Глава 16

ПОТАЙНАЯ КОМНАТА

Роджер был жестоко разочарован. Должно быть, не видя ничего, кроме дороги перед собой, он проглядел вчера карету Атенаис где-то между Шартром и Рамбуйе. Очевидно, маркиз изменил планы относительно дочери, решив, что она проведет лето в Бешреле. Знай Роджер об этом, он мог бы избавить себя от изнурительных трудов в течение последних двух месяцев. Даже если бы он растянул работу еще на полгода, никто не обвинил бы его в лености, а за целое лето ему бы наверняка представился случай выразить свое раскаяние девушке, которую он так страстно любил. Но теперь было поздно думать об этом. Задание, касающееся поместья Сент-Илер, выполнено, и он должен доложить о результатах маркизу.

— Месье хотел бы видеть кого-нибудь еще? — осведомился лакей.

— Э-э… да, — пробормотал Роджер, с трудом оторвавшись от своих мыслей. — Будьте любезны доложить обо мне месье аббату д'Эри.

Спустя пять минут он уже объяснял сутулому черноглазому священнику причину своего приезда в Париж.

Д'Эри сказал, что маркиз утром уехал в Версаль, где у него есть апартаменты во дворце, но что через несколько дней он обязательно вернется в Париж, так как ведет здесь все дела и устраивает приемы. Взяв оба доклада для передачи маркизу, аббат послал за месье Роланом, мажордомом парижского особняка, и приказал ему устроить Роджера со всеми необходимыми удобствами на время его пребывания в столице.

Роджеру отвели комнату на первом этаже, прекрасно обставленную, но с малопривлекательным видом из окон, так как крыши внизу не позволяли рассмотреть хотя бы маленький участок города. Приехав из Бешреля налегке, Роджер решил сразу же приобрести несколько вещей.

Прожив многие месяцы в провинции, он был слегка ошарашен шумом и сутолокой на улицах. Париж показался ему слишком громоздким, когда он некоторое время назад проезжал через его пригороды, при ближайшем же рассмотрении город выглядел необычайно тесным. Дома, улицы, церкви и аллеи располагались так близко друг от друга, как ячейки в медовых сотах, а остроконечные крыши до такой степени выступали вперед, что зачастую можно было разглядеть лишь узкую полоску неба. Люди на улицах не обладали ни открытым выражением лица, ни медленной, степенной походкой провинциалов; они спешили по своим делам, словно рой ос в гнезде. Дважды заблудившись за десять минут, Роджер нашел фасад Лувра и, закончив покупки, вернулся в особняк Рошамбо.

Этим вечером он обедал с аббатом д'Эри и кое-что о нем узнал. Выяснилось, что он был молинестом и, следовательно, врагом фанатичных суровых янсенистов 89, которые доминировали во французской религиозной жизни со времен упадка могущества иезуитов. Будучи аскетом по натуре, аббат стал светским человеком с широким кругозором благодаря роду занятий и обнаруживал немалую проницательность в политике и международных отношениях.

Роджер также узнал многое о маркизе. Месье де Рошамбо принадлежал к наиболее серьезным людям среди личных друзей королевы, которая была о нем очень высокого мнения. Ее величество часто советовалась с маркизом по международным делам и почти всегда с ним соглашалась. Таким образом, хотя граф де Верженн был официальным министром иностранных дел и давал советы королю, месье де Рошамбо часто играл более значительную роль в решении судеб Франции, так как королева, придя к определенному решению по какому-либо вопросу, была куда более упорна и настойчива в его осуществлении, нежели ее слабовольный супруг.

К концу обеда Роджер, стараясь не выдать своих чувств, выразил сожаление, что отъезд мадам Вело в Бешрель помешал ему засвидетельствовать ей свое почтение. Это замечание помогло ему получить нужную информацию.

— Да, — кивнул аббат, отрезав себе ломтик ананаса, — вы упустили возможность поздравить мадам с успехом. Место гувернантки остается за ней еще на год, так как монсеньор решил, что мадемуазель Атенаис слишком молода, чтобы выйти замуж.

Стараясь унять дрожь в голосе, Роджер спросил:

— Значит, предполагалось ее замужество?

— Первоначальным намерением монсеньера было выдать дочь замуж этим летом, тем более что при представлении ко двору ее красота произвела фурор. К тому же мадемуазель принесет своему супругу весьма солидное приданое, поэтому дюжина знатных семейств выставили кандидатов на ее руку, но ей только в июне исполнится семнадцать, и по зрелом размышлении монсеньор решил, что успеет выбрать мадемуазель мужа к следующей зиме.

Ночью в постели Роджер обдумал ситуацию и пришел к весьма печальным выводам. Он упустил шанс примириться с Атенаис на многие месяцы, если не навсегда, так как не имел понятия, где будет находиться, когда она вернется в Париж следующей осенью. С опозданием Роджер осознал, что, ускорив окончание работы над документами, действовал себе во вред. Казалось в высшей степени маловероятным, что маркиз даст ему аналогичное поручение, так что его, скорее всего, рассчитают. Это положит конец связям с семейством де Рошамбо, и ему придется искать другую работу. Конечно, по протекции мэтра Леже он, безусловно, сможет устроиться на временную службу к мэтру Жера, но перспектива вновь стать адвокатским клерком казалась вдвойне невыносимой после жизни в замке.

В последующие два дня Роджер продолжал трапезничать в компании аббата, почти все остальное время осматривая город. Он обошел Лувр и Тюильри, ходил на мессу в Нотр-Дам, посетил церкви Сен-Рок, Сен-Сюльпис и Мадлен и даже отправился поглазеть на Бастилию с ее восемью круглыми башнями и зубчатыми стенами, возвышавшимися чуть ли не до небес.

Роджер с удовольствием купил бы себе новый костюм, так как давно вырос из своей одежды, а большинство вещей, купленных у Катрво год назад, тоже стали тесноваты, так как он с тех пор успел подрасти. Однако, принимая в расчет вновь ставшее неопределенным будущее, Роджер решил воздержаться от крупных трат, но приобрел пару изящных туфель с пряжками по последней моде и причесал свои темно-каштановые волосы у цирюльника. На третий день его пребывания в Париже маркиз вернулся в столицу и вечером, после обеда, послал за ним.

Парижский особняк Рошамбо был старше их дома в Рене и бешрельского замка, поэтому большинство его комнат не отличались просторностью. Однако Роджер был удивлен размерами комнаты на первом этаже, куда его привел посланный за ним слуга. Несмотря на низкий потолок, она была длинной и широкой, с рядом окон, выходящих на двор. Одну из узких стен почти полностью закрывала карта Европы; у противоположной стены маркиз работал за письменным столом с черепаховой инкрустацией. Центр комнаты занимал большой овальный стол, а стена напротив ряда окон была скрыта несколькими картами и шкафом, набитым справочниками в темных переплетах. Все это делало комнату больше похожей на помещение при зале суда, чем на кабинет или библиотеку.

В ответ на поклон Роджера маркиз не пригласил его сесть, но его высокомерные резкие черты несколько смягчились, а голос звучал любезно.

— Месье, я прочитал ваш сокращенный доклад и провел полчаса, просматривая составленный вами полный текст. По-моему, обе работы превосходны. Моим адвокатам понадобится несколько месяцев, чтобы изучить их и решить, могут ли они составить основу процесса, который я надеюсь выиграть, но вы прекрасно подготовили почву. К тому же проделали работу куда быстрее, чем я ожидал, и я очень вами доволен.

Роджер снова поклонился:

— Монсеньор, такая работа некоторым показалась бы скучной, но я нашел ее весьма интересной. Я также убежден, что ваши претензии имеют все основания, и искренне желаю вам успеха.

Маркиз открыл ящик стола, сунул руку внутрь да так и застыл. Он не привык, чтобы служащие желали ему успехов, и устремил на Роджера слегка удивленный взгляд голубых глаз.

— Благодарю вас, — наконец пробормотал он и положил на стол маленький, но тугой кожаный мешочек. — Здесь сто луидоров — награда за ваше усердие. Вам понадобится новая одежда, если вы намерены остаться в Париже. Или вы предпочитаете вернуться в Бретань, в контору мэтра Леже?

Взяв деньги, Роджер сообразил, что маркиз предлагает ему остаться у него на службе. Награда и предложение были слишком хороши, чтобы выглядеть правдой. Покраснев от удовольствия, Роджер воскликнул:

— Нет, монсеньор! Я бы предпочел остаться у вас на службе. И я очень признателен вам за щедрую награду.

Маркиз отмахнулся от его благодарностей:

— Несколько недель назад д'Эри лишился помощника, и я пообещал ему найти другого. Человек, умеющий так хорошо, как вы, составить сжатый отчет, лучше кого бы то ни было подходит на это место. Какое жалованье вы получали?

— Сорок луидоров в год, монсеньор.

— Скажите д'Эри, что теперь вам должны выплачивать сто двадцать. Вы найдете Париж во всех отношениях более дорогим, чем Рен, а иногда вам придется доставлять мне донесения в Версаль. Я хочу, чтобы вы, как один из моих секретарей, выглядели достойно. Теперь идите и предоставьте себя в распоряжение д'Эри.

Все еще ошеломленный неожиданным успехом, Роджер поклонился и вышел из комнаты. Д'Эри, за последние несколько дней проникшийся к нему симпатией, с удовлетворением принял новость и предложил Роджеру, прежде чем браться за работу, посвятить завтрашний день экипировке для его нового положения.

Проснувшись следующим утром, Роджер в первую секунду подумал, что его разговор с маркизом был всего лишь сном, однако толстый мешочек с луидорами подтверждал внезапный дар судьбы, превратившей его из безработного клерка в постоянного секретаря богатого и могущественного аристократа. Вспоминая свой сон о Джорджине в прошлом феврале, он чувствовал, что это был взгляд в будущее. Конечно, целью его приезда в Париж была встреча с Атенаис, и в этом он потерпел неудачу, но во сне присутствовала не Атенаис, а только Джорджина, утверждавшая, что его путь к успеху заключается в скорейшем завершении работы над документами, касающимися поместья Сент-Илер. Теперь Роджер считал, что он может без угрызений совести написать Джорджине полный отчет о своих делах, и решил посвятить этому следующие несколько вечеров.

Помимо сотни луидоров премии, у Роджера оставалось еще свыше тридцати монет, сэкономленных им во время пребывания в Бешреле, а теперь ему должны были платить десять луидоров в месяц — столько он получал в год, начав работать у мэтра Леже. Роджер еще никогда не располагал такими деньгами и решил, что может себе позволить щедро их тратить, как ради собственного удовольствия, так и для того, чтобы своим обликом сделать честь маркизу. Но он считал, что его старые вещи еще могут оказаться полезными, поэтому, прежде чем выйти из дома, написал Альдегонду, прося отправить в Париж его матросский сундук.

В тот день Роджер заказал себе три новых костюма с жилетами из цветастого атласа, кружевными манжетами и рюшами, шелковые чулки, новую шляпу, пару вечерних туфель, ленты для волос, коричневую трость с золотым набалдашником и несколько комплектов белья. Дождавшись доставки нарядов, он появился в них перед аббатом, словно бабочка, вылупившаяся из куколки. С этого времени у него внезапно развилось пристрастие к щегольству, и он стад тратить на одежду значительную часть жалованья. Теперь Роджер, учитывая привлекательную внешность и стройную высокую фигуру, мог бы сойти за молодого французского дворянина, если бы носил шпагу.

Тем временем д'Эри обучал его основным обязанностям личного секретаря. Поначалу Роджер был несколько разочарован, так как аббат все важные дела приберегал для себя, поручая Роджеру только покупку канцелярских принадлежностей, запечатывание писем, ответы на просьбы о пожертвованиях и рассылку приглашений, когда маркиз устраивал приемы. Однако вскоре ему стали доверять беседы со случайными посетителями, давать поручения в другие знатные дома Парижа и даже Версальский дворец.

Той весной очередная засуха вызвала нехватку мяса. Цена говядины подскочила с одиннадцати до шестнадцати су за фунт, и мясники в бедных кварталах были вынуждены закрывать свои лавки. Это вызывало ропот, которому Роджер не удивлялся, видя расточительную роскошь, в которой жил двор.

Королевский двор, несмотря ни на что, старался поддержать уровень великолепия, установленный Людовиком XIV, и сотни дворян, тысячи слуг, целые полки гвардии и легион прихлебателей всех сословий ежедневно кормились за счет короля. Обеденные залы дворца никогда не пустовали, и подаваемая пища отличалась только по степени кулинарного искусства, вложенного в ее приготовление: мясо, рыба, масло, яйца и вина всех сортов подавались в неограниченном количестве.

Двор, как шумный карнавал, никогда не переставал интриговать его. Роджер не был вхож в роскошные апартаменты, где богато одетые кавалеры и дамы обедали, танцевали, играли и флиртовали каждую ночь, но он мог наблюдать за их прибытием и отъездом в нескончаемом потоке карет, смотреть, как они поднимаются по большим мраморным лестницам, и подглядывать в окна, когда они, более яркие, чем цветы, гуляли небольшими группами по английскому саду длиной в милю, который Ленотр 90 разбил позади дворца.

11 мая король собирался произвести смотр французской и швейцарской гвардии, поэтому Роджер попросил выходной, и д'Эри охотно отпустил его. Тогда Роджер впервые увидел Людовика XVI, который, как он и ожидал, не выглядел импозантно. Король был толстым и неуклюжим, с большим одутловатым лицом и, возможно благодаря габаритам, выглядел значительно старше своих тридцати двух лет. В то же время королева показалась Роджеру величественной и прекрасной. Когда она подъехала в карете, он находился достаточно близко, чтобы разглядеть ее голубые глаза и орлиный нос, и ему пришло в голову, что Атенаис, когда достигнет тридцати лет, будет очень походить на нее.

Роджер уже знал в лицо большинство друзей маркиза де Рошамбо, так как делил с д'Эри рабочий кабинет, служивший приемной перед кабинетом маркиза, через которую проходили все посетители.

Месье Жозеф де Ренваль, крупный чиновник в министерстве иностранных дел, был весьма частым визитером, и Роджер вскоре узнал, что он тесно сотрудничал с маркизом против интересов своего непосредственного начальника, графа де Верженна. Достаточно часто приходили также герцог де Полиньяк, чья красавица жена была признанной фавориткой королевы 91; энергичный военно-морской министр маршал де Кастри; месье Берар, глава французской Ост-Индской компании барон де Бретей 92, министр Парижа; герцог де Куаньи 93, еще один близкий друг королевы и ее постоянный советчик; граф де Мерси-Аржанто, австрийский посол во Франции.

Были еще двое частых посетителей, к одному из которых Роджер испытывал инстинктивную неприязнь, а к другому столь же инстинктивную симпатию.

Первым был граф де Келюс. Он происходил из древнего рода и владел землями в Бретани и французской Вест-Индии. Его доходы с плантаций на Мартинике и Сан-Доминго, по слухам, были сказочными, но вместе с ними он унаследовал определенный процент негритянской крови от матери-мулатки. Графу было лет под пятьдесят; это был энергичный крепкий мужчина с толстыми губами, желтой кожей и приплюснутым носом. С нижестоящими он обращался с высокомерием, присущим французским аристократам, обладая при этом мало им свойственными грубыми манерами. Тем не менее месье де Рошамбо всегда радушно принимал его, так как у них имелось немало общих интересов: оба происходили из одной провинции и были ярыми империалистами — самой горячей мечтой де Келюса было сделать весь Вест-Индский архипелаг французским владением.

Вторым был аббат де Перигор 94, или, как его часто называли, «придворный» аббат. Это был человек среднего роста лет тридцати с небольшим, со светлыми волосами, серо-голубыми глазами и с некрасивым, но по-своему привлекательным лицом, которому вздернутый нос придавал игривое выражение. Он никогда не одевался как священник, внимательно следил за модой и ходил, грациозно опираясь на трость, так как его правая нога была короче левой.

Д'Эри не любил его и говорил, что даже в таком возрасте, когда для богатого прелата считалось нормальным иметь любовницу, де Перигор вел вопиюще скандальную жизнь, так как он не только открыто сожительствовал с молодой и красивой графиней де Флао 95, от которой имел сына, но слыл одним из самых отъявленных распутников Парижа. Более того, аббат де Перигор был первостатейным интриганом, с одной стороны принадлежавшим к партии королевы, а с другой — находившимся в наилучших отношениях с герцогом Орлеанским 96, — смертельным врагом двора.

Однако Роджеру очень нравился хромой аббат, который, по крайней мере внешне, казался ему воплощением всех качеств подлинного аристократа благодаря не только изящным рукам и мягкой улыбке, но и манерам, служившим образцом непринужденной любезности. Для каждого он умел найти доброе слово. Вскоре Роджер узнал, что полное имя де Перигора — Шарль Морис де Талейран.

Найдя в Роджере усердного и сообразительного помощника, д'Эри начал доверять ему корреспонденцию маркиза. Роджеру сообщали суть послания, после чего он составлял письмо и относил его на подпись месье де Рошамбо. Это помогло ему познакомиться с одним из секретов дома.

Рядом с приемной, где работали секретари, находилась комната меньших размеров, с несколькими шкафами, не имеющая выхода. Роджер часто видел, как д'Эри исчезал в ней минут на десять, и думал, что он подшивает там документы, но, поручив Роджеру составление писем, сутулый аббат открыл ему более короткий путь получения подписи маркиза. Один из шкафов имел фальшивую заднюю стенку, за которой находилась маленькая комнатушка, потайная дверь которой выходила в кабинет маркиза, как раз напротив его стола.

Как объяснил д'Эри, этот потайной ход давал секретарю возможность сообщать маркизу о посетителе в приемной незаметно для самого визитера. Им можно было пользоваться всегда, если маркиз находился в кабинете один. Когда там был кто-то еще, месье де Рошамбо обычно нажимал под столом кнопку, запирая и вход в кабинет, и дверь в шкафу, чтобы никто не мог попасть в потайную комнату и подслушать его разговор с посетителем.

1 июня стало наконец известно решение парламента относительно обвиняемых по делу о бриллиантовом ожерелье. Кардинал де Роан, граф Калиостро и мадемуазель Ге д'Олива были признаны невиновными и отпущены на свободу, но мадам де ла Мотт приговорена к бичеванию плетьми, клеймению обоих плеч и пожизненному заключению.

Жители Парижа приняли вердикт с бурным энтузиазмом и приветствовали освобожденного из Бастилии кардинала, словно он был генералом, возвращавшимся с победой. Их вдохновляла не особая любовь к кардиналу де Роану, а то, что признание его невиновным, по их мнению, подразумевало виновность несчастной Марии Антуанетты, которая успела стать самой ненавистной женщиной во всей Франции.

В действительности не могло быть никаких сомнений в невиновности королевы, так как якобы написанное ею письмо с повелением кардиналу купить драгоценности от ее имени было подписано «Мария Антуанетта Французская», и даже туповатый король указал, что, будучи по рождению австрийской эрцгерцогиней, она всегда подписывалась «Мария Антуанетта Австрийская». Тем не менее вовсю распространялись клеветнические слухи о том, что королева была любовницей кардинала, что он преподнес ей ожерелье в качестве платы за ее добродетель, а когда сделка стала известной, благородно позволил отдать себя под суд и держал язык за зубами, спасая ее честь.

Правда же, как было известно близким друзьям королевы, заключалась в том, что в детстве Мария Антуанетта питала сильную антипатию к де Роану, когда тот был французским послом в Вене. Не зная, что в будущем юная принцесса станет королевой Франции, кардинал сделал о ней несколько остроумных, но унизительных замечаний, которые она поклялась никогда ему не прощать. Мария Антуанетта сдержала клятву, но кардинал попытался купить ее милость, приобретя и отправив ей ожерелье. При передаче оно было украдено его посредницей, мадам де ла Мотт, поэтому королева так и не узнала о его намерениях.

Д'Эри, зная подлинную историю от маркиза, рассказал ее Роджеру, и они пришли к выводу, как и все знавшие правду, что самым очевидным моментом всего дела была невероятная глупость короля, допустившего публичный процесс, хотя только полоумный не мог предвидеть, что, так как королева не может быть судима и оправдана, ее неминуемо пригвоздят к позорному столбу.

20 июня король вместе с военным и военно-морским министрами, маршалами де Сегюром и де Кастри, отправился производить личную инспекцию новых портовых работ в Шербуре. У Роджера была веская причина запомнить эту дату, так как тем вечером произошли непредвиденные события, внесшие беспорядок в его рутинное существование.

Когда месье де Рошамбо был дома и работал допоздна, его секретари отправлялись ужинать по очереди, чтобы один из оставался в распоряжении маркиза. В тот вечер Роджер поужинал рано, и д'Эри спустился вниз около девяти, но перед уходом он забыл предупредить помощника, что десять минут назад провел к маркизу посетителя. Имея несколько писем для подписи, Роджер, как обычно, собирался отнести их через потайной ход. Шагнув в комнатушку за шкафом и услышав голоса в кабинете, он понял, что месье де Рошамбо не один.

Роджер подумал, что не смог бы войти в потайную комнату, если бы маркиз не забыл нажать на кнопку, запиравшую ее с двух сторон, и знал, что должен удалиться, но, собираясь это сделать, услышал слова посетителя:

— Я не согласен, что победа над Англией так существенна для достижения Францией ведущего места в международных делах.

Голос звучал так ясно, что Роджер тотчас же узнал в говорившем аббата де Перигора, а тема беседы заставила чувство любопытства одержать верх над щепетильностью, поэтому он остался на месте.

— Мой дорогой аббат, — ответил маркиз, — куда бы мы ни стремились, Англия всегда чинит нам препятствия. Есть ли у нас альтернатива наращиванию сил для новой войны, в которой мы должны сокрушить британское могущество и заполучить их богатые владения? Только наблюдать, как Франция превращается в банкрота.

— Есть и другие средства, могущие избавить нас от нынешних неприятностей, — заметил аббат. — Ввязаться в еще одну войну с Англией — означает вступить в слишком рискованную игру. Их население вдвое меньше нашего, но они страшные противники. Они обладают отчаянным упорством и смелостью, великолепным воплощением которых служит их национальный символ — бульдог. Я бы не испытывал судьбу, а искал, как делает месье де Верженн, взаимопонимания с ними.

— Но куда это может нас привести? — осведомился маркиз. — Их торговые связи куда шире наших, их промышленность имеет значительно более крепкую основу, производимые ими товары гораздо лучше по качеству. Как мы можем соперничать с ними? Договор, который должны были подписать более года назад, означал бы подлинную свободу торговли между двумя нациями. Восемнадцать месяцев я сражался за его отсрочку и преуспел в этом, будучи уверенным, что подобная мера нанесет смертельный удар французской коммерции.

— Этого не произошло бы, — спокойно возразил аббат, — если бы мы добавили к договору секретную статью, по которой Британия должна снабжать нас всеми необходимыми нам товарами, предоставив нам свободу распространять и их, и наши товары по всей Европе.

— Вы говорите загадками, аббат, — рассмеялся месье де Рошамбо. — Мы были бы спасены, став европейским торговым центром, но что мы могли бы предложить Британии в обмен на предоставление нам монополии в ее континентальной торговле?

— У нее не оказалось бы выбора, если бы большая часть континента находилась под нашим контролем.

— Что? Вы предлагаете нам воевать с полудюжиной стран вместо одной?

— Да, так как Англия сильна и едина, в то время как остальные слабы и раздираемы противоречиями. Британия — морская держава, поэтому я предоставил бы ей возможность заморского развития и сделал бы ее нашим другом, став крупнейшим ее покупателем, Франция — держава континентальная, и она должна искать новых богатств при помощи расширения границ.

— Даже с Англией в качестве союзника это означало бы длительную серию дорогостоящих кампаний, — промолвил маркиз.

— Не обязательно. Сейчас каждая страна в Европе страдает от политической нестабильности, которую мы можем обратить себе на пользу, если будем правильно вести игру. Католики австрийских Нидерландов возмущены реформами, навязанными им императором Иосифом, и страна готова отделиться от него. Генеральные штаты Голландии открыто восстали против штатгальтера и пытаются заменить его режим республикой. Король Пруссии, как мы знаем, на смертном одре. Фридрих Великий 97 более не будет вести победоносные кампании, и в стране уже существует партия, относящаяся к его будущему преемнику с нескрываемым отвращением. Князьков, управляющих германскими землями, всегда можно натравить друг на друга. Итальянские государства и Неаполитанское королевство прогнили до основания. Венгрия пребывает в состоянии брожения из-за великой страсти императора к порядку и его попыток навязать ей немецкую администрацию и немецкий язык. Только Россия достаточно сильна, и, подобно Англии, ей следует позволить расширяться — в данном случае за счет Азии и турецких владений, что она, кажется, и начинает делать.

— И каков же ваш вывод из всего этого? — осведомился маркиз.

— Таков, что Франция должна воспользоваться недовольством в этих странах. Нам следует раздувать пламя мятежа в каждой из них вплоть до гражданской войны, а потом, под предлогом защиты населения, вводить туда войска и обеспечивать установление нового режима, благоприятствующего нашим целям. Номинально государства сохранят свою независимость, но в действительности станут протекторатами, чьи правители будут зависеть от доброй воли Франции. Таким образом за дюжину лет мы приобретем контроль над большей частью Европы. Конечно, придется поддерживать недовольное меньшинство финансами и тайно снабжать его оружием. Фактически они должны стать тайными легионами Франции.

Последовала пауза, после которой маркиз воскликнул:

— Вы обладаете на редкость изощренным умом, мой дорогой аббат! Вам следовало стать не священником, а дипломатом, и я удивляюсь, что вы не ищете должности с перспективой занять пост министра.

В голосе аббата де Талейран-Перигора послышались нотки горечи:

— Благодарю вас, месье маркиз, но у меня нет желания служить двору, который так скверно со мной обошелся.

— Что вы имеете в виду?

— Вы, несомненно, слышали о том, как меня лишили обещанной кардинальской шляпы. Мадам де Брионн 98 привлекла на мою сторону короля Швеции. Густав III 99 использовал свое влияние на Папу, и его святейшество согласился, что именно я достоин этой чести. Потом обо всем узнала королева. Она велела графу де Мерси надавить на ее брата, дабы он настоял на том, что теперь очередь представителя Австрии получить сан, и безвольный Пий VI 100 уступил императору. Королевы, которые так обходятся со своими подданными, не могут рассчитывать на их верную службу.

— Вам следует помнить, — холодно указал маркиз, — что ее величество — образцовая жена и мать, поэтому она стремится поддерживать при дворе высокие моральные принципы. Ваша личная жизнь, аббат, не может служить рекомендацией для кардинальской шляпы, что, безусловно, и руководило действиями королевы.

— Моя жизнь не хуже жизни многих других, кого семейные соображения вынудили против их воли дать церковные обеты. Во всем виновата мстительность королевы и эта проклятая история с бриллиантовым ожерельем. Ей мало высылки де Роана в аббатство Овергю, хотя судьи признали его невиновным; она преследует своей ненавистью всех, кто его поддерживал. Мадам де Брионн — урожденная Роан, поэтому я, будучи ее протеже, должен страдать из-за глупости короля, допустившего публичное рассмотрение дела. Повторяю: я не намерен служить полоумному мужчине и капризной женщине.

Когда маркиз заговорил снова, Роджер понял по его голосу, что он очень сердит, но старается сдержать гнев:

— Я сочувствую вам, месье аббат, ибо кардинальская шляпа — немалая потеря. Но я хотел бы, чтобы вы вновь обдумали ваше решение. Мы живем в весьма беспокойные времена, и сейчас важно, чтобы мы, дворяне, каковы бы ни были наши личные чувства к монархам, оказывали им всестороннюю поддержку. Иначе пострадают государственные интересы.

— Что из того? — В голосе аббата слышались нотки насмешливого цинизма. — Боюсь, месье маркиз, вы слишком стары, чтобы приспосабливаться к новым условиям, но это не относится ко мне. Какие бы ни произошли изменения, я найду место, соответствующее моим способностям, и не исключено, что при новых хозяевах смогу служить Франции более эффективно.

— Пусть так, — равнодушно произнес маркиз. — Давайте вернемся к делу, которое привело вас сюда. Вы убедили месье де Калонна послать графа де Мирабо 101 в Берлин со специальным поручением выяснить, сколько осталось жить королю Фридриху и как его смерть может отразиться на прусской политике. Вы договорились, что месье де Мирабо будет посылать вам свои извещения для передачи месье де Калонну, и обещали мне — за определенную цену — снабжать меня копиями этих извещений, прежде чем их увидит министр. Вы готовы выполнить нашу сделку?

— Да, так как я дал слово и нуждаюсь в деньгах. Но это последнее, что я делаю на благо королеве.

— Извещения при вас?

— Нет. Они в моем доме в Пасси. Я приехал к вам из Пале-Руайяля 102 и узнал об их прибытии от слуги, который нашел меня там по другому делу.