Глава 21

ДВОЙНОЙ КРИЗИС

— Нет, — твердо заявил Роджер. — Ты не должна говорить с отцом. Я придумал способ избавить тебя от месье де Келюса, но на это потребуется несколько дней. Ты должна дать мне время до конца недели. Мы встретимся снова в субботу, и, если я скажу тебе, что ничего не вышло, можешь тем же вечером объявить о своем намерении уйти в монастырь. Но до тех пор не делай этого отчаянного шага.

Его голос был настолько властным и уверенным, что Атенаис безропотно согласилась, и через час Роджер покинул ее, полный решимости осуществить свой план.

Когда маркиз был в Париже, он часто работал до поздней ночи, но никогда не входил в свой кабинет до полудня, и до этого времени Роджер не был обязан находиться в своей рабочей комнате. Спустившись на следующее утро, он велел оседлать лошадь и в начале десятого поскакал по дороге в Пасси.

Кружок аббата де Перигора не собирался обсуждать мировые проблемы за чашкой шоколада в маленьком доме на улице Бельшасс ранее одиннадцати, поэтому Роджер надеялся провести час наедине со своим другом. Когда он прибыл, ему сообщили, что месье аббат еще не встал, но Роджер ожидал этого и послал хозяину дома записку, где объяснял, что поднялся так рано, так как ему необходим личный разговор, который займет некоторое время.

Роджера попросили подождать в залитой солнцем гостиной, и через четверть часа аббат присоединился к нему. Месье де Перигор был в свободном халате из синего шелка и выглядел утомленным.

Изящно подавив зевок, он промолвил:

— Вы нашли подходящее время, чтобы поднять меня с постели. Я смог лечь только после семи утра.

Роджер улыбнулся:

— Вы так жадны до наслаждений, что мне казалось, будто вы вообще никогда не спите, но, очевидно, я ошибся.

— Увы, иногда мне приходится спать. Я провел ночь у Дюбарри в ее замке в Люсьене — это было великолепно, но утомительно.

— Что? Вы стали любовником фаворитки Людовика XV?

— Нет-нет! Боюсь, что я неверно выразился. Говорят, что после того, как ее оставил лорд Сеймур, она верна герцогу де Коссе-Бриссаку, словно жена какого-нибудь буржуа. Я был всего лишь одним из ее пятнадцати гостей — все мужчины, — которых она пригласила к обеду. Хотя Дюбарри сейчас не меньше сорока трех, она выглядит не старше тридцати. Более того, хотя Дюбарри росла в сточной канаве, она всегда была очаровательной хозяйкой и не утратила этого искусства, удалившись на покой. После обеда Дюбарри попотчевала нас балетом, представляющим собрание народов. Участвовали пятнадцать красавиц разных национальностей, включая китаянку, арабку, индианку и негритянку. По окончании балета они ужинали с нами, и мы тянули жребий на их благосклонность. Мне досталась испанка, которая оказалась весьма щедра на ласки. Но я утомил вас своей болтовней. Расскажите мне о неотложном деле, которое вынудило вас прервать мой чудесный сон.

Роджер не заставил себя упрашивать и, не называя имен, описал ситуацию, в которой оказались Атенаис и он, после чего спросил аббата, что бы тот посоветовал гипотетическому молодому человеку в подобном положении.

Месье де Перигор прикрыл точеной кистью руки очередной зевок.

— Все очень просто, mon ami. Если ваш молодой человек не дурак, он должен объяснить девушке, что после трех месяцев в монастыре она всю оставшуюся жизнь будет сожалеть о своем опрометчивом решении, тогда как после трех месяцев брака она забудет, насколько неприятен ее супруг.

— Ну нет! — воскликнул Роджер. — Я никогда не стану уговаривать любимую женщину даже на три месяца подчиниться такому кошмару!

Аббат весело улыбнулся:

— Я не собирался ставить точки над «i», но коль скоро вы сами выпустили кота из мешка, могу ли я предположить, что мы говорим о вас и о нареченном мадемуазель де Рошамбо, месье графе де Келюсе?

Роджер пожал плечами:

— Мне в любом случае пришлось бы назвать имена, так как я намерен прибегнуть к вашей помощи.

— Тогда, если вы уже придумали план, зачем спрашивать моего совета?

— Потому что я надеялся, что вы, взглянув на проблему под другим углом зрения, сможете предложить что-нибудь, о чём я не подумал.

— Я могу лишь повторить, что со стороны столь прелестного создания, как Атенаис де Рошамбо, чистое безумие хоронить себя с монастыре в возрасте восемнадцати лет.

— Знаю. Но она сама предпочла это браку с де Келюсом. И как можно ее порицать? Сама мысль о ней в объятиях этого здоровенного мулата кажется кощунственной.

— Чепуха! — Аббат сердито почесал кончик вздернутого носа. — Если мужчина хороший любовник, его внешность не имеет для женщины никакого значения, а де Келюс — достаточно крепкая скотина. Что до примеси негритянской крови, то я знаю, что вы, англичане, набиты предрассудками на этот счет, но здесь, во Франции, мыслят более свободно. Если мадемуазель не нравится его физиономия, посоветуйте ей прикрывать лицо подушкой и думать об очаровательных кудрявых детках, которых он ей подарит. Говоря откровенно, mon ami шевалье, вы сами ведете себя как ребенок, и я вынужден говорить резко, дабы привести вас в чувство.

— Он подарит ей детей только через мой труп! — побледнев, воскликнул Роджер.

Де Перигор махнул рукой:

— Раз уж вы, подобно всем искателям советов, готовы аплодировать лишь собственному плану, давайте послушаем, что он из себя представляет.

— С Божьей помощью я намерен убить его!

— Вернее, с помощью дьявола. Могу я узнать, каким образом?

— Разумеется, вызвав его на дуэль. Надеюсь, вы не считаете меня способным на убийство из-за угла?

— В настоящий момент вы выглядите настолько безумным, что кажетесь способным на все. Вы же не можете не понимать, что он никогда не примет вызов секретаря месье де Рошамбо.

— В том-то и дело! Вот тут мне и необходима ваша помощь. Я собираюсь подкараулить его где-нибудь, открыть ему мое истинное происхождение и вызвать его на поединок a outrance 126. Трудность в том, что он может мне не поверить, а вы единственный человек во Франции, который в состоянии убедить его, что во мне течет благородная кровь.

— Почему он должен поверить мне больше, чем кому-либо другому?

— Потому что как только я сказал вам, что лорд Килдонен моя дядя, вы тут же отметили мое сходство с ним.

— Это верно, — кивнул де Перигор. — Я бы поставил все, что имею, на то, что вы родственник графа. Но вы сами-то понимаете, что требуете от меня? Вы просите меня быть вашим секундантом, а ведь я священник — пусть и не очень хороший.

— Я не забыл об этом и прошу вас лишь засвидетельствовать перед месье де Келюсом, что я имею право носить шпагу. После этого я буду драться с ним без всяких формальностей.

— Mori dieu! Это чистое безумие! Если поединок оканчивается смертельным исходом, к оставшемуся в живых эдикты против дуэлей применяются с особой суровостью. Так что вы в любом случае подвергаете себя риску по меньшей мере оказаться в тюрьме. Но вам этого мало — вы намерены пренебречь всеми правилами дуэлей и драться без секундантов. Если вы прикончите Келюса при таких обстоятельствах, это будет считаться убийством, и король заставит вас поплатиться головой.

— Мне это известно, но я должен рискнуть. Если бы я занялся всеми дуэльными формальностями вроде секундантов, врачей, слуг и тому подобного, о поединке стало бы известно, а если распространится слух, что я дрался из-за Атенаис, это уничтожит для нее всякую надежду на другой брак и отец отправит ее в монастырь, хочет она того или нет. Я планирую подстеречь де Келюса, когда он будет ночью ехать в карете, и надеть маску, чтобы его слуги меня не узнали. Тогда, если мне повезет, все подумают, что он погиб в схватке с разбойником, и ничьи языки не станут болтать, что у мадемуазель де Рошамбо был роман с секретарем ее отца.

— Неплохо придумано, — пробормотал аббат, — но мне не вполне понятно, при чем здесь я, раз вы намерены изображать разбойника.

— Вы окажете мне огромную услугу, аббат, если поговорите с ним, когда мы остановим его карету, покуда я буду держаться на некотором расстоянии. Если с ним не переговорит кто-то знакомый, он может решить, что мы в самом деле разбойники, и приказать слугам стрелять в нас из мушкетонов. Оказаться начиненным свинцом вовсе не входит в мои планы. Кроме того, мне не хочется, чтобы он подумал, будто на него напали грабители. Хотя у нас не будет секундантов, я надеюсь, что все правила дуэли будут соблюдены и мы будем драться, как подобает джентльменам.

— Я ценю вашу предусмотрительность, — вздохнул де Перигор, — но испытываю крайнюю неохоту помогать вам в этом отчаянном деле. Мне ничего не известно о вашем умении обращаться с рапирой, но я знаю, что де Келюс считается одним из лучших фехтовальщиков Франции. Он дрался великое множество раз, и прошло едва ли два месяца с тех пор, как он всего за несколько минут умудрился тяжело ранить месье де ла Тур д'Овернь.

— Я готов к худшему, — мрачно ответил Роджер, — но, по крайней мере, у меня будет больше шансов, чем у виконта, так как я часто одерживал над ним верх в тренировочных схватках.

— Это не помешает де Келюсу победить, — возразил аббат. — А если вы каким-то чудом его убьете, половина полиции Франции будет разыскивать вас за убийство.

— Я все это знаю, — упрямо заявил Роджер, — но не вижу другой возможности избавить Атенаис от похотливых лап этого квартерона.

— Возможно, вы правы, но я отнюдь не убежден, что вам следует жертвовать из-за этого жизнью. Умоляю вас хладнокровно обдумать все обстоятельства. Я не могу поверить, что мадемуазель де Рошамбо лучше или хуже большинства молодых женщин нашей аристократии. Они вырастают, ничего не зная о мужчинах, поэтому у них в голове возникают романтические идеи. Наиболее разумные же из них не надеются на романтику в отношениях с будущими мужьями, так как знают заранее, что семья выберет им в супруги совершенно незнакомого человека, но рассчитывают завоевать их дружбу. После замужества общество позволяет им иметь столько любовников, сколько они пожелают, а мужья, которые пытаются им помешать, становятся всеобщим посмешищем. Если ваша прекрасная Атенаис станет графиней де Келюс, через месяц полсотни привлекательных мужчин будут умолять ее о свидании, и, если она откажет им всем, это будет выглядеть в высшей степени странно. Надеюсь, вы понимаете, что ничего не потеряете и приобретете все в результате этого брака? Каждому в жизни приходится сталкиваться с неприятными эпизодами. Убедите девушку не падать духом перед медовым месяцем. Месье де Келюс слишком закоренелый распутник, чтобы в очень скором времени не устать от молодой и неопытной партнерши. Еще до конца октября она сможет найти утешение с вами, а вы получите в любовницы одну из красивейших женщин Парижа. Неужели вы считаете, что лучше ей оказаться замурованной в монастыре, а вам самому — лежать обезглавленным в могиле для преступников?

Роджер не мог знать, что свое искусство убеждения на нем упражняет величайший дипломат столетия и будущий министр иностранных дел новой Французской империи, чьи границы раскинутся от Балтики до южной оконечности Италии, но понимал, что его друг аббат де Талейран-Перигор нарисовал ему честную и нелицеприятную картину современной ему Франции. Все, что говорил аббат, было правдой и неизбежностью. Тем не менее Роджер не мог с этим примириться.

— Нет, аббат, — спокойно сказал он. — Я знаю, что здравый смысл на вашей стороне, но на таких условиях наша любовь с Атенаис не может иметь продолжения.

Де Перигор смотрел на него с улыбкой, в которой, однако, не было ни следа цинизма.

— Конечно, вы безумны, — задумчиво проговорил он. — -Безумны, как, впрочем, и все англичане, но признаюсь, что не могу не восхищаться вашим безумием. Пусть будет по-вашему. Раз вы решили расстаться с жизнью и ищете моей помощи, я, хотя и с неохотой, окажу вам ее. Когда и где вы предлагаете осуществить вашу самоубийственную попытку свести счеты с месье де Келюсом?

— И снова я вынужден обратиться к вам за советом, — ответил Роджер. — У меня нет возможности выяснять его передвижения, в то время как вы, благодаря частым визитам в Версаль, способны без труда узнать, когда он в следующий раз отправится в Париж после наступления темноты. Но брачный контракт должен быть подписан через девять дней, так что это срочное дело.

С минуту аббат задумчиво молчал, затем промолвил:

— Уде Келюса есть petit maison 127 в Медонском лесу, где он развлекается с куртизанками. Возможно, вы помните, как я говорил вам об Олимпии — оперной певичке, из-за которой он пытался посчитаться со мной прошлым летом. Когда мы устали друг от друга, она вернулась к нему ради его денег, и они все еще встречаются достаточно часто. Мы с Олимпией остались друзьями, и она сможет сообщить мне, когда де Келюс в следующий раз решит провести ночь в Медоне.

— Я буду наготове, — сказал Роджер, — и присоединюсь к вам в любое время. Молю, чтобы это случилось поскорее.

— Я понимаю всю срочность, и, хотя чувствую, что дорога из Версаля в Медон лучше всего подходит для подобной встречи, постараюсь разузнать, где еще можно повстречать де Келюса ночью до конца недели. Из-за моей хромоты мне придется добираться туда в карете, но вы должны прискакать верхом, причем на хорошей лошади, так как ваша жизнь будет зависеть от скорости, с которой вы сможете убраться с места дуэли, когда все будет кончено. Пожалуй, мне лучше всего отправить вам простое сообщение с указанием времени и места встречи со мной. Затем мы с вами выберем подходящее место, где можно остановить карету де Келюса.

Обсудив все детали, Роджер рассыпался в благодарностях, но аббат махнул рукой и зевнул:

— Не думайте об этом. Что поделаешь, если вы предпочитаете окружать ваши удовольствия столь драматичной и опасной атмосферой. Что касается меня, то сомневаюсь, что даже архангел женского пола смог бы внушить мне желание идти ради него на смерть. Жизнь так чудесна! К сожалению, она длится недолго. Мрак вот-вот надвинется на нас. Голодная свора уже рычит в своих конурах и через год или два растерзает многих из нас. А те, кто придет потом, никогда не узнают, какой великолепной была жизнь в Париже до революции.

— Apres nous le deluge 128, a? — улыбнулся Роджер.

Де Перигор встал и закутался в шелковый халат.

— От плавания против течения мало толку, поэтому разумнее плыть по течению. А теперь, если вы извините меня, я приведу себя в порядок, — дабы достойно принять моих глупых друзей, которые вместо того, чтобы радоваться всему хорошему, что посылает им Бог, стремятся установить новый общественный порядок, чреватый для них петлей на шее.

— Кто предупрежден, тот вооружен, — заметил Роджер. — У меня предчувствие, что, какие бы беды ни обрушились на вас, вы найдете способ их пережить.

Будущий министр иностранных дел Наполеона положил ему руку на плечо:

— Возможно, ваше любезное пророчество сбудется, а пока что желаю того же вам — сейчас вы в этом нуждаетесь больше меня.

После этого они расстались.

Ночью Роджер начал приводить в порядок свои дела. Он написал три письма и составил завещание. Первое письмо — отцу — было очень кратким; в нем Роджер просил прощения за то, что так разочаровал его. Второе — матери — было подлиннее; Роджер рассказывал в нем о своей любви и об обстоятельствах, вынуждающих его рисковать жизнью. Третье письмо — Джорджине — было самым длинным; будучи уверенным, что его предыдущее послание не дошло до нее, Роджер в красках описал свои четыре года жизни во Франции. В завещании он оставлял свои деньги матери, шпагу — месье де ла Тур д'Овернь, книги — аббату де Перигору, а одежду — Шену.

Следующим вечером Роджер пришел к виконту де ла Тур д'Овернь, сообщил ему свой план, передал четыре документа в одном большом конверте и объяснил, куда их нужно отправить, если де Келюс выйдет победителем в смертельном поединке.

Виконт внимательно слушал, а когда Роджер умолк, промолвил:

— Я глубоко уважаю вас за то, что вы идете на такой риск. Де Келюс — страшный противник, и даже если Фортуна вам улыбнется, вас в случае поимки будут судить за убийство.

— Я надеюсь этого избежать, — отозвался Роджер. — Если все сложится удачно, только Атенаис, де Перигор и вы будете знать, кто убил графа. Я сразу же вернуть в особняк Рошамбо и на следующий день приступлю к обычной работе. Нет причин, по которым меня могут заподозрить в убийстве. Крайне важно, чтобы этого не произошло — не столько из-за меня, сколько из-за Атенаис.

— Понимаю, — кивнул виконт. — Если станет известно, что вы дрались из-за Атенаис, будут говорить, что у вас была с ней связь. Как незамужняя девушка, она окажется полностью скомпрометированной, и отец, несомненно, заставит ее уйти в монастырь, ибо это единственный способ сохранить фамильную честь. Но вы думаете, де Перигор сможет убедить де Келюса драться, не зная, кто бросил ему вызов?

— Безусловно! В чем, в чем, а в смелости графу не откажешь, и он уже много раз дрался на дуэли. Де Келюс наверняка верит в свою способность одолеть любого противника, поэтому я знаю, что граф не откажется от вызова, если только будет уверен, что он исходит от человека, чье происхождение дает ему на это право.

— Поистине это весьма необычная дуэль, и я охотно сопровождал бы вас, чтобы быть рядом на случай непредвиденных обстоятельств.

— Нет, — возразил Роджер, — спасибо, но я не хочу вовлекать вас в это. Кроме того, вы еще не вполне оправились от раны,

— Конечно, я еще не в состоянии работать шпагой, но недавно снова ездил верхом. Вам понадобится кто-нибудь, кто подержит вашу лошадь, а аббат, будучи духовным лицом, обязан удалиться, как только заверит де Келюса, что его противник имеет право носить шпагу. К тому же граф скорее примет вызов, зная, что при поединке будет присутствовать человек моего ранга.

— Все, что вы говорите, более чем разумно, — признал Роджер, — и так как я не могу рисковать, то с благодарностью принимаю ваше предложение. Я дам вам знать, как только получу известия от де Перигора, и, когда придет время, мы вдвоем поскачем к месту встречи.

В следующие два дня, четверг и пятницу, Роджер все свободное от службы время провел в школе фехтования неподалеку от центрального рынка, которую он посещал и раньше. Главным образом она служила прибежищем наемников и авантюристов, и Роджер каждый раз предлагал два луидора каждому, кто одержит над ним верх. Из десяти схваток юноша проиграл только три, причем две из них произошли под конец вечерних тренировок, когда он чуть не падал с ног от усталости, поэтому Роджер чувствовал себя в состоянии если не выиграть дуэль, то, по крайней мере, заставить грозного де Келюса тяжко потрудиться для достижения победы.

В пятницу вечером он получил краткое письмо от аббата, которое гласило:

«Интересующая Вас особа планирует провести ночь с понедельника на вторник в Медоне. В таких случаях К. обычно выезжает из Версаля около восьми, но для пущей уверенности я буду ждать Вас в половине восьмого в полумиле от Севра на дороге в Шавиль».

В субботу утром Роджер сообщил об этом месье де ла Тур д'Овернь и принял участие еще в трех тренировочных схватках. В шесть вечера он отправился на свидание к Атенаис.

Когда он рассказал ей о своих намерениях, она стала умолять его не подвергать себя опасности и сказала, что лучше уйдет в монастырь, чем позволит ему рисковать жизнью ради нее. В ответ на отказ Роджера Атенаис заявила, что прямо сейчас пойдет к отцу и сообщит о своем желании стать монахиней, таким образом сделав ненужным его отчаянный план.

— Ангел мой, — нежно промолвил Роджер, — я не могу остановить тебя, но твоя жертва окажется напрасной. Приняв помощь месье де Перигора и месье де ла Тур д'Овернь, я уже не в состоянии отступить, иначе они сочтут меня трусом. Молю тебя, не проси меня больше, так как, что бы ты ни сделала, я твердо решил драться с де Келюсом и постараться убить его.

Разумеется, Атенаис не оставила попыток отговорить Роджера, но они оказались безуспешными. Зная, что это свидание может стать последним, она дала юноше свой шарф, чтобы он носил его, как ее рыцарь, и обещала не сжигать за собой мосты до вторника — кануна свадьбы, — когда ей должно стать известно, кто оказался победителем — ее жених или ее возлюбленный.

Вечером месье де Рошамбо сказал Роджеру:

— В субботу я намерен провести совещание. Месье де Ренваль тайно вернулся из Соединенных провинций, где брожение умов достигло той стадии, на которой важные решения должны быть приняты без отлагательства. Месье де Монморен, кажется, заразился нерешительностью у его величества, но я более не позволю, ему колебаться. Он явится к четырем, и мы с друзьями намерены без обиняков изложить ему наши взгляды. Нас будет пятнадцать, так что все приготовьте и держитесь поблизости. Я хочу, чтобы вы присутствовали в комнате, записывали различные точки зрения и составили документ, который месье де Ренваль захватит с собой.

В предыдущих случаях Роджер посещал подобные совещания с аналогичной целью, и, если не считать несколько большего числа участников, не было никаких признаков, что на этот раз должно произойти нечто неординарное. Выслушав распоряжения маркиза с обычной почтительностью, Роджер был настолько поглощен собственными делами, что больше не думал о совещании до завтрашнего полудня.

Незадолго до четырех друзья маркиза — господа де Бретей, де Полиньяк, де Кастри и де Сегюр — прибыли в сопровождении более редких визитеров: герцога Нормандского, являвшегося также губернатором Дофине, величайшего моряка Франции адмирала де Сюффрена, месье Берара — главы французской Ост-Индской компании, герцога де Лозена 129 и маркиза де Водрея 130 — близких друзей королевы, герцога де Шатле, которого граф де Адемар недавно сменил на посту посла при Сент-Джеймсском дворе, герцога де Куаньи — главного королевского конюшего и еще одного человека, которого Роджер не знал. Собрание дополнили де Монморен и де Ренваль.

Когда все разместились за большим овальным столом, Роджер сел за столик у двери, и маркиз открыл совещание.

— Месье министр, — начал он, обращаясь к графу де Монморену, — мои друзья и я просили вас прийти сюда сегодня, дабы мы могли изложить вам состояние дел в Соединенных провинциях и предложить меры, которые мы рекомендуем в связи с этим. Месье де Ренваль предпринял, по моему мнению, абсолютно верный, хотя и исключительный шаг, вернувшись сюда без вашего вызова, убедить нас, что дальнейшее промедление может стоить нам всего, ради чего мы трудились многие месяцы. Он привез с собой нашего прославленного воина, месье графа де Майбуа, которого голландские республиканцы избрали командующим их добровольческим корпусом на случай гражданской войны. Думаю, будет лучше, если эти господа сообщат нам информацию, так сказать, из первых рук о положении, столь близко касающемся нас всех.

Месье де Ренваль заговорил первым и около двадцати минут излагал позицию мейнхеера ван Беркела, лидера республиканцев в Амстердаме, и пенсионариев других крупных городов Голландии, из чего становилось ясно, что подавляющее большинство их ждет только твердого обещания французской поддержки на случай интервенции Пруссии, чтобы объединенными силами восстать против штатгальтера.

Роджер слушал только вполуха. Его ум был поглощен выпадами, ответными ударами и прочими фехтовальными приемами, к тому же он хорошо знал эту старую историю. Так как Франция не могла позволить себе ввязываться в войну, Роджер не сомневался, что никакого обещания поддержки дано не будет, и хотя эта влиятельная группа французских империалистов продолжит тайно поддерживать голландских республиканцев, она никогда не осмелится предпринять меры, способные развязать общеевропейский конфликт.

После маркиза слово взял граф де Майбуа. Граф был единственным из присутствующих, кого Роджер не знал в лицо, и, когда тот начал сообщать факты и цифры, касавшиеся отрядов республиканских добровольцев в различных городах, Роджер стал слушать более внимательно. Граф закончил выступление, заметив, что, хотя он, как профессиональный военный, считает голландских бюргеров скверными солдатами, они достаточно многочисленны и дисциплинированны, чтобы помочь ему удерживать северные границы против пруссаков, покуда французская армия не пересечет страну и не придет ему на помощь.

Затем маркиз предоставил слово военному министру и министру флота.

Старый маршал де Сегюр заявил, что, как всем известно, цвет французской армии уже собрался во Фландрии под командованием блестящего полководца месье графа де Рошамбо — брата маркиза. Достаточно отдать приказ, и с помощью добровольческих сил, руководимых месье де Майбуа, все укрепленные города Соединенных провинций спустя две недели будут в руках Франции.