Глава 22.

СЛУЧАЙ В ТУННЕЛЕ

Сцепление разных загадочных обстоятельств иногда приводит к раскрытию самых запутанных дел.

К числу таких загадочных происшествий принадлежал и случай в туннеле, оставшийся незамеченным широкой публикой. Немногие же посвященные в него имели веские причины не настаивать на его разглашении.

Из берлинского полицей-президиума вышла группа людей. Агенты провожали в командировку своего товарища. Насколько можно было судить из обрывков фраз, инспектор Рейхгольд направлялся в Дюссельдорф, где должен был принять участие в расследовании преступлений.

Сам инспектор казался очень необщительным человеком: подняв воротник пальто, нахлобучив на глаза шляпу и засунув руки в карманы, он ограничивался только односложными замечаниями.

Зато спутники его наперебой давали ему советы.

— Имейте в виду, что там на вас страшно злы! Лучшему инспектору Шульце пришлось из-за вас оставить службу.

— Вы никогда не видели Горна? Не человек, а дьявол, постарайтесь сразу зарекомендовать себя с лучшей стороны.

Пожалуй, они говорили слишком громко: по крайней мере, пассажиры вагона скорого поезда Берлин-Дюссельдорф с большим любопытством прислушивались к разговору и рассматривали человека, к которому относились все эти напутствия.

Но инспектор мало обращал внимания на провожающих, молча пожал им руки и поспешно прошел в купе, избегая лишних взглядов.

Когда через несколько станций в купе на свободное место уселся какой-то молодой человек, инспектор даже не поднял глаз от книги, которую читал, сидя у окна.

Живописные ландшафты, проносившиеся в окне, и все окружающее не слишком интересовали его.

— Разрешите представиться: инспектор Рейхгольд.

Горн лениво протянул руку.

— Очень приятно. Вы знакомы хоть немного с делом?

— Я знаю все… Попутно могу вам доложить, что успел выяснить сегодня.

— А именно?

— Директор страхового общества Мюних — известный преступник, аферист, не брезгающий самыми темными делами…

— Быстро, — улыбнулся Горн, — вы, оказывается, явились уже с некоторыми достижениями.

Из-под полуопущенных век он спокойно разглядывал нового помощника.

Рейхгольд был молодым человеком с густой шапкой каштановых волос, небольшими усиками и резкими чертами энергичного лица. Он сразу попал в тон верховному комиссару. В нем чувствовались уверенность и сила, не нуждающиеся в ложной скромности.

Местные чины полиции, видя, как Горн передоверяет большую часть расследования помощнику, сделали заключение: Горн потерял интерес к делу.

Да, несмотря на его славу и эксцентричность, симпатий горожан он постепенно лишался. Он ни с кем не делился своими наблюдениями и возникало впечатление, что Горн просто ничего не делает.

Уход Мяча много способствовал этому охлаждению и даже открытому недовольству.

— Откровенно говоря, господин инспектор, — заметил как-то Горн в разговоре со своим подчиненным, — я просто устал, и мне надоела эта канитель. Вы более молодой и уверенный, энергично возьметесь за дело, но… через месяц скажете то же самое. Самые талантливые сыщики иногда не могут довести дело до конца, и оно так и остается нераскрытым. Дюссельдорфский убийца никогда не будет пойман. Конечно, я говорю с вами совершенно конфиденциально, но это мое глубокое убеждение.

— А я уверен в противном.

— Молодость, — печально улыбнулся Горн.

— У меня есть очень основательные подозрения относительно одного лица, и я попросил бы у вас приказа об его аресте.

— Хорошо. Даю вам cart blanche[9]. Имя вы можете проставить сами, если это вам понадобится.

Как удивился бы Мяч, если бы он мог очутиться здесь в эту минуту!

Горн, его кумир, идеал, выдержанный, хладнокровный, насмешливо-рассудительный Горн потерял, казалось, всякую осторожность и слепо доверялся первому встречному.

Новый инспектор не произвел на публику ожидаемого впечатления. Вообще он старался держаться в тени.

Томас Мун, англичанин из Скотленд-Ярда, со свойственной ему резкостью высказал однажды свое мнение.

— Как вы находите своего помощника, Горн?

— Прекрасный молодой человек.

— Возможно, но он мне не нравится.

— Очень жаль. — Горн насмешливо улыбнулся, закуривая новую сигаретку.

В последнее время он курил почти беспрерывно, хотя, по-видимому, перестал работать.

— Он производит на меня отвратительное впечатление. Терпеть не могу таких зеленых глаз!

— Зеленых?

— Да, и я должен признаться, что невольно слежу за ним. Некоторые признаки указывают… Если бы не ваше ручательство, то я поступил бы иначе.

— Хорошо что я пока пользуюсь некоторым авторитетом.

Горн от души забавлялся этим разговором.

Мун сердито встал.

— Остается только пожалеть, что здесь нет инспектора Шульце, — проворчал он, уходя.

Но все жалевшие Мяча и сочувствующие его несправедливому устранению от дел, и не подозревали, где он находится в эту минуту. Инспектор лежал в госпитале забинтованный с головы до ног и здоровой рукой строчил длинное письмо.

«Я приблизительно знал, где это должно было случиться: между станциями „X“ и „У“, — как вам известно, находится длинный, страшно узкий туннель. Достаточно, кажется, протянуть руку из окна вагона, чтобы коснуться стены. Я занял удобное положение и ждал. Могло быть три варианта нападения. Первый — он меня оглушит — выстрел все-таки мог быть слышен, второй — ударить кинжалом и третье — одурманить.

Он очень благоразумно выбрал первое. Как вы знаете, начальник, я иногда люблю почитать книгу, между страницами которой есть очень остроумное зеркало. Тонкая штучка!

Благодаря вашему подарку, я отлично видел, что происходило за моей спиной, и успел уклониться как раз настолько, насколько это было нужно. Это случилось почти перед самым туннелем. Он молниеносно выпотрошил мои карманы, открыл дверь купе и безжалостно столкнул меня вниз. Если бы поезд шел быстрее и внизу не оказалось случайно большой кучи щебня — вы бы не услышали обо мне никогда. Хотя я предусмотрительно и сел в последний вагон, но этот лязг, треск и эти ужасные колеса, мелькающие перед вами, и осыпающийся щебень! Бр-р… Я помню только красные фонари последнего вагона и больше ничего.

Очнулся я оттого, наверное, что снова загудели рельсы; все было липко и мокро, я порядочно ободрался, падая. Второй поезд входил в туннель. Я редко вижу плохие сны, но тогда мне это все показалось кошмаром из страшного сна. До выхода из туннеля было шагов сорок. Я побежал, падая и цепляясь за что-то. Ощущение — что за вами по пятам гонится громыхающее чудовище, и вы больше не в состоянии бороться…

Если бы в ту минуту я мог что-то соображать, я проклял бы всю эту историю.

А затем — солнце, поле, трава! Чудовище выскочило из дыры и с грохотом пронеслось мимо, а я… валялся на траве на откосе и хохотал, как безумный, до истерики.

В общем, дело сделано, и думаю, что он уверен, что я уничтожен, размолот колесами.

Остальное предоставляю вам. Думаю, что через неделю удеру из госпиталя и буду к вашим услугам. Кости целы и все в порядке. Желаю успеха».

Мяч скрыл от Горна, что на нем живого места не осталось. С головы была содрана кожа, руки и ноги рассечены до кости, на спине и груди — рваные раны.

Но Горн понял недосказанное. Суровая складка легла между его бровей, когда он тщательно прятал письмо.

— Начинается, — вполголоса пробормотал он.

Рут вздрогнула. Черный автомобиль остановился у подъезда.

— Вы одна? Почему вас так долго не было в редакции, Рут?

Девушка молчала. Что она могла ему сказать после всего, что случилось?

— У меня к вам большая просьба.

— А не приказание? — насмешливо перебила Рут.

— Да, если угодно, я приказываю вам немедленно усесться в мой автомобиль. Через полчаса я вас доставлю в санаторий как нервнобольную. Три надежных сиделки и преданный доктор не будут спускать с вас глаз. Только так я могу быть уверенным в вашей безопасности. Завтра вам необходимо быть вне города.

— К сожалению, господин комиссар, должна вас огорчить, я не буду этого делать.

— Почему?

— Потому что нахожу ваши заботы обо мне достаточно странными, не говоря уже о другом.

— Ваш отец очень почтенный человек, но он не в состоянии защитить вас.

— В таком случае, это сделает другой.

— А именно?

— Мой жених.

Горн снисходительно улыбнулся.

— Доктор Миллер?

— Откуда вы знаете? — изумилась Рут.

— Простая логика. И это все?

— Нет, вы… вы ужасный человек, Горн! Вы обращаетесь со мной, как с вещью… Из-за вашего каприза вы готовы погубить любящую вас жену, детей… Это… это подло… слышите вы это? Вы требуете у жены развода: даже не спрашиваете моего согласия, бросаете семью.

— Так, так… Значит, вы не согласны стать моей женой и предпочли доктора Миллера?

— Да, он честный человек.

— Поздравляю. Мне непонятно только, почему моя жена решила, что это именно вы? Вы славная, красивая девушка, Рут… но, к сожалению, я никогда не собирался вам делать предложение. В день вашей свадьбы вы позволите мне сделать вам подарок, в память нашей дружбы? Кольцо с изумрудом… Помните?

И Горн, вытащив из кармана перстень с зеленым камнем, повертел его перед глазами ошеломленной девушки.

— Кланяйтесь вашему будущему супругу.

Он церемонно простился и вышел из комнаты.

Вскоре черный автомобиль, громко загудев, отъехал о дома.

Глава 23.

ПОДНОЖКА СМЕРТИ

Ночью Рут была разбужена стуком в окно. Ее спальня была расположена во втором этаже дома и выходила на балкон, Девушка похолодела. Знакомое мертвенно-бледное лицо с алыми губами и рыжими прядями волос прижалось к стеклу.

— Оденься и выходи.

Она собрала все силы, чтобы защищаться. Идти к нему — на верную смерть? Рут схватила массивный серебряный подсвечник, стоявший на туалетном столике, и бросилась к двери, ведущий вниз. Элиас распахнул окно, но не трогался с места.

— Ты предала меня, Рут, — горько произнес он. — Но я спокоен. Возмездие справедливо — изумруд отравлен.

Девушка опустила руки, и подсвечник рухнул на пол.

— Кольцо у Горна, — неумолимо продолжал вампир, — я бросил его нарочно, может быть, если аква-торфана еще не успела подействовать, тебе удастся спасти его…

Дрожащими руками Рут набросила поверх пижамы пальто и обулась. Элиас внушал ей такой безотчетный ужас, что девушке и в голову не пришло сомневаться в правдивости его слов. Во что бы то ни стало предупредить Горна, взять у него кольцо! Только в эту минуту Рут стало ясно, насколько ей дорог этот бледный насмешливый человек.

Рут сломя голову бежала по улице, совершенно забыв об Элиасе. Только бы добраться до полицейского управления, а там ей скажут, где Горн. Но через несколько минут ей пришлось остановиться. Безумно билось сердце, подкашивались ноги и от внезапной слабости кружилась голова.

Из темноты вынырнул автомобиль и, замедлив ход, остановился. Рут подумала, что это одно из немногих такси, стоявших в центре города. Девушка бросилась к нему и, бросив на ходу шоферу: «полицей-президиум, скорее» — откинулась в изнеможении на подушки.

Почти в это же самое время на балконе ее комнаты появилась новая фигура. Высокий человек внимательно осмотрел распахнутое окно и, убедившись, что в комнате никого нет, осветил ее карманным фонариком. Яркий луч света скользнул по пустой кровати, полуоткрытой двери и валявшемуся на полу подсвечнику. Этого было вполне достаточно. Человек соскользнул вниз.

— Когда же мы приедем? — гневно спросила Рут.

Несколько минут казались ей вечностью. Она отлично видела, что шофер включил только третью скорость, до бюро было минуты три езды.

Сидевший за рулем человек обернулся к ней — и Рут, увидев перед собой лицо Элиаса, слабо вскрикнула и лишилась сознания. Автомобиль выехал из города и помчался по шоссе. Минут через пятнадцать на проселочную дорогу вылетел черный автомобиль. Великолепная гоночная машина неслась полным ходом. На половине дороги автомобиль свернул на шоссе, наперерез первому, и остановился в кустах около дороги. Сидевший в нем человек выскочил и притаился между неубранными кучами щебня и камней. Расчет оказался верным: через несколько минут показался автомобиль с потушенными фарами. Когда он поравнялся с грудами камней, стоявший человек сжался, как пружина и, бросившись вперед, очутился на подножке. Это произошло так быстро, что шофер, занятый лавированием в темноте между камнями, ничего не заметил. Человек на подножке спокойно открыл дверцу, как будто всю жизнь только и занимался головокружительными трюками, и очутился внутри бешено мчавшегося автомобиля.

О девушке, которой удалось вырваться из рук дюссельдорфского убийцы в Графенбергском лесу и потом направить полицию по его следу, писалось и говорилось достаточно. Все казалось очень просто: вырвалась, запомнила квартиру рабочего — Петера Кюртена, донесла в полицию. Читатели газет знают об этом достаточно. Но на самом деле все обстояло несколько иначе.

Утром Горн сделал подробный доклад шефу полиции о некоем Петере Кюртене. История с девушкой оказалась только простой случайностью, ускорившей на несколько часов ход событий. Однако недоверие к Горну рассеялось только после того, как Кюртен сознался во всех убийствах. Допрос длился несколько часов и произвел потрясающее впечатление. Один только Горн не вмешивался больше ни во что и только изредка появлялся в комнате со скучающей миной. Казалось, дело совершенно перестало его интересовать.

— На сегодня достаточно, — произнес шеф, откидываясь на спинку кресла. — Уведите арестованного.

— Разрешите еще только один вопрос, — заметил Горн, за все время допроса не произнесший ни слова.

— Пожалуйста. — Шеф изумленно взглянул на Горна. Что за странный человек! Окружил дело такой таинственностью, привлек внимание всего города, нашел убийцу, а теперь у него такой вид, как будто этот изверг Кюртен зарезал парочку гусей!

— Мотив всех ваших преступлений за последние два года? — небрежно спросил Горн, постукивая папиросой по серебряной крышке портсигара.

— Этого никто никогда не узнает!

— В этом я не сомневался. Между прочим, вы любите зеленый цвет? Взгляните, какой прекрасный образчик! — И Горн, вынув из жилетного кармана изумрудный перстень, повертел его перед глазами изумленного Кюртена. Его любезный тон так не вязался с обстановкой и помертвевшим лицом арестованного, что на лицах всех инспекторов отразилось полное недоумение.

— Я ничего не скажу, — еле двигая губами, выговорил Кюртен.

— Я и не требую этого, — возразил Горн.

— Здесь что-то не так, — произнес Томас Мун на ухо шефу.

— Да, мы поговорим с Горном, — заметил тот. — Господин комиссар…

— Я попрошу всех пройти в мой кабинет, — перебил Горн, — и вас, мистер Мун, также. Через полчаса я буду к вашим услугам, а пока мне нужно покончить с этим делом. Инспектор Рейхгольд, прошу следовать за мной!

Это звучало как приказание, и тот, нервно передернув плечами, направился вслед за высокой фигурой комиссара по коридору.

— Убийца отведен в камеру номер четыре, — заметил по пути Рейхгольд.

— Разве? А я приготовил для него седьмой номер.

Горн остановился около двери с номером семь и пропустил инспектора вперед, заперев за собой двери.

На скамейке рядышком сидели… Рут и Мяч. Профессионалы и критики, читая литературные произведения Горна, всегда поражались его глубокому знанию человеческой, и в частности преступной психологии. Он любил прибегать к неожиданным эффектам, но умел также пользоваться ими. Инспектор Рейхгольд остановился ошеломленный, никак не ожидая увидеть эту парочку, — короткой секунды его замешательства было достаточно. Раздался сухой треск — на руках инспектора защелкнулись наручники. В ту же минуту Мяч направил на него револьвер.

— Вы узнаете этого человека, Рут? — спросил Горн и, подойдя к Рейхгольду, провел рукой по его лицу. Черный, искусно приклеенный парик упал на пол, и ярко рыжие пряди волос обрамили лоб. Артистический грим исчез, и Рут в ужасе отшатнулась, узнав своего мучителя.

— Дюссельдорфский убийца находится в камере номер семь, — отчеканил Горн.

Мертвенно бледное лицо вампира с дико сверкавшими глазами было так ужасно, что даже видавший виды Мяч содрогнулся.

— Инспектор Шульце, будьте добры проводить фрейлин Рут в мой кабинет и подождать меня там, — произнес Горн, — Через пятнадцать минут я приду.

Он открыл дверь и пропустил дрожавшую всем телом Рут. Мяч задержался на пороге.

— Господин комиссар, — умоляюще прошептал он.

— Вы хотите, вероятно, спросить меня, какие цветы я предпочитаю на своей могиле? — перебил его Горн. — Всецело полагаюсь на ваш вкус.

С этими словами он захлопнул дверь камеры.

— Он неисправим и неуправляем, — с ужасом прошептал Мяч, медленно отходя от двери, за которой остались два соперника.

Элиас быстро овладел собой, и выражение ужаса на его лице сменилось дерзким вызовом. Горн подошел к нему и снял наручники.

— Вы единственный достойный противник, которого я когда-либо встречал, — любезно произнес он, садясь и небрежно поигрывая револьвером. — Я давно уже мечтал поговорить с вами так, с глазу на глаз.

— Однако это не первый наш разговор.

— Но последний. Предупреждаю: ключ от двери у меня в кармане, решетка на окне поддается только пиле, и, если мне не понравятся ваши жесты, знайте, я не делаю промахов.

— Да, я вижу, вы позаботились о своей безопасности, — насмешливо возразил Элиас.

— Не спорю, я дал вам тысячу возможностей отправить меня на тот свет. Сто очков вперед: а если я бью карту, то бью наверняка — согласитесь, что я играю честно.

— Что же вы, собственно, хотите сделать?

— Убить вас.

— Ха-ха-ха! И вы думаете, что это пройдет для вас безнаказанно? Ведь убийца пойман? Он сознался… слышите, сам сознался! И он больше ничего не скажет!

— Нет. Если бы ему дать взглянуть на вас — то он сошел бы с ума — или, вернее, лишился бы последних остатков разума, — а это не входит в мои планы. Публике нужен герой-убийца.

— И я отомстил ему — и всем, всем! Даже вы, верховный комиссар, знаменитый Горн, Ангел Смерти — ха-ха! Вы приняли меня на службу! Вы ничего не могли узнать — вы и сейчас ничего не знаете!

— Немного, конечно, но знаю. К сожалению, вам больше не пригодится знание того, что иногда люди в купе читают книги, на страницах которых имеется зеркало, что не все оглушенные лишаются чувств, что иногда можно выбраться и из туннеля, и что… привидения-двойники…

Элиас побледнел.

— Так, значит, вы все знаете…

— Я знаю вашу жизнь, шаг за шагом, до последней мелочи. Почему вы не убили Рут — тогда, в первый раз?

— Я любил ее, может быть… только ее…

Казалось, что при этом воспоминании Элиасом овладела слабость, но он быстро пришел в себя и выпрямился. В глазах блеснул странный огонек.

— Все-таки я сильнее вас — сильнее всех! Я убил отца, одурачил всех, добился денег и отомстил этому кретину, заставив его — ха-ха! — совершать за меня убийства! Целый город сошел с ума — а мне жали руки и почтительно кланялись! Вся Европа кричала обо мне — а я неуловим, и вы поймали убийцу — не меня! Я каждого мог убить — и улыбаться — я! я! Вампир! О, какое наслаждение слушать эти трусливые разговоры, видеть эти одураченные лица, узнавать, что какой-нибудь идиот сознается в том, чего он никогда не делал, как этот Штраусберг! Я заварил такую кашу, сплел такую путаницу, что только ваше дьявольское счастье помогло вам, Горн! Но я не отдам вам Рут, я приду за ней!

— Я боролся с вами — живым и мертвым, — заметил Горн, — Вы овладели душой Кюртена и, отдаю вам должное, гениально продумали весь план, это необыкновенное, самое интересное дело в моей жизни.

— Больше вы ничего не хотите мне сказать?

— Вы уже второй раз задаете мне этот вопрос. Предлагаю на выбор: кольцо или браунинг.

Элиас медленно оглянулся. Сырые стены камеры как будто отодвинулись куда-то вглубь, образуя страшную пустоту… Бледный человек не сводил с него пристального взгляда. Сквозь решетку окна виднелся клочок напоенного солнцем голубого майского неба… И Элиасу вдруг неудержимо захотелось крикнуть, что все это неправда, и биться головой о стенку…

Вначале Рут, потом мать, отравленная им из боязни, что она сможет его выдать, старик-отец, Кюртен и замученные тени жертв…

— Вы приготовили себе там хорошенькую встречу, — донесся откуда-то жесткий голос Горна. — Но отсюда, по крайней мере, должны уйти с честью.

Элиас увидел близко от своего лица сверкающий изумруд на раскрытой ладони Горна. Зеленый камень притягивал, завораживал, змеиными, жуткими огоньками выжигал мозг. Как загипнотизированный, Элиас медленно взял кольцо и приблизил его к губам. Камень повернулся, и бледные губы вампира подхватили выпавшую из тайного углубления пилюлю.

Судорожно сжалось горло, адская боль длилась лишь мгновение, не успев отразиться на лице. Безжизненное тело мягко упало на скамейку.

— Аминь, — произнес Горн, пряча в руках револьвер.

Глава 24.

ПУТАНАЯ СЕТЬ

Шеф полиции тщетно пытался добиться от забинтованного по всем направлениям Мяча каких-либо объяснений. Даже Томас Мун, обычно молчаливый наблюдатель, казался заинтересованным. Слишком просто и как-то неинтересно кончалось такое дело.

Рут, еле сдерживая рыдания, не отрываясь, смотрела на дверь, откуда должен был появиться Горн.

— То, что я скажу сейчас, — раздался, наконец, его голос, и верховный комиссар, плотно закрыв дверь, опустился в свое кресло, — должно остаться между нами.

Дюссельдорфский убийца — Петер Кюртен — пойман и сознался. Преступлений по количеству окажется больше, чем мы ожидали, мотивы же останутся невыясненными.

Несколько видных экспертов займутся его психикой, и с пеной у рта каждый станет доказывать что-то согласно своей теории. Процесс привлечет всеобщее внимание, в газетах будут публиковаться подробные статьи, последняя несостоявшаяся жертва получит награду и ангажемент в фильм, все дюссельдорфские чины полиции — повышение, город даст торжественный банкет — словом, если забыть о несчастных трупах — все будет в порядке. И никто, кроме нас — пяти человек, сидящих в этой комнате, не узнает, как все это было на самом деле.

Я приехал сюда с определенной теорией, что убийца должен быть человеком исключительного ума и ловкости, преступник по натуре, одержимый, кроме того, навязчивой идеей.

Я редко ошибаюсь, с первого же взгляда доктор Миллер показался мне очень подозрительным. Скажу даже, что вдвойне подозрительным, и все из-за мелочи, пустяка — цвета глаз. Я знал, что в молодости у него были голубые глаза, а не зеленые, как сейчас. Я навел справки и узнал о его друге, профессоре Нате, живущем в Румынии, а также о бывшей любовнице, у которой от него родился сын. Попутно с этим выяснилось, что директор страхового общества Мюних — известный аферист. Между прочим, он арестован сегодня утром по моему приказанию, как раз в тот момент, когда собирался бежать, захватив с собой содержимое сейфов. Я оставил его в покое на некоторое время, поручив двум опытным агентам следить за ним.

Во время моего визита я незаметно сфотографировал его и сличил с присланной из Берлина карточкой. Снимки оказались тождественными. Расчет его был очень прост: сыграть на панике дюссельдорфских жителей и, сорвав значительную сумму, удрать. Однако не в нем дело.

Под видом врача я навестил внезапно заболевшую Эльзу Шлемам, бывшую любовницу Миллера. Мне нужно было получить у нее сведения о докторе и его сыне. Ее болезнь показалась мне весьма необычной.

Я довольно сведущ в токсикологии, и сразу установил, что женщина отравлена. Оказалось, что Эльза послала Якоба — прожженного плута — за малиной в аптеку и, выпив ее, больше уже не вставала с постели. Случайно в пакетике сохранилась одна ягода, я взял ее с собой, произвел анализ, и последние сомнения отпали: это была аква-тофана. Это зелье мало известно в Европе, отличается особыми характерными признаками и не имеет противоядия. Единственное, чем я мог помочь несчастной, — это послал ей большую дозу морфия, чтобы облегчить страдания и ускорить конец.