Антуан не разделял мнения отца и матери, что опасность миновала. Вместе с Анной, переодевшись в одежды простолюдинов, он бегал тайком смотреть на революционеров. Анну, впервые видевшую, как совершаются казни, потрясло зрелище отрубленных голов коменданта Бастилии и городского головы, насаженных на пики и таскаемых обезумевшими от вида крови повстанцами. Даже Антуан, который привык к подобным зрелищам, пришел в шок от мысли, что толпа ни перед чем не остановится, если окончательно озвереет. Когда чернь с насаженными на пики головами прошла мимо переодетых в одежды простолюдинов влюбленных, Антуан отвел Анну в тихий переулок, пахнущий кошками, помоями и порохом. Анна нервно озиралась по сторонам, ее била мелкая дрожь.

– Господи, mon ami, это ужасно! – стараясь преодолеть волнение, произнесла она. – Мы стоим на краю пропасти. И эта пропасть называется Францией. Господи, эта грязная чернь нас всех убьет. Mon ami! – Анна с мольбой посмотрела на возлюбленного. – Мы должны бежать. Немедленно, куда угодно, но только прочь из Франции. Нам уже двенадцать лет, мы вольны поступать так, как сочтем нужным.

Антуан обнял возлюбленную за плечики и старался успокоить, нежно гладя по руке. Тусклый свет сумеречно падал на влюбленных грязно-серыми пятнами, словно старался замаскировать и сделать похожими на шествующую по улицам Парижа толпу восставших.

– Думай обо мне что угодно, но у меня предчувствие, – сказала, немного успокоившись, Анна. – Меня погубит эта кровавая революция. Я не знаю почему, но у меня даже не предчувствие этого, а самая настоящая уверенность. Mon ami, мы должны срочно уехать!

Влюбленные решили вместе бежать из страны. Правда, Анна сильно сомневалась в возможности совершить подобное без родителей, но Антуан убедил ее, что они смогут перебраться через границу, а там уж как-нибудь доберутся до благословенной Флоренции, где их примет с распростертыми объятиями двоюродный дедушка архиепископ Антонио Медичи. Для исполнения плана побега необходимы были средства, которые Антуан и Анна старались собирать всюду, где это было возможно. Вскоре влюбленным удалось скопить приличную сумму, пятьсот луидоров золотом. Антуан предполагал, что этого должно хватить для приготовляемого путешествия.

Однако последние события неожиданно вмешались в планы влюбленных и расстроили их. К маркизу де Ланжу спешно прибыли крупные буржуа новообразованного округа Бордо, чьим представителем был маркиз. Они рассказали, что голытьба подняла бунт. Толпы неуправляемых голодранцев, руководимых каким-то одноглазым Маратом, захватывают дворцы и замки, бесчинствуют, обирают зажиточных бордосцев, сжигают виноградники и вообще наносят обществу невосполнимый ущерб.

Услышав об одноглазом Марате, Жорж вскочил с кресла, в котором он, как и подобает высокородному аристократу, принимал буржуа, и зашагал широкими шагами по комнате. Остановившись напротив стоящего позади кресла высоченного Мясника, маркиз спросил:

– Уж не Валет ли это бесчинствует? Тот самый, которого я три года назад упустил?

Люка Мясник, ухмыляясь, по своему обыкновению, согласно кивнул головой. Маркиз повернулся к своим избирателям и объявил, что завтра же он выезжает с отрядом национальной гвардии для подавления бунта.

На следующий день маркиз де Ланж в сопровождении своего верного телохранителя Мясника, а также десяти конных гвардейцев спешно отправился в родную провинцию, где он так славно интендантствовал и представлял короля. Прощаясь, Жорж объявил сыну, что на время его отъезда Антуан остается главным мужчиной в доме.

– Сейчас такое время, когда босяки бесчинствуют. Ты должен охранять наш дом, – сказал он, потрепал сына по волнистым волосам и уехал.

Антуан вынужден был до возвращения маркиза из провинции отказаться от побега с Анной во Флоренцию. Все это время старик лакей каждодневно таскал из его особняка в особняк хранителя королевского парика надушенные записочки.

Маркиз же, получивший загодя всевозможные полномочия, выраженные на бумаге, называемой декретом и подписанной лично командующим национальной гвардией маркизом Лафайетом, прибыл в Бордо. Он разместился со своим отрядом в своем родовом замке Мортиньяков. Люка должен был спешно собрать бывших молодчиков, а также раздобыть сведения, где находятся в данный момент бунтовщики. Но вождь бунтовщиков, бывший контрабандист, бывший торговец солью, имевший ранее прозвище Одноглазый Валет, а ныне звавший себя Одноглазым Маратом, Другом народа, располагал неплохими доносителями. Он узнал, что в замок прибыл для его уничтожения небольшой отряд гвардейцев во главе с врагом Марата, маркизом де Ланжем. Одноглазый решил первым напасть на маркиза.

Ночью, когда все в замке спали, так как де Ланж даже не соизволил выставить охрану, вооруженные люди Одноглазого Марата ворвались во внутренний двор и с дикими криками стали разбегаться по покоям, выискивая и жестоко убивая сонных гвардейцев.

В то же самое время околачивающийся в кабаке Люка узнал от одного из своих молодчиков, прибежавшего и сильно запыхавшегося, что бунтовщики, которых он ищет, сами только что напали на замок. Выбежав из кабака, молодчики из малочисленного отряда вскочили на коней и во главе с Мясником помчались на помощь маркизу. Они подоспели как раз в тот самый момент, когда бунтовщики выволокли растерзанного маркиза де Ланжа во двор и Одноглазый Марат лично перерезал ему горло. Молодчики налетели на бандитов, круша всех, попавшихся на пути. Однако бунтовщиков оказалось намного больше, чем предполагал маркиз, и даже больше, чем мог разгромить Люка. Перегруппировав свою армию, Одноглазый Марат начал их теснить. Тогда Люка Мясник приказал спешно отступить и запереться во внутренних покоях замка. Люди Марата попытались было выковырять оттуда засевших, но те ответили дружным ружейным залпом, от которого многие нападавшие остались лежать на месте, а остальные спешно отступили. Одноглазый Марат приказал тогда поджечь замок. Бандитов это не устраивало, так как во внутренних покоях должны были храниться дорогие вещи, но Марат в ярости схватил факел, убежал в конюшню и начал тыкать огнем в сухое сено. Вскоре замок был объят пламенем. Одноглазый Марат со смехом наблюдал, как некоторые из осажденных, пытаясь спастись, прыгали из окон. Они ломали себе ноги, а хватавшие их внизу бунтовщики добивали молодчиков. Но Мясника среди них не оказалось.

Люка дождался, пока пламя не охватит весь замок, и лишь тогда, когда сами каменные стены накалились от жара, а дым застелил все вокруг, заставляя бунтовщиков отойти на приличное расстояние, прыгнул со стены. Он обжег себе обе руки, сломал ногу, но сумел отползти подальше от людей Марата и схоронился в рощице.

Когда маркизе сообщили о гибели мужа, та впала в отрешенное состояние, которое, как известно, намного хуже истерики, потому что не позволяет выплескивать горе, давяще и гнетуще действующее на организм. Легация перестала общаться с окружающим миром, односложно отвечая на вопросы, однако же выглядела она все так же великолепно, даже в трауре, который Летиция надела сразу, как узнала о потере.

Уже через неделю маркиза неожиданно ушла в депрессию, перестала общаться и даже отказалась от еды, чем вызвала сильное беспокойство сына.

Антуан настоял, чтобы мать приняла докторов. Вскоре консилиум, собранный из лучших парижских докторов, осматривавших Летицию, собрался в гостиной особняка де Ланжей. Доктора с важным видом выслушивали мнение друг друга, а затем, сдержанно кивнув головой, высказывали совершенно иное, отличное от предыдущего, мнение. Они разом обернулись, когда дверь открылась и в гостиную вошел Антуан.

– Выйди, юноша, – строго сказал старый доктор, самый толстый в консилиуме.

– Я вас больше не задерживаю, – спокойно уволил его Антуан, прошел мимо ошарашенных докторов и сел в кресло. – Итак, господа, что с моей матерью, я знаю, но я хотел бы услышать от вас, как ее лечить. Какими средствами можно вывести мою матушку из состояния, в котором она сейчас находится? Вы пришли к общему заключению?

Доктора удивленно переглянулись, затем один из них напомнил Антуану, что некоторые вещи об организме взрослых, тем более о лицах противоположного пола, ребенку знать не положено.

– Не волнуйтесь, господа, я изучал анатомию, – сказал Антуан, которого чрезвычайно раздражал тон доктора, но он понимал, что сейчас не время обижаться. – Так что с маркизой?

Доктора переглянулись и объявили Антуану, что его мать ждет ребенка.

– И беременность наложила отпечаток на ужасное известие о гибели мужа. Таким образом, ступор в реакции на окружающий мир может привести в ее теперешнем состоянии к выкидышу или иным тяжелым последствиям.

– Что вы можете сделать? – спросил Антуан.

– Средств много, но все они дают лишь незначительный эффект, – откровенным тоном заявил самый молодой из присутствующих докторов. – Здесь единственным лекарством может служить полная мобилизация организма для выполнения детородных функций. Лично я посоветовал бы хорошую встряску, которая бы разбудила психику маркизы и мобилизовала ее силы.

Остальные доктора зашикали на молодого коллегу, но Антуан поднял руку, призывая их замолчать.

– Что вы подразумеваете под встряской? – спросил он у молодого доктора.

– Это может быть что угодно. Так как маркиза – ваша мать, то попробуйте организовать ситуацию, в которой вашей жизни грозила бы опасность. Можно устроить в каком-нибудь помещении видимость пожара, что тоже может вывести ее из ступора. Можно попробовать просто попытаться поговорить с маркизой, обрисовать ей ситуацию, не жалея при этом черных красок. Говорить надо четким голосом, но негромко и спокойно. Попробуйте, юноша, пообщайтесь с вашей матушкой, только имейте в виду, что последствия могут быть самые неожиданные.

Антуан задумался. Затем он расплатился и отпустил докторов, оставив подле себя только самого молодого, чьим советом решил воспользоваться, на случай, если возникнут неожиданные осложнения, и вошел в будуар матери. Маркиза сидела подле зеркала, сложив на коленях руки и глядя перед собой пустыми глазами.

Антуан встал перед матерью, поглядел внимательно на ее бессмысленно отрешенное выражение лица и сказал:

– Выслушайте меня, матушка. Нашей семье угрожает опасность. С тех пор как не стало отца, вы перестали со мной общаться. А я не знаю, где находятся деньги и есть ли они у нас вообще. Слугам надо платить. Пекарь, зеленщик и мясник требуют свое и отказываются поставлять продукты, пока мы не уплатим за прошлое. Мясник с зеленщиком даже грозятся подать на нас в суд.

Услышав слово «мясник», маркиза немного встрепенулась и посмотрела долгим пристальным взглядом на сына. Тот, приободренный хоть какой-то реакцией Летиции, продолжал:

– Сейчас не то время, когда возможно было отхлестать такую низкородную чернь, как мясник и зеленщик, за то, что они требуют оплаты. Мы должны выжить. Дорогого моему сердцу отца уже не вернуть, иначе бы он показал всем этим голодранцам, как требовать с наглым видом денег, зная, что в нашей семье такое горе. Он бы мигом приказал слугам их высечь на конюшне, а затем еще и предал бы суду. Но отца нет сейчас с нами, он умер. Моя милая матушка, если вы покинете меня, забудете о своем сыне, то я тоже умру. Матушка, если вы не возьмете себя в руки, нас затаскают по судам или же просто заморят голодом. Мы – нищие, матушка! – вскричал он в сердцах и с силой затряс ее руку, вцепившись в рукав траурного платья. – Матушка, вы слышите меня?

Антуан сознательно скрыл от маркизы, что все последние дни они жили за счет тех денег, которые он скопил для побега с Анной в Италию.

Летиция, услышав последнюю фразу, встрепенулась, словно ото сна, провела рукой по лицу и порывистым движением прижала к себе сына.

– Мой маленький Антуан! Прости меня, прости. Я просто ушла в свое горе и совсем забыла о тебе. Прости свою маму. Теперь все будет хорошо.

Из ее глаз катились крупные слезы, но она улыбалась, прижимая к себе Антуана, который тоже радовался вместе с ней и одновременно плакал, прижавшись к материнской груди.

Молодой доктор, посоветовавший столь простое и эффективное лечение, был награжден последним золотым луидором из скопленных Антуаном дорожных денег и с многочисленными благодарностями отпущен. Как только он покинул будуар маркизы, Летиция честно призналась сыну, что не знает, где де Ланж хранил деньги, привезенные из Бордо. Она помнила только, что Жорж хотел поместить их в Учетную кассу под проценты, но все откладывал.

– Так, может быть, отец успел их положить в банк? – предположил приободренный быстрым выздоровлением матери Антуан.

Летиция немедленно вызвала лакея, приказала заложить карету и срочно отправилась в Учетную кассу. Скоро она вернулась обратно, печальная, и сообщила сыну, что маркиз среди вкладчиков банка не значится.

На следующее утро маркиза изволила принять «этих требовательных голодранцев», как назвала она пекаря, зеленщика и мясника. Сидя в кресле с высоко поднятой головой, Летиция обвела гордым взглядом неловко склонившихся в полупоклоне поставщиков продуктов и заявила им, что денег у нее нет, и если они не намерены ждать, то маркиза изволит воспользоваться услугами других поставщиков, а они могут подавать на нее в суд сколько угодно. При этом Летиция презрительно испепеляла голытьбу взглядом своих синих глаз. Стоящий подле нее Антуан держал руку за спинкой кресла, пряча там на всякий случай подаренный ему архиепископом кинжал. Зеленщик хотел было закатить скандал по поводу отказа маркизы платить по счетам, но пекарь, пожилой человек лет шестидесяти, повидавший на своем веку многое, жестом остановил словоизлияния зеленщика и сказал маркизе:

– Госпожа маркиза, я и мои друзья соболезнуем вашему горю. Что такое потеря главы семьи, мы сами прекрасно знаем. Однако же, при всем моем уважении к вам, замечу, что ваши требования неправомерны.

– Теперь иные времена! – встрял зеленщик. – Теперь мы можем того, можем в суд на вас подавать! У нас теперь есть конституция!

Пекарь недовольно покосился на товарища:

– Помолчи, Жак. Госпожа маркиза, если я вас правильно понял, вы требуете, чтобы мы не просили у вас оплаты долга и продолжали поставлять вам продукты. Увы, сие невозможно. Мы – деловые люди. Все, что мы зарабатываем, мы тут же пускаем в оборот. Поэтому задержка с платежами нам невыгодна.

Остальные поставщики закивали головами в знак согласия. Антуан бесстрастным взором глядел на них, но в его душе клокотал вулкан ненависти. Перед ним стояли люди, олицетворяющие собой все то, что было ему ненавистно. Чудовищно одетые, нагловатые и грубые, они все в мире мерили деньгами. Это они устроили революцию и снабжали чернь деньгами и продуктами в дни восстания. Это они косвенно способствовали гибели его отца, приехав и попросив у него защиты от Одноглазого Марата, а теперь отказывали в куске хлеба его драгоценной матушке, в которой в глазах Антуана воплотились все высоконравственные идеалы. Антуан с бесстрастным лицом яростно сжимал в руке кинжал, готовый молниеносно броситься на поставщиков, пусть только дадут ему повод.

А пекарь как ни в чем не бывало продолжал:

– И я не понимаю, почему мы должны содержать семью человека, который героически погиб, защищая идеалы революции?

– То есть как это – защищая идеалы революции? – удивленно переспросила Летиция.

– Ну вы же сами только что сказали, что вашего мужа во главе национальных гвардейцев послал маркиз Лафайет в округ департамента Бордо для наведения там революционного порядка. Так ведь?

– Да. – Маркиза переглянулась с Антуаном, начиная понимать, куда клонит пекарь.

Пекарь же, довольный собой, заулыбался:

– Госпожа маркиза, мы так же, как и вы, не желаем, чтобы вы выставляли свое горе на всеобщее обозрение, продавая дом и закладывая драгоценности. Поэтому мы советуем вам вытребовать у командующего Национальной гвардией пенсию для себя и для вашего чудесного сына. А мы согласны подождать до благополучного окончания вашего дела и впредь поставлять вам продукты.

Пекарь учтиво поклонился и вместе с остальными поставщиками вышел вон из особняка. Летиция тотчас оделась в еще более траурное платье, приказала подать карету и отправилась требовать себе пенсию. Однако случилось невероятное. Когда она попала-таки на прием к маркизу Лафайету, то обнаружила у него в кабинете бывшего учителя Антуана, Пьера Сантена, сидящего напротив всесильного командующего Национальной гвардией. Учителя было не узнать. Вместо старого потертого сюртука со звездой на лацкане Сантен щеголял в прекрасной черной паре. Волосы его, все такие же курчавые, были аккуратно зачесаны назад и убраны в короткую косичку. На пальце бывшего учителя красовался огромный перстень со странными символами, вырезанными на кроваво-красном камне, оправленном в перстень.

Немного смущенная присутствием Сантена Летиция тем не менее изложила Лафайету свою просьбу о выделении ей и ее сыну пенсии. Лафайет, сама любезность, выразил искренние соболезнования вдове, упомянув, что маркиз де Ланж был одним из самых видных депутатов Учредительного собрания.

– Да-да, конечно, я обязательно похлопочу, чтобы вам немедленно выделили пожизненную пенсию, – сказал он.

Маркиза попрощалась и собралась было уходить, как вдруг Пьер Сантен неожиданно спросил:

– Госпожа маркиза, скажите, а тот рыжий телохранитель вашего мужа, как бишь его? Люка, да, Люка! Надеюсь, он тоже погиб?

Летиция обернулась, в упор посмотрела на бывшего учителя, надменно вскинув брови, и сказала:

– К сожалению, да.

Лафайет удивленно смотрел то на маркизу, то на Сантена.

– Мой дорогой друг, я не понимаю…

– А вы и не должны понимать, – резко оборвал его Сантен и выразительно потер камень на своем перстне.

К величайшему изумлению маркизы, командующий Национальной гвардией сделал то же самое, погладив указательным пальцем точно такой же перстень у себя на руке.

– Насколько мне известно, покойный маркиз де Ланж вас неправильно информировал, – заявил Пьер Сантен. – Он отправился в Бордо не для подавления контрреволюционного бунта, а для того, чтобы защитить свой родовой замок от законного возмущения порабощенных и угнетаемых им крестьян во главе с народным вождем Одноглазым Маратом, Другом народа.

Маркиза хотела было возразить, но, увидев, как подобострастно смотрит на бывшего учителя сына Лафайет, гордо вскинула голову и покинула кабинет командующего Национальной гвардией. Сантен между тем продолжил строить козни своей бывшей нанимательнице. Он поинтересовался у маркиза Лафайета, почему тот предоставил де Ланжу отряд гвардейцев, даже не проверив его утверждения о восстании.

– Вы же знаете, мой дорогой маркиз, как смотрят в Ложе на тех, кто косвенно препятствует революции, – скрыто пригрозил Сантен Лафайету.

Командующий понял, что ему необходимо срочно реабилитировать среди парижских масонов свое доброе имя, а для этого он должен был стереть в порошок этих де Ланжей. Сразу после ухода Пьера Сантена Лафайет вызвал секретаря и приказал тому в кратчайший срок подготовить новые обвинительные документы против депутата Жоржа де Ланжа по делу нападения на замок Мортиньяков.

– И передайте их в трибунале адвокату Шапелье. Он знает, как поступать с такими делами.

Затем маркиз вызвал к себе в кабинет публициста Бриссо, который имел обязательства перед Лафайетом. Как только тот явился, командующий Национальной гвардией приказал ему срочно подготовить серию статей об аристократах-тиранах, затесавшихся в революционное движение и продолжающих при этом угнетать своих бывших крестьян. При этом в качестве главной мишени он указал на погибшего депутата маркиза де Ланжа.

Так над маркизой и ее сыном неожиданно нависла грозовая туча, которая немедленно разразилась ужасными громом и молнией. Газеты подхватили травлю де Ланжей, начатую Бриссо в своем пошленьком желтом листке. Создав, таким образом, общественное мнение, Лафайет через подчиненный ему суд конфисковал у Летиции особняк со всем, что в нем находилось. Но мудрая Летиция, предчувствуя беду, сразу после возвращения с аудиенции у командующего Национальной гвардией пересказала сыну разговор с Лафайетом и Сантеном и поделилась с ним своими опасениями. Они собрали все имеющиеся в доме драгоценности и тайком покинули особняк, спрятавшись на время у главного хранителя королевского парика, благородно приютившего вдову с сыном. Антуан был несказанно счастлив пожить хоть какое-то время подле своей возлюбленной. Анна ни разу не упрекнула его в том, что он был вынужден потратить все их сбережения на уход за матерью, вместо того чтобы бежать в Италию. Однако счастье влюбленных было недолгим. Маркиза, не привыкшая жить за чужой счет и прятаться за спинами других, быстро продала драгоценности и объявила сыну, что они уезжают в замок Мортиньяков. Неизвестно, почему Летиция отказалась от мысли отправиться в Италию, но Антуан предполагал, что их бы не пропустили через границу, которая была к тому времени уже закрыта.