руках большое количество векселей…

И он неожиданно замолк, яростно выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул письмо и швырнул его на стол.

— Вот… прочтите-ка это, — сказал он сыщику. Ридер степенно надел пенсне и ознакомился с содержанием письма.

Письмо было напечатано на бланке «детского приюта в Эстле» и содержало в себе просьбу о пересылке пяти тысяч фунтов. Подписано оно было Артуром Лассаром.

— Вы, конечно, знаете Лассара? — сказал лорд Селлингтон. — Он мой помощник по благотворительным делам. Приближался срок платежа за участок земли, граничащий с приютом, а вы, должно быть, знаете, что сплошь и рядом нотариусы изъявляют от имени своих клиентов желание, чтобы деньги были уплачены наличными. Я послал в банк за деньгами и деньги получил один из моих секретарей. Ему приказано было вручить их одному из служащих Лассара, который должен был явиться за деньгами. Мне нечего говорить вам, за деньгами действительно явились. Тот, кто замыслил этот план, выполнил его необыкновенно тонко. Было известно, что я вчера выступаю с речью в парламенте, было известно также и то, что у меня с недавних пор новый секретарь, не успевший лично познакомиться с рядом моих сотрудников и знакомых.

В половине седьмого вечера прибыл посланец с письмом от Лассара и, получив деньги, исчез бесследно. Нам удалось лишь выяснить, что затем эти деньги были обменены на доллары. Разумеется, оба письма были подложными. Лассар не писал мне письма, равно как и не посылал требования о деньгах.

— Кто-нибудь знал об этом? — спросил Ридер. Лорд выразительно кивнул головой и сказал:

— Мой племянник! Два дня тому назад он явился просить меня, чтобы я одолжил ему некоторую сумму. От матери ему досталась небольшая рента, но ему, разумеется, ее не хватает. Он не раз признавался мне, что возвращался из Экса без единого пенса. Как давно он находится в Лондоне, мне неизвестно, но, во всяком случае, он был у меня в кабинете, когда секретарь принес деньги. Я допустил оплошность и объяснил ему, почему, мне приходится держать дома такую крупную сумму наличными и почему я лишен возможности одолжить ему просимую им тысячу фунтов.

Ридер почесал подбородок.

— А что мне следует сейчас сделать? — спросил он.

— Вы должны разыскать его, — ответил лорд. — Прежде всего мне желательно получить обратно мои деньги, вы меня понимаете, Ридер? Вы должны ему сказать, что, если он не вернет мне денег…

Ридер внимательно поглядел на каминный огонь.

— Это звучит так, словно меня хотят принудить совершить противозаконное деяние, — заметил он почтительно. — Но мне ясно, что при столь исключительных обстоятельствах надлежит принять исключительные меры. Надо полагать, что чернобородый мужчина, явившийся, как вы сообщили, за деньгами, изменил свою внешность?

— Разумеется, — раздраженно ответил лорд.

— Мне не раз приходилось читать о подобных историях, — сказал, вздыхая, Ридер, — но я никогда не слышал, чтобы в жизни попадались подобные бородатые незнакомцы. Быть может, вы будете столь любезны и дадите мне адрес вашего племянника?

Лорд Селлингтон достал из ящика письменного стола визитную карточку. Он уронил ее, но не счел нужным извиниться.

— Джермен Меншион, — прочел Ридер адрес на карточке. — Я посмотрю, что можно предпринять в этом деле.

Лорд Селлингтон проворчал что-то, что при некотором воображении могло быть истолковано, как прощальное напутствие. И Ридер удалился.

Джермен Меншион было узким и высоким зданием. Счастливому случаю было угодно, чтобы Ридер застал Гарри Карлина дома. Гарри занимал скромную комнату.

Войдя, Ридер увидел перед собой стоящего у окна стройного юношу, с тоской смотревшего на уличный поток.

Увидев Ридера, он направился к нему, и сыщик заметил, что Гарри, несмотря на свою молодость, похож на Селлингтона. Сходство усиливалось и потому, что в Гарри была вложена семейная черта Селлингтонов — вспыльчивость и раздражительность.

Дверь в соседнюю комнату была открыта, и Ридер, заглянув в нее мельком, разглядел старый чемодан, облепленный этикетками отелей различных стран.

— Черт побери, что вам угодно от меня? — спросил Карлин, но Ридер уловил в этих резких и самонадеянных словах некоторое беспокойство.

— Быть может, вы разрешите мне сесть? — заметил Ридер и, не дожидаясь Приглашения, опустился на стул. Предварительно он внимательно осмотрел стул

— слабые стороны мебели в пансионах были ему достаточно хорошо известны.

Уверенный тон Ридера усилил смущение Гарри. И когда Ридер заговорил о цели своего прихода, молодой человек побледнел.

— Неприятная тема для беседы, — заметил Ридер, бережно поправляя складку брюк, — а когда мне предстоит неприятная тема для беседы, я предпочитаю приступить к ней без лишних слов.

И действительно, он настолько откровенно и ясно изложил причину своего появления, что Гарри чуть не свалился от ужаса и изумления со стула.

— Что? — пролепетал он. — Неужели этот старый негодяй осмеливается… Я думаю, что вы пришли ко мне из-за векселей…

— Я полагаю, — строго заявил Ридер, — что если вы действительно хотели пошутить над вашим родственником, то ваша шутка зашла слишком далеко и вы перехватили через край. Лорд Селлингтон изъявил согласие на то, чтобы, в случае возвращения ему полученной суммы, делу не был бы дан ход и чтобы оно продолжало считаться только неуместной шуткой…

— Но я вовсе не дотрагивался до его проклятых денег, — прохрипел юноша.-Я не нуждаюсь в его деньгах…

— Это неправда, — спокойно заявил Ридер. — Вы очень нуждаетесь в деньгах. Вы покинули отель «Коитиненталь», не уплатив по счету. Вы должны нескольким лицам свыше шестисот фунтов. Во Франции отдан приказ о вашем аресте потому, что вы позволили себе выдать непокрытый чек. Честное слово, — и Ридер снова почесал подбородок, — я думаю, что на всем Джермен-стрит не найти еще одного господина, которому бы так же нужны были деньги, как вам.

Карлин попытался что-то сказать, но Ридер, не обратив на него внимания, продолжал:

— Я пробыл около часа в отделе личной регистрации Скотленд-Ярда и установил, что там ваша личность также известна. Вы покинули Лондон в очень спешном порядке для того, чтобы избежать… неприятностей. Мы знаем, что вы встречались с людьми, известными полиции… Вы были запутаны в мошенническую историю на бегах; помимо того, вы бросили свою молодую жену, оставив ее без средств к существованию, с маленьким ребенком на руках. Она вынуждена зарабатывать себе на жизнь службою в конторе. Я полагаю, что этого перечня будет достаточно.

Карлин провел языком по пересохшим губам.

— Это все? — спросил он, и голос его зазвучал беспомощно и жалко. Он тщетно пытался казаться самоуверенным и спокойным.

Ридер кивнул головой.

— Хорошо, я хочу быть откровенным с вами, — сказал Карлин, — я хочу быть честным по отношению к моей жене. До сих пор я не думал о ней, не заботился о ней, но у меня не было средств для этого. Этот старый скупердяй изнывал от избытка денег, а я… Я его единственный родственник, и что он сделал для меня? Он оставил все свои средства этим проклятым сиротским домам! Если действительно кому-нибудь удалось накрыть его на пять тысяч фунтов, то я очень рад. У меня никогда не хватило бы мужества на это, но я рад, что нашелся кто-то, который это сделал.

Ридер не прерывал его, решив предоставить ему возможность наговориться вдосталь. Карлин, проговорив все, что считал нужным сказать, бессильно опустился в кресло.

— Вот и расскажите ему все это, — прохрипел он, — расскажите ему.

На обратном пути Ридер зашел в небольшую контору на Портленд-стрит, руководившую благотворительной деятельностью учреждений, находившихся под покровительством лорда Селлингтона.

Лассар успел уже поговорить со своим патроном, потому что Ридер немедленно был принят.

Не было ничего удивительного в том, что лорд Селлингтон остановил свой выбор на Артуре Лассаре в качестве своего помощника: Лассар был хорошо известен своей деятельностью в филантропических предприятиях.

Это был широкоплечий господин с красным приветливым лицом и лысой головой. Он успешно противостоял всем натискам, каким приходится противостоять людям, занимающим его положение, и посещение Ридера также не отразилось на его настроении.

— Я должен сказать, что наш общий приятель навестил меня под незначительным предлогом, и я никак не могу освободиться от впечатления, что этот визит был вызван какими-то иными причинами. Я предполагаю, что он явился для того, чтобы раздобыть бланк с моим штампом. Действительно, я оставил его на несколько минут одного и у него была возможность, при желании, взять несколько моих бланков.

— Под каким предлогом он явился к вам?

— Он явился просить одолжить ему деньги. Сперва он был вежлив и просил меня воздействовать на его дядю, потом стал резок и начал обвинять меня в том, что я намереваюсь ограбить его и забрать все состояние на мои «проклятые» благотворительные начинания.

И он улыбнулся. Но затем, овладев собою, снова стал серьезен.

— Мне не совсем ясно, что произошло, но, по-видимому, Карлин нанес своему дяде какой-то ущерб, потому что он питает к нему отчаянный страх.

— Вы предполагаете, что Карлин воспользовался вашим именем и обманным образом выманил у дяди деньги?

Лассар воздел руки к небу.

— Разве есть еще кто-нибудь, на кого могло бы пасть подозрение?

Ридер вынул письмо из кармана и прочел его вторично.

— Я только что позвонил по телефону лорду Селлинг-тону, — сказал после длительного молчания Лассар. — Он ожидает результатов вашей миссии и собирается, в том случае, если вам не удастся заставить молодого человека признаться в содеянном, еще сегодня повидать своего племянника и переговорить с ним в последний раз. Я лично с трудом могу поверить, что мистер Карлин оказался способным на столь бесчестный поступок, хотя все обстоятельства и говорят против него. Вы его видели, мистер Ридер?

— Да, — коротко ответил Ридер,-я его видел. Артур Лассар испытующе уставился на Ридера, пытаясь прочесть на его лице что-либо о результатах посещения Карлина, но лицо Ридера оставалось по-прежнему безучастным.

Он пожал руку своего собеседника и удалился. Краткая беседа с лордом Селлингтоном принесла мало приятного.

— Я и не предполагал, что Гарри сознается, — сказал лорд. — Для того, чтобы Гарри сознался, нужен человек, способный нагнать на него страху, и, черт меня побери, если я этого не добьюсь. Я повидаю его сегодня же, — сказал он и закашлялся. Выпив лекарство против кашля, он продолжал: — Я повидаю его еще сегодня же, и я ему скажу, что собираюсь предпринять! До сего времени я считался с тем, что он мой родственник и наследник титула, но теперь со всем этим покончено! Все до последнего пенса я завещаю на благотворительные цели! Я полагаю, что могу надеяться прожить еще двадцать лет, но все до последнего пенса…

Он замолчал. Лорд Селлингтон никогда не умел скрывать своих чувств, а Ридер был большим знатоком людей и сразу понял, что в нем происходила сильная внутренняя борьба.

— Быть может, я и был несправедлив по отношению к нему, — сказал он. — Впрочем, мы увидим. — И движением руки он предложил сыщику удалиться.

Ридер последовал его указанию без особой охоты, потому что собирался о многом еще рассказать лорду.

Особенностью Ридера было в затруднительных случаях уединяться в своем старом кабинете на Броклей-Род.

Он просидел там за письменным столом два часа, беспрерывно разговаривая по телефону.

К восьми часам вечера он закончил переговоры, написал письмо и отослал его с рассыльным.

То, что произошло в этот вечер, легче всего установить при помощи свидетельских показаний.

Лорд Селлингтон после посещения Ридера отправился из министерства к себе домой, намереваясь переговорить со своим секретарем, затем побеседовать и с племянником.

На телефонный звонок в отель мистера Карлина последовал ответ, что его нет дома.

До девяти часов вечера лорд в обществе Лассара занимался благотворительными делами. Он работал в маленьком кабинете, расположенном рядом со спальней.

Примерно в четверть десятого прибыл Карлин, и дворецкий отвел его наверх.

Дворецкий в своих показаниях сообщил, что он слышал взволнованные голоса. Часы пробили половину десятого, и Гарри Карлин покинул дом лорда Селлингтона, а вскоре за этим лорд вызвал своего слугу и сообщил ему, что собирается лечь спать.

На следующее утро слуга, по обыкновению, вошел в половине восьмого в спальню лорда с утренним чаем.

Лорд Селлингтон лежал распростертым на полу, лицом вниз — он был мертв, и смерть, по-видимому, наступила несколько часов тому назад.

Никаких внешних следов насилия на лорде обнаружено не было, и первое впечатление создалось такое, что лорд, находившийся в преклонном возрасте, неожиданно скончался от удара.

Но целый ряд обстоятельств свидетельствовал о том, что произошло нечто необычное.

Маленький несгораемый шкаф лорда, находившийся в его спальне, был отперт, на полу валялись в беспорядке бумаги, а в камине лежал ряд бумаг, частично ставших добычею огня.

Слуга тут же уведомил полицию и врача, и с того момента дальнейшее ведение дела ушло от Ридера.

— Я боюсь, что налицо убийство, — печально покачивая головой, доложил Ридер своему шефу.

— Государственная лаборатория не сомневается в том, что налицо отравление аконитом. Одна из бумаг, найденных в камине, оказалась завещанием, по которому все имущество покойного лорда должно отойти благотворительным учреждениям.

Он замолчал.

— И что же? — спросил шеф. — Что это значит? Ридер кашлянул.

— Это значит, что лорд Селлингтон умер без завещания, если не найдется другого завещания вместо сожженного. И в этом случае все его состояние должно перейти к наследнику титула…

— Гарри Карлину? — спросил прокурор. Ридер кивнул головой.

— В камине оказались сожженными еще и другие бумаги. Так, там оказались сожженными четыре узких полоски бумаги— квитанции или вексельные бланки, сколотые булавкою. К сожалению, нам не удалось разобрать детальнее, что они собою представляли, — закончил он со вздохом.

— Вы ничего не упомянули о письме, которое было вручено лорду после того, как он удалился в спальню. Ридер задумчиво погладил подбородок.

— Нет, сэр, — ответил он.

— Это письмо было найдено?

— Я не знаю, — ответил Ридер, — мне кажется, что нет.

— Быть может, это письмо могло бы нам разъяснить, как произошло убийство?

— Возможно, — смущенно ответил Ридер.

— Я прошу извинить меня, но меня ожидает инспектор Сальтер.

И с этими словами он покинул кабинет прокурора, прежде чем его шеф успел сказать что-либо.

Инспектор Сальтер нетерпеливо ожидал Ридера в его кабинете.

Тут же, после появления Ридера, они вместе покинули здание. Автомобиль в несколько минут доставил их на Джермен-стрит. У дома их ожидало трое полицейских, и они, последовав за инспектором, вошли в дом.

На лестнице Ридер осведомился:

— Карлин вас знает?

— Ему следовало бы познакомиться со мною, — мрачно улыбнувшись, ответил инспектор. — Я сделал все, что зависело от меня, чтобы накрыть его, прежде чем ему удалось ускользнуть от нас и удрать на континент.

— Гм… Собственно говоря, мне жаль, что он знает вас…

— Почему? — осведомился инспектор, остановившись на лестнице.

— Потому что он видел, как мы подъехали на автомобиле. Я заметил его за занавеской… Он неожиданно оборвал фразу.

Издали донесся заглушенный звук выстрела. Не прошло и нескольких секунд, как инспектор вбежал в квартиру, занимаемую Карлином.

Одного взгляда на распростертую фигуру было достаточно — они пришли слишком поздно! Инспектор наклонился к мертвому.

— Мне кажется, что это лишит правительство необходимости вести еще один процесс об убийстве, — сказал он.

— Едва ли, — любезно ответил Ридер и разъяснил ему, что таилось за его словами.

Через полчаса, когда мистер Артур Лассар покинул свою контору и вышел на улицу, к нему подошел сыщик и, положив руку на его плечо, сказал:

— Вас зовут Эльтер. Я арестую вас по обвинению в убийстве.

— Все дело обстояло очень просто, — сказал Ридер, обращаясь к своему шефу. — Я хорошо знал в свое время Эльтера, и особенно врезалось мне в память то, что он совершенно не был в состоянии написать слово «возможно» без ошибки. Я вспомнил об этой особенности нашего приятеля в то мгновение, когда лорд Селлингтон предъявил мне письмо, в котором говорилось о деньгах.

Я не сомневаюсь в том, что Эльтер лично явился за пятью тысячами фунтов. В течение ряда лет он был неисправимым игроком и мне не стоило труда выяснить, что он задолжал множеству лиц весьма крупные суммы. Один из букмекеров пригрозил ему прокурором, и это вынудило его действовать.

Приведи он свою угрозу в исполнение, другу обездоленных, Артуру Лассару, пришел бы конец. А средства он извлекал из своей якобы благотворительной, а на самом деле мошеннической деятельности.

Приходится удивляться легковерию людей, желающих жертвовать на благотворительные цели и готовых довериться первому встречному мошеннику.

Много лет тому назад благодаря мне Эльтеру было суждено получить семь лет тюремного заключения. Затем я потерял его из виду, пока он не написал письмо лорду.

На его несчастье, в письме была такая фраза: «Я был бы счастлив, если бы вы сочли возмошным вручить деньги моему посланцу». По обыкновению своему, Эльтер написал «возможно» через «ш». Я побывал у него и проверил свое предположение. После этого я послал лорду Селлингтону письмо, которое было им получено ночью.

Эльтер успел у него побывать вечером и переговорить обо всем. Я думаю, что лорд высказал предположение, что лишать полностью племянника наследства, даже если он и уличен в неблаговидных поступках, не совсем целесообразно. Эльтер почувствовал, что весь его план может рухнуть, — вместе с тем его обеспокоило мое появление. И поэтому он решил в тот же вечер покончить с лордом и незаметно подсыпал акониту в склянку с лекарством, стоявшую на ночном столике лорда.

Сжег ли старик завещание до того, как почувствовал действие яда, или после, нам никогда не удастся выяснить… После того, как я установил, что Лассар не кто иной, как Эльтер я послал лорду письмо…

— Так вот, значит, что было в письме, которое не удалось найти? — сказал прокурор. Ридер кивнул головой.

— Очень возможно, что лорд сжег это письмо вместе с завещанием и четырьмя векселями Гарри, оказавшимися подложными. Быть может, Гарри уже знал о смерти своего дяди, но, увидев инспектора, подъехавшего к его дому, застрелился, предпочитая смерть новому обвинению.

И Ридер печально улыбнулся.

— Я бы желал, чтобы судьба оберегла меня от знакомства с мистером Карлином. В свое время я познакомился с его супругой и благодаря этому все дело приобретает оттенок романтического сцепления обстоятельств и случайностей. Об этом мы порой читаем в романах, но никогда не наблюдаем в действительности. Подобные стечения обстоятельств подрывают в нас веру в логическую причинность явлений, но что же поделать?!

Глава 8. Выгодное помещение капитала

В Лондоне живет семь миллионов людей, и каждый из них теоретически находится под защитой закона. Закон, однако, и на практике охраняет все это большое количество народу.

Если кому-либо намеренно наносят ущерб, то кто-нибудь должен поплатиться за это; если у кого-нибудь отнимают жизнь, то убийца расплачивается за это своею собственной жизнью. Таков закон.

Даже самому испытанному стражу законности нелегко уследить за таким большим количеством людей, особенно если принять во внимание, что из этих семи миллионов один миллион никогда не сидит на месте, беспрестанно меняя свое местожительство.

Не менее трудно уследить за несколькими десятками тысяч людей, которые хотя и имеют определенное местожительство, но которые совершенно одиноки и не имеют близких. В числе этих нескольких десятков тысяч включены и одинокие молодые люди сомнительного рода занятий, и престарелые старые девы, доживающие в одиночестве свой век.

Порой полиция получает запросы о том или ином лице. Обычно эти запросы составлены в самой осторожной форме.

Мистер Икс вот уже неделю как не имеет счастья лицезреть своего соседа мистера Игрека. О нет, он вовсе и незнаком с мистером Игреком, он знает его всего лишь в лицо. Мистер Игрек — пожилой господин, совершенно одинокий, без друзей, без знакомых, коротающий свои дни в уходе за маленьким цветником, который он разбил перед домом. Вот и все, что удалось подметить любознательному соседу. А теперь никто не ухаживает за садом.

Сад запущен, никто не забирает молоко, оставляемое на крыльце, никто не растворяет ставен.

Потом на поле действия появляется дежурный полисмен и находит мистера Игрека… мертвым. Умершим от голода, быть может, от удара, а быть может, и покончившего с собой.

Если налицо последнее, то сколь это ни печально, но все же значительно упрощает дело. По крайней мере для полиции. Но порой случается, что дом находят пустым — мистер Игрек исчез бесследно. Тогда-то и начинаются трудности!

Мисс Эльвер поехала путешествовать в Швейцарию. Она была не молода. Люди предполагали, что она обладала средствами, потому что жила в очень сносных условиях. Перед отъездом она заперла дом — и более не вернулась.

Швейцарская полиция тщетно пыталась отыскать ее след; полиция Муссолини обыскала в поисках ее всю северную Италию, и все эти поиски не привели ни к чему: путешественница исчезла бесследно.

Потом уехал мистер Чарльз Бойссон Миддекирк, эксцентричный, вспыльчивый человек, беспрестанно ссорившийся со своими соседями из-за детей.

Он никому не сообщил о том, куда уезжает, — он жил в одиночестве, коротая свой досуг в обществе трех кошек и не поддерживая отношений с соседями. И он также не возвратился. И про него поговаривали, что он обладает средствами, хоть молва и считала его скупым.

И примерно такая же участь постигла мисс Арабеллу Марзинг, жестокосердную вдову, тиранившую свою достойную сожаления племянницу.

Эта особа имела обыкновение от поры до времени исчезать, своевременно не оповещая никого о своем отъезде. Племяннице разрешалось забирать в мелочной лавке ровно столько продуктов, сколько требовалось для того, чтобы не умереть с голоду, и счет, накопившийся за время отсутствия мисстрис Марзинг, затем оплачивался после долгих споров и пререканий.

Предполагали, что мисстрис Марзинг уезжала в Брюссель или Париж.

Но в один прекрасный день ода уехала и не вернулась. Через шесть месяцев племянница опубликовала в газете объявление о розысках своей тетки, но никто не откликнулся на ее призыв. Мисстрис Марзинг исчезла.

— Замечательное дело, — сказал прокурор, просматривая материал об исчезновении этих четырех лиц (трех женщин и одного мужчины), — Весь этот материал скопился за последние три месяца, Он нахмурился и вызвал к себе Ридера. Сыщик присел на предложенный стул и, поблескивая стеклами пенсне, выжидательно посмотрел на прокурора. Словно предугадывая то, о чем с ним собирались говорить, он печально покачал головой.

— Что вы скажите об этом исчезновении людей? — осведомился прокурор.

— Я пока что ничего об этом не знаю, — осторожно ответил Ридер. — Лондон — огромный город, и в нем проживает множество своеобразных и сумасбродных людей, ведущих настолько странный образ жизни, что приходится удивляться тому, что число исчезнувших людей сравнительно невелико и что далеко не все подобными способами разнообразят свою жизнь.

— Вы уже успели ознакомиться с материалом об отдельных случаях?

Ридер кивнул головой.

— Да, у меня имеется этот материал, — сказал он, — или, вернее, мне ничего не бросается в глаза. Четыре исчезнувших персоны! Это сравнительно небольшой процент для такого большого города… За год мы имеем двадцать семь случаев, — заметил сыщик.

— Двадцать семь? Вы в этом уверены? — переспросил прокурор, словно сраженный громом. Ридер вместо ответа кивнул головой.

— Да. И все они были состоятельными людьми. Они все имели довольно крупный доход, который им посылался регулярно каждый месяц. Во всяком случае, так обстояло дело с девятнадцатью лицами. Об остальных восьми мне придется получить дополнительные сведения, но все они были очень сдержанны и не сообщали об источниках своих доходов. Ни у кого из них не было друзей или родственников, с которыми они бы поддерживали отношения, за исключением мисстрис Марзинг. И этим ограничивается то общее, что наблюдается во всех этих случаях.

Прокурор пристально взглянул на Ридера, но Ридер никогда не позволял себе подшучивать над своим шефом.

— Затем имеется следующее, о чем я забыл упомянуть, — сказал Ридер. — После исчезновения этих лиц деньги на их имя перестали поступать. Одновременно с исчезновением прекращалась и высылка им денег. Прежде, когда мисстрис Марзинг отправлялась путешествовать, деньги продолжали поступать для нее, но на этот раз, когда она исчезла, деньги перестали высылаться.

— Неужели мы имеем двадцать семь случаев? Вы в этом уверены?

Ридер вынул из бокового кармана список и предъявил его прокурору. В списке значились не только имена, но и адреса и время исчезновения.

— И что, вы полагаете, могло быть причиною исчезновения? — спросил прокурор.

Ридер выждал мгновение и затем серьезно ответил:

— Я полагаю, что они все убиты, — сказал он.

Ответ Ридера заставил прокурора вздрогнуть.

— Я вижу, что вы сегодня в очень шутливом настроении, — сказал он. — Черт побери, кто мог желать их смерти?

Но Ридер не дал никаких дополнительных объяснений прокурору.

Беседа происходила в сравнительно поздний час, и он спешил удалиться, потому что ему предстояло встретиться с молодой очаровательной девушкой, которая ровно в пять минут шестого будет ждать трамвая у Вестминстерского моста.

Сентиментальные свойства Ридера были совершенно неизвестны. Есть люди, утверждающие, что его сожаление о людях, которых ему удалось накрыть и посадить за решетку, было чистым притворством. Другие люди утверждают, что ему действительно больно при мысли о том, что он принужден кого-то лишать свободы. Экономка мистера Ридера считала его женоненавистником и рассказывала всем окрестным кумушкам, что Ридеру совершенно чужды все благородные чувства, составляющие смысл жизни для всего остального человечества. В течение десяти лет, проведенных ею у него на службе, он никогда не выразил ей и малейшего внимания, никогда не осведомился у нее о том, как обстоит дело с ее подагрой, и не посоветовал ей провести несколько деньков на берегу моря.

Она была в весьма зрелом возрасте, но разве для женщины существует роковой предел, после которого она готова примириться с тем, что для нее больше нет надежды? Она была хорошей экономкой, но втайне лелеяла мысль о том, чтобы быть не только ею. Она была вдовою и раньше ей жилось лучше… гораздо лучше.

По отношению к Ридеру она была воплощенным вниманием, полна почтительности и готова была извинить все его странности, даже то, что он принимал у себя не особенно почтенных гостей, прощала ему странную манеру одеваться, его невозможную шляпу и ботинки с тупыми носками.

Но для всего существует известный предел, и, когда она в один прекрасный день установила, что Ридер почти ежедневно встречается с молодой особой и провожает ее до дому, терпение ее лопнуло.

Дрожа от негодования, она рассказала об этом своим приятельницам, и все согласились с нею: не может быть ничего глупее пожилого мужчины, вздумавшего ухаживать за молодой девушкой, и что все браки с большим различием в возрасте сторон неминуемо заканчиваются разводом.

Но все ее намеки на эту тему оказались недостаточно ясными для Ридера, потому что он продолжал по-прежнему встречать мисс Беллмен и провожать ее до дому.

Ридер никогда не упоминал о своих служебных делах и интересах, да и вряд ли упомянул бы об этом, если бы не мисс Беллмен, подавшая ему повод к тому.

Мисс Беллмен позволила себе замечание, находившееся в косвенной связи с вопросом об исчезновении ряда лиц.

Они говорили об отпусках, и Маргарет выразила желание поехать на несколько дней в Кромер.

— Я хочу выехать второго числа. Моя ежемесячная рента — не правда ли, это звучит очень гордо? — прибывает каждого первого числа.

— Что?

Ридер удивленно посмотрел на девушку. Обычно во всех обществах дивиденд выплачивается не чаще, чем раз в полгода.

— Дивиденд, мисс Маргарет? — спросил он. Она слегка покраснела, заметив его удивление, и рассмеялась.

— Вы, по-видимому, еще не осведомлены о том, что я состоятельная женщина? — поддразнила она его. — Я получаю ежемесячно десять фунтов. Мой отец оставил мне в наследство небольшой участок земли. Два года тому назад я продала его за тысячу фунтов и очень удачно поместила эту сумму.

Ридер быстро произвел необходимые вычисления.

— Вы получаете примерно 12,5 процентов, — сказал он, — это в самом деле великолепное помещение денег. В какое предприятие вложили вы свои средства?

Она колебалась мгновение.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но я не вправе вам сказать об этом. Видите ли, я обязалась сохранить это втайне. Это предприятие связано операциями с южно-американским синдикатом, поставляющим оружие инсургентам. Я знаю, это не особенно хороший способ зарабатывать деньги, — но меня соблазнил высокий процент, и я решила, что не следует отказываться от столь выгодного случая.

Ридер почесал подбородок.

— Но почему все это должно сохраняться в тайне? — спросил он. — Множество очень почтенных людей зарабатывают деньги на подобного рода операциях.

Но она не склонна была более говорить об этом.

— Мы обязались, то есть, я имею в виду акционеров, ничего не сообщать никому об этом обществе, — сказала она. — Это условие значится в одном из параграфов, которые мне пришлось подписать. Деньги аккуратно выплачиваются мне каждого первого числа. Из моих тысячи фунтов я получила уже в виде дивиденда свыше трехсот фунтов.

— Гм…— проворчал Ридер, решивший, что самым разумным будет не настаивать на дальнейших объяснениях. В конце концов он мог все, что его интересовало, узнать в ближайшую из встреч.

Но на следующий день ему не представилась эта возможность.

Кто-то сыграл с ним злую шутку. Впрочем, он привык к подобного рода шуткам, потому что на свете было немало людей, у которых были основания его ненавидеть, и не проходило и года, чтобы кто-нибудь не попытался свести с ним счеты.

— Вас зовут Ридер, а?

Ридер судорожно сжал свой зонтик в руках и недоуменно поглядел поверх очков на заговорившего с ним оборванца. Встреча эта произошла у подъезда его дома.

Ридер как раз вышел из дома и собирался направиться к себе в кабинет на Уайтхолл. А так как он был до крайности аккуратным, то почувствовал недовольство при виде этого человека, внесшего в его жизненный распорядок некоторую дезорганизацию и похитившего у него пятнадцать секунд его драгоценного времени.

— Ведь вы и есть тот самый человек, который сцапал Ива Уолкера? — продолжал осведомляться незнакомец.

Ридер на своем веку «сцапал» немалое количество людей. Ведь он был по профессии «крючком», а в переводе на язык, понятный всем кругам общества, это означало, что он был человеком, на которого возложена обязанность бороться с нарушителями закона.

Он отлично помнил Ива Уолкера.

Ив был очень ловким фальшивомонетчиком, в настоящее время отбывавшим срок наказания в Дартмуре и кото рому предстояло пробыть там еще двенадцать лет.

Человек, заговоривший с ним, производил очень невзрачное впечатление и был мал ростом. Костюм сидел на c нем мешком и, очевидно, предназначался для человека, которого природа в большей степени наградила ростом, чем его. Он уставился на Ридера, и сыщик успел уловить, что глаза его смотрели совершенно беззлобно и что этого человека особенно опасаться не приходилось.

— Да, я имел удовольствие арестовать Ива Уолкера, — сказал Ридер, не утрачивая своего любезного тона.

Незнакомец опустил руку в карман и вытащил скомканную бумажку, завернутую в пергамент. Ридер развернул промасленную бумагу и вынул из нее грязный конверт.

— Это посылает Ив, — сказал человек, — вчера одного человека выпустили из тюрьмы, и Ив послал с ним вот это на волю.

Ридер, казалось, не удивился этому сообщению. Он знал, что тюремные предписания для того и созданы, чтобы их обходили, и знал, что в самой лучшей тюрьме порой случается и не то и что контрабандная отправка письма — явление весьма обычное.

Не спуская глаз с незнакомца, он распечатал конверт и вытащил из него небольшой клочок бумаги, на котором было набросано несколько строк.

«Дорогой Ридер, вот загадка для вас! Вы получите то, что было у других людей. Я этого не получил, но Вы это получите. Когда Вы его получите, Вам станет жарко, а когда оно уйдет от Вас, Вы станете холодны как лед.

Любящий Вас Ив Уолкер, (которому предстоит просидеть взаперти двенадцать лет только потому, что Вы изволили рассказать суду про него несколько небылиц)».

Ридер перевел глаза на человечка.

— Ваш приятель, видно, сошел с ума? — вежливо осведомился он.

— Он вовсе мне не приятель, — поспешил заявить посланец. — Меня просил это передать вам один человек.

— Вот и неправда, — сказал Ридер. — Ив передал вам вчера в Дартмуре это послание. Вас зовут Милльс, вы восемь раз судились за взломы, и в этом году вы предстанете перед судом в девятый раз. Лишь вчера вас выпустили на волю. Я видел, как вы прошли в Скотленд-Ярд на регистрацию.

На мгновение человечек ошеломленно уставился на Ридера, затем сделал попытку убежать.

Но Ридер взглянул на перекресток и увидел вдали стройный силуэт мисс Беллмен, понял, что возможность встретиться с нею потеряна.

— Входите, мистер Милльс.

— Я не хочу идти к вам, — попытался запротестовать посланец. — Он мне сказал, что я должен лишь передать вам письмо, и я это выполнил. Мне больше нечего…

Ридер поманил его пальцем.

— Пойди-ка сюда, голубок! — И затем продолжал с обезоруживающей любезностью: — И прошу вас, не противоречьте мне. Я легко могу рассердиться и тогда мне не составит труда послать вас обратно к вашему приятелю Уолкеру. Когда меня выводят из терпения, я становлюсь очень неприятным.

Милльс, недовольный, последовал за ним, добросовестно вытер ноги о половик и затем на цыпочках прошел за Ридером в комнаты.

— Прошу вас, садитесь, Милльс, — сказал Ридер и собственноручно пододвинул к нему стул. Гость поневоле скромно опустился на краешек стула. Ридер сел за письменный стол, положил перед собою письмо и вторично принялся читать его.

Затем он откинулся на спинку кресла.

— Нет, не могу разгадать, — сказал он. — Попробуйте-ка вы прочесть эту загадку?

— Я не знаю, что написано в письме, — забормотал Милльс.

— Прочтите мне вслух письмо! — приказал Ридер. И когда Ридер протянул ему письмо, Милльс выдал себя — он испуганно отпрянул назад и у него вырвалось восклицание, раскрывшее детективу многое.

Сыщик положил письмо на стол, достал со шкафа большой стеклянный колпак и прикрыл им письмо.

— Вы подождите меня здесь, — приказал он, — и не трогайтесь с места до моего возвращения.

В его голосе прозвучало столько строгой решимости, что Милльс не осмелился ослушаться.

Ридер прошел в ванную комнату, засучил рукава долго полоскал руки горячей водой.

Потом достал с полочки склянку и тщательно вытер ей содержимым руки. Не менее тщательно промыл он ногти и сменил сорочку и пиджак.

Лишь после всех этих мер предосторожности он вернулся в комнату к Милльсу.

— Наш приятель Уолкер работает в госпитале, — сказал он, и в его голосе гораздо больше было утверждения, , чем вопросительной интонации. — Что вы занесли мне в дом — скарлатину или еще что-нибудь похуже?

И он взглянул на письмо.

— Разумеется, скарлатину, — сказал он, — и письмо это было основательно пропитано заразой.

В камине тлел огонь, и Ридер бросил в огонь письмо вместе с подносом, на котором оно лежало.

— Уолкер — ловкий парень, — сказал он задумчиво. — Так, значит, он работает в госпитале. Вы, кажется, сказали, что там была скарлатина?

Милльс испуганно кивнул головой.

— И надо полагать, это был очень тяжелый случай. Нет, в самом деле, это очень интересно.

И, засунув руки в карманы, он миролюбиво взглянул на посланца мстительного Уолкера.

— А теперь вы свободны, можете идти, Милльс, — сказал он. — Я уверен, что вы заразились, потому что кусок пергамента ни в какой степени не оберегает от заразы. Через три дня у вас высыпет сыпь, а к концу недели вы, должно быть, умрете. Я сошлю вам на похороны венок.

Он растворил дверь, и Милльс боязливо шмыгнул на улицу.

Ридер подошел к окну и поглядел ему вслед. Потом он направился в спальню и переоделся. Взяв пару замшевых перчаток, он покинул дом.

Он не надеялся, что ему суждено будет когда-либо снова повстречаться с Милльсом. Менее всего он предполагал, что этот недавний обитатель Дартмура замышляет взлом, который даст им возможность снова столкнуться лицом к лицу. Для Ридера все расчеты с Милльсом были покончены, и он более не интересовал его.

В этот день из Скотленд-Ярда дали знать об исчезновении еще одного человека, и Ридер, как обычно, без десяти минут пять ожидал молодую девушку, которая, как подсказывал ему инстинкт, могла навести его на след.

Он твердо решил добиться у нее на этот раз исчерпывающего ответа на его вопросы.

Он встретил ее, и лишь в конце пути, когда они приближались к ее дому, ему удалось заговорить с нею о том, что наиболее интересовало его.

— Почему вы столь любопытны, мистер Ридер? — спросила она, и в голосе ее зазвучало нетерпение. — Быть может, и вы хотите поместить там свои сбережения? В этом случае я при желании не могу быть вам полезной. Мы связаны обязательством не рекомендовать новых вкладчиков.

Ридер остановился и, сняв шляпу, задумчиво потер лоб. (Экономка, наблюдавшая за ними из окна, была убеждена в том, что он сделал ей предложение и получил отказ).

— Я должен вам сообщить, мисс Беллмен, — сказал он, — и надеюсь, что это вас не особенно этим взволную.

И в нескольких словах он поведал ей о загадочном исчезновении ряда людей и об обстоятельствах, сопутствовавших этому исчезновению. Между прочим, он сообщил ей также и о том, что все эти лица также получали каждого первого числа свой дивиденд.

Молодая девушка побледнела и испуганно взглянула на сыщика.

— Неужели все это правда? — спросила она. — Ведь вы бы не стали меня пугать, если бы у вас не было на то оснований. Теперь я должна вам назвать это общество: это Мексико-Сити-Синдикат на Португаль-стрит.

— Как вы набрели на это общество? — осведомился Ридер.

— Я получила однажды письмо от директора фирмы, мистера де Силъво, в котором он сообщил мне, что получил мое имя от одного из своих знакомых. В том же письме он сообщал детали относительно условий помещения денег в их общество.

— У вас сохранилось это письмо? Она покачала головой.

— Нет. Меня попросили захватить с собою письмо, когда я отправлюсь к ним для переговоров. Впрочем, мне так и не пришлось увидеть кого-либо из этого общества, — добавила она, улыбаясь, — потому что я писала адвокату, который вел дела фирмы. Не подождете ли вы одно мгновение? Я сейчас покажу вам его ответ.

Ридер подождал ее у подъезда, и вскоре Маргарет вернулась, захватив с собою письмо, о котором упомянула. Письмо это было от фирмы «Брахер и Брахер» и ничем не отличалось от обычных писем подобного содержания, частенько рассылаемых адвокатами.

«Милостивая Государыня!

по делу Мексико-Сити-Синдиката.

Мы являемся поверенными этой фирмы и имеем честь довести до Вашего сведения, что эта фирма нам хорошо известна и что она пользуется весьма солидной репутацией. Все же мы можем позволить себе рекомендовать Вам поместить у нее свои средства, потому что подобное выгодное вложение капиталов обычно бывает сопряжено с большим риском.

Нам известно, что эта фирма выплачивает 12,5 процентов за помещенные у нее капиталы, а порой этот процент повышается даже до 20 процентов в год.

К нам никогда никаких жалоб на действия этой фирмы не поступало. Не принимая на себя никакой ответственности и не позволяя себе рекомендовать эту фирму, мы все же должны признать, что до сих пор деятельность этой фирмы никаких нареканий не вызывала и что это общество, по-видимому, располагает крупными средствами.

С совершенным почтением Брахер и Брахер».

— Вы сказали, что вам так и не довелось повидать де Сильво?

Она покачала головой.

— Нет, мне удалось лишь беседовать с мистером Брахером. В помещении Мексико-Сити-Синдиката я застала лишь нескольких служащих, мистер де Сильво был в отъезде. Мне пришлось оставить письмо там, потому что оно содержало в себе одновременно и заявление о подписке на акции этого синдиката. В уставе общества имеется указание, что вложенный капитал может быть потребован обратно в любое время и подлежит выплате в трехдневный срок; это обстоятельство побудило меня рискнуть и вложить мои средства в это общество. После того, как я получила от мистера де Сильво подтверждение, я перевела в его распоряжение мою тысячу фунтов.

Ридер кивнул головой.

— И вы всегда в срок получали следуемые вам суммы?

— Каждый месяц, — торжествующе заявила молодая девушка. — И мне кажется, что вы, право, несправедливы по отношению к мистеру де Сильво, ставя его в какую-то связь с исчезновением стольких людей.

Ридер промолчал и в тот же день направился на Португаль-стрит 179. Он увидел перед собою старомодный двухэтажный дом.

Во второй этаж вела старомодная лестница — там помещалась контора какого-то китайца-купца. В нижнем этаже виднелись три двери. На левой двери была дощечка с надписью; «Брахер я Брахер, адвокаты и нотариусы», на правой двери была вывеска Мексико-Сити-Синдикат, а средняя дверь, находившаяся в глубине вестибюля, гласила: «Джон Бастон» — и была лишена каких-либо дополнительных указаний.

Ридер тихонько вошел в контору и увидел перед собою молодого человека, что-то быстро печатавшего на пишущей машинке. Глаза его были прикрыты очками с темными стеклами.

— Нет, сэр, — сказал он, — мистер де Сильво в настоящий момент не находится здесь. Он бывает в конторе лишь два раза в неделю, разрешите осведомиться о вашем имени?

— Это неважно, — ответил Ридер, — я зайду как-нибудь в другой раз. — И с этими словами он покинул помещение синдиката.

Ридеру у большей степени повезло при посещении фирмы"Брахер и Брахер». Ему удалось застать в конторе мистера Джозефа Брахера. То был высокий цветущий мужчина, носящий в петлице сюртука белую розу.

По-видимому, дела фирмы шли хорошо, потому что Ридер насчитал не менее полудюжины служащих. Контора была обставлена с кричащей роскошью.

— Прошу вас, присядьте, мистер Ридер, — сказал адвокат, взглянув на карточку.

В нескольких словах Ридер изложил причины своего появления.

— Вы приходите как нельзя более кстати, — сказал Брахер, — потому что приди вы завтра, а не сегодня, я оказался бы не в состоянии изложить вам все то, что представляет для вас интерес. По правде говоря, мы сочли себя вынужденными просить мистера де Сильно освободить нас от дальнейшего ведения его дел. Нет, нет, ничего особенного не произошло, но у нас сложилось впечатление, что дела идут таким образом, что мы перенимаем на себя слишком большую ответственность.

— Быть может, у вас имеется список лиц, которые обращались к вам за советом по делу Мексико-Сити-Син-диката?

Брахер покачал головой.

— Должен сознаться, хотя вам, быть может, это и покажется странным, что мы таким списком не располагаем. Или, по крайней мере, не располагаем в настоящее время, — добавил он. — Это и было одной из причин, побудившей нас порвать с Синдикатом. Примерно три недели тому назад папка, в которой хранилась вся переписка по делу фирмы, все рекомендации и запросы непонятным образом исчезли. Вечером эта папка вместе с остальными книгами была положена в несгораемый шкаф, а на утро бесследно исчезла. Все это произошло при столь таинственных обстоятельствах, что мой брат обратился к Мексико-Синдикату с просьбой предоставить нам копии переписки — у них хранились подлинники, тогда как у нас в исчезнувшей папке имелись лишь копии, — и до сего дня наша просьба не выполнена.

Ридер удивленно поднял глаза к потолку, словно ожидая, что на нем он найдет разгадку этого загадочного события?

— Кто такой Джон Бастон?

— И об этом я ничего не могу вам сообщить, — ответил, улыбаясь, адвокат, — мне кажется, что Бастон — это какой-нибудь состоятельный коммерсант, который всего лишь три месяца в году проводит в своей конторе. Я лично еще ни разу не видел его.

Ридер пожал адвокату руку и удалился. Он шел, целиком погруженный в размышления, и руки, закинутые за спину, сжимая зонтик, придавали ему облик своеобразной птицы.

На следующий день он снова ожидал на обычном месте мисс Маргарет Беллмен, но, несмотря на то, что он простоял на перекрестке до воловины шестого, молодая девушка не появилась.

В этом не было ничего необыкновенного, потому что порой случалось, что мисс Беллмен задерживалась в конторе, и поэтому Ридер направился домой, особенно не размышляя над причинами ее неявки.

После ужина ей направился в пансион, в котором жила молодая девушка и с удивлением выслушал от хозяйки, что Маргарет все еще не приходила домой.

Он позвонил к ней в контору и, ничего не добившись, позвонил на квартиру к ее патрону.

— Она ушла в половине пятого, — сообщил ему шеф. — Ей позвонили по телефону, и она попросила у меня разрешения уйти со службы пораньше.

— О! — прошептал Ридер.

В эту ночь он ни лег спать, находясь в своем кабинете в Скотленд-Ярде, принимая донесения полицейских дивизионов, которым он дал различные задания.

И наутро он проникся ужасной уверенностью в том, что список без вести пропавших обогатился еще одним именем — и то было имя Маргарет Беллмен.

До половины восьмого просидел он, дремля, в своем кресле, а затем принял ванну, побрился и, когда прокурор явился к себе на службу, он уже застал Ридера, ожидающим его прибытия.

Ридер совершенно изменился, с ним произошла разительная перемена, и это было не только следствием бессонно проведенной ночи, голос его зазвучал резко, исчезла свойственная Ридеру мягкость, которая, казалось, готова была подыскать извинительные мотивы для всего. Ридер стал суров и непреклонен.

В нескольких словах наложил он прокурору об исчезновения Маргарет Беллмен.

— Вы полагаете, что за всем этим кроется де Сильво? — спросил прокурор.

—Я в этом убежден, — ответил Ридер. — У меня есть слабая надежда, но она очень слаба, очень слаба, — закончил он, покачивая головой.

И, ничего не добавив, он удалился к себе, а потом направился в Мексико-Сити-Синдикат.

Мистера де Сильво снова не оказалось в конторе, — впрочем, сыщик был бы очень удивлен, если бы он его застал там. После этого он пересек вестибюль и направился в контору Брахер.

Так он застал обоих братьев.

Ридер решил сразу приступить к действиям.

— Я оставлю здесь полисмена с приказом арестовать де Сильво, как только он появится. Я считаю должным сообщить вам об этом, раз вы являетесь его поверенными.

— Но чего ради…— заговорил один из братьев, не на шутку изумленный.

— Я еще не решил, какое я ему предъявлю обвинение, но смею заверить, что оно будет нешуточным, — добавил Ридер. — Я еще не сообщил Скотленд-Ярду свое заключение по этому делу, но вашему клиенту придется представить очень много веских доводов в объяснение своих действий для того, чтобы остаться на свободе.

— Вся эта история представляется мне очень загадочной, — заметил адвокат. — Что он натворил? Его дело связано с какими-нибудь мошенническими операциями?

— Большего мошенничества невозможно себе представить, — коротко ответил Ридер. — Завтра я займусь получением соответствующих полномочий и учиню у него в конторе, а равно и в контре Джона Бастона, основательный обыск. Мне кажется, что мне удастся там найти многое, что представляет для Скотленд-Ярда немалый интерес.

В этот день Ридер пробыл в Скотленд-Ярде больше, чем обычно. Выйдя из здания, занятого этим учреждением, он направился к Вестминстерскому мосту. Вдруг он заметил направлявшийся к нему автомобиль. Остановившись, он разглядел в машине Джозефа Брахера, взволнованно кивавшего ему головой. Машина остановилась, и адвокат, выпрыгнув из нее, бросился к сыщику.

— Мы нашли де Сильво — крикнул он, запыхавшись. Он был бледен и сильно взволнован, Ридер готов был поклясться, что зубы его стучали от волнения.

— Что-то за всем этим кроется, — продолжал адвокат, — Мой брат попытался выжать из него правду… Господи, если он действительно совершил преступление, я никогда не прощу ему этого.

— Где он находится? — спросил Ридер.

— Незадолго до ужина он прибыл к нам в Дульвич. У вас там имеется свой дом. Брат и я не женаты и живем там вместе. Де Сильво не раз приезжал к нам к ужину в Дульвич. Мой брат стал ему задавать рад вопросов и наконец заставил его признаться. Несомненно, этот человек сошел с ума. — Что же он сказал?

— Я не могу все это повторить. Эрнест задержит его у себя до вашего прибытия.

Ридер вскочил в автомобиль, и они понеслись по направлению к Кембервеллю Лейн Хоуз. Старый, дом стоял в конце деревенской улицы, образовывавшей тупик. Дом был окружен большим парком. Мистер Брахер вылез первым из автомобиля и отворив дверь, повел Ридера в дом. Одна из дверей передней была открыта.

— Это мистер Ридер? — послышался знакомый голос. То заговорил Эрнест Брахер.

Ридер вошел в комнату.

Младший Брахер стоял у камина, он был один в комнате.

— Де Сильво прошел наверх прилечь, — пояснил адвокат, — это ужасная история, мистер Ридер.

Он протянул Ридеру руку, и Ридер направился к нему навстречу. Когда его нога коснулась небольшого персидского коврика, расстеленного перед камином, он сообразил, какой подвергается опасности, но было поздно — тело его уже утратило равновесие, он попытался откинуться назад, но уже не мог совладать со своим телом.

Он почувствовал, как ковер под его ногою дрогнул, и он полетел вниз. Он попытался ухватиться за край пола рукою и на мгновение повис на руках, но когда увидел, что адвокат занес ногу для того, чтобы нанести ему удар, он разжал пальцы и сорвался вниз. Падение слегка оглушило его и на мгновение он потерял сознание. Потом, когда он открыл глаза, он увидел, что лежит в погребе. Медленно огляделся он и увидел над собою лицо старшего брата, склонившегося над люком. Отверстие постепенно уменьшалось — то был люк с раздвижным механизмом.

— С вами мы посчитаемся после, Ридер! — крикнул, ухмыляясь, Джозеф Брахер.-У нас немало толковых людей попадалось на ту же удочку…

Прогремел выстрел. Пуля оцарапала щеку адвоката, с проклятием отскочившего в сторону, и в следующее мгновение отверстие над головою Ридера закрылось. Ридер очутился один в выложенном кирпичом погребе. Но он не был один, с ним был его браунинг, верный друг, присутствие которого сейчас было более, чем когда-либо, необходимо.

Ридер вынул карманный фонарик и осмотрел свою темницу.

Пол и стены были влажны, и это бросилось ему в глаза. В углу он заметил несколько ступеней, ведших к металлической двери, и затем…

— Мистер Ридер!

Он оглянулся и осветил противоположный угол погреба. Перед ним находилась Маргарет Беллмен.

— Я боюсь, что вы из-за меня попали в очень тяжелое положение,

—сказала она, и он мысленно подивился ее изумительному спокойствию.

— Как давно вы здесь?

— Со вчерашней ночи, — ответила девушка. — Брахер позвонил мне, заехал за мной на автомобиле До сегодняшнего дня я находилась в другом помещении, но примерно час тому назад они доставили меня сюда.

— В каком помещении вы находились ранее?

Она указала на металлическую дверь.

Мисс Беллмен не стала распространяться о подробностях ее пленения, это было бы излишне и неуместно.

Им следовало обсудить положение, в котором они очутились.

Ридер поднялся по ступенькам и внимательно осмотрел дверь — она была заперта с другой стороны, и он обнаружил, что она была лишена замочной скважины. Девушка сообщила ему, что эта дверь вела в коридор, соединявший погреб с кухней.

Она надеялась, что из кухни им удастся выбраться на свободу, потому что в кухне имелось окно, хотя и защищенное решеткой.

— Но окно столь высоко расположено, что я ничего не смогла предпринять.

Ридер вторично осмотрел погреб и обратил внимание на потолок.

— Что они собираются предпринять с нами? — спросил он задумчиво и словно в ответ он услышал шум льющейся воды. Через несколько мгновений он почувствовал под ногами влагу.

Осветив пол, он увидел, что он залит водой, и что вода с каждым мгновением прибывает — она лилась из трех отверстий в стене и прибывала с неимоверной быстротой.

— Что это значит? — спросила боязливо девушка.

— Поднимитесь на ступеньки, — приказал Ридер и, разорвав один из валявшихся в углу мешков, попытался заткнуть отверстия в стене, но его усилия были напрасными — вода продолжала прибывать.

Тайна исчезновения стольких людей для него быть тайной!

Вода прибывала с большой быстротой. Она достигала колен, поднялась еще выше, начала заливать ступени, на которых нашла себе убежище молодая девушка.

Выхода не было. Он предполагал, что вода поднимется до самого потолка, затем зальет и видневшиеся в отверстия.

Теперь ему стало ясно их назначение. Ведь надо было каким-то образом удалить трупы из погреба? Он был отличным пловцом, но он понимал, что ему не продержаться в течение нескольких часов на воде.

Он скинул с себя пиджак и жилет и принялся расстегивать воротник.

— Было бы лучше, если бы вы последовали моему меру и сняли платье, — сказал он девушке. — Вы умеете плавать?

— Да, — прошептала она в ответ.

Но он не осмелился спросить ее, сколько она сможет продержаться на воде, а ведь это было так важно! Вода прибывала, он схватил ее за руку:

— Вы не боитесь?

— Нет, — прошептала она, — Это так хорошо, что вы со мною. Зачем эти люди так жестоки по отношению к нам?

Вода достигла последней ступени и продолжала прибывать, Неожиданно он уловил, как что-то легко стукнуло дверь с противоположной стороны. Раздался легкий звон, словно кто-то отодвигал засов. Осторожно он отстранил девушку в сторону и обеими руками уперся в дверь. Не было никаких сомнений — кто-то продолжал орудовать у двери.

Ридер опустился на одну ступеньку и почувствовал, как дверь легко и бесшумно задвигалась. Она открывалась внутрь. Сквозь узенькую щель пробился луч света. Ридер рванул дверь к себе и в то же мгновение с револьвер руке бросился вперед.

— Руки вверх! — скомандовал он.

Тот, кто находился за дверью, от страха выронил фонарик. Ридер поспешил навести на него свой фонарик и тоже чуть было не выронил его от изумления.

Перед ним стоял Милльс, бывший дартмурский арестант, доставивший ему заразное послание.

— Ничего не поделаешь, инспектор, — пробормотал он, — опять влип.

Ридер в мгновение оценил положение. В следующую минуту он подхватил девушку, вытащив ее из погреба и увлек за собою по узкому коридору, по которому теперь лилась вода.

— Как ты сюда попал, Милльс? — спросил сыщик взломщика.

— Через окно.

— Через какое окно? Скорее!

Взломщик повел его к окну — решетки на нем более не было: Милльс удалил ее вместе с оконной рамой. Прошло еще несколько мгновений, и все трое очутились на траве перед домом. Над их головами раскинулось звездное небо.

— Милльс, — сказал Ридер и голос его задрожал, — ты хотел учинить здесь взлом?

— Совершенно верно, — ответил человечек, — я уже доложил вам, инспектор, что напрасно запираться не буду.

— Улетучивайся отсюда, да поскорее, — прошипел Ридер, — А нам, мисс, предстоит небольшая прогулка.

Через несколько минут пришла очередь застыть от удивления постовому полисмену — он увидел перед собою странную парочку: пожилого и очень почтенного на вид мужчину, разгуливающего в Сорочке и брюках в сопровождении дамы в белье. И оба они промокли до последней нитки.

* * *

— Мексико-Сити-Синдикат на самом деле была фирма «Брахер и Брахер», — пояснил Ридер своему шефу.

— Джона Бастона вообще не существовало. Его комната была проходной и служила обоим братьям-преступникам для того, чтобы удобнее было замаскировать связь, существовавшую между обеими конторами.

Служащий Мексико-Синдиката был слеп — я это заметил сразу, когда увидел его.

В Лондоне имеется довольно значительное количество слепцов, печатающих на машинке. Они намеренно взяли на службу слепого для того, чтобы легче было скрыть, что де Сильно на самом Деле не существует.

Фирма «Брахер и Брахер» с течением времени разорилась. Должно быть, следствие покажет, что не обошлось без растрат. И тогда им пришла в голову идея соблазнять ряд лиц, чтобы они вложили к ним свои капиталы, обещав им баснословные проценты. Они тщательно выбирали своих жертв, и Джозеф, руководивший всеми операциями синдиката, прежде чем остановить на ком-либо свой выбор, наводил о нем самым тщательным образом справки. Несчастные жертвы намечались из числа лиц, не имевших близких, о которых некому было позаботиться.

В тех случаях, когда они оказывались неуверенными в том, что жертва намечена правильно, они от имени фирмы «Брахер и Брахер» писали письмо, в котором советовали воздержаться от вложения денег в Мексико-Сити-Синдикат, считая дело недостаточно солидным.

После того, как некоторое время несчастному акционеру выплачивались проценты, они заманивали его в свой дом в Дульвиче, и оттуда для него уже более не было возврата. Должно быть, мы найдем под домом целое кладбище. Насколько мне удалось установить, эти преступники за последние два года присвоили подобным образом свыше ста двадцати тысяч фунтов.

— Это совершенно невероятно, — прошептал прокурор, — совершенно невероятно. Ридер пожал плечами.

— Разве можно было себе представить что-нибудь более невероятное, чем убийцы Берк и Хар? А между тем мы находим своих Берков и Харов в каждом слое общества и в каждую эпоху.

— Почему Брахеры так медлили с убийством мисс Беллмен? — спросил прокурор. Ридер смущенно кашлянул.

— Я полагаю, что они собирались расправиться с мисс Беллмен не раньше, чем им удалось бы захватить меня в свои руки, и должен признаться, — и он снова закашлялся, — что они полагали, что я особенно сильно заинтересован в судьбе этой молодой особы.

— И надо полагать, что они в этом не ошиблись? — спросил прокурор.

Но на этот вопрос Ридер не дал ответа.