– Пусто там, – уверенно сказал Токошин. – Сам третьего дня проверял. Ночевали они в сарае у Ноготковых, а днем все при себе таскали, не иначе чтоб в любой момент, если что, в седла – и деру. А вот насчет лошадей это ты верно, главное, вовремя. Клавка, погодь со ставней! Сунься наружу, глянь – Петров со своими добрался уже до места происшествия или как?

– Да тута он, Дмитриевич, тута, отсель вижу – трется на углу.

– Щас… Мишка, ты пока вот чего… чтоб Клавке лишний раз не нагибаться… пусть-ка Романыч один стол клеенкой постелет – будем, значит, оперировать по правилам. Романыч… нуты… керосинку-то запали, не жлобствуй, а то ведь ты меня знаешь! Если угляжу, что ты али Клавка сверх законной трети чего-нибудь из упокойничкового добра себе в карманы приговорите…

– Не приговорят, – холодно произнес стрелок.

– Эт ты, парень, Клавдию нашу Пятровну не знаешь, – лейтенант подошел к окну. – Романыч-то да, трусоват Романыч, а Клавка даже у черта лысого из-под носа чего ценное запросто утянуть попытается. Верно я говорю?

– Да будет вам, Павел Дмитриевич, вот уж напраслину-то мелете, – привычно-заунывно возразила трактирщица. – Когда ж это я… – закончить фразу ей не дал подошедший сзади Романыч. Цепко ухватив супругу за рукав, он утянул ее в дальний от стрелка угол, где семейная пара начала яростно перешептываться. Шепот, впрочем, давался их глоткам с трудом – до стрелка то и дело доносились обрывки фраз.

– …Клавдия, Христом-богом прошу…

– … да уймись ты…

– …погляди, как он зыркает, чисто рыбина…

– …вот пускай Пашка сам…

– …дура ты и есть дура! Павел Дмитриевич тебя предупредил, а ты…

– А-апчхи!

– Будьте здоровы!

– Спасибо, – откуда-то из глубины бело-синего платка пробасил Токошин. – С лошадьми порядок, – добавил он, сворачивая платок и небрежно запихивая его в потертую кобуру на правом боку. – Присмотрят.

– Готово все, дядь Паша.

– Ну, раз готово… – лейтенант, чуть склонив голову набок, несколько секунд разглядывал будущий «операционный» стол, затем фыркнул и развернулся к стрелку.

– С которого начнем?

Стрелок пожал плечами:

– Все равно.

– Тоже верно. Но, поскольку везде и всегда порядок быть должон, а в серьезном деле так особенно… давай-ка, Мишаня, тащи под лампаду атамана. А ты, Клавдия Петровна, покажи уровень работы.

Сноровки трактирщице было и впрямь не занимать: за каких-то две минуты все наличное имущество покойного бандита – за исключением кальсон и сетчатой майки – оказалось на соседних столах, рассортированное на несколько кучек. Единственная заминка вышла с зубами – если кольца с пальцев Клавка сумела ободрать самостоятельно, то с фиксами ей это не удалось. Подходящего инструмента под рукой также не отыскалось, и проблему пришлось решать Мишане – отвернувшись и состроив брезгливую гримасу, он без видимых усилий двумя пальцами выдернул изо рта покойника золотой мост.

К счастью для Мишани, оставшиеся покойники подобными украшениями не щеголяли.

– Н-да… – лейтенант, грузно облокотившись на край стола, ткнул пальцем в тускло поблескивающий кружок. – Маловато как-то. Я думал, у них в карманах дыр поменьше, а добра, соответственно, побольше. Романыч, неужели они у тебя все спустили?

– Какое там, Павел Дмитриевич! – всплеснул руками толстяк. – Сплошной же убыток… куренок жареный, другому б за пять «семерок» ушел, а эти если три кинут, считай, хорошо. Да вы ж тут сами, что ни вечер, сиживали…

– В блядский шатер они вроде как и не особо хаживали, – задумчиво произнес Токошин. – А-антиресно.

– Они проигрались крупно.

– Ну?

– Полторы недели назад они в Сергеевском, в корчме, пересеклись с Дурляго, – пояснил стрелок. – Играли почти сутки, без перерыва.

– А-а, тогда понятно, – кивнул Токошин. – Если с Дурляго. С Федор-то Артемьичем не забалуешься и, коль карта в масть не пошла, стволом да глоткой не перешибешь… у его ребятушек стволы-то тоже без дела не ржавеют. Жаль, конечно. Ты как, свою долю серебром желаешь получить или патрончики тоже сгодятся?

– Лошадей выкупите? – задал встречный вопрос стрелок.

– Пожалуй, да, – лейтенант начал расстегивать кобуру. – Только прежде ветеринару нашему, а-а-пчхи, Игнатову, скажу, чтоб осмотрел. Так-то, с виду, лошадки вроде чистые, но, сам понимаешь, дело такое… если и впрямь без, а-а-пчхи, мутагенных признаков, то выкупим.

– Хорошо.

– Договорились, значит, – Токошин вразвалочку двинулся к двери. – Тогда я в участок, писаря приведу. Он все это добро, как и положено, опишет, а там и посчитаем, чего да кому. Мишка, а ты постой, постой… тут еще одна работенка осталась.

Мишаня ожесточенно затряс головой.

– Не-ет! Работенка эта… нет, дядь Паша. За вещами пригляжу, а остальное…

– Экий ты, – начавший было отодвигать засов лейтенант обернулся и насмешливо глянул на побледневшего здоровяка, – белоручка. Романыч, ты-то сделаешь?

– Павел Дмитриевич!

– Тьфу, – трактирщица, скрестив на груди руки, зло сощурилась, – мужики… глядеть противно. Полрожка сверх отсыплешь? – спросила она у стрелка.

– Плюс клеенка, – спокойно произнес тот. – Чтобы сразу в узел.

– Сделаем, – пообещала Клавка. – Как в допрежние времена на плакатах малевали: лишь бы клиент не ушел недовольный нашим сервисом! Ты, – длинный, с кривым сколом, ноготь уперся в грудь трактирщика, – иди в чулан, выкопай там мешок из-под сахара, тот, на котором клеймо черное. А ты, – ноготь развернулся в сторону Мишани, – пройди через кухню во двор и приволоки чурбан с топором, справа от входа будет. Да смотри, не спутай – там их два. Тот, что слева, повыше – он для дров, а справа как раз нужный.

– Ты, Клавдия, главное, того, не увлекись процессом, – фыркнул Токошин. – А то начнет потом народец то пуговицу из котлет выковыривать, то…

– Ох, Павел Дмитриевич, уговорили – специально для вас выберу сейчас кого пожирнее…

– Клавка, язык у тебя… – вздохнул Токошин. – Дверь за мной запри.

– Я закрою, – сказал стрелок.

– Правильный чурбан, Клав Петровна?

– Правильный, правильный… давай, ставь посреди зала. Так, а теперь лавку к нему пододвинь.

– Зачем лавку? – удивился Мишаня.

– А ты как думаешь? – огрызнулась трактирщица. – Для удобства, вестимо.

Наклонившись, она сграбастала за ноги крайний труп и, двумя рывками подтянув его к своей импровизированной плахе, с коротким хеканьем взгромоздила на лавку.

– Понял? С лавкой-то легко и просто – за волосья подтянул и… – Клавка подняла топор и, словно вдруг вспомнив что-то, оглянулась на стрелка: – Слышь… как там тебя кличут… Швейцарец? Спорим, с одного удара справлюсь.

– Я не спорю, – сухо произнес стрелок. – Никогда.

– Ну и ладно, – разочарованно буркнула трактирщица. – И-и-раз!

Звук удара отчего-то показался стрелку неожиданно глухим.

– Спорить с ней, – вполголоса проворчал Мишаня. – Как же. Наловчилась на свинячьих тушах.

Глава 2

А кто за мир и тишину?

А кто кричит: «Долой войну»?

Ах вы, чудо-патриоты,

Нет на вас морской пехоты!

СЛЕДОПЫТ

Удивительно, но карта все же оказалась настоящей. Просто нужный остров находился километров на пять дальше. Бывает. В конце концов, не топограф этот мятый обрывок бумаги расчерчивал.

Неладное же Сергей заподозрил, обнаружив в сотне метров за первым забором из колючки остатки второго.

Конечно, на территории эмпэдэ^[1] обычного мотострелкового полка тоже могло быть много чего нуждающегося в дополнительном ограждении. Только вот выглядел этот второй забор… вернее, сетка… на бетонных столбах… с изоляторами.

Электроизгородь.

Еще через полсотни шагов пулеметный колпак превратил его подозрения в почти уверенность. Ну а окончательную точку поставила крышка люка.

Крышка была большая. Метра два будет, прикинул Шемяка… толщиной. А весу в ней тонн за сто.

Он заглянул в шахту – пусто, конечно, только на самом дне что-то смутно белело. Похоже на груду костей. Впрочем, странно было бы ожидать найти здесь ракету – при открытом-то люке. Другой вопрос, почему воды нет, но к разряду шибко актуальных его не причислишь при всем желании.

Шемяка присел на люк. Осторожно выудил из внутреннего кармана полиэтиленовый сверток, скрутил здоровую, раза в два больше своей обычной, самокрутку, щелкнул зажигалкой и после первой затяжки едва не застонал от удовольствия. Хар-рашо!

«Самое смешное, – подумал он, – что дедок-то не соврал. Полк тут был, спору нет, а то, что не танковый или мотострелковый, а ракетный – так про то уговору не было. Ловко меня старый пень провел, ничего не скажешь, ловко. Три дня по болоту, чтобы найти в итоге шиш без масла. Здоровенный такой шиш… с крышку от ракетной шахты!

А ведь еще обратно ползти…»

Краем глаза он заметил, как из-за ближайшего пулеметного колпака неуверенно высунулось нечто переливчато-зеленое. Сергей начал было поднимать автомат, но почти сразу же передумал. Нагнулся, подобрал ком спекшейся земли и швырнул – не попал, конечно же, но молодой, всего полметра ростом, спрут все равно счел за лучшее втянуть щупальца и ретироваться обратно за колпак.

Дикие места, определенно, мысленно усмехнулся следопыт, вон какое зверье непуганое. Обычно болотные спруты шаги человека за пару сотен метров улавливают и, соответственно, шугаются… еще бы – деликатес как-никак! По крайней мере, считается, что деликатес, хотя вареные они на вкус подметка подметкой. Да и жареные немногим лучше. То ли дело кайман…

Он уже был почти спокоен – злость и обида первых минут, когда он понял, что надежда на крупный приз улетучилась как дым, схлынули, а вернувшаяся на привычное место рассудительность подсказывала, что не все так уж и плохо, как могло бы быть.

– Знаешь, Сашка, – вслух произнес Сергей. – Все путем. Вот если б мы с тобой вообще ни хрена не нашли, тогда да, тогда и в самом деле был бы повод для расстройства. Атак…

Спору нет, уже мысленно продолжил он, доверху набитый оружием и боеприпасами склад, к которому можно привести караван, это здорово! Это, считай, пара лет беззаботной жизни где-нибудь подальше от болот, а если удачно вложиться, так шанс и вовсе завязать со следопытством. Эмигрировать… уехать в какой-нибудь Новый Сургут или еще севернее, где и климат поздоровее, и вообще жизнь, если верить слухам, не в пример полегче. Но раз уж тетка Фортуна не кажет нам свой ясный лик, скажем тете спасибо, что хоть совсем уж задом не повернулась.

– Где-то здесь должна быть караулка, – заявил он автомату. – Потому как колючка, электроизгородь и прочие прелести могли б остановить… ну, допустим, заблудившуюся корову – не горгону, разумеется, а обычную молочную буренку. Говорят, Сашка, бродили они До войны чуть ли не сами по себе, хоть и с трудом в такие сказки верится – а вот если к шахте попыталось лезть чего-нибудь двуногое? Нет, без людей система охраны быть не могла, и люди эти должны были быть при оружии. На крайняк, – задумчиво добавил он, – попробуем колпаки расковырять.

ШВЕЙЦАРЕЦ

Выставленный точно на середину полированной столешницы мешок смотрелся плохо. Можно даже сказать – отвратительно. Совершенно не гармонировал ни с благородной лакировкой, ни с бронзовой чернильницей, ни даже с потрескавшейся белой пластмассовой коробкой селектора. Вдобавок от него разило…

– За-апашок… мля!

Швейцарец едва заметно пожал плечами.

– Сами же хотели головы, – напомнил он.

– Ну так, – районный скривился еще больше, – чего ж еще хотеть?

– Другие просят пальцы или уши…

– А толку с них? – перебил Швейцарца районный. – Чай, не прежние времена, когда наука дактилоскопия на кажного варнака особую папочку с отпечатками евойными имела!

– …но чаще всего мне верят на слово, – спокойно закончил Швейцарец.

Ему было скучно. «Как там именовал это Старик? Дежа вю? Очередное помпезно-безликое здание бывшего райкома, очередной бывший… Впрочем, – подумал Швейцарец, – Веньямин Петрович Чеботарев на бывшего партайгеноссе не похож. Хоть по возрасту и подходит. Скорее всего, попросту не хватило фантазии переименовать захваченный трон».

Чеботарев фыркнул и, дернув подбородком, придавил большим пальцем правой белую кнопку – не селектора, как с легким ехидством отметил Швейцарец, а привинченного к столешнице дверного звонка.

Звонка, впрочем, слышно не было, но секундой позже в кабинет сунулось нечто вихрастое и конопатое.

– Веньямин Петрович, звали?

– Звонил, а не звал, – строго произнес Чеботарев. – Учу тебя, лопуха, учу…

– Виноват, Веньямин Петрович.

– Виноват он, – районный зло дернул кончик уса. – На виноватых воду возят. И дрова… бревнами.

– Если прикажете, Веньямин Петрович, – пробормотал вихрасто-конопатый, – могу и бревна. Не горожанин ведь, с трактором управиться…

– С трактором, – перебил его Чеботарев, – и дурак сумеет! А ты без трактора попробуй, ручками!

– Так… – вихрастый осекся, сообразив наконец, что наиболее подходящими для него звуками сейчас будут звуки покаянного молчания.

– Трактором… – уже спокойнее повторил Чеботарев, зачем-то перекладывая папку красной кожи слева направо. – Вот еще.

Конопатый издал странный полувсхрип-полусвист, идентифицированный Швейцарцем после недолгого колебания как попытка изобразить виноватый вздох.

– Мешок видишь?

– Его, Веньямин Петрович, сложно не… то есть вижу!

– Отнесешь его к Желябову. И скажешь, что я приказываю эти… то, чего в мешке, выставить на площади перед райкомом. Для опознания и назидательного эффекта. Но не у входа, а напротив, на той стороне. Понял?

– Понял, Веньямин Петрович, – вихрастый энергично закивал. – Выставить. Для эффекта. Только…

– Что?

– Веньямин Петрович… жара. А тут запах. Мухи слетятся.

– Мухи… а ну да, мухи… слетятся, – районный, чуть наклонив голову, почесал правый висок. – Придумать бы чего…

– С точки зрения назидательного эффекта, – тихо проговорил Швейцарец, – а также исторического опыта лучше всего насадить их на колья.

– Колья, – Чеботарев задумчиво покосился на мешок, – пригодились бы, будь здесь не верхние, так сказать, оконечности, а персоны целиком. Тогда да. Помню, в соседнем районе лет семь назад Шахреддинов, тамошний… Жорка, ну кто у них тогда был?

– Хан был, Веньямин Петрович. И район ханством обзывался.

– В общем, донимала его ватага одна, человек двадцать шесть, крепко донимала. Так что, когда накрыли ребятушек этих, то пятерых, что живыми взяли, товарищ хан приказал на колья посадить.

– А на кострах у вас еще не жгли? – с интересом спросил Швейцарец.

– Пока обходимся, – хмыкнул районный. – Было, правда, дело… году на третьем после войны… девка… из беженцев… заболела. То ли «серую лихорадку», то ли еще какую дрянь подцепила, а народ тогда был злой да пуганый… загнали все ихнее семейство в хибару, дверь бревном подперли, хворост под окна…

– Веньямин Петрович, – неожиданно выпалил Жорка, – а может, того, под стекло упрятать? Взять на первом этаже стол для экспонатов.

– О! – Чеботарев довольно оскалился. – Не зря все-таки я тебя держу… хоть и дурак дуриком, а местами ты, Жорка, все ж умный. Давай, чеши к Дуремар… к Желябову… только добавь, пусть он процесс выноски лично проконтролирует. А то…

– Веньямин Петрович, не беспокойтесь, все бу cде в лучшем виде! – пятясь к двери, скороговоркой выпалил Жорка.

– Смотри мне…

Тот факт, что петли у двери последний раз смазывали при царе Горохе, Швейцарец отметил, еще когда заходил сам. Особенно верхнюю. «Как он только этот скрип терпит изо дня в день? Звук ему нравится, что ли?»

– Ты, – обернулся к нему районный, – чего до сих пор стоишь? Давай, садись, вон кресел скоко! А я ща… – он снова придавил кнопку звонка, но на этот раз с двойной паузой.

– Спасибо. Мне лучше так.

– А? – растерянность, на долю секунды промелькнувшая во взгляде Чеботарева, наигранной не была. «Царь и бог» отдельно взятого Тулуповского района и в самом деле не понял фразу гостя. – Чего лучше?

– Стоя.

«Потому что я не имею привычки сидеть за столом с кем попало», – мысленно закончил фразу Швейцарец и представил, как бы передернулось лицо районного, услышь он подобный ответ.

– Восемь часов с мотоцикла не слезал.

– А-а… понял.

Дверь вновь издала посмертный визг. В освобожденный ею проход неторопливо вплыл широкий поднос. На подносе стояли хрустальный графин, два граненых стакана, тарелка с тонкими ломтиками ветчины и – Швейцарец с трудом сдержал искушение протереть глаза – голубенькая фарфоровая вазочка с букетом ромашек.

– Куда ставить, Веньямин Петрович? К вам на стол или на тот, что у окна?

– Давай сюда, Анют, – районный в очередной раз переложил папку. – Прям сюда и ставь.

«Интересно, это Чеботарев специально так идиотски вырядил свою секретутку, – подумал Швейцарец. – Красная косынка, кожанка… ей бы еще кобуру от „маузера“ на бок да отучить бедрами вихлять на каждом шагу – и будет не Анюта, а почти настоящая Анка-пулеметчица. Верная подруга партийного вождя… верная… десять минут назад, в приемной, она, уверен, была готова прямо на своей пишмашинке разложиться. „Ах-х, вы и в самом деле тот самый, о котором все столько говорят?“

Павлиниха. И голосок у нее подходящий – хотя, наверное, это ей тоже Чеботарев подсказал: что «хрипло» является синонимом «томно».

Тысячу раз был прав Старик, когда утверждал, что бабы делятся на два вида: умные стервы и глупые бляди! Впрочем, Старик всегда прав!

САШКА

В общем, нельзя сказать, что слазили мы в тот раз совсем уж неудачно. Два «калаша» и пулемет из колпака в состоянии, правда, не шибко идеальном, из-за чего и цена на них была назначена соответствующая, – но, положа патрон в патронник, бывало и хуже. Три дня туда, три дня обратно, да сам остров – всего неделя, а, помню, в позатом году мы как-то месяца полтора впустую проболтались. Искали заброшенный продсклад, не нашли, зато наткнулись на каких-то полоумных сектантов и с ними еще набегались – сначала от них, потом за ними, потому как не оставлять же недобитков. Как вспомню, до сих пор обидно – почти сотню патронов на них извели, а взяли два старых ружья, ржавый «наган», ну и чего-то по мелочи… сплошной убыток, короче говоря. Хорошо, ближе к осени удачное дельце подвернулось, Наум-Картошка дальнюю экспедицию затеял, а как бы мы зиму перетянули… не знаю. Здесь, на Западе, с этим просто – или за стенами отсиживаешься, или орхидеи удобряешь. А за стену, понятное дело, кого попало не пускают – если не звенит у тебя в заветном кошеле круглым да желтым. И никак иначе, отработкой тут шиш расплатишься – дерьмо выгребать за конуру с похлебкой и то… конкурс, в три-четыре рыла на миску.

В этом году, что ни говори, а дела повеселее идут. Пол-лета еще на подходе, а у нас, считай, две трети зимних уже набралось. Если и дальше в том же темпе отстреливаться будем, может, и ствол новый для меня раньше выйдет, чем думали, и даже отложить чего получится.

Такие вот у меня мысли бродили. В тот самый день, с утра. Кто ж мог сказать, что уже буквально через несколько часов жизнь так провернется, что за планы эти мои сплюснутой гильзы никто не даст! И-эх! Знал бы, как ветер дунет, – поправочку бы внес, а так…

Мы шли по базару – Айсману стукнуло вдруг в башку, что ему непременно нужна новая куртка. Причем непременно из бармаглота. Спору нет, на ощупь штука приятная – по себе знаю, был у меня как-то лоскут этой кожи в качестве тряпки для протирки, – но ведь за стенами ее разве что самоубийца наденет. В отличие от старой Серегиной куртки, которая хоть и выглядит, словно ее полосатый гиппо дня три жевал, но зато Макаркину пулю с пяти метров удержала. Вещь! Крокодилы благодаря этой шкуре уж какую сотню миллионов лет живут без всяких там видоизменений. Динозавров пережили, людей переживают и бармаглотов тоже наверняка переживут. Тем более что и зубов у крокодилов больше, не очень, но больше. Это вам не какая-то жертва мутации!

К тому же середина лета – время года для бармаглотов не то чтобы удачное, а совсем наоборот. Сейчас они кто на север откочевал, кто в спячку залег. Из нор полезут лишь поздней осенью. У шатунов же, как правило, шкура такая облезлая, что с ней никто и не заморачивается.

Но Сереге стукнуло, а когда ему вот так чего ударяет – разрывной не вышибешь! Спасибо еще, что к портному не потащился, хоть на это ума хватило. Там бы сделали в лучшем виде, только чтобы оплатить ее, пришлось бы с самого Шемяки кожу содрать, да и с меня тоже… верхний слой, тонкой стружкой.

Базар в этот день был один из самых больших на моей памяти. Только палаток сотни две, да еще столы под навесами. Ну и толпа на пару-тройку тысяч рыл. Пустыря, само собой, не хватило, и хозяевам пришлось в ударном темпе отгораживать частоколом здоровенный кусок пастбища, что на упорядоченности торгового процесса сказалось отнюдь не благоприятно. В том смысле, что и раньше на здешнем базаре черт мог запросто оба копыта сломать и левый рог в придачу, прежде чем что-либо нужное отыщется. А теперь…

Не-е, все-таки правильно нам тогда с Айсманом дед Павел сказал: «Такие, как мы, – мизантропы по натуре!» А уж когда толпа людей, да еще на ограниченном пространстве… шум, сутолока, пылиша, мельтешня… у меня от таких вещей чувство, словно ствольная коробка вот-вот трещинами пойдет. Так бы взял да полоснул длинно, на весь рожок, – сразу б небось тихо стало, спокойно…

Серега моего пакостного настроя не замечал. Или делал вид, что не замечает. Шел вразвалочку, не торопясь, задерживаясь чуть ли не у каждого прилавка, хотя, чтобы определить наличие-отсутствие искомого, то есть куртки, хватило бы одного беглого взгляда. Не заметить выделанную бармаглотовку – на такой подвиг, по-моему, разве что дальтоник способен.

Ну, в особо тяжелых, точнее, в особо идиотски-бессистемно разложенных случаях, так и быть, не взгляда – одного вопроса торгашу.

В результате этого улиточного марша три ряда, отведенных для торговцев шмотьем, которые по-хорошему можно было пробежать минут за пятнадцать максимум, одолевали мы с ним час. Битый, тот самый, за который двух небитых дают. По крайней мере, я ощущал себя так, словно по мне весь этот час кувалдой постукивали – вполсилы, но с оттяжечкой, так, чтобы звон долго не затихал.

Подходящей куртки не было. Как я и ожидал. Было с полдюжины ношеных, но те, что подходили Сереге по габаритам, выглядели далеко не на сто два процента, а уж цену за них ломили – у меня чуть магазин не вывалился, когда услышал. Жадность жадностью, я и сам, чего греха таить, иной раз очередь обрезаю раньше, чем стоило б, но эти рыла, похоже, совесть и ум на оптимизм променяли. Причем безудержный и безграничный. Хотел бы взглянуть через прицел на того уникума, который эти обноски купит… только сдается мне, что без консервационнои смазки не дождаться чуда эдакого.

Шемякино упрямство, впрочем, тоже вполне заслуживало пары ласковых… эпитетов. Убедившись, что нужной ему тряпки в шмоточных рядах нет, он не развернулся и не направился обратно на постоялый двор, а выхлебал кружку ледяного кваса и продолжил свое прочесывание базара дальше. Причем все в том же сонно-мушином ритме.

Мне в тот момент очень захотелось соскользнуть с плеча и садануть этого ишака ребром приклада по колену – когда я злюсь, у меня этот фокус хорошо получается, а злился я так, что, казалось, смазка вот-вот закипит. Но Айсману повезло, причем дважды: сначала я отвлекся на пару очень симпатичных накладочек на рукоятку, а около следующего прилавка мы нос к носу столкнулись с Коляном.

Колян, как обычно, стволом вниз висел на правом плече Евграфыча – он по части стрелка такой же однолюб, как и я, и так же считает, что от добра бобра не ищут, слишком велик шанс на козла напороться. И коль уж попал к человеку, у которого руки не из задницы растут и должный уход обеспечивают, то человека такого надо любить, холить и лелеять. А дураки, которые думали по-иному: что, мол, жалеть о человечишках, я железный, он из плоти, чуть оцарапался – кровь ручьем, а там и гангрена с могилой. Сегодня один, завтра другой – расходный материал, вроде патронов… мясо! Ну и где теперь эти «умники» в подавляющем большинстве своем?! В земле… сломанные, изъеденные ржой… а то и в горн, на переплавку – чего зря металлу пропадать.

У Коляна в этом смысле опыта куда больше, чем у меня. «КО-44» с ПУ – карабин трехлинейный, образца 44-го, с прицелом оптическим… он счет ведет не с последней войны – с предпоследней.

– Доброе утро.

– Утро добрым не бывает, шемуля! – словно в подтверждение своих слов Евграфыч продемонстрировал Шемяке одну из своих лучших, на целых семь зубов, улыбок.

Сторонний человек при этом запросто мог бы и сбледнуть – удар, лишивший Евграфыча большей части зубов, основательно задел также лицевые нервы. И хотя обычно лицо старого следопыта выглядело почти нормально – полдюжины давно затянувшихся шрамиков не в счет, подобными украшениями мог бы похвастать каждый третий мужик его лет – стоило ему лишь попытаться улыбнуться, как правую сторону лица перекашивало совершенно жутким образом. Сергей знал, что минимум дважды подобные ухмылки едва не стоили Евграфычу жизни – причем во второй раз «мутанта» даже успели облить бензином.

Шемяку же эта улыбка могла испугать разве что едким чесночным запахом – чего бы старик ни сожрал на завтрак, шибало у него сейчас из пасти здорово, метра на три.

– Это кому как.

– Тож верно, – кивнул Евграфыч. – У дураков и мутантов, как обчеизвестно, все не как у людев. Мож и утро тож. Давно с промысла-то?

– Второй день. А ты?

– Пятый. Ходил с Юркой-Скелетом и Лампочкой к Дальнему Острову.

– И как?

– Так себе. А у тебя?

– Аналогично.

Этот ритуал всегда казался Айсману забавным – с одной его стороны считалось обязательным спросить, как идут дела у брата-следопыта, с другой же хвастаться удачным уловом считалось дурной приметой. Равно как и жаловаться на пустышку, если вернулся живой и относительно целый – значит, тетке Фортуне твое рыло еще не окончательно наскучило.

Впрочем, если у человека есть глаза и голова и он умеет ими, особенно последней, пользоваться…

К примеру, на Евграфыче из-под его старой вязаной безрукавки выглядывает черная рубаха – по виду новенькая… как бы даже и не шелковая. Это раз. А два – Юра-Скелет на скелет внешне совсем не похож, а похож он на шкафчик два на полтора метра. Говорили, что два года назад, потеряв напарников, Скелет в одиночку доволок сломавшийся болотоход с полным кузовом, ни одного ржавого ножа не выбросил – и, повидав Юрку вблизи, Шемяка этому рассказу верил безоговорочно.

Вот если взять да и сложить эти раз и два…

Евграфыч неожиданно топнул – и уже почти дотянувшийся из-за его спины до кисета на поясе оборванец шарахнулся прочь, тоненько подвывая при каждой попытке наступить на отдавленную тяжелым ботинком ногу.

– Малехо пострелять пришлось, – спокойно продолжил следопыт. – Сначала по дороге с какой-то ватагой схлестнулись, потом на самом Острове – с этими… клановцами.

– Которыми?

– Которые Медведи. Не знаю уж, – Евграфыч сморщился, – чего в них медвежьего, окромя разве что дерьма. Умишка, так точно нет, даже утиного.

– Чего они хотели?

– Да как обычно: здесь земля наша, копать не смейте, чего уже нарыли – гоните нам и еще сапоги будете целовать, что целыми уйдете. Это вчетвером-то против нас троих! Мы от такой наглости аж ошалели. И то – вдруг по кустам еще дюжина расселась.

– Я смотрю, – задумчиво произнес Шемяка, – с клановцами этими проблем с каждым годом все больше.

– Вони от них с каждым годом все больше, – проворчал старик. – Жаль, лет пять назад, когда они самые первые… Арцыбашевцы и кто там еще был… псину еще у себя на куртках малевали…

– Головаши вроде.

– Голованы. Тогда вот надо было собраться да и развесить их на какой-нибудь рощице… поживописней. Леха Пегий так и предлагал – не послушали. Их ведь, – огорченно добавил Евграфыч, – и была полусотня, не больше. А сейчас даже и считать неохота…

– Я бы, – заметил Шемяка, – пошел.

– Да и я хотел, – Евграфыч зло сплюнул, – только Трофим… помнишь его? Черный такой, в драном ватнике постоянно шлялся?

– Это у которого катер синий был? Еще ракетой по нему пуляли?

– Он самый. Вот он и еще один парень, с севера, начали ныть: ой, да блин, куда-то идти, время тратить, патроны жечь, да ну, месяц в самый сезон, делом надо заниматься. А эти уроды, мол, сами друг друга перестреляют, а кто останется, те зимой всенепременно загнутся.

– Ну, почти угадали, – хмыкнул Сергей. – Тех же арцыбашевцев, насколько я помню, свои же клановцы и уделали.

– Они, мля, друг другу свои, как питону – бешеный кролик. Между собой грызутся, с болотниками постоянно пальба…

– Так у них же это, – заметил Шемяка, – как бы политика. В смысле, с болотниками воевать.

– Политика, мля… че-то болотников от этой политики сильно меньше не становится. Будь иначе – я бы, ей-ей, первый сказал: надо ж, хоть что-то полезное клановцы сделали. Но пока что толку не видно, а эти, с Болот, совсем нервные заделались. Раньше с ними хоть иногда поговорить можно было…

– Вроде даже и сейчас какая-то торговлишка идет…

– Идет, – кивнул старый следопыт, – да не по нашу душу. Вернее, как раз по… в общем… ты где остановился? У Матрены?

– У нее.

– Я так и подумал – раз не у нас, в «Ослике», то у Матрены. Короче, – Евграфыч цепко глянул по сторонам, – сегодня или, нет, лучше завтра вечером подваливай к нам.

– А что, – вполголоса спросил Айсман, – разговор какой серьезный намечается?

– Не… – старик поправил ремень карабина, – не намечается. Но ежли зайдешь, поговорить о чем будет. Ты, щенуля, хоть и сосунок, но сосунок правильный… с думалкой. А это по нонешним грустным временам куда ценнее иной седой башки. Считай: в «Ослике» из наших я, Лампочка, Матвей Ямпольских, Две Удочки, Женька Багрянцев… че мы, тему не нароем?

– Ну вы, я погляжу, окопались.

– Дык… в «Ослике» ж пойло свое – аппарат на кухне, прям из змеевика в кружку капает.

– У Матрены зато еда не в пример, – возразил Шемяка.

– Ну это кому что, щенуля, кому что… так ты подумай насчет зайти.

– Подумаю, – пообещал Сергей. – Да… Евграфыч… насчет работенки чего слышно? Намечается чего-нибудь в ближайшее?

– Вроде нет, – Евграфыч, сдвинув кепку, потер висок, нахмурился. – Я-то точно буду Юрку ждать, а он раньше конца июля навряд ли стронется.