Оружейник сначала продемонстрировал придворные шпаги, подходящие к росту Роджера, но тот решил купить дуэльное оружие для нормального мужского роста, которым сможет воспользоваться, когда вырастет и получит вызов на поединок.

Лавочник, скрывая улыбку, выложил несколько шпаг на длинный отрез бархата. Их цена варьировалась от одного пистоля до шести луидоров в зависимости от состояния и украшений на эфесе, поэтому большинство было Роджеру не по карману. Осмотрев несколько образцов, он выбрал шпагу ценой в полтора луидора с простой старомодной рукоятью, но с клинком из прекрасной толедской стали.

Доставая английские деньги, Роджер объяснил, что только-только высадился во Франции, и оружейник охотно согласился послать одного из своих подмастерьев обменять их в ближайшем банке. Роджер передал ему три гинеи.

Дожидаясь возвращения парня, Роджер выбрал крючок ценой в крону для прикрепления шпаги к поясу и тут же нацепил оружие. Подмастерье принес двадцать четыре кроны, что слегка озадачило Роджера. Он знал, что французский луидор был равен английскому фунту, но английская крона равнялась пяти шиллингам, так что получалось, будто его три гинеи чудесным образом превратились в шесть луидоров. Оружейник, улыбаясь, объяснил ему, что луидор равен двадцати четырем ливрам или франкам, как их теперь начали называть, пистоль — двадцати, а французская крона — только трем или половине английской кроны, таким образом, он получил французский эквивалент своих Денег за вычетом шиллинга с каждой гинеи за обмен.

Уплатив за покупку тринадцать крон, Роджер спрятал в карман оставшиеся одиннадцать трехфранковых монет, поблагодарил оружейника и вышел из лавки, слегка важничая при мысли, как он импозантен с длинной шпагой на поясе.

Миновав несколько лавок, Роджер наткнулся на магазин головных уборов и внезапно осознал, что, лишившись собственной шляпы, пожалуй, выглядит не так уж импозантно, и поспешил исправить положение, купив красивую треуголку с высокими полями и перьями марабу, обошедшуюся ему в три кроны. Она причудливо контрастировала с костюмом из простого голубого сукна, но определенно соответствовала облику французского дворянина, прогуливающегося по переполненной улице.

Вслед за этим Роджеру пришло в голову, что он нуждается в туалетных принадлежностях и смене белья, поэтому он повернул к набережной и посетил еще несколько магазинов, в том числе лавку дубильщика, где купил кожаную сумку, и торговца шелком, у которого приобрел прекрасное кружевное жабо взамен мятого воротника.

Сделав покупки, Роджер почувствовал голод и свернул в patisserie 32. Оглядевшись, он поразился разнообразию пирожных и прочих сладостей. Такого ему не приходилось видеть в Англии. Расположившись за украшенным позолотой мраморным столиком, Роджер заказал горячий шоколад, а потом совершил набег на печенье и шоколадные эклеры, найдя особенно привлекательным это изобретение знаменитого повара Людовика XIV.

Еще во время похода по магазинам Роджер с облегчением обнаружил, что, хотя нормандский диалект его спасителей был ему почти непонятен, он не испытывал затруднения, объясняясь по-французски с горожанами. Прося их говорить медленно, Роджер по крайней мере со второй попытки улавливал смысл слов и, тщательно обдумав свои фразы, был легко понят собеседниками.

Оплатив счет, он осведомился у облаченного в белое кондитера за прилавком, не может ли тот рекомендовать хорошую и чистую, но не слишком дорогую гостиницу.

— Месье, — с поклоном отозвался кондитер, — лучше меня вам никто не даст совета. Отправляйтесь в «Три лилии» на набережной Кольбера. Там ваша милость найдет мягкую постель и отличный стол за скромную плату по кроне в день, не говоря уже о превосходных винах и изысканном обществе. Хозяин, мэтр Пикар, честный человек и прекрасно вас обслужит. Он дядя моей жены, и я могу за него поручиться. Сошлитесь на меня, и вы ни в чем не будете нуждаться.

Рекомендация казалась надежной, поэтому Роджер без колебаний принял ее и, спросив у кондитера дорогу, направился в «Три лилии».

Добравшись до места назначения, он был слегка разочарован. Гостиница оказалась маленькой и находилась в старом бедном районе, фасадом выходя на гавань Вобан, где грузили торговые суда, однако Роджер решил, что не может рассчитывать на дворец за три франка в день, поэтому вошел внутрь и спросил хозяина.

Мэтр Пикар был толстым и неповоротливым, что не помешало ему почуять запах денег, и способствовала этому модная треуголка и кружевное жабо Роджера. Потирая руки и беспрестанно кланяясь, он подтвердил условия, которые Роджеру сообщил кондитер, и проводил постояльца в мансардную комнату. При виде гримасы отвращения на лице Роджера хозяин поспешно объяснил, что в гостинице есть комнаты, более подходящие для столь важного господина, но они стоят от шести франков до полпистоля в день.

Раскрыв постель, Роджер убедился, что простыни чистые. Даже небольшая экономия могла помочь ему произвести лучшее впечатление в Лондоне, подумал он и сказал хозяину, что комната подойдет, так как понадобится ему всего на несколько дней.

Мэтр Пикар осведомился об ужине. Pot-au-feu 33 с овощами и местный сливочный сыр petits coeurs a la Reine входили в стоимость комнаты, сообщил хозяин, такая буржуазная пища придется конечно же не по вкусу английскому милорду, и он потребует добавить к ней камбалу и цыпленка?

Роджер, переевший шоколадных эклеров, содрогнулся при одном упоминании о столь сытной пище и ответил, что на ужин ему вполне хватит тарелки супа и сыра.

Рассерженный тем, что по ошибке принял нового постояльца за состоятельного человека из-за шляпы с перьями и кружевного жабо, хозяин угрюмо кивнул и вышел, шаркая ногами.

Роджер распаковал немногочисленные вещи, потом, заперев дверь, расстегнул одежду и снял с пояса «колбасу» с золотыми побрякушками. Она ему мешала, но, с радостью избавившись от нее, он принялся размышлять, что делать с драгоценностями. Уложить их в один пакет и носить его в кармане куртки он не мог: слишком объемисты и тяжелы, рассовав же безделушки по разным местам, в многолюдном городе можно запросто лишиться значительной их части, если воры обчистят его карманы. Роджеру не пришло на ум ничего лучшего, чем спрятать драгоценности на ночь где-нибудь в комнате, если удастся присмотреть надежное местечко.

Тщательно обследовав пол, он обнаружил под умывальником расшатанную половицу, приподнял ее и засунул под нее драгоценности. Едва Роджер успел вернуть половицу на место, как в дверь постучали.

Быстро поправив одежду, он открыл дверь и увидел унылую прыщавую физиономию горничной, которая пришла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Сняв мятый голубой камзол, Роджер попросил выгладить его и вернуть ему как можно скорее.

Горничная ушла, а Роджер стал рассматривать новую шпагу, сделал несколько выпадов, но вскоре это занятие наскучило, и он задумался, как бы скоротать время. Окно мансарды выходило не на гавань, а на узкий и грязный конюшенный двор гостиницы. Время обеда давно миновало, а до ужина, даже если бы ему хотелось есть, было еще далеко. Поэтому Роджер решил пройтись к причалам и посмотреть на корабли, пока еще светло. Как только горничная принесла ему камзол, он надел его и, покинув гостиницу, направился в сторону порта.

После часовой прогулки Роджер вернулся в «Три лилии» и прошел в общий зал. «Изысканное общество», обещанное кондитером, состояло из двух мужчин, похожих на оказавшихся на мели капитанов, старика в синем суконном костюме, с седой шевелюрой, высоким лбом и светло-голубыми глазами, и долговязого парня лет тридцати в поношенном сюртуке из красного бархата. Старик тупо смотрел на рюмку, которую вертел в пальцах, и Роджер решил, что он либо пьяный, либо чокнутый. Человек в красном сюртуке читал плохо отпечатанную газету, но при виде Роджера опустил монокль, бросил на молодого человека резкий взгляд и слегка поклонился:

— Добрый вечер, месье.

Роджер ответил на поклон и приветствие, и мужчина продолжил дружелюбным тоном:

— Пожалуйста, простите мое любопытство, но вы здесь случайный посетитель или сняли комнату в этой зловонной ночлежке?

Роджер ответил и в свою очередь осведомился:

— А вы, месье?

— Похоже, в наказание за мои грехи я проторчал здесь десять дней, — последовал быстрый ответ, — и едва не умер с тоски, так что, увидев новое лицо, я испытал истинное удовольствие.

— Если вам не нравится эта гостиница, то почему вы в ней остаетесь? — с улыбкой спросил Роджер.

— Я вынужден это делать, — с кривой усмешкой отозвался долговязый незнакомец. — Задолжал проклятому трактирщику пустячную сумму — всего-то около восьмидесяти крон, — и у него хватило наглости забрать мой багаж в качестве залога. Так что мне приходится оставаться здесь до тех пор, пока не получу деньги, которых ожидаю со дня на день.

Роджер попросил собеседника повторить объяснение медленнее, сообщив, что он англичанин и лишь сегодня прибыл во Францию.

— Вы меня удивили! — воскликнул человек в красном. — Ваш французский настолько хорош, что я никогда бы не принял вас за иностранца.

— Вы мне льстите, месье, — сказал Роджер, покраснев от удовольствия, — но это истинная правда.

Незнакомец встал и поклонился:

— Позвольте представиться: шевалье Этьен де Рубек к вашим услугам, месье. Счастлив приветствовать вас в моей стране. Сожалею, что временное отсутствие денег лишает меня радости оказать вам достойное гостеприимство.

Роджер тоже встал, поклонился и представился.

— Вы начали рассказывать, месье де Рубек, — напомнил он, когда они снова сели, — почему остаетесь в «Трех лилиях».

— Ах да! — Де Рубек улыбнулся и, стараясь использовать простые фразы, поведал о том, как у него из кармана вытащили кошелек со ста двадцатью луидорами, что явилось причиной его нынешних затруднений.

Пока Роджер слушал, стараясь понять по контексту смысл незнакомых ему слов, ему представилась возможность изучить лицо собеседника. Карие глаза шевалье были подвижными и смышлеными; маленький шрам на щеке слегка оттягивал левый глаз вниз, придавая лицу чуть насмешливое выражение. Рот был полным и чувственным, подбородок — покатым, а зубы — довольно скверными, но он держался весело и дружелюбно, и Роджер, скучавший в одиночестве во время недавней прогулки, был рад случаю с кем-нибудь поболтать.

Этьен, как выяснилось, был младшим сыном маркиза де Рубека и, по-видимому, ожидал, что Роджер, даже будучи англичанином, слышал об этом богатом и могущественном сеньоре. Семейство владело обширными поместьями в Лангедоке, но маркиз пребывал в Версале, где занимал высокий пост при королевской особе. Лишившись денег, Этьен сразу же написал отцу и теперь ожидал от него солидного денежного перевода. Больше всего шевалье беспокоила одежда, так как он отправился в рыболовную экспедицию, надев на себя старье, а чертов хозяин тем временем конфисковал его лучшие наряды, а также то, что безденежье лишало его возможности угостить Роджера выпивкой.

Роджер услужливо предложил восполнить этот пробел и, когда шевалье заявил, что любимый его напиток — малага, заказал пару бокалов. После этого он поведал собеседнику, что этим утром прибыл в Гавр по поручению отца, английского адмирала, на пакетботе из Саутгемптона, надеется покончить с делами завтра и вернуться в Англию в ночь на послезавтра.

Через полчаса маленький сморщенный человечек, исполняющий обязанности бармена и официанта, пригласил к ужину. Старик в синем костюме, продолжавший потягивать выпивку, остался на месте, но оба моряка, де Рубек и Роджер направились через узкий коридор в столовую, где двое последних разделили столик.

Переварив к тому времени съеденные пирожные, Роджер изрядно удивился поданной пище. В Англии, где люди, исключая самых бедных, не считали еду едой, если то не была солидная порция говядины или баранины, подобный ужин вызвал бы всплеск негодования. Но от супа исходил аппетитный аромат, овощи в несоленом масле служили подтверждением того, как вкусно их можно приготовить, не вымачивая в воде, а сливочный сыр был так хорош, что лучше нечего и желать, За скромную сумму в один франк Роджер смог приобрести бутылку бордо, и к тому времени, как она опустела, новые знакомые пребывали в наилучшем расположении духа и весело смеялись, словно дружили много лет.

Вздохнув, де Рубек поставил бокал на стол.

— Теперь, — сказал он, — отсутствие денег кажется мне абсолютно невыносимым. С каким бы удовольствием я показал вам вечерний город! Конечно, Гавр не сравнить с Парижем или Лионом, но и здесь есть премиленькие местечки. Очень жаль, что вы так скоро возвращаетесь в Англию и не сможете на них взглянуть.

— Ваше предложение весьма любезно, — отозвался Роджер, — но, к несчастью, в данный момент я тоже стеснен в средствах. Завтра, завершив дела, я получу определенную сумму, но с собой захватил всего луидоров двадцать на мелкие расходы и уже истратил больше половины на переезд и сегодняшние покупки.

Шевалье пожал тощими плечами:

— Двадцати-тридцати крон нам хватило бы отлично провести вечер, если вы согласитесь играть роль банкира. Но не забывайте, что я хозяин, а вы гость, и я возмещу вам все расходы, как только прибудут мои деньги, а если вы к тому времени уже уедете, то отправлю их в Англию.

Роджер колебался. Природная осторожность предостерегала его, что тратить последние деньги до продажи драгоценностей Джорджины — значит искушать судьбу, но он подумал, что, прокутив три фунта из оставшихся шести, сохранит необходимый минимум, а идея отметить первую ночь взрослой жизни кутежом в иностранном городе казалась в высшей степени привлекательной.

— Если двадцати крон будет достаточно, я к вашим услугам, — со смехом заявил Роджер.

Они встали из-за стола и, взяв шляпы и шпаги, направились к темной набережной.

Свернув на запад, де Рубек повел Роджера мимо Арсенала на узкую улочку де Пари и громко постучал в дверь высокого дома с закрытыми ставнями. Дверь открыл слуга с изрытым оспой лицом, в серой с серебром ливрее. Очевидно, он знал шевалье и проводил посетителей в холл, попросив подождать, пока он позовет хозяина.

Вскоре появился щеголеватый маленький человечек в небесно-голубом шелковом камзоле и белых панталонах.

— Ах, мой дорогой шевалье! — воскликнул он, изящно поклонившись и бросив быстрый взгляд на Роджера. — Какая радость видеть вас снова! Насколько я понимаю, вы опять при деньгах и пришли бросить вызов Фортуне за моими столиками?

— К вашим услугам, месье Трико. Мы намерены лишь слегка рискнуть, — небрежно ответил де Рубек. — Но прежде позвольте мне представить вам милорда Брука, сына знаменитого английского адмирала. Мне выпала честь показать ему достопримечательности Гавра, в том числе и ваше заведение, и мы рискнем одним-двумя луидорами просто для забавы.

Роджер счел бессмысленным отказываться от присвоенного ему титула, к тому же его восхитила ловкость, с которой де Рубек скрыл тот факт, что их кошельки весьма тощи.

Хозяин заявил, что гость может считать игорный дом своим собственным, когда бы он ни прибыл в Гавр, и проводил посетителей наверх.

На втором этаже располагался один большой салон, где собралось около тридцати мужчин, сгрудившихся вокруг четырех обитых зеленым сукном столов. Комнату освещали четыре десятка свечей, помещенных в канделябрах на столах и позолоченных панелях белых стен. Пол покрывал мягкий обюссонский ковер, а возле высоких, плотно занавешенных окон находились буфет с напитками и закусками и маленький столик с аккуратными стопками золотых и серебряных монет, за которым сидел мрачного вида мужчина. Царила тишина, нарушаемая звоном монет, шелестом карт и лишь изредка бормотанием кого-либо из игроков.

Де Рубек направился к кассиру, и Роджер извлек две гинеи. Угрюмый субъект выложил всего по семь крон и два франка за каждую, а в ответ на резкое замечание шевалье пожал плечами и добавил еще одну крону, что заставило Роджера обрадоваться опытному другу, способному защитить его интересы. Когда они направились к игральным столам, он сунул восемь крон в руку де Рубека, сохранив остальные деньги для себя.

Минут десять они прохаживались по залу, наблюдая за игрой. За двумя столами играли в vingt-et-un 34, а за двумя другими — в trente-et-quarante 35; два столика, ближайшие к окну, были отведены для высоких ставок, начиная с золотого полупистоля, в то время как за двумя другими столиками минимальной ставкой был франк. Роджера заворожило зрелище маленьких стопок двойных луидоров, луидоров и пистолей на столах с высокими ставками, так как он никогда в жизни не видел такого количества золота, но, не будучи игроком по натуре, даже имей при себе много денег, стал бы играть за одним из столов с низким ставками.

Обе игры были ему незнакомы, поэтому на вопрос де Рубека, в какой из них ему хотелось бы попытать счастья, Роджер ответил, что в trente-et-quarante, так как она казалась ему проще. Они заняли два позолоченных стула у стола с низкими ставками.

Быстро поняв принцип игры, Роджер начал ставить по франку на каждую партию и в течение четверти часа проигрывал и выигрывал попеременно, но шевалье воздерживался от игры, наблюдая за своим протеже. Он догадался, что молодой англичанин был новичком в игре, а новичкам нередко везет.

Его надежда оправдалась. За несколько минут маленькая стопка серебра Роджера заметно увеличилась. Де Рубек присоединился к игре в качестве партнера англичанина, но ставя не франки, а кроны и двойные кроны. Около часа им везло, затем Фортуна, казалось, повернулась к ним спиной — выигрыш начал иссякать, но следующие двадцать минут удача им сопутствовала. Они играли еще полчаса, потом де Рубек откинулся на спинку стула, сгреб свой выигрыш и сунул его в карман.

Роджер удивленно посмотрел на него, но шевалье улыбнулся и сказал:

— Продолжайте, если хотите, mon ami 36. Но я не стану далее испытывать судьбу и советую вам тоже остановиться, прежде чем эта непостоянная особа перестанет к вам благоволить.

Совет был хорош, и Роджер поздравил себя с таким любезным и разумным наставником. Пересчитав деньги, он обнаружил, что выиграл пятьдесят пять франков, и пожалел, что не играл на кроны, так как де Рубек, очевидно, выиграл в три раза больше, впрочем, у него не было оснований огорчаться.

Выйдя из-за стола, они направились к буфету, и шевалье, пришедший в отличное настроение, заказал и оплатил два бокала шампанского. Роджер слышал об этом вине, но никогда не пробовал, так как в Англии оно было роскошью и подавали его, как правило, на приемах у самых богатых представителей лондонского высшего света. Напиток показался ему слишком слабым, но пузырьки забавно щекотали нёбо, а по телу разливалось приятное тепло.

— Здесь не место отмечать наш успех, — заметил де Рубек, допив шампанское. — Как насчет того, чтобы засвидетельствовать наше уважение дамам?

Вино и удача в игре заставили Роджера смотреть на мир через розовые очки, и он охотно согласился, не думая о последствиях.

Следуя примеру шевалье, Роджер внес щедрый вклад в ящик для игроков, оставшихся без средств, в действительности служивший одним из источников дохода месье Трико, и наградил чаевыми кассира и швейцара, расставшись с четырнадцатью франками, но такая плата за два часа столь прибыльного развлечения показалась ему ничтожной.

Выйдя на тускло освещенную улицу де Пари, молодые люди мимо церкви Богоматери пошли к набережной. Пройдя по ней сотню ярдов, де Рубек остановился перед домом, сквозь щели ставен которого пробивался яркий свет, доносилось пение скрипок и громкий смех.

Дверь открыл черный как смоль негр, но де Рубек, казалось, хорошо знал это место, так как отмахнулся от черного привратника и стал подниматься наверх. Второй этаж здесь также занимал просторный салон, но в нем не было ничего от скромной элегантности игорного зала месье Трико. Убранство было ярким и крикливым, а в атмосфере ощущались порок и развязность.

Толстая женщина, шелестя черным атласным платьем, подошла приветствовать их. Роджер окинул взглядом помещение, и глаза его едва не вылезли из орбит. Конечно, он слышал, что подобные дома существуют в Лондоне и других больших городах, но никто из его друзей никогда в них не бывал, и он понятия не имел, что здесь творится.

В одном углу три скрипача на невысоком помосте что-то пиликали на своих инструментах. Другие углы и пространство вдоль стен занимали маленькие столики, у которых сидели мужчины и девушки более или менее полуобнаженные. В центре помещения человек восемь-десять, в основном женщины, исполняли дикую версию контрданса, где партнеры, встречаясь, вместо того чтобы взяться за руки, обнимались, целовались и даже колотили друг друга.

Шевалье тронул Роджера за плечо, привлекая его внимание к толстой женщине.

— Это Вдова Скарон, — представил он, не называя имени Роджера, и добавил с кривой усмешкой: — Ее в шутку прозвали именем пуританки-любовницы престарелого Людовика XIV 37.

Черные глазки мадам утопали в складках жира; отечные щеки густо покрывали румяна, а мясистый рот алел от помады. Она плотоядно улыбнулась Роджеру и обратилась к шевалье:

— Какой красивый молодой человек! Мои девочки выцарапают друг другу глаза из-за него. — Подведя молодых людей к столику в углу, женщина добавила вполголоса какую-то сальную шутку, которую Роджер не понял, тогда как де Рубек разразился хохотом.

Как только они сели, к ним подбежал сутулый официант, неся ведерко со льдом, откуда торчала бутылка шампанского.

— Вино так себе, — заметил де Рубек, — и стоит непомерно дорого, но обычай требует, чтобы мы заплатили за него. Это своего рода пошлина за вход в этот храм Венеры. — Так как шевалье платил за выпивку в игорном доме, Роджер решил, что теперь его очередь рассчитываться, и вместе с чаевыми официанту выложил двенадцать франков.

Роджер уже сожалел, что принял предложение де Рубека «засвидетельствовать уважение дамам». Шевалье, казалось ему, намерен повести его в какой-то зал общественных собраний, где можно потанцевать, но они оказались в обычном портовом борделе. Это место возбуждало новизной и атмосферой порока, но в то же время внушало смутный страх. На ум приходили воспоминания о картинах мистера Хогарта, и длительное пребывание в этом борделе наверняка могло привести к изображенному на них жалкому и убогому существованию.

Но у Роджера не было времени обдумывать, обрадован он или огорчен тем опытом, который ему волей-неволей пришлось приобрести. Проводив их к столику, мадам тут же отправилась давать указания своим девочкам, и едва официант успел открыть шампанское, как столик окружила дюжина молодых женщин, бесстыдно демонстрирующих свои прелести и громко переругивающихся между собой из-за права опекать вновь прибывших гостей.

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что для большинства женщин юные годы далеко позади и, несмотря на улыбки, глаза у всех были усталыми и равнодушными. Некоторые носили пышные, но рваные платья, из-под которых то и дело высовывали босые ноги, не оставлявшие сомнений, что под платьями нет ровным счетом ничего. Тела других прикрывала лишь прозрачная ткань, не оставляя простора воображению. Все были ярко накрашены, что не помешало Роджеру заметить оспины у них на лбу и щеках. Однако в отношении его Вдова Скарон оказалась истинной пророчицей. Молодость и свежесть Роджера возбудила аппетиты пресытившихся блудниц, и они яростно соперничали, стараясь завоевать его расположение.

— Voila! 38 — промолвил де Рубек, насмешливо глядя на молодого англичанина. — Ручаюсь, что все они одинаково испорчены, но тем не менее выбирайте.

Пока Роджер колебался, шевалье подался вперед и, ухватив за запястье маленькую пухлую девицу, привлек ее к себе. Она со смехом плюхнулась ему на колени, обняла за шею и поцеловала, оставив под его нижней губой алый след помады.

— Как тебя зовут, малышка? — спросил шевалье.

— Фифи, — весело отозвалась девица. — А вас?

— Этьен, — улыбнулся он. — Выпей бокал вина и поведай мне свою историю. Не сомневаюсь, что ты дочь маркиза или графа и сбежала из дома с молодым щеголем, который потом бросил тебя.

Роджер разглядывал девушек, которые теснились вокруг него. Ни одна ему не нравилась, но он понимал, что должен выбрать какую-нибудь, дабы избавиться от прочих, поэтому улыбнулся и поманил к себе стройную блондинку, которая выглядела чуть приличнее компаньонок и привлекла его фигурой и цветом волос.

Девушка сразу заметила, что Роджер нервничает, поэтому не стала смущать его поцелуями, спокойно села рядом и налила себе вина. Остальные тут же перестали смеяться и кокетничать и сердито отошли от стола.

— Вы не правы, cheri 39, — сказала Фифи де Рубеку. — Я всего лишь девушка из народа — того народа, который когда-нибудь станет править Францией. Я из Марселя, мой отец был рыбаком. Выросла в лачуге, а когда мне исполнилось тринадцать, жить стало так тяжело, что отец продал меня содержательнице борделя.

Роджер перенес внимание на свою компаньонку и спросил, как ее зовут.

— Здесь меня называют Му-Му, и это имя не хуже других, — ответила она. — А как мне называть вас?

— Роджер.

— Роже, — на свой лад переиначила Му-Му. — Приятное имя. Месье — иностранец, не так ли?

— Да, англичанин. А вы, мадемуазель? Вы, конечно, француженка, но из каких мест?

Девушка покачала головой:

— Нет, месье, я фламандка. Муж привез меня на своем корабле из Антверпена и бросил, даже не простившись. У меня не было денег, и я попала сюда.

— Чудовищно! — с сочувствием воскликнул Роджер.

Уголки рта девушки скривились в циничной усмешке:

— Вообще-то он не был моим мужем, но я родила от него ребенка и надеялась, что когда-нибудь он на мне женится. Однако к чему надоедать вам своими бедами? Выпейте и расскажите мне какую-нибудь неприличную историю.

Роджер в жизни не говорил женщинам пошлостей и не смог бы этого сделать, даже владей он французским в совершенстве, поэтому, извинившись, отказался.

Фифи продолжала рассказывать де Рубеку историю своей жизни, и Роджер с Му-Му стали слушать.

— Молодой журналист выкупил меня из борделя, поселил в хорошем доме и научил разбираться в политике. Конечно, он был умным, но, как оказалось, слишком умным для нашего счастья. Он написал памфлет на королеву, которая за год растратила на игру семьдесят тысяч луидоров народных денег. Агенты месье де Крона — лейтенанта полиции 40 — схватили его и засадили в одно из подземелий замка Иф. Насколько я знаю, бедняга все еще там. Что до меня, то я познакомилась с боцманом, который тайком взял меня на военный корабль. Офицеры, прознав об этом, привязали его к решетке и всыпали двести плетей, а меня высадили на берег. Потом один сводник продал сюда за сотню франков.

— Возможно, ты снова понравишься какому-нибудь мужчине и он выкупит тебя, — заметил де Рубек.

Она пожала плечами:

— Кто возьмет меня на содержание после пяти лет работы в борделе? Уверена, что умру там же, где родилась — в канаве. Но может быть, Бог устанет от королев, и Мария Антуанетта тоже окончит дни в канаве. А вообще-то я не жалуюсь. Мадам не более жадна и зла, чем другие хозяйки, а я утешаюсь обществом таких красивых господ, как вы. Вы, месье Этьен, выслушали мою историю, так давайте же потанцуем.

Когда они поднялись, Му-Му положила ладонь на руку Роджера и спросила:

— А вы не хотите потанцевать?

Атмосфера салона была душной, насыщенной запахом дешевых духов и куда менее приятными ароматами. Пальцы девушки были влажноватыми, но Роджеру не хотелось обижать ее, убирая руку. Тем не менее от танцев он отказался. Его вовсе не привлекало участие в вакханалии в центре зала. Он с омерзением представлял себе, как его будут целовать и тискать размалеванные шлюхи.

— Какие у тебя красивые глаза, Роже, — сказала Му-Му, внезапно перейдя на «ты». — Любая женщина не пожалела бы за них целого состояния.

Роджер смущенно усмехнулся:

— У вас самой очень красивые глаза.

— Merci, — улыбнулась Му-Му. — Я так рада, что ты выбрал меня. Большинство мужчин, которые сюда приходят, старые и противные, а девушке куда приятнее иметь дело с молодым человеком, вроде тебя. Скажи, ты любил много девушек? Хотя вряд ли — слишком молод.

Роджера избавил от ответа сутулый официант. Подойдя к их столу, он взял пустую бутылку и вопросительно посмотрел на Роджера:

— Encore, monsieur? 41

Му-Му кивнула, отвечая за него, и через несколько минут официант поставил на стол вторую бутылку, за которую пришлось платить Роджеру, так как де Рубек все еще танцевал.

Когда бутылку открыли, к ним подошла девочка лет двенадцати, наряженная Купидоном и с подносом, полным лакомств.

Роджер был. шокирован видом ребенка в подобном окружении, не по годам взрослым взглядом девочки, но Му-Му сразу же попросила:

— Пожалуйста, Роже, купи мне конфет.

Роджер повиновался и приобрел коробку конфет за чудовищную цену в пять франков, после чего девушка обняла его и поцеловала в щеку. Ее дыхание слегка пахло чесноком, но он заставил себя не отстраниться.

После короткой паузы девушка спросила:

— Тебе здесь не нравится, верно? Пойдем в мою комнату или, если хочешь, закажем salon prive 42, где мы сможем поужинать вдвоем.

— Нет… не сейчас, — запинаясь, ответил Роджер. — Подождем, пока вернется мой друг. — Он посмотрел на танцующих, но де Рубек и Фи-Фи уже покинули зал.

Му-Му также обратила внимание, что шевалье нет среди кружащейся и топающей толпы.

— Твой друг ушел наверх с Фи-Фи, — сказала она. — Пойдем, Роже, иначе мадам побьет меня за то, что я зря трачу время. Куда тебе хочется — ко мне в комнату или сначала поужинать?