- Зря ты кобенишься, - усмехнулась Анфиса. - Я ведь не баронесса.
         - Оно и к добру, быть может. - Ржевский опять подкатился к ней, заключив в объятия. - Разговоры прекра-тить! Слушай мою команду...
         Анфиса захихикала и исполнила все, как он велел.
         Прошло время. Не слишком много, но вполне достаточно.
         - Фу-у, - выдохнул Ржевский. - От этой скачки я, право, вымок весь.
         - Чё? - еле слышно произнесла Анфиса.
         - Я говорю, вольно.
         - Ась?
         - Можешь расслабить одну ногу.
         - Почему только одну?
         - А, - махнул рукой поручик. - Что я буду тебе объяснять? Ты в армии не служила.
         - В армии не служила. Зато тебе удружила. Али нет?
         - Да уж, - усмехнулся он, чмокнув ее в губки. - Спасибо, прелесть моя, все было, как в лучших домах Парижа.
         - А что это за лучшие дома? Кабаки что ли?
         - Кабаки - тоже ничего, но те дома - лучше. Я тебе про них в следующий раз расскажу.
         Поручик Ржевский слез по короткой деревянной лестнице с сеновала и принялся одеваться.
         - Куда это ты собрался?
         - Меня сейчас в трактире ротмистр дожидается. Я обещал быть.
         - Что ему, без тебя не пьется? Заночевал бы у меня.
         - Нет, - сказал, как отрубил Ржевский. - Служба прежде всего. Старший командир для гусара, что родной отец.
         - А как же любовь?
         - Наши жены - пушки заряжены. Я с тобой, Анфиса, отстрелялся, пойду теперь ротмистра из беды выручать. Он пьет, пока под стол не свалится, и в одиночку ему из трактира не выбраться. А если, не дай бог, и выползет на карачках, то уж точно заснет в какой-нибудь канаве. Ищи его потом всем эскадроном.
         Ржевский нахлобучил на голову соломенную шляпу, взял под мышку халат с завернутым в него кивером и пошел к выходу из сарая.
         - Заходи, как приспичит! - крикнула ему вслед Анфиса.
         Он промычал в ответ что-то невразумительное и вышел за дверь.
         "Если бы каждую женщину я навещал хотя бы дважды, - прикинул он в уме, - откуда бы у меня взялись новые знакомства? Мне бы прежних хватило до глубокой старости. И еще бы осталось!"
         Вспоминая по пути своих любовниц, Ржевский быстро добрался до дома Авдотьи Ильиничны, переоделся в свой гусарский мундир, оседлал коня и поскакал в трактир.
        
         Глава 14
         Констипасьон
        
         Ротмистр Лейкин привык держать свое слово. Тело свое он держал гораздо хуже. Особенно после пятой стопки. Зато поручик Ржевский знал: если Лейкин обещался ждать его в трактире под столом у окна, он там и будет. Поэтому, как только Ржевский оказался в трактире, он сразу же направился к окну. Заглянув под стол, он увидел там ротмистра. Тот крепко спал, положив себе под голову сапог.
         Ржевский пересчитал сапоги на ногах Лейкина. Их было двое, по одному на каждую ногу. Оставалось загадкой, откуда взялся третий.
         К поручику подскочил трактирщик, бородатый мужик с сизым носом, в косоворотке и с фуражкой на голове.
         - Вот, полюбуйтесь, ваше благородие!
         - А что такое, Лука Фомич?
         - Ихнее благородие, - трактирщик кивнул под стол, - с меня сапог сняли и не отдают. Я уж подушку им предлагал, не хотят. Говорят, гусару нет милей подружки, тьфу, подушки, чем сапог. И саблей мне грозились. Голову, говорят, снесем - покудахчешь тогда у них. Как же я без головы-то покудахчу? Любой дурак знает, что без головы даже курица не кудахчет. А мне без головы никак нельзя, мне выручку считать надо. Сколько чего за день выпито, сколько сожрато. Мне голова нужна. И сапог нужен. А их благородие сняли и спят на нем. Я теперь только и слежу; вдруг отвернусь, а они с сапогом моим убегут? А может, они до утра спать будут? Мне ведь и до ветру надо отлучиться, и жене по пятое число всыпать. Она, сволочь, петуха моего любимого зарезала. - Трактирщик утер фартуком сопли. - Петька, он такой доверчивый был, ласковый. Я ж ей, падле, говорил, какой петух для супа, а какой для курей, ну, чтоб те беременели не яйцами, а цыплятами. А она, сволочь, жена то есть, башку моему любимцу взяла и оттяпала. Перепутала, говорит. Я говорю, лучше б ты, стерва, его петушиную голову со своей куриной башкой перепутала.
         - Тебе бы тогда мяса на неделю хватило, - сказал Ржевский.
         - Думаете, ваше благородие? - почесал в затылке трактирщик. - Да ведь жалко жену. Жена все-таки. Чай, не курица.
         - Ну, полно, брат, трепаться, еще ротмистра разбудишь. А он, если проснется не в духе, буянить начнет. Побьет тебе тут все, будешь до скончания века убытки подсчитывать.
         От испуга трактирщик сошел с лица. Дрожащей рукой перекрестился.
         - Так ведь ихнее благородие не впервой у меня упились, - просипел он. - Раньше Бог миловал.
         - Над ротмистром Лейкиным один Бог - майор Гусев.
         Услышав сквозь сон знакомую фамилию, Лейкин положил ладонь с двумя оттопыренными пальцами на висок.
         - Господин майор, позвольте доложить, я вас имел, - заплетающимся языком промямлил он, не открывая глаз. - Имел, имею и иметь б-буду... Честь имею! - И похлопал себя по ляжке.
         На его красном от перепоя лице расплылась блаженная улыбка.
         Трактирщик покачал головой:
         - Тю-тю-тю...
         - Не было такого, - сказал Ржевский. - Бредит он.
         - Спьяну чего не брякнешь, - охотно согласился Лука Фомич.
         Из-под стола внезапно послышались странные звуки. Как будто там лежал вовсе не ротмистр Лейкин, а ящик с патронами, которые вдруг один за другим стали подрываться.
         Трактирщик в испуге перекрестился.
         - Чего это он, ваше благородие?
         - Пердит-с, - невозмутимо ответил Ржевский. - Ты бы лучше окно открыл, дубина. Ротмистру дышать нечем.
         - Ох, и правда! Задохнется почем зря, - сокрушенно затряс бородой трактирщик. Он подбежал к окну и распахнул его настежь.
         Лейкин все не унимался. Ему снилось, что скачет он верхом на лошади. Вокруг грохочут пушки, летают ядра, пальба, дым, гарь. И хорошо ему, Лейкину, и радостно от такой баталии. Но тут рядом взрывается бомба. Подпруга рвется, седло соскальзывает, он повисает вниз головой, и лошадь начанает бить его по заду своими копытами.
         - Тпрфрю-у-у... тпрфрю-у-у... - отзывался организм Лейкина на каждый такой удар.
         За соседними столами уже начали оглядываться и принюхиваться. И в каждой пьяной роже легко угадывался потомок Стеньки Разина. Ржевский понял, что драки не миновать. Но драться на трезвую голову было не в его правилах. Он сел за стол, под которым неожиданно прекратилась пальба, и сказал трактирщику:
         - Ну-ка, любезный, обслужи гусара.
         - Чего прикажете, ваше благородие?
         - Стопку водки, стакан вина. И соленый огурец.
         - Два огурца? - услужливо заметил Лука Фомич.
         - Один.
         - А чем же их благородие, которое под столом, закусывать будет?
         - Болван! - сказал Ржевский. - Вино и водка - это все мне. Меня одна водка не берет, хоть ведро выпей.
         - Сейчас все будет, ваше благородие.
         Трактирщик побежал за спиртным. Поручик глянул под стол.
         Лейкин перевернулся на живот, уткнувшись носом в отнятый у трактирщика сапог. Теперь ему снилась Клавдия Васильевна. Она сидела на подоконнике и заплетала себе косу. Она была совсем голая и бесстыдно ему подмигивала. Он подошел к ней, взял на руки и понес к дивану. Но Клавдия Васильевна оказалась почему-то такой увесистой, куда тяжелее, чем наяву.
         "Клава, золотце, почему ты такая тяжелая?" - хотел было спросить Лейкин, но она как бы уже угадала его мысли и пробасила ему нежным голосом: "Какая я тебе Клава, золотце?! Я фельдмаршал Кутузов!"
         - Тпрфрю-у-у... - вырвалось из-под Лейкина. - Тпрфрю-у-у-ить!
         - Три тысячи чертей! - крякнул Ржевский. - Что это на него сегодня нашло?
         Два мужика за соседним столом угрюмо привстали. Тот, что был пониже, цыкнул зубом, сплюнул на пол и сказал, обращаясь к Ржевскому:
         - Ваше благородие, мы люди простые, штатские. И защитников отечества своего мы уважаем. Но нам обидно видеть, как ваш сослуживец портит нам тут именины своим, простите, пердежом.
         - Унесите его отсюдова подобру-поздорову, пока я ему кишки не выпустил, - прохрипел второй мужик, что выглядел повыше и покрепче первого. И показал из-под полы поручику длинный нож.
         - Ну зачем ты так, Вася, - с укоризной сказал ему его вежливый приятель, но было поздно.
         Поручик Ржевский вскочил, гневно зашевелив усами.
         - Молчать! Вы, пьяный сброд! - заорал он. - У человека констипасьон, а вы скандалить вздумали?! Мерзавцы!! Да я... да я вас... Фомич, где ты, сукин сын?
         - Я здесь, ваше благородие, - подскочил к нему трактирщик с подносом, на котором дребезжали два стакана и катался мокрый огурец. - Ваш заказ.
         Ржевский взял в левую руку стакан с вином, в правую стакан с водкой.
         - Ну, мерзавцы, сейчас я вам покажу, - сказал он мужикам. - За Его Величество Александра Павловича! - Он залпом осушил водку. - За Ее Величество Елизавету Алексеевну! - Он залпом выпил вино и громко захрустел огурцом. - Сейчас, мерзавцы, вы у меня получите.
         - Да, барин, мы чего... мы так... - забормотал мужик, что пониже.
         - Сейчас, сейчас, - приговаривал Ржевский, доедая огурец.
         Потом бросил огрызок трактирщику на поднос и выхватил из ножен саблю.
         - Пор-р-рублю!! - заорал он не своим голосом.
         - Я же говорил тебе, Вася, "зажми ноздри", - простонал низенький мужичок, подталкивая своего приятеля к выходу. - А ты все "кишки", "кишки"...
         Но Ржевский, резво перепрыгнув через несколько столов, отрезал им все пути к отступлению.
         В трактире повисла тревожная тишина. Все, кто еще был в состоянии держать голову, во все глаза уставились на разгоряченного гусара, лихо размахивающего сверкающей саблей.
         Два несчастных мужика застыли в пяти шагах от Ржевского, не зная, куда бежать. Их разделяло два стола. Первый стол был пуст, за вторым безмятежно дрых пьяный поп. Перед его носом стояла пустая бутыль.
         - Смотрите, сучьи дети!
         Ржевский рубанул саблей, и от бутылки в один миг слетело горлышко, причем сама она даже не покачнулась.
         Мужики попятились.
         - Ма-ма ро-одная! - заголосил вдруг низенький, и в штанах у него затрещало. - Убивают!
         Ржевский хватил саблей по пустому столу. Стол переломился пополам.
         - Ага-ха-ха-ха! - торжествовал поручик, приближаясь к мужикам. - Видали, мерзавцы!
         - Отче наш, - забормотал мужик, который еще недавно грозился ножом, а теперь совсем сник. - Ежи си на небеси...
         - Иже еси на небесех, дурак! - сквозь дрему поправил поп, сползая со стула. - Язычники-и-и...
         - Помилуй мя, грешного.
         - Да святится имя твое, - подхватил низенький, пятясь от наступающего Ржевского.
         - Куда же вы, засранцы? - подзадоривал их поручик. - Как оскорбить гусара - нате вам, пожалуйста, а как ответ держать сразу к Господу Богу под подол?
         Мужики, спотыкаясь, бросились к раскрытому окну. Но тут из-под стола вылез пробудившийся от шума Лейкин. Он едва держался на ногах, и ничего ровным счетом не соображал. Его туманый взор остановился на Ржевском, но Лейкин его не узнал. Зато он хорошо видел простых русских мужиков, которых гнал на него поручик.
         - Француз?! - воскликнул ротмистр, целясь в Ржевского из сапога. - Русских з-забижать?! Не п-позволю! Я тебе покажу парлэ ву франсэ. Пуф! Пуф! - шлепнул губами Лейкин, потом с досадой посмотрел на сапог. - Не стреляет... А ладно, и так сойдет. По ко-о-ням! В ата-а-ку!
         Пробежав мимо оторопевших мужиков, Лейкин замахнулся на Ржевского сапогом. Трактирщик зажмурился.
         Поручик проткнул сапог саблей и заключил ротмистра в объятия.
         - Победа, Семен Петрович! Француз бежал.
         - Бежал? - с сомнением повторил Лейкин, вглядываясь в расплывающиеся у него перед глазами черты. - А вы кто такой?
         - Поручик Ржевский.
         - Парлэ ву франсэ?
         - Уи.
         - Этву марье?
         - Жё сюи сэлибатэр.
         - Авэ ву дэ занфан?
         - Уи.
         - Бьен. Комбьен?
         - А черт их знает.
         - Бон идэ! Парлэ ву рюс?
         - А как же.
         - Вы - Ржевский, - заключил Лейкин. - Я вас узнал. - Он с удивлением взглянул на то, что продолжал крепко сжимать в руке. - Зачем вы зарезали мой сапог?
         - Это не ваш сапог, а трактирщика.
         Ротмистр брезгливо запустил сапогом в Луку Фомича.
         - Свинья. Сапогами офицеров кормишь?! - Лейкин повис на Ржевском. - Пойдемте отсюда, поручик. В подобных местах меня всегда тошнит.
         Он сделал попытку взобраться на подоконник, но Ржевский его не пустил.
         - Куда вы без парашюта, господин ротмистр? Расшибетесь.
         - Нельзя, значит, нельзя, - флегматично рассудил Лейкин.
         И они вышли через дверь.
        
         Глава 15
         Пьяный винегрет
        
         Темнело. Летнее солнце садилось медленно и неохотно. Поручик Ржевский вез ротмистра Лейкина на своем коне из трактира домой, к Клавдии Васильевне. Сидевший сзади Лейкин мотался всем телом, держась обеими руками за поручика.
         - Скажите, поручик, - промямлил он, - почему я сижу у вас за спиной?
         - А вы хотели бы идти пешком? - сказал Ржевский, не повернув головы.
         Вопрос сбил Лейкина с толку.
         - Но пешком я не доеду, - с пьяной обидой заметил он. - Зачем вы меня гоните с лошади?
         - Никто вас не гонит.
         - Я не хочу торчать у вас за спиной, поручик! Как старший по званию, я должен быть всегда впереди. Я требую. Да-с! Пусть меня убьют. Я хочу заслонить вас своей грудью. Она у меня, к-конечно, не такая, как у Клавдии Васильевны, но все же... Ржевский, пустите, мне за вами ничего не видно!
         - Не вертитесь, господин ротмистр, упадете.
         - Из-за о-о-острова-а на стрежень, - дурным голосом запел Лейкин. - На просто-о-ор речно-ой волны-ы...
         Не допев первого куплета, он сразу перешел на окончание. На словах "И за борт ее бросает" он попытался спихнуть Ржевского с седла, на что тот молча дал ему понюхать свой кулак, и Лейкин затих.
         Но ненадолго.
         И заныл, тычась носом в спину поручика:
         - Пропустите меня вперед, господа, я с ребенком...
         - А где ребенок?
        - Ребенок, это вы, поручик! Ха-ха...
         - Простите за сентиментальный вопрос, господин ротмистр, - сказал Ржевский. - Вы сегодня сколько выпили?
         - Не помню, - честно признался ротмистр. - Со счета сбился... Хотя вру, я и не считал. На кой хрен мне считать? Я же не казначей.
         - Вот когда вспомните, тогда местами и поменяемся.
         Лейкин глубоко задумался.
         - Послушайте, поручик, - сказал он немного погодя, - а сколько граммов в литре водки?
         - Ровно столько, чтобы свалить наповал лошадь.
         - А я вот, представьте, сижу! - похвастался ротмистр.
         Поручик взглянул на него через плечо.
         - Хорошо сидим, Семен Петрович. Вы только мне в затылок не дышите, сделайте одолжение.
         - Да я вообще могу не дышать.
         Лейкин надул щеки. Некоторое время они ехали молча, потом, выпустив из рук ментик поручика, ротмистр стал медленно падать с лошади. Если бы Ржевский вовремя не ухватил его за плечо, он точно бы грохнулся головой об землю.
         - Не дышать я все-таки не могу, - печально признался Лейкин.
         - Я слышал, где-то в Африке есть жаба, которая всю жизнь дышит через centre de gravite.
         - Через что? - раздраженно переспросил Лейкин. - Через какой-такой центр гравитации? Скажите по-русски.
         - Через сраку.
         - А! Теперь понял. Что ж тут мудреного? Подумаешь, какая-то жаба! И я сейчас попробую...
         - Лучше не надо, - поспешно возразил поручик. - Мы уже приехали.
         - Куда?
         - К Клавдии Васильевне.
         - Она меня не примет. Я ее за один день пять раз дурой обозвал.
         - Ничего, что-нибудь придумаем. Только вы, господин ротмистр, мне поддакивайте, что бы я ни говорил.
         - Угу.
         - И лицо сделайте страдальческое.
         - Как это?
         - Представьте, что вы лимон жуете.
         - Я этот ваш л-лимон в глаза никогда не видел.
         - Тогда представьте, что вам очень хочется, а Клавдия Васильевна не дает.
         Лейкин скорчил мину.
         - Так годится, поручик?
         - Что надо!
         Ржевский направил коня к окну. Оставаясь в седле, забарабанил по стеклу пальцами. Из глубины комнаты вышла женщина в ночной рубашке с наброшенной на плечи шалью.
         - Чего вам? - проворчала она, открывая окно.
         - Примите раненого, Клавдия Васильевна, - проникновенно сказал Ржевский.
         - Господи, какого раненого?
         - Вот этого. - Он обернулся к Лейкину и шепнул ему на ухо: - Перелезайте через подоконник. - Потом снова обратился к женщине. - Помогите же, помогите...
         - Господи Боже мой, это ведь Семен Петрович, - запричитала она. - Где ж это он? Что с ним?
         - Контузило, - мрачно ответил Ржевский. - Ногу, ногу держите. Осторожнее! Плох он совсем.
         - Совсем плох я, братцы, - пробормотал ротмистр.
         - Где ж это его угораздило? Или война началась?
         - На учениях, мадам. Артиллеристы, сволочи, не в ту степь пальнули. Семен Петровича и накрыло.
         - Накрыло меня с потрохами, - всхлипнул ротмистр.
         - А чем это от него несет? - принюхалась Клавдия Васильевна. - Никак, водка?!
         - Н-никак нет, лимонад, - оскорбился Лейкин. - Только не надо меня как мешок. Что вы, ей-богу, я же долбанусь, я же с раной... Ай, берегись! - и он грохнулся на пол под ноги своей любовнице.
         - Это действительно была водка, Клавдия Васильевна, - сказал Ржевский с печальным и строгим выражением на лице. - Спирта, к сожалению, не нашлось. Мы его растирали, чтобы привести в чувство.
         - Да ведь он пьян, как суслик!
         - Через кожу впиталось, - не моргнув глазом, парировал Ржевский.
         - А изо рта почему разит?
         - По совету штаб-лекаря, и внутрь влили. Исключительно в лечебных целях.
         - Лили, лили и п-перелили, - пожаловался Лейкин, тщетно пытаясь приподняться с пола. - Еще б немного и распух совсем. Эскулапы хреновы. Обращались со мной, как с отставной куртизанкой...
         - Да-с, - тяжело вздохнул поручик. - Вот такой винегрет, Клавдия Васильевна. Вверяю гордость нашего эскадрона вашим заботам. Счастливо оставаться!
         Поймав благодарный взгляд Лейкина, поручик Ржевский пришпорил коня и поскакал прочь.
        
         Глава 16
         Искушение
        
         Поставив коня в стойло, Ржевский потянулся и сладко зевнул.
         "Прилечь, что ли, на полчасика, - подумал он. - Потом перекушу и - на гулянку до первых петухов. Кажется, у купца Похлёбкина нынче бал дают. Повеселимся".
         В избе Авдотьи Ильиничны было темно и тихо. Ржевский прошел до своей комнаты. Войдя, не стал зажигать свет и прямо в мундире завалился на кровать.
         - У-у-йо, святые угодники! - взвыл кто-то у него под одеялом.
         "Барышня? Как кстати! - обрадовался поручик, подобные пикантные сюрпризы ему были не впервой. - На ловца и зверь бежит".
         - Кто тут прячется? - игриво спросил он, запустив под одеяло руку. - Шпион французский, таракан прусский?
         - Я это, милок, - услышал он застенчивый сиплый голос.
         - Три тысячи чертей! - воскликнул Ржевский.
         Поспешно одернув руку, которая уже мяла бог весть что, он соскочил на пол.
         - Какого черта вы делаете в моей постели, Авдотья Ильинишна?!
         - Сплю, милок.
         - Но это же моя кровать!
         - Прости, милок, - кротко ответила старушка. - Видать, перепутала. Памяти нет ни на грошь. Вы, уж, не серчайте, батюшка.
         "Была б ты помоложе!" - чуть не крякнул с досады поручик.
         Авдотья Ильинична словно прочитала его мысли.
         - А в молодости я с его превосходительством генералом Румянцевым спала, - похвасталась она, почесывая под одеялом ногу. - Один раз. Хороший был мужчина, видный. Все о подвигах своих ратных рассказывал. Я его тогда, кляча, крепко обидела. Укорять стала, что он свои подвиги только на войне горазд совершать. А он мне в ответ: "Меня, - говорит, - Дуся, по-настоящему возбуждает только близость неприятеля". Так и оставил меня в красных девицах. Вот вам крест, что не вру.
         - Заливаете, Ильинишна, - отмахнулся Ржевский. - Но проверять не буду. Лучше чаю мне поставьте.
         - Сейчас, касатик. С медом али с вареньем?
         - С соленым огурцом!
         Шустро скинув с себя одеяло, Авдотья Ильинична засеменила босяком к двери.
         - Не холодно голышом-то спать? - не удержался от язвительного замечания поручик, узрев в полутьме ее худосочные телеса.
         Она встала как вкопанная. Обернувшись к нему, принялась бесстыдно почесывать живот.
         - Так ведь жарко, милок. Я летом завсегда так сплю. Я не какая-нибудь там принцесса.
         - Чеши, бабка, отсюда галопом! - взревел Ржевский. - Не доводи до греха! Я тебе не генерал Румянцев, враз салат из тебя сделаю.
         Не успел он закрыть рта, как старуха прошмыгнула за порог. Только дверью хлопнула. Поручик усмехнулся и прилег поверх одеяла.
         Внезапно дверь опять распахнулась.
         - Уйди, окаянная! - рявкнул Ржевский, запустив в дверной проем подушкой. Но тут вспыхнул огонек, и в противоположном конце комнаты высветилось улыбающееся лицо мужчины средних лет, одетого в полицейский мундир.
        
         Глава 17
         Жертва любви
        
         - Здравия желаю, господин поручик, - бодро произнес вошедший. - Прошу простить великодушно, если разбудил.
         - Я не спал, - буркнул Ржевский. - С кем имею честь?
         - Исправник, Степан Никанорович Крыщенко, к вашим услугам.
         - Исправник? По части дымохода, что ли?
         - Нет, по части сыска и расследования.
         - Какого черта! Чем обязан?
         Подойдя к стоявшему на тумбочке подсвечнику, исправник зажег свечу. С лица его не сходила мягкая улыбка. Подняв с пола подушку, он стряхнул с нее пыль и вернул Ржевскому.
         - А чего это, господин поручик, у вас старухи голые по дому бегают?
         - Прикажете им по небу летать?
         - Шутим, ваше благородие, - понимающе заулыбался исправник, присаживаясь на стул рядом с кроватью. - Ну да я не за тем пришел. С графиней Шлёпенмухер были знакомы?
         - Дуба, что ли, дала?
         - При смерти. Так вы ее знали?
         - Нет, я с ней не спал. - Ржевский подавил зевоту. - Как я понимаю, графине теперь нужен чудило с кадилом. При чем здесь я?
         - За попом дело не станет. Я спросить хотел.
         - Ну?
         - Это вы ее сегодня... того...
         - Чего, чего?
         - Топориком?
         Ржевский подскочил на кровати.
         - Да вы рехнулись! Как вас там?..
         - Степан Никанорович.
         - Да вы рехнулись, Никанорыч! Настоящий гусар никогда не променяет саблю на топор.
         - То есть, иначе говоря, если бы вам пришла нужда убить графиню, вы...
         - Зарубил бы ее саблей! - подхватил Ржевский. - И глазом бы не моргнул. Но расскажите толком, что случилось.
         - Графиню Шлёпенмухер нашли сегодня без чувств в беседке возле ее дома, - по протокольному сухо заговорил исправник. - На лбу у нее имеется вмятина от обуха топора. А топор этот был найден здесь же, вбитым в ступеньку беседки.
         - Небось, она сама об топор и долбанулась.
         - Откуда вы знаете? - напрягся исправник.
         - Но-но, любезный, не зарывайтесь.
         - Вы, господин поручик, не серчайте. Я только по гражданским делам уполномочен. Вас, если что, под военный трибунал отдадут. А я просто так зашел, из любопытства.
         - Я вас больше не задерживаю.
         Ржевский вытянулся на постели, показывая всем своим видом, что собирается заснуть.
         - Одну минуточку, господин поручик.
         - Ну чего еще?
         - Я почему на вас подумал: у графини вся беседка одной и той же надписью расписана. При помощи ножечка.
         - Какой надписью?
         - "Ржевский плюс Шлёпенмухер равняется лямур". Последнее слово было вырезано по-французски. Вас это не удивляет?
         - Ну, если бы это слово было по-эфиопски...
         - Я говорю о смысле фразы.
         - Удивляться тут нечему. По мне у вас все бабы сохнут. Тут вам и Шлёпенмухер, и Шлёпенжукер, и Шлёпенклопен. И так далее, всех не упомнишь.
         - Так-с, с графиней разобрались... - Исправник почесал в затылке. - А позвольте узнать, были ли вы знакомы с некоей Тамарой Мироновной Леденец?
         - Кто такая? Опишите.
         - Молодая девица...
         - Эх, неужели все-таки утопилась! - воскликнул поручик.
         - Вы проявляете поразительную осведомленность, - вкрадчиво заметил исправник.
         - Куда мне до вас! Вы вот что, Никанорыч, хватит играть со мной в прятки. Я человек военный и лишних разговоров не терплю. Выкладывайте, что вам еще от меня надо и - катитесь к чертовой матери.
         - Хорошо, я постараюсь покороче. У помещиков Леденец пропала дочь. Полагают, что утопилась. На берегу возле пруда, где она обычно гуляла, записочку нашли. Очень, надо заметить, любопытного содержания.
        
         Глава 18
         Тайна поэтессы Тамары
        
         Исправник вытащил из кармана листок бумаги и, щуря глаза, прочел:
        
        "Без Ржевского мне жизни нет.
        Угасла я во цвете лет.
        Прощайте все!
        Меня найдете вы в пруде"
        
         - Весьма хреновые стишки, - буркнул поручик.
         - Я не разбираюсь в поэзии.
         - А плавать вы умеете?
         - Да, с детства за раками нырял. А почему вы спросили?
         - Вы сегодня, часом, не ныряли?
         - За раками-то? - растерялся исправник.
         - За сраками! - не выдержал Ржевский. - Вы Тамару, эту рифмоплетку, черт бы ее побрал, выловили или нет?
         - Нет.
         - Кто же вам сказал, что она утопилась?
         - А вот, - исправник потряс листком.
         - Филькина грамота! А-а-пчхи! - Поручик зажал пальцами нос. - Держите эту бумажку от меня подальше. Я не переношу этих духов.
         - Вы чего-то не договариваете, господин поручик...
         Ржевский спрыгнул с кровати и принялся мерить шагами комнату.
         - Не тяните кота за хвост! - Он поддал ногой табуретку, и она с грохотом пронеслась по комнате. - У меня терпение на исходе. Что вы желаете знать?
         - Осмелюсь спросить, вы ее отымели-с?
         - Ха! Если бы! Да я ее в глаза не видел. Она прислала мне через какого-то сопливого пацана записку. С дурацкими стихами и невозможным запахом. Обещала утопиться, если я не приду на рандеву. Но это же шантаж, Никанорыч. Вы представьте, насколько уменьшилось бы поголовье русских баб, если б каждая вздумала из-за меня топиться!
         - Вот оно что, - проговорил исправник, подымаясь со стула. - Стало быть, шантаж.
         Дверь отворилась. На пороге возникла Авдотья Ильинична. Она была по-прежнему голая и целомудренно прикрывалась подносом. На подносе дымилась чашка чая, стояло блюдо с пирожками и лежал большой огурец. Не обращая внимания на постороннего гостя, старушка глядела на Ржевского и улыбалась.
         - Чаю, батюшка, вам принесла. Как просили, с соленым огурчиком.
         - Мм... благодарю покорно, - ответил поручик, избегая на нее смотреть. - Поставьте на стол и ступайте.
         - Если еще чего, вы, уж, скажите, не стесняйтесь, - суетливо забормотала она. - Все для вас сделаю. Всё!
         Оставив поднос на столе, Авдотья Ильинична с заметной неохотою вышла из комнаты.
         Подойдя к двери, Ржевский крепко закрыл ее и прислонился к ней спиной.
         - Видали, Никанорыч?
         Исправник развел руками:
         - Ну и ну... Что ж она все голышом-то ходит?
         - Спросите у нее, черт побери. Наверное, на печи лежала и перегрелась. Или угорела. А представьте, что она ко мне, как Тамара, привяжется с угрозой, чтоб я с ней переспал, а не то она живьем в печь залезет. Что прикажете делать?
         - Мда-а... - протянул исправник. - От такой бабки и сам, пожалуй, в печь запрыгнешь.
         - То-то и оно.
         - А что бы вы ей ответили?
         - Я бы ей сказал: "Я, Авдотья Ильинишна, печеную картошку очень уважаю, но вас, пардон, даже в жаренном виде к себе на пушечный выстрел не допущу!"
         - Сгорит ведь старуха.
         - Да все равно ей в аду гореть!
        
         Глава 19
         Конфуз
        
         С той стороны кто-то сильно дернул дверь. Но Ржевский по-прежнему стоял, прислонившись к ней спиной, и не дал открыть.
         На дверь продолжали напирать.
         У исправника вытянулось лицо.
         - Чумовая старуха! Не пускайте ее, господин поручик. Зашантажирует!
         Он подбежал к двери и подпер ее плечом. Толчки становились все настойчивей, перемежаясь с ударами кулаков.
         - Может, она ведьма? - сказал исправник.
         - А мне плевать! - вдруг возопил Ржевский. - Ну, вздорная старуха, погоди у меня!
         - Что вы собираетесь делать?
         - Сейчас я ей покажу, она свое получит. Подержите дверь, Никанорыч, а я пока...
         Поручик стал расстегивать штаны.
         - Господин поручик, - взмолился исправник. - Не надо. Старуха ведь. Возраст уже не тот.
         - Ничего-с, возраст не помеха. Любви все возрасты покорны. Вы - свидетель, что я не добровольно, а по принуждению.
         - Одумайтесь, господин поручик. Она ведь чокнутая.
         - Может, я тоже чокнусь, если передумаю. Нет, я разрублю этот гордиев узел. - Штаны поручика полетели на пол. - Одна из-за меня уже утопилась, другая того гляди в печь полезет. Я не могу позволить. Делов-то на две минуты, а человек может жизни лишиться. Отойдите от двери.