— Почему вы так рано встаете и занимаетесь такими делами, Брюк? — спросил он Роджера. — Уборка конторы — обязанность младшего ученика. Даже если остальные считают вас таковым, я этого не потерплю. За последнее время качество вашей работы значительно улучшилось, а столь опытный переписчик не может заниматься подобными мелочами.

Покраснев от удовольствия, Роджер поблагодарил адвоката и решил удвоить старания. Юный Кола был в бешенстве, но решения хозяина не подлежали обсуждению, и отныне Роджер смог наслаждаться лишним получасом в постели по утрам.

На следующий день он был у входа в собор Святого Петра задолго до начала высокой мессы, но, даже проторчав там значительную часть службы, он так и не увидел прибытия Атенаис. Подумав, что она могла войти в собор через другую дверь, Роджер поднялся по ступенькам и начал осторожно пробираться сквозь толпу, но его поиски были тщетными. Это явилось горьким разочарованием, так как всю прошлую неделю Роджер мечтал о новой встрече с Атенаис и о ее божественной улыбке.

Ночью в постели Роджер мучил себя выдумыванием возможных и невозможных причин отсутствия Атенаис на мессе. Быть может, она больна и даже на пороге смерти, а он бессилен ей помочь! Или мадам Мари-Анже заметила в прошлое воскресенье, как Атенаис ему улыбнулась, и, подобно графу Люсьену не одобряя их знакомство, настояла на том, чтобы пойти с ней на мессу в другой храм. А может, сама Атенаис пожалела о своей любезности и, сердясь на него за старания привлечь ее внимание, решила не допускать повторения такой ситуации. С другой стороны, она, возможно, тоже хотела его увидеть, но мадам Мари-Анже рассказала о происшедшем графу Люсьену, тот сообщил отцу, и жестокий маркиз запер дочь, посадив ее на хлеб и воду. Последняя фантазия переполнила Роджера негодованием и в то же время непередаваемым счастьем при мысли, что Атенаис, быть может, любит его и предпочла страдания отказу от своего чувства.

Сердитый приказ Юто вытащить канат из-под кровати, так как он собирался на свидание, вернул Роджера на землю. Ежась от прохладного ночного воздуха, он снова нырнул в постель, решив прекратить строить воздушные замки и запастись терпением на будущую неделю, пока следующее воскресенье не предоставит ему шанс увидеть Атенаис.

Но долгожданный день опять не принес ему удачи, хотя он выстоял все службы в соборе, начиная с заутрени, жадным взглядом обыскивая толпы прихожан в поисках своей возлюбленной.

Однако на следующей неделе ему повезло в другом отношении. Во вторник прошел слух, что мадам Леже наконец возвращается из Парижа в пятницу, и Роджер понял по довольным взглядам своих коллег, что эта дама пользуется в доме широкой популярностью. Она прибыла в дилижансе, высадившем пассажиров у почты в шесть вечера, и к этому часу весь штат толпился в дверях, чтобы приветствовать ее возвращение.

Как один из самых младших, Роджер скромно держался позади всех, поэтому он оказался скрытым от взгляда мадам Леже высоким прыщавым Монсто. Выглянув из-за плеча своего коллеги, Роджер смог увидеть, что мадам — женщина лет двадцати семи с прекрасными голубыми глазами и несколько портившим ее красоту покатым подбородком.

В течение нескольких дней Роджер не без тревоги ожидал приезда мадам. Хотя мэтр Леже представил его как кузена жены, с тех пор об этом фиктивном родстве больше не упоминалось, и Роджер опасался, что адвокат мог о нем забыть или не удосужиться сразу предупредить жену.

Но его страхи не оправдались. Пока багаж мадам вносили в дом, она успела сказать доброе слово каждому, после чего окинула взглядом переполненный холл и воскликнула:

— А где же мой молодой кузен, Роже Брюк?

Со вздохом облегчения Роджер шагнул вперед, собираясь галантно шаркнуть ногой, однако мадам Леже, с одобрением взглянув на него, положила ему руки на плечи и расцеловала в обе щеки. В следующую минуту она разразилась потоком вопросов о людях, о которых Роджер ни разу не слышал. В каком состоянии он оставил тетушку Бердон? Вышла ли замуж кузина Марот? Как подагра дядюшки Эдмона? Она так давно их всех не видела и умирает от желания услышать новости.

Поскольку все эти вопросы ни к чему не обязывали Роджера, он охотно вступил в игру, с легкостью изобретая ответы, и даже зашел так далеко, что стал сообщать сведения о несуществующих людях. Мадам явно позабавила его находчивость, и прежде чем подняться наверх, чтобы сменить дорожную одежду, она похлопала Роджера по руке и сказала:

— За обедом ты расскажешь мне все-все страсбургские сплетни, мой маленький кузен.

Поэтому, когда подошло обеденное время, мэтр Леже послал за Роджером служанку Эме.

Компания за столом состояла из мэтра и мадам Леже, Манон Прюдо, Брошара и Роджера. Угощение было обильным, и все пребывали в отличном настроении. Сначала Роджер немного нервничал, опасаясь переиграть и возбудить подозрения Брошара, но ему хватило времени привыкнуть к новому окружению, так как мадам полностью монополизировала беседу и без умолку щебетала о последних неделях, проведенных в столице.

Затем, очевидно наслаждаясь порученной ролью, мадам Леже вновь стала расспрашивать своего новоиспеченного кузена о страсбургских родственниках. Роджер отвечал почти не задумываясь, как и ранее, и продолжал развлекать общество забавными историями, но внезапно его обескуражили слова Манон:

— Я, конечно, член семьи по линии Леже, но должна признаться, что никогда не слыхала и о половине упомянутых вами родственников.

Быстро собравшись с мыслями, Роджер улыбнулся ей:

— Это вполне понятно, мадемуазель. Моя семья исключительно велика, и даже мадам едва ли помнит некоторых людей, о которых я говорил.

— Возможно, у вас есть родственники и в Англии? — небрежно осведомился Брошар.

Роджер сразу же понял, что вопрос вдохновлен все еще неудовлетворенным любопытством относительно письма, которое он недавно получил, и, зная, что письма будут приходить и далее, он отважился на смелый ход.

— Да, месье, — вежливо ответил Роджер. — Моя крестная вышла замуж за англичанина по фамилии Джексон и теперь живет в Хемпшире. Только прошлой весной я провел несколько месяцев в их доме и обязан этому визиту своим знанием английского.

— Совсем об этом забыл, — сухо улыбнувшись, заметил мэтр Леже и, очевидно желая испытать изобретательность Роджера, начал расспрашивать его о пребывании в Англии.

Здесь Роджер оказался на куда более безопасной почве, хотя никто из присутствующих об этом не догадывался, и смог вызвать искренний смех, рассказывая об обычаях их традиционных врагов, которые французы считали странными и варварскими. Но юноша не преминул подчеркнуть, что они с крестной очень любят друг друга и поддерживают постоянную переписку.

К концу обеда мэтр Леже сказал, что нашел общество своего юного протеже необычайно интересным и поэтому Роджер должен время от времени обедать с ними. Услышав это, мадам приподняла четко подведенные брови над большими голубыми глазами и воскликнула:

— Ты имеешь в виду, что до сего дня позволял моему молодому кузену питаться с учениками в кухне? Какой стыд! Впредь он должен есть с нами.

— Вы очень любезны, мадам, — возразил Роджер, опасаясь, что мэтр Леже этого не одобрит, — но мне бы не хотелось навязываться или обижать моих коллег, давая им понять, что занимаю в доме более высокое положение.

— Это не будет навязчивостью, — улыбнулся адвокат, — так как мадам любит общество молодых людей. Можете сказать остальным, что таково пожелание моей супруги вследствие вашего родства с ней.

Таким образом, благодаря доброму отношению мэтра Леже и собственной сообразительности, перед Роджером внезапно открылась более интересная жизнь. Каждый вечер он обедал в комфортабельной обстановке и наслаждался увлекательной беседой. Вдобавок ему разрешили пользоваться гостиной, где он играл в карты с мадам и Манон или читал книги из роскошной библиотеки мэтра Леже. Иногда семья приглашала друзей на музыкальный вечер, и Роджер пытался играть на виолончели, но у него не было слуха, и квартету Леже при исполнении камерной музыки от него было мало толку.

В первую неделю декабря Роджер снова увидел Атенаис, но опять лишь мельком, когда она проезжала мимо в карете и даже не взглянула в его сторону. С того памятного Роджеру воскресенья она ни разу не появилась в соборе, но по-прежнему терявшегося в догадках юношу немного утешила мысль о том, что причиной ее отсутствия на мессах была не болезнь. Маленькое личико девушки, обрамленное наступившей зимой меховым капюшоном, выглядело здоровым и таким же очаровательным.

Вскоре Роджер получил ответ на второе письмо к матери; она сообщала, что отправила его одежду и другие вещи, которые могут ему пригодиться, в большом морском сундуке его отца — прочном, вместительном и оснащенном крепким замком. Затем, в двадцатых числах, Роджер получил уведомление, что его вещи прибыли на барже из Сен-Мало, и отправился на причал.

К своему огорчению, молодой человек узнал, что должен уплатить высокую пошлину за некоторые предметы, содержавшиеся в посылке, но Брошар выдал ему деньги авансом, и он с радостью получил запас одежды и другие полезные вещи. В конторе Роджер объяснил, что в сундуке был багаж, который он брал с собой в Англию, посещая крестную прошлой весной, и который должен был прибыть в Рен к моменту его приезда, но застрял в пути на несколько месяцев, поэтому он оказался лишенным предметов первой необходимости.

Рассортировав вещи, Роджер продал треть из них, что помогло ему возместить полученный аванс и купить маленькие рождественские подарки мэтру и мадам Леже, Манон, Брошару и Катрво. Так как французы привыкли обмениваться подарками на Новый год, они удивились, получив их 25-го числа, но мэтр Леже, сам того не осознавая, спас положение, заметив, что немцы всегда отмечают Weihnachtsfest 68, а не Nouvelle Annee 69.

Когда наступил Новый год, скромные рождественские подарки Роджера были возмещены с лихвой. Катрво рассказал Манон об издевательствах, которым подвергал Роджера Юто, а та сообщила об этом мадам Леже. Обе женщины освободили маленькую каморку на лестничной площадке и меблировали ее, как спальню. Утром Нового года они завязали Роджеру глаза, отвели наверх и сняли повязку, продемонстрировав ему новую обитель.

Комнатка была крошечной и не имела окон, но она принадлежала только Роджеру, а это означало конец ночным операциям с канатом. Роджер был вне себя от радости, которую его благодетельницы восприняли как награду за хлопоты.

Таким образом, с началом 1784 года для Роджера наступил более счастливый период. Правда, работа по-прежнему была монотонной, перспективы не вдохновляли, а отношения с Атенаис оставались на прежней стадии, но он был свободен от Юто, хорошо накормлен и одет, а также принят в члены веселого и приятного семейства.

Открытое признание Роджера семьей Леже в качестве кузена помогло ему завести много новых знакомств — приходившие к обеду друзья обычно включали Роджера в число ответно приглашенных, а когда Манон Прюдо звали на молодежную вечеринку, Роджера всегда просили сопровождать ее.

По предложению Манон, Роджер стал учиться танцевать. Он охотно это делал, так как в Англии знал только несколько сельских танцев и чувствовал, что достиг возраста, когда должен уметь без малейшей неловкости танцевать с дамой менуэт, кадриль или гавот. Манон обычно ходила один или два раза в неделю в зал Ассамблеи или другие танцевальные залы с Жюльеном Катрво, но ей не хотелось афишировать их связь, поэтому они часто брали с собой Роджера. Манон и Катрво познакомили его с многими партнершами, и он особенно привязался к девушке по имени Тонтон Йери.

Тонтон была дочерью золотых дел мастера — смуглая хохотушка с вздернутым носиком и карими миндалевидными глазами, которая не могла оставаться серьезной даже минуту. Немногие девушки являли собой столь резкий контраст с Атенаис, что, возможно, было одной из причин его привязанности к ней. Любовь и тоска по надменной мадемуазель де Рошамбо оставались непоколебимыми, но в веселой компании Тонтон он мог на время забыть о своей тайной страсти.

В начале января одна из самых суровых зим, которые когда-либо знала Франция, вступила в свои права. Каналы и река Вилен покрылись слоем льда толщиной в фут, и каждое воскресенье после мессы состоятельные жители Рена устраивали карнавал на льду. Роджер и его друзья с удовольствием участвовали в катании на коньках и санях, но они жестоко страдали от холода. В спальнях у них не было никакого отопления, а в конторских помещениях, где Роджер и Жюльен трудились много часов в день, имелись только маленькие печки. Им приходилось работать закутанными в пальто, и каждый раз, когда они переодевались, их зубы стучали от лютого холода, который проникал сквозь каждую щель.

Однажды, катаясь на коньках, Роджер вновь увидел Атенаис. С ней были граф Люсьен и смуглый, красивый молодой человек на вид чуть старше Роджера, поэтому он не осмелился приблизиться, но, к его бурной радости, она дружески помахала ему рукой, когда юные спутники быстро провезли ее мимо на изящных одноместных санках в форме лебедя.

В ту ночь Роджер разрывался между счастьем быть узнанным Атенаис и мучительной ревностью при мысли, что смуглый молодой человек наверняка влюблен в нее, а она, возможно, отвечает на его чувства. Тем не менее встреча оживила в Роджере честолюбие, и он стал искать возможности дальнейшего продвижения в фирме.

Такая возможность представилась через несколько дней. За обедом мэтр Леже и Брошар обсуждали дело, грозившее неприятностями богатейшим клиентам фирмы, и Роджер, заметивший в этой истории одну спорную деталь, которая, очевидно, не приходила в голову ни одному из его патронов, решил, что может привлечь к ней их внимание, не показавшись дерзким.

Деталь была весьма незначительной, однако двое мужчин выглядели удивленными проницательностью Роджера, сообразившего, что она может оказаться важной. Мэтр Леже вряд ли запомнил бы этот эпизод, если бы Брошар не заметил с улыбкой:

— Вы обнаруживаете хорошее логическое мышление, месье Брюк, и мы еще сделаем из вас юриста.

— Благодарю вас, месье, — ответил Роджер, — но боюсь, что это займет много времени, поскольку опыта, приобретенного мною в качестве латинского переписчика, явно недостаточно.

— Я думал о том, чтобы поручить вам нечто более интересное, — промолвил мэтр Леже, — но привлекать к составлению документов человека, не прошедшего должного обучения, обычно означает дополнительную работу для кого-то еще.

Брошар язвительно усмехнулся:

— Мне было бы нетрудно обучать месье Брюка начаткам дела по вечерам, но я уверен, что он слишком занят шатанием по городу с друзьями, чтобы согласиться на это.

— Напротив, месье, — быстро возразил Роджер. — Если бы вы согласились оказать мне такую любезность, я бы предоставил в ваше распоряжение весь мой досуг.

В глазах Брошара мелькнул интерес.

— Ну что ж, — отозвался он, пожав широкими плечами, — двух вечеров в неделю будет достаточно. Скажем, по вторникам и четвергам после обеда мы можем отправляться в кабинет старика Фюзье. Эта комната меньше и теплее других, и я буду поддерживать в печи огонь после ухода Фюзье.

Занятия юриспруденцией, начавшиеся в результате этого разговора, не слишком помешали досугу Роджера и дали ему надежду на более интересную работу, чем утомительная переписка документов. Он также обнаружил, что за молчаливой суровостью месье Эмиля Брошара скрывается обаятельная и энергичная личность.

Брошар был родом из Бордо и в значительной мере унаследовал склонность к проанглийским обычаям и симпатиям этого великого города, бывшего в течение многих столетий ленным владением английской короны. Он был страстным поклонником всего британского, в основном благодаря ошибочному убеждению, что движущая сила всех поступков англичан — разум, который являлся для него, вольнодумца, верховным божеством. Подобно большинству образованных людей во Франции того времени, Брошар не сомневался, что его страна на грани гибели и что только дарование королем либеральной конституции вкупе с отменой дворянских привилегий способно ее спасти. Снова и снова он показывал Роджеру судебные дела, где вердикт выносился в пользу аристократа исключительно на основании его происхождения, в то время как по английским законам выигравшим оказался бы человек из народа, причем не потому, что он простолюдин, а потому, что на его стороне были справедливость и разум.

Роджер оказался настолько благодарным и внимательным слушателем, что у них вошло в привычку подолгу беседовать о подобных делах по окончании вечерних уроков.

Однажды, в конце февраля, Брошар заметил, что англичане настолько разумны, что даже явные неудачи оборачивают себе на пользу — примером может служить быстрая переориентация их политики в отношении Соединенных Штатов. Проиграв войну, они не тратили время на уныние и злобу, а сразу же приступили к устранению острой нехватки промышленных товаров, возникшей вследствие пятилетней блокады Америки. Еще до эвакуации британской армии сотни английских торговцев пересекали Атлантику, предлагая руку дружбы американцам, не располагавшим собственной промышленностью, и теперь Британия наслаждалась выгодами торгового бума.

— Может, это и так, — с сомнением произнес Роджер, — но когда я был в Англии в прошлом году, то слышал мнение многих людей, что страна проявляет серьезные признаки упадка и практически близка к полному изнеможению. Англичане считают, что, хотя им и удалось с величайшим трудом заключить более или менее пристойный мир, американская война стоила королевству слишком много денег и престижа, а многочисленные победы континентальных союзников Америки с лихвой окупили поражения, понесенные Францией во время Семилетней войны.

— Вы слушали болтовню дураков, — фыркнул Брошар. — В войне 56-63 годов мы потеряли наше влияние в Индии и были с позором изгнаны из Канады. Никакие приобретения в более поздних конфликтах не стоят и одной десятой этих потерь. А Британия по-прежнему контролирует моря в ущерб нашей коммерции. Что касается упадка Англии, то я удивлен, что среди ее жителей есть такие пессимисты. Упадок происходит в странах, управляемых стариками, а с прошлого декабря премьер-министром Британии является мистер Питт, которому еще нет двадцати пяти лет. Какое лучшее доказательство энергии и желания развивать новые идеи может продемонстрировать любая страна?

Роджер впервые услышал о назначении столь молодого человека, как Билли Питт, на высший государственный пост королевства. Его мать писала ему регулярно, но сообщала главным образом местные новости и никогда не упоминала о политике.

Покуда свирепые морозы стискивали землю, Роджер катался на коньках каждое воскресенье. В феврале и марте он еще дважды видел Атенаис на ее бело-золотых санках в форме лебедя, но каждый раз ее сопровождали несколько человек, и ему не удавалось приблизиться к ней.

Холода продолжались до апреля, так что люди почти перестали верить, что зима когда-нибудь кончится, а во многих областях страны начался голод. Париж замерзал, и говорили, что ситуация там поистине отчаянная. Король щедро жертвовал деньги из собственного кошелька, чтобы помочь тысячам голодающих, и распорядился вырубить на дрова множество акров королевских лесов. Он также запретил пользоваться на улицах столицы личными экипажами, так как кабриолеты молодых аристократов сотнями давили бедняков, не успевших вовремя отскочить в сторону на покрытых льдом дорогах. Но эти меры не могли облегчить положение и уменьшить растущую враждебность масс по отношению к сытым и тепло одетым высшим сословиям.

Брошар утверждал, что худшее зло заключено в позорном пакте, по которому группа нечистых на руку финансистов и аристократов контролировала поставку зерна по всей стране и отпускала его в небольших количествах только в голодные времена, подобные нынешним, с целью извлечь колоссальные прибыли. По словам Брошара, старый король Людовик XV лично руководил этой несправедливой торговлей, приведшей к трехлетнему голоду 1767-1769 годов, и что хотя Людовик XVI делал все, что мог, дабы исправить положение, монополисты оказались слишком сильны для него и продолжали наживать состояния на людских страданиях и смертях. Роджер пришел в ужас и согласился, что лишение привилегий этих высокопоставленных преступников было бы чересчур мягким наказанием за подобную бесчеловечность.

С наступлением мая в доме Леже произошли некоторые изменения. Наконец появился новый ученик, избавив Кола от его тяжких обязанностей, а Юто покинул дом, став адвокатом в Динане, о чем никто не сожалел. Через неделю мэтр Леже нанял младшего латинского переписчика, и Роджеру, к его величайшей радости, наконец поручили составление документов под наблюдением Брошара с повышением жалованья до восемнадцати луидоров в год.

Теперь, когда у него появилась возможность использовать свои мозги, Роджер обрел интерес к юриспруденции, но его любовные дела пребывали в наихудшем состоянии. За последние два месяца он даже издали не видел Атенаис и, случайно узнав у мэтра Леже, что семейство де Рошамбо всегда проводит лето в их сельском имении, потерял всякую надежду на встречу с ней в следующие пять месяцев.

Роджер уже устал от беззаботного веселья Тонтон Йери и пытался утешиться с высокой и серьезной блондинкой по имени Луиза Ферле. По воскресеньям, когда позволяла погода, они отправлялись на пикник и читали вместе стихи, но, лежа на траве рядом с Луизой, он не мог избавиться от желания, чтобы вместо ее светловолосой головы на его плече покоилась головка Атенаис.

В августе их пикники подошли к концу из-за плохой погоды и шквального ветра. Спустя несколько дней после сильных бурь весь Рен был взбудоражен визитом маркиза де Кастри — маршала Франции и военно-морского министра, который провел в городе ночь по пути в Шербур, где собирался лично обследовать повреждения, нанесенные штормами новым сооружениям бретонского порта.

Из разговоров Роджер узнал, что эта великолепная природная гавань находилась в процессе превращения в мощную военно-морскую базу. Мол был сооружен из восьмидесяти массивных конических контейнеров, набитых камнями, близко прилегающих друг к другу и стоящих по двенадцать тысяч луидоров каждый. По завершении строительства, планировавшемся через восемь лет, мол должен был укрывать не менее сотни линейных кораблей. Впоследствии предполагалось соорудить на возвышенности за портом огромную наблюдательную вышку, откуда в подзорную трубу можно будет разглядывать побережье Англии, а в ясную погоду — держать под наблюдением британские эскадры, прибывающие или покидающие портсмутские рейды. Ясно, что подобные затраты могли быть предприняты только с одной целью — намерением Франции полностью контролировать Ла-Манш.

Так как Роджер продолжал проводить два вечера в неделю занимаясь с Брошаром, он воспользовался случаем и спросил, почему, несмотря на мирный договор и плачевное финансовое положение, Франция несет такие чудовищные расходы на подготовку к очередной войне.

Брошар пожал широкими плечами:

— Хотя говорят, что. король желает мира, но каждые несколько франков, которые ему удается наскрести, он тратит на строительство военных кораблей. Все дело в том, что король слаб и безволен, поэтому легко склоняется на сторону каждого, с кем говорит. Сегодня он поддерживает месье де Верженна, министра иностранных дел, стремящегося к взаимопониманию с Англией; завтра — месье де Кастри и месье де Сегюра, военного министра, которые, естественно, желают использовать на практике свои опасные игрушки. Версальский мир предусматривал, что в течение года Франция и Англия заключат торговое соглашение. Это явилось бы благом для обеих стран, так как уменьшило бы чудовищные долги, благодаря торговле друг с другом. Если бы договор был заключен, партия мира одержала бы победу. Но аристократы рассматривают войну как приятное развлечение, где они могут добыть себе славу и богатство. Другие, вроде нашего клиента маркиза де Рошамбо, считают, что Франция должна властвовать над миром, и проводят жизнь за интригами с целью поссорить нас с какой-нибудь страной, надеясь прибавить кусок территории под знамя с лилиями. Но не заблуждайтесь — если они вовлекут нас в очередной конфликт в течение ближайших десяти лет, Франция превратится в банкрота.

Идея заняться шпионажем в пользу своей страны никогда не приходила в голову Роджеру, а выдать случайно добытую военную тайну Франции, оказавшей ему гостеприимство, было бы низостью. Тем не менее, подумав как следует, Роджер решил, что, поскольку шербурский проект является пистолетом, нацеленным в самое сердце Англии, он не может оставаться спокойным, покуда его страна пребывает в неведении, поэтому написал обо всем матери, сообщив все подробности, которые смог узнать, и прося передать сведения отцу для информации лордов Адмиралтейства.

Сам того не зная, Роджер достиг успеха, ради которого профессиональный шпион не остановился бы перед убийством. Его мать сообщила о получении письма, а неделей позже он, к своему огромному удивлению, получил от отца краткую записку, которая гласила:

«Я не могу простить тебе оскорбление, которое ты нанес мне лично, и намеренное разрушение всех моих надежд в отношении тебя. Тем не менее я доволен, что ты не пал так низко, чтобы забыть о своем долге англичанина. Лорды Адмиралтейства были весьма довольны твоей информацией и велели мне передать тебе благодарность, что я и делаю. Могу добавить, что подобные сведения будут и в дальнейшем приниматься с признательностью, но, так как я, возможно, буду отсутствовать, отправившись на инспекцию, было бы лучше, чтобы ты писал некоему Гилберту Максвеллу, эсквайру, по адресу: Вестминстер, Ворота Королевы Анны, 1. Твое имя ему уже известно».

Роджеру стало ясно, что отец ни за что не написал бы ему, если бы не распоряжение лордов Адмиралтейства, и, так как он не располагал другой интересной информацией, дело можно было считать закрытым.

Лето сменилось осенью, но единственным изменением в жизни Роджера было то, что он прекратил чтение стихов со светлокудрой Луизой и вновь занялся танцами, на этот раз с брюнеткой по имени Женевьева Буланже. Но теперь Роджер ожидал возвращения Атенаис из поместья, и каждый новый день увеличивал его надежду вновь увидеть свою маленькую богиню.

В октябре вся Европа была охвачена страхом перед войной по вине брата Марии Антуанетты, австрийского императора Иосифа II 70, обнаружившего воинственные намерения в отношении Голландии. Газеты были полны противоречивых сообщений о причинах ссоры, поэтому Роджер, как всегда в подобных случаях, обратился за разъяснениями к всеведущему Брошару.

— Все дело в антверпенском порту, — ответил Брошар. — Давным-давно, после того как голландцы восстали против испанского владычества и обрели независимость в виде Соединенных провинций, мюнстерский договор даровал им землю по обоим берегам устья реки Шельды, а за испанцами оставил город Антверпен. Должным образом Антверпен и бельгийские Нидерланды перешли от Испании к Австрии и, как вам известно, все еще остаются частью империи Иосифа II, хотя отделены от основной ее части многочисленными германскими княжествами. Голландия построила форты по обеим сторонам устья реки и уже много лет берет жуткие пошлины со всех торговых судов, плывущих в антверпенский порт или выходящих оттуда в море. Короче говоря, они обложили налогом всю морскую торговлю австрийских Нидерландов, и в результате Антверпен — один из величайших городов Европы — превратился в захолустье с сорока тысячами душ населения, двенадцать тысяч из которых, как говорят, уже просят милостыню.

— Император принял решение открыть порт? — спросил Роджер.

Брошар кивнул:

— Вот именно. В отличие от своей сестры, Иосиф II — великий реформатор. Большую часть своего царствования он провел путешествуя по своим владениям и ища способы улучшить жизнь многочисленных народов, населяющих империю. Посетив австрийские Нидерланды, император пришел в бешенство, узнав, что его подданные отчаянно бедствуют, а голландцы за их счет набивают кошельки. Он потребовал, чтобы Голландия открыла Шельду для австрийской торговли. Так как после целого года споров они все еще отказываются это сделать, Иосиф в качестве проверки направил вверх по реке два австрийских корабля, приказав им не выполнять требований остановиться. Голландцы открыли огонь и вынудили корабли повернуть назад, поэтому говорят, что император мобилизует армию для вторжения в Голландию.

— Несправедливо, когда один народ разоряет другой налогами, — заметил Роджер. — Мне кажется, император прав.

— Ему нельзя не сочувствовать, — согласился Брошар. — Но, как юристы, мы не можем одобрять игнорирование условий договора, а именно это пытается сделать император.

— Допустим. Но почему если австрийцы и голландцы решили из-за этого воевать, то в конфликт, как утверждают газеты, должна втянуться вся Европа?

— Нидерланды всегда были ареной величайших европейских конфликтов, и для этого есть много причин. Во-первых, они представляют собой в расовом отношении «ничью землю», где смешаны латинские и тевтонские корни. Во-вторых, там непосредственно сталкиваются два крупнейших европейских блока — католический и протестантский. В-третьих, кардинальным фактором английской политики всегда было недопущение зависимости Нидерландов от какой-либо крупной державы, так как это создало бы постоянную угрозу безопасности Англии. По той же. причине партия войны во Франции жаждет заполучить Нидерланды.

— Но ни одна из этих причин не имеет отношения к теперешней ссоре.

— Как знать. Австрия — великая держава, и Англия может решить поддержать голландцев силой оружия, дабы Соединенные провинции не оказались под властью Иосифа II. В то же время наша партия войны, несомненно, бросится подстрекать голландцев к сопротивлению в надежде, что они обратятся за помощью к Франции.

— Но в таком случае Франция и Англия окажутся союзниками в борьбе против императора.

Брошар покачал головой:

— Все куда сложнее, ибо между голландцами также нет единства.