Во тьме ночной смыкал он редко очи.
         А.С.Пушкин. Гаврилиада
         Часть 1
         Царственный рогоносец
        
         Глава 1
         Закаленный жеребец
        
         - Tri tysjachi chertej! Мадам, если вы всерьез полагаете, что после всего произошедшего этой ночью, я поскачу с вами под венец, - вы напрасно обольщаетесь. Если бы я женился после каждого такого случая, то уже содержал бы целый гарем. Но я не персидский шах!
         Так говорил по-французски в июле 1811 года известный своими любовными похождениями поручик Ржевский, покидая теплую постель Анны Павловны Зазнобской - далеко не первой дамы, соблазненной им за последний месяц, с тех пор как в уездном городе N расквартировался эскадрон Павлоградских гусар.
         - Poruchik, vy projdoha i plut, - всхлипывала Анна Павловна, сиротливо кутаясь в одеяло. - Ja vas nenavizhu!
         Она еще на что-то надеялась. Но поручик был уже слеп к ее прелестям.
         - Довольно причитать, - морщился он, засовывая ноги в свои узкие гусарские рейтузы. - Не терплю плаксивых барышень. И вообще, хоть я и начал день с парижского прононса, это вовсе не означает, что я собираюсь гнусавить с вами до самого вечера. Почему бы нам не перейти на родной язык?
         - Охотно, - мстительным тоном отвечала Анна Павловна. - Хотите по-русски, я вам скажу по-русски. Поручик, вы - кобель, каких в нашем городе отродясь не бывало!
         - Конечно не бывало, мадам. По всей Руси второго Ржевского не сыщешь. Есть, правда, еще мой дядя, бригадир. Но он лет десять как в отставке и уж давно не кобелится.
         - Негодяй, коварный обольститель, похотливое животное...
         - Мда-с, по-французски это прозвучало бы куда более романтично, - заметил Ржевский, застегивая доломан.
         - Боже мой, зачем я вам доверилась?!
         Закусив уголок простыни, Анна Павловна часто заморгала своими жгучими черными глазами, с тоской наблюдая за тем, как поручик натягивает сапоги. О, как бы ей хотелось оказаться сейчас на месте этих сапог!
         - Ну что вы, право, как девица, - улыбнулся Ржевский. Обняв Анну Павловну вместе с одеялом за талию, он запечатлел на ее мокрой щеке отеческий поцелуй. - Сердца без практики ржавеют.
         - Ах, голубчик, - простонала она и, закрыв глаза, потянулась своими влажными устами к его губам.
         Но наткнулась на пышные колючие усы.
         - Пэрмэтэ муа дё ву рёмэрсье пур ту, - отчеканил поручик, вежливо отстраняясь.
         - Дё рьен, - шепнула Анна Павловна, продолжая тянуться к нему губами.
         Но поймать желанный поцелуй ей уже было не дано.
         Ржевский быстро встал с постели и, звеня шпорами, направился к выходу. Мадам Зазнобская выскочила из-под одеяла и как была - в чем мать родила - бросилась за ним.
         - Поручик, подождите. Постойте! Всего один поцелуй...
         Тело женщины дышало жаром страсти. Но поручик Ржевский был закаленный жеребец. Увернувшись от объятий, он выбежал из спальни и запер дверь на метлу.
         - Поручик, поручик! - как заклинание, повторяла Анна Павловна, сотрясая дверь с той стороны.
         Не обращая внимания на ее вопли, Ржевский вышел на крыльцо.
         Конь в серых яблоках приветливо мотнул гривой, завидев хозяина. Поручик легко запрыгнул в седло и взялся за поводья.
         Анна Павловна высунулась из окна, разложив по подоконнику свою пышную грудь.
         - О милый мой, - с надрывом воскликнула она, - ваш благовест услышу я за сотни верст! Звоните мне, звоните!
         - Сожалею, мадам, но я гусар, а не звонарь, - сухо парировал Ржевский, пришпорил коня и был таков.
        
         Глава 2
         Терзания монарха
        
         Император Александр I проснулся в самом дурном расположении духа, еще более дурном от того, что знал тому причину. Вчера под вечер царица родила. Особого сюрприза в этом не было: царица рожала каждый год. И всякий раз младенец непременно оказывался девочкой. Мамки-няньки вертели новорожденного и так и этак, рассматривали, ощупывали - всё бестолку. Пиписьки не было! Царица словно дала обет небесам оставить супруга без наследника.
         Но это еще было полбеды. Император прекрасно знал, что его величество с ее величеством с лета 1800 года интимно общались между собой разве что при помощи поцелуев.
         Александру I давно стоило бы привыкнуть к известному постоянству своей супруги. И он всегда мужественно боролся с ипохондрией во время беременности царицы. Но при появлении на свет очередного младенца, чувства царя выплескивались наружу.
         В эти дни царь часто по любому поводу выходил из себя и приходил в бешенство. Гуляя по дворцу, раздавал налево и направо оплеухи, таскал всех за волосы. Придворным дамам наступал на платья, роняя их на пол, генералам давал под дых, лакеев и прочую прислугу нещадно бил сапогами, пока сам не валился с ног от усталости. И тогда, плача с холодным компрессом на лбу, просил подыскать для него в глухих лесах достойную пещеру, в которой он мог бы спокойно окончить свой век, вдали от мирской суеты.
         Спустя несколько дней, уже после того, как новорожденную благополучно спроваживали в монастырь (специально сооруженный для внебрачных детей Елизаветы Алексеевны), царь наконец становился самим собой. Начинал заигрывать с придворными дамами, раздавал генералам ордена и угощал лакеев пряниками. У его веселости была существенная причина. Не первый год, как бы соревнуясь с царицей, Александр Павлович производил на свет собственное потомство, причем монастырь, построенный для его внебрачных детей, заполнялся куда быстрее, чем монастырь детей царицы. И хотя все его фаворитки, словно сговорившись, рожали ему только девчонок, царь довольствовался тем, что платит супруге ее же монетой.
         Такова была интимно-политическая обстановка при дворе российского императора в момент его пробуждения в это ясное летнее утро 1811 года.
         Позавтракав безо всякого аппетита, Александр I уединился с одним из самых доверенных своих действительных тайных советников. Он долго задумчиво водил указкой по политической карте Европы, пришпиленной к стене. Потом спросил:
         - Как полагаете, Акакий Филиппыч, будет война с Наполеоном или пронесет?
         Хранитель государственных секретов - полноватый мужчина средних лет - держался с царем как всегда достойно, но c некоторой дрожью в коленях. При этом он немного заикался, делая вид, что причиной тому служит одышка.
         - Боюсь накаркать, ваш-ваше величество.
         - Не юлите, мон шер.
         - Полагаю, что будет.
         Царь пристально вгляделся в карту. Перед его мысленным взором вдруг возникла панарама сражения. По полю мчались всадники, сверкали клинки, ржали лошади, грохотали орудия, клубился дым.
         Царь тряхнул головой, и наваждение исчезло. Он опять повернулся к тайному советнику.
         - Акакий Филиппыч, а от кого у Лизки ребенок?
         - Ребенок?
         - Вы что, забыли? Царица вчера родила.
         - Ах, простите, ваше величество. Позвольте выразить мои поздравления в связи с рождением дочери.
         Лицо царя пошло багровыми пятнами.
         - Не позволю! - воскликнул он, затопав ногами. - У нас с Лизой ничего не было. И очень давно. Если мне не изменяет память, с начала столетия.
         - Если точнее, с июля 1800 года, ваше величество.
         - Вот как? - вздрогнул Александр. - А я надеялся, что это наша семейная тайна.
         - Мне по должности моей...
         Глаза царя резко сузились. Подойдя к тайному советнику вплотную, он схватил его за воротник:
         - А может, это вы переспали с моей женой?
         - И-и-и в мыслях не было, государь.
         - Царица не в вашем вкусе?
         Советник замялся.
         - Мм, стыдно признаться, ваше величество, но с некоторых пор я утратил всякий интерес к ды-ды-ды...
         - Пардон, к чему, к чему?
         - К дамам.
         - А-а, стало быть, вы гомик, - съязвил Александр. - Гомик-гномик.
         - Упаси бог! Я хотел сказать, что меня ничто не интересует, кроме личной безопасности вашего величества и спокойствия российской государственности.
         - Хм, ответ, достойный мужчины. Скажите откровенно, Акакий, вы знаете, с кем она сейчас спит?
         - Кто?
         - Лиза! Лизка! Сушеная крыска! Моя августейшая супруга! - вдруг заорал царь. - Если бы меня можно было утыкать всеми рогами, которыми она меня наградила, я стал бы похожим на ежа. Слышите вы, на ежа! С кем она спит, мерзавка? Я хочу знать. Я имею на это право! Имею или нет?
         - Имеете, ваш-ваше величество.
         - Сколько можно рожать при живом-то муже? Когда она наконец угомонится! Надо мной потешается вся Европа. Всякий раз, гуляя по Невскому, я вижу, что на меня показывают пальцем.
         - В этом нет ничего предосудительного. Тем самым, государь, ваши подданные проявляют почет и уважение к вашей персоне.
         - Нет, я уверен, что они смеются. Но стоит мне поднести к глазам лорнет, как они опять напускают на себя притворную серьезность. Порой мне невыносимо хочется плюнуть хотя бы в одну из этих мерзких рож... Чей это ребенок, в конце концов?
         - Елизаветы Алексеевны.
         - Какой же вы болван, Акакий, - всплеснул руками царь, переходя на визг. - Я говорю о любовнике этой потаскухи! Понятно вам или нет? Извольте отвечать! С кем она спит? от кого ребенок? как? когда? каким образом?
         Император ударил тайного советника ногой в пах. Раздался тупой металлический звук. Взвыв от боли, Александр I запрыгал на одной ноге.
         - Ва-ва-ваше величество, - плаксивым тоном проговорил тайный советник. - Простите ради Христа.
         - Вот уж не думал, что у вас железные яйца! Что это было? Протез?
         - Миска, государь.
         - Миска? Дайте сюда.
         Тайный советник вытащил из панталонов миску и протянул ее царю. Тот с интересом осмотрел ее, постучав пальцем по дну.
         - Золотая?
         - Медная.
         - Признайтесь честно, из Кунсткамеры сперли?
         - Нет, она куплена на мои деньги.
         - Как вы предусмотрительны, Акакий Филиппыч... - Царь со вздохом вернул ему миску. - Так кто все-таки отец ребенка?
         - Исходя из показаний одной из ня-ня-нянек, их величество, рожая, в бреду звали некоего поручика Ржевского.
         - А! - вскричал царь, забегав по кабинету. - Что же вы молчали до сих пор? Поручик Ржевский... Вы уже выяснили, кто это такой?
         - Известный бабник, гроза столичных барышень, гу-гу-гу...
         - Что - "гу-гу"?
         - Гусар.
         - Гусар? Вот она - моя легкая кавалерия! Запрыгнуть на жену императора им все равно, что на какую-нибудь кобылу. Вы знаете, где он сейчас, этот Ржевский, этот гнусный ловелас с лошадиной фамилией?
         - Эскадрон, к которому он приписан, расквартировался в уездном городе N.
         - Что это за уездный город N? - фыркнул царь. - Уж мне-то, по крайней мере, могли бы сказать название?
         Тайный советник прошептал царю на ухо. Александр I прыснул со смеху.
         - А может, переименуем? - сказал он, утирая слезы.
         - Для провинции сойдет, государь.
         Император в возбуждении потер руки.
         - Этого Ржевского немедленно доставить ко мне. Но так, чтобы он ни о чем не подозревал. - Царь на мгновение задумался. - Пожалуй, я напишу ему несколько строк... от имени Елизаветы. Сегодня же отправьте фельдъегеря с моим посланием. Он, разумеется, должен быть из числа ваших людей. Подайте мне бумагу и перо!
        
         Глава 3
         Женский эскадрон
        
         За окном стояла непроглядная тьма. Приближалась полночь.
         Поручик Ржевский прилег на постель.
         Он снимал эту комнату у старой помещицы Авдотьи Ильиничны. Но еще ни разу здесь не ночевал. Двадцать ночей - и почти два десятка женщин. Каков размах!
         Ржевский усмехнулся. После сегодняшних строевых учений тоже не мешало бы как следует отдохнуть.
         У кого бы переспать?
         Закрыв глаза, он стал перебирать в уме знакомых барышень - из тех, к которым мог спокойно заявиться на ночь глядя и, стребовав себе сытый обед и теплую постель, расплатиться за все это, что называется, натурой. Претенденток было много. Они кружились перед его мысленным взором, и призывно махали руками, и говорили что-то наперебой, и задирали платья, и предлагали себя, и валились на траву, на софу, на диван, и корчились от возжелания, и вертели бедрами.
         И невообразимо трудно было выбрать из этой пестрой толпы ту, единственную, к которой надлежало отправиться.
         Поручик задремал. Но и во сне он продолжал решать все ту же задачу.
         Эскадрон, смирно! Поставив барышень в одну шеренгу, он не торопясь пошел вдоль строя, поглядывая на симпатичные мордашки своих гусарок.
         Вот стоит Ульяна Федоровна. Как говорится, женщина в теле. Пироги готовит так, что пальчики оближешь. Но в постели - как кисель и болтает без умолку. Живот подберите, Ульяна Федоровна! Та-ак, идем дальше...
         Кто это у нас там вертится? Команда "смирно была"! Анна Павловна, вы барышня, конечно, хоть куда, только с претензиями. Что это у вас сиськи болтаются, как вымя? Нехорошо-с. Мундир надо подбирать себе по размеру. Этот вам великоват. Меньший размер жмет? Ну и ничего, что жмет. Небось, когда Ржевский жмет, не жалуетесь, а как мундир - сразу капризы?
         А у вас, Настенька, левый чулок до самой пятки съехал и платье выше колен. Ах, это вы меня так соблазняете? Отставить! Перед вами обер-офицер, а не племенной бычок. Чулок подтянуть, платье удлинить!
         Эскадро-он! Если я говорю "смирно", это значит: спина доской, живот подтянут, грудь вперед. Аленушка, я сказал "грудь вперед", а не "наружу".
         Инесса, в последний раз предупреждаю, перестаньте строить мне глазки! Вы не на бале-маскараде. Я с вами мазурки там всякие танцевать не собираюсь. Молчать! Еще одно слово - будете у меня своими подвязками сапоги драить. Что-с? С удовольствием?! А всему эскадрону не хотите? Вот то-то же.
         Это еще что за компот! Бибигуль, ты почему ко мне спиной стоишь, да еще на карачках? Честь отдаешь?! Прямо в строю? Кто тебя этому научил? Я??.. Ну, может быть, не помню. Эскадро-он, отставить хихикать! Встань, Бибигуль. Чтоб у меня все запомнили: честь полагается отдавать командиру с глазу на глаз.
         Марья Ивановна, вы другого места не нашли, чтобы ребеночка грудью кормить? Чей это ребенок? Мой?? Шутить изволите. А вы докажите. Ну и что, что глаза похожи. А усов нет. Не отросли еще? Вот когда отрастут, тогда и поговорим.
         Мол-чать! Смир-р-р-но! Слушай боевую задачу. Мне нужен ночлег. Кто мне его предоставит? Добровольцы есть? Шаг вперед, шагом марш!
         Все добровольцы?! Марья Ивановна, куда же вы с ребенком... Что за черт! Откуда у вашего младенца вдруг усы взялись? Мужчина в моем бабьем эскадроне?! Кто вы такой, сударь?
         - Фельдъегерь Его императорского Величества государя императора Александра Павловича!
         Глава 4
         Письмо императрицы
        
         - Фельдъегерь Его императорского Величества государя императора Александра Павловича! - вновь раздался в ушах у Ржевского чей-то противный громкий голос.
         Он открыл глаза. Это был не сон. Перед его постелью стоял незнакомый мужчина с протянутой рукой и нес совершеннейший вздор. В руке он держал пакет.
         - Что вам от меня нужно? - пробурчал поручик, протирая глаза. - Вы спятили, сударь.
         - От Ее Величества императрицы Елизаветы Алексеевны поручику Ржевскому секретное предписание, - сказал фельдъегерь.
         - Что за черт!
         Ржевский выхватил у него из рук пакет. Отломив сургучную печать с двуглавым орлом, быстро пробежал глазами письмо. Царица Елизавета изъявляла желание немедленно видеть его у себя в Зимнем.
         - Вот так компот! - воскликнул Ржевский.
         - Это вы о ком? - насторожился фельдъегерь.
         - О своем, любезный, о своем...
         Всю оставшуюся ночь Ржевский с фельдъегерем носились по городу в поисках майора Гусева. Наконец, сняв его с какой-то пьяной крестьянки, Ржевский доложил о своем убытии в Санкт-Петербург.
         Майор Гусев прослезился. Он был изрядно во хмелю.
         - Если увидите государя нашего, передайте, - сказал он, с трудом попадая ногой в штанину, - что я, м-майор Гусев, готов костьми лечь за Его Величество. А ты, Маня, - повернулся он к зевающей девке, - запомни, если родится сын, назови его Александром, в честь императора нашего.
         - А коли дочь?
         - Александрой. Опять же в честь Его Величества.
         - А коли двойня выйдет? - поинтересовалась Маня, с ленцой потянувшись.
         - Боже мой! И зачем черт дернул меня ввязаться в это дело? - со вздохом сказал майор Ржевскому по-французски.
         - Мы все так думаем, когда дело уже сделано, господин майор, - усмехнулся поручик. - На вашем месте я позаботился бы о том, чтобы эскадрон перевели в другой город до истечения девяти месяцев.
         - Это смешно, поручик, но ничего другого нам не остается.
         - Прощайте, господин майор. Мальбрук в поход поехал, - весело пропел Ржевский. - Бог весть когда вернется.
         Рассвет поручик Ржевский встречал, вопреки обыкновению, не в постели с очередной любовницей, а в трактире с фельдъегерем. Он напился вдрызг. Фельдъегерь же, напротив, совсем не пил, ссылаясь на суровые правила государственной службы, - за что Ржевский едва не набил ему морду. Все попытки поручика выведать причины столь странного интереса к нему со стороны императрицы ни к чему не привели.
         Но и без того Ржевский был счастлив. И все никак не мог поверить, что в скором времени уже окажется в Петербурге, где среди белых ночей табунами бродят хорошенькие les femmes, где пуховые перины давно заменили сеновал и где можно свободно изъясняться по-французски, не опасаясь, что тебя неправильно поймут.
        
         Глава 5
         Истина в вине
        
         Карета ворвалась в Санкт-Петербург, как ветер врывается в распахнутое окно.
         - Восхищаюсь деяниями Петра Великого, - сказал Ржевский сопровождавшему его фельдъегерю. - Если бы самодержец не построил посреди этих поганых болот столицу, наше путешествие изрядно бы затянулось. До Москвы пёрли бы еще неделю.
         - Мда, - отвечал его немногословный сосед.
         Ржевский бросил на него презрительный взгляд. Отхлебнув глоток из бутылки портвейна, поручик вытер усы рукавом.
         - Какая, право, скука иметь в пути спутника, вроде вас, любезный. Ни выпить толком, ни поболтать.
         - Да, я не болтлив.
         - И вид для фельдъегеря какой-то хлипкий.
         - Какой есть.
         - В последний раз спрашиваю, портвейн пить будете?
         - Не положено.
         Ржевский схватил его за грудки.
         - Скажи-ка, любезный, а ты, часом, не шпик?
         - Как вы догадались?! - испуганно воскликнул тот. И тут же понял, что выдал себя с головой.
         В этот солнечный полдень праздно гуляющие по Невскому петербуржцы могли с интересом наблюдать, как в одной из проезжавших мимо карет с шумом распахнулась дверца и на мостовую вылетел щуплого вида человек. Упав на четвереньки, он быстро вскочил, побежал за удалявшейся каретой, но не догнал; после чего долго грозил ей вслед кулаком, размазывая по лицу сопли.
         Смеясь, Ржевский подул на костяшки пальцев. В завершающий удар он вложил всю свою молодецкую силу.
         - То-то мне этот тип сразу не понравился. Честный малый едва ли откажется от глотка портвейна.
         Поручик приложился к бутылке. Поглощая вино, он в который раз вчитывался в загадочные строки позвавшего его в дорогу письма.
        
         "Милостивый государь!
         Желаю видеть Вас у себя в Зимнем как можно скорее. Вопрос не терпит отлагательств.
         Ваша бедная Лиза
        P.S. Содержание письма храните в тайне. По прибытии в С.-Петербург остановитесь у ресторана "Два медведя" и доверьтесь человеку, который покажет вам дулю"
        
         Что за спешка? И почему императрица вдруг обеднела? Ржевский искал ответ на дне бутылки. Когда он отнял бутылку от губ, на ее дне уже нельзя было сыскать и двух капель. Но вопрос по-прежнему висел в воздухе.
         Повторив кульбит мнимого фельдъегеря, пустая бутылка запрыгала на дороге позади кареты.
         И тут Ржевский увидел ресторанную вывеску с искусно намалеванными двумя медведями.
         - Эй, человек! - крикнул поручик сидевшему на козлах бородатому мужику. - Заворачивай к топтыгиным. Жрать хочу - подыхаю.
         - Слушаюсь, ваше благородие, - не оборачиваясь, ответил кучер.
         - Может, выпьешь со мной за компанию? - с хитринкой в глазах предложил Ржевский.
         Кучер вздрогнул плечами, словно не зная, что сказать. Потом в сердцах вдарив кнутом по крупу лошади, пробасил:
         - Непьющий я, ваше благородие.
         "Все ясно, - подумал поручик. - Этот малый из той же шайки".
         Карета остановилась напротив ресторана. Соскочив на землю, поручик подбежал к козлам. Стащив с них кучера, дернул его за бороду. Борода до единого волоска осталась у него в руке.
         - Видал, братец, - засмеялся Ржевский, - я хоть и не цирюльник, а брею в один момент.
         - Ваше благородие... - забормотал мнимый кучер.
         Но Ржевский не собирался выслушивать оправданий. Скомкав бороду, он запихнул ее шпику в рот и дал ему напоследок хорошего пинка под зад. Потом, благодушно напевая себе что-то под нос, направился в ресторан.
        
         Глава 6
         Фига, кукиш, дуля
        
         Проголодавшись с дороги, дорвавшись до столичных харчей, поручик Ржевский сидел за столом, который был завален всякой всячиной, и увлеченно поглощал одно блюдо за другим.
         Акакий Филиппыч на цыпочках приблизился к столу, за которым пировал поручик. Чтобы привлечь внимание Ржевского к своей персоне, он деликатно кашлянул в кулак.
         Поручик взглянул на него как на пустое место.
         - Индейку можете забрать, - небрежно бросил он, указав вилкой на тарелку, полную обглоданных костей.
         - Приятного аппетита, - не моргнув глазом, сказал Акакий Филиппыч.
         - Забирай объедки и катись!
         Поняв, что поручик принимает его за прислугу, тайный советник ехидно заулыбался и, взявшись за спинку свободного стула, стал пристраивать свой костлявый зад.
         Ржевский молниеносно двинул ногой по ножке стула, и Акакий Филиппыч шлепнулся на пол.
         Поручик стал ковырять мизинцем в зубах.
         - Ты, любезный, я вижу, по шее получить хочешь, - сказал он, когда тот с трудом поднялся. - Проваливай к черту!
         - А вот! - ответил тайный советник и, сложив комбинацию из трех пальцев, показал ее Ржевскому.
         Поручик остолбенел. Но только на секунду.
         - Ах ты, баранья морда! - воскликнул он, взмахнув кулаком.
         Удар пришелся тайному советнику по челюсти. В ресторане подул свежий ветер и задрожала посуда.
         "А кулак-то помощнее, чем у государя будет", - с треском пронеслась мысль в голове тайного советника. И он свалился на пол.
         Схватив Акакия Филиппыча за грудки, Ржевский рывком поставил его на ноги и прокричал в самое ухо:
         - Еще, а? Еще?
         Оглохший и обалдевший тайный советник опять показал Ржевскому дулю.
         - Пароль, - прошепелявил он.
         Поручик совсем разъярился.
         - Чего ты там бормочешь, коровья лепешка? Обзываешься? Мало тебе? Я научу тебя уважать господ офицеров!
         Вокруг начали собираться любопытные. Обнаружив, что в драке замешан гусарский офицер, они держались на почтительном расстоянии.
         Поручик что было сил тряс Акакия Филиппыча за плечи.
         - Может, ты пьян, скотина? Скажи, что пьян, и я все прощу.
         Тайный советник попытался вновь заложить большой палец между указательным и средним, но у него ничего не вышло. И тогда он заплакал.
         - Фу ты, - поморщился Ржевский. - Распустил нюни, словно баба. Тьфу!
         В зале появился рослый жандарм. Отдав поручику честь, он строго уставился на Акакия Филиппыча.
         - Безобразничаем? - сказал он. - Аппетит народу портим?
         Тайный советник мотнул головой. Сложив при помощи левой руки из пальцов правой - фигу, он показал ее жандарму.
         - Как смеешь, скотина! - взревел тот. - При исполнении!.. в тюрьме сгною!..
         Акакий Филиппыч с интересом поднес фигу к собственным глазам, будто удивляясь, чем она так не угодила окружающим.
         - Сукин сын! - продолжал орать жандарм. - На Невском проспекте! Безобразие! Да я, твою мать...
         - Вот уж нет! - вдруг перебил его Акакий Филиппыч, сунув ему под нос фигу. - С ма-ма-матерью моей вы никак не могли быть знакомы, сударь.
         - Это мы еще разберемся, - ответил полицейский, врезав ему кулаком в бок. И погнал пинками к выходу.
         По дороге, петляя меж столов, тайный советник с воодушевлением показывал обедующим кукиш и заразительно смеялся.
         - Редкостная сволочь, - пробурчал поручик Ржевский, глядя вслед удалявшейся процессии.
         Настроение от встречи с Петербургом было изрядно подпорчено.
        
         Глава 7
         Придурок
        
         Ржевский развалился на стуле. Он был сыт и немного пьян. Ему опять захотелось взглянуть на письмо императрицы.
         - Что там нам пишет королева... - пробормотал он, вынимая из кармана изрядно потрепанный листок. - Почитаем...
         Перед его хмельным взором величаво проплыли несколько божественных строчек. Машинально прочитав постскриптум, поручик вдруг споткнулся о слово "дуля". По прибытию в столицу, он должен был довериться человеку, показавшему ему дулю.
         Поручик задумался. Что, если этот идиот, устроивший только что здесь скандал, и был доверенным лицом императрицы? Ржевский смастерил из пальцев кукиш и показал его самому себе.
         - Дуля это или не дуля? И чем она отличается от фиги?
         Поручик выбежал на улицу. Огляделся.
         - Где же этот придурок с дулей?
         Ржевский остановил проходившую мимо барышню.
         - Позвольте вопрос, сударыня. Вы, случаем, не видели полицейского в компании с невысоким господином...
         - Который дразнится? - перебив его, засмеялась она. - Вон туда они пошли. - Она показала рукой.
         - Сударыня, я вечный ваш должник, - пылко произнес поручик, перехватив на лету ее руку и прижав ее к губам. - Когда и где я смогу вернуть вам долг?
         Она с охотой назвала адрес.
         Ржевский щелкнул каблуками, приложив два пальца к киверу. Барышня в восторге зарумянилась, готовая повиснуть у него на шее. Но он уже со всех ног бросился в указанном направлении.
         Поручик догнал жандарма с тайным советником у ювелирной лавки. Акакий Филиппыч шел, выписывая ногами кренделя. Завидев идущих навстречу прохожих, он начинал отчаянно упираться и добившись тем самым внимания к своей персоне, с упоением показывал им дулю. Когда в ответ на это хамство жандарм пихал его кулаком в бок, он издавал гортанный звук, похожий на лошадиное ржание. И не обижался.
         Увидев поручика, Акакий Филиппыч с готовностью продемонстрировал ему дулю, получил от жандарма удар по ребрам и радостно заржал.
         - Эй, любезный, - обратился Ржевский к полицейскому. - Нельзя ли отпустить этого господина?
         Жандарм, хмуро поглядывая то на Ржевского, то на Акакия Филиппыча, принялся чесать подбородок.
         - Мозоль натрешь, любезный, - по-свойски заметил поручик. - Отпусти его. Я его знаю. Он дурачок.
         - Э-э, нет, - возмутился Акакий Филиппыч, с бессмысленным видом погрозив Ржевскому пальцем. - Я тур-пыр-дур не пур-дыр...
         Эта белиберда как ни странно произвела на жандарма большое впечатление.
         - Может, и в самом деле, тронутый, - проговорил он, испытывая легкое замешательство, какое обычно посещает здравомыслящих людей, оказавшихся рядом с бормочущим идиотом. - А ну их! Еще укусят, - махнул он рукой. - Забирайте!
         Схватив Акакия Филиппыча за рукав, поручик потащил его за собой.
         Действительный тайный советник раскололся не сразу. Минут двадцать, сидя с ним на скамейке в парке, Ржевский безуспешно пытался добиться от него хоть каких-нибудь вразумительных объяснений. На все вопросы Акакий Филиппыч молча показывал дулю. Он уже не смеялся и не плакал. Он смотрел на поручика невинным взглядом, словно вопрошая: "Ах, что и за что вы это со мной сделали?"
         - Да пойми ты, дурень, ошибка вышла, - отвечал Ржевский на его немой вопрос. - Кто ж знал, что ты ко мне по делу.
         Наконец, Ржевский не выдержал и, схватив Акакия Филиппыча за грудки, затряс изо всех сил.
         - Признавайтесь, любезный, хватит валять дурака. Я все знаю. Вы от ее величества? Она просила вас со мной встретиться?
         Тайный советник хотел было по привычке сложить Ржевскому кукиш, но, испугавшись, что его снова начнут бить, передумал.
         - Да, - печально вздохнул он. - Я от ее величества. От Лизки, сушеной крыски.
         - Одна-а-ко, у вас тут, в Питере, вы себе позволяете... - с уважением протянул Ржевский.
         - Позволяем, п-позволяем, - зло забормотал Акакий Филиппович и вдруг, непристойно жестикулируя, сорвался на крик: - Да я ее... вот так!.. вот так!.. вот так!
         - Ого, - подивился поручик. - Неужто и в самом деле?
         Но Акакий Филиппыч не слушал, продолжая яростно щелкать пальцами, и приговаривал:
         - Вот так! Вот так! Вот так!
         - И как?
         - А так! И вот так! И этак!
         Когда он выдохся, Ржевский спокойно осведомился:
         - Ну-с, кончил?
         - Ко-ко-ко...
         - Устал, небось?
         - У-у-у...
         - Да, дядя, годы уже не те.
         - Ммм...
         - Хватит мычать, как курица! Лучше скажи спасибо, что я тебя у полиции отобрал. С такой крамолой ты бы далеко пошел. До самой Сибири.
         Акакий Филиппыч раззявил в страдальческой гримасе рот. По щекам его поползли слезы.
         Поручик потрепал его по макушке.
         - Ну, ну, ничего. Размечтались, с кем не бывает. Что вам царица? Найдете себе какую-нибудь прачку, - будет и на вашей улице праздник.
         От этих утешений натужные всхлипы Акакия Филиппыча переросли в раскатистые рыдания.
        
         Глава 8
         Дворцовые интриги
        
         Император Александр стоял под портретом Елизаветы Алексеевны. Держа в руке зеркало, он попеременно смотрел то на свое отражение, то на портрет.
         - Похож или не похож? - бормотал он, в задумчивости пожевывая верхнюю губу.
         Акакий Филиппыч стоял чуть поодаль и, прислушиваясь к бормотанию царя, украдкой судорожно крестился: "Батюшка, самодержец ты наш, господи, чокнулся ведь. Горе-то какое".
         - Что скажете, mon cher, похож я на Лизу или нет? - обратился к нему Александр.
         Тайного советника затрясло. "Что сказать, господи? что ответить? - лихорадочно обдумывал он. - Скажу правду - государь обидится, побьет; совру - так закричит: "За бабу меня держишь?!" И опять же кулаком по морде".
         Александр развернулся к нему лицом.
         - Похож?
         "Все равно битому бить! - подумал Акакий Филиппыч. - Скажу, как государь сам подсказывает".
         - Похожи, ваш-ваше величество.
         - Филиппыч, да вы, мой милый, спятили? - мягко обронил император.
         "Что сказать, господи, что ответить? - пуще прежнего побелел тайный советник. - Скажу "нет" - сочтут за хамство; скажу "да" - со службы попрут".
         - Ну что же вы? - настаивал Александр, улыбаясь самой ласковой улыбкой, на какую был способен. - После знакомства с Ржевским вы что-то сильно изменились. И не в лучшую сторону.
         Акакий Филиппыч прекрасно знал, что означала эта улыбка. Он зажмурился. И был несказанно рад, получив от царя всего одну затрещину.
         Когда он осмелился открыть глаза, Александр уже сидел на своем царском троне, расчесывая волосы золотым гребнем, в котором не доставало трех зубцов. "Казнокрады", - думал царь. Эта мысль всегда приходила ему в голову, когда он брался за этот гребень. Он нарочно не заменял его на новый, чтобы постоянно иметь при себе лишнее подтверждение того, что в государстве российском воруют. И даже у самого государя.
         - Поговорим о Ржевском, - сказал царь. - Я хочу устроить ему встречу с этой блудницей.
         - С кем, ваше величество?
         - Какой же вы тупой, мон шер! Я понимаю, что мой царский двор давно превратился в публичный дом, но в данном случае я говорю о своей жене. Я хочу, чтобы на свидание с Ржевским явилась не она, а некое третье лицо. Весьма, надо сказать, заинтересованное лицо.
         - Осмелюсь спросить, - пролебезил тайный советник. - Ваше величество хочет воспользоваться услугами одного из моих агентов? Я постараюсь сегодня же подобрать двойника ее величеству.
         - Не надо никого подбирать. Это дело слишком деликатное. О нем должны знать только три человека: муж, жена и ее любовник, то есть я, Елизавета и поручик Ржевский.
         - А я? - растерялся Акакий Филиппыч.
         - А вы - до поры до времени. Не беспокойтесь, mon cher, когда все уладится, мы вас повесим. И концы в воду!
         - А-у-э-э-э...
         Прижав руку к груди, тайный советник растянулся у подножия трона.
         Когда он очнулся, император все еще продолжал громко смеятся.
         - Какая прелестная шутка! - ударяя в ладоши, восклицал он. - Но почему же вы не аплодируете?
         - Боюсь, государь, вызвать вашу шутку на бис.
         - Хм, порой вы бываете весьма остроумны, Акакий Филиппович. А иногда мне кажется, не обижайтесь, что вы круглый идиот.
         - Я круглый сирота, - счел нужным уточнить тайный советник.
         - Вот-вот. И нервы у вас шалят.
         - Служба та-та-такая.
         - Да, среди дворцовых интриг не мудрено стать заикой... Но вернемся к нашим рогоносцам. - Александр спохватился. - Что это я! Я хотел сказать, вернемся к нашим гусарам. На свидание Елизаветы с поручиком пойду вместо нее я.
         - Вы, ваше величество?!
         - Закройте рот и слушайте. Я все продумал. Осталось обсудить некоторые мелочи. Но сперва вы мне расскажете ваши впечатления от встречи с Ржевским. Что он вообще за человек?
         - Он дерется, - пожаловался Акакий Филиппыч.
         - Хм, дерется... Как вы думаете, он на меня под видом Лизки руку не подымет?
         - Не знаю, государь, что у него на уме.
         - Императрица ведь все-таки, а не какая-нибудь кузькина мать. Хотя, говорят, Гришка Орлов частенько поколачивал мою незабвенную бабушку. Не смотрел, подлец, что она Екатерина Великая.
         - Кошмар, сущий кошмар, ваше величество.
         - Когда женщина становится любовницей, любовник пользует ее как самку, - горько проговорил Александр. - Такова безжалостная суть любви.
         - Боже мой! - задохнулся от ужаса тайный советник. - Ваше величество, а вдруг этот Ржевский вас... господи, не знаю, как сказать... язык не поворачивается... ну, приняв за женщину...
         Царь тяжело поднялся с трона, гневно раздув ноздри.
         - Пусть только посмеет! Я его... да я его... - Александр затряс над головой сжатыми кулаками. - Я ему дам! Он у меня получит!
         - Получит?! - ошалел Акакий Филиппыч. - Господи, что же это делается! Государь, неужто вы ему позволите...
         - Какой же вы болван, mon cher, - устало произнес император. - И закройте наконец свой рот! Орден Сидоровой козы он у меня получит. Да! Мы еще посмотрим, кто кого попользует.
        
         Глава 9
         Свидание с царицей
        
         В ожидании предстоящей аудиенции у императрицы поручик Ржевский не находил себе места. Как запертый в клетке леопард, он ходил из угла в угол по темной комнатушке, в которой оставил его Акакий Филиппыч, с нетерпением ожидая,огогда тот вернется, чтобы отвести его к ее величеству. От нечего делать он поминутно пинал ногой табуретку. Его томила неизвестность.
         Ржевский никогда не видел императрицу, не встречался с ней и тем более не спал. Оберегаемый Акакием Филлипычем от всех дворцовых новостей, он не знал, что Елизавета Алексеевна на днях разрешилась от бремени, и какую бурю в душе царя вызвала весть, что, рожая, царица звала на помощь не своего августейшего супруга и не Господа Бога со всеми его святыми угодниками, а поручика Ржевского.
         Между тем в Георгиевском зале заканчивались последние приготовления. Акакий Филиппыч, суетливо вертясь вокруг царя, оправлял на нем женское платье. Именно в этом одеянии царица Елизавета была изображена на своем портрете.
         - Подайте мне вуаль, - приказал Александр, - и ступайте за Ржевским. Я сгораю от нетерпения увидеть этого ловеласа. - Царь неожиданно поменял тембр голоса, заговорив с придыханием: - Я жажду встречи, хочу упасть в его объятия, я умираю от любви. О поручик, целуйте меня, целуйте...
         Тайный советник остолбенел.
         - Ну что вы опять разинули рот, mon cher! - рассердился царь. - Не видите, что я репетирую, вхожу в образ своей жены, этой prostitutki, прости господи.
         - А-а...
         - Вот вам и "а-а" и "бэ-э", - передразнил царь. - Разве не похож был голос?
         Акакий Филиппыч печально вздохнул. Сказать правду или соврать? Он никак не мог решиться.
         - Не будьте, как сволочь, говорите правду! - крикнул царь. - Похож голос на Елизавету или нет?
         - Ваш-ваше величество, положа руку на сердце, не могу солгать: вы сейчас говорили так, как будто вам отрез... отрез...
         - Что-что?
         - Не могу, государь. Язык немеет.
         - Скажите по-французски, у вас получится. Итак, что мне отрезали?
         - Я-я-я...
         - Старый пошляк!
         Император широко замахнулся.
         - Платье, платье порвете, государь, - всполошился тайный советник. - Узковато оно вам в плечах.
         - Вот за что я вас все-таки люблю, Акакий Филиппыч, - сказал царь, опуская руку, - в минуту опасности вы печетесь не о себе, а исключительно об интересах монархии.
         Тайный советник в смущении потупил взор.
         - Если поручик Ржевский и вправду спал с моей женой, - проговорил Александр, надевая белые перчатки, - то он должен хорошо знать ее голос. Поэтому при нем я должен либо молчать, либо...
         - Да, ваше величество?
         Царь зло подернул носом.
         - По крайней мере, молчать я не буду! Ступайте за Ржевским.
         Акакий Филиппыч вышел. Император, подобрав платье, устроился на троне.
         Вскоре распахнулись высокие резные двери, и в зале появился подтянутый молодой гусар в мундире поручика. Он четким шагом направился в сторону переодетого Александра. Шел он быстро, но долго. Шпоры его звенели.
         Возле трона, сняв кивер, он взял его в согнутую правую руку и наклонил голову. Пристукнул каблуками.
         - Ваше императорское величество, имею честь, поручик Ржевский!
         - Елизавета Алексеевна, - просипел царь. "А у моей жены губа не дура, - вдруг подумалось ему. - Хорош гусар, как с картинки!"
         - Не обращайте внимания на мой голос, поручик. Он у меня подсел после родов. Когда я рожала, то кричала так, что мудрено было не надорваться.
         Поручик сочувственно вскинул брови.
         - Вы удивлены? - сказал царь. - Напрасно. Случается, и царицы рожают. Мы такие же женщины, как и все.
         - Позвольте поздравить ваше величество с рождением...
         - Дочери, - подсказал царь.
         - Дочери, ваше величество.
         - Спасибо. Знаете ли, поручик, если сравнивать любовь с цветком, ну, скажем, с розой, то вам, мужчинам, достаются пахучие лепестки, а нам, женщинам, одни колючки. И мы в кровь раним свои нежные пальчики. Признайтесь откровенно, вас смутило это известие?
         - Какое известие, ваше величество?
         - Рождение ребенка. Ведь вы от меня такого не ожидали?
         - Не буду скрывать, ваше величество, вся Россия ждет наследника.
         "Увертлив, сукин сын, - с досадой подумал царь. - Не хочет признаваться, что это его ребенок".
         "Какого черта она мне плетет про свою дочку? - недоумевал Ржевский. - И почему на ней черная вуаль? Запрыщавила что ли? Или... - Его вдруг осенило. - Черт побери! Неужто царь помер?"
         - Позвольте узнать, ваше величество, как здоровье государя? - спросил поручик.
         - А что ему? Он ведь не рожал.
         - Виноват, ваше величество, но ваша вуаль наводит на некоторые размышления...
         - Далась вам моя вуаль! - фыркнул царь. - Может быть, меня смущают ваши пылкие взгляды. А может быть, у меня рожа.
         - Но у меня тоже, ваше величество...
         - Что у вас?
         - Рожа. У всех людей есть рожа.
         - Я говорю не о роже в смысле морды, а о роже, которая бывает на лице. Понятно?
         - Так точно, ваше величество! Рожа на лице - это вроде когда капрал на баронессе...
         - Нет, всё не то, не то, - замахал руками царь. - Я говорю о роже, которая... а впрочем, думайте что хотите, но я спрятала свою рожу от ваших нескромных взоров.
         У Ржевского вытянулось лицо.
         Возникла неловкая пауза.
         - Что же вы замолчали, поручик? Вы же видите, как мне трудно говорить. - Царь закашлялся. - Скажите чего-нибудь.
         - Жду ваших распоряжений, ваше величество.
         "Он хочет, чтобы царица первой возобновила прежнюю интимность отношений, - мелькнуло у Александра. - Каков хитрец! Теперь я понимаю, чем он купил мою жену - своими изысканными манерами и вежливостью обращения. Господи, как же эти проклятые немки падки на военных!"
         - Не желаете выпить? - спросил он. - У меня тут припасена целая батарея отменных напитков.
         - Грех отказаться, ваше величество. Гусар без водки, что женщина без жоп... - Ржевский запнулся.
         - Без чего, пардон?
         - Без жо... без жжж... А! - нашелся Ржевский. - Без жеребца!
         - Я смотрю, поручик, вы питаете слабость к поэтическим образам.
         - И не только к ним, ваше величество...
         - А к чему еще? - с томным придыханием спросил царь.
         - Да хотя бы к лошадям.
         Поручик заглянул за трон. Там стоял столик со всевозможными бутылками.
         - Что будем пить, ваше величество?
         - На ваш вкус.
         - Я предпочитаю водку.
         - А мне чего-нибудь полегче.
         - Шампанского?
         - Да, пожалуй. Открывайте.
         - Но я не вижу бокалов.
         - Какие пустяки. Будемте пить по-гусарски - из горла. ("И без закуски, пока ты не упьешься и язык у тебя не развяжется", - подумал царь.) Не стесняйтесь. Это так пикантно.
         - Как вам будет угодно, ваше величество.
         Ржевский откупорил обе бутылки. Передав царю шампанское, качнул в воздухе бутылкой водки:
         - Ваше здоровье, государыня!
         "Уже теплее, - подумал Александр, приникнув к горлышку. - Не "ваше величество", а "государыня"! Что-то будет дальше?"
         "Хорошая она баба, наша императрица, - расчувствовался Ржевский. - Задаром водкой угощает. За что только не понятно".
         Царь пригляделся, сколько выпил поручик. Сквозь темную вуаль было плохо видно, но Александр все же разобрал, что полбутылки как не бывало. Царь ехидно усмехнулся.
         - Скажите, поручик, а почему вы спросили меня о здоровье Саши?
         - Саши?
         - Его величества. Я уверена, что моя вуаль тут не при чем. Какой вам интерес до здоровья моего супруга? Скажу вам по секрету, вы должны это знать, мы с ним по-прежнему не живем.
         Ржевский стоял и хлопал глазами.
         - Вас это не радует? - спросил царь. - Вы все еще ревнуете?
         - Ну-у...
         - Я вижу, что ревнуете. Да он же не мужчина. Вы понимаете, о чем я говорю?
         - Временами, ваше величество.
         "Она, должно быть, с коня свалилась, - подумал Ржевский. - Как раз перед родами. Такой бред несет, что даже мне неловко, а я от баб всякого наслушался. Как бы ее отвлечь от похабных мыслей? Может, завести речь о погоде?"
         "Надо его соблазнить, - размышлял царь, - а то он все увиливает. Мужчины часто охладевают к своим любовницам, стоит им только забеременеть. А тут и до родов дошло. Охладел он к царице, подлец. Но как же она его обычно завлекала? Надо показать ему ножку".
         Приподняв край платья, царь выставил вперед ногу.
         - Я смотрю, вы в сапогах, ваше величество, - не растерялся Ржевский. - Говорят, к вечеру дождь будет.
         - В Питере дожди обычное дело, - буркнул Александр, досадуя, что забыл заменить сапоги на Елизаветины туфли.
         Поручик отхлебнул из бутылки.
         - Сапоги у вас, кажется, военные, государыня?
         - Да. Мужнина прихоть. Солдафон он у меня.
         - Ну, до Петра III ему далеко.
         - В каком смысле? - напрягся Александр. Он любил сравнивать себя со своими предшественниками.
         - Тот сам все в прусском мундире ходил и всю нашу армию хотел опруссачить. Из русских богатырей тараканов чуть не сделал!
         - Дурак он был, - легко согласился царь, прихлебывая шампанское. - Не государственный человек.
         - А его величество Александр Павлович, ваш супруг, новое обмундирование для армии устроил, - сказал Ржевский. - Весьма удобное.
         "Подхалимничает, подлец, - подумал царь. - С чего бы это он выгораживает меня перед Лизой?"
         Он попытался вернуть разговор в нужное ему русло, но Ржевский упорно продолжал расхваливать военные реформы императора.
         Поручик уже покончил со своей бутылкой водки, но держался молодцом и лишь слегка покачивался, стоя у царского трона.
         - Знаете, поручик, - проговорил царь, допивая шампанское, - где-то в глубине души я по-прежнему люблю своего Сашеньку. Но... спать с ним? Чтобы меня касались его голые волосатые ноги... Нет, это все в прошлом и нет тому возврата.
         - У меня тоже волосатые ноги, - с некоторой обидой заметил Ржевский. - И что же?
         - Но вы совсем другое дело! С вами так приятно переспать.
         - Само собой. В дождливую погоду всегда спать тянет.
         - При чем тут погода? - капризным голосом просипел царь. - Я хочу говорить с вами об интимной жизни монархов. Я хочу излить вам свою душу, поверить вам свои тайны.
         "До черта мне эти тайны мадридского двора!" - подумал Ржевский. Хмель понемногу затуманивал ему мозги, но он еще помнил, где находится, и понимал, что там, где он находится, не следует распускать руки.
         - Я хочу поведать вам все о своей жизни, - настаивал Александр.
         - Но, ваше величество, я же не святой отец.
         - Вы вообще не святой! - взвизгнул царь, но, пересилив себя, тут же кокетливо захихикал: - Поручик, пойдемте отсюда. Здесь совершенно невозможно рассуждать о высоких материях. Захватите только с собой пару бутылок.
         Зашуршав своим роскошным платьем, Александр поднялся с трона.
         - Подайте мне руку.
         - Прошу, государыня.
         Взяв Ржевского за локоть, царь двинулся с ним через зал.
         В голове поручика вихрем кружили мысли. Последние сомнения отпали. Царица втюрилась в него как кошка. Но когда она успела? Ведь это их первая встреча. Любовь с первого взгляда? Подобных успехов он ведал немало, но влюбить в себя императрицу? Он не смел об этом и мечтать! Она, разумеется, влюбилась в него заочно, прослышав об его победах на любовном фронте. Ее разобрало любопытство, что это за гусарский офицер, который с такой легкостью соблазняет ее верноподданных. И теперь она тоже оказалась во власти его обояния. С одной стороны, это очень лестно, но, с другой, все же как-то боязно перебегать дорогу царю. А с третьей стороны, миновало уже двое суток, как он обходится без женщин.
         "По слухам, царица весьма недурна собой", - мелькнуло у Ржевского.
         Он скосил глаза, пытаясь различить под вуалью хотя бы кончик ее носа. Вуаль была черна, как паранджа, и Ржевский вместо царственного носа был вынужден довольствоваться кусочком голой шеи. Но это только распаляло его воображение.
         Они шли по просторным коридорам дворца, которые стараниями Акакия Филиппыча были сейчас свободны от придворных и прислуги.
         - О чем вы думаете, поручик? - прошептал царь голосом осипшей Елизаветы Алексеевны.
         - О женщинах, ваше величество.
         - Почему именно о женщинах?
         - А я всегда о них думаю.
         Император хмыкнул.
         - Ваш ответ достоин того, чтобы стать анекдотом. И что же вы о них думаете?
         Ржевский мечтательно заулыбался.
         - Женщины, думаю, ваше величество, бабы, девки, телки, кокетки, гризетки...
         - Довольно! Какие, право, скудные у вас мысли.
         - Чем богаты...
         - Но если вы думали о женщинах, поручик, - вкрадчиво промолвил царь, - то, надеюсь, не забыли и про меня? Что вы обо мне думаете?
         "Сука не захочет - кобель не вскочит", - подумал Ржевский, раздевая царицу глазами.
         - Так что же? - настаивал император.
         Ржевский пожал плечами.
         - Вот, думаю, ее величество императрица Елизавета Алексеевна.
         - И всё?
         - Всё.
         - Не густо.
         "Циник и карьерист, - заключил царь. - Рядом с ним идет привлекательная женщина, познавшая множество любовников, а он помнит только о ее громком титуле".
         Александр крепче сдавил пальцами локоть своего спутника.
         - Поручик, я хотела бы возбудить в вас некоторые воспоминания.
         - Ай! - вскрикнул Ржевский, вырвав руку.
         - Что с вами?
         - Вы мне на нерв надавили, государыня.
         Переждав, царь опять взял его под руку.
         - Не увиливайте, поручик. Неужели нам с вами нечего вспомнить?
         - О чем?
         - О многом.
         Царь толкнул двери, и они с поручиком оказались в просторной темной комнате.
         Александр зажег ночник.
         - Как вам моя спальня?
         Ржевский с интересом осмотрелся. В подобных местах он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Огромная высокая постель, несомненно набитая отборной периной, привела его в восторг.
         - Хороша! - вырвалось у него.
         - Соскучились по пуховой перине?
         - На царской, признаться, лежать не приходилось.
         "Продолжает Ваньку валять, - подумал Александр, закрыв дверь на ключ. - Ничего, сейчас он у меня расколется".
         Он положил поручику на плечо свою руку в узорной белой перчатке.
         - Давайте выпьем!
         Они чокнулись бутылками. Царь начал вторую бутылку шампанского. Ржевский принялся за портвейн.
         - Оставив ложный стыд, - сказал царь, слегка покачнувшись. - К чему притворяться? Мы здесь одни, нам никто не помешает.
        
         Глава 10
         Скверный анекдот
        
         - Скажите отк-кровенно, вы... л-любите меня? - спросил царь.
         Поручик рухнул на колени. После всего выпитого ему это было несложно сделать.
         - Ваше величество! - заплетающимся языком пылко заговорил он. - Как преданный слуга ваш, как офицер и мужчина люблю в лице вашем свое Отечество и все семейство Романовых.
         - Бред! - скривился Александр. - Почему вы должны любить кого-то в моем лице? Вам мало моего лица? Или же вам мало любить в моем лице меня самого?.. то есть меня саму?
         Поручик преданно смотрел на царицу, ничего не отвечая.
         Александр топнул ногой.
         - Встаньте, поручик. Вы нагуляли мне ребенка, а теперь хотите сказать, что сделали это из патриотических чувств?
         - Позвольте уточнить, государыня, - с некоторой дерзостью проговорил Ржевский, подымаясь с колен, - какого пола был младенец?
         - Девочка. Я вам уже говорил... ла.
         - Ах де-э-вочка...
         Поручик выпятил грудь, презрительно вздернув подбородок.
         - Я рррожаю только гусаров, ваше величество. Наивысшей своей задачею я считаю пополнение доблестных рядов российской кавалерии. И положил на это дело немало своего пота и крови. Но чтоб от меня родилась девчонка?? Сквернее я не слышал анекдота. Да-с! Увольте-с!
         Громкий голос поручика, его яростно горящие глаза, гневно шевелящиеся усы произвели на императора сильное впечатление. Он невольно отступил к стене, закрыв задом дырку, в которую сейчас из смежной комнаты подглядывал Акакий Филиппыч.
         Тайный советник не долго думая сунул в отверстие булавку.
         - Ой! - воскликнул царь, схватившись обеими руками за ягодицу.
         - Что такое? - покачнулся Ржевский, смиряя гнев на милость.
         - В зад кольнуло что-то.
         - Да ну?! - широко заулыбался поручик, заходя царю в тыл. - Дайте-ка взглянуть, государыня. Может, это оса?
         - Что вы собираетесь делать? - взвизгнул самодержец, завертевшись на месте.
         - Я высосу жало!
         - Уже прошло, уже прошло! - завопил царь, чувствуя, что у него начинает кружиться голова.
         - Нет уж, позвольте, ваше величество...
         Подобно тому, как взявшую разгон гончую невозможно сбить со следа, так и все попытки царя усмирить пыл Ржевского оказались тщетны.
         Мимоходом загасив ночник, поручик подхватил мнимую царицу на руки и понес к постели.
         "Была не была, - думал Ржевский, подогреваемый хмелем. - Или грудь в орденах, или голова в кустах!"
         Сидевший в соседней комнате Акакий Филиппыч обомлел от такого поворота событий. Из-за наступившей в царицыной почивальне полной темноты, ему ничего не было видно. Но вместо того, чтобы поспешить на выручку царю, он прижался ухом к стене, боясь по давней шпиковской привычке пропустить хотя бы слово из криков, доносившихся сейчас с той стороны.
         А крики эти были ужасны.
         - Поручик, вы с ума сошли! - вопил царь, елозя на постели.
         - С ума тот спрыгнет, кто вас полюбит, - говорил Ржевский, гладя по нему руками.
         - Кто дал вам право...
         - Моя любовь. Нет, дайте локоть.
         - Как вы смеете!
         - Смею. Ты ведь этого хотела?
         - Что это вы мне тыкаете?!
         - Ничего я тебе не тыкаю, я еще штанов не снял.
         - Перестаньте обращаться со мной на "ты"!
         - Вот вы о чем... Сами же говорили, что императрица такая же баба, как и все.
         - Мало ли что я говорил... ла. Уберите руки! Пустите же меня!
         - Отпущу, но прежде...
         - Осторожнее! Порвете.
         - Ха! Тоже мне нашлась девица.
         - Я говорю, платье порвете.
         - Все равно оно казенное. Сапоги, может, сами снимите, ваше величество? Или вам так удобнее?
         - Ну, поручик, я вас умоляю. Ну не надо!
         - Да вы, Елизавета Алексеевна, не волнуйтесь. Положитесь на меня.
         - Сволочь! Не хочу я на вас ложиться... Эй, кто-нибудь!
         - Не кричите мне в ухо.
         - Имейте в виду, Ржевский, я вас повешу.
         - Дайте введу, а там - хоть потоп!
         - Я кусаться буду.
         - Ай! Стерва, да ты какие зубы себе отрастила! А если я тебя так?
         - Ой! Не надо за палец.
         - Тогда лежите смирно.
         - Пустите! Вы просто какой-то маркиз де Сад.
         - А ну не обзываться у меня!
         - Поручик, вы об этом пожалеете.
         - Сколько таких угроз слышал, а жалеть пока не приходилось. Что же вы скукожились вся, как мумия? Не распряжешь вас никак, ваше величество.
         - Поручик, опомнитесь, я мужчина!
         - Ну, если эта мысль вас возбуждает, ничего не имею против.
         - Я на самом деле мужчина.
         - А кожа почему такая гладкая?
         - Я же бреюсь каждое утро.
         - А я предпочитаю бриться на ночь. Угадай почему, козочка.
         - Перестаньте фамильярничать! И не щекотите меня вашими усами.
         - Гусар без усов, что конь без хвоста.
         - Оставьте ваш солдатский юмор. В последний раз говорю, я император.
         - Александр Павлович?
         - Да, это я.
         - Это ваш муж.
         - Нет, это я сам.
         - А я говорю, муж.
         - Нет, это я.
         - Муж!
         - Нет, я!
         - Муж!
         - Я!
         - Муж!
         - Я!
         - Ты!
         - Я!
         - Ты!
         - Акакий, сволочь, на помощь!!
         Тайный советник, словно очнувшись от этого нечеловеческого вопля, выскочил в коридор и принялся дубасить кулаками в двери спальни.
         Но двери была заперты на замок и не поддавались.
        
         Глава 11
         Светопреставление
        
         - Ржевский, откройте! Стучат.
         - Подождут.
         - Акакий!
         - Может, мне его позвать? Акакий, третьим будешь?
         - Акакий! Акакий!!
         - Не кричите, Акакий не поможет.
         - Поможет.
         - Елизавета Алексеевна, неужто вам одного меня мало?
         - Много. Уберите с меня ваше колено.
         - А ты царапаться будешь? Будешь, говорю, царапаться, стерва? Лизка, черт тебя возьми! Ногти поломаешь!
         - Я тебе не Лизка.
         - Пардон, забыл, что ты строишь из себя мужчину.
         - Я все равно не дамся!
         - Сами возьмем. Нечего было голыми коленками дразниться.
         - А кто дразнился?
         - Не я же. Ноги, между прочим, у тебя так себе.
         - Ноги ему мои не нравятся!
         - Конечно. Будто две оглобли.
         - Думаете, ваши лучше?
         - Ты не пихайся, не пихайся. Ноги - это не главное.
         - А что главное?
         - Сейчас узнаешь.
         - Ржевский, вы поплатитесь. Ржевский, в последний раз... Пустите! Бабушка!
         - Почему не мама?
         - Мне Екатерина Великая была роднее матери. Ой, мамочка!
         - Давно собирался спросить, Лиза, что у тебя с голосом?
         - Говорю же вам, что я мужчина! Мужчина! Мужчина!!
         - Это я уже слышал.
         - Проверьте: у меня на голове парик.
         - Ну и что? Сейчас такая мода.
         - Возьмите меня за грудь.
         - Давно бы так! - Ржевский пошарил рукой по груди императора. - Ай! Что это грудь у тебя блуждает и колется?
         - Это подушечка для иголок.
         - Зачем же ты ее себе вместе с иголками засунула?
         - Это все Акакий, подлец, подстроил. Вы что не поняли? Я мужчина! У меня груди нет.
         - Как нет? А это что?
         - Но она же плоская.
         - Детей надо было самой кормить, а не раскидывать по монастырским приютам.
         - Ржевский, вы идиот, болван, скотина! - из последних сил заорал царь. - Дайте вашу руку... сейчас вы убедитесь. Вот здесь... чувствуете? Что это, по-вашему? Ну? Ну?
         - Гермафродит! - возопил Ржевский, соскочив с постели как ошпаренный.
         У императора не нашлось слов, чтобы что-либо возразить. Он чувствовал себя, как пьяная загнанная лошадь.
         - Тьфу, какая гадость! - возмущался поручик, застегивая штаны. - Какая, право, гадость... Тьфу!! Кто бы мог подумать, что супруга государя нашего - и вдруг с яйцами. Три тысячи чертей!
         Его чуть было не стошнило.
         - Зажгите свет, - еле слышно произнес Александр. - Я не супруга государя, я сам государь.
         - Да полно вздор молоть!
         - Свет! - рявкнул царь.
         Ржевский пожал плечами. Но потом все-таки зажег ночник. Тусклый свет озарил сгорбленную фигуру в женском платье, понуро сидевшую на краю постели. Это измученное круглое лицо с большим лбом, залысинами, тонкими бровями и прямым носом живо напомнило поручику портрет, что висел в Георгиевском зале. Этот человек был до смерти похож на императора Александра. И это удивительное сходство могло быть объяснено только тем, что поручик Ржевский видел перед собой оригинал.
         - Не могу поверить! - воскликнул он.
         - Откройте, пожалуйста, двери, - тупо произнес царь.
         - Что?
         - Двери откройте! - заорал Александр, тяжело вставая с постели. - Не слышите, что стучат?
         Поручик открыл двери, и Акакий Филиппыч, который как раз перед тем разбежался, чтобы вышибить их плечом, влетел в комнату и грохнулся к ногам императора. Тот с наслаждением пнул его ногой в бок.
         - Вот и вы наконец!
         - Опаздал? Ваш-ваш-ваш... - пролепетал Акакий Филиппыч.
         - Успели. Вы ведь, конечно, все слышали?
         - Нет, ни единого словечка.
         - Врете?
         - Я на службе, государь.
         - Значит, слышали.
         - Да.
         Лицо царя побагровело, сложившись в страшную гримасу.
         - В двух шагах от вас императора чуть не изнасиловали! - закричал он. - А вы и ухом не вели, чтоб вас на том свете на куличи пустили!
         - Нет, я п-подслушивал, я боялся пропустить хотя бы слово.
         - Молчать! Мемуары вздумали писать? - Царь вытер мокрый от пота лоб. - Ржевский, у меня нет сил, дайте этому супостату прикурить.
         - Но у меня нет при себе курительной трубки, государь.
         - Я не о том. Врежьте ему как следует!
         Экзекуция Акакия Филиппыча продолжалась добрых пять минут. Он визжал, оправдывался, защищал руками щеки, но был избит, повержен и уложен Ржевским поперек постели совершенно без чувств.
         - Вы не представляете, поручик, - устало произнес Александр, - с каким dermom приходится иметь дело. Двор переполнен идиотами и интриганами, что, впрочем, почти одно и то же.
         Ржевский внимал царю, не смея шелохнуться. После пережитого конфуза он был готов добровольно влезть в кандалы и пешком отправиться в Сибирь. Но император говорил с ним так, как-будто между ними ничего особенного не произошло. Не даром вся Европа считала российского самодержца отменным дипломатом.
         - Наш разговор, поручик, еще не окончен, - сказал Александр. - Но мы продолжим его в другом месте.
        
         Глава 12
         Царь горы
        
         На трех поставленных в ряд стульях сидело трое мужчин: в центре - царь, справа от него - негр в ливрее, слева - поручик Ржевский. Сбоку стоял Акакий Филиппыч. Он был с шишкой на лбу и фонарем под глазом.
         Царица Елизавета лежала напротив в постели, опершись спиною на подушки. После недавних родов она находилась в прострации, куда ее обычно заносило недели на две-три. Но император Александр не собирался ждать, когда она придет в себя, и поручил Акакию Филиппычу провести ее дознание. Поручик Ржевский все еще был под подозрением. Царь жаждал услышать от самой своей супруги, кто послужил отцом ее новорожденной дочери. Он полагал, что в данных обстоятельствах царице не хватит ума, чтобы солгать.
         Бессмысленный взгляд Елизаветы Алексеевны блуждал по лицам мужчин. Особенно часто ее взгляд останавливался почему-то на негре в ливрее.
         Царь подал тайному советнику знак.
         - Ваше величество, - обратился Акакий Филиппыч к императрице, - посмотрите на этих мужчин. Кого из них вы знали прежде?
         - Елизавета Алексеевна я, - замогильным голосом произнесла императрица.
         - А меня зовут Акакий Филиппыч. Но речь сейчас идет не о нас с вами, а вот об этих трех господах...
         Тайный советник запнулся, заметив, что императрица протягивает ему руку. Он бросил взгляд на царя, тот нехотя кивнул. Пришлось поцеловать. Царь поморщился.
         - Кажется, я опять беременна, - заявила Елизавета, с интересом разглядывая свое запястье.
         Александр побелел как полотно. Негр разинул рот. Ржевский сдержанно улыбнулся в усы.
         - Ваше величество... - опять начал тайный советник, но Елизавета с неожиданной живостью перебила:
         - А что вы делаете сегодня вечером, пупсик? Может, сыграем в лото?
         - С превеликим удовольствием, ваше величество. Но прежде ответьте, кого из этих людей...
         Императрица громко засмеялась.
         - Как забавно! Вот этот симпатичный мужчина, - она указала на императора пальцем, - напоминает мне моего супруга. Такая же ослиная физиономия.
         Александр вскочил.
         - Ваш муж - умнейший человек во всей Европе, милочка! - с вызовым крикнул он.
         - В самом деле? - Ее лоб собрался в морщины, но тут же снова стал гладким, как зеркало. - Ну и слава богу. За дурака бы я и сама не пошла.
         Царь хотел грязно выругаться, но передумал. Поиграв желваками, сел и кивнул тайному советнику продолжать.
         - Ваше величество, кто этот человек? - спросил Акакий Филиппыч царицу, положив руку на плечо негра.
         Она скорчила мину.
         - Черт!
         - Кто?
         - Говорю же вам, это черт. Как это у Данте? "И черти жарят всех в аду".
         - Не всех, а только грешниц, - заметил царь.
         - И грешников тоже, - сказала Елизавета.
         - А это кто, ваше величество? - спросил Акакий Филиппыч, встав около Ржевского.
         Царица пригляделась. С лицом ее произошла удивительная перемена. До сей поры вялое и равнодушное, оно вдруг озарилось каким-то внутренним светом, наполнившись теплом и нежностью. Вскочив с постели, царица бросилась к поручику. Он в растерянности встал, и она повисла у него на шее.
         - Дорогой мой! Золотце мое! - заливалась она слезами и смехом.
         Неловко поддерживая у себя на груди вопящую царицу, Ржевский бросил недоуменный взгляд на царя.
         Александр был страшен. Скулы его напряглись. Уши гневно шевелились. Он дрожал с головы до ног.
         - Итак, поручик, вы проиграли, - скрипя зубами, проговорил он. - Лиза признала в вас своего любовника.
         - Но, государь...
         Ржевский развел руками, и, выпав из его объятий, царица грохнулась на пол.
         - Я упала, - сказала Елизавета. - Почему вы постелили мне такую жесткую постель? - спросила она, с укором посмотрев на Александра.
         - Иного вы не заслуживаете! - рявкнул тот. Увидев, что поручик намеревается помочь ей подняться, он перешел на визг: - Не прикасайтесь к моей жене! В порошок сотру! Повешу!
         Подскочив к замершему в согнутой позе поручику, он дал ему пинка под зад.
         - Ай! - воскликнул царь, схватившись за колено. - Что у вас там, медный таз?
         - Никак нет, ваше величество. Жопа!
         - Костяная она у вас что ли?
         - Всю жизнь в седле, государь. Задубела-с.
         Царь хромал по комнате, опершись на услужливо подставленное плечо тайного советника.
         - Хорошо еще, что вы из легкой кавалерии. Будь вы кирасир - чтобы от меня осталось...
         - Как вы посмели поднять ногу на моего сына! - вдруг завизжала с пола Елизавета. - Убожество, самодержец sranyj! Извинитесь немедленно.
         - Что?! - остолбенел царь, забыв об ушибленной ноге. - Я ослышался или вы упомянули о каком-то своем сыне?
         - Не о каком-то, а о своем единственном. - Она показала пальцем на Ржевского. - В эти роды я так тужилась, что у меня наконец получился мальчик. И вместо того, чтобы поцеловать его в нежную попку и возблагодарить Бога за эту милость, вы бьете его своим грязным сапогом.
         - Я не бил Бога сапогом, - возразил царь, несколько отупев от столь решительной отповеди.
         - Конечно, ноги коротки, - съязвила Елизавета.
         Взгляд царя метался между развалившейся на персидском ковре Елизаветой и Ржевским.
         - Вы принимаете его за сына?!
         Царица фыркнула.
         - Он и есть мой сын. Приди ко мне, мой маленький, мамочка покормит тебя грудью. - Она протянула к Ржевскому руку.
         Поручик сделал шаг навстречу.
         - Стоять! - крикнул царь.
         Он никак не мог уразуметь, придуряется ли его супруга или она действительно сошла с ума.
         - Скажите-ка мне, Лизон, - на французский манер вкрадчиво произнес Александр, - а как зовут вашего сына?
         - Не знаю. Но отчество его будет Александрович.
         Царь даже не моргнул глазом.
         - А какое у него звание?
         - Звание??
         - Ну да, звание. Офицерское звание!
         - Шура, вы спятили. Он же еще младенец.
         Царь тяжело вздохнул. Кусая губы, пристально посмотрел на Ржевского.
         - Нашла себе карапуза...
         - Позвольте, государь, я помогу ее величеству подняться.
         - Ни за что, - тихо, но твердо ответил царь. - Пусть пока полежит. Ей не следует после родов много двигаться. - Он задумчиво почесал нос. - Теперь мне понятно, Ржевский, что вы не являетесь отцом новорожденной. Однако тот пыл, с которым вы ухаживали за мной, когда я разыгрывал из себя царицу, признаться, до сих пор смущает мои мысли.
         - Ваше величество, я всем сердцем предан интересам монархии. Видя желание государыни, я не мог ей отказать. К тому же я был пьян. На моем месте так поступил бы всякий.
         Царя передернуло.
         - И вы тоже, Акакий Филиппыч? - повернулся он к своему тайному советнику. Тот смущенно потупился, покраснев как маков цвет.
         Александр, покачав головой, вновь обратился к поручику:
         - Это хорошо, Ржевский, что вы монархист. Это превосходно! Но позвольте вам напомнить, что она (то есть я) сопротивлялась.
         Поручик ухмыльнулся.
         - Женщина не может, чтоб не поломавшись. Я думал, она (то есть вы, государь) только притворялась.
         Царь показал разлегшейся на ковре царице кулак:
         - Смотри у меня, Лизон! Смотри!!
         - Было бы на что! - скривилась она.
         За спиной Александра раздался чей-то ехидный смешок. Царь резко повернулся. Негр сделал невинное лицо. Но было поздно.
         - А ты чего зубоскалишь! - набросился на него Александр.
         Отвесив ему оплеуху, император с изумлением уставился на свою почерневшую ладонь.
         - Акакий Филиппыч, что сие означает?
         Тайный советник подошел к негру и тоже дал ему затрещину. Потом взглянул на свою ладонь: она стала черной!
         - Ничего не понимаю, государь.
         Поручик Ржевский не удержался и в свою очередь врезал негру по морде. С воплем слетев со стула, негр упал на императрицу.
         - Экзо-о-о-тика... - прошептала Елизавета, прижав его к груди. - О негр, какой ты черный...
         - Эта скотина, государь, полгода не мылась, - сказал Ржевский.
         Но царя это уже не волновало.
         - Слезь с моей жены, обезьяна! - орал он, пиная негра сапогами. - Слезь, а то хуже будет.
         - Я не обезьяна, я Абрамзон, - вдруг сообщил тот. - Я только служу негром.
         - Все равно слазь!
         Бедняга и сам был бы рад отделаться от царицы, но она его не пускала, крепко обвив руками и ногами. И хихикала и шептала ему на ушко всякие глупости.
         - Позвольте мне, ваше величество, - сказал Ржевский.
         - Действуйте, поручик. Скорее!
         Ржевский навалился на Абрамзона. Снизу раздался заливистый смех императрицы:
         - Господа, вы меня совсем задавили!
         - Нет, я сойду с ума! - схватился за голову царь. - Пусть это будет негр, Абрамзон или кто угодно, но только не Ржевский. Акакий, сволочь, что же вы смотрите? Растащите их!
         Но вмешательство тайного советника только добавило неразберихи. Несчастный самодержец стоял над грудой копошащихся перед ним тел, с трудом различая, где рука императрицы, а где нога Ржевского. Не менее трудно было отличить зад Акакия Филиппыча от рожы Абрамзона.
         Промаявшись от ревности еще немного, царь в конце концов махнул рукой:
         - А, присоединяюсь. Куча мала! - и запрыгнул на них сверху.
        
         Глава 13
         Узурпатор
        
         Когда Жозефина вошла в императорские покои, Наполеон Бонапарт сидел за столом, в треуголке, при сабле, и подписывал декреты.
         - Это ты, Жужу? - спросил он, не поднимая головы.
         - Да, ваше величество.
         - Зачем же так официально?
         - Прости, Боня, но с тех пор, как ты дал мне развод и женился на Марии-Луизе...
         - Ложись! - перебил Наполеон, по-прежнему не отрываясь от своих бумаг. - Жена уехала в Дрезден, повидать своего папу Франца, так что на этот счет можешь не беспокоиться.
         Обойдя его кресло, Жозефина с вызовом легла на противоположный край стола. Бонапарт даже не повел бровью.
         Она невольно залюбовалась его каменным лицом.
         - Какой у меня сейчас месяц? - отрывисто спросил Наполеон. - Термидор? брюмер?
         - Июль. Ты же отменил республиканский календарь еще семь лет назад.
         - Да? Проклятье! Придется переписать этот лист заново.
         - Оставь, мой милый, уже поздно. Ты не жалеешь ни себя, ни своих подданных. Я слышала, вчера твой министр финансов сошел с ума и сидит теперь у себя дома, пересчитывая собственные пальцы.
         - Так и должно быть! - мрачно ответил Наполеон. - Человек, которого я назначаю министром, через четыре года не должен быть в состоянии помочиться.
         - Но у него, по слухам, недержание.
         - Это неудивительно: он всегда был излишне болтлив, - отмахнулся Бонапарт.
         В спальне наступила тишина, и только перо едва слышно поскрипывало в руке Наполеона.
         - Боня, ну ты хоть взгляни на мое новое платье! - не выдержала Жозефина.
         Он бросил на нее быстрый взгляд (первый за этот вечер) и вновь уткнулся в бумаги.
         - Такие платья годятся для молоденьких женщин, - пробурчал он, задрожав левой икрой. - В твоем возрасте они невозможны.
         - Боня, Боня, ты так и не научился говорить женщинам комплименты...
         Лежа на краю стола, Жозефина нежно коснулась своей босой ногой его плеча. Он не глядя поцеловал ей большой палец и продолжал писать.
         - Наполеон, мне скучно!
         - Хочешь...
         - Конечно!
         - Я не о том. Хочешь свежий анекдот про поручика Ржевского?
         - Уи.
         - Императрица Елизавета опять родила девочку!
         Жозефина даже не улыбнулась.
         - Тебе не понравился анекдот? - мрачно спросил он.
         Она пожала плечами.
         - Пардон, но... я не нахожу в нем ничего смешного.
         Наполеон раздраженно дернул рукой, и декрет о назначении трактирщика Фуко министром внешних сношений украсила жирная клякса. Он угрюмо выдернул из-под бедра лежавшей на столе Жозефины чистый лист.
         - Как же так? - сказал он. - Супруга Александра опять родила девчонку, а ты говоришь, "ничего смешного"? Этот анекдот просто вершина остроумия!
         - Но при чем здесь Ржевский?
         - Вот это-то как раз и смешно, что анекдот - про него, а он тут вроде и не при чем.
         - Боня, ты сегодня переутомился. Зачем ты забиваешь свою гениальную голову этими дурацкими анекдотами? Оставь в покое свои декреты и займись-ка лучше мной.
         Отбросив перо, Наполеон вскочил и принялся маршировать из угла в угол. Правую руку он по старой привычке гордо держал на животе.
         - Пойми же наконец, Жозефина! Я собираю все анекдоты про Ржевского потому, что они позволяют заглянуть в самую душу России. Мне непременно нужно знать, что представляет из себя русский гусар, этот загадочный русский медведь. Ибо моя новая война с Россией неизбежна! Между прочим, анекдот, который ты только что слышала, мне рассказал маршал Ней.
         - Который из бывших конюхов? - презрительно скривила губы Жозефина.
         - Это не имеет никакого значения! Все решает не происхождение, а талант. У меня почти все маршалы подобраны с улицы. Возьми Жюно - он из лакеев, Удино - из арлекинов. А Ожеро я вообще с галер снял, у него до сих пор клеймо на заднице.
         - На спине, - сказала Жозефина, поправив прическу.
         Наполеон замер посреди спальни как вкопанный, полубезумным взглядом уставившись на нее.
         - Что?! - вскричал он. - На спине? А ты видела? Откуда у тебя такие сведения? Может, ты с ним в бане мылась? Спинку ему терла? Если это так, то ты - чудовище!
         Наполеон быстро вошел в раж. Швырнув на пол свою любимую треуголку, он долго топтал ее сапогами, задыхаясь от злобы, и вопил:
         - Ты предала меня, Жужу! Ты изменила мне! И с кем? С этим прохвостом, с этим разбойником, который был неоднажды сечен плетьми и сослан на галеры! И которого я произвел в маршалы в одной лишь надежде, что своим ревностным служением интересам Франции он смоет постыдное клеймо со своей грязной жопы!
         - Со спины, - невозмутимо молвила Жозефина, которая знала Наполеона лучше, чем иная мать знает свое дитя, и на которую его выходка не производила ни малейшего впечатления. - Клеймо у него - на спине, Боня. Это известно всем, кроме тебя... И в бане я с ним не мылась. Как же тебе не стыдно бросать мне столь нелепые обвинения!
         Она запустила в него чернильницей и намеренно промахнулась.
         Наполеон сразу же умолк и сошел со своей шляпы. У него эти переходы - от припадков бешенства до холодного спокойствия - проходили легко и безболезненно.
         - Ну, хорошо, извини...
         Он подошел к Жозефине, которая по-прежнему лежала на столе, и в знак примирения поцеловал ее в висок. Она взъерошила ему волосы.
         - Мой Наполеон... Ах, и зачем ты женился на этой легкомысленной австрийке?
         - Во имя Франции, милая. К тому же Мария-Луиза не такая уж дура... я имею в виду - в постели. Она очень даже сообразительная.
         - Перестань! Ты вечно хвалишься передо мной своими любовными победами, будто мне доставляет удовольствие слушать, что у маркизы Костен на попке родинка, мадемуазель Жорж любила, чтобы ей завязывали глаза и руки; что герцогиню Сюше ты ублажал, не отцепив от пояса саблю, а баронесса Витроль большая охотница попердеть. Фу! фу! фу! Впредь, клянусь, я буду затыкать себе уши. Лучше расскажи, как ты собираешься овладеть Россией.
         Наполеон снял Жозефину со стола и перенес на постель. Потом, отцепив саблю, прилег рядом.
         - Я покорю эту дикую страну, обещаю тебе, Жужу.
         Он долго пыхтел и мучился, но накопившаяся за день нечеловеческая усталость давала о себе знать.
         - Чем больше мыслей, тем меньше желаний, - угрюмо изрек император. - От великого до смешного - один шаг.
         - Бонапарт, но ты же Наполеон!
         - Да, милая, я Наполеон, но, когда я думаю о своей будущей войне с Россией, мне трудно сосредоточиться на любви.
         - Тогда представь, что перед тобой лежит Россия. Она это я. Возьми меня, мой узурпатор! Плени меня, покори, овладей!
         - Да, ты права, - словно в бреду, забормотал Наполеон, покосившись на пришпиленную к стене карту мира. - Если представить тебя Европой, то губы твои - Париж, одна грудь - Вена, другая - Дрезден, Варшава - пупок... и вот я уже на просторах России... я приближаюсь к Москве... о боги!.. Москва горит...
         - Она пылает, мой милый деспот. Она зовет тебя. Где твоя Старая гвардия? Где твои пушки? Бейте, барабаны! Трубите, трубы! Москва у твоих ног!
         И вдохновленный Наполеон Бонапарт одержал еще одну из своих блистательных побед.
        
         Глава 14
         Шерше ля фам
        
         В час пополудни император Александр в сопровождении поручика Ржевского вышел из Зимнего дворца на прогулку.
         - Простите, государь, - сказал Ржевский, - совсем забыл. Когда я покидал свой эскадрон перед отъездом в Питер, майор Гусев просил передать, что он всегда готов лечь за ваше величество.
         - С Лизкой?! - вспыхнул царь.
         - Пардон, кажется, я не так выразился. Майор Гусев собирался лечь костьми на поле брани.
         - Ах вот как. Что ж, это хорошо, - рассеянно пробормотал царь. - Гусятину я предпочитаю без костей.
         Они немного помолчали.
         - Откровенно говоря, поручик, - проговорил царь, поигрывая лорнетом, - я до сих пор не могу понять, почему моя супруга, рожая, звала именно вас. Почему не Пресвятую Богородицу?
         - Мое имя на устах у многих женщин. Ее величество могли наслушаться разговоров обо мне. И в бреду что-то привидилось. Я, конечно, сам никогда не рожал, но представляю, какие это острые ощущения.
         - Ох, Лизка! Ведь не испанка же, не француженка в конце концов. И откуда в ней столько прыти? - Император нервно оправил мундир. - Довольно об этом. Мои подозрения на ваш счет окончательно развеяны, и я больше не держу на вас зла. Но запомните, поручик, пока я жив, вам не бывать ротмистром.
         - Но почему, государь?
         - Потому что я не могу допустить продвижения по службе офицера, который своим примером может разложить мне всю армию. Гусар должен прежде всего думать не о женщинах, а об лошадях.
         - Одно другому не помеха. К тому же у них так много общего.
         - В самом деле? - приставив к глазам лорнет, император с интересом взглянул на поручика. - Поясните вашу мысль.
         - Длинные волосы, лебединая шея, стройные ноги, округлый живот, широкий зад...
         - Как я понимаю, вы описываете свой идеал лошади?
         - Нет, государь, женщины. Но особой разницы я не вижу.
         Александр покачал головой.
         - И все-таки вы ошибаетесь, поручик. Женщина - это, скорее, кошка.
         - Лошадь, ваше величество.
         - Кошка.
         - Лошадь, ваше величество.
         - Да что вы всё заладили: лошадь, ваше величество, лошадь, ваше величество! - рассердился царь. - Вы что, обзываетесь?
         - Простите, государь, я не хотел вас обидеть, - смутился Ржевский. - Я думал, в споре рождается истина.
         - В споре может родится только болтовня!
         Миновав Дворцовую набережную, у Прачешного моста они свернули на Фонтанку.
         - Одна мысль не дает мне покоя, поручик, - сказал Александр. - Как вам удается так легко сходится с женщинами?
         - Да проще пареной репы, ваше величество. Обычно я подхожу к смазливой барышне и говорю: "Мадам, позвольте вам впендюрить".
         - Но так можно и по морде получить!
         - Можно и по морде получить... а можно и впендюрить!
         Царь усмехнулся.
         - Вы мужественный человек, поручик.
         - Не жалуюсь.
         - Оригинальные у вас приемы...
         - Показать?
         - Хм, это было бы занятно. Хотите прямо сейчас?
         - Я хочу всегда!
         - Тогда вперед, поручик. Вокруг столько женщин - вам и карты в руки.
         Ржевский наметанным глазом быстро присмотрел себе подходящую кандидатуру среди встречных дам. Приклеив к своему лицу лукавую улыбку и выпятив грудь, поручик направился наперерез высокой худощавой женщине лет тридцати.
         Царь остался на месте, приложив к глазам лорнет.
         - Любопытно, любопытно, - бормотал он.
         Женщина при ближайшем рассмотрении оказалась выше поручика чуть ли не на целую голову, но того это нисколько не смутило. Подойдя к женщине вплотную, Ржевский решительно взял ее за руку и что-то тихо произнес.
         Лицо дамы разом вспыхнуло. Попридержав свои юбки, она сделала неуловимое движение коленом и как ни в чем не бывало прошла мимо.
         А Ржевский остался стоять. Сложившись вдвое, он жадно вдыхал воздух широко открытым ртом.
         - А вы говорите - по морде, - с мягкой улыбкой заметил царь, подойдя к нему. - Догадываюсь, куда она вам залепила.
         Поручик с трудом выпрямился.
         - Не повезло, ваше величество. Зато вы убедились, что женщина - та же лошадь. Нет, как она меня лягнула! Сущая кобыла, черт ее раздери.
        
         Глава 15
         Когда душа копытом бьет
        
         Дойдя до Аничкова моста, император с поручиком повернули на Невский проспект. Подобная прогулка совершалась Александром ежедневно и называлась le tour imperial - императорский круг.
         Царь разглядывал дам в лорнет, непринужденно отвечая на поклоны узнававших его прохожих, среди которых большую часть составляли чиновники, гуляющие дамы, приезжие из провинции и неслужащие франты.
         Поручик Ржевский перемигивался со всеми мало-мальски хорошенькими барышнями, походя делясь с императором своими впечатлениями.
         - Какая талия! Вы только взгляните, государь. Словно ножка от бокала. Черт побери, такую талию одной пятерни хватит, чтобы обнять. А ручки, какие, право, ручки! Как две соломинки. Ваше величество, что же вы уставились на какую-то старуху?
         - Мда? Это старуха? - растерянно пробормотал царь. - У меня, должно быть, запотел лорнет.
         - Не мудрено запотеть, ваше величество: при таком-то изобилии красоток! - подхватил поручик. - Смотрите скорее налево! Какая фигурка, а? А бедра, бедра! Какие же должны быть у нее ножки! Черт возьми, доживу ли я до блаженных времен, когда будет мода на мини-юбки?
         - Боюсь, что нет.
         - Очень жаль... Ох, какая пышечка пошла!
         - Тише, поручик. Расшумелись на весь бульвар. Не смущайте барышень.
         - Какой там, ваше величество. Их смутишь! Взгляните на эти чопорные мордашки. Это же мрамор, честное слово. Женщина, докладываю вам, государь, существо загадочное, с норовом. Поначалу, когда к ней только сунешься, она обычно холодна, как сосулька. Встречаются, конечно, исключения, которые сразу готовы броситься в ваши объятия. Но это редкость. И большей частью за деньги... Так вот, пока эту непреступную сосульку растормошишь, растопишь, семь потов сойдет. Иное дело мы, мужчины. От одного их томного взгляда, который, быть может, ничего такого и не означает, - сатанеем, с ума готовы спрыгнуть. Нет, признаюсь честно, в ближнем бою терпеть не могу жеманниц чопорных и кислых дур - только на расстоянии. А tet-a-tet люблю веселых, игривых и бойких.
         - Да-а, moh cher, женщины, женщины... les femmes одним словом...
         Возбуждение поручика передалось царю, и он уже почти не опускал своего лорнета, пялясь на дам, так страстно восхваляемых его спутником.
         - Ваше величество, - вдруг выпалил Ржевский, схватив императора за рукав. - Как вам эти две кокетки в шляпках, что обогнали нас и идут под ручку? Как виляют! Черт! Каков соблазн. Мыслимое ли дело устоять.
         - Что вы предлагаете?
         - Ваша слева, моя справа.
         - Вообще-то я предпочитаю блондинок, - замялся Александр.
         - Тогда ваша справа, а моя слева.
         - Вообще-то мне уже пора вернуться в Зимний...
         - Какое может быть удовольствие от прогулки, если не поволочиться за хорошенькой барышней!
         - Никакого.
         - И я о том же.
         Поручик потащил царя за собой.
         - А вдруг во мне признают монарха? - сказал Александр.
         - Так вы же не при короне, государь. Впрочем, возьмите на всякий случай мой кивер.
         Царь надел гусарскую фуражку поручика, надвинув козырек по самые брови.
         - Замечательно, - сказал Ржевский. - И делайте вид, что вы - это не вы.
         - А как?
         - Ссутультесь, поменьше важности. Подбородок пониже, манеры поразвязнее и улыбайтесь во всю ширь лица. Никто и не догадается, что вы царь. Женщине главное, чтоб ее почитали за царицу. Будь рядом с ней хоть черт, хоть Бог - не важно: лишь бы смог!
         - Что это вы вдруг стихами заговорили, поручик?
         - Вдохновение, ваше величество, вдохновение. Душа копытом бьет. Идемьте скорее, а то потеряем наших малюток из виду.
         - Вы полагаете, они уже наши?
         - Как говорится в Святом Писании: "Кто возжелал женщину, тот все равно что переспал с ней".
         - Если мы с ними уже переспали, к чему вся эта суета?
         - Ну что вы, государь, как маленький, - хмыкнул Ржевский. - Переспим, значит, еще раз. От нас не убудет.
         - Пожалуй, - сказал царь, все еще сомневаясь.
         Он не боялся женщин, нет. Но одно дело тискать их на балу во дворце в качестве царя - первого мужчины государства, и совсем другое - приставать к ним на улице, подобно праздному гуляке.
         Дамы, за которыми они шли уже начали украдкой оглядываться. Как известно, у женщин и на затылке есть глаза. И ушки их, когда надо, способны слышать за версту.
         Царь опять глубоко вздохнул.
         - Ваше величество, - сказал Ржевский, - вы вздыхаете так, будто вы Людовик XVI и вас ведут на эшафот.
         Александр I вздрогнул, суетливо проведя рукой по шее, словно желая убедиться, что голова его еще на месте. На долю секунды ему почудилась на загривке холодная сталь гильотины.
         - Прекратите пугать меня якобинцами, поручик, - раздраженно сказал он. - Когда я вспоминаю об их дьявольском изобретении, у меня все опускается и я совершенно не в состоянии думать о женщинах.
         - Думать предоставьте мне, государь. Говорить тоже буду я. От вас требуется лишь улыбаться и кивать головою. И спрячьте подальше ваш лорнет. По нему вас любая собака опознает.
         В этот момент барышня, что шла слева, обернулась, с улыбкой подмигнув обоим сразу двумя глазами.
         Ржевский расцвел, заулыбался.
         - Видите, ваше величество, они совсем не прочь.
         - Да и я, признаться, тоже.
         - Значит, переходим к решительному штурму!
         - Только ради бога, поручик, без этого вашего "впердолить".
         - Впендюрить.
         - Вот-вот, не вздумайте ляпнуть. Я не выношу, когда меня бьют по лицу: у меня от этого сразу кровь из носу.
         - Не беспокойтесь, государь, с двумя женщинами я этот прием не употребляю.
         - Почему?
         - Двоим одновременно не впендюришь... Ну, всё, труба зовет.
         Оправив на поясе саблю, поручик в два шага догнал незнакомок и зашел слева.
         - Пардон, драгоценные мои, - обратился он к ним. - Вы меня не узнаете?
         - Нет, - со сдержанной улыбкой отвечала брюнетка. - А что вам угодно?
         - Мне угодно поцеловать вам ручку. Не откажите в любезности, сударыня.
         Она пожала плечами, но руку протянула.
         - Разве мы знакомы?
         - Да разве бы я смог забыть ваш милый образ, однажды вас увидев?! Пусть это было на балу, в театре. Какая разница! Я безумно рад, что мы снова вместе.
         - О боже, отдайте же руку... - кокетливо проворковала брюнетка. - Впились, как змий.
         - Покоряюсь, - улыбнулся поручик. - Надеюсь, что ненадолго. А это мой шурин, Александр.
         - Шурин? Так вы женаты?
         - Нет, упаси господь! Я оговорился, это мой старший брат. Поди поближе, Шурик, ну чего ты... - Подтолкнув императора к блондинке, он шепнул ему на ухо: - Целуйте ручку.
         Пока Александр занимался со своей дамой, Ржевский подставил брюнетке локоть:
         - Почему бы нам не прогуляться?
         - Мы шли домой...
         - В таком случае, мы с братом охотно вас проводим.
         - Знаете, сударь, - доверчиво обронила брюнетка, взяв поручика под руку, - ваш брат так похож на нашего императора, просто жуть.
         - Ха! Все так говорят. И что самое смешное, они, представьте, тезки и по батюшке! Но, откровенно говоря, брат тяготится этим сходством. Так что тс-с-с... - Поручик приложил палец к губам.
         Он мельком взглянул, чем занят император. Оказалось, что тот, быстро оправившись от первоначальной неловкости, уже вовсю болтает со своей барышней, обращаясь к ней не иначе, как mon ange.
         - Делайте со мной, что хотите, - кокетливо сказала брюнетка Ржевскому, - но я так и не могу вспомнить, как вас зовут.
         - Видите ли, моя милая, не каждая дама в состоянии спокойно вынести упоминание моего имени.
         - Неужели? Вы меня заинтриговали. Но все же я хотела бы знать.
         - Хорошо, я скажу. Только прежде позвольте поддержать вас за талию.
         Она уступила.
         - Имею честь, поручик Ржевский! - на одном дыхании выпалил он.
         - Да-а? - Она не упала в обморок, а только сильнее оперлась телом на его руку - А меня зовут Екатерина.
         - Великое у вас имя, Катюша, великое, - прошептал поручик, целуя ее в щечку. И еще крепче прижал к себе ее поддатливый теплый стан.
        
         Глава 16
         Гусары не разини
        
         Поручик Ржевский заперся с брюнеткой в спальне. Царь с блондинкой расположились в гостиной. При дележе комнат император настоял, чтобы вокруг его персоны было больше воздуха и света. Поручик не стал возражать. С дамами он был готов общаться и в конюшне. Учитывая, что дверь спальной комнаты выходила прямо в гостиную, царь взял с поручика слово, что тот, прежде чем выйти из спальни в гостиную, обязательно постучит.
         - Это случится не скоро, - заметил Ржевский с усмешкой подмигнув льнувшей к нему брюнетке. - А если через минуту услышите стук, не пугайтесь - это будет означать, что я всего лишь скинул сапоги.
         Оставшись наедине со своей новой знакомой, Ржевский тут же подхватил ее на руки и понес к кровати. На ходу, сгорая от нетерпения, он целовал ее в шею.
         - Ржевский, неужели вам нужно от женщин только это? - с томной улыбкой промолвила она.
         - Черта с два, голубушка. Шейка - это только для затравки, - и он запустил руку в ее декольте.
         Екатерина заерзала на постели.
         - Может, все-таки разберем постель?
         - К чему эти условности... С вами - хоть на голой земле.
         - Ну конечно, не вам же спину морозить! - рассмеялась Екатерина.
         Но поручик уже не слушал вздор, который она несла. Он развивал наступление.
         - Нет, дайте локоть!
         - Берите.
         - И другой дайте.
         - Пожалуйста. Поручик, вы растаскиваете меня по кусочкам, как пирог.
         - То ли еще будет, Катюша. Гусары не разини.
         В это время за дверью, в гостиной, император Александр чинно сидел с блондинкой на диване и держал ее за руку.
         - Как вы полагаете, Машенька, будет война с Наполеоном? - спрашивал он, перебирая ее тонкие пальчики. - Или пронесет?
         - Будет, Александр Палыч, не будет - какая разница? - отвечала она. - Я, слава богу, французскому языку обучена. Да и Наполеон, говорят, мужчина хоть куда. Вроде невзрачный с виду, зато темпераментный.
         - Опасаюсь я его, - вырвалось у Александра.
         Девушка с удивлением взглянула на него.
         - Александр Палыч, вы же не женщина. Да и сказать, чтобы женщины его боялись, тоже вряд ли. Вот окажись сейчас передо мною Наполеон, я бы не пикнула. Делай, что хочешь!
         - А ежели б царь?
         - Александр?
         - Да.
         - Тоже ничего. Говорят, у него любовниц мильон и незаконнорожденных младенцев целый монастырь.
         - Врут люди, - сказал царь. - Не целый монастырь, а только половина.
         В этот момент поблизости два раза что-то громко стукнуло. Царь вздрогнул, отпрянув от девушки на другой конец дивана.
         - Что вы, Александр Палыч, это поручик сапоги снял.
         - Ах да!
         - Мы будем с вами любовничать или нет? - не выдержала Машенька.
         - Непременно, мой ангел. Сейчас у нас вырастут крылышки.
         Пока Александр I еще только собирался проявить свои лучшие мужские качества, поручик Ржевский уже успел доказать своей даме, что гусары гарцуют на женщинах не хуже, чем на лошадях.
         - Поручик, вы прелесть, - щебетала счастливая Екатерина, теребя ему каштановые кудри.
         Поручик улыбался и жмурился как кот.
         - Притомились, душенька?
         - Немножко. Может, все-таки постель разберем?
         - Жэ ман бран, - сладко потянулся он.
         - Что? Я не совсем поняла.
         - Я говорю, накакать мне на это.
         - Фу, как вы выражаетесь.
         - Пардон. Зачем надо было просить перевести?
         - Но вы же знаете, как мы, женщины, любопытны.
         - Да уж, - почесал за ухом Ржевский, - хоть к ноге привязывай.
         - Кого, нас? Зачем?
         - Да не вас... Любопытство ваше меня больно раззадоривает.
         - Так в чем же дело? - промурлыкала она. - Идите сюда...
         - А я уже здесь...
         Когда самое интересное опять было позади, поручик деловито поинтересовался:
         - Катюша, вы замужем?
         - А что, предложение решили сделать?
         - Нет, честно, замужем?
         - Ну, замужем.
         "Слава богу, - подумал Ржевский, вытирая пот со лба. - Не будет с женитьбой приставать". У него словно камень свалился с плеч. Почувствовав прилив свежих сил, он ткнулся носом ей в ключицу.
         - Катюша, ягодка моя... малинка...
         - Опять?! - изумилась Екатерина. - Дайте хоть отдышаться.
         - Жэ ман бран, - сказал Ржевский, залезая на нее.
         - Поручик, вы чудо-о-о-вище...
         - За это меня и лю-у-у-бят.
         Спустя некоторое пикантное время, Екатерина лежала, раскинувшись на кровати, совершенно без чувств. Ржевский приложил ухо к ее груди.
         - Кажется, стучит.
         - Я не м... я... у... - промычала женщина.
         - Чего?
         - Не трожьте меня, я вся... горю. Подите... сьешьте яблоко... что хотите... оставьте...
         - Не хочу я яблоко, хочу мою ягодку, мою малинку...
         - Говорят вам, хватит, - вяло отбрыкнулась Екатерина.
         - Ладно, Катюша, отдыхай. Хочешь, я тебе пока загадку загадаю?
         - Ну, хочу.
         - В небесах клинок, на земле копыта.
         - Ой, поручик, зачем вы меня смущаете, я стесняюсь...
         - А чего там стесняться. Это гусар на лошади.
         Екатерина растянула губы в мученической улыбке.
         - Люблю, когда женщина улыбается, - сказал Ржевский, погладив ее по ноге. - Меня это вдохновляет.
         - Перестаньте, я устала. Дайте же наконец отдохнуть!
         Она перевернулась на живот, опрометчиво явив взору поручика две аппетитные ляжки. Ржевский алчно подкрутил усы.
         - Можно и так, - пробормотал он. И стал пристраиваться сверху.
         Екатерина с воплем откатилась в сторону, полубезумным взглядом уставившись на него.
         - Поручик, вы животное!
         - Я гусар, - возразил он.
         - Вы понимаете, что я больше не могу. Не могу! Не могу!!
         - Да ты лежи, Катюша, лежи. Отдыхай, душечка. Я же тебя не неволю. Я сам все сделаю.
         Решительно встав с кровати, Екатерина принялась быстро одеваться.
         - Ну куда ты, ну зачем ты... - расстроился Ржевский.
         Она бросила ему в ноги штаны.
         - Побаловались и хватит.
         - Екатерина, не дури. Давай еще поваляемся.
         Он протянул к ней руки, надеясь поймать ее за бедра.
         - Не могу-у-у!!! - завизжала она.
         И схватилась за саблю.
        
         Глава 17
         Она, он и Наполеон
        
         - Я все же полагаю, Машенька, война с Наполеоном будет, - говорил царь, тычась носом в девичье плечо. - Непременно будет.
         - Вы, Александр Палыч, рассуждайте, сколько хотите, только, умоляю, не останавливайтесь.
         - Да, да, примите мои извинения... Этот проклятый корсиканец не успокоится, пока не подожжет Москву.
         - Что-то я никак не подожгусь. Прибавьте, Александр Палыч... порезче! порезче!
         - Да, да... он всех будет резать. Он сам про себя говорит, что ни во что не ставит и миллион человеческих жизней.
         - Ой-ой-ой, умираю...
         - Что такое? Что с вами?
         - Не спрашивайте... - Машенька закатила глаза, вся сделавшись пунцовой. - Шевелитесь же, бога ради. Вы можете ругаться матерно?
         - Не могу, воспитание не позволяет.
         - Попробуйте, миленький, ну пожалуйста, попробуйте. Я это обожаю. Ну же! Ну!
         - Наполеон, сволочь! - воскликнул царь. - Якобинец чертов, гад, ублюдок, собака, сука, кобель, зараза.
         - О-о-о, как хорошо. Мать... мать его помяните...
         - Наполеон, твою мать! - разошелся император, чувствуя, что дело близится к развязке. - Чтоб ты сдох!
         Машенька металась под ним, царапая его плечи, и шептала, словно в бреду:
         - Еще, еще... как сладко...
         - Наполеон, твою праматерь! Отца твоего и братьев! У-у-у...
         Еще мгновение - и все было кончено.
         Царь навалился на нее всем телом, тяжко отдуваясь.
         - Бонапарт, корсиканская вонючка, - еле слышно бормотал он. - Якобинец голоштанный...
         - Александр, слезьте с меня.
         - Выскочка... коротышка недоделанный...
         - Слезьте же, я вас прошу! - взмолилась Маша, толкая его руками в грудь.
         Царь покорно перекатился на спину, тупо уставившись в потолок.
         - Ненавижу... Наполеон, скотина, уродина...
         - Замолчите вы наконец со своим Наполеоном! Меня это уже не возбуждает. Давайте лучше поговорим о любви.
         - Да... да... о любви. Знаете ли, Машенька, я очень любил свою бабушку.
         Девушка приподнялась на локте, вытаращив на императора глаза.
         - Что вы с ней делали??
         - Она меня очень баловала, - говорил царь, думая о своем. - Бабушка обучала меня разным наукам, построила мне дачу под Царским Селом.
         - Вот это да! - позавидовала Маша.
         - Бабушка-а... - печально вздохнул Александр. - Царство ей небесное. Она так много для меня значила. Она подыскала мне жену, голубоглазую принцессу. Во имя ее светлой памяти добрые люди задушили моего батюшку, моего безумного папу Павла.
         От этих откровений у девушки по спине побежали мурашки.
         - Я не могу забыть наш последний ужин с папенькой, - словно в забытьи, продолжал царь. - Я вдруг чихнул, а он улыбнулся и говорит: "Будьте здоровы, сударь!" И этой же ночью он был задушен в своей спальне моим детским шарфом.
         Побледнев, как привидение, Маша натянула на себя одеяло, пряча от него свою обнаженную шею. Царь плакал, не обращая на нее никакого внимания.
         - Бедный папа! Когда-нибудь и меня вот так же - шарфом. Господи, уйти бы в монастырь, в леса, куда угодно...
         Маша стала тихо отползать к краю дивана. Внезапно царь открыл заплаканные глаза.
         - Куда вы, заинька?
         Она свалилась на пол. Он вскочил, чтобы помочь ей, но она завизжала от страха:
         - Нет, не трожьте меня!
         Скользя задом по полу, она пятилась от растерянного Александра, с ужасом глядя на протянутые к ней руки.
         В этот момент из спальни донесся истошный женский визг, и оттуда с диким воплем выскочил голый поручик Ржевский, а за ним, размахивая саблей, выбежала не менее голая Екатерина.
        
         Глава 18
         Екатерина в гневе
        
         - Кастрирую-у-у! - орала Екатерина, гоняясь за Ржевским по всей гостиной.
         - Катюша, что ты, не надо, - уговаривал ее поручик, сложив руки фиговым листком. - Постеснялась бы при людях.
         - Пусть все видят. Убийца!
         - Какой же я убийца, ягодка? Я же никого не убил. Я же ради тебя старался.
         - Подстилку из меня хотел сделать! Я тебе покажу, черт ненасытный.
         От этой живописной картины у сидевшей на полу Машеньки отнялся язык. Вертя головой, она с очумелым видом следила за этой беготней. Царь стоял возле нее, не зная, что предпринять: то ли помочь своей даме подняться, то ли прийти на выручку Ржевскому.
         Между тем Екатерина загнала поручика в угол. Не долго думая, он сорвал со стены картину с натюрмортом и прикрылся ею, как щитом. Екатерина ударила саблей по полотну, и изображенный на ней арбуз разделился на две части.
         Бросив картину, Ржевский принялся бегать вокруг царя с Машенькой.
         - Держите ее! - вопил он. - Отберите у нее саблю!
         - Я тебе покажу "еще поваляемся"! - орала Екатерина. - Ты у меня сейчас поваляешься.
         - Дамы и господа, дамы и господа, - твердил Александр, от всей души сочувствуя положению Ржевского и, с другой стороны, откровенно любуясь обнаженными телесами упитанной брюнетки. - Так нельзя, успокойтесь.
         - Я спокоен, я уже спокоен! - кричал поручик. - Я больше не хочу.
         Машеньку разобрал смех.
         - Чего вы хихикаете? - возмутился Ржевский, оббегая вокруг них в десятый раз. - Не вижу ничего смешного.
         Но девушка смеялась уже во весь голос. За ней начал похохатывать и царь.
         Поняв, что в их стороны помощи никакой не дождешься, Ржевский рванул обратно в спальню. Едва он успел спрятаться за распахнутой дверью, как следом ворвалась Екатерина. Увидев, что поручик словно испарился, она растерянно опустила клинок. Воспользовавшись ее замешательством, он налетел на нее сзади, обезоружил и повалил на постель.
         - Катюша, я больше не буду, - зашептал он, прижав ее всем телом к одеялу. - Опомнись, голубушка.
         - Пусти!
         - А ты драться будешь?
         - Буду!
         - Тогда, пардон, не пущу.
         - Негодяй, - простонала она, но сил сопротивляться у нее уже не было.
         Она перестала вырываться и затихла. Видя ее покорность, Ржевский слегка ослабил хватку.
         Со стороны их положение выглядело теперь более, чем пикантным. Екатерина лежала на постели, лицом вниз, раскинув руки, сверху нее лежал голый поручик. Черт знает что можно было подумать! Но на самом деле они были бесчувственны и равнодушны ко всему, как солдаты, после длительного марша устроившиеся на привал.
         По щеке Екатерины не спеша прокатилась слезинка.
         - Господи, я так рада, - тихо проговорила она. - Вы не можете себе представить, поручик.
         - И чему вы радуетесь? - вяло поинтересовался он.
         - Если бы я сделала с вами то, чем грозила - от меня отвернулись бы все мои подруги. Они бы мне этого не простили.
         - Что подруги! - возмутился Ржевский. - А обо мне вы подумали? Каково бы было мне!
         - Не дергайтесь, лежите спокойно.
         - Да я-то лежу.
         - Вот и лежите.
         - И буду лежать.
         Он поцеловал ее в плечо. Она не шевельнулась.
         - Катюша, ну что ты как неживая?
         - Поручик, вы сумасшедший. Если вы еще раз попытаетесь...
         - Милая, вы должны меня понять. Уже три дня, как я совершенно не общался с женщинами.
         - В каком смысле?
         - В том самом.
         - Значит, мне пришлось отдуваться за троих?
         - Почему за троих? За дюжину!
        
         Глава 19
         Плюньте, ваше величество!
        
         Иван Захарыч Ванюрихин, коллежский секретарь, в прекрасном настроении поднимался по ступенькам до своей квартиры на четвертом этаже. Поездка в Москву по служебным делам оказалась более чем успешной. Он даже смог вернуться домой на сутки раньше срока. "То-то семейство мое обрадуется, - думал Иван Захарыч. - Заждались, верно, папочку".
         Открыв входную дверь ключом, он на цыпочках, чтобы сделать сюрприз, проследовал до гостиной. Еще издали он услышал какой-то шум. "Катенька, цыпленочек мой, - ласково улыбнулся чиновник. - Дочку, наверно, отчитывает. Вечно у них без меня недоразумения".
         Он толкнул дверь и вошел.
         - А вот и я!
         Счастливая мина мгновенно сошла с его лица, сменившись удивленной гримасой. Его дочь, его осьмнадцатилетняя Машенька, стояла посреди комнаты в обнимку с каким-то незнакомым мужчиной. Оба были голые. До последней нитки! И Машенька еще смеялась своим заливистым, почти детским смехом, а голый господин ей подхихикивал.
         Заметив вошедшего, император Александр стыдливо прикрылся от него девушкой и в испуге крикнул:
         - Занято!
         - Как-с? - сказал Иван Захарыч, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног. - Что-с?
         - Кто дал вам право врываться ко мне без стука?
         - Позвольте, сударь, но я здесь живу.
         - Меня это не интересует. Извольте выйти вон!
         Иван Захарыч упавшим голосом обратился к Машеньке:
         - Дочь моя, что тут происходит?
         Под пристальным взглядом отца она слегка покраснела.
         - Ах, папенька, не спрашивайте.
         - Кто этот господин?
         - Мой знакомый.
         - Так-с, - сказал коллежский секретарь и, повторив многозначительно: - Так-с, - с решительным видом двинулся на них.
         Царь, сознавая всю нелепость создавшегося положения, от охватившего его смущения вел себя все более вызывающе.
         - Безобразие! - сказал он. - Я попросил бы вас, сударь...
         - Нет, это я попросил бы вас, сударь, - гневно перебил его Иван Захарыч, приближаясь со страшным выражением на лице.
         - Позвольте даме одеться. Как вам не стыдно.
         - Не стыдно. Это моя дочь, сударь. Да-с! Это моя дочь!
         Маша освободилась от царских объятий и, отбежав к дивану, где была раскидана ее одежда, стала лихорадочно одеваться.
         Александр остался один на один с ее возбужденным отцом.
         - Это моя дочь, - словно в бреду, повторял Иван Захарыч, наступая на него. - Моя! Понимаете, сударь? Моя!!
         Царь попятился.
         - Что вы, что вы...
         - Я ничего. Но это моя дочь!
         - У вас замечательная дочь.
         - Я знаю. Да-с! Она моя дочь.
         Наткнувшись задом на стул, царь сел. Чиновник был невменяем.
         - Это моя дочь, - твердил он, как заезженная шарманка.
         - Папенька! - взмолилась Маша. - Не волнуйтесь. Александр Палыч прекрасный человек. Обходительный, культурный, про Наполеона мне рассказывал...
         В глазах чиновника мелькнула искра надежды.
         - Он на тебе женится?
         Она пожала плечами.
         - Не знаю.
         Он повернулся к съежившемуся на стуле царю.
         - Вы женитесь на ней, сударь?
         - Вообще-то... я замужем... то есть женат.
         - Мать! - вскрикнул Иван Захарыч, схватившись за сердце. - Мать!!
         - Я попросил бы вас при даме...
         - Умолкните, сударь! Где твоя мать, Маша?
         - В спальне, папенька.
         - Чудесно! Мать спит, а ты тем временем... Чудненько! Превосходно! И это моя дочь! Моя дочь!.. Катя, Катенька!
         Готовый сойти с ума от растройства Иван Захарыч ворвался в спальню в тот самый момент, когда Екатерина Матвеевна впопыхах оправляла только что надетое платье. Поручик Ржевский сидел на постели, с озабоченным видом натягивая сапоги.
         - Катенька, наша дочь... - с порога выпалил Иван Захарыч, и слова застряли у него в глотке.
         - Что такое? - сипло произнес он, уставившись на Ржевского. - Катя, что здесь делает этот му... му... мужчина?
         - Не видите, что ли, сапоги надеваю, - буркнул поручик. - Не лезут, черти.
         - По... по... позвольте...
         - Мерси, как-нибудь сам справлюсь.
         - Кто это, Катя?
         Иван Захарыч моляще посмотрел на жену. Она сделала вид, что занята своей прической и не слышит.
         - Имею честь, поручик Ржевский!
         У коллежского секретаря окончательно пропал голос. Он замахал руками, пытаясь выразить свои чувства, но не находил ни слов, ни звуков.
         - Крепись, папаша, - сказал Ржевский, похлопав его по плечу. - Такую едреную красотку, как твоя жена, в чулан не спрячешь и в сундук не запрешь.
         - Перестаньте говорить пошлости, поручик, - возмутилась Екатерина. - Я люблю своего мужа. Кто же знал, что он вернется именно сегодня! Иванушка, - набросилась она на супруга, - ты же обещал приехать завтра. Что стряслось? Почему ты молчишь? Ты заболел?
         - Я здоров.
         - А откуда этот ужасный сип? Покажи-ка горло. - Он покорно разинул рот. - Ну вот, так я и знала! Горлышко совсем красное. Простудился, Ванечка?
         Сбитый с толку Иван Захарыч неуклюже топтался на месте, позволяя жене ощупывать его лоб. Но тут он нечаянно взглянул через дверь в гостиную, где император Александр целовал руку его дочери. И хотя оба они уже были одеты, внутри коллежского секретаря опять все закипело.
         - Катя! - воскликнул он, схватив жену за локоть. - Кто этот тип?
         Она сделала удивленные глаза.
         - Где?
         - Ты что, ослепла? У нас в гостиной мужчина!
         - У нас в гостиной какой-то мужчина?
         - Да, и он имел связь с нашей дочерью.
         - Иван, вы меня пугаете!
         Екатерина Матвеевна, изображая обморок, упала на руки Ржевскому.
         - Господи, за что мне эти несчастия! - схватился за голову Иван Захарыч. - Чем я перед Тобой провинился? Сидел у себя в департаменте, перебирал бумажки и никого не трогал. За что, Господи? За что?!
         - Хватит стенать, - оборвал его поручик. - Ты хоть знаешь, драная калоша, кто переспал с твоей дочерью?
         - Не знаю и знать не хочу! - взвизгнул чиновник и вдруг с криком: "Мерзавец, я задушу тебя!" - бросился через всю гостиную к царю.
         Оставив Екатерину, Ржевский кинулся за ним. Он успел схватить его прежде, чем тот смог вцепиться Александру в горло. Император же стоял, словно остолбенев, и даже не думал защищаться.
         - Вот и меня чуть было не задушили, как папу Павла, - в суеверном ужасе бормотал он. - От судьбы не уйдешь.
         - Пустите меня! - кричал Иван Захарыч, вырываясь из рук Ржевского и стараясь достать царя хотя бы ногой. - Я не позволю... в моем доме!.. это моя дочь!..
         - Ваша, ваша, никто не сомневается, - успокаивал его поручик.
         - Дайте мне его задушить!
         - Дурак! - рявкнул ему в самое ухо поручик. - Это же Александр Первый.
         - Он будет последним! - огрызнулся чиновник, мало соображая, о чем идет речь. - Да-с, последним!
         От этих кощунственных слов царь побелел. В нем взыграла горячая кровь Петра Великого.
         - Да как ты смеешь, холоп! - взорвался он, отвесив Ивану Захарычу звонкую оплеуху.
         - Я не холоп, я коллежский секретарь! А вы, сударь, развратник и хам.
         И он плюнул царю в его голубые очи.
         Утершись рукавом, Александр протянул поручику свой платок:
         - Заткните этому болвану рот! Я устал слушать тут всякий вздор.
         Ржевский немедленно выполнил его распоряжение, после чего Ивану Захарычу осталось только мычать и таращить глаза, - что он и делал.
         Но тут за отца семейства вступились его жена и дочь.
         - Как вы обращаетесь с моим мужем! Папенька!! - в два голоса закричали они. С визгом набросившись на царя с поручиком, они стали колотить их по спине, голове, плечам. - Убирайтесь отсюда! Негодяи, проходимцы!
         - Вот чертовы бабы, - ухмылялся Ржевский, отмахиваясь от наседавших дам. - Пошли, что ли, государь. Здесь нам больше не светит.
         Остановившись у двери, царь погрозил всему семейству кулаком:
         - Вы меня еще запомните! Ух, я вам дам!
         - Прочь! Вон из моего дома! - крикнул Иван Захарыч. - Я буду жаловаться.
         - Рогоносец! - Император, дразнясь, показал ему язык. - Ро-го-но-сец! Ы-ы-ы...
         - Ваше величество, это не остроумно, - заметил Ржевский, увлекая его за дверь.
         - Почему?
         Поручик многозначительно повел бровями, и до царя дошло. Он вспомнил о своей собственной нелегкой супружеской доле. И сразу заметно погрустнел.
         - Эх, из-за своей беспутной Лизки никого уж толком не обзавешь, - с досадой проворчал он, спускаясь по лестнице.
         - Плюньте, ваше величество! По-моему, мы все-таки неплохо порезвились.
         Царь улыбнулся.
         - Хорошо, что муж опоздал. Собственно, я уже собирался уходить. Каков подлец - он так и не признал во мне монарха!
         - Не мудрено, ваше величество. Кто бы мог подумать, что император всея Руси позарится на дочь простого чиновника.
         - Поручик! - строго перебил царь. - Не забывайтесь. И потом, я такой же мужчина, как и все. Кстати, сейчас самое время пообедать. После любовных перепитий ничто так не утешает, как сытый обед и бокал доброго вина.
         - Лучше бутыль, - с усмешкой заметил Ржевский.
         - И не одна, - добавил царь.
         Поручик засмеялся.
         - И не вина, а водки. И не бутыль, а бочка!
         Посмеиваясь, они вышли на Невский.
         - Ну что ж, - сказал царь. - мне пора возвращаться в Зимний. Прощайте, Ржевский, надеюсь, когда моя жена в очередной раз будет рожать, ей не придет в голову звать вас на помощь.
         - Не могу обещать, ваше величество. Женщина - создание непредсказуемое.
         Царь изменился в лице.
         - Вон! - крикнул он, топнув ногой. - Вон с глаз моих!
         Поручик отдал царю честь и быстро пошел в сторону ближайшего ресторана.
        
        
         Поговорим о странностях любви
         (Другого я не смыслю разговора).
         А.С.Пушкин. Гаврилиада
        
         Часть 2
         Провинциальные соблазны
        
         Глава 1
         Курица - не птица
        
         Поручик Ржевский не спеша гарцевал по просыпавшимся улицам. Народу по пути попадалось немного - все больше хмурые с похмелья дворники и сладко зевающие дворняги.
         Прошло два дня, как он вернулся из Санкт-Петербурга в расположение своего эскадрона в уездный город N.
         Сегодня утром он всерьез рассчитывал позавтракать у пани Терезы, благо он проснулся как раз у нее под боком. Но, едва открыв глаза, сия страстная особа вдруг вздумала его на себе женить. Она не знала, видно, что при одной мысли о женитьбе у Ржевского начисто пропадает всякий аппетит. В таких обстоятельствах ему не оставалось ничего другого, как поспешно ретироваться.
         И теперь Ржевский ехал завтракать в трактир.
         У развилки под развесистой березой стояли два мужика. Один, что потоньше, обнимал того, что потолще, за плечи, а тот в свою очередь крепко сжимал в руках ствол дерева. Образовавшаяся скульптурная группа была столь живописна, что поручик не мог не задержать на ней своего взгляда.
         Покачиваясь на ветру, мужики тупо смотрели на проезжающего мимо всадника.
         - Вишь ты, - сказал один другому, - вон какая кобыла! Что ты думаешь, доедет та кобыла, если б случилось, до кабака или раньше копыта отбросит?
         - Доедет, - отвечал второй, громко отрыгнув. - Чё ей будет?
         - А до трактира, я думаю, не доедет?
         - До трактира не доедет.
         - Сдохнет, думаешь?
         - Сдохнет! А то как же. Чего бы ей не сдохнуть.
         Этим бы разговор и кончился, но тут поручик Ржевский не мешкая соскочил на землю и преподал мужикам урок естествознания.
         - Кобель - не сука, конь - не кобыла! - орал поручик, щедро делясь с оробевшими мужиками своими скромными познаниями пополам с тумаками и затрещинами. - Курица - не птица, баба - не человек! А ну, повторяйте за мной, неучи!
         - Сука, ваше благородие, не кобель, - бормотал мужик, что потоньше, защищая локтями уши. А тот, что потолще, громко пыхтел, отмахиваясь от поручика, и все приговаривал:
         - Ой, больно! Ой, за что, барин?
         - За что, за что... - отвечал Ржевский. - За пани Терезу!
         Когда поручик наконец выдохся и вновь оказался на коне, один из мужиков торчал лаптями вверх из придорожной канавы, другой же висел, раскинувшись на ветвях березы, и шепелявил еле слышно:
         - Конь, ваш благородь, не кобель. Сука, стал быть, не лошадь. А баба - она курица и есть.
        
         Глава 2
         Запах женщины
        
         Трактир был, каких на Руси пруд пруди. С закопченным потолком, потемневшей мебелью, скрипучим полом. По залу лениво кружили мухи, неторопливо прохаживалась прислуга, звенела посуда. Меж столов стелился сизый дым от куривших свои трубки первых посетителей.
         Поручик Ржевский расположился за одним из пустовавших столов и заказал себе говяжью печень, водки и соленый огурец.
         Пропустив стакан и захрустев огурцом, поручик стал думать о женщинах.
         "Женщины... - думал Ржевский. - Девушки, барышни, дамы, гризетки, кокотки, кокетки, гетеры, куртизанки, проститутки..."
         От этих мыслей на сердце потеплело. Поручик подкутил усы. Да, не будь на свете женщин, он непременно пустил бы себе пулю в лоб!
         К столу подбежал чумазый мальчонка.
         - Поручик Ржевский? - бойко спросил он, для солидности шмыгнув носом.
         - Он самый. А ты какого полку гусар будешь?
         - Тятькиного.
         Поручик засмеялся.
         - А зовут тебя как?
         - Федором.
         Мальчонка положил на стол сложенный вчетверо листок.
         - Вот вам, барин, от мамзель.
         - От кого?
         Но мальца уже и след простыл.
         - Федька-Купидон, - усмехнулся Ржевский, разворачивая листок.
         Одного взгляда было достаточно, чтобы он понял, что держит в руках амурное послание. Почти каллиграфический женский почерк с завитушками, отчерками, хвостиками. И запах. О, этот запах!
         Прежде, чем прочесть письмо, Ржевский поднес листок к носу и с шумом втянул в себя воздух.
         - А-а-пчхи! - взревел поручик на весь трактир. - Что за духи, три тысячи чертей! Апчхи! А-а-а-пчхи!!
         - Чего изволите? - раздался рядом голос.
         В услужливой позе возле стола застыл половой с белым полотенцем через руку.
         - Скорей на воздух!! - ответил Ржевский.
         Он зажал двумя пальцами ноздри, чтобы подавить очередной чих, но это ему не удалось, и он чихнул куда-то внутрь себя, отчего ему вдруг показалось, что в голове у него взорвалась бомба.
         Поручик вскочил, опрокинув стул, и бросился к дверям.
         - Деньги, ваше благородие! Деньги! - истошно завопил половой, кидаясь вслед за ним.
         - Да на, подавись, - поручик на ходу вытащил из кармана несколько монет и швырнул их себе за спину. - А-пчхи! Вот дуреха! Какие духи! Это черт знает что такое...
        
         Глава 3
         Амурное послание
        
         Оказавшись на улице, Ржевский развернул письмо. Удерживая его на расстоянии вытянутой руки и стараясь лишний раз не дышать, прочел: "Поручику Ржевскому от Тамары".
         - Итак, она звалась Тамара, - проговорил он, прищелкнув языком. Его глаза заскользили по строчкам. - Ого, написано стихами. Должно быть, поэтесса.
        
        "Я вам пишу, чего же боле,
        Что я могу еще сказать?
        За что должна я так страдать?
        У-у, как хочу вас увидать!"
        
         - Недурно, - хмыкнул Ржевский. - Темперамент так и прет.
        
        "Хочу вас к сердцу я прижать
        И долго страстно обнимать.
        И целовать, и миловать.
        И покориться вашей воле"
        
         - Отчаянная девушка! - Поручик мечтательно зажмурился: - Интересно, умеет ли она целоваться по-французски?
         С каждой прочитанной буквой он приходил во все большее возбуждение. И вскоре любовная записка в его руке дрожала, как пойманный за лапки мотылек.
        
        "От мамы с папой я сбегу.
        Вас буду ждать в своем саду.
        И утоплюсь в своем пруду,
        Коль вас в саду я не найду"
        
         - Да приду я, приду, - сказал Ржевский, словно уже видя перед собой свою призрачную поэтессу. - Зачем топиться? Лучше искупаемся вместе. Черт побери, отличная мысль! Для начала я возьмусь обучить ее плаванию. Ха! Неплохой повод, чтобы избавиться от лишнего обмундирования.
         Он снова заглянул в письмо.
         - Постойте-ка, здесь, кажется, постскриптум... "Жду". Ну, это понятно. "Жду с утра до вечера". А почему не с ночи до утра?.. И второй постскриптум: "По прочтении съесть!" Может, сжечь? Нет, в самом деле - "съесть". И восклицательный знак притом. Вот так компот!
         - Съесть! - возмутился поручик. - Я эту бумажку и понюхать толком не могу, а тут - "съесть"! Вот девицы! Воображают себе о гусарах черте что. Да ни за что на свете. Такой закуски нам не надо, будь я хоть пьян стократ.
         Немного поостыв, поручик вдруг заметил, что на послании не указан обратный адрес.
         - Вот так бульон! Как же я ее найду без адреса? Рассеянная, как все поэтессы.
         Он опять перечитал письмо, повертев его и так и этак.
         - Ага, там есть пруд. Отлично, это прекрасный ориентир. Будем искать дом с прудом и садом. И с этой, как ее, Тамарой. Однако, пожалуй, тут без подзорной трубы не обойтись.
        
         Глава 4
         Наука побеждать
        
         В одноэтажном особняке, несмотря на наступивший день, были наглухо задернуты занавески.
         Поручик Ржевский соскочил с коня и, подбежав к окну, постучал.
         Занавески дернулись, и за стеклом показалась женщина с растрепанными волосами, в ночной рубашке.
         - Ротмистр Лейкин здесь? - спросил Ржевский.
         - Никак нет, - нахмурилась она, собираясь захлопнуть окно, но за ее спиной уже возник грузный лысый тип в кальсонах и с пистолетом в руке.
         - Чего надо? А, это вы, поручик. Я думал, французы... - Ротмистр Лейкин с заметным сожалением засунул пистолет в подштаники. - Что вам не спится?
         - Я всегда встаю до полудня, Семен Петрович.
         - Да вы, поручик, сущий жаворонок, - усмехнулся Лейкин и широко зевнул. - А я, представьте, сова... - Он положил руку на плечо стоявшей рядом женщины. - Иди, Клава, приляг, - и снова повернулся к поручику. - Ну, что вам угодно от меня в столь ранний час?
         - Осмелюсь попросить вашу подзорную трубу.
         - А куда вы направляетесь, если не секрет?
         - На пруд, - бесхитростно ответил Ржевский.
         - Девок высматривать? - заржал Лейкин. - Поручик, мы же не в деревне. Шли бы лучше в городские бани. Дам вам молоток и гвоздь. Пробьете себе дырочку - и можете наслаждаться пейзажем.
         - Но, господин ротмистр...
         - Извольте, друг мой, извольте. - Ротмистр исчез за занавесками и через минуту появился вновь. В руке у него была подзорная труба. - Только не потеряйте в кустах, - сказал он, протянув ее Ржевскому.
         - Скорее у меня глаза на лоб вылезут, чем я допущу утратить столь ценный боевой прибор, - заявил поручик, прижав ее к груди.
         - Вот именно. Очень ценный боевой прибор. Теперь ступайте, а мы тут с Клавой продолжим... А что это вы ухмыляетесь, поручик? Думаете, мы с ней в жмурки играем? - Лейкин крикнул вглубь комнаты: - Клава!
         - Чего?
         - Ну-ка, скажи. Пуля - дура...
         - Штык - молодец!
         - Вот видите, Ржевский, мы с Клавдией Васильевной повторяем азы "Науки побеждать" Суворова. И нечего вам ухмыляться.
         - Виноват, господин ротмистр.
         - Кру-гом! Шагом марш!
         - Слушаюсь.
         Поручик Ржевский лихо оседлал коня и поскакал на поиски своей таинственной поэтессы.
        
         Глава 5
         Обознатушки
        
         Выспрашивать у каждого встречного, где в городе есть дом с садом, прудом и Тамарой в придачу Ржевскому было явно не с руки. И он избрал другую тактику. Городок был мал, объехать его за несколько часов никакого труда не составляло. А при наличии подзорной трубы все, что нужно, он мог бы высмотреть и сам.
         Девятый по счету дом, который попался на его пути, как раз был с садом.
         Оставив коня у дерева, Ржевский перелез через ограду и оказался в чужих владениях. Впереди сквозь кусты и редкие деревья проглядывал пруд. И хотя он скорее смахивал на большую лужу, вода в нем была прозрачна и чиста, как девичья слеза.
         Поручик приложился к подзорной трубе и, обозрев окрестности, тотчас заметил стройную женщину, сидевшую на берегу в летней беседке. Незнакомка была обращена к поручику спиной.
         - Она, - решил Ржевский. - Но, право же, какая талия...
         Сложив трубу вдвое, он спрятал ее в карман штанов и резвым шагом направился к беседке. Казалось, женщина не могла не слышать его торопливой поступи, тем более торжествующего звона шпор, но она сидела по-прежнему неподвижно и энергично обмахивалась веером.
         "Глухой прикидывается, - хмыкнул про себя Ржевский, переходя со скорого шага на галоп, - волнуется, понятное дело".
         Он ворвался в беседку и грохнулся на колени.
         - Бонжур, мадемуазель! Вы мне писали?
         Вздрогнув, как от выстрела, незнакомка отняла от лица веер, в испуге уставившись на коленопреклоненного поручика.
         - Графиня?! - воскликнул он, обнаружив перед собой вместо ожидаемой молоденькой девушки нарумяненную и напудренную без всякой меры старушку.
         - Поручик?! - изумилась графиня Шлёпенмухер, приложив к глазам лорнет. - Как вы меня напугали.
         Ржевский никак не мог вспомнить, где он впервые имел тошнотворное счастье лицезреть эти беспокойные, потускневшие от времени глазки, длинный кривой нос и маленький морщинистый рот. Он только помнил, что они виделись где-то на балу или на обеде, и эта сухопарая дама с осиной талией была представлена ему как самая настоящая графиня.
         "Влип, - подумал Ржевский. - Влип, как кур в ощип".
         - Проезжая мимо, я решил засвидетельствовать вам свое почтение, графиня, - произнес он, делая шаг назад.
         Она со странной улыбкой немедленно протянула ему руку.
         Подавив в себе желание укусить графиню за палец, Ржевский ткнулся носом в ее запястье, обозначив поцелуй.
         - Как вы галантны, - прошамкала старушка. - Мой Жорж целовал меня так же страстно. Он был знатный серцеед, - и она вдруг захихикала.
         "Она сумасшедшая", - с опаской подумал Ржевский.
         - Позвольте откланяться. Дела, видите ли, то да се, эскадрон, лошади...
         - Постойте. - Графиня Шлёпенмухер встала и, ткнув поручика сложенным веером в живот, с томным придыханием, больше похожим на астматическую одышку, промолвила: - Вы, кажется, задали мне вопрос?
         - Какой вопрос! - вскричал поручик, прижавшись спиной к деревянному столбу, подпиравшему крышу беседки. - Помилуйте, графиня, я толькоана минутку заскочил, чтобы справиться о вашем самочувствии.
         - Было, было, не отпирайтесь, - она игриво помахала веером у него перед носом. - Ах вы лукавый обольститель. Вы спросили, писала ли я вам? Да, я вам писала. На той неделе. Вы ведь получили мое письмо?
         Поручик напряг память и тут же вспомнил о какой-то бредовой записке, полученной им ровно неделю назад. Этой бумажкой он с похмелья пришлепнул муху и отправил ее в клозет.
         - Я заждалась, сижу тут который день и все жду и жду, - продолжала бубнить графиня. - Но истину сказал Господь: "Блажен, кто не соблазнится о Мне". И я знала, что рано или поздно вы придете. И вы пришли... Кстати, что касается моего здоровья. Я не жалуюсь.
         - Очень рад, графиня. Не далее, как вчера, я слышал, что вы при смерти.
         - Враки, - рассердилась старушка. - Не дождутся. Но что мы все с вами обо мне да обо мне. Поговорим лучше о более приятных вещах. Что это у вас там торчит, поручик? - Она показала веером на его оттопыренный карман.
         - Подзорная труба.
         - Охо-хо-хо! А-ха-ха, - развеселилась старушка. - Charmant! Charmant! Подзорная труба! А покажите мне вашу подзорную трубу.
         Ржевский показал. Это была самая обыкновенная подзорная труба ротмистра Лейкина.
         Графиня разочарованно поджала губы. Ее рыбьи глазки, еще мгновение назад готовые вылезть из орбит, спрятались в расщелине припухших век.
         - Уберите, эту гадость, поручик, - капризным тоном произнесла она. - В военных вопросах я ничего не смыслю.
         У Ржевского лопнуло терпение.
         - Был рад застать вас в добром здравии, графиня. Позвольте мне удалиться.
         - Не позволю, - упрямо заявила старушка, невозмутимо обмахиваясь веером. - Вы только пришли, а уже уходите.
        - И тем не менее дела. Как это по-французски? Мэ жэ а фэр!
        - Подождут ваши дела.
         - Мой конь не кормлен! - возопил поручик.
         - А покажите мне вашего коня, - оживилась старушка. - Я страсть как любопытна. Чем вы его кормите? Сеном? По-моему, это так вульгарно. Я слышала, гусары угощают своих лошадей шампанским?
         - Нет, графиня, шампанское мы приберегаем для дам.
         - Что же вы не принесли с собой бутылочку?
         Старушка попыталась ухватить поручика за ментик.
         Ловко увернувшись, Ржевский заторопился к выходу из беседки.
         - Простите, графиня, но я пошел.
         - Нет, просто так я вас не отпущу! - заявила она. - Вы даже не хотите попить со мной чаю.
         - О-о-о!.. - простонал поручик, рванувшись на волю.
         За его спиной что-то грохнулось, но он и не подумал оглянуться.
        
         Глава 6
         Русалка
        
         Поручик Ржевский приставил к глазу подзорную трубу и навел резкость. На этот раз ошибки быть не могло. Девушка была у него как на ладони.
         Стройная, словно фузея, она брела вдоль пруда, рассеянно глядя себе под ноги. У нее были крутые, как лошадиный круп, бедра и волосы - длинные и черные, как конская грива.
         Прячась за кустом ежевики, поручик продолжал вести наблюдение.
         Девушка села на траву у воды и, обхватив руками колени, склонила голову. Все признаки любовного томления были налицо.
        "Переживает, что я задерживаюсь, - самодовольно рассудил Ржевский, поедая ежевику. - Ничего, сейчас я ее обрадую. Черт побери, я буду не я, если она у меня не завизжит от радости!"
         Пора бы было уже представиться барышне, но поручик не двигался с места, в надежде, что девушка решит искупаться нагишом. Ну что ей стоило сделать ему этот маленький подарок!
         И в самом деле, девушка вдруг встала и, подойдя к самому краю обрыва, уставилась долгим взглядом на водную гладь. Однако раздеваться не спешила.
         И вдруг неловко покачнулась, взмахнув руками.
         "Топиться собралась, - встревожился Ржевский.
         Выскочив из-за своего укрытия, он бросился к ней.
         - Эй, Тамара, куда же вы? Я здесь!
         Девушка, вздрогнув всем телом, обернулась.
         Увидев незнакомого мужчину, который бежал к ней с перекошенным лицом и раскрытыми для объятий руками, она в испуге сделала шаг назад и упала в воду.
         - Все-таки бухнулась, - крякнул с досады Ржевский.
         Подскочив к краю обрыва, он протянул девушке руку.
         - Хватайтесь!
         Ударив ладонью по воде, она послала ему в лицо веер брызг.
         - Кто вы такой? Что вам от меня надо?
         - Я собираюсь вас спасти, сударыня, - ответил Ржевский, злясь от того, что эта вздорная девица намочила ему усы. - Давайте же руку!
         - Не дам!
         - Вы утонете.
         - Как бы не так! Здесь мелко.
         И действительно, вода была ей по грудь.
         - Но вы промокнете, - сказал Ржевский.
         - Уже промокла. Вы довольны?
         Поручик насупился.
         - Сударыня, я не заслужил вашего язвительного тона. Пусть я немного опоздал, но, знаете ли, эскадрон, лошади...
         - Не понимаю, о чем вы говорите, - капризно надув губки, заявила девушка. По всему было видно, что вылезать из воды она не собиралась.
         Ржевский, чтобы было удобнее вести беседу, опустился на колени.
         - Вы такая молоденькая, - с умилением произнес он. - Право, не следует по всяким пустякам бросаться в воду.
         - Это я из-за вас.
         - Виноват, задержался. Но я не знал вашего адреса. Видите ли, Тамара...
         - Тамара?! Какая еще Тамара? Меня зовут Сонечка!
         В голове Ржевского за одну секунду пронесся смерч. Он понял все и сразу. Девушка была не та. И пруд был не тот. И дом. И сад.
         Однако девушка была слишком прелестна, чтобы от нее отказаться.
         - Сударыня, вы меня не расслышали. Я говорю: "Видите - комарик!" - Поручик махнул рукой возле ее лица и показал ей крепко сжатый кулак: - Поймал! Сей наглец посмел сесть вам на щечку. Впрочем, я его понимаю. Ведь вы такая...
         - Какая? - с вызовом усмехнулась Сонечка.
         - Вы ангел, мечта богов и эта... - Ржевский запнулся.
         - Эта?
         - Да не "эта", а которая с хвостом. Русалка! Дайте ручку, я помогу вам выбраться на берег.
         Сонечка заколебалась.
         Заметив ее смятение, Ржевский решил зайти с другого фланга.
         - Я смотрю, сударыня, вы такая смелая, - сказал он. - А у вас в пруду, небось, водяные водятся.
         - Ой, зачем же вы меня пугаете?
         Боязливо оглядываясь, она протянула ему руку.
         Поручик воспылал. Подхватив на лету ее мокрую ладонь, он по дворянской привычке потянулся губами к этим тонким пальчикам. Но вдруг потерял равновесие и плюхнулся в воду.
         Сонечка едва успела закрыть лицо от полетевших в нее брызг.
         - Какой, однако, попрыгунчик, - рассмеялась она.
         Не обращая внимания на барахтающегося рядом поручика, она двинулась вдоль берега, нащупывая ногами мель.
         Перед тем, как выбраться на сушу, она оглянулась на него через плечо. Он стоял по плечи в воде и смотрел на нее влюбленными глазами.
         - Отвернитесь, я сейчас выйду, - строго сказала Сонечка.
         Ржевский добродушно улыбался и, заложив в ухо мизинец, тряс им изо всех сил.
         - Простите, сударыня, ничего не слышу. Как артиллерист после выстрела.
         - Скажите лучше, как тетерев на току, - хмыкнула она.
         - Что? Как?
         - Да закройте же глаза! Я стесняюсь.
         Мизинец наконец сделал свое дело, и к поручику Ржевскому вернулся слух.
         - Так о чем мы тут беседуем? - игриво улыбнулся он, подгребая к девушке.
         - Стойте! Я хочу выйти на берег.
         - В добрый час.
         - Отвернитесь, а не то...
         - Что?
         - А не то... - повторила она и вдруг покраснела до корней волос.
         - А не то - что?
         - Вы всё увидите.
         - Что я увижу? - недоумевал Ржевский.
         - Всё! - с вызовом ответила девушка.
         - Да что же наконец?!
         - О! - взмолилась небесам Сонечка. - Неужели это так трудно понять?! У меня платье мокрое. Насквозь!
         - Пардон, вы намекаете, что вы без панталон? - взволнованно зашевелил усами поручик. - И что же? Я не против. Да-с. Почту за честь увидеть ваш задок-с.
         - Какой вы.. да вы... знаете, кто вы? Вы противный, противный... гусак, вот вы кто! Отвернитесь немедленно или я позову маменьку.
         Угроза была - страшнее не бывает. Чего Ржевский более всего опасался в молоденьких барышнях, так это их непредсказуемых маменек.
         Он насупил брови и отвернулся от девушки.
         Сонечка поняла, что не на шутку его расстроила. Но ей так надоело торчать в пруду, что она и не подумала взять свои слова обратно. И только выбравшись на берег и спрятавшись за кустом, она милостиво обронила:
         - Можете повернуться, сударь.
         - Благодарю покорно, - разводя воду руками, Ржевский направился к берегу.
         - А что, если не секрет, вы делали у нас саду?
         - Заблудился. Я всего лишь месяц, как в вашем городе.
         - Вы - гусар?
         - Еще бы! - Он самодовольно усмехнулся. - Что же вы прячетесь от меня, как Ева от Адама? Мы ведь с вами запретного плода еще не откушали.
         - На что это вы намекаете?
         - Нам не мешало бы просушиться. Снять одежду, развесить ее по деревьям...
         - Я как-нибудь без вас. Не маленькая, сама разденусь.
         - Сонечка! - простонал Ржевский, выбираясь на берег. - Позвольте вам помочь. Разве вы не знаете, что только гусар может так раздеть женщину, чтобы она запомнила это на всю жизнь.
         - Какие пошлости вы говорите, - фыркнула девушка. - И не приближайтесь ко мне. Ой, молчите! - Она прислушалась. - Кажется, сюда идет моя маменька. Прячьтесь скорее.
         - Можно к вам за кустик?
         - Нет, только не сюда. Ступайте обратно в пруд.
         - Но позвольте...
         Ржевский не договорил. Язык его онемел, ибо в эту секунду Сонечка выбежала из-за куста в своем мокром платье, которое не скрывало, да и не могло ничего скрыть. Она налетела на поручика, подталкивая его к пруду.
         - Откройте рот! - приказала она.
         - А-а...
         Поручик был послушен, как дрессированный пудель. Она сунула ему в рот длинный сухой стебелек.
         - Закрывайте. И вовсе не обязательно обнимать меня за талию.
         - Мм... - промычал поручик. Он хотел спросить, что это на нее вдруг нашло.
         Но Сонечка знала, что делала.
         - Лезьте в воду, горе вы мое. Сядете на дно. Дышать будете через трубочку.
         - Мм... - попробовал возразить Ржевский.
         - Не утонете, - решительно заявила она. - Помните, в романе у Фенимора Купера один индеец, его звали Чингисхан, так прятался в озере от ирокезов.
         - Ишвините, пшаво, шоман сей не шитал.
         - Но вы же не хотите, чтоб моя маменька нас застала?
         - Не хошу.
         - Ну и ступайте в пруд!
         - Соня! Сонечка! - раздавалось уже совсем близко со стороны сада.
         Чавкая сапогами, Ржевский бросился к пруду и с головой нырнул в воду.
         Девушка опять спряталась за кустом.
         - Я тут, маменька! - крикнула она.
        
         Глава 7
         Водяной
        
         На берегу появилась Антонида Степановна - упитанная дама средних лет в простом белом платье и большом чепце, повязанном розовой лентой.
         - Доченька моя, где ты?
         - Я здесь, маменька.
         - Да где же? - Антонида Степановна в растерянности озиралась по сторонам.
         - За кустом, маменька.
         - Господи! Что случилось?
         - Ах, не приближайтесь.
         - Да что ты там делаешь, скажи на милость?
         - Живот прихватило.
         - Ох, Боже мой! Неужто с блинчиков?
         - Не знаю, м-маменька...
         Сонечке становилось прохладно сидеть в тени. Но и выйти к матери в своем мокром виде она никак не могла решиться.
         - Тебя, никак, лихорадит, доченька? Температура подскочила?
         - Нет, нет. Просто устала.
         - Устала? А давно ты там сидишь?
         - С тех пор, как вы меня окликать стали.
         - Бедный ребенок, - расстроилась Антонида Степановна. - Я помню, два года назад баба Мотя на масленницу блинами объелась. У нее в животе все так скрючило - не знала, что делать. Побежала в церковь грехи замаливать. А там уж ей совсем невмоготу стало. Она совсем очумела и на колокольню полезла. Почти до самого верха добралась, да не удержалась. И прямо на голову отцу Никодиму свалилась. Он, сивый мерин, внизу стоял - подглядывал. Бабка насмерть расшиблась и попа покалечила. Он после этого случая умом тронулся, обрился наголо и в отшельники подался. Говорят, до сей поры где-то неподалеку в наших лесах бродит. Помнишь эту историю, дочка?
         - Ступайте, маменька, - взмолилась Сонечка, не в силах больше сносить порывы ветра, который все крепче сжимал ее в своих холодных объятиях. - Я вас догоню.
         - Так ты слушай. Знаешь, что мне нынче приснилось? Я как с тобой про живот заговорила, сразу вспомнила. Баба Мотя, покойница! Вижу, сидит она на печи и блины жрет. Я ей говорю: "Моть, ты уж померла давно, а всё блины наворачиваешь. Угомонись!" А она мне: "А ты попробуй, Тося, какие они вку-у-сные". И руки ко мне тянет. А вместо пальцев у ней - блины свернутые. И масло из них течет. Жуть!
         И только она эти слова произнесла, как из пруда с шумом и брызгами высплеснулось облепленное тиной и водорослями чудовище.
         - Водяной! - завизжала от страха Антонида Степановна.
         - Уф, уф, - отдуваясь и отплевываясь, стонало чудовище, выбираясь на берег.
         Приблизившись к Антониде Степановне, "водяной" сплюнул и состроил мину.
         - Ну чего вы орете? Я же не утопленник. Можете меня пощупать.
         Но она не унималась. Сонечка стала ее уговаривать:
         - Маменька, не бойтесь, не кричите.
         Антонида Степановна, выпучив на Ржевского глаза, продолжала орать:
         - Чур меня! Чур! Пропади, сгинь!
         - Да пощупайте же меня, мадам.
         "Водяной" протянул к ней руку, отчего она завопила с еще большим воодушевлением.
         - Ну, ладно, не хотите меня щупать, давайте я вас пощупаю, - и он ущипнул Антониду Степановну за ляжку.
         От прикосновения этих холодных пальцев она несколько пришла в себя.
         - Кто вы, сударь?
         - Имею честь, поручик Ржевский!
         - Рже... - слабо взмахнув руками, Антонида Степановна свалилась в обморок.
         Поручик подхватил Сонечку на руки.
         - Так, значит, вы - Ржевский? - спросила она.
         - Собственной персоной.
         - Что вы собираетесь со мной делать?
         - Пока ничего. Но если вы не против...
         Со стороны дома донесся собачий лай.
         - Вы держите собак?
         - Да, и они очень злые.
         - А что это за чудо с ружьем там вдали бежит?
         - Это мой папенька.
         - Черт возьми! Пожалуй, мне пора. Надеюсь, мы еще вернемся к нашему разговору.
         Запечатлев на устах девушки крепкий поцелуй, поручик поставил ее на землю и скрылся в саду.
        
         Глава 8
         Денщик на ночь
        
         День был в самом разгаре. Стояла невыносимая жара. Ржевский лениво покачивался в седле, думая о Сонечке.
         "Сонечка, - думал Ржевский. - Волосы, глаза, губы, шея. Плечи, грудь, талия, бедра..."
         Мундир на поручике давно высох, но грязь запеклась в виде замысловатых разводов. Сознавая свой весьма неприглядный для гусара вид, Ржевский ехал домой кружными путями, направляя коня под тень деревьев, прижимаясь к заборам. До дома Авдотьи Ильиничны, где он снимал комнату, оставалось рукой подать, когда за поворотом поручик вдруг наткнулся на ротмистра Лейкина. Тот ехал в сопровождении неизвестного молодого гусара.
         - А, поручик, - обрадовался Лейкин, завидев Ржевского. -Чего это вы руку к голове прикладываете? Пальцем у виска покрутить захотелось?
         - Честь отдаю, господин ротмистр, - буркнул Ржевский, слегка обидевшись.
         - Ах честь, - язвительно протянул ротмистр, обдавая его густыми парами, которые могли выбить из седла кого угодно. Но только не гусара. - Где же ваш головной убор, поручик? Кивер ваш где? В ломбард заложили? пропили?
         Ржевский пощупал макушку. И цыкнул зубом. Кивера не было! Должно быть, он оставил его под кустом ежевики, когда высматривал в подзорную трубу Сонечку.
         - И вообще, поручик - продолжал глумиться пьяный Лейкин, - вы выглядете так, как-будто вас долго били под Полтавой.
         Рассвирепев, Ржевский втянул полной грудью изрыгаемый ротмистром воздух, и, подобрев от ударившего в голову хмеля, философски заметил:
         - Вы тоже, господин ротмистр, небось, не бургундским баловались.
         Ротмистр Лейкин от этого замечания сразу как-то сник и погрустнел.
         - Сивуха, какое там, к лешему, бургундское, - поведал он, рассеянно почесывая пятерней в гриве у лошади. - Здесь не Париж и даже, скажу вам откровенно, не Санкт-Петербург. Одна надежда - на французов. Как полезут на нас через Неман, будет нам повод в Париж прогуляться. Там уж мы с вами свое возьмем. Если не убьют, конечно.
         - "Кто остался жив, тому честь и слава!" - неожиданно процетировал спутник Лейкина, державшийся до этого поодаль.
         Поручик пригляделся, и на его лице от уха до уха расплылась сладчайшая улыбка:
         - Мое почтение, Клавдия Васильевна.
         - Вы что такое себе позволяете, поручик! - вскипел Лейкин, подскочив в седле. - Это мой новый денщик. Мы с ним прогуливаемся, а тут вы, понимаете ли, выезжаете из-за угла с вашей похабной фасьяль, если не сказать - с мордой. И строете черт-те какие предположения. Что за глупые намеки!
         Поручик молча улыбался. Слова ротмистра его ничуть не трогали. "Где бы мне раздобыть такого денщика на сегодняшнюю ночь?" - думал он, хитро поглядывая на гусара, у которого доломан едва не трещал по швам, откровенно топорщась на груди.
         - Вы думаете, я совсем спятил, чтобы обрядить бабу в военный мундир?! - продолжал орать ротмистр. - За кого вы меня принимаете?
         - За ротмистра Семена Петровича Лейкина.
         - Да, это я. Не буду спорить, Лейкин Семен Петрович - это я. Но зарубите себе на носу, поручик, фамилия Лейкин и садовая лейка - не имеют ничего общего! Лейкин - от слова "лить". Лить пушки, ядра, пули...
         - Воду, - подсказал Ржевский.
         - Да, воду, сталь, чугун. Проливать кровь. Разливать водку.
         - Ты пьян, Петрович, - ласково проговорила Клавдия Васильевна. - Поехали, а? "Где тревога, туда и дорога, где ура - туда и пора".
         - Молчи, дура! "Надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели".
         - "Неприятелю время давать не должно", - возразила она.
         - А кто здесь неприятель? - удивился Лейкин. - Поручик Ржевский, чтоб ты знала, мой первый друг во всем эскадроне. Ведь так, поручик?
         - Гусар гусару - брат, - тепло проговорил Ржевский.
         - Гусар гусару глаз не выколет, - подхватил ротмистр.
         - Если только по пьяному делу или на дуэли.
         - "Искренность отношений, правда в общении - вот дружба", - заулыбалась Клавдия Васильевна.
         - Молчи дура! - оборвал Лейкин. - Научил тебя на свою голову суворовским маразмам. Будешь теперь цитировать до посинения.
         - Сами вы дурак, - обиделась женщина. - И нос у вас синий.
         Ударив лошадь по бокам, она поскакала прочь.
         - Мда-а, поручик, - пробормотал Лейкин, удрученно глядя ей вслед. - Наверное, я и в самом деле спятил, но посмотрите, как она соблазнительно выглядит в гусарском мундире.
         - Хороша, - кивнул Ржевский. - А без него и подавно.
         - Что-о-о? А вы откуда знаете?
         - Предполагаю.
         У Лейкина отлегло от сердца. Он ухмыльнулся.
         - А я вот располагаю. Хоть и не Господь Бог. Эх, догоню, прощенье вымолю... - он развернул коня. - А что касается вашего кивера, поручик, завтра же вы должны предъявить его вахмистру Глотову. Ищите где хотите, а чтоб был.
         - Ну вот, дружба дружбой, а портянки врозь, - проворчал Ржевский.
         - И подзорную трубу мою отдайте. У вас еще от голых девок в глазах не двоится?
         - Никак нет.
         - Завидую я вашему бинокулярному зрению, поручик. Я вот смотрю вслед Клавдии Васильевне - и уже не могу разобрать, где она, а где лошадь.
         - Лошадь снизу, а она сверху. Если б было наоборот, господин ротмистр, они бы так далеко не ускакали.
         - Ржевский, вы меня утомили.
         Забрав у поручика подзорную трубу, ротмистр Лейкин пустился галопом догонять свою пассию.
        
         Глава 9
         Аполлон
        
         Поручик Ржевский лежал раздетый на кровати и размышлял.
         Поэтессу Тамару он так и не нашел. Зато потерял свой кивер. Спрашивается, кого теперь искать в первую очередь? Тамара грозила утопиться. А если кивер не отыщется, вахмистр Глотов, этот зануда, его до смерти замучает. Будет ходить по пятам и клянчить: где? да где? И что еще более неприятно - все равно потом из жалования кругленькую сумму вычтут.
         "Не найду кивер - застрелюсь, - думал Ржевский. - Нет, лучше Глотова застрелю. Кому-то ведь надо его застрелить. Всем тогда будет счастье. Все будут рады. Особенно майор Гусев. Глотова - в гроб, меня - в кандалы и в Сибирь. Красота... Нет-с, господа хорошие, кукиш вам с маслом!"
         Ржевский почти не сомневался, что его кивер лежит сейчас под кустом ежевики у Сонечки в саду. Надо бы вернуться и проверить. А Сонечкина мать? Вдруг он на нее наткнется, и она признает в нем недавнего утопленника? Ржевский терпеть не мог скандалов, если они исходили от женщин. Особенно, от чопорных дур.
         "В мундире мне там появляться опасно, - решил поручик. - Значит, нужно замаскироваться".
         Он встал с кровати и, опоясав чресла полотенцем, вышел за дверь.
         Во дворе хозяйка, Авдотья Ильинична, развешивала по натянутой меж двух столбов веревке его только что выстиранные доломан и штаны. При этом она вставала на мыски, вытягивая вверх свое тщедушные мощи, пыхтела, кряхтела, теряла равновесие и хваталась за веревку, чтобы не упасть.
         - Веревку бы пониже натянули, Ильинишна, - сказал Ржевский, подходя к ней.
         Старуха повернулась к нему. Лицом она была вылитая Баба-Яга. Оно, ее лицо, выглядело так, словно жизнь с малых лет сжимала ей голову щипцами для колки орехов, но так и не расколола до конца.
         - Батюшка вы мой! - заголосила Авдотья Ильинична. - Что ж вы ходите-то раздетый? Смущаете меня, горемычную. Пожалейте, голубчик. Сердце у меня не каменное.
         - Ладно, ладно, Ильинишна, не причитай. Шмотки мои еще не высохли?
         - Да когда же, милок, только вывесила.
         - Нет ли у вас на меня какой-нибудь штатской одежды?
         - В чулане, милок. Что от деда моего хромоногого осталось - все ваше. Как удрал он от меня в соседнюю деревню к Прасковье-потаскухе, я уж пятый год все его пожитки храню. Вдруг, думаю, назад приковыляет, ирод окаянный. Но ежели вам нужно, носите на здоровье. - Старуха стала шарить по себе дрожащими руками. - Ключ только найду. Обождите, голубчик. Куда ж я его засунула...
         - Может, вам помочь?
         Авдотья Ильинична завертела бедрами, обалдев от такого предложения. Длинный нос ее задергался, нижняя губа отвисла.
         - Помогите, касатик. Совсем в карманах своих запуталась.
         Поручик вдруг понял, что шарить по карманам старухи ему что-то не очень хочется.
         - Ничего, я не спешу, - сказал он, отводя руки за спину.
         Старуха испустила вздох разочарования. Тут же сняв с шеи связку ключей, она отцепила один и протянула его поручику.
         - Вот вам от чулана.
         - Благодарю.
         Старуха подставила щечку.
         Ржевский похлопал ее по спине и пошел обратно в дом. На крыльце, забывшись, сдернул с бедер полотенце, забросив его себе через плечо.
         От этой картины Авдотья Ильинична едва не хлопнулась в обморок и повисла на веревке. Лощеные ягодицы поручика один в один напомнили ей блаженной памяти зад ее сбежавшего супруга.
        
         Глава 10
         Русский человек на рандеву
        
         В чулане Ржевский разжился пыльными штанами темного цвета, холщевой рубахой с поясом, дырявым халатом, шарфом, в нескольких местах изъеденным молью, соломенной шляпой и драными лаптями. Напялив все это на себя, он прихватил стоявший в углу костыль и спустился вниз. В таком виде он мог бы спокойно провести остаток дня (если не всю жизнь) на паперти и неплохо заработать. Но поручик не собирался просить милостыню. Его цель была куда более благородной: он хотел вернуть себе кивер, забытый в саду у Сонечки.
         До нужного дома Ржевский добрался без особых приключений. Попадавшиеся навстречу прохожие сторонились сгорбленного старика в надвинутой по самые брови шляпе, хрипло кашляющего в намотанный до самого носа шарф и делающего страшные глаза всякий раз, когда кому-либо вдруг приходило в голову встретиться с ним взглядом.
         У ограды Ржевский огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, перемахнул в сад. Снова осмотрелся и прислушался. Не заметив ничего подозрительного, осторожно двинулся вперед, к пруду.
         Ему не сразу удалось отыскать куст, из-за которого он не так давно выслеживал Сонечку.
         - Насажали ежевики, - ворчал он, обследуя один куст за другим. - Чтоб вас пропоносило!
         Наконец, кивер нашелся. Ржевский любовно провел ладонью по торчавшему стрелой перу, с трудом подавив желание выкинуть к чертям собачьим соломенную шляпу, что была у него на голове, и надеть вместо нее гусарскую фуражку.
         - При кивере и в лаптях, - усмехнулся он. - Хорош бы был вояка!
         Неожиданно неподалеку раздались голоса. Поручик притаился и вскоре увидел Сонечку в компании некоего молодого человека в очках. Они направлялись через сад к пруду. Молодой человек был весь багровый, как будто лицо его обмакнули в ведро с красной краской. Заикаясь и заламывая руки, он горячо твердил:
         - Софья Андреевна, подождите. Не исчезайте, умоляю. Выслушайте.
         - Я слушаю, слушаю, - строго отвечала девушка, не поворачивая головы.
         - К чему ваши сомнения, Софья Андреевна, ведь вы же знаете, как я вас... я вас...
         - Что - вы меня? - передразнила Сонечка, внезапно резко остановившись, отчего молодой человек нечаянно налетел на нее и, чтобы устоять на ногах, был вынужден упереться руками ей в грудь.
         Сонечка немедленно отвесила ему звонкую пощечину, впрочем, весьма иллюзорную. Но молодой человек все равно жутко побледнел, схватившись за щеку с таким видом, как будто ему только что вырвали зуб.
         - Софья Андреевна, - чуть не плача пролепетал он. - Я не хотел. Ваша грудь... я нечаянно. Видит бог! Простите, я не хотел.
         - Ах, Петр Григорьевич, Петр Григорьевич, какой вы, однако... Я вас, быть может, за то и ударила, что ничего-то вы не хотите.
         - То есть? Как это?
         Сонечка с сожалением взглянула на него, глубоко вздохнув.
         - Вы, кажется, собирались объясниться со мной? Что же вы? забыли? передумали? Или мы будем опять учить спряжения каких-то там ваших дурацких глаголов? Вы в самом деле передумали со мной объясняться?
         - Да... то есть... нет. Нет! - Молодой человек засуетился, стал извиваться угрем, теребить руками сюртук. - Я, Софья Андреевна, давно... вы же сами знаете... Я, как вас увидел, так сразу... В грудной клетке, знаете ли, что-то такое екнуло... сам даже не пойму... Вы, как на меня взглянете, так я... уже всё одним словом...
         "Вот он русский человек на рандеву! - досадовал Ржевский, наблюдая за мучениями Сонечкиного ухажера. - Если уж вцепился барышне в фигуру, так не бросай дело посреди дороги, не робей, тяни на себя, не давай опомнится - чтоб у твоей дамы дыханье сперло, в глазах зарябило, а в голове одна страсть да любовь осталась. Эх, Петя, меня бы на твое место! Жаль, я не при параде."
         - Софья Андреевна, вы бы знали, какие у вас глаза, Софья Андреевна, - бормотал Петр Григорьевич, глядя себе под ноги. - Они у вас, как... как...
         - Ну? - с придыханием произнесла Сонечка, подходя к нему вплотную. - Продолжайте, что же вы замолчали.
         - Глаза у вас, такие красивые и большие-большие, как... как...
         - Как у лошади! - не выдержав, подсказал из-за кустов поручик, а разволновавшийся молодой человек, уже почти ничего не соображая, радостно подхватил: - Как у лошади, Софья Андреевна.
         - Спасибо...
         Она не слышала ничего. Ее туманный вгзляд был прикован к его трясущимся губам. Она вдруг порывисто обхватило его руками за шею.
         - Скажите откровенно, Петр Григорьевич, вы могли бы ради меня прыгнуть в пруд?
         - Конечно!
         - Прямо в одежде?
         - Хоть сейчас! - Он рванулся из ее объятий, но она не пустила.
         - Вы любите меня, Петр Григорьевич?
         - Я? Нет... то есть... да. Да! Как вы догадались? Я ведь ни словом...
         Он продолжал что-то лепетать, вперив свой взгляд куда-то за облака. Но Сонечка опять его не слушала, занятая своими собственными фантазиями.
         - Поцелуй меня, Петя, - по-семейному просто попросила она, закрыв глаза и запрокинув голову.
         Молодой человек вздрогнул, судорожно сглотнул застрявшую в горле слюну и воровато огляделся по сторонам. Медленно сгибая колени, он потянулся сложенными в трубочку губами к лицу девушки. Судя по всему, он метил ей куда-то под нос.
         - Ну? - шепнула она, не открывая глаз.
         - Угу-м, - ответил он и, крепко зажмурившись, чмокнул ее в подбородок.
         При виде этой целомудренной картины у поручика Ржевского сдали нервы. Забыв о том, что он одет, как последний оборванец, Ржевский выскочил из-за кустов. В два прыжка оказавшись возле влюбленной пары, он отпихнул горе-любовника в сторону.
         - Не умеешь - не берись! - Он сунул в руки оторопевшему Петру Григорьевичу свой кивер. - На вот лучше подержи, - и, обняв Сонечку, страстно впился губами в ее влажные уста.
         От неожиданности Сонечка даже не подумала сопротивляться. Она замерла в руках поручика, как тряпичная кукла. Еще мгновение - и они оказались на траве.
         Тут уж Петра Григорьевича прорвало.
         - Как это понимать, сударь?! - возопил он. - Кто вас научил такому обращению с женским полом?
         - Тяжелое детство. Когда я был мальчиком, у меня было слишком много девочек.
         - Это возмутительно! - схватив поручика за ногу, Петр Григорьевич попытался оттащить его от девушки. - Немедленно слезьте с Софьи Андреевны! Я прошу, я требую...
         - Петр Григорьевич, уйдите, - проворковала Сонечка, разомлев в объятиях поручика. - Как вам не совестно подглядывать.
         - Опомнитесь, Софья Андреевна! Опомнитесь, заклинаю вас, пока не поздно. Взгляните, кого вы пригрели у себя на груди. Это же мужик! В лаптях, немытый, нечесанный. Он ничего не смыслит ни в грамматике, ни в поэзии. Зачем он вам?
         - Я тебе потом объясню, блаженный, - огрызнулся Ржевский, развязывая шнурок, стягивавший ворот на платье девушки.
         - К чему весь этот странный маскарад? - шепнула Сонечка.
         - Милая, ради одного вашего взгляда я мог бы вырядиться хоть папой римским. У вас такие прелестные глаза.
         - Да они у нее, как у лошади! - взвизгнул Петр Григорьевич, от ярости подпрыгнув на месте. - Зачем вам, простому мужику, эта культурная барышня?! Бросьте ее, христом богом молю! Кесарю - кесарево, а мужику - баба.
         - Уймитесь, любезный, пока не поздно! - рявкнул на него Ржевский, с трудом отлепив свои губы от девичьего плеча. - Я не вступаю в переговоры с евнухами.
         - Так и знайте, Софья Андреевна, - мстительным тоном заявил Петр Григорьевич, - я теперь же иду к вашей maman. И я молчать не буду. Все расскажу, все опишу в деталях. Да-с! В мельчайших подробностях.
         - Пошел вон, губошлеп нецелованный! - крикнул Ржевский.
         - Нет, это невыносимо! - воскликнула Сонечка. - Пустите! - Она вырвалась из рук поручика и проворно вскочила на ноги. - Убирайтесь, Петр Григорьевич! Я ждала от вас высокой любви, а вы можете только ябедничать. Это из-за вас я чуть было не погубила свою честь в двух шагах от родительского дома. Ступайте прочь, безногий муравей!
         Петр Григорьевич попятился, споткнулся и сел задом на траву.
         - Успокойтесь, душа моя, - Ржевский попытался опять привлечь девушку к себе, но получил оглушительную затрещину.
         - Вон отсюда, нахал, разбойник! Мужик! - закричала Сонечка, спасая свое реноме. Держась спиной к Петру Григорьевичу, она делала поручику глазами отчаянные знаки, дескать, не обижайтесь, это я так, понарошку.
         Но разгоряченный поручик принял ее слова за чистую монету.
         - Я не мужик, а мужчина, - заявил он. - И полно вздор молоть. Забирайте ваше заумное сокровище, мадемуазель Софи. Любите вы хоть черта - на здоровье!
         Он громко сплюнул и, выхватив из рук у Петра Григорьевича свой кивер, пошел не разбирая дороги прочь.
         Сонечка с тоскою смотрела ему вслед.
         - Софья Андреевна, вы должны меня презирать, - всхлипнул молодой человек.
         - Ужасный век, ужасные сердца, - промолвила Сонечка, зашнуровывая ворот платья.
         Вдалеке еще слышался хруст веток под ногами взбешенного поручика, но вот все стихло, и Сонечка вдруг подумала, что никто и никогда не целовал ее так, как поручик Ржевский, не бросал ее с размаха на траву, не мял на ней платье, не развязывал на груди шнурок. И представилось ей, что никогда с ней такого уже не случится и самый счастливый ее день безвозвратно канул в Лету. И от этих мыслей ей захотелось сейчас же - именно сейчас, пока не передумала, - лечь животом на рельсы и отдаться первому попавшемуся паровозу.
         - Как жаль... - произнесла она.
         - Что? - спросил Петр Григорьевич, робко приближаясь к ней.
         - Как жаль, что в России нет железных дорог, - простонала она, кусая губы.
         - Действительно, жаль, - вздохнул молодой человек, размышляя о своем. Он вдруг подумал, что никого и никогда он не посмеет целовать так, как этот мужик в лаптях; он не будет бросать женщин на траву, мять на них платье и развязывать корсет. И представилось ему, что будет он в таком случае последним дураком.
         - Нет! - воскликнул он. - Дудки! - Подхватив с земли прутик, он принялся в упоении сбивать пушистые головки одуванчиков.
         - Что вы, Петр Григорьевич? - изумилась Сонечка, отрешившись от стоявшей у нее перед глазами картины надвигающегося паровоза. - Что с вами?
         - Я люблю вас, Софья Андреевна! - ответил он, порывисто подхватив ее за талию.
         - Петр Григорьевич, миленький! - взвизгнула Сонечка, и, стремительно набирая обороты, они покатились по траве.
        
         Глава 11
         Белая горячка
        
         Поручик Ржевский, злой как черт после выговора, устроенного ему Сонечкой, шел домой, бормоча себе под нос проклятия.
         - Три тысячи чертей! Что за скверный денек выдался сегодня. С самого утра все наперекосяк. То пани Тереза не дала позавтракать за ее счет, теперь вот эта вздорная Сонечка отвергла мои ухаживания. Нет, не задался день. Надо было еще с утра опять лечь спать и проснуться завтра. А ну, брысь! - Поручик поддал лаптем перебегавшую дорогу кошку. - Ничего, сейчас в мундир переоденусь и пойду искать ночлег.
         Ночлег...
         Ржевский ухмыльнулся. Смешно сказать, а ведь не было еще такого случая в этом городе, чтобы он провел ночь один!
         Эта мысль его приободрила. Он даже забыл опираться на стариковский костыль. Положив его себе через плечо, как ружье, он шел, четко ставя ногу, и хитро улыбался в усы.
         И тут ему навстречу, без лошади, без Клавдии Васильевны, пешком и с саблей наголо - объявился ротмистр Лейкин. На лице его застыло свирепое выражение, которому позавидовал бы и Иван Грозный.
         Не далее, чем десять минут назад Семен Петрович был послан Клавдией Васильевной к черту в задницу и тут же без лишних слов направил свои стопы к ближайшему трактиру. Но и без трактира, он был уже изрядно под мухой.
         Увидев перед собой какого-то подозрительного мужика, который, будучи обутым в дырявые лапти, вышагивал с костылем на плече и гусарским кивером под мышкой, - ротмистр Лейкин позеленел.
         - Сво-о-лочь, - округлив глаза, возопил он. - Ты что же это - гусара раздел, к-кивер отнял?! Да я тебя в ка... в капусту порублю!
         - Господин ротмистр, - попытался вразумить его Ржевский. - Это же я.
         - Вижу, что ты, а не едрена матрена! Спер, понимаешь, у гусара шляпу и идет себе, радуется. Я т-тебе покажу, подлюга...
         Поняв, что Лейкин невменяем, Ржевский рванул наутек.
         - Отдай шапку, мародер! - кричал вслед ему ротмистр, вздымая сапогами дорожную пыль и размахивая над головой саблей. - Отдай, хуже будет!
         Вот когда Ржевский по-настоящему оценил преимущество мужицких лаптей перед офицерскими сапогами. Он быстро оторвался от ротмистра на приличное расстояние, благо, тот ко всему прочему бежал не по прямой, а по весьма ломаной траектории.
         Остановившись, Ржевский снял с головы соломенную шляпу и заменил ее на кивер.
         - Семен Петрович, не узнаете? - проговорил он, бесхитростно глядя на приближающегося Лейкина.
         - В аду с тобой черти разберутся! - рявкнул на бегу тот, продолжая свистеть в воздухе саблей.
         Но в мозгах его все-таки что-то булькнуло, и мысли потекли в несколько иное русло. Он узнал это ухмыляющееся лицо. Это было лицо поручика Ржевского.
         - Сво-о-лочь! - заголосил Лейкин. - Кивер с гусара вместе с головою снял. Душегуб! Убийца!
         Не ожидавший такого поворота событий поручик стремглав кинулся в высокий бурьян. Лейкин бросился за ним, рубя на своем пути горькую полынь.
         - Голова Ржевского бесценна! - вопил он. - Отдай, собака! У-убью! За друга! За царя! За Отечество! Живота твоего не пощажу, гадина...
         Ржевский решился на военную хитрость. Присев на корточки, он спрятался в высокой траве и, когда ротмистр пробегал мимо, подставил ему ногу. Лейкин тут же полетел в одну сторону, его сабля - в другую.
         Кувыркнувшись через голову, ротмистр грузно шлепнулся об землю и затих.
         Ржевский склонился над лежащим. Приложив ухо к его груди, прислушался. Неожиданно ротмистр громко захрапел. Поручик подобрал валявшуюся неподалеку саблю и вложил ее ротмистру в ножны. Потом похлопал его по щекам. Видя, что тот никак не очухается, пихнул кулаком в бок.
         С явной неохотой Лейкин приоткрыл глаза.
         - Поручик, мы на небесах? - спросил он, глупо улыбаясь. - Ба! Я вижу, Господь уже пришил вам голову. Примите мои поздравления.
         На глаза ему попалась ворона, сидевшая на одиноком дереве.
         - Вот уж никогда бы не подумал, что ангелы могут быть черного цвета...
         - Это не ангел.
         - Что?! - Лейкин в ужасе сел. - Значит, черт? Нет! Этого не может быть! Поручик, неужели мы загремели в ад?!
         - Осмелюсь доложить, Семен Петрович, мы с вами на пустыре.
         - Да?
         Ротмистр осмотрелся.
         - А почему вокруг столько лопухов?
         - Расплодились, господин ротмистр.
         - Мда, везде бардак! Стало быть, мы живы?
         - Живее не бывает, - подтвердил Ржевский.
         - Но я жутко пьян...
         Лейкин потер виски. В голове трещало. Он опять лег и, закинув руки за голову, уставился в безоблачное небо.
         - Представляете, поручик, Клава обижается, что я называю ее дурой. Хэ-хэ, вот дура! А? Я же не по злобе, а, можно сказать, любя.
         - Не переживайте, Семен Петрович. Это она кокетничает.
         - А я вот хочу напиться, - упрямо заявил Лейкин, но, прислушавшись к чему-то внутри себя, уныло добавил: - Только чувствую, что некуда. Закупорен, как бутылка шампанского.
         - Проблюйтесь, господин ротмистр, - сочувственно посоветовал Ржевский. - Два пальца в рот - и дело в шляпе.
         - Думаете, полегчает?
         - Уверен.
         - Эх, вашими бы устами, поручик... гвозди из подков вытаскивать.
         Ротмистр с мрачным видом поднялся и отошел за дерево. Довольно долго оттуда доносились весьма вульгарные звуки, после чего он появился уже со счастливой улыбкой и готовый к новым возлияниям. Окинув взглядом дожидавшегося его Ржевского, ротмистр прыснул:
         - В прошлую нашу встречу, поручик, я видел вас в мундире, на коне, но без кивера. Теперь вы в кивере, но без мундира и коня. Просто какой-то бал-маскарад.
         Поручик Ржевский слегка насупился.
         - Вы тоже, господин ротмистр, нынче пеший, а не конный.
         - И Клавы рядом нет, - печально ухмыльнулся Лейкин. - Ладно, поручик, идемьте в трактир, там расскажете, что с вами приключилось.
         - Что же я пойду в таком виде? На меня ни одна бабенка не взглянет. Сперва я зайду к себе переодеться.
         - Хорошо. Встретимся в трактире. Не трудитесь искать: я буду под столом. У окна.
         Лейкин засмеялся. Ржевский с серьезным видом снял с себя халат и протянул его ротмистру.
         - Возьмите, Семен Петрович.
         - Зачем это?
         - На полу, небось, грязно.
         Лейкин брезгливо поморщился.
         - В трактире пол куда чище, чем эта ваша тряпка. Где вы ее только нашли?
         - В чулане.
         - За этой скатертью, видать, обедали мыши, - пошутил ротмистр.
         Ржевский развернул халат, внимательно осмотрев его со всех сторон.
         - Вообще-то говно голубиное, господин ротмистр. Но я предложил от чистого сердца.
         - Душевный вы человек, Ржевский. Но когда вы трезвый, вам совершенно не достает чувства юмора.
         Они вышли на дорогу.
         - Вам куда? - спросил Лейкин.
         - Налево.
         - Прекрасно. А мне, в таком случае, направо. Оревуар, поручик. До встречи под столом!
        
         Глава 12
         Барин и крестьянка
        
         Ротмистр Лейкин был прав - поручик Ржевский на самом деле был до неприличия трезв. И сознавая, что так дальше продолжаться не может, до дома Авдотьи Ильиничны он шел быстрым шагом, почти бежал.
         "Вот одену мундир - и в трактир, - думал он, и его мысли почему-то сами собой складывались в рифму. - Напьюсь и по бабам пройдусь".
         Казалось, ничто не могло помешать этим планам, но проведению было угодно поменять местами очередность событий.
         Стоило Ржевскому заметить под осиной пышногрудую девицу, как он сразу же воспылал.
         Девица была хороша. Кровь с молоком. Лузгая семечки так, что шелуха летела во все стороны, - она стояла недалеко от дороги, лениво поглядывая по сторонам.
         Взглянув на нее всего однажды, Ржевский уже не мог отвести глаз. Он забыл не только о ротмистре Лейкине, но и о том, что он был сейчас облачен отнюдь не в гусарский доломан с ментиком, а в убогие пожитки беглого супруга Авдотьи Ильиничны.
         И в забытьи своем Ржевский даже удивился, что девица, бросив на него косой взгляд, тотчас же равнодушно отвернулась, выплюнув изо рта очередную порцию мусора.
         Ржевский сошел с дороги и, уминая лаптями траву, направился к ней. Чтобы привлечь к себе внимание, он стал попутно насвистывать веселый мотивчик.
         Девица вновь взглянула на него - должно быть, она любила музыку. По крайней мере, шелуху от семечек она теперь выплевывала, попадая точно в такт.
         - Кэль саль тан! - с воодушевлением начал Ржевский.
         - Чё? - скривилась девица. - Кто султан?
         - Я говорю, ну и погодка! Кэль э вотр ави?
         - Кого ты отравил?
         - Да никого я не травил. Я спрашиваю, какое ваше мнение?
         - О чем?
         - О погоде, черт бы ее побрал!
         - А чё ты серчаешь, мужик? Погода как погода. Я-то тут при чем? И милостыни у меня нет и не проси. Недавно вот Кузька сдох - ему Агафья с дуру самогон в пойло налила, думала, он обрадуется, а он возьми да и сдохни.
         - Стой, смирно, - мотнул головой Ржевский. - Ничего не понимаю. Кто такой Кузька?
         - Козел!
         - Я козел?
         - Этого я не знаю. А Кузька наш точно козлом был от рождения.
         - Ах вот оно что.
         - Тебе чё от меня надо-то, мужик? Шел бы своей дорогой.
         - Какой я тебе мужик? Я дворянин, черт побери.
         - Дворяни-и-ин! - прыснула девица, оглядывая его драную одежду. - Семечек хочешь, дворянин? Так и быть, отсыплю.
         - Давай, - сказал поручик, чтобы поддержать разговор.
         Она дала ему горстку.
         - А милостыню не проси. Все равно не дам. Настроения нет. Вчерась отец Амвросий взялся моей вдовой матушке дрова помочь колоть. Так полено у него как подпрыгнет! - и Ваську нашего зашибло. Вусмерть!
         - А Васька - это кто? Неужели муж?
         - Ха, муж! Васька - это кот. Муж у меня давно объелся груш и помер. Еще в том году.
         - Как же так - от груш? - удивился Ржевский.
         - Запросто. Ел, ел и помер. Я ведь говорила ему, ты, дурья башка, сперва жуй, а потом глотай.
         - А он?
         - А что он. Сперва глотал, потом заливал. Вечно пьяный был как свинья, прости господи. А как выпьет, жевать и разленится. Да и зубов у него было, что у меня на левой ноге мизинцев. Чем жевать-то? Ему их родные братья еще в детстве повыбивали.
         - За что?
         - А за то, что младшенький он в своей семье был. Как захочется старшим братьям кулаками помахать, они сразу к нему. И давай мутузить. Мутузят и мутузят, мутузят и мутузят... С утра и до самого вечера. Ему уже спать пора, а его все мутузят. Особенно, сказывал, на Пасху много били. - Девица отвела руку за спину и горестно почесала поясницу. - А денег я тебе все равно не дам, юродивый.
         - Да какой я тебе юродивый! - вскипел Ржевский.
         - А кто ж ты есть? Одет, как нищий. И говоришь по-тарабарски. Все про жизнь мою выпытываешь. Что тебе не скажешь ты в крик. Юродивый и есть.
         Ржевский с досады сплюнул.
         - Ты на костюм мой не смотри. Дворянин я. Вот тебе крест! - Он перекрестился. - Это я так, для смеха рванье одел. И говорил я с тобой по-французски.
         - Ой, не верю я тебе, мужик, - прищурилась девица.
         - Как тебя зовут, солнышко?
         - А зачем тебе?
         - Что же мы битый час беседуем, а все как чужие.
         Он взял ее за руку. Она усмехнулась, но руки не отняла.
         - Анфиса я. А тебя как звать-величать?
         - Это тайна всей моей жизни, - сказал он и, сняв с головы соломенную шляпу, поцеловал ей руку.
         Анфиса захохотала.
         - Да ты и впрямь, поди, барин. Ручки вон целуешь. От простого мужика таких сюрпризов не дождешься.
         - А я не только ручки целовать умею, - заулыбался он, обнимая ее за талию. - Я в этом деле буйный.
         - Это о каком-таком ты деле речь ведешь, кот усатый?
         - Известно о каком.
         Ржевский поцеловал ее в щеку и, развивая наступление, кружными путями быстро подобрался к соблазнительной ключичной ямке. Анфиса с готовностью задрала подбородок, чтобы не мешать его маневрам.
         - Пэрмэтэ-муа дё континюэ? - шепнул поручик, целуя ее в ухо.
         - Переведи, - томным голосом проговорила она.
         - Позвольте мне продолжать.
         - Фу-ты ну-ты, какая чушь! Ты не робей, барин. Со мной можно и попростому.
         - У сё трув...
         - Что ж ты все по-хренцузски лопочешь? - возмутилась она, уклонившись от очередного поцелуя. - Издеваешься надо мной, безграмотной? Я тебе сейчас такое произнесу - вовек не переведешь, хоть и по-русски будет сказано.
         - Прости, Анфиса, - проникновенно покаялся Ржевский, вновь привлекая ее к себе. - Это у меня столичная привычка. Так сказать, дурное воспитание петербургских салонов. Там только и слышишь со всех сторон: "бонжур", "донэ-муа, сильвупле", "мерси, оревуар", что означает: "здравствуйте", "пожалуйста, дайте мне", "спасибо, до свидания".
         Девица усмехнулась.
         - Так что ты хотел сказать?
         - Когда?
         - Ну, как я сказала, чтоб ты не робел. Чего-то там "усё..."
         - У сё трув... Короче, где тут у вас сеновал?
         - Ну вот, совсем другой разговор! - засмеялась Анфиса. - По-хренцузски, чай, так не спросишь. А то заладил: "усё труп", да "усё - труп". Будет тебе сеновал, мой миленький. Я тебе покажу, кто из нас труп!
        
         Глава 13
         Любовная баталия
        
         Сено было везде. Сверху, сбоку, сзади, спереди. Еще недавно то же самое можно было бы сказать и о поручике Ржевском. Теперь же, утомленный любовной баталией, он лежал под мышкой у Анфисы смирный и добродушный, как подстреленный заяц.
         - Ну вот и прискакали, - зевая, пробормотал он.
         - Я чё тебе - лошадь? - откликнулась его соседка по сеновалу.
         - А что ты имеешь против лошадей, Акулина?
         - Ничего. Только Анфиса я, а не Акулина.
         - Хорошее у тебя имя, ягодка моя, душевное. А у меня, поверишь ли, на женские имена - память девичья. Постоянно путаю. А с лицами еще хуже. Я их столько переим... перевидел. Бывает, замечу на балу какую-нибудь баронессу, естественно, хочу поволочиться. И ловлю себя на том, что не помню на какой стадии у нас знакомство: успели ли мы с ней в свое время согрешить или я ей только ручки целовал. И прям не знаю, с какого бока подступиться.
         - Рассказывай! Он не знает, - захихикала Анфиса. - Что же, ты так мимо и проходишь?
         Поручик выразительно повел бровями.
         - Как бы не так! Я, милая, в любовном деле - орел. Для меня женщина, что куропатка. Как налечу - только пух и перья. Однако, если женщина малознакомая, я поначалу о погоде завожу речь, для разогрева. Она о небесах, о птичках размечтается, голова у ней закружится, а я уж на подхвате. Если же мы с ней раньше были лямур-бонжур, ну, как с тобой сейчас, тогда разговор вообще короткий. На руки подхватил и понес. До первого темного уголка. Вот так. И там уже все по команде. Ать-два. А ну, ло-жись! Три, четыре. На пле-чо! Ать, два. Полу-оборот напра-во! Три, четыре. Я человек военный, мне время тратить на всякие там ухаживания, ха-ха да хи-хи-хи, некогда. В любой момент - труба зовет! - надевай штаны и по коням.
         - Так ты военный? - сказала Анфиса. - Никак, поручик Ржевский?
         - Ну, допустим, поручик, - с усмешкой признался он. - Но почему обязательно Ржевский? Может, я Иванов или Сидоров?
         Она тяжело навалилась на него грудью. Пахло от нее ржаным хлебом, парным молоком и жаренными семечками.
         - Тимошка, муж мой покойный, как раз Сидоровым по фамилии звался. Только мне как бабе от того ни жарко, ни холодно было, Сидоров он или Эйнштейн. Двух мальцов от него родила, и на том спасибо. Не знаю уж, как так вышло.
         - Сосед помог, - хмыкнул Ржевский.
         - Сосед у нас - дед Игнатий. Какой с него толк? А вот ты, другое дело. Я как в сено с тобой завалилась, сразу вдруг смекнула: "Девки, да ведь это, никак, поручик Ржевский!" Только виду не подала, чтоб, значит, зазря тебя не обидеть. Вдруг ты не Ржевский, а какой-нибудь корнет Дубинский или вахмистр Глотов.
         - Я смотрю, местные барышни весь наш эскадрон по именам знают.
         - Как же нам не знать своих героев?
         Поручик слегка расстроился.
         - Так я у тебя не первый гусар?
         - Такой - первый. Мной еще никто так не командовал.
         - Командовать я люблю, - честно признался он. - В любви либо ты командуешь, либо тобой. Как говорится, либо ты ездишь, либо на тебе.
         Анфиса внимала ему с открытым ртом. Умные речи ее всегда возбуждали.
         - Покатай меня, голубчик, - вкрадчиво попросила она, попытавшись на него взобраться.
         Но Ржевский живо откатился в сторону.
         - Э-э, нет. Под голую бабу лечь? Увольте-с! Не то воспитание. Таких каламбуров я даже баронессе Бульен не дозволял, а она была с пушинку весом.
         - Зря ты кобенишься, - усмехнулась Анфиса. - Я ведь не баронесса.
         - Оно и к добру, быть может. - Ржевский опять подкатился к ней, заключив в объятия. - Разговоры прекра-тить! Слушай мою команду...
         Анфиса захихикала и исполнила все, как он велел.
         Прошло время. Не слишком много, но вполне достаточно.
         - Фу-у, - выдохнул Ржевский. - От этой скачки я, право, вымок весь.
         - Чё? - еле слышно произнесла Анфиса.
         - Я говорю, вольно.
         - Ась?
         - Можешь расслабить одну ногу.
         - Почему только одну?
         - А, - махнул рукой поручик. - Что я буду тебе объяснять? Ты в армии не служила.
         - В армии не служила. Зато тебе удружила. Али нет?
         - Да уж, - усмехнулся он, чмокнув ее в губки. - Спасибо, прелесть моя, все было, как в лучших домах Парижа.
         - А что это за лучшие дома? Кабаки что ли?
         - Кабаки - тоже ничего, но те дома - лучше. Я тебе про них в следующий раз расскажу.
         Поручик Ржевский слез по короткой деревянной лестнице с сеновала и принялся одеваться.
         - Куда это ты собрался?
         - Меня сейчас в трактире ротмистр дожидается. Я обещал быть.
         - Что ему, без тебя не пьется? Заночевал бы у меня.
         - Нет, - сказал, как отрубил Ржевский. - Служба прежде всего. Старший командир для гусара, что родной отец.
         - А как же любовь?
         - Наши жены - пушки заряжены. Я с тобой, Анфиса, отстрелялся, пойду теперь ротмистра из беды выручать. Он пьет, пока под стол не свалится, и в одиночку ему из трактира не выбраться. А если, не дай бог, и выползет на карачках, то уж точно заснет в какой-нибудь канаве. Ищи его потом всем эскадроном.
         Ржевский нахлобучил на голову соломенную шляпу, взял под мышку халат с завернутым в него кивером и пошел к выходу из сарая.
         - Заходи, как приспичит! - крикнула ему вслед Анфиса.
         Он промычал в ответ что-то невразумительное и вышел за дверь.
         "Если бы каждую женщину я навещал хотя бы дважды, - прикинул он в уме, - откуда бы у меня взялись новые знакомства? Мне бы прежних хватило до глубокой старости. И еще бы осталось!"
         Вспоминая по пути своих любовниц, Ржевский быстро добрался до дома Авдотьи Ильиничны, переоделся в свой гусарский мундир, оседлал коня и поскакал в трактир.
        
         Глава 14
         Констипасьон
        
         Ротмистр Лейкин привык держать свое слово. Тело свое он держал гораздо хуже. Особенно после пятой стопки. Зато поручик Ржевский знал: если Лейкин обещался ждать его в трактире под столом у окна, он там и будет. Поэтому, как только Ржевский оказался в трактире, он сразу же направился к окну. Заглянув под стол, он увидел там ротмистра. Тот крепко спал, положив себе под голову сапог.
         Ржевский пересчитал сапоги на ногах Лейкина. Их было двое, по одному на каждую ногу. Оставалось загадкой, откуда взялся третий.
         К поручику подскочил трактирщик, бородатый мужик с сизым носом, в косоворотке и с фуражкой на голове.
         - Вот, полюбуйтесь, ваше благородие!
         - А что такое, Лука Фомич?
         - Ихнее благородие, - трактирщик кивнул под стол, - с меня сапог сняли и не отдают. Я уж подушку им предлагал, не хотят. Говорят, гусару нет милей подружки, тьфу, подушки, чем сапог. И саблей мне грозились. Голову, говорят, снесем - покудахчешь тогда у них. Как же я без головы-то покудахчу? Любой дурак знает, что без головы даже курица не кудахчет. А мне без головы никак нельзя, мне выручку считать надо. Сколько чего за день выпито, сколько сожрато. Мне голова нужна. И сапог нужен. А их благородие сняли и спят на нем. Я теперь только и слежу; вдруг отвернусь, а они с сапогом моим убегут? А может, они до утра спать будут? Мне ведь и до ветру надо отлучиться, и жене по пятое число всыпать. Она, сволочь, петуха моего любимого зарезала. - Трактирщик утер фартуком сопли. - Петька, он такой доверчивый был, ласковый. Я ж ей, падле, говорил, какой петух для супа, а какой для курей, ну, чтоб те беременели не яйцами, а цыплятами. А она, сволочь, жена то есть, башку моему любимцу взяла и оттяпала. Перепутала, говорит. Я говорю, лучше б ты, стерва, его петушиную голову со своей куриной башкой перепутала.
         - Тебе бы тогда мяса на неделю хватило, - сказал Ржевский.
         - Думаете, ваше благородие? - почесал в затылке трактирщик. - Да ведь жалко жену. Жена все-таки. Чай, не курица.
         - Ну, полно, брат, трепаться, еще ротмистра разбудишь. А он, если проснется не в духе, буянить начнет. Побьет тебе тут все, будешь до скончания века убытки подсчитывать.
         От испуга трактирщик сошел с лица. Дрожащей рукой перекрестился.
         - Так ведь ихнее благородие не впервой у меня упились, - просипел он. - Раньше Бог миловал.
         - Над ротмистром Лейкиным один Бог - майор Гусев.
         Услышав сквозь сон знакомую фамилию, Лейкин положил ладонь с двумя оттопыренными пальцами на висок.
         - Господин майор, позвольте доложить, я вас имел, - заплетающимся языком промямлил он, не открывая глаз. - Имел, имею и иметь б-буду... Честь имею! - И похлопал себя по ляжке.
         На его красном от перепоя лице расплылась блаженная улыбка.
         Трактирщик покачал головой:
         - Тю-тю-тю...
         - Не было такого, - сказал Ржевский. - Бредит он.
         - Спьяну чего не брякнешь, - охотно согласился Лука Фомич.
         Из-под стола внезапно послышались странные звуки. Как будто там лежал вовсе не ротмистр Лейкин, а ящик с патронами, которые вдруг один за другим стали подрываться.
         Трактирщик в испуге перекрестился.
         - Чего это он, ваше благородие?
         - Пердит-с, - невозмутимо ответил Ржевский. - Ты бы лучше окно открыл, дубина. Ротмистру дышать нечем.
         - Ох, и правда! Задохнется почем зря, - сокрушенно затряс бородой трактирщик. Он подбежал к окну и распахнул его настежь.
         Лейкин все не унимался. Ему снилось, что скачет он верхом на лошади. Вокруг грохочут пушки, летают ядра, пальба, дым, гарь. И хорошо ему, Лейкину, и радостно от такой баталии. Но тут рядом взрывается бомба. Подпруга рвется, седло соскальзывает, он повисает вниз головой, и лошадь начанает бить его по заду своими копытами.
         - Тпрфрю-у-у... тпрфрю-у-у... - отзывался организм Лейкина на каждый такой удар.
         За соседними столами уже начали оглядываться и принюхиваться. И в каждой пьяной роже легко угадывался потомок Стеньки Разина. Ржевский понял, что драки не миновать. Но драться на трезвую голову было не в его правилах. Он сел за стол, под которым неожиданно прекратилась пальба, и сказал трактирщику:
         - Ну-ка, любезный, обслужи гусара.
         - Чего прикажете, ваше благородие?
         - Стопку водки, стакан вина. И соленый огурец.
         - Два огурца? - услужливо заметил Лука Фомич.
         - Один.
         - А чем же их благородие, которое под столом, закусывать будет?
         - Болван! - сказал Ржевский. - Вино и водка - это все мне. Меня одна водка не берет, хоть ведро выпей.
         - Сейчас все будет, ваше благородие.
         Трактирщик побежал за спиртным. Поручик глянул под стол.
         Лейкин перевернулся на живот, уткнувшись носом в отнятый у трактирщика сапог. Теперь ему снилась Клавдия Васильевна. Она сидела на подоконнике и заплетала себе косу. Она была совсем голая и бесстыдно ему подмигивала. Он подошел к ней, взял на руки и понес к дивану. Но Клавдия Васильевна оказалась почему-то такой увесистой, куда тяжелее, чем наяву.
         "Клава, золотце, почему ты такая тяжелая?" - хотел было спросить Лейкин, но она как бы уже угадала его мысли и пробасила ему нежным голосом: "Какая я тебе Клава, золотце?! Я фельдмаршал Кутузов!"
         - Тпрфрю-у-у... - вырвалось из-под Лейкина. - Тпрфрю-у-у-ить!
         - Три тысячи чертей! - крякнул Ржевский. - Что это на него сегодня нашло?
         Два мужика за соседним столом угрюмо привстали. Тот, что был пониже, цыкнул зубом, сплюнул на пол и сказал, обращаясь к Ржевскому:
         - Ваше благородие, мы люди простые, штатские. И защитников отечества своего мы уважаем. Но нам обидно видеть, как ваш сослуживец портит нам тут именины своим, простите, пердежом.
         - Унесите его отсюдова подобру-поздорову, пока я ему кишки не выпустил, - прохрипел второй мужик, что выглядел повыше и покрепче первого. И показал из-под полы поручику длинный нож.
         - Ну зачем ты так, Вася, - с укоризной сказал ему его вежливый приятель, но было поздно.
         Поручик Ржевский вскочил, гневно зашевелив усами.
         - Молчать! Вы, пьяный сброд! - заорал он. - У человека констипасьон, а вы скандалить вздумали?! Мерзавцы!! Да я... да я вас... Фомич, где ты, сукин сын?
         - Я здесь, ваше благородие, - подскочил к нему трактирщик с подносом, на котором дребезжали два стакана и катался мокрый огурец. - Ваш заказ.
         Ржевский взял в левую руку стакан с вином, в правую стакан с водкой.
         - Ну, мерзавцы, сейчас я вам покажу, - сказал он мужикам. - За Его Величество Александра Павловича! - Он залпом осушил водку. - За Ее Величество Елизавету Алексеевну! - Он залпом выпил вино и громко захрустел огурцом. - Сейчас, мерзавцы, вы у меня получите.
         - Да, барин, мы чего... мы так... - забормотал мужик, что пониже.
         - Сейчас, сейчас, - приговаривал Ржевский, доедая огурец.
         Потом бросил огрызок трактирщику на поднос и выхватил из ножен саблю.
         - Пор-р-рублю!! - заорал он не своим голосом.
         - Я же говорил тебе, Вася, "зажми ноздри", - простонал низенький мужичок, подталкивая своего приятеля к выходу. - А ты все "кишки", "кишки"...
         Но Ржевский, резво перепрыгнув через несколько столов, отрезал им все пути к отступлению.
         В трактире повисла тревожная тишина. Все, кто еще был в состоянии держать голову, во все глаза уставились на разгоряченного гусара, лихо размахивающего сверкающей саблей.
         Два несчастных мужика застыли в пяти шагах от Ржевского, не зная, куда бежать. Их разделяло два стола. Первый стол был пуст, за вторым безмятежно дрых пьяный поп. Перед его носом стояла пустая бутыль.
         - Смотрите, сучьи дети!
         Ржевский рубанул саблей, и от бутылки в один миг слетело горлышко, причем сама она даже не покачнулась.
         Мужики попятились.
         - Ма-ма ро-одная! - заголосил вдруг низенький, и в штанах у него затрещало. - Убивают!
         Ржевский хватил саблей по пустому столу. Стол переломился пополам.
         - Ага-ха-ха-ха! - торжествовал поручик, приближаясь к мужикам. - Видали, мерзавцы!
         - Отче наш, - забормотал мужик, который еще недавно грозился ножом, а теперь совсем сник. - Ежи си на небеси...
         - Иже еси на небесех, дурак! - сквозь дрему поправил поп, сползая со стула. - Язычники-и-и...
         - Помилуй мя, грешного.
         - Да святится имя твое, - подхватил низенький, пятясь от наступающего Ржевского.
         - Куда же вы, засранцы? - подзадоривал их поручик. - Как оскорбить гусара - нате вам, пожалуйста, а как ответ держать сразу к Господу Богу под подол?
         Мужики, спотыкаясь, бросились к раскрытому окну. Но тут из-под стола вылез пробудившийся от шума Лейкин. Он едва держался на ногах, и ничего ровным счетом не соображал. Его туманый взор остановился на Ржевском, но Лейкин его не узнал. Зато он хорошо видел простых русских мужиков, которых гнал на него поручик.
         - Француз?! - воскликнул ротмистр, целясь в Ржевского из сапога. - Русских з-забижать?! Не п-позволю! Я тебе покажу парлэ ву франсэ. Пуф! Пуф! - шлепнул губами Лейкин, потом с досадой посмотрел на сапог. - Не стреляет... А ладно, и так сойдет. По ко-о-ням! В ата-а-ку!
         Пробежав мимо оторопевших мужиков, Лейкин замахнулся на Ржевского сапогом. Трактирщик зажмурился.
         Поручик проткнул сапог саблей и заключил ротмистра в объятия.
         - Победа, Семен Петрович! Француз бежал.
         - Бежал? - с сомнением повторил Лейкин, вглядываясь в расплывающиеся у него перед глазами черты. - А вы кто такой?
         - Поручик Ржевский.
         - Парлэ ву франсэ?
         - Уи.
         - Этву марье?
         - Жё сюи сэлибатэр.
         - Авэ ву дэ занфан?
         - Уи.
         - Бьен. Комбьен?
         - А черт их знает.
         - Бон идэ! Парлэ ву рюс?
         - А как же.
         - Вы - Ржевский, - заключил Лейкин. - Я вас узнал. - Он с удивлением взглянул на то, что продолжал крепко сжимать в руке. - Зачем вы зарезали мой сапог?
         - Это не ваш сапог, а трактирщика.
         Ротмистр брезгливо запустил сапогом в Луку Фомича.
         - Свинья. Сапогами офицеров кормишь?! - Лейкин повис на Ржевском. - Пойдемте отсюда, поручик. В подобных местах меня всегда тошнит.
         Он сделал попытку взобраться на подоконник, но Ржевский его не пустил.
         - Куда вы без парашюта, господин ротмистр? Расшибетесь.
         - Нельзя, значит, нельзя, - флегматично рассудил Лейкин.
         И они вышли через дверь.
        
         Глава 15
         Пьяный винегрет
        
         Темнело. Летнее солнце садилось медленно и неохотно. Поручик Ржевский вез ротмистра Лейкина на своем коне из трактира домой, к Клавдии Васильевне. Сидевший сзади Лейкин мотался всем телом, держась обеими руками за поручика.
         - Скажите, поручик, - промямлил он, - почему я сижу у вас за спиной?
         - А вы хотели бы идти пешком? - сказал Ржевский, не повернув головы.
         Вопрос сбил Лейкина с толку.
         - Но пешком я не доеду, - с пьяной обидой заметил он. - Зачем вы меня гоните с лошади?
         - Никто вас не гонит.
         - Я не хочу торчать у вас за спиной, поручик! Как старший по званию, я должен быть всегда впереди. Я требую. Да-с! Пусть меня убьют. Я хочу заслонить вас своей грудью. Она у меня, к-конечно, не такая, как у Клавдии Васильевны, но все же... Ржевский, пустите, мне за вами ничего не видно!
         - Не вертитесь, господин ротмистр, упадете.
         - Из-за о-о-острова-а на стрежень, - дурным голосом запел Лейкин. - На просто-о-ор речно-ой волны-ы...
         Не допев первого куплета, он сразу перешел на окончание. На словах "И за борт ее бросает" он попытался спихнуть Ржевского с седла, на что тот молча дал ему понюхать свой кулак, и Лейкин затих.
         Но ненадолго.
         И заныл, тычась носом в спину поручика:
         - Пропустите меня вперед, господа, я с ребенком...
         - А где ребенок?
        - Ребенок, это вы, поручик! Ха-ха...
         - Простите за сентиментальный вопрос, господин ротмистр, - сказал Ржевский. - Вы сегодня сколько выпили?
         - Не помню, - честно признался ротмистр. - Со счета сбился... Хотя вру, я и не считал. На кой хрен мне считать? Я же не казначей.
         - Вот когда вспомните, тогда местами и поменяемся.
         Лейкин глубоко задумался.
         - Послушайте, поручик, - сказал он немного погодя, - а сколько граммов в литре водки?
         - Ровно столько, чтобы свалить наповал лошадь.
         - А я вот, представьте, сижу! - похвастался ротмистр.
         Поручик взглянул на него через плечо.
         - Хорошо сидим, Семен Петрович. Вы только мне в затылок не дышите, сделайте одолжение.
         - Да я вообще могу не дышать.
         Лейкин надул щеки. Некоторое время они ехали молча, потом, выпустив из рук ментик поручика, ротмистр стал медленно падать с лошади. Если бы Ржевский вовремя не ухватил его за плечо, он точно бы грохнулся головой об землю.
         - Не дышать я все-таки не могу, - печально признался Лейкин.
         - Я слышал, где-то в Африке есть жаба, которая всю жизнь дышит через centre de gravite.
         - Через что? - раздраженно переспросил Лейкин. - Через какой-такой центр гравитации? Скажите по-русски.
         - Через сраку.
         - А! Теперь понял. Что ж тут мудреного? Подумаешь, какая-то жаба! И я сейчас попробую...
         - Лучше не надо, - поспешно возразил поручик. - Мы уже приехали.
         - Куда?
         - К Клавдии Васильевне.
         - Она меня не примет. Я ее за один день пять раз дурой обозвал.
         - Ничего, что-нибудь придумаем. Только вы, господин ротмистр, мне поддакивайте, что бы я ни говорил.
         - Угу.
         - И лицо сделайте страдальческое.
         - Как это?
         - Представьте, что вы лимон жуете.
         - Я этот ваш л-лимон в глаза никогда не видел.
         - Тогда представьте, что вам очень хочется, а Клавдия Васильевна не дает.
         Лейкин скорчил мину.
         - Так годится, поручик?
         - Что надо!
         Ржевский направил коня к окну. Оставаясь в седле, забарабанил по стеклу пальцами. Из глубины комнаты вышла женщина в ночной рубашке с наброшенной на плечи шалью.
         - Чего вам? - проворчала она, открывая окно.
         - Примите раненого, Клавдия Васильевна, - проникновенно сказал Ржевский.
         - Господи, какого раненого?
         - Вот этого. - Он обернулся к Лейкину и шепнул ему на ухо: - Перелезайте через подоконник. - Потом снова обратился к женщине. - Помогите же, помогите...
         - Господи Боже мой, это ведь Семен Петрович, - запричитала она. - Где ж это он? Что с ним?
         - Контузило, - мрачно ответил Ржевский. - Ногу, ногу держите. Осторожнее! Плох он совсем.
         - Совсем плох я, братцы, - пробормотал ротмистр.
         - Где ж это его угораздило? Или война началась?
         - На учениях, мадам. Артиллеристы, сволочи, не в ту степь пальнули. Семен Петровича и накрыло.
         - Накрыло меня с потрохами, - всхлипнул ротмистр.
         - А чем это от него несет? - принюхалась Клавдия Васильевна. - Никак, водка?!
         - Н-никак нет, лимонад, - оскорбился Лейкин. - Только не надо меня как мешок. Что вы, ей-богу, я же долбанусь, я же с раной... Ай, берегись! - и он грохнулся на пол под ноги своей любовнице.
         - Это действительно была водка, Клавдия Васильевна, - сказал Ржевский с печальным и строгим выражением на лице. - Спирта, к сожалению, не нашлось. Мы его растирали, чтобы привести в чувство.
         - Да ведь он пьян, как суслик!
         - Через кожу впиталось, - не моргнув глазом, парировал Ржевский.
         - А изо рта почему разит?
         - По совету штаб-лекаря, и внутрь влили. Исключительно в лечебных целях.
         - Лили, лили и п-перелили, - пожаловался Лейкин, тщетно пытаясь приподняться с пола. - Еще б немного и распух совсем. Эскулапы хреновы. Обращались со мной, как с отставной куртизанкой...
         - Да-с, - тяжело вздохнул поручик. - Вот такой винегрет, Клавдия Васильевна. Вверяю гордость нашего эскадрона вашим заботам. Счастливо оставаться!
         Поймав благодарный взгляд Лейкина, поручик Ржевский пришпорил коня и поскакал прочь.
        
         Глава 16
         Искушение
        
         Поставив коня в стойло, Ржевский потянулся и сладко зевнул.
         "Прилечь, что ли, на полчасика, - подумал он. - Потом перекушу и - на гулянку до первых петухов. Кажется, у купца Похлёбкина нынче бал дают. Повеселимся".
         В избе Авдотьи Ильиничны было темно и тихо. Ржевский прошел до своей комнаты. Войдя, не стал зажигать свет и прямо в мундире завалился на кровать.
         - У-у-йо, святые угодники! - взвыл кто-то у него под одеялом.
         "Барышня? Как кстати! - обрадовался поручик, подобные пикантные сюрпризы ему были не впервой. - На ловца и зверь бежит".
         - Кто тут прячется? - игриво спросил он, запустив под одеяло руку. - Шпион французский, таракан прусский?
         - Я это, милок, - услышал он застенчивый сиплый голос.
         - Три тысячи чертей! - воскликнул Ржевский.
         Поспешно одернув руку, которая уже мяла бог весть что, он соскочил на пол.
         - Какого черта вы делаете в моей постели, Авдотья Ильинишна?!
         - Сплю, милок.
         - Но это же моя кровать!
         - Прости, милок, - кротко ответила старушка. - Видать, перепутала. Памяти нет ни на грошь. Вы, уж, не серчайте, батюшка.
         "Была б ты помоложе!" - чуть не крякнул с досады поручик.
         Авдотья Ильинична словно прочитала его мысли.
         - А в молодости я с его превосходительством генералом Румянцевым спала, - похвасталась она, почесывая под одеялом ногу. - Один раз. Хороший был мужчина, видный. Все о подвигах своих ратных рассказывал. Я его тогда, кляча, крепко обидела. Укорять стала, что он свои подвиги только на войне горазд совершать. А он мне в ответ: "Меня, - говорит, - Дуся, по-настоящему возбуждает только близость неприятеля". Так и оставил меня в красных девицах. Вот вам крест, что не вру.
         - Заливаете, Ильинишна, - отмахнулся Ржевский. - Но проверять не буду. Лучше чаю мне поставьте.
         - Сейчас, касатик. С медом али с вареньем?
         - С соленым огурцом!
         Шустро скинув с себя одеяло, Авдотья Ильинична засеменила босяком к двери.
         - Не холодно голышом-то спать? - не удержался от язвительного замечания поручик, узрев в полутьме ее худосочные телеса.
         Она встала как вкопанная. Обернувшись к нему, принялась бесстыдно почесывать живот.
         - Так ведь жарко, милок. Я летом завсегда так сплю. Я не какая-нибудь там принцесса.
         - Чеши, бабка, отсюда галопом! - взревел Ржевский. - Не доводи до греха! Я тебе не генерал Румянцев, враз салат из тебя сделаю.
         Не успел он закрыть рта, как старуха прошмыгнула за порог. Только дверью хлопнула. Поручик усмехнулся и прилег поверх одеяла.
         Внезапно дверь опять распахнулась.
         - Уйди, окаянная! - рявкнул Ржевский, запустив в дверной проем подушкой. Но тут вспыхнул огонек, и в противоположном конце комнаты высветилось улыбающееся лицо мужчины средних лет, одетого в полицейский мундир.
        
         Глава 17
         Жертва любви
        
         - Здравия желаю, господин поручик, - бодро произнес вошедший. - Прошу простить великодушно, если разбудил.
         - Я не спал, - буркнул Ржевский. - С кем имею честь?
         - Исправник, Степан Никанорович Крыщенко, к вашим услугам.
         - Исправник? По части дымохода, что ли?
         - Нет, по части сыска и расследования.
         - Какого черта! Чем обязан?
         Подойдя к стоявшему на тумбочке подсвечнику, исправник зажег свечу. С лица его не сходила мягкая улыбка. Подняв с пола подушку, он стряхнул с нее пыль и вернул Ржевскому.
         - А чего это, господин поручик, у вас старухи голые по дому бегают?
         - Прикажете им по небу летать?
         - Шутим, ваше благородие, - понимающе заулыбался исправник, присаживаясь на стул рядом с кроватью. - Ну да я не за тем пришел. С графиней Шлёпенмухер были знакомы?
         - Дуба, что ли, дала?
         - При смерти. Так вы ее знали?
         - Нет, я с ней не спал. - Ржевский подавил зевоту. - Как я понимаю, графине теперь нужен чудило с кадилом. При чем здесь я?
         - За попом дело не станет. Я спросить хотел.
         - Ну?
         - Это вы ее сегодня... того...
         - Чего, чего?
         - Топориком?
         Ржевский подскочил на кровати.
         - Да вы рехнулись! Как вас там?..
         - Степан Никанорович.
         - Да вы рехнулись, Никанорыч! Настоящий гусар никогда не променяет саблю на топор.
         - То есть, иначе говоря, если бы вам пришла нужда убить графиню, вы...
         - Зарубил бы ее саблей! - подхватил Ржевский. - И глазом бы не моргнул. Но расскажите толком, что случилось.
         - Графиню Шлёпенмухер нашли сегодня без чувств в беседке возле ее дома, - по протокольному сухо заговорил исправник. - На лбу у нее имеется вмятина от обуха топора. А топор этот был найден здесь же, вбитым в ступеньку беседки.
         - Небось, она сама об топор и долбанулась.
         - Откуда вы знаете? - напрягся исправник.
         - Но-но, любезный, не зарывайтесь.
         - Вы, господин поручик, не серчайте. Я только по гражданским делам уполномочен. Вас, если что, под военный трибунал отдадут. А я просто так зашел, из любопытства.
         - Я вас больше не задерживаю.
         Ржевский вытянулся на постели, показывая всем своим видом, что собирается заснуть.
         - Одну минуточку, господин поручик.
         - Ну чего еще?
         - Я почему на вас подумал: у графини вся беседка одной и той же надписью расписана. При помощи ножечка.
         - Какой надписью?
         - "Ржевский плюс Шлёпенмухер равняется лямур". Последнее слово было вырезано по-французски. Вас это не удивляет?
         - Ну, если бы это слово было по-эфиопски...
         - Я говорю о смысле фразы.
         - Удивляться тут нечему. По мне у вас все бабы сохнут. Тут вам и Шлёпенмухер, и Шлёпенжукер, и Шлёпенклопен. И так далее, всех не упомнишь.
         - Так-с, с графиней разобрались... - Исправник почесал в затылке. - А позвольте узнать, были ли вы знакомы с некоей Тамарой Мироновной Леденец?
         - Кто такая? Опишите.
         - Молодая девица...
         - Эх, неужели все-таки утопилась! - воскликнул поручик.
         - Вы проявляете поразительную осведомленность, - вкрадчиво заметил исправник.
         - Куда мне до вас! Вы вот что, Никанорыч, хватит играть со мной в прятки. Я человек военный и лишних разговоров не терплю. Выкладывайте, что вам еще от меня надо и - катитесь к чертовой матери.
         - Хорошо, я постараюсь покороче. У помещиков Леденец пропала дочь. Полагают, что утопилась. На берегу возле пруда, где она обычно гуляла, записочку нашли. Очень, надо заметить, любопытного содержания.
        
         Глава 18
         Тайна поэтессы Тамары
        
         Исправник вытащил из кармана листок бумаги и, щуря глаза, прочел:
        
        "Без Ржевского мне жизни нет.
        Угасла я во цвете лет.
        Прощайте все!
        Меня найдете вы в пруде"
        
         - Весьма хреновые стишки, - буркнул поручик.
         - Я не разбираюсь в поэзии.
         - А плавать вы умеете?
         - Да, с детства за раками нырял. А почему вы спросили?
         - Вы сегодня, часом, не ныряли?
         - За раками-то? - растерялся исправник.
         - За сраками! - не выдержал Ржевский. - Вы Тамару, эту рифмоплетку, черт бы ее побрал, выловили или нет?
         - Нет.
         - Кто же вам сказал, что она утопилась?
         - А вот, - исправник потряс листком.
         - Филькина грамота! А-а-пчхи! - Поручик зажал пальцами нос. - Держите эту бумажку от меня подальше. Я не переношу этих духов.
         - Вы чего-то не договариваете, господин поручик...
         Ржевский спрыгнул с кровати и принялся мерить шагами комнату.
         - Не тяните кота за хвост! - Он поддал ногой табуретку, и она с грохотом пронеслась по комнате. - У меня терпение на исходе. Что вы желаете знать?
         - Осмелюсь спросить, вы ее отымели-с?
         - Ха! Если бы! Да я ее в глаза не видел. Она прислала мне через какого-то сопливого пацана записку. С дурацкими стихами и невозможным запахом. Обещала утопиться, если я не приду на рандеву. Но это же шантаж, Никанорыч. Вы представьте, насколько уменьшилось бы поголовье русских баб, если б каждая вздумала из-за меня топиться!
         - Вот оно что, - проговорил исправник, подымаясь со стула. - Стало быть, шантаж.
         Дверь отворилась. На пороге возникла Авдотья Ильинична. Она была по-прежнему голая и целомудренно прикрывалась подносом. На подносе дымилась чашка чая, стояло блюдо с пирожками и лежал большой огурец. Не обращая внимания на постороннего гостя, старушка глядела на Ржевского и улыбалась.
         - Чаю, батюшка, вам принесла. Как просили, с соленым огурчиком.
         - Мм... благодарю покорно, - ответил поручик, избегая на нее смотреть. - Поставьте на стол и ступайте.
         - Если еще чего, вы, уж, скажите, не стесняйтесь, - суетливо забормотала она. - Все для вас сделаю. Всё!
         Оставив поднос на столе, Авдотья Ильинична с заметной неохотою вышла из комнаты.
         Подойдя к двери, Ржевский крепко закрыл ее и прислонился к ней спиной.
         - Видали, Никанорыч?
         Исправник развел руками:
         - Ну и ну... Что ж она все голышом-то ходит?
         - Спросите у нее, черт побери. Наверное, на печи лежала и перегрелась. Или угорела. А представьте, что она ко мне, как Тамара, привяжется с угрозой, чтоб я с ней переспал, а не то она живьем в печь залезет. Что прикажете делать?
         - Мда-а... - протянул исправник. - От такой бабки и сам, пожалуй, в печь запрыгнешь.
         - То-то и оно.
         - А что бы вы ей ответили?
         - Я бы ей сказал: "Я, Авдотья Ильинишна, печеную картошку очень уважаю, но вас, пардон, даже в жаренном виде к себе на пушечный выстрел не допущу!"
         - Сгорит ведь старуха.
         - Да все равно ей в аду гореть!
        
         Глава 19
         Конфуз
        
         С той стороны кто-то сильно дернул дверь. Но Ржевский по-прежнему стоял, прислонившись к ней спиной, и не дал открыть.
         На дверь продолжали напирать.
         У исправника вытянулось лицо.
         - Чумовая старуха! Не пускайте ее, господин поручик. Зашантажирует!
         Он подбежал к двери и подпер ее плечом. Толчки становились все настойчивей, перемежаясь с ударами кулаков.
         - Может, она ведьма? - сказал исправник.
         - А мне плевать! - вдруг возопил Ржевский. - Ну, вздорная старуха, погоди у меня!
         - Что вы собираетесь делать?
         - Сейчас я ей покажу, она свое получит. Подержите дверь, Никанорыч, а я пока...
         Поручик стал расстегивать штаны.
         - Господин поручик, - взмолился исправник. - Не надо. Старуха ведь. Возраст уже не тот.
         - Ничего-с, возраст не помеха. Любви все возрасты покорны. Вы - свидетель, что я не добровольно, а по принуждению.
         - Одумайтесь, господин поручик. Она ведь чокнутая.
         - Может, я тоже чокнусь, если передумаю. Нет, я разрублю этот гордиев узел. - Штаны поручика полетели на пол. - Одна из-за меня уже утопилась, другая того гляди в печь полезет. Я не могу позволить. Делов-то на две минуты, а человек может жизни лишиться. Отойдите от двери.
         - Господин поручик...
         - Подите прочь, я вам говорю!
         - В последний раз...
         - Да идите к черту!
         Ржевский отпихнул исправника в сторону.
         Дверь тотчас распахнулась. Ворвавшийся в комнату человек налетел на поручика, и они вдвоем рухнули на пол.
         В запале Ржевский не сразу уразумел, что сжимает в объятиях вовсе не Авдотью Ильиничну. И только оказавшись сверху своего противника и наткнувшись на его козлиную бороду, он наконец понял, что даром погорячился.
         Это была не старуха. И даже не молодка. В лицо Ржевскому испуганно пялился неизвестный пожилой мужчина в полицейском мундире.
         - Вот так компот! - разочарованно воскликнул поручик, но положения не переменил. - А где же бабка?
         - Степан Никанорович, что же это? - промямлил неизвестный, обращаясь к исправнику. - Старухи на пороге в чем мама родила встречают, мужики голые на людей бросаются. В турецкие бани я попал или куда?
         - Кто вы такой? - потребовал Ржевский, сидя на нем, как на бревне.
         - Это Лаврентий Изотович Куницин, - ответил за потерпевшего исправник. - Отпустите его, господин поручик. Это наш человек, пристав.
         Но не тут-то было. Поручик Ржевский схватил пристава за грудки.
         - Ах, говорите, пристав? Чего вы тут делали, любезный хрыч? Подслушивали? Вынюхивали? Зачем вы вздумали дверь ломать?
         - С докладом я. К Степану Никанорычу.
         - Я за него. Говорите, в чем дело, а то весь дух вышибу!
         Пристав скосил глаза на исправника. Тот махнул рукой:
         - Выкладывай.
         - Графиня Шлёпенмухер оклемалась.
         - Может, вы хотели сказать, околела? - переспросил Ржевский.
         - Да нет. В себя пришла. Показания дает.
         - Ну?! - подивился исправник. - И что она?
         - Говорит, что помнит только, как, споткнувшись, об топор лбом треснулась.
         - С ней был кто?
         - Я спрашивал. Утверждает, что одна. И вообще она очень ругается, слова русского не добьешься. А по-французски только и толдычет: "merde" да "merde".
         - Что это будет по-французски, господин поручик? - спросил исправник у Ржевского.
         - На горшек просилась.
         - Точно! - сказал пристав. - Она под конец разговора вдруг запашок дала. Я тогда сразу откланялся. Но напоследок с прислугой перемолвился. И один из дворовых, который частенько у графини по столярному делу мастерит, мне признался, что это его топор мы в беседке нашли. Он с утра ступеньки починял и забыл его там по рассеянности.
         - Вот видите, Никанорыч, как в жизни бывает, - сказал исправнику Ржевский, поднимаясь с лежащего на полу пристава. - Сама она себе лоб расшибла.
         Исправник пожал плечами:
         - И на старушку бывает прорушка. Простите, господин поручик, ежели что не так. Наше дело маленькое, мы за справедливость.
         Поручик с сердитым видом натягивал штаны.
         - У вас ко мне все?
         - Я хотел еще насчет Тамары, утопленницы, сообщение сделать, - сказал пристав, обратившись к исправнику. - Можно при посторонних?
         - Можно.
         - Нашли? - не выдержал Ржевский.
         - Нашли, - улыбнулся пристав.
         - А чего лыбитесь-то? Не жаль вам дуреху?
         - Так жива ведь она.
         - Где ж вы ее отыскали? - спросил исправник.
         - Под майором Гусевым. Загуляла девка. Поэтессы, они гусаров любят.
         "Ах, Гусев, свиное рыло, - подумал Ржевский, - надкусил-таки мое яблочко".
         - Мы с Архипом Иванычем решили кусты окрест пруда ихнего прочесать, - продолжал докладывать пристав. - Вдруг смотрю: в кустах что-то шевелится. Что, думаю, такое?
         - Жопа, - уныло сказал Ржевский.
         - Так точно, ваше благородие, жопа!
         - И не одна, - тем же тоном добавил поручик.
         - Нет. Увидели-то мы сперва одну. Это потом выяснилось, что их две было.
         - Черт побери, избавьте меня от этих подробностей!
         Пристав в растерянности умолк.
         - Идем, Изотыч, - сказал ему исправник. - Господин офицер, небось, уже спать хочет.
         - Я много чего хочу, - пробурчал поручик. - Надоели вы мне оба пуще горькой редьки.
         - Извиненья просим, господин поручик, за напрасное беспокойство, - с елейным выражением на лице поклонился исправник, пятясь к выходу.
         - К черту, к черту, проваливайте, - замахал на них руками Ржевский. - Слава богу, все выяснилось. У графини теперь шишка, у Тамары - триппер. Ну и черт с ними с обеими.
         После ухода полицейских Ржевский в сердцах придвинул к двери камод, чтоб его уже никто больше не потревожил.
         Настроение было хуже некуда.
         Ржевский печально захрустел огурцом. Задумался. Надо отсюда съезжать. Иного выхода нет. Авдотья Ильинична совсем спятила. Чуть до греха не довела. И ведь доведет. Попадется под пьяную руку, - так он ей и подмахнет не глядя. Тьфу, гадость!
         Поручик без особого удовольствия выпил давно остывший чай и съел все лежавшие на блюде пирожки. Они были с мясом.
         "Кота она своего, что ли, зарезала?"
         По-обыкновению, аппетит у Ржевского разгорелся во время еды. Как назло, есть уже было нечего. Но клянчить провизию у хозяйки не хотелось.
         Поручик Ржевский закрыл глаза и сам не заметил как заснул.
         Это была единственная ночь в уездном городе N, которую он провел в полном одиночестве.
        
        
         И ножка, разрезвясь, не зная плена,
         Бесстыдно обнажалась до колена.
         М.Ю.Лермонтов. Сашка
        
         Часть 3
         Поэма экстаза
        
         Глава 1
         Брызги шампанского
        
         Москва. Зима. Скрипящий под ногами снег, густой пар изо рта, хриплые извозчики, фыркающие лошади, розовощекие барышни в меховых шубах...
         Поручик Ржевский оказался в столице проездом. Будучи в отпуске, он собирался навестить своего дядюшку, бригадира, живущего в своем имении под Москвой.
         Поручик нуждался в деньгах. По правде сказать, он всегда в них нуждался. Но в рождественские дни у него появлялся реальный шанс получить у дяди в подарок увесистую пачку ассигнаций, перевязанную алой лентой с бантиком. Старик под Новый год становился сентиментален и щедр. В иное же время года к нему с подобными запросами можно было и не соваться.
         Но пока у Ржевского еще оставались кое-какие крохи от офицерского жалования, он не спешил заявиться на глаза дядюшке. Что может быть скучнее разговоров об охоте на рябчиков и застарелой подагре!
         В этот ясный день, когда мороз пощипывает уши и солнце слепит глаза, когда снег сверкает, как россыпь бриллиантов, а заливистый смех какой-нибудь кокотки разносится без помощи ветра за тысячи верст, - поручик Ржевский сидел в ресторане на Арбате, с аппетитом уплетая куропатку на канапе и запивая ее водкой. Графин с водкой был уже наполовину пуст, а поручик наполовину пьян.
         По своему обыкновению Ржевский думал о женщинах.
         "Лидия Ивановна, - думал Ржевский, - Елена Петровна, Розочка, Дуняша, Серафима..."
         Знакомых женщин у него в Москве было не счесть. На любой вкус, под любое настроение, с любыми напитками.
         На поручика нахлынули воспоминания.
         Инна Моисеевна, вспоминал он, хорошо идет под шампанское с красной икоркой, Каролина де Гринье - под жженку с оладьями, а Аннушку лучше употреблять под водку с пивом. Викторию Львовну нужно заливать непременно вином, желательно сухим, а то она из себя слишком сахарная. А вот с Любашей, напротив, годится только пунш, чтоб она не казалась такой кислой. Зато Марфу Палладьевну можно и под квас, и под морс, и под компот, и под кисель - страсть какая жгучая женщина! Рядом с ней все нутро и без спиртного обжигает.
         К столу подошел ресторанный распорядитель. У него был хитрющий вид и бегающие глазки.
         - Ваше благородие, не желаете ли барышню позвать?
         - А какие у вас тут барышни? - оживился Ржевский.
         Распорядитель показал рукой.
         - Вот, извольте приглядеть, Даша, в шляпке с букетом у колонны стоит. Ласковая характером девушка и, что приятно, в теле. Не хотите?.. Может, Ульяну Потаповну - худящую брюнетку? Извольте видеть, у окна томится. Или полячку Зосю, хохотушку?
         - Валяй, братец, хохотушку!
         - В кабинет пройти не желаете?
         - Желаю и немедленно.
         Ржевский встал так резво, что опрокинул стул. Распорядитель сделал девушке знак, и она, покачивая бедрами, поплыла к ним меж столов. Это была весьма миловидная блондинка с кучерявой головкой, круглым личиком и большой грудью.
         Она еще издали улыбалась поручику, заученно строя глазки.
         - Надеюсь, кобылка кормленая? - спросил Ржевский распорядителя.
         - Что-с?
         - Девушка, говорю, сыта? Поросенка клянчить не будет?
         - Мм... да вы не переживайте, ваше благородие. Она, если чего и попросит, так какой-нибудь пустячок - виноградинку, там, яблочко.
         - Да мне денег не жалко. У меня их куры не клюют. Только знаю я этих ваших ресторанных девиц. Как начнет жрать за обе щеки - не остановишь. А мне что прикажете делать? Смотреть на нее и облизываться? У меня до дам другой интерес.
         - Но здесь не бордель-с, - осторожно заметил распорядитель.
         - Сам знаю. - Тут подошла девушка, и Ржевский широко ей заулыбался. - Ну ладно, любезный, веди нас в кабинет.
         Кабинет представлял собой небольшое помещение в ряду подобных, в центре которого располагался столик с двумя стульями. В кабинет вели двойные дверцы, высотой в половину человеческого роста.
         Провожая пару до кабинета, распорядитель шепнул Зосе на ухо скороговоркой:
         - Денег-куча-напирай-на-фрукты, - и удалился.
         Ржевский предложил даме стул. Второй стул стоял напротив, но он переставил его и сел с Зосей бок о бок. И тут же, не мешкая, взял ее за руку.
         - Зосенька, душечка... - горячо зашептал он, целуя ей пальчики.
         Она кокетливо заерзала на стуле, захихикала.
         - Пан Ржевский, щекотно.
         - Со мной, Зосенька, не соскучишься. Водочки налить?
         - Мне бы шампанского и фрухтов.
         - А поросеночка под соусом не хочешь?
         - Хочу, - обрадовалась она.
         - Так вот он я - кушай!
         - Ой, смотрите, какой поросенок! - восхитилась девица, надавив поручику пальцем на кончик носа. - С пятачком. А где же соус?
         - Поросенок - наш, а соус - ваш.
         - Какие вы загадочные, ничего не понимаю.
         - А чего тут понимать-то, - усмехнулся Ржевский. Обняв Зосю за талию, он принялся целовать ее в шею.
         - Поручик, я хочу шампанского. И фрухтов.
         - Каких фруктов, ягодка?
         Полячка закатила глаза к потолку.
         - Значит так. Яблоки, груши, виноград, персики, абрикосы, вишня...
         Не успел Ржевский и рта открыть, как перед ними возник официант. В одной руке его была ваза, доверху набитая всевозможными фруктами; в другой - он держал ведерко с бутылкой шампанского.
         - Три тысячи чертей! - воскликнул поручик. - Я только заказать хотел, а этот уже принес. Шустрый малый!
         - Поручик, - томно произнесла Зося, положив ему руку на колено, - мне почему-то кажется, что вы тоже очень, очень шустрый.
         - Шустрее не бывает, лошадка моя. Только этой вазы на целый эскадрон хватит. Разве в нас столько влезет?
         - А мы всё есть не будем, - пожала плечами коварная полячка. - По яблочку съедим и хватит.
         Выбрав из вазы самое маленькое яблоко, она сунула его поручику под усы. Поручик, конечно, откусил (есть с женских рук всегда приятно).
         Зося подмигнула официанту, и тот поставил вазу с фруктами на стол.
         - Прикажете открыть? - спросил он Ржевского, взяв в руки шампанское.
         - Дай сюда! - Поручик выхватил у него бутылку. - Я сам люблю шампанским палить.
         - Ой, пан Ржевский, - захихикала Зося, отстраняясь от него и закрывая ладонями лицо. - Вы ж меня подстрелите.
         Он самодовольно рассмеялся.
         - Не бойся, голубушка. Я в сторону пальну. Шампанское без фейерверка, что женщина без...
         Ржевский запнулся, не находя достойного эквивалента. На языке упорно вертелось слово "жопа", но он, как ни был пьян, все же сообразил, что это слово не вполне уместно за столом.
         - Шампанское без фейерверка, что женщина без ушей! - сказал он и стал откупоривать бутылку.
         Зося в притворном ужасе зажмурилась.
         Поручик выстрелил пробкой, и из бутылки рванула мощная струя пены. Под радостный визг полячки он наполнил фужеры.
         - Предлагаю тост. За отсутствующих здесь дам!
         - А как же я? - надулась Зося.
         - Пардон, оговорился. За присутствующих здесь дам. За тебя, голубушка!
         Едва они успели допить свои бокалы, как у входа в их кабинет объявился какой-то пьяный лысый тип с моноклем на левом глазу.
         - Я извиняюсь, сударь, - обратился он к Ржевскому, протирая плешь платком, - мы из соседнего нумера. Вы изволили залить меня чем-то мокрым.
         - Это было шампанское, любезный.
         - Так я и думал. К тому же пробка угодила в тарелку моей даме.
         - Где она?
         - Дама? За перегородкой.
         - Я говорю, где пробка?
         - Вот.
         Лысый господин протянул ему пробку.
         - Спасибо, барбос. Хочешь косточку от вишни?
         Господин с моноклем вспыхнул, желая ответить что-то дерзкое, но в последний момент поостерегся.
         - Не хочу, - буркнул он, покачнувшись.
         - Тогда ступай в свою конуру и больше мне тут не тявкай!
         - С-сударь! Я... я...
         - Да? - Ржевский с готовностью вскочил, положив руку на рукоять сабли.
         - Желаю вам приятного аппетита, - смиренно закончил лысый господин и удалился.
         - Не глядя угодил в тарелку даме! - усмехался Ржевский, подливая Зосе в бокал шампанского. - Вот так стреляют настоящие гусары!
         Полячка смотрела на него с обожанием.
         - За гусар, за наших защитников! - сказала она.
         И они снова выпили.
         Поручик обнял Зосю за плечи, кося глазами в ее смелое декольте. Руки его тоже не дремали.
         - Ах, поручик, что ж вы совсем фрухтов не кушаете? - щебетала она, отправляя в рот одну ягоду за другой.
         Счет поручика рос как на дрожжах. Но он совершенно об этом не думал. Все его мысли, как и руки, были заняты сидевшей рядом с ним женщиной.
         - Душечка, персик, - шептал он, расширяя завоеванный плацдарм. - Сейчас я тебя скушаю.
         - Ой, перестаньте, пожалуйста. Люди увидят.
         - Ниже пояса не видно: дверцы закрывают.
         - Но, пан Ржевский, наше заведение не приспособлено для таких занятий.
         - Зато я для них приспособлен.
         - Вам шампанское бьет в голову!
         - И водка, и шампанское, и любовь, - пьяно бормотал поручик. - Полезли под стол, Зосенька.
         Она отбивалась как могла, забыв о фруктах.
         - Ну же, ягодка моя. Хочешь, я тебе ментик подстелю?
         - Нет, я не могу, нельзя мне. Я девушка честная.
         Ржевский вытаращил на нее глаза.
         - Да ну?!
         Полячка замялась. Чтобы заполнить неловкую паузу, схватилась за огромную грушу. По подбородку у нее потекло.
         - Нет, правда? - настаивал Ржевский, возбужденно тряся ногой.
         - Шучу, - вздохнула Зося. И виновато хихикнула.
         - Фу-у-у, - мотнул головой поручик. - Разве так шутят, милая! Чуть до белого каления не довела.
         Допив из горла бутылку шампанского, он положил ее на пол и катнул ногой. Через проем в боковой перегородке бутылка закатилась в соседний кабинет.
         - Если сейчас опять появится этот лысый, - хохотнул поручик, - я порублю его в капусту.
         Лысый господин возник спустя минуту. Лицо его пылало от возмущения.
         - Я вас где-то уже видел, любезный, - спокойно заметил Ржевский.
         - Сударь, мы из соседнего н-нумера.
         - Припоминаю.
         Лысый господин плохо держался на ногах и, чтобы не упасть, опирался животом на дверцы, раскачиваясь взад-вперед.
         - Ваша б-бутылка, сударь, ударила по голове моей даме, - заявил он, злобно поблескивая моноклем.
         - По голове?! - изумился поручик. - Выходит, ваша дама лежала на полу? Что же вы там с ней делали?
         - Сударь! Я п-попросил бы вас не допускать фривольных н-намеков.
         - А я, сударь, - сказал Ржевский, вставая и застегивая ворот мундира, - со своей стороны желал бы без промедления познакомиться с вашей дамой.
         Господин с моноклем неожиданно обрадовался.
         - Конечно, конечно. Я хотел бы, чтобы вы п-принесли ей свои извинения. За этим, с-собственно, я и пришел.
         - С превеликим удовольствием, - сказал Ржевский. - Только у меня к вам маленькая просьба, любезный.
         - Да?
         - Побудьте пока с моей принцессой. Было бы невежливо оставить ее в одиночестве. И застегните брюки, - по-дружески добавил поручик, минуя его в дверях.
        
         Глава 2
         Месть
        
         Войдя в соседний кабинет, Ржевский увидел перед собой весьма миловидную барышню лет двадцати пяти. Красотка сидела за столом и, изящно вытянув шею, пила из рюмки вино рубинового цвета.
         Она вопросительно взглянула на поручика.
         - В чем дело, офицер?
         Опустившись перед ней на одно колено, он вдохновенно произнес:
         - Пардон, мадемуазель, я, кажется, вас немного зашиб? Три тысячи извинений! Эта проклятая бутылка... чтоб ей пусто было! Если б я знал, что ваша прелестная головка окажется у ней на пути, клянусь, я так бы не поступил.
         - Я принимаю ваши извинения, офицер.
         Слово "офицер" она говорила с томным прононсом, который пробирал Ржевского до глубины души.
         - Позвольте присесть?
         - Садитесь... А где лысый?
         - Забавляется с моей кузиной, - не моргнув глазом соврал Ржевский.
         Но за перегородкой и в самом деле слышался Зосин смех.
         Красотка поджала губы.
         - Ах, вот как... Что ж, пусть пеняет на себя.
         - Давайте ему отомстим, - сказал поручик, придвигая стул.
         - Пожалуй, - прошептала она.
         - Позвольте локоть.
         - Чего уж там локоть. Берите всё!
         Ржевский приник к ее губам. Поцелуй был долгим и страстным.
         Поручик дал волю рукам.
         - Вы не слишком много выпили, офицер? - спросила красотка, позволяя увлечь себя под стол.
         - Не беспокойтесь, милая, я вас не разочарую... Давайте подстелем ментик.
         - Спасибо, вы очень предусмотрительны. Как хорошо, что здесь деревянный настил! На каменном полу в два счета схватишь насморк.
         - Признаться, соплячек не терплю.
         - Кстати, что вы будете делать, если вдруг заявится Мишель?
         - Какой еще Мишель?
         - Обыкновенный лысый Мишель. Он мой жених.
         - Жэ ман бран. Я покажу ему свою саблю.
         - Думаете, он испугается?
         - Еще бы! Она у меня от бедра до пятки.
         - С ума сойти!
         В порыве страсти обхватив поручика руками за шею, она что было сил прижалась к нему.
         Минуты блаженства пронеслись как одно мгновение.
         - Как странно, офицер... - промолвила красотка, запустив свои длинные пальчики в шевелюру поручика.
         - Что-нибудь не так?
         - Мы зашли с вами так далеко, а я до сих пор не знаю вашего имени.
         - Имею честь, поручик Ржевский!
         - О-о, какая приятная неожиданность! - Она потрепала его за усы. - Об этом я могла только мечтать. О, это сладкое слово Рже-э-э-вский.
         - Надеюсь, голубушка, сегодня вы получили двойное удовольствие?
         - Если вы намекаете на Мишеля...
         - При чем здесь Мишель? Я говорю о себе.
         - Ржевский, вы были великолепны. А Мишель... что Мишель? У нас с ним ничего не было.
         - Но вы же лежали на полу, когда я нечаянно треснул вас бутылкой.
         - Я хотела его соблазнить и, сделав вид, что у меня закружилась голова, сползла со стула. Платье у меня задралось. И Мишель почти уже клюнул. Но тут вдруг ваша бутылка! Он возмутился и забыл обо всем.
         - Он просто маразматик!
         - Мишель хотел, чтобы вы передо мною извинились.
         - Полагаю, я полностью искупил свою вину?
         - О да!
         - А как вас зовут?
         - Зачем вам? А впрочем, зовите меня Анджелой.
         - Прелестное имя.
         - Может, все-таки вернемся за стол? Я понимаю, поручик, вы так удобно на мне устроились, но не будем же мы лежать до закрытия ресторана?
         - А как вы насчет тройного удовольствия?
         - Ого? Вы опять готовы?
         - У меня кровь горячая. Вспыхиваю в момент!
         Она заколебалась. Но в эту секунду над ними раздался вопль раненного зверя. Это был Мишель. Он стоял, опершись на дверцы, и заглядывал под стол.
         - Что вы там делаете с моей ж-женой?
         - Мишель, я вам не жена!
         - Ну, любовница. К-какая разница? Все равно - моя!
         - Чего ты разорался, дурак! - рявкнул на него поручик. - Не видишь, даме от жары стало плохо. Я ее в чувство привожу.
         - А почему у вас zhopa голая?
         - Какой же ей, по-вашему, быть?
         - Одетой!
         - А мне тоже припекло.
         Мишель в ярости рванул на себе сюртук.
         - Сударь, я требую сатиссракции!
         - Чего, чего ты требуешь? - презрительно переспросил Ржевский подымаясь с пола. - Может, сракикакции?
         - Вот именно, сракисфакции!
         - Господа, не ссоритесь из-за пустяков, - сказала Анджела, поправляя лиф на своем платье. - Если не ошибаюсь, вы имеете в виду сатисфакцию?
         Ржевский в умилении поцеловал ей руку.
         - Душечка, ты права.
         - Сударь! - возопил Мишель. - Мы будем драться на пистолетах.
         - Отлично-с! - взревел поручик. - Всегда к вашим услугам. Но сперва позвольте набить вам морду.
         - Это как это? - растерялся лысый. - С какой стати?
         - А ну вынь из глаза монокль!
         - Не выну!
         - Вынь, говорю, хуже будет!
         Мишель отпустил дверцы кабинета и попятился. Ржевский наступал на него, сжимая кулаки.
         - Мы так не договаривались, - вдруг взвизгнул Мишель, ударив поручика ногой под колено.
         Мишелевский монокль выпал, завертевшись у него под ухом. И это было последнее, что он осознал, прежде чем кулак поручика соприкоснулся с его челюстью.
        
         Глава 3
         Два гусара
        
         Со скандалом покинув ресторан, Ржевский, прихрамывая, вышел на улицу.
         - Гжевский, Гжевский! Ты, гожа! - послышался сзади озорной картавый голос.
         Поручик оглянулся. В подъезжавших к нему санях сидел маленький чернявый гусар и приветственно размахивал бутылкой.
         - Денис! - обрадовался Ржевский.
         Спрыгнув с остановившихся саней, Денис Давыдов сразу попал в дружеские объятия поручика.
         - Какими судьбами? - спросил Ржевский.
         - По делам, бгатец. А ты?
         - В отпуске.
         - Вот славно! Садись. Куда тебе?
         - Плевать! Куда-нибудь, где женщины и вино.
         Давыдов рассмеялся, похлопав приятеля по плечу.
         - Да ты и так пьян. Носом чую.
         - Это что! Я и подраться успел, и женщину имел под столом. А заплатил, представь себе, только за обед!
         - В этом гестогане был? - Давыдов кивнул на яркую вывеску.
         - Ага.
         - Запомню, может, пгигодится. Значит, говогишь, подгался? То-то, я гляжу, хгомаешь.
         - Лягнули малость. Пустяки.
         - Женщина, небось, кгасивая была?
         - Других не дерем-с.
         Они сели в сани.
         - Тгогай! - крикнул Давыдов ямщику, и лошади понесли.
         - Танцевать-то сможешь? - спросил он Ржевского.
         - Да стоит мне только женщину обнять - обо всем забуду.
         - Вот и отлично. У князя Коневского нынче бал. Говогят, сам импегатог Александг будет. Поехали?
         - Поехали. От женщин и вина я никогда не устаю.
         - Да-а, Гжевский, ты совсем не изменился, - хмыкнул Давыдов, пихнув его кулаком в бок.
         - Денис, а чего это ты вдруг картавить начал? Вроде, раньше за тобой такого не замечалось.
         - Это всё из-за Толстого.
         - Из-за какого толстого? Ногу тебе, что ли, отдавили?
         - Да не из-за толстого, а Толстого! Ггафа Толстого. Котогый "Войну и миг" написал.
         - "Война и миг"? Чудное название!
         - Да не "Война и миг", а "Война и миг". Нет, погоди, скажу тебе по-дгугому: "Война и не-война". Тепегь понял?
         - Понял, но роман сей не читал. Что же, этот граф Толстой тебе зуб по пьяному делу выбил? Или челюсть повредил?
         - Да нет. Он изобгазил меня в своем гомане кагтавым. Вот я и кагтавлю, чтоб ему не пгишлось в двадцатый газ свой гоман пегеписывать. Блюду, так сказать, истогическую пгавду.
         - Добрая ты душа, Денис. А я б этого бумагомараку на дуэль вызвал. И щелкнул бы непременнно.
         - Что мы всё о ггусном? Скажи-ка лучше, бгатец, ходят слухи, что последняя девчонка импегатгицы от тебя?
         - Царя спроси!
         - Не-э, не гискну, - засмеялся Давыдов. - Еще побьет. Или в солдаты газжалует. Но я так думаю, что это - сплетни. Помнишь такого Охотникова?
         - Ротмистра?
         - Да. Четыге года назад цагица от него забегеменела. Так вскоге его загезали, как погосенка, когда он выходил из театга. А ты, я вижу, жив-здогов. Значит, его величество к тебе пгетензий не имеет.
         - Да ты не поверишь: мы с Сашкой этим летом на Невском за барышнями волочились.
         - Да ну?
         - Баганки гну! - передразнил Ржевский, и гусары опять весело рассмеялись.
        
         Глава 4
         Сливки общества
        
         В одиннадцать вечера бал у Коневских был в самом разгаре. И хотя гостей в доме уже набилось, как сельдей в бочке, к освещенному красочной иллюминацией подъезду прибывали всё новые и новые экипажи. Казалось, весь цвет московской знати собрался здесь, чтобы потрясти телесами, потрепать языки и поглазеть на прелестных дам, коих было несть числа.
         У поручика Ржевского разбегались глаза. Он чувствовал себя львом, наткнувшимся на стадо непуганных антилоп. Перед ним кружился калейдоскоп обнаженных рук, голых плеч, гибких шей, плавно переходящих в смелые (если не сказать, вызывающие) декольте; и духи, и шорох платьев, и блестящие глаза, - было от чего потерять голову!
         Ржевский с Давыдовым ходили по залам, посматривая на танцующих.
         - Здесь, бгатец, самые сливки общества, - говорил Давыдов. - Вон тебе багон де Вилье, а там, гляди, ггаф Куницын шушукается с генегалом Демидовым...
         - Это не сливки, Денис, а простокваша! По мне, сливки общества - это хорошенькие женщины.
         - Тогда, взгляни, вон впегеди тебе улыбается мадам де Сталь, а возле колонны беседует с каким-то фгантом Элен Безухова. Кгасавица, какие плечи...
         - А это что за пташка? - Поручик показал на молоденькую барышню в кисейном платье с розовыми лентами.
         - Ггафиня Наташа Гостова.
         - Как?
         Давыдов сделал в воздухе жест, обозначив букву "р".
         - Гостова.
         - Ростова, что ли?
         - Да. Как танцует, какая ггация!
         Ржевский почесал в затылке.
         - Ты ее хвалишь или бранишь?
         - Хвалю. Кстати, гекомендую.
         - От знакомства с такой прелестницей не откажусь. Подождем, как танец кончится... А что это за бочонок отплясывает рядом с ней?
         - Ггаф Безухов. Столь же богат, как и толст. Масон, толстовец. Наташе весьма благоволит. Если что, дело будешь иметь с ним.
         - При таких-то габаритах - ему ли быть дуэлянтом! - усмехнулся Ржевский.
         Пока они перекидывались шутками, танец кончился.
         Давыдов представил Ржевского Наташе Ростовой и оставил их наедине.
         Опять заиграла музыка.
         - Вас можно? - игриво осведомился поручик, обняв Наташу за талию.
         Она положила руку ему на плечо.
         - Можно.
         - А может, сперва потанцуем?
         И они закружились в вальсе.
         - Обожаю этот танец, - щебетала Наташа. - У меня от него всегда кружится голова. И вообще я очень люблю танцевать. А вы, поручик?
         - Вальсировать с вами - одно удовольствие. Вы превосходно танцуете.
         Она зарделась.
         - Вы находите? Это меня Андрей Болконский научил.
         Ржевский слегка нахмурился.
         - Ваш учитель танцев?
         - Нет, мой жених.
         Заметив, как помрачнел поручик, Наташа быстро исправилась:
         - Бывший. Бывший жених. Вы не подумайте ничего такого. Мы с ним только целовались.
         Она засмеялась.
         - Иногда мне кажется, что мы, женщины, только и рождены для того, чтобы танцевать.
         - Ну-у, положим, не только для этого, - зашевелил усами поручик.
         - Раскрою вам свой маленький секрет. Я ношу на груди медальон с Дюпором.
         - Это еще что за птица?
         - Вы не слыхали об этом знаменитом французском танцоре?! Ах, как он порхает! какие у него ноги! Красивые, стройные-престройные... Они изображены на медальоне.
         - Его ноги?!
         - Да.
         - И вы носите их на себе? Эти ноги?
         - Ну да. А что?
         - Да так, ничего.
         "Черт побери, - подумал поручик, - отдал бы все на свете, лишь бы поменяться местами с этим французишкой!"
         - Вы тоже замечательный партнер, поручик, - сказала Наташа. - У вас, должно быть, большая практика? Я слышала про вас столько пикантных историй... Правда, я ничему не верю... Но вы, наверное, и цыганочку можете?
         - Цыганочку-то? Могу, конечно.
         - А барыню?
         - Запросто!
         - А Данилу Купора?
         - Это еще что за педик?
         Наташа густо покраснела.
         - Данила Купор - это такой старинный английский танец.
         - А-а, пардон, так вы спрашивали о танцах? Нет, танец сей отплясывать не приходилось.
         Музыка смолкла. Но следующий тур они опять танцевали вместе. И это снова был вальс.
         - Ой, поручик! - вздрогнула Наташа. - Ваша рука оказалась у меня на попе.
         - Не беспокойтесь, сударыня, меня это нисколько не смущает.
         - Вы не могли бы поднять?
         - Уже!
         - Как "уже", когда ваша рука на том же месте!
         - Ах, вот вы о чем... Извольте-с.
         - Поручик, зачем вы гладите меня по спине?
         - Пытаюсь найти ваши груди, сударыня.
         - Но ведь они у меня спереди.
         - Там я уже искал-с.
         - Ах, Ржевский, вы просто несносны! Теперь я не удивляюсь слухам, что у царицы Елизаветы от вас дочка.
         - Враки! От меня могут рождаться только гусары.
         - А вы вообще любите детей?
         - Ну-у, не сказал бы. Но сам процесс обожаю.
         - О боже, каков ответ! Неужели всё это правда, что про вас рассказывают?
         - А что такое?
         - У вас действительно было очень много женщин?
         - Целый батальон.
         - Но вы хоть кого-нибудь из них любили?
         - А как же-с. Бывало, с одной и той же барышней спал и по второму разу, и даже по третьему.
         - Ах, я не об этом! Любили ль вы когда-нибудь по-особенному, нежно, пылко, страстно?.. Я не могу подобрать нужного слова...
         - Рачком-с?
         - Я имею в виду не гастрономию, а чистую любовь.
         - После баньки-с?
         - Вдохновенную, как музыка!
         - А как же, сударыня! На рояле. Чертовски скользкий инструмент!
         У Наташи закружилась голова. Но Ржевский не дал ей упасть.
         - Я займусь вашим воспитанием, поручик, - заявила она, собравшись с мыслями. - И не спорьте. Вы - такой дикий, потому что ни одна женщина не сумела по-настоящему понять вашу мятущуюся душу.
         - Наташенька, сделайте одолжение.
         - Перестаньте целовать меня в шею! В вальсе нет такого па.
         - Я придумал его специально для вас.
         - Какой вы, право, выдумщик!
         Сидевшие у колонн старушки глазели по сторонам, оживленно обсуждая танцующих. Пара Ржевского с Наташей Ростовой была в центре всеобщего внимания.
         - Знаете, дорогуша, - говорила княгиня Фамустовская, обращаясь к баронессе Мильфугер, - когда графиня Спесивцева разорилась, она была вынуждена продать часть своей мебели. К ней заявился купец. Ему понравился атласный диван. "Простите, - говорит графиня. - Этот диван не продается. Он дорог мне как память".
         - Charmant!
         - Погодите восхищаться, дорогуша, вы не дослушали. Купец приглядел обеденный стол. "О нет, - возразила графиня. - Этот стол тоже дорог мне как память". Купец потерял терпение: "Ну хотя бы продайте мне люстру!" А графиня в ответ: "Ах, миленький, простите, но поручик Ржевский был таким фантазером!"
         Докончив рассказ, княгиня Фамустовская скрипуче рассмеялась. Баронесса Мильфугер осталась при своем постном лице.
         - Разве поручик Ржевский умер? - спросила она, приготовившись разрыдаться.
         - Что вы, дорогуша! Вон же он танцует с молодой Ростовой.
         - Ох, милая моя, вы меня так напугали. За эту минуту я просто поседела.
         - Что-то я этого не заметила, - съязвила княгиня, бросив взгляд на ее парик.
         Неподалеку от них престарелая маркиза де Капри, дрожа всем телом, прошепелявила на ухо своей подруге-генеральше:
         - О, ma chere, как бы я хотела заиметь поручика Ржевского себе в любовники.
         - Но позвольте, мать моя, вы же едва держитесь на ногах.
         - Да, но лежать-то я еще могу!
         И обе дамы радостно захихикали.
         После третьего тура Ржевский попытался увести Наташу из зала. Он хотел подыскать укромное местечко, где можно было бы выпустить на волю клокочущую в нем страсть.
         Но тут вдруг публика вокруг зашевелилась, заволновалась, все забегали, засуетились, и поручик потерял Наташу в толпе.
         - Какого черта! - в сердцах воскликнул Ржевский.
         На него зашикали.
         - Царь-батюшка наш приехал! - раздались голоса. - Сюда идет! Вот он! Слава государю! Слава!
        
         Глава 5
         Царские забавы
        
         Толпа расступилась. Музыканты с воодушевлением заиграли полонез.
         И в зал вошел царь Александр I.
         Государь шествовал впереди своей свиты под руку с хозяйкой бала, кланяясь направо и налево. За ними следовали хозяин с Нарышкиной - любовницей Александра. Поскольку исполняемый полонез имел слова, которые были всем известны, хозяйка бала, чтобы польстить царю, громко пропела: "Александр, Елизавета, восхищаете вы нас!"
         Царь вспыхнул и, взяв ее за ухо, крикнул на весь зал:
         - Отныне, княгиня, извольте петь: "Александр, Александр, восхищаете вы нас!" Понятно? Александр - два раза. И никаких елизавет!
         - Слушаюсь, ваше величество, - пролепетала Коневская и старательно пропела: - Александр, Александр, восхищаете вы нас.
         - Благодарю, я польщен.
         Отпустив ей ухо, государь непринужденно улыбнулся шедшему позади Коневскому и подмигнул Нарышкиной. Вокруг начали образовываться пары, и все принялись танцевать польский.
         Царь танцевал сразу с пятью дамами. Но вскоре ему это надоело. Он три раза громко хлопнул в ладоши, и музыка тотчас смолкла.
         Александр обвел глазами публику.
         - Какие скучные у вас рожи, дамы и господа! - сказал он по-французски, и не было в зале человека, который бы его не понял. - Придется вас развеселить. Будемте играть в "козла"!
         В ту же секунду какой-то коротконогий вельможа со всех ног бросился к царю, с подхалимской улыбкой протягивая ему колоду карт.
         - Осмелюсь предложить вашему величеству составить из меня компанию.
         - Вот козел! - засмеялся Александр, показывая на него пальцем.
         Вокруг, словно по команде, раздался подобострастный хохот.
         - Может, вашему величеству угодно в домино? - заискивающе спросил толстопузый генерал, выступив вперед. И погремел коробкой с костяшками, которую держал в руке.
         - Два козла! - радостно воскликнул царь. - Не хочу я ни карт, ни домино.
         Он поставил обоих подхалимов на некотором расстоянии друг от друга - так, что один смотрел в зад другому и заставил их согнуть спины в глубоком поклоне. После чего, разбежавшись, перепрыгнул сперва через первого, а потом через второго.
         Раздались аплодисменты и возгласы восхищения. Император с торжествующей улыбкой оглядел толпу и сделал царственный жест рукой:
         - Прошу, дамы и господа! Приступайте. Эй, музыканты, контрданс!
         Зазвучала озорная легкая музыка. И все стали играть в "козла". Зал наполнился визгом, смехом. Дамы прыгали наряду с господами и, путаясь в своих пышных платьях, то и дело валились на пол, увлекая за собой кавалеров. Самые смекалистые из дам быстро сообразили, что гораздо удобнее подставляться, нежели прыгать, и вот уже "коз" в зале стало куда больше, чем "козлов".
         Поручик Ржевский с удовольствием участвовал во всеобщем веселии, по ходу игры не забывая тискать барышень, целовать им ручки и задирать подол.
         - Какие чудесные забавы, дорогуша, - говорила княгиня Фамустовская баронессе Мильфугер. Старушки сидели в уголке, с восторгом следя через свои лорнеты за играющими. - Ах, где ты, моя молодость?
         - Мы оставили ее в Париже, - мечтательно отвечала ее подруга.
         - О да, Париж... По этому поводу, дорогуша, я вспомнила один анекдот.
         - Расскажите.
         - Поручик Ржевский и его дядя, будучи в Париже, решили поразвлечься в доме призрения. Уложили всех девок в ряд и с разных сторон начали продвигаться друг к другу. И вот, представьте, со стороны дяди слышится: " Пардон, мадам, мерси, мадам, пардон, мадам, мерси, мадам". А со стороны поручика: "Пардон, мадам, мерси, мадам, пардон, мадам, мерси, мадам, пардон, дядя, мерси дядя"!
         Княгиня засмеялась, затряслась. На глаза у нее навернулись слезы.
         Баронесса Мильфугер тупо смотрела на подругу, обмахиваясь веером.
         - Так вот почему дядя Ржевского раньше времени вышел в отставку, - сказала она, сочувственно поджав губы, и у княгини Фамустовской начисто пропала охота впредь рассказывать ей анекдоты.
         Между тем игра продолжалась. Гремела музыка. По залу носились совершенно ошалевшие от суматохи мужчины и женщины. В левой половине зала большая группа гостей играла в "царя горы". Отдельные кавалеры, посадив дам себе на спину, катали их по кругу, изображая из себя коней, и громко ржали.
         Пьер Безухов жался к стене, с ужасом наблюдая за происходящим. Ему все это напоминало оргии, которые устраивал в своем дворце Калигула. Пьер не бывал на этих исторических оргиях. Но он читал о них в умных книгах, и воображение рисовывало ему огромные массы людей, любящих себя и друг друга под голубым небом Древнего Рима.
         И Пьер даже хотел уйти, убежать отсюда прочь, чтобы не видеть перед собой этого разврата, этих распутных женщин и мужчин. Но тем не менее он не двигался с места, пожирая своими наивными добрыми глазами их мельтешащие, мечущиеся перед ним разгоряченные тела.
         Внезапно из бурлящего потока гостей прямо на него выполз на четвереньках Денис Давыдов. На спине у него сидела дама, столь знакомая Пьеру, что он даже в первое мгновение ее не узнал. И лишь поправив очки, понял.
         Это была Элен. Красавица Элен. Божественная Элен. Несравненная Элен. Его жена!
         Лицо ее сияло от восторга. Грудь вздымалась. Голые плечи подрагивали. Ее декольте не ведало стыда и границ.
         Пьер вжался спиной в стену.
         - Пгивет, Петгуша! - весело крикнул Давыдов. - Пока вы тут пгохлаждаетесь, пгиходится газвлекать вашу супгугу.
         Пьер покраснел. И поняв, что краснеет, покраснел еще больше.
         - Гм... гм, - промычал он, чувствуя, что в добавок начинает обильно потеть.
         - Не хотите меня покатать, милый? - предложила Элен, улыбнувшись ему той презрительной улыбкой, какой она награждала его всякий раз, когда он ложился к ней в постель.
         Пьер мрачно поправил очки.
         - Так вы хотите? - настаивала Элен.
         - Я?.. что? я... - сказал Пьер.
         - Может быть, вы думаете, что Давыдов мой любовник?
         - Не говорите со мной, умоляю, - хрипло прошептал он.
         - Отчего мне не говорить! Я вам смело скажу, что редкая жена с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовника.
         Пьер, шатаясь, бросился к ней.
         - Я тебя убью! - закричал он.
         - Гони! - взвизгнула Элен, ударив Давыдова по бокам, и тот поскакал на четвереньках, унося ее от рассвирепевшего супруга.
         Пьер попытался продраться за ними сквозь толпу, но его затолкали, оттеснили и, наконец, он потерял их из вида.
        
         Глава 6
         О, Натали!
        
         Государь крутился между играющими в карты. Сам не играл, а только подглядывал, нашептывая затем соперникам чужие карты. Игра шла на деньги, и игроки, большей частью пожилые вельможи и генералы, сердились на его величество, однако, старались не подавать вида.
         Александру быстро наскучило смотреть на их сосредоточенные, жадные лица, и он вернулся в танцевальный зал.
         Веселый хаос, посеянный им, был в самом разгаре. Но теперь кавалеры вели себя с дамами куда развязнее, да и дамы позволяли себе многое из того, чему не учат в пансионах благородных девиц.
         Царь хлопнул в ладоши, и словно по мановению волшебной палочки всё стихло, смолкло, и гости застыли, повернувшись к нему лицом.
         - Вальс! - крикнул император и, подхватив ближайшую даму, закружился с нею волчком.
         Мгновенно образовались новые пары. Но усталость после буйного веселья и хмель от выпитого вина давали о себе знать. Танцующие сталкивались, задевали друг друга задами, цеплялись локтями. А кое-кто, потехи ради, подставлял другим ножку. То и дело кто-нибудь валился на пол под дружный смех окружающих.
         Наташа Ростова подбежала к поручику Ржевскому, который, прикрывая ладонью широко зевающий рот, сидел у колонны.
         - Поручик! - радостно воскликнула она, присаживаясь рядом. - Вот вы где. Почему вы не танцуете?
         - А мы себя в постели покажем-с.
         - Вы уже собираетесь спать?
         Ржевский усмехнулся.
         - Отнюдь.
         - Тогда о чем вы говорите? Пойдемьте вальсировать!
         Она потянула его за руку. Но он не двинулся с места.
         - Видите ли, сударыня, все женщины для меня делятся на тех, с кем я могу танцевать сколько угодно, и на тех, с которыми мне танцевать крайне затруднительно.
         - Неужели я отношусь к последним?
         - Угу.
         Она обиженно надула губки.
         - По-вашему, я так плохо танцую?
         - Напротив. Но, если б вы только знали, как стесняют в движении гусарские рейтузы! А между тем, ваша близость меня так возбуждает...
         Обняв Наташу за талию, он принялся лобызать ее оголенные плечи.
         - Поручик, держите себя в руках!
         - Моя сила не в руках, сударыня...
         - А в чем же?
         - Это я вам потом расскажу... У меня в груди всё полыхает. О, Натали!
         - Кё вулеву?
         - Вы спрашиваете, что я хочу?! - вскричал Ржевский, вскочив. - Черт возьми, вы хотите знать, что я хочу? Да знаете ли вы, что больше всего на свете... - Он вдруг скривился. - Черт! Как хочется отлить.
         - Не поняла?
         - Пардон, сударыня, мне нужно ненадолго отлучиться.
         - Что случилось? - встревожилась Наташа. - Вы так побледнели. Кэски сэ пасэ?
         - Пасэ, пасэ. Пардон, мне нужно срочно выйти - помочь одному своему другу, с которым, я надеюсь, вас вскоре познакомлю.
         - Познакомьте меня с ним сейчас. Он, наверно, тоже гусар?
         - Скорее, артиллерист.
         - И хорошо танцует?
         - Пожалуй, что неплохо, хотя и несколько однообразно. Впрочем, партнерши еще никогда на него не жаловались.
         - Я иду с вами, поручик. Не оставляйте меня одну.
         - Подождите, я скоро вернусь.
         Он ускорил шаг. Но она, как собачонка на привязи, припустилась следом за ним.
         - Вы что-то от меня скрываете! - взволнованно твердила Наташа. - Вам помочь? Пётон ву зэдэ?
         - Да, черт побери, питон у меня в заднице! - не выдержал Ржевский. - Вас это устраивает?
         - Не надо говорить пошлости, поручик, - мягко пожурила его девушка. - Я знаю, вы не такой... вы хороший. Зачем вы сердитесь? Не надо хмуриться. Улыбнитесь мне, поручик, ну пожалуйста...
         Ржевский протяжно застонал.
        
         Глава 7
         Французское белье
        
         Когда вальс сменился мазуркой, царь пригласил Элен. Он давно приглядывался к ее блестящим обнаженным плечам, выступавшим из темного газового с золотом платья.
         - Никогда не устаю любоваться вами, графиня, - сказал он, пристукивая каблуками в такт мазурке. - Вы словно праздничный торт со взбитыми сливками.
         - Мерси, ваше величество.
         Элен улыбнулась ему многозначительной улыбкой, которую он расценил как многообещающую.
         Они летели вместе с другими танцующими по кругу, и вскоре у Александра от этих обворожительных глаз и мраморных плеч совсем закружилась голова. К счастью, именно сейчас по ходу танца требовалось встать на одно колено, чтобы обвести партнершу вокруг себя.
         - Пойдемте в сад, - сказал он.
         - Ваше величество собирается прочесть мне лекцию по ботанике?
         - Да, я хотел бы рассказать вам кое-что о пестиках и тычинках.
         - О, государь, я с детства мечтала разобраться, в чем же разница между ними.
         - Я просвещу вас, графиня.
         Предложив Элен руку, Александр провел ее в зимний сад.
         Это был просторный зал, украшенный яркими фонарями. Среди кадок с деревьями порхали маленькие птички, в многочисленных фонтанах журчала вода, в небольших округлых бассейнах резвились золотые рыбки. И повсюду, повсюду были рассеяны цветы и декоративные травы.
         На расставленных по периметру сада диванах сидело несколько воркующих парочек. Одежда у большинства дам была в заметном беспорядке. Сидевшие подле них кавалеры пылко объяснялись им в любви, не обращая внимания на соседей.
         Войдя в сад, царь громко топнул ногой:
         - Все вон!!
         И через минуту здесь уже никого не было.
         - Уважают, - с довольной миной заметил Александр, подводя Элен к одному из освободившихся диванов.
         - Мы не просто вас уважаем, ваше величество, но и любим.
         Усаживаясь, она подобрала платье, на долю секунды явив ему четко обрисованный профиль своего соблазнительного зада.
         Царь заволновался.
         - Кто это "мы"? При чем здесь какие-то "мы"? - торопливо заговорил он, пристраиваясь возле нее.
         - "Мы", то есть ваши верноподданные, государь.
         - О, графиня, я бы хотел, чтобы вы испытывали ко мне совсем иные чувства. Забудьте о том, что я царь. Смотрите на меня, как на обыкновенного мужчину. А еще лучше, как на простого мужика... Признаться, иногда я мечтаю поселиться в какой-нибудь тихой деревне, завести кур, гусей... Но что это вы на меня так странно смотрите?
         Элен сидела с презрительно выпяченной нижней губой и глядела на него не мигая.
         - Да что вы уставились на меня как солдат на вошь?! - возмутился Александр.
         - Но вы же сами, ваше величество, просили смотреть на вас, как на простого мужика.
         Царь неловко хохотнул.
         - Я имел в виду не сословное положение, графиня. А нечто в ином роде.
         - Поясните вашу мысль, государь, - нежно проговорила Элен, придвигаясь к нему. Ее грудь уперлась ему в плечо. - Ваше величество говорит загадками...
         - Вы думаете, если я царь, то моя голова забита лишь государственными делами? Нет, милая графиня, моя голова в настоящий момент занята только вами. И она раскалывается от вопроса "быть или не быть?"
         - Я вижу, государь, мною занята не только ваша голова, - проворковала Элен. - Но и руки.
         - Не удивляйтесь, я такой же мужчина, как и все.
         Александр принялся облизывать ее плечи.
         - Отвечайте не тая, быть иль не быть?
         - Чему?
         - Всему тому... чего вы сами знаете.
         - А если сюда вдруг войдет мой муж?
         - Он получит повышение. Кто он у вас? Коллежский асессор? Я сделаю его статским советником.
         - Он граф.
         - Прекрасно. Я женю его на своей племяннице, и он станет князем.
         - Но он уже женат!
         - На ком же, позвольте узнать?
         - На мне.
         - Игрунья! Вы меня совсем запутали. Пустите палец. Куда это я попал? Да что же это такое?
         - Французское белье, государь. Я выписала его из Парижа.
         Царь задрожал от нетерпения. Отбросив всякие светские условности, он стал осыпать Элен все более дерзкими поцелуями. Однако, они выглядели просто невинной забавой по сравнению с тем, что вытворяли его руки.
         Неожиданно в саду раздались посторонние голоса. Хохоча и повизгивая, сюда влетели двое влюбленных подростков.
         - Вон! - взревел царь, вскочив с дивана. - Ремня дам!
         Дети с криком убежали. Царь топнул от злости ногой и опять подсел к Элен.
         - Ах, ваше величество, нас застанут, - сказала она. - Царица Елизавета узнает.
         - Ничего, умоется.
         - А Нарышкина?
         - Она меня любит, а значит, поймет. Когда вы со мной, мой ангел, никого, кроме нас, в это мире больше не существует.
         - Здесь так светло, я стесняюсь...
         - Да будет тьма! - провозгласил Александр, и, обойдя сад, загасил все фонари.
         Сад утонул во мраке. Царь стал наощупь пробираться к графине.
         - Где вы, Элен?
         - Здесь. Идите на мой голос.
         - О, графиня, ваш голос слаще мармелада!
         - Мерси, ваше величество. Но где же вы?
         Наткнувшись на фонтан, царь плюхнулся лицом в чашу с водой.
         - А-а! Проклятие...
         - Что случилось, государь? - всполошилась Элен.
         - Ничего, любовь моя. Просто я решил помыть руки.
         - О, это что-то новое в нашем придворном этикете.
         - Как говорят англичане, у джентльмена, ухаживающего за леди, должны быть храброе сердце и чистые руки.
         - Ваше величество, идите же скорее. Я изнемогаю!
         - Иду, иду... Так... ногу сюда, а теперь... Ага, здесь, кажется, проход. Я чувствую, Элен, что вы уже близко. Я слышу ваше дыхание... и запах духов. Вот, кажется спинка дивана...
         - Нет, это моя грудь. Неужели она такая плоская?
         - Напротив, но она такая упругая, что я подумал...
         - Ах, молчите. Какие глупости! Идите сюда...
         Она дернула его за руку, привлекая к себе, и они слились в страстном объятии.
         - О, Александр! Вы и голову успели вымыть?
         - Да, Элен, ради вас я был готов вымыть и ноги, но не хотелось терять время.
         - Ваше величество, вы весь мокрый. Вы простудитесь.
         - Не волнуйтесь за меня, mon ange, я сейчас разденусь. Но позвольте начать с вас.
         - Я в вашей власти, государь.
         - Зовите меня просто Сашей.
         - Саша, вы куда-то не туда!.. Здесь подвязка. Берите левее...
         - О господи, опять подвязка... А это еще что такое? Ничего не понимаю... Графиня, где же ваша жопа?! Ох уж это мне французское белье!
        
         Глава 8
         Во мраке
        
         Поручик Ржевский в темпе вальса носился по дому Коневских в поисках уборной. Присутствие Наташи Ростовой, этой восторженной наивной девушки, лишало его возможности сходить за первую попавшуюся штору. Он никак не мог от нее отделаться. Девушка возомнила, что в его странном поведении, в этих загадочных метаниях по комнатам и лестницам заключена какая-то жуткая тайна. И поручик, понимая ее чувства, не решался разрушить ореол таинственности, возведенный ею вокруг него.
         - Да где же, наконец, ваш друг, поручик? - вопрошала Наташа, дергая его за рукав ментика.
         - Здесь, где-то поблизости.
         "Лопнет, - в отчаянии думал Ржевский. - Ей-богу, сейчас рванет, как бомба. Чертов пузырь!"
         Наташа сочувственно заглядывала ему в лицо.
         - Вы так бледны, поручик. У вас какие-то неприятности?
         Ржевский загадочно молчал.
         "У сон ле туалет? - думал он по-французски. - Черт побери, где же этот проклятый нужник?"
         Толкнув плечом очередную дверь, он увидел перед собой зимний сад. При виде такого изобилия деревьев и кустов поручик понял, что спасен.
         Ржевский переступил порог. Наташа проскользнула за ним. Он закрыл дверь, и стало совсем темно.
         - Это здесь, поручик? - тихо спросила девушка.
         - Что?
         - Здесь прячется ваш друг артиллерист?
         - Да. Подождите меня у дверей.
         Но она не выпускала из рук его ментика.
         - Поручик, мне страшно.
         - Тогда выйдите.
         - Но мне интересно. Ой, пролетел кто-то!
         - Это птичка, сударыня. Птичка-невеличка, две ляжки, два крыла, - раздраженно проговорил Ржевский. - Подумаешь невидаль!
         От шума журчащей со всех сторон воды его мутило. Он заскрипел зубами.
         Тем временем император Александр лежал на Элен Безуховой и, затаив дыхание, прислушивался к разговору незваных гостей.
         - Прогоните их, Саша, - прошептала она.
         - Т-с-с, не шевелитесь. Они сейчас сами уйдут.
         - Что-то не верится.
         - Тише...
         Наташа испуганно вглядывалась во тьму.
         - Вы слышали, поручик? Мне показалось - какие-то голоса...
         - Это за стеной. Или от воды.
         Он подвел ее к увитому плющем окну.
         - Полюбуйтесь на звезды, Натали.
         - А вы?
         - А я пока отойду за дерево.
         - Вы думаете, там прячется ваш друг?
         - По крайней мере, не сомневаюсь, что он окажется там одновременно со мной. Пардон, мне не терпится пожать ему руку.
         Ржевский пошел от нее, на ходу расстегивая штаны.
         Элен жарко задышала императору в ухо.
         - Мы будем продолжать или нет?
         - Мм...
         - Саша, со мной будет истерика...
         - Ну, хорошо, попробуем. Только вы не хлюпайте...
         - Это уж как получится...
         Диванные пружины заскрипели.
         - Ой! - вздрогнула Наташа, тщетно пытаясь разглядеть во тьме силуэт поручика. - Вы слышите? Какие-то странные звуки.
         - Это птички, говорю я вам, - откликнулся из темноты Ржевский. - Смотрите на звезды, Натали, развлекайтесь.
         Дерево, облюбованное поручиком, располагалось как раз у изголовия дивана, на котором сейчас возлежал царь со своей любовницей. Но он их не замечал.
         "Гип-гип, ура! - ликовал Ржевский, пристроившись за деревом. - Понеслась, родимая!"
         От избытка чувств он даже стал напевать:
        
        Соловей, соловей, пташечка,
        Канареечка жалобно поет.
        Раз поет, два поет, три поет.
        На четвертый раз петь перестает!
        
         Развеселившись, поручик принялся поигрывать струей. И безбожно мазал мимо дерева.
         - Что это, ваше величество? - в изумлении прошептала Элен. - Кажется, над нами протекает крыша?
         - Ничего страшного, заработал еще один фонтан.
         - Но с какой стати он должен на нас брызгать?
         - Наверное, плохо отрегулирован. Зато водичка какая теплая.
         - Этот дурацкий фонтан испортит мне всю прическу.
         - Тише... ради бога, тише...
         - Тогда продолжайте.
         - О чем это вы? Ах да...
         И царь снова вспомнил о своем мужском достоинстве.
         Застегнув штаны, Ржевский с легкой душой направился назад к окну. Ему не терпелось прижать к груди ожидавшую его девушку. Но тут он неожиданно свалился в бассейн, распугав сонных золотых рыбок. Бассейн был небольших размеров и глубиной всего-то в один аршин, но поручик уместился в нем целиком.
         - Три тысячи чертей!
         - Что с вами, поручик? - встревожилась Наташа.
         - Да вот... рыбку хотел для вас поймать, - ответил он, выбираясь на пол. С него ручьями стекала вода.
         - И поймали?
         - Она, стерва, больно скользкая. Но если вы на самом деле проголодались, Натали, я ее вам сейчас саблей порублю. Вы любите филе из золотой рыбки?
         - Нет, пожалуйста, не обижайте рыбешек! - взмолилась девушка.
         - Что ж, как скажете.
         Ржевский пошел было к ней, но вдруг прислушался. Неподалеку раздавался какой-то странный шум. Что-то знакомое и близкое будили в душе поручика эти размеренные звуки.
         - Кто здесь? - крикнул он, вглядываясь во тьму.
         - Я, Наташа Ростова, - откликнулась девушка.
         - Да это я не вам. Здесь еще кто-то есть.
         - Птички.
         - Какие, к черту, птички! Эй, кто здесь? Отвечайте, а не то...
         Элен дернула императора за ухо.
         - Саша, я в экстазе. Я сейчас закричу.
         - Молчите.
         - Не могу. Я всегда в таких случаях кричу.
         Александр зажал ей ладонью рот. Она укусила его за палец. Их крики слились в один жизнеутверждающий вопль. Вопль торжествующей любви.
         Наташа, завизжав от страха, бросилась бежать и с размаху плюхнулась к золотым рыбкам.
         - Натали, не бойтесь, - усмехнулся Ржевский. - Это кот кошку дерет!
         Нашарив на декоративной горке гладкий камень, он бросил его в сторону, откуда раздавался шум, угодив царю по голому заду.
         - Мяу! - возопил император.
         - Ага, не нравится? А-ну брысь!
         Второй камень полетел туда же.
         - Мяу-у! - взвыл император, свалившись с Элен на пол.
         Поручик метнул третий камень. И опять попал.
         - Мяу-у-у!! - взревел царь.
         - Прекратите кидаться! - не выдержала Элен. - Нахал!
         - Говорящая кошка, - хмыкнул Ржевский. - Вот это да...
         - Поручик, помогите, тону! - услышал он за спиной жалобный плач Наташи.
         С трудом отыскав ее в темноте, он помог ей выбраться из бассейна.
         Элен и Александр тем временем впопыхах приводили в порядок свою одежду.
         - Впредь только мяукайте, - наставлял ее царь. - Мне вон по заднице досталось, и то я себя не выдал.
         - Господи, скорее бы они отсюда убрались...
         Тут двери распахнулись, и в светлом проеме возникла чья-то массивная фигура.
         - Элен, parazitka! Я знаю, что ты здесь.
        
         Глава 9
         Всемирный фармазон
        
         - Кто это? - слабым голосом спросил царь.
         - Мяу-у-уж, - откликнулась Элен.
         - Кто-кто?
         - Мой муж.
         Пьер Безухов, возвышавшийся на пороге, как каменный утес, поправил свои круглые очки.
         - Элен, выходи, куртизанка бесстыжая! - крикнул он во тьму.
         Поручик Ржевский с Наташей на руках направился к выходу.
         - А-а, попались, merzavcy! - возликовал толстяк. Выхватив из-под мышки увесистое пресс-папье, он сделал шаг в их сторону. - Элен, parazitka, oshibka prirody. Я тебя убью!
         Наташа в ужасе разрыдалась. Поручик спрятал ее у себя за спиной.
         - Петя, не петушись! А то ощиплю.
         - Ах это вы, поручик? - Пьер решительно двинулся на него, замахиваясь пресс-папье. - Что, и до моей жены добрались?
         - Пьер, это же я, Наташа! - в отчаянии закричала девушка.
         - Наташа... - поразился толстяк и, близоруко щурясь, пощупал ее рукой. - Действительно, это вы...
         - Не распускайте руки, любезный! - сердито сказал Ржевский, оттесняя его от девушки. - Гладить будете свою жену.
         - Да, да, простите... Но где же она... моя жена?
         В растерянности он расслабил правую руку и, вырвавшееся пресс-папье жахнуло ему прямо по ноге. Последовавший за этим вопль был способен разбудить и мертвого.
         - А-а-а-а-а-а-а!!
         Обезумев от боли, толстяк принялся носиться по саду, вытаптывая цветы и травы, ломая кусты, натыкаясь на фонтаны, падая и снова вставая; и вопя, и причитая, и проклиная маму, которая родила его на свет, и тот день, когда он вздумал жениться на Элен; и продолжая крушить всё и вся на своем пути.
         - Носороги в джунглях, - сказал поручик, закрывая Наташе глаза, чтобы уберечь ее возвышенную натуру от этого душераздирающего зрелища. Но она все равно подглядывала у него из-под пальцев.
         Внезапно в своих бессмысленных метаниях по саду Пьер наткнулся на Александра и Элен, которые пытались проскочить мимо него к дверям. Он сбил их с ног, и все трое очутились на полу.
         При этом Пьер навалился всей своей тушей на императора. Но, конечно, в потемках его не признал.
         - Пьер, zasranec! - услышал он над ухом знакомый и ненавистный женский голос. - Вы совсем odureli. Бросаетесь на людей, как meshok s der"mom! Отпустите его.
         Пьер мгновенно забыл о больной ноге. Схватив кавалера Элен за шиворот, он поставил его на ноги и принялся трясти.
         - Молитесь, Казанова! Я вас сейчас... где мое пресс-папье?
         - Я не Казанова, - вяло возразил император.
         - Уже второй любовник за один бал! - сокрушался толстяк. - А может, и не второй?
         - Двадцать второй! - фыркнула Элен. - Вы полный idiot, мой милый, если думаете, будто меня можно остановить.
         - Боже мой, я рогоносец!
         - Я тоже, - меланхолично заметил Александр. - Ну и что из этого?
         Пьер опять тряханул его за шиворот.
         - Как ваша фамилия, сударь?
         - Романов.
         - Подумать только! Однофамилец такого благородного человека, самого государя нашего. Ну, ничего, я вас сейчас переименую, сударь.
         - Как это?
         - Фигуральным образом... Где же все-таки мое пресс-папье? Поручик, вы не видели?
         Но Ржевский был занят тем, что утешал Наташу Ростову, с которой внезапно случилась истерика.
         - Вы меня не узнаете? - со слабой надеждой спросил Пьера Александр I.
         - Вы - очередной любовник моей жены, - заявил Пьер. - Добрые люди сказали мне, где сыскать вас, голубчиков. Пеняйте на себя. Эх, прелюбодеи...
         Удерживая его на весу как какого-нибудь котенка, он широко размахнулся.
         Царь оглушительно пукнул.
         Пьер в замешательстве застыл. Ему, мнительному, интеллигентному человеку, вдруг показалось, что это он - Он! Он!! Он!!! - произвел на свет столь неприличные звуки. И от одной этой мысли у него заполыхали щеки и очки сползли на самый кончик носа.
         Но тут у него на руке повисла Элен.
         - Опомнитесь, kretin несчастный, это же Александр!
         И словно в подтверждение ее слов, император еще три раза громко пукнул.
         - Уф, так, значит, это не я... - У Пьера отлегло от сердца. - Уф, уф... а я-то думал...
         И сразу подобрев и проникнувшись состраданием к чужой беде, он взял императора на руки, как малое дитя и понес его к выходу, чтобы разглядеть при свете.
         - Это же государь!! - визжала ему в спину Элен.
         Но Пьер не обращал на ее слова никакого внимания. Он не желал прислушиваться к этой безнравственной, отвратительной женщине.
         - Не переживайте, сударь, - ласково говорил он императору. - С кем не бывает. От подобных неприятностей могу посоветовать вам мочу молодого поросенка. Очень помогает! И поменьше пейте пива.
         Царь уткнулся ему носом в плечо и заплакал.
         Поручик Ржевский и Наташа Ростова встретили их у порога. Наташа понемногу приходила в себя.
         - Отпустите его величество, Пьер, - сказал поручик. - Это вам не папье-маше.
         - Пресс-папье, - машинально поправил толстяк.
         И вдруг узнал в этом заплаканном любовнике своей жены императора Александра! От охватившего его благоговения он разом оробел, обессилил, обмяк. И выпустил из рук свою драгоценную ношу.
         - Наполеонь вашу бонапарть! - сказал царь, растянувшись на полу.
         Ржевский помог ему подняться.
         - Так это были вы, поручик? - произнес Александр. - Знаете, как это больно - камнем по голой жопе?
         - Пардон, ваше величество, подобных ощущений испытывать не приходилось. Я думал, там кошки.
         - Сами вы кот!
         Император отвернулся от него и, вытирая платком еще не успевшие просохнуть слезы, погрозил Пьеру кулаком.
         - Чтоб никому! Поняли?
         - Да, конечно, ваше величество, что мне... я буду молчать...
         Александр подошел к появившейся в дверях Элен.
         - Всё было великолепно, - шепнул он ей. - Я ни о чем не жалею.
         - Я тоже, государь. Эту ночь я не забуду никогда.
         Император повернулся к остальным.
         - Дамы и господа! - громко произнес он, делая важное лицо. - Прошу вас всё произошедшее между нами держать в строгой тайне. Иначе... я бы не хотел говорить вам гадости в сочельник, но, если кто-либо из вас проболтается, особенно, если до Лизки дойдет, - я вам устрою... Я вам такую Содом и Гоморру устрою - мало не покажется!
         - Как вам будет угодно, ваше величество, - сделала реверанс Наташа.
         - Я, право, в отчаянии от того, что случилось, - забормотал Пьер.
         Император ткнул пальцем в грудь Ржевскому.
         - Поручик, я вам уже это говорил, но все же повторюсь. Вам никогда не быть ротмистром!
         Потом он приблизился к Наташе Ростовой, преданно и с обожанием смотревшей на него, и точно так же уперся пальцем ей в грудь.
         - А вам, сударыня, не долго оставаться в девицах.
         Наташа скромно потупилась.
         Остановившись возле Элен, царь принялся молча тыкать пальцем в ее бюст, словно собирался сказать ей что-то очень важное, но так и не находил нужных слов. Она терпеливо ждала, облизывая губы.
         - Уберите палец, ваше величество, - прошипел Пьер, краснея ушами. - Это грудь моей жены.
         Император вздрогнул.
         - Оставляю ее вашим заботам, - отрывисто произнес он и, не оглядываясь, быстро пошел прочь.
        
         Глава 10
         Любовные аллюры
        
         На следующий день Денис Давыдов затащил Ржевского в оперу.
         - Какого черта там делать? - поначалу упирался поручик. - Там, набось, такая скука. Ни выпить толком, ни потанцевать.
         - Ты никогда не бывал в опеге?!
         - Ни разу! И сим горжусь. Но по разговорам наслышан. Битых три часа сидеть на одном месте, протирая штаны, - мыслимое ли дело! И всё ради того, чтобы любоваться, как перед тобой кто-то воет, машет руками и строит рожи?
         - Ты ничего не понимаешь, бгатец. Сегодня там собегется столько пгехогошеньких девиц, чуть ли не весь московский выводок. Это же сказка!
         - Да? Хм, тогда, пожалуй... - Ржевский подкрутил усы.
         - И к тому же будет петь несгавненная Луиза Жегмон.
         - Что за пташка?
         - О, это божественная женщина. Пгиехала всего на несколько дней из Пагижа. Голос - чудо! Поет, как канагейка.
         - А как она... того?
         - Фганцуженка, мой дгуг. И этим все сказано.
         - Едем!
         В опере от обилия голых женских плеч, шей и рук у поручика Ржевского зарябило в глазах. Это было просто какое-то море наготы. В театре эта обнаженность женских прелестей особенно бросалась в глаза и волновала даже больше, чем на балу. Может быть, причина этого заключалась в том, что в театре дамам приходилось сидеть, и таким образом взорам окружающих являлись не столько их платья, сколько плечи и всё остальное.
         - Баня, сущая баня, - сказал Ржевский Давыдову, когда они устроились в партере. - При Петре Великом, говорят, мужики и бабы вообще вместе мылись. Славное было времечко!
         - Скажешь, опоздали мы появиться на свет?
         - Ничего, мы, гусары, своего не упустим. Но какого черта мы сели в партер? Сверху было б лучше видно.
         - Ты собигаешься смотгеть на сцену? - подколол его Давыдов.
         - Я говорю о дамских декольте.
         - О, ты пгав, это самое стоящее из того, на что следует обгащать внимание в опеге. Декольте... Подумать только, бгатец, что там скгывается - для нас давным-давно уж не секгет. Но всё гавно интегесно!
         Ржевский уставился на приятеля.
         - Чего, чего?
         - Я говогю, столько сисек на своем веку пегевидел, а всё гавно интегесно.
         - Не ожидал, Денис, услышать от тебя о женщинах такое... Ну, ладно, ты как хочешь, а я пошел наверх.
         Покинув партер, Ржевский заскочил в буфет и пропустил там для бодрости две стопки коньяка. Потом, прихватив бутылку шампанского, перебрался на бельэтаж, где принялся деловито обследовать ложи.
         Он открывал одну дверь за другой, наметанным глазом уясняя обстановку. Как назло, одинокие женщины не попадались. Хорошеньких девушек непременно сторожили их родители или близкие родственники - всякие там напомаженные тетушки или дядюшки; при более зрелых дамах восседали их мужья или любовники; даже старухи - и те не страдали от одиночества, окруженные своими внуками и правнуками.
         - Бонжур, мадам, - говорил с улыбкой Ржевский, вторгаясь в очередную ложу, чтобы через мгновение, разведя руками, сердито буркнуть: - Пардон, месье, оревуар, - и закрыть дверь.
         Странные метания молодого офицера были замечены капельдинером. Служащий остановил поручика в коридоре, когда тот со вздохом разочарования покидал последнюю в этом ряду ложу, где прелестную молодую даму пас увенчанный сединами вельможа.
         - Вы не можете найти свое место, сударь? - вежливо осведомился капельдинер.
         - Да, любезный, я просто не нахожу себе места! - раздраженно ответил поручик. - У вас всегда такой аншлаг?
         - Покажите, пожалуйста, ваш билет, сударь. Я вам помогу.
         - Мне сейчас может помочь лишь одно из двух: либо смазливенькая барышня с пухлыми губками и стройной ножкой, либо полная кастрация.
         - Простите, что-с?
         - Экий ты, братец, тугодум! Кстати, нет ли у вас здесь отдельных кабинетов, где можно было бы раздавить с дамой бутылку шампанского?
         Служащий понимающе улыбнулся:
         - Ну-у, разве что в уборной.
         - Чего? Ты, старый боров, предлагаешь мне, гусару, запереться с дамой в сортире?! - Оскорбленный в лучших чувствах поручик схватил его за грудки. - Хрустальных люстр понавешали, со всей Москвы красивых баб наприглашали - и никаких удобств! Негде с дамой посидеть, кроме как в клозете.
         - Ваше благородие, не виноват, отпустите, - бормотал перепуганный до смерти капельдинер. - Я имел в виду артистическую уборную, где артистки переодеваются.
         Ржевский тут же ослабил хватку.
         - Что? Переодеваются, говоришь? Это хорошо. Объяснишь, как туда попасть - рубль серебряный получишь.
         - А...
         - А не объяснишь - бутылкой по голове!
         И капельдинер выложил поручику как на духу, где расположены артистические уборные.
         - Только сейчас там никого нет, - заговорщически добавил он. - Все артистки на сцене.
         - А когда появятся?
         - После окончания первого действия. Минут, этак, через двадцать-тридцать.
         - Я столько не вытерплю!
         Ржевский раскинул мозгами.
         - Скажи-ка, любезный, а что за фрукт сидит вот в этой ложе, - сказал он, показав на крайнюю дверь.
         Служащий осторожно заглянул в ложу.
         - Граф Бурёнкин с любовницей, - сообщил он. - Заядлый театрал.
         - А жена у него есть?
         - Есть. Только он больше всё с другими барышнями приходит.
         - Отлично-с! Теперь мне срочно нужны перо, чернила и бумага.
         Капельдинер отвел поручика в служебное помещение. Откупорив для вдохновения бутылку шампанского и осушив ее из горла, Ржевский быстро набросал записку:
        
         " Графу Бурёнкину,
         совершенно интимно
        
         Ваше сиятельство, довожу до Вашего сведения, что в то время, как Вы услаждаете свой слух в опере, Ваша законная супруга услаждает свое тело в объятиях своего любовника.
        
         Искренне Ваш, Робинзон Крузо".
        
         Едва Ржевский отложил перо, как из буфета вернулся капельдинер, посланный им за второй бутылкой шампанского и двумя бокалами. Поручик взял у него шампанское и бокалы и отдал ему записку.
         - Поди вручи графу. Скажи, что очень срочно.
         Капельдинер зашел в ложу. Не прошло и минуты, как оттуда выскочил граф Бурёнкин с вытаращенными глазами и багровыми пятнами по всему лицу.
         - Карету мне. Карету! - восклицал он, сжимая кулаки. И убежал куда-то вдаль по коридору.
         Наградив капельдинера рублем, поручик вошел в оставленную графом ложу.
         - Бонжур, мадемуазель, - сказал он, приложившись к руке растерянно уставившейся на него девушки, которая тем не менее руки не отдернула. - Имею честь, поручик Ржевский!
         - Камилла.
         - Очень мило.
         Поручик еще раз поцеловал ей пальчики и присел рядом.
         - Свято место пусто не бывает. Не правда ли, сударыня?
         - Ничего не понимаю, - заговорила она, нервно обмахиваясь веером. - Объясните мне в чем дело, поручик. Куда девался граф?
         - Он уже не вернется. У него ponos.
         - Какой кошмар!
         - А, пустяки. Если не возражаете, я постараюсь вам его заменить.
         Она лукаво улыбнулась.
         - Вообще-то я не то, что бы... а впрочем, почему бы и нет?..
         - Ну и чудесно. Предлагаю начать с шампанского. Держите бокалы, а я пока займусь бутылкой.
         - Но я не привыкла пить вино с незнакомыми мужчинами.
         - Какой же я незнакомый, сударыня? Меня в Москве каждая собака знает. А вы вдруг - нет? Не может такого быть!
         - Я слышала о вас, но...
         - Никаких "но", солнышко.
         Бесшумно откупорив бутылку, поручик разлил шампанское по бокалам.
         - За нашу встречу, - сказал он. - За ваши шелковые плечи... и всё остальное!
         Они выпили. Ржевский пожирал Камиллу глазами.
         "Как мизинчик оттопыривает, чертовка!" - подумал он и положил ей руку на колено.
         - Поручик, вы перепутали, - с улыбкой сказала она, неторопясь допивая свой бокал.
         - Что такое?
         - Это не подлокотник, а моя нога.
         - Да-а? - Ржевский пощупал у себя под рукой. - Пардон, я не подозревал, что у вас такая стройная ножка. Оперся не глядя.
         - Что же вы никак не уберете?
         - Подлокотник, нога... какая, к черту, разница? - промурлыкал он, целуя ее под ушко.
         - Шея, колонна... - с усмешкой передразнила она, прикрывая веером декольте. - Что вам моя шея? Поцеловали бы колонну!
         - Колонна холодная, а вы такая горячая...
         Он опять тянулся к ней губами.
         - Поручик, мы все-таки в театре, - игриво уклонялась она. - Это же храм искусства. Здесь полагается слушать оперу.
         - Необязательно. Слышите, как храпят в соседней ложе?
         Камилла тихонько засмеялась в кулачок. Поручик снова наполнил бокалы.
         - Я хочу выпить за то чувство, от которого хочется петь, - сказал он. - За любовь!
         После второго бокала Камиллу неожиданно развязло. И она позволяла Ржевскому целовать себя, сколько душе угодно. Душа поручика была ненасытна.
         Нешуточные страсти, кипевшие в их ложе, постепенно стали привлекать внимание публики на противоположной стороне бельэтажа. И вскоре почти все сидевшие там зрители, и думать забыв о представлении, дружно пялили глаза на разбушевавшуюся парочку.
         Внезапно под натиском поручика у его дамы выскочила из декольте грудь, и публика ахнула.
         Между тем действие на сцене продолжалось, и этот протяжный вздох зрителей артисты отнесли на свой счет. А тенор даже так разволновался, что дал петуха и чуть было не свалился в оркестровую яму.
         - Смотрите, на нас показывают пальцем, - говорила Камилла, поспешно пряча грудь обратно.
         - Какая невоспитанная публика, - соглашался Ржевский, мешая ей оправить платье. - Что за грудка! Куда вы ее? Ну зачем? Во времена Ренессанса женщины вообще ходили с вырезом до пупа.
         - Я тоже не прочь, но, к сожалению, у нас сейчас ампир.
         - Подумаешь, вампир, - не расслышал поручик. - Вампир, упырь... Со мною рядом, милая, ничего не бойтесь.
         Прикончив бутылку, он устроил Камиллу себе на колени.
         - Нет, дайте ножку, - требовал он, пытаясь приподнять край ее платья.
         - Поручик, но на нас же смотрят!
         - Пускай смотрят, мы не в лесу.
         В бельэтаже напротив публика начинала потихоньку сходить с ума.
         - Князь, я запрещаю вам смотреть на это безобразие! - повизгивала старая княгиня, вырывая из рук у мужа лорнет. - Это же разврат, besstydstvo, rasputstvo!
         В соседней ложе мать ссорилась по тому же поводу со своими молоденькими дочерьми.
         - Анна, перестань вертеться! Смотри на сцену, - говорила она, закрывая младшей дочери лицо афишей. Но тогда старшая дочь в свою очередь начинала таращить глаза на противоположную сторону. И мать набрасывалась уже на нее:
         - Эмилия, так и знай, я лишу тебя пирожных!
         Наконец, обе девицы разревелись, зарывшись лицом в ладони.
         - Слава богу, - с облегчением вздохнула их мамаша и принялась наблюдать, как поручик Ржевский целует своей даме обнажившуюся до колена ножку.
         - Как вы думаете, граф, - рассуждал барон Леже, обращаясь к своему соседу по ложе, - он ею таки овладеет или бросит дело на середине?
         - Желаете пари, барон? - невозмутимо отвечал граф Нулин.
         - Согласен. Ваша ставка?
         - Пять тысяч.
         - Ассигнациями?
         - Разумеется.
         - Хорошо, согласен. Итак, ваше мнение, граф?
         - Мне кажется, барон, мы с нашим пари уже опоздали.
         - Вы полагаете, они уже?..
         - Не сомневаюсь. А с какой стати эта дамочка вдруг стала так странно подпрыгивать?
         - Хм, действительно...
         А поручик Ржевский, совершенно не беспокоясь, что кто-то может заключать на него пари, в данную минуту объяснял Камилле, какие у лошади бывают аллюры. При этом он изображал лошадь, а сидевшая у него на коленях девушка - наездницу.
         - И-го-го! Крепче держитесь в седле, душечка, - говорил Ржевский. - Галопом мчатся - это вам не бисером вышивать.
         - Поручик, вы меня уроните!
         - Спокойно, голубушка, перехожу на рысь.
         - А может, перейдем на шаг?
         - Устали, милая?
         - Немножко укачало.
         - А мы, гусары, так с утра до вечера и с вечера до утра - то с лошадьми, то с прекрасным полом. Сплошные аллюры!
         - Тпру-у-у! - весело скомандовала девушка.
         Но Ржевский не послушался.
         - Последний аллюрчик, голубушка. Вы знаете, что такое иноходь?
         - Нет.
         - Это когда у лошади скачут попеременно то левые ноги, то правые. Сейчас покажу.
         И поручик стал раскачивать свою наездницу, двигая то левой, то правой ногой.
         - Такой аллюр весьма хорош для больших расстояний, - пояснял он. - Однако, ежели дорога неровная, иноходец может запросто споткнуться.
         Ржевский так увлекся, что решил показать девушке, как спотыкается иноходец. В результате чего оба оказались на полу.
         - Не беда, - рассудил поручик, устраиваясь на Камилле поудобнее. - Я вас, душенька, покатал, теперь вы меня покатаете.
         Она отвечала ему пьяной улыбкой. Но только она раскинулась, как дверь в их ложу распахнулась и сюда ворвался высокий господин с прилизанными волосами.
         - Извольте прекратить, сударь! - вежливо, но твердо сказал он поручику. - Своим поведением вы отвлекаете публику от оперы.
         За его спиной толпилось несколько человек с возмущенными лицами и похабными глазками.
         Нехотя высвободившись из объятий девушки, Ржевский встал на ноги.
         - Какого черта, любезный? Кто дал вам право врываться без стука, когда я здесь с дамой! Мною уплачены деньги, и я попросил бы вас выйти вон.
         - Вы не в борделе, сударь.
         - Да? - с сарказмом произнес поручик. - Выходит, я ошибся адресом?
         - Ошиблись!
         - С кем, простите, имею честь?
         - Я директор театра, - ответил прилизанный господин. - Позвольте ваш билет.
         Ржевский порыскал по карманам.
         - Вот, прошу.
         - Ваше место в партере, сударь, - сказал директор, взглянув на его билет. - Если вы собираетесь смотреть второе действие, прошу вас спуститься вниз и занять свое место до окончания антракта.
         - Антракт?! - возбужденно воскликнул поручик, мгновенно вспомнив о переодевающихся в уборных актрисах. - Вы сказали, сейчас антракт?
         - Да.
         - Сколько он еще продлится?
         Директор театра с важным видом взглянул на свои карманные часы.
         - Десять с половиною минут. Вы успеете.
         - Вы думаете?
         Ржевский тут же прикинул в уме: "Полминуты - на поиски, минута - на представление, две - на объяснение, три - на ухаживание. И четыре - на любовь. Маловато, но, пожалуй, что успею."
         Растолкав скопившихся на пороге любопытных, он пулей рванулся из ложи.
         - Куда же вы, поручик! - истошно крикнула ему вслед Камилла, но ему было уже не до нее.
        
         Глава 11
         Богиня грез, мечта феерий
        
         В начале коридора с артистическими уборными стеной стояли несколько служащих театра, сдерживая натиск неистовых поклонников, жаждущих преподнести цветы своим любимым артисткам. Поскольку в представлении было занято аж три певицы, число их поклонников перевалило далеко за дюжину. Все они орали, умоляли, требовали пропустить и размахивали букетами.
         - У меня цветы завянут! - кричал один.
         - Я до конца оперы застрелюсь! - вторил другой.
         - Пустите меня, я только вручу цветы! - хитрил третий.
         - После третьего акта, господа, - отвечали служащие, не отступая ни на шаг, - милости просим, господа, после третьего акта. Сейчас не велено.
         Ржевский признал в одном из служащих капельдинера, с которым он уже имел сегодня дело. Протиснувшись сквозь бурлящую толпу, поручик незаметно отобрал у самого крикливого поклонника один из трех букетов, которыми тот грозился разнести весь театр, и, подмигнув знакомому капельдинеру, громко прокричал:
         - Фельдъегерь Его императорского Величества! Срочно! Букет от императора - французской примадонне! Где Луиза Жермон?
         - Третья дверь налево, - ответил капельдинер, пропустив его себе за спину, и стал объяснять возмутившимся поклонникам: - Успокойтесь, господа, это государев фельдъегерь. У него служба такая.
         - Я тоже фельдъегерь! - воскликнул Денис Давыдов, напирая на капельдинера грудью. - Пусти меня!
         - Будете буянить, ваше благородие, полицию вызовем.
         "Ай, Ржевский, плут, мошенник, - подумал Давыдов, - обскакал меня на повороте!"
         Толкнув заветную дверь, поручик Ржевский увидел Луизу Жермон, сидевшую в роскошном голубом платье возле большого зеркала. К его изумлению, примадонна была не одна. Перед ней стоял на коленях какой-то безусый юнец и, прижимая к груди руки, что-то страстно лепетал. Она небрежно внимала ему, любуясь собственным отражением в зеркале.
         Заметив появившегося в дверях гусара, примадонна живо обернулась.
         - Имею честь, поручик Ржевский! - представился он, щелкнув каблуками.
         - Луиза, - охотно откликнулась она.
         - Кто?.. что?.. - испуганно пролепетал юнец.
         - Что смотришь, как на пряник? - нетерпеливо бросил ему Ржевский. - Освободите место, юноша, мне некогда.
         - Когда?.. чего?..
         Поручик схватил его одной рукой за шиворот и поднял с колен.
         - Не путайтесь у меня под ногами, любезный. Антракт на исходе, черт вас возьми!
         - Что это значит, сударь?
         - Это значит, мой маленький Керубино, что я собираюсь выставить вас вон.
         Но юный поклонник Луизы Жермон продолжал отчаянно упираться.
         - Я протестую! Вы... вы не имеете права. Я буду требовать от вас удовлетворения.
         - Я мальчиками не интересуюсь. Удовлетворения просите в другом месте. А если вам хочется дуэли, всегда к вашим услугам. Но не сегодня!
         Вытолкнув юнца за порог, Ржевский запер дверь на задвижку и повернулся к смущенно улыбающейся примадонне.
         - Богиня грез, мечта феерий! - воскликнул он, опустившись перед ней на одно колено и протягивая цветы. - От вашего голоса, ей-богу, с ума можно спрыгнуть. Я от соловья таких песен не слыхал. Вы только рот откроете, а у меня уже мороз по коже.
         - Мерси, - улыбнулась Луиза, принимая от него букет.
         - Как ваши очи светят ярко! Я полюбил вас с той минуты, как увидел...
         - О, вы любите меня уже больше часа! - перебив, засмеялась она.
         "С объяснением покончено, - подумал Ржевский. - Начинаю ухаживать".
         - Нет, дайте локоть, - сказал он. - Только один поцелуй, молю.
         Луиза Жермон не давалась, пряча от него свои обнаженные локти. И неожиданно заговорила на ломаном русском.
         - О, я знать один ваш пословиц. Палец в рот не клади, а то... как это?.. вся погибнешь...
         - От любви, - пылко закончил Ржевский. - От любви и помереть не страшно... Кстати, вы не скажете, сколько до конца антракта?
         - О, вам не терпится увидеть меня на сцене?
         "В постели, душечка, в постели," - мысленно поправил ее поручик.
         - Так сколько же до конца, душа моя?
         - Кажется, он очень близко, - она подняла вверх указательный пальчик. - Слышите колокольчик?
         - Слышу. Это звенит мое разбитое сердце!
         Время на любовь таяло с головокружительной быстротой. Втиснувшись в кресло возле француженки, Ржевский обнял ее обеими руками за талию и стал осыпать поцелуями. Она испуганно пряталась от него за букетом цветов.
         - Луиза, ангел, мы успеем, - горячо шептал поручик. - Всего один раз, молю.
         - О нет, нет, вы сумасшедший. О чем вы говорите!
         С трудом вырвавшись из его объятий, она отбежала к стене.
         - Простите, но сейчас мой выход, а мне еще нужно подтянуть чулки, - сказала она и невинно потупилась.
         У поручика Ржевского потемнело в глазах.
         - Я помогу вам! Мадемуазель, поверьте, мне это раз плюнуть.
         - Я стесняюсь.
         - Какой, к черту, стыд! Мы же не дети.
         - Ах, не приближайтесь. Месье, - она капризно топнула ножкой, - из-за вас я никак не могу войти в образ.
         - Предоставьте это мне.
         - Что?
         - Войти в ваш образ, - проникновенно сказал Ржевский.
         Она тряхнула волосами.
         - Я не понимаю ваш французский!
         - У меня такой сильный акцент?
         Луиза Жермон прижалась спиною к двери. Ржевский прижался всем телом к Луизе.
         - Акцент у вас, действительно, сильный, - прошептала она.
         - Так в чем же дело, милая?
         - Мне пора на сцену. Сейчас начнется второй акт.
         - Первый, голубушка, первый. А потом уж будет вам и второй, и третий, и четвертый...
         Луиза толкала задом дверь, но та не открывалась. Между тем поручик стремительно развивал наступление.
         - Что вы делаете, месье? - взвизгнула примадонна.
         - Подтягиваю вам чулки, мадемуазель. Вы ведь этого хотели.
         - Да... то есть нет. Нет! - Она опять сбилась на ломанный русский. - Отдайте моя нога... я не хотеть... Мне пора!
         - Давно пора, голубушка, давно. Я совсем уж изнемог.
         - Но мой опера... мой зритель...
         - Зрители нам сейчас ни к чему.
         Ржевский был уже готов расстегнуть штаны, но в этот момент француженке все же удалось нащупать за спиной задвижку.
         Дверь распахнулась, и они оба в объятиях друг друга вывались в коридор, приземлившись на ковровую дорожку.
         Ржевский, разумеется, оказался сверху. Луиза Жермон бессильно закатила глаза. Но воспользоваться всеми преимуществами своего положения поручику было не дано. Из дальнего конца коридора к ним уже со всех ног бежали вопящие от негодования и зависти поклонники.
         - Какое неслыханное нахальство, господа!
         - Это называется, вручил букет от императора!
         - Хорош фельдъегерь!
         - Снимите его с нее! Снимите!!
         Набросившись на Ржевского, они стали стаскивать его с Луизы Жермон. Поручик отбивался, как мог.
         - Я люблю ее! - кричал он. - Мне суждено гадалкой шатенку полюбить!
         Луиза в возникшей суматохе уже давно успела убежать, а драка все продолжалась.
         Денис Давыдов, хоть он и благоволил французской певице, отдав должное гусарскому братству, принял сторону Ржевского.
         - Подите пгочь, чегти! - кричал он, лупя озверевших поклонников направо и налево. - Куда вы пготив кавалегии, засганцы штатские!
         Гусарская удаль и сноровка в конце концов одержали верх над холёностью и зажратостью московских щеголей. Заодно досталось и капельдинерам. Раскидав по всему коридору стонущие и хнычущие тела, гусары с улыбкой посмотрели друг на друга и сердечно обнялись.
         - Спасибо, Денис, - сказал поручик. - Я у тебя в долгу.
         - Пустое, бгатец. Но, Гжевский, кажется, тебя можно поздгавить с очегедной победой?
         - Увы, я не успел. Черт побери, а счастье было так возможно!
         - Не пегеживай, как говогится, много женщин есть на свете... Идем, что ли? Втогое действие начинается.
         - К черту всё! Где Луиза Жермон?
         - Небось, уже на сцене. Стой, куда ты?
         - За кулисы. Наша песенка еще не спета!
         И, перепрыгивая через валявшихся повсюду измочаленных франтов, поручик побежал в другой конец коридора.
         Денис Давыдов пожал плечами и отправился в партер.
        
         Глава 12
         Женщина как сладкое нечто
        
         Граф Пьер Безухов появился в опере незадолго перед началом второго действия. Он сразу же пошел в первый ряд партера, поскольку даже в очках видел немногим дальше своего носа. Но первый ряд был весь занят. Толстяк полез во второй. Отдавив добрый десяток мужских и женских ног, извиняясь и раскланиваясь, он добрался до свободного места. Сел, пукнул, смутившись, заерзал задом, давая понять соседям, что это был только скрип его сидения, и, наконец, затих.
         Пьер не впервые оказался на опере Моцарта "Так поступают все". Он прекрасно знал либретто и этим вечером мог бы спокойно лежать у себя дома на диване с какой-нибудь умной книжкой, размышляя о высоких материях.
         И тем не менее он счел необходимым приехать в оперу.
         Назойливая мысль свербила его мозг. Как утверждали злые языки, Луиза Жермон, исполнявшая партию Фьордилиджи, была привлекательней и красивее, чем его жена. Подумать только: какая-то заезжая французская певичка и красавица Элен - признанная звезда светского общества! И хотя Пьер был сейчас с женой в глубокой ссоре, уязвленное самолюбие всемирного фармазона не давало ему покоя и требовало немедленно установить истину.
         Повертев головой, Пьер заметил в одной из лож бенуара огромное белое пятно. Он сразу догадался, что это - Элен. Он узнал смутные очертания ее голых плеч. Такое обилие голого тела могла представить всеобщему обозрению только одна из известных ему светских дам - его собственная жена!
         "Prostitutka, baba golaja, куртизанка besstyzhaja, - думал Пьер. - Боже, и эта suchka - моя жена! И я ревную ее, бешусь, и хочу, чтобы она была лучше всех. Нет, я идиот!"
         Вокруг Элен, словно пчелы, вертелись темные пятна мужчин - поклонников ее божественной красоты.
         Пьер вдруг вспомнил свой медовый месяц и мучительно покраснел. Он тогда так старался: пыхтел, тужился, раздувал щеки, обливался потом, - и всё ради того, чтобы в награду услышать от своей молодой супруги снисходительное "мерси" с ленивым упреком "mon cher, еще минута - и вы бы меня раздавили!" Иногда Пьер искренне жалел, что не смог дотянуть до этой минуты, тем паче, что другого такого случая ему больше не представилось.
         Отвернувшись от ложи Элен, Пьер сердито уставился на сцену.
         Началось второе действие.
         На сцене появились три женщины. И запели. Две из них изображали сестер Фьордилиджу и Дорабеллу, а третья играла роль их служанки.
         Сестры возмущались дерзостью своих новых кавалеров, с которыми они познакомились в первом действии. Служанка их уговаривала, уверяя, что все мужчины отпетые кобели и надо принимать их такими, каковы они есть.
         Пьер тщетно пытался определить, какая из певиц - Луиза Жермон. Все певицы казались ему на одно лицо, представляясь в виде трех цветастых силуэтов. Он снял очки и, подышав на них, протер стекла об манишку. Но это не помогло.
         Рядом с Пьером сидел знакомый ему вице-адмирал. Старый моряк смотрел на сцену в подзорную трубу, при этом он облизывался и причмокивал губами.
         Пьер попросил у него прибор.
         - Только ненадолго, голубчик, - сказал вице-адмирал, с заметной неохотой.
         - Вы не подскажете, которая из певиц Луиза Жермон? - смущенно спросил Пьер.
         - Смазливая шатенка в голубом. Она, конечно, прелесть как хороша, но рекомендую взглянуть на девицу в розовом. - Вице-адмирал склонился к самому уху Пьера. - У малышки совершенно прозрачный лиф, и даже можно заметить... хэ-хэ... кое-какие детали.
         - Какие детали?
         - Две темные пуговки.
         - Что мне до пуговиц? - сказал Пьер, и вдруг, зная свою рассеянность, не на шутку испугался: - Мы ведь не в пассаже? А?
         - Граф, голубчик, вы не поняли. Неужто вы не видите... хэ-хэ...
         Когда до Пьера дошло, на что намекает его сосед, он чуть не выронил подзорную трубу. Ведь женщина, не какая-нибудь, а женщина, как сладкое нечто, женщина, всякая женщина, нагота женщины мучила его. С детских лет и доныне он терзался тревожными раздумьями, что было бы, если б люди вдруг вздумали ходить повсюду голыми (и в театр, и на бал, и в гости): не исчезла бы тогда для мужчин загадочная притягательность женского тела? не упала бы рождаемость? не разорились бы продажные женщины? не утратил бы своего значения стриптиз? И не сошел бы весь мир с ума?
         Пьер не находил ответа. И даже братья-масоны были бессильны помочь ему разобраться в этих сакраментальных вопросах.
         - Беда в том, - робко проговорил Пьер, словно разговаривая сам с собой, - что мы ищем источник блаженства извне, а, между тем, он заключен в нас самих. Женщина - это... нехорошо, плохо...
         - Вы сторонник Онана, граф? - уставился на него вице-адмирал. - Стыдитесь, он же был простой пастух!
         Пьер ничего не отвечал, вновь обратив свой взор на сцену. Луиза Жермон и впрямь была очаровательна. Но, наведя трубу на ложу Элен, он нашел, что его жена безусловно красивее. Разрешив свои сомнения на этот счет, Пьер со спокойной душою отдал свое внимание опере.
         Действие происходило в саду. Двое мужчин, одетых в албанские костюмы, ухаживали за сестрами Дорабеллой и Фьордилиджей. Мужчины старательно пели, объясняясь им в любви. Женщины охотно пели им что-то в ответ, но особых вольностей, впрочем, не дозволяли, игриво ускользая от объятий.
         И тут Пьер с удивлением заметил, что из-за одного из деревьев выглядывает чье-то усатое лицо и лицо это с нескрываемым интересом следит за перемещениями Луизы Жермон. Наведя резкость, Пьер без труда узнал поручика Ржевского!
        
         Глава 13
         Брависсимо!
        
         Когда поручик Ржевский, расставшись с Давыдовым, пошел искать черный ход за кулисы, он заплутал в коридорах и неожиданно оказался в служебном помещении театрального буфета. Там он выдул бутылку превосходного портвейна, на скорую руку овладел смазливенькой посудомойкой (причем не встретив в ее стороны ни малейшего сопротивления), закусил это дело бутербродом; потом подрался с поваром и, наконец, прихватив с собой бутылку хереса, отправился на дальнейшие поиски Луизы Жермон.
         Хмель туманил поручику мозги и заплетал ноги. Но фортуна ему благоволила. И вскоре он уже стоял за картонным дубом в глубине сцены, попивая из горла херес и поглядывая украдкой на прелестную француженку, певшую что-то на итальянском языке.
         Ржевский не понимал ни слова из того, о чем пел сейчас квартет артистов, но развязное поведение двух пижонов, крутившихся возле дам, не вызывало у него никаких сомнений относительно их намерений.
         "Того гляди в кусты потащут", - думал поручик. Особенно его раздражал расфуфыренный франт, назойливо пристававший к Луизе Жермон.
         Реальность и вымысел смешались в голове Ржевского в один непристойный сюжет. И когда франт взял Луизу за руку, терпение поручика лопнуло.
         На свою беду ухажер Луизы оказался как раз неподалеку от дуба, за которым прятался Ржевский. Поручик толкнул в его сторону картонное дерево, после чего быстро перебежал за соседнее.
         Плоская крона дуба с треском соприкоснулась с головою несчастного франта. Однако тот, благодаря своей шляпе с пышными перьями, умудрился устоять на ногах и, более того, помог Луизе установить дерево на место.
         В зале раздались смешки. Но большинство зрителей по достоинству оценили находку постановщика.
         "Дуб упал, но жизнь не кончена!" - подумал Андрей Болконский, сидевший в своих белых штанах в ложе для почетных гостей.
         - Какая удивительная аллегория! - щебетала в бенуаре молодая княгиня Билянкина. - На влюбленного падает дерево, а он как ни в чем не бывало объясняется в любви.
         - Я трактую это несколько иначе, - напыщенно отвечал ее муж, князь Билянкин. - Дерево изображает дуб, а дуб - символ мудрости. Стало быть, на Феррандо обрушилась сама мудрость, но он не внял голосу разума и не отступился от Фьордилиджи, несмотря на то, что она - невеста Гульемо, а он сам - жених Дорабеллы.
         - От ваших заумных рассуждений, князь, у меня начинается мигрень!
         - Старайтесь по-меньше думать, дорогая, и всё пройдет.
         Оркестр не замолкал ни на секунду, и артисты продолжали вдохновенно исполнять свои заученные партии.
         Ржевский стоял за развесистым кленом и, допивая херес, грозно сверлил глазами ухажера Луизы. Ведь этот наглый франт, с того момента, как на него свалился дуб, уже не то, чтобы брал Луизу за руку, а вообще норовил повиснуть на ней всем телом.
         Дергая себя за ус, поручик вынашивал план мести. Хорошо было бы уронить на соперника клен. Но дерево могло заодно задеть и ни в чем не повинную примадонну.
         В сердечных делах Ржевский долго рассуждать не любил. И потому, допив бутылку, он решительно рванулся вперед, чтобы заключить француженку в свои объятия. При этом он нечаянно зацепил дерево локтем.
         Клен упал, и за ним, как костяшки домино, за одну минуту в саду попадали все деревья, а заодно рухнули и декорации, изображавшие беседку.
         - Буря в сердцах, буря в природе! - восхищалась княгиня Билянкина, наблюдая за тем, как артисты в панике мечутся по сцене, уворачиваясь от падающих декораций. - Как интересно задумано, князь, и, главное, как свежо!
         - Вам свежо только от того, дорогая, что вы обмахиваетесь веером, - сердито отвечал ее супруг. - Пусти вас сейчас на сцену - вас непременно придавило бы беседкой. Я удивляюсь безрассудству постановщика. Он покалечит всех своих артистов.
         - Какой же вы зануда, князь! Вы пришли в оперу, чтобы наслаждаться, а все ворчите и ворчите.
         - Наслаждаться я буду в другом месте, княгиня.
         - Очень остроумно!
         - Пусть и не слишком остроумно, зато какая приятная мысль...
         Когда пыль на сцене развеялась, взору зрителей предстал поручик Ржевский, держащий в объятиях Луизу Жермон. Поручик страстно ее целовал. Луиза слабо сопротивлялась. Они стояли на самом краю сцены возле оркестровой ямы. Гульемо, Феррандо и Дорабелла медленно уползали со сцены.
         - Занавес! - истошно крикнул директор театра.
         - Браво! - воскликнул кто-то на галерке.
         - Браво! Брависсимо! - понеслось по рядам. - Браво! Бис! Бис!!
         Занавес быстро опустился. Но поручик и Луиза Жермон все равно остались стоять на виду у всей публики.
         - Пустите, месье, - умоляла француженка, пытаясь освободиться из его объятий. - Перестаньте же, наконец, меня целовать...
         - Но, мадемуазель, зрители бисируют. Им нравится, как я это делаю.
         Публика и в самом деле неистовствовала. Кто-то бил в ладоши, кто-то смеялся, кто-то утирал слезы умиления. В оркестровой яме дирижер отчаянно молотил своей палочкой по пюпитру, скрипачи стучали смычками по струнам своих скрипок, - что на языке музыкантов означало наивысшую похвалу.
         Под воздействием высокого искусства сентиментальные мужья принялись тискать в ложах своих жен, и Пьеру Безухову тоже вдруг захотелось помириться с Элен, чтобы на правах супруга вновь целовать ее мраморные плечи. Но заглянув через подзорную трубу в ее ложу, он увидел, что его жена уже вовсю целуется с каким-то стройным адъютантом. Сжав кулаки, Пьер стал выбираться из своего ряда.
         Между тем многочисленные поклонники Луизы Жермон поспешили на сцену - выручать парижскую примадонну из объятий пьяного поручика.
         Но Ржевский не собирался выпускать из рук свое сокровище, и завязалась драка.
         - Гусагы, бгатцы! - вскричал Денис Давыдов, вскочив на кресло. - Не дадим в обиду нашего бгата!
         И вскоре на краю огороженной занавесом сцены завертелась лихая карусель. Офицеры обнажили клинки. Кавалеристы рубились с пехотными командирами. Купцы бились на кулаках с чиновниками. Графья таскали за волосы князей и баронов.
         О Луизе Жермон никто уже и не вспоминал, тем более, что ей, к счастью, вовремя удалось убежать.
         Постепенно драка распространилась и на оркестровую яму за счет падавших туда драчунов. Отобранные у музыкантов флейты и скрипки тут же пускались в дело. Особым расположением у дерущихся пользовались ударные инструменты.
         Занавес за пять минут был изрублен в клочья, и сражение заняло уже всю сцену. В ход пошли фрагменты и элементы декораций. Какой-то удалой купец долго кидался в своих противников картонными деревьями, а потом обрушил им на головы крышу от садовой беседки. По сцене из конца в конец летали флейты, трубы, скрипки.
         - Всех покалечу! - орал какой-то подполковник, размахивая шашкой, которую в горячке забыл извлечь из ножен.
         - Искусство требует жертв! - вторил ему юнкер с совершенно ненормальными глазами и пускал в воздух оркестровые тарелки.
         Ржевский находился в самой гуще событий. На него наседали со всех сторон, но он яростно отбивался.
         В зрительном зале тоже кипели страсти. Пьер Безухов на глазах у рыдающей Элен утюжил ее молоденького адъютанта мордой об бархатную перегородку бенуара. Остальная публика носилась по рядам, ломая кресла. Все что-то кричали, не слыша ни себя, ни других.
         Вдруг отчетливо прогремело несколько выстрелов. Это палила в воздух ворвавшаяся в партер полиция.
         - Ррразойдись!! - проревел на весь зал офицер жандармерии. - Концерт окончен!
         Денис Давыдов пробился к Ржевскому, который в этот момент надевал на голову толстощекому прапорщику огромный барабан.
         - Пошли отсюда, Гжевский, - сказал Давыдов. - Повеселились и хватит.
         - Я только разошелся!
         - Полиция, бгатец. Видишь, сколько понабежало. Ну их! К чегту связываться? Поехали-ка лучше ужинать.
         И он потащил поручика за кулисы.
         - А я и не знал, Денис, что в опере можно так славно покутить, - пьяно усмехался Ржевский, шевеля усами. - Теперь, пожалуй, я стану завзятым театралом, провалиться мне на этом самом месте!
         Поручик оступился и полетел по лестнице кувырком.
        
         Глава 14
         Похмелье
        
         Проснувшись на следующий день, поручик Ржевский обнаружил себя в постели с незнакомой барышней, в которой он спросонья чуть было не признал Луизу Жермон. Но это была не она.
         Голова трещала невыносимо, и поручик вдруг решил, что ему вообще это все только снится. Он протер глаза, но видение женщины не исчезло.
         Ржевский пригляделся.
         Барышня была довольно симпатичная, лет двадцати пяти. Она лежала на боку, положив под щеку ладонь, и тихонько посапывала.
         Пробуждение в подобной компании говорило о том, что вчерашний день был прожит не зря. Однако Ржевский никак не мог вспомнить, где он подцепил эту прекрасную незнакомку и где вообще они находятся. А между тем от решения этого вопроса зависело, должен ли он был расплатиться с ней наличными за оказанную ему вчера услугу или, напротив, она должна была поставить ему магарыч за доставленное ей удовольствие.
         - Подъем! - скомандовал Ржевский, тронув девушку за плечо. - Кто рано встает, тому Бог подает.
         Барышня перевернулась на спину и, приоткрыв глаза, сладко зевнула.
         - А кто поздно ложится, тому леший присниться, - сказала она, потрепав поручика за шевелюру.
         - Ну и что - приснился тебе леший?
         - А зачем ему сниться, когда он и без того со мною спал?
         - Это я, что ли, леший?
         Она засмеялась.
         - Вы бы, миленький, на себя вчера взглянули. Тако-ой лохматый, тако-ой бойкий. От вас столько шуму было, как будто вы из лесу сбежали.
         - Поздно вчера легли, душечка? - спросил Ржевский, целуя ее в щечку.
         - Легли рано, заснули поздно. А вы разве ничего не помните?
         - Ни грамма! Видать, пьян был до бесчувствия.
         Она с озорством лизнула ему кончик носа.
         - Ну уж прям до бесчувствия... Чувств было через край. Я не жалуюсь.
         Ржевский заключил ее в объятия.
         - Как хоть тебя зовут, голубушка?
         - Таня.
         - Мы где, простите, познакомились?
         - У генерала Скуратова на квартире. Вы с приятелем пришли, с маленьким таким, кучерявым.
         - С Денисом Давыдовом?
         - Да я не знаю, как его звали. Только он всё на букву "р" прихрамывал, а вы - на обе ноги. Ругались, что в опере крутые лестницы.
         - А-а, припоминаю. Погоди-ка... - Ржевский потер лоб. - Я, кажется, с кем-то там повздорил?
         - С полковником Зайцевым.
         - Из-за женщины конечно?
         - Из-за ноги.
         - Из-за женской ножки? - уточнил поручик, все сильнее прижимаясь к барышне.
         - Да нет. Вы ему на ногу наступили.
         - Всего-то?!
         - Он вас сразу обозвал по-нехорошему.
         - Это как же?
         - Конюхом! А вы ему за это в стакан плюнули. А там еще водка оставалась, полковник очень расстроился и в вас ее плесканул.
         - И попал, сволочь?
         - Промахнулся... Ой, что это вы делаете, поручик?
         - Да вот, хотел через тебя, Танюша, перелезть, чтобы встать, и застрял.
         - А зачем копошитесь-то? - захихикала она.
         - Хочу понять, за что это я зацепился.
         - Так вы же всё глубже цепляете!
         - Не обращай внимания... Что было дальше?
         - Дальше? О-о... Думаете, я в состоянии рассказывать?
         - Я этому Зайцеву хоть... по морде дал? а? или нет? а? а?
         - Вас у-у-удержали... Но полковник просил у-удовлетворения.
         - Что ж, я его удовлетворю... Только как-нибудь попозже... Ведь ты не против? а? а?
         Но она молчала, потому что говорить уже не было ни желания, ни сил.
         Внезапно дверь протяжно скрипнула.
         - Ой! - Барышня прикрыла лицо подушкой.
         Ржевский недовольно оглянулся. В комнату с серьезным видом вошли два офицера. Увидев, чем занят поручик, они дружно закашляли.
         В одном из незваных гостей Ржевский признал Давыдова, другой же был ему неизвестен.
         - Доброе утро, господа офицеры, - буркнул поручик. - С чем пожаловали?
         - Может, ты хоть пегестанешь на минутку? - сказал Давыдов, неловко теребя себя за ус.
         - В таких премьерах мне советчики не нужны!
         - У нас дело сгочное.
         - Присаживайтесь. Я скоро.
         С головой накрыв себя и свою барышню одеялом, Ржевский с прежним усердием продолжал свое занятие.
         Офицеры сели в сторонке, уткнувшись носом в стену.
         - Может, выйдем пока, Лев Иваныч? - тихо спросил Давыдов своего соседа. - Вас вся эта петгушка не смущает?
         - Чего уж, дело молодое, - прошептал тот. - А вы как, Денис Васильевич?
         - Я-то всякого нагляделся. По пгавде сказать, после вчегашнего пегедо мной хоть в носу ковыгяй, хоть с бабой забавляйся - всё гавно. Отупел малость.
         - Так много выпили?
         - Мало закусывал. Эй, Гжевский! - через плечо крикнул Давыдов. - Обещал поскогее, а сам волынку тянешь.
         - Да ты говори в чем дело, Денис, - раздался голос из-под одеяла.
         - У тебя сегодня с полковником Зайцевым дуэль.
         - Отлично-с!
         - Я твой секундант, а Лев Иваныч - у Зайцева. Но может, пока не поздно, дело кончить мигом?
         - Конечно. Я этого зайца мигом шлепну и поедем с тобой в оперу.
         - Да ты меня не понял, бгатец. Я думал, может, ты согласишься уладить дело полюбовно.
         - Нет-с. Мне нанесли там оскорбленье.
         - Хочу откровенно предупредить вас, поручик, - важно заметил Лев Иваныч, - что полковник Зайцев будет драться насмерть. Он - известный всей Москве бретёр и отправил на тот свет немало дуэлянтов.
         - А мне начхать, бретёр он, бобер или козел... Говорю же, что подстрелю его как зайца!
        
         Глава 15
         Дуэль
        
         Место для поединка было выбрано на небольшой лесной поляне. Земля была укрыта талым снегом, вокруг тихо покачивались сосны. На деревьях сидело множество ворон, как будто нарочно собравшихся, чтобы поглазеть на дуэль.
         Две сабли, воткнутые в снег на расстоянии десяти шагов друг от друга, обозначили барьер.
         - С похмелья гуки не дгожат, бгатец? - спросил Давыдов Ржевского, когда все приготовления были закончены.
         - Да нет, я у Танюши целый жбан рассолу выпил. Теперь ни в одном глазу. Ты лучше скажи, сходиться со скольких шагов?
         - С двадцати.
         - Давай с пятидесяти.
         - Но, Гжевский, все пгавила уже оговогены.
         - Плевать!
         - Зачем пятьдесят шагов? Куда тебе столько?
         - Для разбега.
         Давыдов подошел к полковнику Зайцеву, стоявшему поодаль со своим секундантом, и передал им пожелания поручика.
         - Хоть на версту! - заявил Зайцев. - Я от этого молодца с любого расстояния одно мокрое место оставлю.
         - Что-с?! - вскипел Ржевский, когда Давыдов повторил ему слова полковника. - Да этот пехоташка, я вижу, совсем обнаглел. Нет, надо ему еще до дуэли рожу намылить, а то потом с покойника - какой спрос?
         И подлетев к полковнику Зайцеву, Ржевский с ходу залепил ему кулаком по шее.
         Оседлав упавшего в сугроб артиллериста, поручик схватил его за грудки.
         - Что ты от меня оставишь, кобылий хвост?! Какое место? - орал Ржевский, избивая Зайцева всеми известными ему способами. - Что молчишь, шомпол безмозглый?
         Но полковник не раскрывал рта, опасаясь подставить поручику зубы. Они катались по снегу, как влюбленные, встретившиеся после долгой разлуки. Только вместо звуков протяжных поцелуев воздух был наполнен звоном оплеух.
         - Гусар пехоташку оседлал! - торжествовал поручик.
         Над поляной кружили встревоженные вороны.
         Наконец, Давыдову со Львом Иванычем все-таки удалось разнять дуэлянтов. Вручив обоим по пистолету, они развели их в разные стороны на пятьдесят шагов.
         Напоследок обняв приятеля, Давыдов сказал:
         - Помни, Гжевский, если пегвым выстгелишь и пгомахнешься, - полковник потгебует тебя к багьегу и шлепнет! Слепым надо быть, чтоб с десяти шагов пгомахнуться.
         - Ступай, Денис, и обо мне не беспокойся, - отрывисто бросил Ржевский.
         - Будь здогов, бгатец. Ни пуха ни пега!
         - К черту!
         Вернувшись по цепочке следов к барьеру, Давыдов отошел в сторону и громко объявил:
         - Господа офицегы! Не угодно ли начать. Считаю до тгех. Газ! Два! Тги!!
         Ржевский быстро двинулся навстречу своему противнику, который, после устроенного ему избиения, шел какой-то странной, дерганной походкой, словно его сзади тыкали булавкой.
         Внутри поручика все кипело. В эту минуту он так сильно ненавидел своего противника, что пустить тому пулю в лоб казалось слишком большой честью.
         Когда Ржевскому оставалось пройти до барьера шагов десять, а Зайцеву - немногим более, несколько ворон вдруг вздумали перелететь через поляну.
         Поручик немедленно выстрелил, и одна из ворон, самая большая и жирная, с жалобным клекотом свалилась прямо на голову Зайцеву. Тяжело ранненая в грудь, она щедро обложила полковника своим пометом и, скатившись по его мундиру на снег, пару раз дернулась и сдохла.
         Все случилось так неожиданно и быстро, что Зайцев в замешательстве застыл на месте, опустив пистолет.
         - Ага-ха-ха! - воскликнул Ржевский. - Попал, три тысячи чертей! Попал!
         Воронья стая с громким криком снялась с деревьев. Небо над поляной потемнело от живой черно-серой тучи.
         В истошном карканье ворон полковнику Зайцеву почудился смех потешающихся над ним трех тысяч чертей. В течение долгих десяти секунд он стоял, вжав голову в плечи и бессильно разведя руки, совершенно не в состоянии что-либо предпринять. И лишь глаза его в бешенстве таращились на ухмыляющегося поручика, а с приоткрытых губ готовилось сорваться грязное ругательство.
         - Закройте рот, полковник, - сказал Ржевский, - а то не ровен час ворона залетит.
         К полковнику наконец вернулся дар речи.
         - К барьеру! - взвизгнул он, потрясая пистолетом. - К барьеру!!
         Поручик, криво усмехнувшись, не спеша преодолел несколько шагов до торчавшей из снега сабли. Полковник остановился у другой. Вытащив платок, он принялся тщательно вытирать с лица птичий помет.
         Их разделяло десять шагов.
         - Я долго буду ждать? - с усмешкой произнес Ржевский.
         - На тот свет торопитесь? - огрызнулся полковник. - Успеете!
         - Еще одно слово, любезный, и я опять набью вам морду.
         - Господа, господа, пегестаньте пгепинаться, - вмешался Давыдов. - Полковник, вы будете стгелять или нет?
         - Буду!
         Зайцев поднял пистолет.
         - Я отплачу вам той же монетой, поручик, - сказал он сквозь зубы.
         - Сделайте одолжение, сударь.
         Полковник стал высматривать в небе ворон. Но, как назло, все они уже опять расселись по деревьям, продолжая неистово галдеть.
         - Лев Иваныч, не сочтите за труд, - обратился полковник к своему секунданту, - спугните этих тварей.
         Тот немного растерялся.
         - А как?
         - Палкой их. Палкой!
         Отломив от ближайшей сосны длинный сук Лев Иваныч принялся бегать от дерева к дереву и что было сил бить по стволам. На него сверху падали хлопья снега, но он так увлекся, что не обращал на это внимания.
         С недовольным карканьем вороны стали взлетать и кружить над поляной.
         Полковник выстрелил в одну из крылатых хищниц.
         Спланировав по косой траектории, подбитая ворона рухнула на спину Льву Иванычу. Издав брезгливый вопль, он отскочил в сторону и упал, зарывшись лицом в сугроб.
         - Убил! - весело рассмеялся Ржевский.
         - Дуэль не окончена! - возопил полковник. - Желаю стреляться повторно.
         Секунданты зарядили пистолеты.
         Дуэлянты заняли свои исходные позиции.
         Давыдов досчитал до трех.
         Ржевский и Зайцев с двух концов поляны быстро дошли до барьера и остановились друг напротив друга.
         Обезумевшие вороны продолжали галдеть, прыгать по снегу и носиться над людьми. Шум от воронья стоял невыносимый.
         Подбитая полковником ворона, волоча крыло, ковыляла по снегу и, наконец, ткнулась Зайцеву в ноги. Он вдарил по ней сапогом, что вызвало новый взрыв возмущения среди ее сородичей. Истошно вопя, они кружили над своей соплеменницей, которая, упав на спину, никак не могла перевернуться.
         Ржевский выстрелил в воздух.
         И вновь удачно. На полковника свалилась очередная ворона. Зацепившись лапой за ворот его мундира, она повисла у него за спиной.
         Полковник, чертыхаясь, вертелся на месте, но никак не мог от нее избавиться.
         Раззадоренные видом крови, крылатые твари носились вокруг Зайцева, почти задевая его своими крыльями. Отмахиваясь от них, он невольно нажал на курок.
         Раздался выстрел, и на него упала еще одна ворона.
         Тут уж Зайцев озверел. Отбросив пистолет, он схватил саблю и стал гоняться за воронами.
         Давыдов и Лев Иваныч, обнажив клинки, бросились ему на подмогу.
         Ржевский покатился со смеху. А потом и сам с саблей наголо, хохоча и гикая, стал носиться по кругу.
         От воплей сотен вороньих глоток закладывало в ушах.
         Внезапно, перекрывая птичий гам, из чащи раздался злобный рев. И на поляне появилась огромная медведица. Свирепо рыча, она решительно двинулась в сторону людей.
         Господа офицеры попятились.
         Лев Иваныч первым рванул к саням, а за ним побежали и остальные. Они запрыгнули в сани, и кони понеслись.
         - Три тысячи чертей! - воскликнул Ржевский, переведя дух. - Такой финал меня стреляться разохотил.
         - Меня тоже, - буркнул полковник Зайцев, кутаясь в шинель.
         А Давыдов, обняв полковника за плечи, вдохновенно сказал:
         - Господа, нам стоило бы отметить это событие.
         - Какое событие? - проворчал Лев Иваныч. - Что нас с головы до ног обгадили и чуть было не загрызли?
         - Надо выпить за союз кавалерии с артиллерией!
         - Согласен, - сказал Зайцев. - Тем более, что я не из какой-нибудь, а из конной артиллерии!
         И после этих слов на душе у всех четверых вдруг сделалось так тепло, что, когда они, доехав до ближайшего кабака, принялись за горячительные напитки, хмель не брал их даже после пятой стопки.
        
         Глава 16
         Понтёры
        
         Спустя два дня после дуэли с воронами поручик Ржевский впервые с начала своего отпуска сел за карточный стол.
         В картах ему обычно не везло: подводила излишняя горячность и желание схватить куш побольше и побыстрее. Зная о своем фатальном невезении, Ржевский то и дело давал себе зарок не играть, но его хватало ненадолго. Даже водка не доставляла ему столько удовольствия, сколько он получал от одной партии в штосс. Выше своей привязанности к картам он ставил только любовь к женскому полу.
         А о женщинах Ржевский не забывал ни на секунду. В четырех дамах карточной колоды он непременно узнавал кого-нибудь из героинь своих бесчисленных романов.
         Сегодня дама бубен мнилась ему угловатой Татьяною, с коей он переспал накануне дуэли с Зайцевым. В червонной даме явственно угадывалась любвеобильная Камилла, с которой он познакомился в опере. Дама треф обозначала капризную Сонечку из уездного города N. И наконец, пиковая дама изрядно смахивала на сумасбродную Екатерину из Санкт-Петербурга.
         В этот морозный вечер в гостях у отставного майора Котлярского собралось шумное общество картежников. Играли до утра.
         За пять часов Ржевский спустил почти все деньги из своего отпускного жалования. Но понтировать не бросил. Он сидел хмурый, пьяный, покручивал усы и поминутно чертыхался. Ставки делал только на фигуры и большей частью - на дам.
         Но карточные дамы его сегодня не любили. Ржевский сердился на них и в пьяном угаре давал себе слово не встречаться никогда более с той женщиной, которую олицетворяла собой проигранная карта.
         - Эх, фигура дура! - в сердцах воскликнул поручик. Разодрав в клочья очередную злополучную карту, он бросил клочки под стол и растер их сапогом. - Опять талия ни к черту.
         - На счет талии дамы треф судить не берусь, - с добродушной улыбкой заметил граф Долбухин. - На картинке ниже бюста не видно.
         - Ну, ежели, граф, вам пришла охота каламбурить... Поверьте моему опыту, когда у бабы лицо пухлое, то и талия у нее должна быть как у бочки.
         - Позвольте с вами не согласиться, дорогой друг, - вступил в разговор майор Котлярский. - Возьмем, к примеру, мою тетку: ее одна щека, как мои два кулака, того гляди фасьяль лопнет. А талия у ней - с булавку! И вот, что интересно, у дочери ее, то есть у моей кузины, всё наоборот - щеки впалые, а за пузом никакой талии впомине не видать.
         - Еще неизвестно, какая талия лучше, - заговорил Денис Давыдов. - Я сужу так: на балу хогоша та дама, что пги тонкой талии, а в постели, пагдон, куда лучше пышка. Оно и мягче, и теплее. Скажи, Гжевский!
         Поручик, с кислым видом внимавший их рассуждениям, махнул рукой:
         - Талия, щеки, пузо - какая, право, чушь, господа! По мне, женщины делятся на три категории: на дам, на не дам и на дам, но не вам.
         Мужчины грохнули со смеху.
         - Ай, бгаво, Гжевский, потешил! - в восторге восклицал Давыдов, ударяя себя ладонями по коленям.
         Только один человек из всей компании не смеялся. Это был корнет Васильков. Ему сегодня не везло пуще всех. Из оставшихся у него на руках десяти рублей он, стыдясь самого себя и краснея, как девица, ставил по рублю. Он был готов играть в долг, но ему не верили. Затянувшийся разговор о женщинах действовал ему на нервы.
         - Афанасий Сергеич, вы будете метать? - нетерпеливо выкрикнул корнет своим тоненьким голоском.
         - Буду, дорогой мой, - спохватился майор. - За дело, господа, с богом, - и он распечатал свежую колоду.
         "Ну, стерва, ежели подведешь", - подумал Ржевский, поставив на червонную даму.
         Майор Котлярский стал метать.
         Очередная талия отняла у поручика последние деньги. Не помогла ему ни дама черв, ни бубновый туз. Поручик в остервенении рвал карты зубами и, запихивая их в пустую бутыль, приговаривал:
         - В темницу, в темницу вас, сволочей.
         - Полно, бгатец, - веселился Давыдов, распихивая по карманам выигранные деньги. - В любви повезет.
         - Да что любовь! В любви мне и так всегда перепадало.
         Корнет Васильков, спустивший свой последний рубль, положил голову на стол, как на плаху, и зашелся от рыданий.
         - Вот уж напрасно, дорогой мой, - сказал майор Котлярский, погладив его по плечу. - Велика беда! В другой раз отыграетесь.
         - Нет, я застрелюсь, - ревел корнет, не подымая головы. - Мне ни в картах не везет, ни в женщинах.
         - Ну, в картах это дело наживное, еще научитесь. А что до женщин... Хотите, я горничной моей, Глашке, за вас словечко замолвлю? Она вам не светская дама - ломаться не будет. Хотите, дружочек?
         - Хочу-у, - всхлипнул Васильков.
         - Ну вот и ладненько. Сейчас только еще шампанского примем, и я вас, голубчик, устрою.
         Майор заказал лакеям вина и закуски.
         - А для меня у вас горничной не найдется? - спросил Ржевский, вытирая усы после пропущенной стопки водки.
         - Да ради бога, дорогой мой. Желание гостя для меня закон. Эй, Прошка! - крикнул Котлярский лакею. - Позови Аглаю.
         - Дык, спит она, барин.
         - Разбуди, от нее не убудет. Скажи, дело к ней есть срочное, радостное.
         Через пять минут в комнату вошла лохматая седая старуха в длинной ночной рубахе.
         - Вот и вам горничная, поручик, - еле сдерживая смех, заявил майор. - Прошу любить и жаловать.
         - Э-э, нет, - скривился Ржевский. - Увольте-с. Я еще не настолько пьян.
         Все весело заржали.
         - Чё звали-то, батюшка? - спросила старуха, щуря на хозяина подслеповатые глаза. - Прошка сказал, обрадовать меня хотели. - Она облизнулась. - Уж рюмочку-то налейте, старой, коли разбудили.
         Со смехом вручив старухе недопитую бутылку, майор прогнал ее из гостиной.
         - Кстати, о старухах, - задумчиво обронил граф Долбухин. - Представьте, господа, моя бабка, графиня Аделаида Петровна, на картах сделала себе целое состояние.
         Присутствующие недоверчиво переглянулись. Но в их глазах все же появился определенный интерес. Устав от картежной баталии, они были сейчас готовы выслушать любую историю.
         И граф Долбухин начал рассказывать, не спеша попивая из горлышка шампанское:
         - Отец мой, Меркурий Петрович, однажды в юности крепко проигрался в карты некоему князю Г. А надобно заметить, что мое семейство в ту пору было в долгах как в шелках. Вернувшись под вечер домой, отец во всем признался моей бабке, заявив в отчаянии, что не видит иного выхода, как свести счеты с жизнью. Но та, конечно, его отговорила и на следующий день отправилась к князю.
         Князь Г. несказанно обрадовался ее визиту, поскольку был в нее давно и безнадежно влюблен. Когда моя бабка упомянула о долге сына, князь засмеялся и ответил, что простит всё за одну проведенную с ней ночь.
         - Вот дурак, на бабку польстился! - сказал Ржевский.
         - Графиня в ту пору была еще молода, - возразил Долбухин. - И к тому же весьма красива... Так вот, она обещала князю подумать над его словами, но дать ей на размышления еще три дня. Князь согласился. В ту же ночь графиня куда-то исчезла и не появлялась трое суток.
         Когда под вечер третьего дня она вернулась домой, в волосах ее стали заметны седые пряди, а губы были покусаны в кровь. На все расспросы домашних она ничего не отвечала и сразу же отправилась к князю. Она явилась к нему ровно в полночь и предложила ему перекинуться с ней в карты. Князь с иронией осведомился, есть ли у нее деньги, чтобы делать ставки. "Ставкой будет моя честь!" - гордо отвечала она. Князь начал метать. И графиня не только отыграла сыновний долг, но и лишила князя почти всего его состояния!
         С той поры она сделалась заядлой картежницей. В карты ей везло, как никому из простых смертных. Она играла так, словно за спиной у нее стоял дьявол. Но при том всегда соблюдала три непременных условия: за карточный стол садилась в полночь, притом в полнолуние и делала за игру не более трех ставок. И не было такого случая, чтобы карта ее не сыграла!
         Граф Долбухин умолк, задумчиво уставившись на огонь в камине.
         - За вашу необыкновенную бабку, граф! - поднял бокал Ржевский.
         Все с воодушевлением выпили. У корнета так дрожали руки, что половину своего бокала он вылил себе за воротник.
         - Надо полагать, граф, - сказал Ржевский, - ныне ваша бабка чистит карманы архангелам?
         - Отнюдь, она жива. Ей на днях исполнилось девяносто лет. А не далее, чем на прошлой неделе, она выиграла двадцать пять тысяч у барона Чиколинни.
         - Так вы узнали ее тайну? - вскричал корнет.
         - Увы, с ней невозможно говорить на эту тему.
         - Но почему? почему?
         - Графиня сразу начинает хихикать и отвечает всякий вздор, вроде того, что, якобы, всегда учитывает расположение небесных планет и их влияние на карты. Юпитер - это, дескать, туз, Марс - король, Венера - дама, Меркурий - валет, Сатурн десятка и тому подобное. Надо только знать, какие планеты играют в какой день. Но на этом все ее откровения заканчиваются, и она умолкает, так что более от нее ничего невозможно добиться. - Граф горестно вздохнул. - Как представишь, что она унесет свою тайну с собой в могилу, так, поверите ли, господа, просто хочется волком выть.
         - Вегю! - с серьезной миной сказал Давыдов.
         - А может, граф, ваша бабушка шулер? - осторожно предположил Котлярский.
         Но граф только отмахнулся и в расстроенных чувствах прикрыл ладонью глаза.
         - Не верю я в эту чушь, - небрежно обронил Ржевский, катая под столом ногой пустую бутылку. - Кстати, кажется, она живет на Лубянке?
         - Нет, с чего вы взяли? На Пречистенке, в конце улицы. А что?
         - Да, а что? - подхватил корнет Васильков, подозрительно уставившись на поручика.
         - Я думал, мне знаком ее роскошный особняк, - спокойно ответил Ржевский. - Но, видать, ошибся.
         Не удовлетворившись этими объяснениями, корнет продолжал настойчиво сверлить поручика глазами.
         Допив свою рюмку, Ржевский поднялся.
         - Господа, благодарю за компанию, однако, мне пора.
         - Может, у меня заночуете, дорогой друг? - предложил Котлярский.
         - Спасибо, майор, но я предпочитаю ночевать у женщин.
         - В таком случае вам следует поторопиться, поручик: ночь на исходе.
         - Со стоящей дамой завалиться спать никогда не поздно и не рано!
         "Особенно со много стоящей", - подумал Васильков, продолжая во все глаза пялится на поручика.
         Проходя мимо корнета, Ржевский наклонился к нему и сказал:
         - Гляделки вылезут - обратно не пришьешь!
         После ухода Ржевского корнет Васильков ощутил в себе нарастающее беспокойство. Извинившись, он скорым шагом отправился в уборную, где его стошнило и пронесло.
         Корнет рассудил спьяну, что это - знак Свыше, и, решительно отказавшись от предлагаемой ему на ночь горничной Глаши, покинул дом майора.
         Майор Котлярский, добрая душа, принялся тогда уговаривать Дениса Давыдова переспать со своей горничной. Но тот не моргнув глазом соврал, что имел сегодня за день столько женщин, что не в силах на них даже смотреть. И вскоре откланялся.
         Котлярский обратился к Долбухину. И добился только того, что тот тоже быстро ушел.
         Расстроенный майор свалился под стол и захрапел.
        
         Глава 17
         Три желания
        
         Был четвертый час ночи. Старой графине не спалось. Бессонница давно сделалась для нее столь же обычна, как бутерброд с черной икрой на завтрак.
         Графиня сидела, утопая в кресле, и при свете лампады читала французский любовный роман. Дрожащие губы ее беззвучно шевелились, словно ощупывая каждую букву, словно это была и не буква вовсе, а кисло-сладкая ягода.
         Когда глаза старухи натыкались на любовную сцену, она начинала смешно водить носом, причмокивать и перечитывала это место по нескольку раз. Порой из ее нутра раздавался протяжный сип, переходящий в монотонный шепот, в котором с трудом, но все же можно было различить причудливую смесь из русских и иностранных слов.
         - Любовь, лямур... шак жур... либе нур... - бормотала старуха, кутаясь в свою спальную кофту. - Крейзи лав стори... валет из дед... адью, ихь бин пас...
         Графиня вдруг запела. Петь было нелегко. Голова ее болталась на тонкой шее, как у китайского болванчика. И вообще старуху трясло с головы до ног. Но она упорно продолжала пугать клопов своим дребезжащим контральто, и, судя по всему, находила в своем занятии немалое удовольствие.
         Графиня пела:
        
        Je crains de lui
        parler la nuit,
        j"ecoute trop tout
        ce qu"il dit...
        
         Она на мгновение заснула, потом, встрепенувшись как от толчка, продолжала:
        
        Jl me dit: je vous aime
        et je sens malgre moi...
        
         И все громче, поддерживая рукой подбородок:
        
        je sens mon coeur
        qui bat,
        qui bat...
        je ne sais pas pourquoi...
        
         Уронив голову на грудь, графиня отдала себя во власть Морфея.
         Поручик Ржевский вышел из-за шторы.
         - Пардон, мадам, у сон ле туалет?
         Подняв глаза, графиня смерила его мутным взором.
         - Кэскё сёля вё дир?
         - Пожалуй, можно и в ведро. Впрочем, успеется. Имею честь, поручик Ржевский!
         Старуха заметно вздрогнула.
         - Не откажите в любезности, графиня. - Он коснулся губами ее сухой безжизненной руки, которую сам же взял с подлокотника и затем положил обратно. - Вы понтируете, конечно? Ну, так вот. Я проигрался вдрызг, хоть пулю в лоб...
         - Вам по-маленькому или по-большому? - вдруг тупо осведомилась графиня.
         - Что-с?
         - Вы... кажется, хотели... в туалет? Эс врэ?
         - Нет, я не соврал, но, право, мне не к спеху. - Поручик встал перед ее креслом на одно колено. - Я знаю, графиня, что при игре в штосс вы можете назначить три верные карты. Откройте мне вашу тайну, умоляю! Куш разделим пополам.
         Старуха упрямо поджала губы. Где-то внутри у ее ехидно захихикало. Но сама она сидела недвижима, словно набальзамированная мумия.
         - Ну же, графиня, - напирал поручик. - Клянусь, вовек не забуду вашей доброты. Я буду ухаживать за вашей могилкой. Слово офицера, каждый день цветочки буду приносить... Эй, подъем! - сказал он, заметив, что старуха уснула, и дернул за край ее ночной рубашки.
         Графиня открыла глаза.
         - Ежели вам мало половины, - продолжал Ржевский, - я готов отстегивать вам от выигрыша две трети ассигнациями. Идет? Нет? Тогда три четверти. А? Не обессудьте, графиня, больше уступить не могу. Это же будет просто грабеж. Мне на выпивку не хватит.
         - Сударь, туалет возле кухни, - бесцветным голосом прошамкала старуха.
         - До черта мне сдался ваш туалет! Я просто так сказал, чтоб вас не испугать.
         - Ха-ха, - сказала старуха. - А вы... шутник.
         Поручик повысил голос.
         - Может быть, вы меня плохо слышите, графиня? Я предлагаю вам выгодную сделку и беру вас в долю. Мне - одна четверть с выигрыша, вам - три!
         - Пьяно, кантаре, - проворчала она по-итальянски, сторонясь его громкого баритона. - Пьяно, синьор, пьяно.
         Но Ржевский итальянского не знал.
         - Да, я немного пьян, - охотно признался он. - Однако в трезвом уме.
         Он поправил старухе чепец, который сполз ей на нос. Мышиного цвета глазки по-прежнему тупо смотрели на него.
         - Мерси, - сказала старуха.
         - Сильвупле, мадам. Мое последнее слово - четыре пятых. Подумайте, графиня, раскиньте мозгами. На черта вам ваша тайна? Вы не сегодня - завтра дадите дуба. Вы же не девочка, вам девяносто лет. Э-э, да что тут объяснять!
         Он в нетерпении и досаде одернул ворот своего мундира.
         - Ржевский, Ржевский... - пробормотала старуха. Внутри у нее опять как-то странно захихикало.
         Поручик прошелся взад-вперед по комнате.
         - Ну, ладно, графиня, так и быть, - сказал он, остановившись возле нее. - Уговорили! Пять шестых и памятник на кладбище.
         Бледное лицо старухи внезапно порозовело.
         - Мерси, - забормотала она, - гран мерси... граце... данке шон... сенкью...
         Ржевский воодушевился.
         - Да-с! И впридачу эпитафий могу вам сочинить. Что-то вроде: "Она картежницей была и вот - поди ж ты! - умерла." Как, неплохо? А хотите оду? Мне это раз плюнуть!
         На счет оды поручик конечно врал. Но вралось ему в эти минуты легко и непринужденно, как никогда.
         - Мне... не нужны... деньги, - просипела старуха, чавкая челюстями. - Исполните мои... три желания.
         - Что я вам золотая рыбка? - возмутился было Ржевский, но, увидев, что она с сердитым видом уткнулась в книгу, поспешил исправиться: - Согласен, согласен. Говорите скорее ваши три желания, графиня. Надеюсь, это не займет у нас много времени?
         - Не займет, - загадочным тоном ответила она.
         - Отлично-с! Каково будет первое?
         Старуху затрясло как в лихорадке.
         - Перенесите меня... на постель.
         - Извольте.
         Ржевский взял ее на руки, она обняла его одной рукой за шею. От графини пахло жасминовой пудрой и Столетней войной.
         - Мерси, - чуть слышно проговорила она, оказавшись на подушках. - А теперь... второе...
         - Ну!
         - Снимите ваши... ш-ш-ш...
         - Что-с?
         Старухе не хватало воздуха. Она зачмокала губами, сглотнув обильную слюну.
         - Шта-а-ны-ы-ы...
         - Что??
         - Штаны! Штаны!! - из последних сил выдохнула она.
         Поручик по-военному быстро снял штаны.
         Графиня глубоко вздохнула, со свистом втянув в себя воздух, и душа ее отлетела.
         Она лежала прямая, как гладильная доска. Лицо ее окаменело в маске восторга, а застывшие глаза таращились на поручика, как на Мессию.
         - Старая ведьма! - выругался Ржевский. - Нашла время копыта отбрасывать. Эка жалость!
         Неожиданно за дверью послышался какой-то шум.
         Поручик едва успел спрятаться под кровать, как в спальне объявился... корнет Васильков!
        
         Глава 18
         Ходоки
        
         Поскольку корнет был сильно пьян, поиски дома графини заняли у него изрядное количество времени. Он весь продрог, уши его хрустели, как жаренный картофель, нос превратился в сосульку, усы покрылись ледяной коркой.
         - Бонсуар, з-з-з...грррафиня... - стуча зубами, произнес он, приблизившись к постели. - Не п-пугайтесь, я не г-грабитель, я - к-корнет.
         Старуха молчала. В свете лампады на ее лице лежала причудливая тень, и корнету казалось, что графиня глядит на него вполне заинтересованно и даже приоткрыв рот.
         Ободренный ее вниманием, Васильков жалостливым голосом продолжал:
         - Мне всю жизнь не везло в карты, графиня. У меня, стыдно признаться, нет денег, чтобы водить барышень в оперу. Научите меня играть в штосс. Если угодно, я готов на вас жениться. Хоть сейчас под венец пойду! И вовсе не из-за денег, а лишь из уважения к вашим сединам.
         Со своего места, лежа на полу, поручик Ржевский видел, как корнет нерешительно мнется с ноги на ногу.
         И тут Васильков грохнулся на колени.
         - Я люблю вас, графиня! Сжальтесь же над несчастным. Я стану украшением вашей старости. Назначьте мне верные карты. Ну хоть только три.
         "Три тысячи чертей тебе в задницу! - ухмыльнулся поручик. - Рано тебе еще жениться, молокосос".
         По тупым ударам, раздававшимся сверху и сотрясавшим кровать, Ржевский понял, что корнет принялся биться головой о ложе.
         - Ну, графи-и-ня, ну, пожа-а-луйста, - ныл Васильков.
         Потом его как будто осенило, и он бойко заговорил:
         - Хотите, графиня, я докажу вам, что могу быть достойным супругом? Я на все готов! Я верну вам вашу молодость. Я волью свежее вино в ваши старые меха. Вот только сапоги сейчас сниму и волью...
         Разувшись, корнет уже готовился прилечь возле графини, как вдруг услышал, что кто-то идет по коридору.
         В панике подхватив с пола сапоги, Васильков бросился к шкафу и затесался между платьев.
         Спустя две секунды в спальню осторожно, стараясь не греметь шпорами, вошел... Денис Давыдов.
         - Добгый вечег, ггафиня, - сказал он, остановившись на почтительном расстоянии от постели. - Я только на минутку. Мне стало известно, что вы отменно иггаете в штосс. Поведайте мне вашу тайну, окажите милость. На выгученные деньги я накуплю пистолетов для своего полка. И ни копейки не пгопью. Вот вам кгест! - Он перекрестился.
         Старуха не издавала ни звука, и Давыдов достал пистолет.
         - Вот, извольте видеть, какие штуковины я закуплю на кагточные деньги. Мне самому ничего не нужно. Все отдам на благо кавалегии. Если что и пгопью, так только на чегвонец. Не сомневайтесь, ггафиня. А? что?.. вы что-то сказали?
         Старуха по-прежнему не издавала ни звука, ни шороха, ни вздоха.
         Давыдов, будучи в душе поэтом, решил добавить в свой монолог немного лирики.
         - Знаете ли, ггафиня, у вас такое добгое лицо, - сказал он, избегая смотреть на старуху, - оно напоминает мне божественный облик девушки, в котогую я был влюблен сто лет тому назад. Ужель то были вы?
         Пересилив себя, он взглянул на графиню. Лицо старухи не было ни добрым, ни злым. И если она и была похожа на божество, то скорее всего на фурию.
         Давыдов почесал дулом пистолета бровь.
         - Полно пгитвогяться Спящей кгасавицей, ггафиня, Не пытайтесь меня убедить, что можно спать с откгытыми глазами... Говогю же вам, у нас в полку недокомплект по части огужия. Неужто вы чужды до патгиотических чувств?
         Молчание старухи донимало Давыдова все больше. Его палец нервно подрагивал на спусковом крючке, а дуло недвусмысленно поглядывало в сторону распростертой на постели старухи.
         - Ггафиня, я отказываюсь вас понимать! - возмутился Давыдов. - Почему вы столь глухи к нуждам нашей агмии? Вы хотите, чтобы гусские гусагы остались без пистолетов? Стыдитесь, ггафиня, ваша молодость пгишлась на цагствование Екатегины Великой. На вашей памяти Гумянцев бивал тугок, а Сувогов пегешел чегез Альпы. Или боевая слава Отечества для вас - пустой звук?
         Ответом ему было все то же молчание.
         - Чегт возьми! - воскликнул Давыдов. - Тепегь я понимаю, какому дьяволу вы пгодали свою душу. Это был фганцузский дьявол. Это был Наполеон Бонапагт!
         Ржевский под кроватью едва удерживался от смеха. Сидевший в шкафу корнет, напротив, весь обратился во слух, надеясь, что графиня таки расколется.
         Между тем Давыдов совсем разошелся.
         - Вы - фганцузская шпионка, ггафиня, - говорил он, целясь из пистолета старухе прямо в лоб. - Я гаскусил вас. Даю вам последний шанс искупить свои ггехи пегед Отечеством. Откгойте мне вашу тайну. Считаю до тгех.
         Но старуха и ухом не вела.
         - Газ! - грозно произнес Давыдов. - Два!.. В последний газ, ггафиня, пгедлагаю вам покаяться. Молчите? Ну что ж. Два с четвегтью!.. Подумайте, вы еще не так плохо выглядите. Быть может, и до лета бы дотянули, а ведь я вас сейчас хлопну, ей-богу, для такого случая пули не пожалею. Опять молчите? Пеняйте на себя! Два с половиной... О домашних бы своих подумали. Каково им будет хогонить вас в такую стужу? На улице могоз под согок ггадусов. Заболеют все к чегтовой матеги!
         Ржевский закрыл ладонью рот, давясь от смеха. Корнет Васильков затаил дыхание.
         - Ггафиня, я не шучу, - сказал Давыдов, страшно побледнев от решимости покончить с преступной старухой раз и навсегда. - Ну что ж... молись, фганцузская шпионка!
         И тут за дверью раздались шаги.
         Давыдов быстро спрятался за штору.
         Дверь открылась, и в покои графини вошел... граф Долбухин.
         Еще находясь в коридоре, он слышал доносившуюся из спальни человеческую речь, теперь же, увидев, что в комнате никого, кроме графини, нет, - рассудил, что это было всего лишь извечное бормотание старухи. Ее привычка разговаривать с самой собой ни для кого не составляла секрета.
         Бросив мимолетный взгляд на графиню, Долбухин убедился по ее раскрытым глазам, что она не спит. Этого ему было достаточно.
         - Дорогая grand"maman, простите, что потревожил ваш покой, - ласково сказал он. - Но я надеялся, что вы не спите.
         Он сел в кресло у окна и, по аристократической привычке избегая смотреть на старую даму в ночных одеждах, заговорил спокойным и вкрадчивым голосом:
         - Сегодня со мной случилась пренеприятнейшая история. Я был в компании и много выпил.
         Монотонный голос графа действовал на Ржевского усыпляюще. Веки поручика сами собой сомкнулись, и он задремал.
         - Мы, кроме того что пили, еще играли в карты, - продолжал свой рассказ Долбухин. - И я невольно сболтнул лишнее, а именно, что вам известна тайна влияния планет на карты. Все, кто это слышал, закоренелые понтёры, игроки отчаянные и жадные. Таким образом, за вашу жизнь, драгоценная моя grand"maman, я теперь не дам и полкопейки. Вот так. Вы уж простите меня за откровенность. Я вас не пугаю - упаси бог! - но как внук считаю своим долгом предупредить.
         Долбухин сделал паузу, ожидая, что на это ответит графиня.
         - Угум-м, - промычал во сне Ржевский.
         - Я вижу, вы взволнованы, - сказал граф. - И правильно... Вас будут пытать. Уж поверьте мне, эти люди ни перед чем не остановятся. Они заставят вас вспомнить, как звали покойную жену Тутанхомона - не то, что, какие-то там три карты. - Долбухин постепенно все больше распалялся. - Не ровен час, на мороз вынесут и слепят из вас снежную бабу. Или приставят пистолет к виску: "Говори, бабка, где деньги!" - Граф вдруг забрюзжал слюной, замахал руками. - То есть не деньги, а "карты, карты где?" Тьфу, дьявол, запутался!.. Они не то скажут, они скажут: "Отвечай, шельма старая, какие ты знаешь сочетания карт и планет? Отвечай, а не то весь дух из тебя вышибем!"
         С трудом взяв себя в руки, граф тщательно вытер губы платком. И продолжал уже спокойнее:
         - И не дай вам бог, grand"maman, назвать этим господам не те комбинации. Не дай бог! Они вас убьют, и будут правы. Но даже если вы им все честно расскажете, они вас все равно убьют, чтобы не оставлять свидетелей. Вот так. Вы спросите меня, а что же вам тогда, старой дур... э-э... бедняжке, делать?
         - Уи-фф, - подал голос дремлющий под кроватью Ржевский.
         - А я вам отвечу. Вы должны открыть эту тайну мне. И когда к вам заявятся эти понтёры, валите все на меня. Дескать, о вашей тайне уже внучек все выведал. Они на вас... то есть не на вас, а... они, в общем, плюнут и уйдут. И меня станут бить, а у меня уже деньги на лечение есть! Мё компрёнэ ву?
         - Уи, - всхрапнул поручик.
         - Превосходно! В таком случае назовите мне счастливые комбинации. И покончим с этим.
         Граф Долбухин впервые за последнее время взглянул на старуху, и вдруг почувствовал что-то неладное. Выражение, застывшее на лице старой графини, было какое-то странное: бессмысленное и вместе с тем нелепое до жути.
         Долбухин два раза громко кашлянул. Старуха не шевельнулась.
         И тут его прошиб холодный пот, и кожа на спине вмиг сделалась гусиной.
         - Ау, grand"maman, - позвал он, не вставая с кресла. - Аделаида Петровна, вы меня слышите? Ау, аушки!
         Старуха молчала.
         Подойдя к кровати, граф для верности пощелкал перед ее носом костяшками пальцев.
         - Куть-куть-куть...
         Старуха смотрела перед собой не мигая.
         - Го-то-ва, - по слогам прошептал Долбухин. - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...
         Он закрыл ей глаза. Ему вдруг стало душно. Он кинулся к окну. Отдернул штору.
         - Пгимите мои искгенние соболезнования, ггаф, - сказал Денис Давыдов, пристукнув каблуками.
         Вскрикнув от неожиданности, Долбухин шарахнулся от него к шкафу.
         Дверцы шкафа распахнулись.
         - И я тоже, граф... мои сочувствия, - склонил голову корнет Васильков, вылезая оттуда с дамской шляпкой на голове, в соболиной шубе и с сапогами в руках.
         - Что? что?... Что это значит? - попятился от него Долбухин.
         Наткнувшись на постель, он сел графине на ногу.
         И тут под ним кто-то громко чихнул.
         С воплем подскочив, граф в ужасе уставился на покойницу.
         - Ну и пылища... - проворчал поручик Ржевский, выбираясь из-под кровати.
         - Господа, что сие означает? - воскликнул граф Долбухин.
         Господа офицеры молча пялились на него и друг на друга.
         - Я полагаю, что нам следует объясниться, - настаивал граф. - В чем дело, корнет?
         Под его строгим взглядом корнет Васильков покраснел, как девица, которую застали в неглиже.
         - Простите, граф, я, право же... я здесь случайно... адрес перепутал... Думал, здесь гостиница, а вышло совсем наоборот.
         - Но почему вы сидели в шкафу и к тому же разутый?
         - Так я принял шкаф за нумер, и, собираясь лечь спать, снял сапоги. Я всегда без сапог сплю.
         - Ну что ж, корнет, складно врете, - покачал головой Долбухин и обратился к Давыдову. - А вы, Денис Васильевич, что скажете?
         Гусар вскинул голову.
         - Вы знаете о моей впечатлительной натуге, ггаф! Я поэт, и не стыжусь этого. Я хотел написать поэму о вашей бабушке. И движимый более своими чувствами, нежели гассудком, я...
         - ...решили заявиться к ней среди ночи, - язвительно закончил за него Долбухин.
         - Свидание, как в романе, - усмехнулся Ржевский.
         Граф тотчас повернулся к нему.
         - А вы, поручик... у вас что за причина?
         - Любовное рандеву.
         - С моей бабкой?!
         - Вы рехнулись, любезный! Хоть я и охоч до дам, но не до такой же степени. - Ржевский брезгливо покосился на покойницу. - У меня была интрижка с ее воспитанницей.
         - Но у графини никогда не было никаких воспитанниц!
         - Да? Ну, стало быть, со служанкой. Какая разница? В темноте не разберешь.
         - Хорошо, допустим. Но как же вы тогда очутились в спальне графини?
         - Вы хоть и внук, граф, но все же не мальчик! Могли бы и сами догадаться. Мы играли со служанкой в жмурки. Я стал ее искать, заблудился среди комнат, забрел сюда, залез под кровать и уснул.
         - Вгешь, Гжевский, - засмеялся Давыдов. - Чтоб ты заснул на любовном свидании? Ни за что не повегю!
         - Иногда и от женщин не мешало б отдохнуть.
         - Хватит врать, господа, - устало заявил Долбухин. - Мы все прекрасно понимаем, о чем идет речь. Но... графиня мертва, и свою тайну она унесла с собой.
         - Не надо было грозить ей пистолетом! - вдруг крикнул Васильков, подскочив к Давыдову. - Это вы всё испортили, Денис Василич!
         - Я?! Помилуйте, бгатец, - возмутился тот. - Пистолет был незагяжен.
         - Но она об этом не знала!
         - Может, и не знала. Но она ведь не стала пгосить, чтоб я его убгал.
         - Конечно! Она же язык со страху проглотила.
         - Язык она проглотила, когда вы, любезный корнет, предложили ей выйти за себя замуж, - вступился за приятеля Ржевский. - Забыли, как хотели с ней переспать?
         - Ложь! - взвизгнул Васильков. - Я ее и пальцем не тронул. Только сапоги снять успел.
         - Вы, что же, сапогами ее били? - возмутился Долбухин. - Отвечайте, корнет! Да как вы посмели?!
         - Вы бы, уж, лучше помолчали, граф! - в истерике заорал Васильков. - Это вы ее запугали. При вас она умерла!
         - Но я, кажется, ей ни сапогами, ни пистолетом не грозил, - развел руками Долбухин.
         - Вы запугали ее до смерти. Представили нас всех как последних негодяев. "Снежную бабу из вас сделают", - передразнил Васильков. - "Говори, бабка, где деньги!"
         - Так это же была шутка.
         - Ничего себе шуточки! Граф, вы убийца! Взгляните на эту несчастную старуху. Она бы еще жила до ста лет. За что вы ее убили?
         Тут все посмотрели на покойницу, и в комнате повисла жуткая тишина.
         За дверью стали слышны приближающиеся шаги.
         - Держу пари - майор Котлярский, - тихо произнес поручик.
         - Ставка? - уточнил Давыдов.
         - Пять бутылок шампанского и три водки. Пошло?
         - Идет. Газбейте гуки, когнет.
         Васильков в сердцах ударил по рукам спорщиков и явно перестарался. Ржевский хотел было в ответ вмазать ему кулаком по носу, но Давыдов удержал.
         - Т-с-с, господа, - прошипел граф.
         В дверь робко постучали.
         - Да, да? - откликнулся Долбухин, подражая голосу графини.
         В проеме показалась красная физиономия... майора Котлярского!
         - Майор, вы опоздали! - сказал граф.
         - А что, дорогие мои? - побормотал тот, совершенно растерявшись. - Я, кажется, не к стати?
         - Не знаю, как другие, а я очень рад вас видеть, - сказал Ржевский, подмигнув Давыдову.
         - Входите, раз уж пришли, Афанасий Сергеич, - проворчал Давыдов. - Шапку только снимите.
         - А чего?
         - Графиня... скончалась, - шмыгнул носом корнет.
         Котлярский испуганно перекрестился.
         - Между прочим, старушка любила выпить, - сказал Долбухин, чтобы разрядить неловкое молчание.
         Он взял с этажерки графин с вином, и, раздав каждому по рюмке, наполнил их до краев.
         Все продолжали молчать, уставившись на свои рюмки.
         - Поручик, может, вы скажете? - предложил граф.
         - Господа офицеры, - сказал Ржевский. - Взбодритесь! Графиня должна быть счастлива, что у ее одра собралось столько отпет... отменных мужчин. Она сейчас смотрит на нас с небес и радуется.
         - Черта с два! - всхлипнул Васильков. - Вы бы на ее месте радовались?
         - Вы зелены, корнет! Я старше вас и знаю женщин.
         - А вы уверены, поручик, что душа ее сейчас на небесах? - задумчиво обронил Долбухин.
         - Ну, ежели она попала в ад, тем только лучше. Значит, рано или поздно я непременно узнаю ее тайну.
         - Это почему же? - встрепенулся Васильков.
         - По мне в преисподней давно черти плачут!
        
         Глава 19
         Идеальная женщина
        
         - Три тысячи чертей! Мадемуазель, если вы всерьез полагаете, что после всего произошедшего этой ночью, я поскачу с вами под венец, - вы напрасно обольщаетесь. Если бы я женился после каждого такого случая, то уже содержал бы целый гарем. Но я не персидский шах!
         Так говорил в январе 1812 года поручик Ржевский, проснувшись в теплой постели Сусанны Анечкиной - далеко не первой дамы, соблазненной им за последний месяц, с тех пор, как он вернулся из Москвы в расположение своего эскадрона, в уездный город N.
         - Поручик, - улыбнулась Сусанна. - Не торопитесь надевать штаны. Я вовсе не собираюсь за вас замуж. Я пошутила.
         - Да? - Ржевский опять забрался под одеяло. - Тогда и впрямь спешить некуда.
         Спальню огласили звуки страстных поцелуев.
         - О, поручик, в любви вы - генерал! - в восторге воскликнула Сусанна.
         - Да, голубушка. Хоть я и не персидский шах, но запала мне хватит на целый гарем.
         - Я это чувствую... Ах, поручик, поверьте, вы не должны принадлежать ни одной женщине. Это было бы слишком несправедливо по отношению к остальным.
         - Золотые слова, душечка. Для меня вы просто идеальная женщина...
         В эти упоительные минуты Ржевскому казалось, что вовек он никого так не любил, как Сусанну, и никогда прежде не испытывал в женских объятиях подобного блаженства.
         И он даже, словно в тумане, представил себя сидящим за большим обеденным столом, рядом с любимой женой, в окружении собственных отпрысков; и эти мальчики и девочки мал мала меньше с визгом носились вокруг него и залезали ему на колени, а жена с кроткой улыбкой клала голову ему на плечо...
         - О, нет, - простонал поручик, заелозив ногами по постели, словно пытаясь убежать.
         - О, да, - прошептала Сусанна, все сильнее и сильнее прижимая его к себе.
         И туманная картина семейного счастья вдруг столь явственно вырисовалась у него перед глазами, как будто стала самой реальностью.
         Но прошла еще минута, - и поручик Ржевский выбросил из головы всю эту блажь.
         Вольному воля!
        
        Примечания
        
        Книга 1
        Любовь по-гусарски
        
        Часть 1
        Царственный рогоносец
        
        Глава 1
        Закаленный жеребец
        
        
        ...поручик Ржевский... - Род Ржевских - древний, знатный и бедный род, берущий свое начало из города Ржева Смоленского княжества. В 1785, когда все русское дворянство расписывалось по шести книгам в зависимости от происхождения, Ржевские были занесены в VI часть Родословной книги, куда относились "древние благородные, не иные суть, как те роды, коих доказательства дворянского достоинства за сто лет и выше восходят". В XIX в. Ржевские числились по девяти губерниям - Воронежской, Костромской, Курской, Московской, Орловской, Рязанской, С.-Петербургской, Тамбовской, Тверской. Они были дворянами средней руки и не обладали крупными имениями. Дерзили царям, стрелялись, кутили. К концу XVII в. старшая ветвь рода вымерла, младшая совершенно захирела, и лишь средняя возвысилась и даже породнилась с родом Пушкиных (девичья фамилия прабабушки поэта по материнской линии - Ржевская). Имея полное право на княжеский титул, Ржевские постепенно его утратили и, как отмечается в родословных книгах, "князьями не писались".
        
        ...застегивая доломан. - Доломан - гусарский мундир, расшитый шнурами.
        
        Глава 2
        Терзания монарха
        
        ...плача с холодным компрессом на лбу, просил подыскать для него в глухих лесах достойную пещеру... - За годы своего царствования Александр I неоднократно порывался бросить все к чертовой матери и уйти с посохом из дворца. Существует легенда, согласно которой, в 1825г. император вовсе не умер, а тайно бежал от жены из Таганрога и спустя тридцать с лишним лет объявился в глухих сибирских лесах под именем Федора Кузьмича. К сожалению, августейшие родственники не захотели признать в обросшем немытом старце бывшего самодержца всея Руси, и тот скончался от расстройства в 1864г.
        
        Глава 4
        Письмо императрицы
        
        "Мальбрук в поход поехал, бог весть когда вернется". - Шуточная французская песенка начала XVIII в., когда герцог Мальборо во главе английского войска вел войну с Францией.
        
        Глава 7
        Придурок
        
        ...приложив два пальца к киверу. - Кивер - гусарская фуражка.
        
        Глава 8
        Дворцовые интриги
        
        Не беспокойтесь, мон шер, когда все уладится, мы вас повесим. - Царь Александр I пошутил. При нем в России была отменена смертная казнь.
        
        Глава 9
        Свидание с царицей
        
        ...сам все в прусском мундире ходил и всю нашу армию хотел опруссачить. Из русских богатырей тараканов чуть не сделал! - Игра слов: пруссак - немец и прусак - таракан.
        
        Глава 11
        Светопреставление
        
        Мемуары вздумали писать? - События, описываемые в 10 и 11 главах восстановлены по книге А.Ф.Чекушкина "Интимная жизнь Александра I", С.-Петербург, 1827г., стр. 66-99.
        
        Глава 12
        Царь горы
        
        Будь вы кирасир - чтобы от меня осталось... - Кирасир - воин тяжелой кавалерии.
        
        Глава 15
        Когда душа копытом бьет
        
        ...гуляющие дамы... - Не путать с гулящими девками!
        
        ...обращаясь к ней не иначе, как mon ange. - Мой ангел - ласковое обращение к женщине, намекающее на ее неземное происхождение; в настоящее время практически не употребляется.
        
        Часть 2
        Провинциальные соблазны
        
        Глава 2
        Запах женщины
        
        Федька-Купидон. - Купидон - римский бог любви, изображаемый обычно в виде маленького мальчика с крылышками и пиписькой. Вооружен луком со стрелами, свои жертвы поражает исключительно в сердце и не щадит никого - ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей.
        
        Глава 3
        Амурное послание
        
        Интересно, умеет ли она целоваться по-французски? - Французский поцелуй - страстный поцелуй в засос с активным участием языка, губ, зубов, усов, рук и пр.
        
        
        Глава 5
        Обознатушки
        Старушка попыталась ухватить поручика за ментик. - Ментик - короткая гусарская куртка.
        
        Глава 6
        Русалка
        
        Стройная, словно фузея, она брела вдоль пруда, рассеянно глядя себе под ноги. - Фузея - ружье.
        
        ...в романе у Фенимора Купера один индеец, его звали Чингисхан... - Индейца звали не Чингисхан, а Чингачгук (один из героев эротической пенталогии Дж.Ф.Купера о Кожаном Чулке).
        
        Глава 14
        Констипасьон
        
        У человека констипасьон, а вы скандалить вздумали?! - Констипасьон - запор.
        
        Часть 3
        Поэма экстаза
        
        Глава 3
        Два гусара
        
        Денис, а чего это ты вдруг картавить начал? - Денис Давыдов был выведен в романе-эпопее Л.Н.Толстого "Война и мир" под именем Василия Денисова. Когда историки укоряли писателя в том, что он приписал Давыдову картавость, граф Толстой неизменно отвечал: "В совгеменном гомане, судаги мои, хген обойдешься без кагтавого гегоя. Нда-с!".
        
        Глава 4
        Сливки общества
        
        Я ношу на груди медальон с Дюпором. - Дюпор (1782-1853) - французский танцор. В 1808г. вместе с актрисой Жорж (бывшей любовницей Наполеона) бежал из Парижа в Петербург, где поставил ряд балетов ("Зефир и Флора", "Амур и Психея" и др.). Медальоны с изображением его ног многие русские дамы носили у себя на груди.
        
        Глава 9
        Всемирный фармазон
        
        Фармазон - вольнодумец.
        
        Глава 12
        Женщина как сладкое нечто
        
        Вы сторонник Онана, граф? - Онан - библейский персонаж, пастух, основоположник онанизма. Прославился тем, что из страха перед женщинами предпочитал любить самого себя.
        Глава 16
        Понтёры
        
        Понтёры - игроки в карточных играх с участием банкомета (от франц. pointeur).
        
        Даже водка не доставляла ему столько удовольствия, сколько он получал от одной партии в штосс. - Штосс - карточная игра. Колода в 52 листа. Банкомет ставит банк. Игроки на карты из своей колоды ставят определенную сумму денег, но не более банка. После этого банкомет, начиная сверху колоды, кладет попарно нечетные карты направо, четные налево, т.е. "мечет банк". Если карта одного достоинства с поставленной понтёром легла направо, то выигрывает банкомет, налево - понтёр. Масть в расчет не принимается. Если налево и направо выпали карты одного достоинства (т.н. случай "плиэ"), также выигрывает банкомет.
        
        Ставки делал только на фигуры... - Фигура - любая из пяти старших карт каждой масти, т.е. туз, король, дама, валет и десятка.
        
        Опять талия ни к черту. - Талия - карточная партия в банковских играх.
        
        
        Именной указатель
        
        Александр I (1777-1825) - российский император, старший сын Павла I и любимый внук своей бабушки Екатерины Великой. Был женат (1793-1825) на принцессе Баденской Луизе, нареченной при миропомазании Елизаветой Алексеевной. Участвовал в заговоре против своего отца, после удушения которого шарфом в 1801 вступил на престол. Состоял в интимных отношениях со многими светскими дамами, но больше и дольше всех (14 лет) любил М.А.Нарышкину, от которой у него была дочь и с которой он расстался, застав ее в объятиях своего генерал-адъютанта. Успешно воевал с Турцией (1806-12) и Швецией (1808-09), присоединил к России Грузию (1801), Финляндию (1809), Бессарабию (1812), Азербайджан (1813) и герцогство Варшавское (1815). В 1814 осуществил свою юношескую мечту побывать в Париже, где и оказался во главе антифранцузской коалиции европейских держав. Освободив Европу от деспотизма Наполеона, заскучал, ударился в религию и, отдав Россию на откуп графу Аракчееву, тихо скончался от насморка в Таганроге на руках у жены.
        
        Давыдов Денис Васильевич (1784-1839) - гусар, военный писатель, поэт, генерал-лейтенант (1831). Воевал с Францией (1806-07), Швецией (1808-09), Турцией (1806-12). С августа 1812, отрастив себе бороду и обрядившись в чекмень (простонародный кафтан), наводил ужас на наступавшую армию Наполеона. Получив в свое распоряжение эскадрон гусар и отряд казаков, возглавил партизанское движение.
        
        Елизавета Алексеевна (1779-1826) - российская императрица, дочь маркграфа Баденского, стройная, нежная, голубоглазая красавица. С детства звалась Луизой Марией Августой. В 1793 была переименована и выдана замуж за Александра I. Екатерина Великая, устроившая их брак, называла молодоженов "Амуром и Психеей", но вскоре после ее смерти (1796) Елизавета увенчала своего мужа рогами, чем и продолжала заниматься всю оставшуюся жизнь.
        
        Жозефина (1764-1814) - любимая женщина Наполеона Бонапарта, императрица Франции, белокурая креолка неистового темперамента. В молодости - парижская кокотка, жена, а затем вдова генерала Багарне. Настоящее имя - Мари-Роз. В 1796 прозвана Наполеоном - Жозефиной. После развода (1809) с Наполеоном по его настоянию за ней был сохранен титул императрицы.
        
        Кутузов Михаил Илларионович (1745-1813) - светлейший князь, генерал-фельдмаршал (1812). Воевал вместе с Суворовым и считался его правой рукой. С августа 1812 главнокомандующий всеми русскими армиями, разгромившими армию Наполеона. Уникальный случай в военной медицине: в бою под Алуштой (1774) турецкая пуля попала Кутузову в один висок и вылетела через другой. Кутузов лишился правого глаза, но не утратил полководческой зоркости и прозорливости.
        
        Мария-Луиза (1791-1847) - вторая жена Наполеона, дочь австрийского императора Франца II. До 1810 - девица на выданье, после 1810 - замужем за Наполеоном. В 1811 у нее (от Наполеона) родился сын Жозеф Франсуа Шарль, провозглашенный наследником.
        
        Наполеон I Бонапарт (1769-1821) - французский государственный деятель и полководец, деспот и узурпатор, гроза всей Европы и ее окрестностей, синоним мании величия. С 1769 - уроженец Корсики. С 1804 по 1814 и в 1815 - император Франции. В 1796 женился на генеральской вдове Жозефине, от которой имел впоследствии множество рогов. В 1809 сватался к великой княжне Анне, четырнадцатилетней сестре Александра I, но получил отказ и выместил свой гнев на Австрии, завоевав ее вместе с Марией-Луизой - девятнадцатилетней дочерью императора Франца II, на которой, как честный человек, вскоре женился. Постоянно ссорился с Россией из-за невест и Англии. В 1812 приехал в Москву во главе полумиллионного войска выяснять отношения, но вместо ключей от города получил красного петуха и был вынужден ретироваться. После вступления союзных войск в Париж отрекся от престола (11 апреля 1814) и был увезен на остров Эльба, но 1 марта 1815 бежал, явился в Париж и в течение трех месяцев праздновал свое возвращение (эпоха "Ста дней"), после чего 18 июня был избит при Ватерлоо и сослан на остров Святой Елены, где и скончался, объевшись мышьяка в компании английских джентльменов.
        
        Суворов Александр Васильевич (1730-1800) - граф Рымникский (1789), князь Италийский (1799), генералиссимус (1799). Начинал военную службу капралом (1748). Не проиграл ни одного сражения. Автор знаменитой "Науки побеждать".
        
        Оглавление
        
        Часть 1 Царственный рогоносец
        Глава 1 Закаленный жеребец
        Глава 2 Терзания монарха
        Глава 3 Женский эскадрон
        Глава 4 Письмо императрицы
        Глава 5 Истина в вине
        Глава 6 Фига, кукиш, дуля
        Глава 7 Придурок
        Глава 8 Дворцовые интриги
        Глава 9 Свидание с царицей
        Глава 10 Скверный анекдот
        Глава 11 Светопреставление
        Глава 12 Царь горы
        Глава 13 Узурпатор
        Глава 14 Шерше ля фам
        Глава 15 Когда душа копытом бьет
        Глава 16 Гусары не разини
        Глава 17 Она, он и Наполеон
        Глава 18 Екатерина в гневе
        Глава 19 Плюньте, ваше величество!
        
        Часть 2 Провинциальные соблазны
        Глава 1 Курица - не птица
        Глава 2 Запах женщины
        Глава 3 Амурное послание
        Глава 4 Наука побеждать
        Глава 5 Обознатушки
        Глава 6 Русалка
        Глава 7 Водяной
        Глава 8 Денщик на ночь
        Глава 9 Аполлон
        Глава 10 Русский человек на рандеву
        Глава 11 Белая горячка
        Глава 12 Барин и крестьянка
        Глава 13 Любовная баталия
        Глава 14 Констипасьон
        Глава 15 Пьяный винегрет
        Глава 16 Искушение
        Глава 17 Жертва любви
        Глава 18 Тайна поэтессы Тамары
        Глава 19 Конфуз
        
        Часть 3 Поэма экстаза
        Глава 1 Брызги шампанского
        Глава 2 Месть
        Глава 3 Два гусара
        Глава 4 Сливки общества
        Глава 5 Царские забавы
        Глава 6 О, Натали!
        Глава 7 Французское белье
        Глава 8 Во мраке
        Глава 9 Всемирный фармазон
        Глава 10 Любовные аллюры
        Глава 11 Богиня грез, мечта феерий
        Глава 12 Женщина как сладкое нечто
        Глава 13 Брависсимо!
        Глава 14 Похмелье
        Глава 15 Дуэль
        Глава 16 Понтёры
        Глава 17 Три желания
        Глава 18 Ходоки
        Глава 19 Идеальная женщина