Рэйни застонала, с каждым ее стоном он целовал ее все более страстно, пока они не превратились в единый пульсирующий организм.

Рэйни прижалась к его крепкому телу и обвила его руками и ногами. Ее губы блуждали по такому незабываемому лицу, которое она видела в своих снах. Теперь она могла позволить себе наяву то, чего так жаждало ее сердце.

— Я люблю тебя, — шептала она лихорадочно.

Он обхватил ладонью ее затылок, неистово целуя, потом с силой притянул ее к себе.

— Я так люблю тебя, что даже не знаю, есть ли слова, чтобы передать то, что я чувствую.

— Это те самые слова, которые я жажду услышать, мне не нужно других.

Она услышала, как он резко втянул воздух.

— Выходи за меня, Рэйни, я не могу жить без тебя.

— А я бы тебе и не позволила.

Они снова жадно прильнули друг к другу.

— Ты допустил ошибку, когда влез в эту палатку.

Я уже привыкла к тому, что ты рядом, — призналась она, когда он дал ей наконец возможность перевести дух. — Есть вероятность, что ты не выйдешь отсюда живым.

Он уткнулся лицом ей в затылок.

— От тебя так чудесно пахнет, тебя так приятно касаться. Мне нравится смотреть на тебя. Все в тебе просто чудо.

Молниеносным движением он перевернул ее так, чтобы видеть ее лицо. Полная луна светила ярко, и они хорошо видели друг друга.

— Сейчас я не могу разглядеть, какого цвета у тебя глаза, могу только сказать, что они темные.

Сейчас ты похож на моего Сказочного Принца.

Его белозубая улыбка ослепила ее, она еще никогда не видела его таким.

У нее перехватило дыхание.

— Что случилось, дорогая?

— Ничего. Просто я вспомнила, что почувствовала, когда закончила рисовать обложку к «Манхэттенскому аристократу».

Он поцеловал ее в кончик носа.

— И что же?

— Ты был воплощением моей мечты, которая ожила на куске холста. У тебя были темно-каштановые волосы и нордические синие глаза, которые, казалось, видели то, чего никто другой не мог даже представить. Черты лица свидетельствовали о напряженной работе, жертвах и триумфах. Под твоим деловым костюмом угадывались тело и осанка завоевателя, того, кто стремится осваивать новые горизонты. Но ты был мужчиной, которого еще не изменила любовь женщины… Когда ты улыбнулся мне сейчас, я поняла, что это была та составляющая, которой не хватало. Ее не хватало тогда, когда ты был с Дианой, но я не хотела сознавать это.

Если бы мне пришлось рисовать тебя сейчас, ты бы выглядел совсем по-другому.

— Потому что я стал другим. — Голос у него дрогнул. — Ты преобразила меня так, что я сам себя не узнаю. Рэйни… — воскликнул он, — я не хочу плыть завтра по реке.

— Я тоже.

— Я хочу как можно скорее познакомиться с твоей семьей.

— Мы поедем ко мне утром, и я представлю тебя родителям. Моя мама уже давно твоя поклонница. Папа будет в восторге оттого, что я нашла наконец любовь всей моей жизни.

Он привлек ее к себе властным движением, от которого ее бросило в дрожь.

— Ты никогда не бывала с мужчиной?

— Нет, я ждала своего единственного.

— О, Рэйни… — Он то отстранял, то притягивал ее к себе. — Поскольку я не знаю, сколько еще смогу ждать, пока сделаю тебя своей, нам надо пожениться как можно скорее. Из уважения к Диане и ее семье я хотел бы, чтобы все прошло скромно.

— Я тоже. Я всегда хотела, чтобы церемония проходила в нашей семейной церкви. Время самое подходящее. Крег будет здесь послезавтра.

— Тогда у моих родственников будет время, чтобы прилететь сюда. Кэтрин будет вне себя от радости.

— Она обожает тебя, Пэйн. — От волнения у нее сжалось горло. — Пэйн, расскажи мне о Диане.

— Представляешь, она взяла «Манхэттенского аристократа» с собой. Когда я во вторник утром вернулся в квартиру, она читала его и ждала меня.

— О, дорогой. — Жгучие слезы заструились у нее из глаз. — Я боялась, что, если она когда-нибудь заглянет в эту книгу, ей станет больно.

— Не то слово, она была просто раздавлена чувством вины.

Несколько минут Рэйни лежала и с удивлением слушала его рассказ о том, как Диана предоставила ему свободу и попросила прощения.

— Я буду молиться о том, чтобы Диана снова смогла ходить.

— Мы оба будем.

— Я обязана Диане жизнью, она отпустила тебя, подарив нам жизнь, — воскликнула Рэйни.

— Она сказала то же самое о тебе. Благодаря твоим картинам она захотела снова ходить и любить.

— Я как-нибудь позвоню Бонни Ригли и расскажу ей все. Она будет потрясена тем, что одна из ее историй послужила переломным моментом в жизни человека.

— Эта книга изменила жизнь каждого из нас, Рэйни. Я никогда больше не буду недооценивать силы романов. Моя сестра Филлис, может быть, станет следующей интеллектуалкой, которая признает, что была не права.

Рэйни загадочно улыбнулась.

— Если это случится, можно я скажу об этом Грейс Карлоу?

— А почему это так важно?

— Помнишь вопрос, который она задала в конце судебного слушания? Она спросила, как ты узнал про свой портрет на обложке.

— Я помню все. Это было в тот день, когда Рэйни Беннетт вошла в мою жизнь.

Она теснее прижалась к нему, все еще до конца не веря, что мужчина ее мечты сжимает ее в своих объятиях.

— Когда суд закончился, Грейс сказала Бонни и мне, что мистер Финауэр будет горд, узнав, что дочь сенатора Стерлинга-Бойса и его горничная читают романы «Красной Розы».

Пэйн хмыкнул.

— Можешь сказать мисс Карлоу все что угодно.

— Тогда я, пожалуй, лучше встану и скажу Крегу, что мы не поедем с ним завтра утром.

— Он уже знает.

— Как?

— Мы с ним немного посовещались перед тем, как я забрался в твою палатку. Он уже принял меня в вашу семью.

— Я так счастлива, что, кажется, взорвусь.

— Не делай этого, — дурашливо прорычал он ей в шею. — Я вынашиваю некоторые планы на завтрашнее утро. Пилот подберет нас около восьми. В Лас-Вегасе мы пересядем на самолет в Гранд-Джанкшен. Мне не терпится познакомиться с моим соперником.

Рэйни нахмурилась.

— О чем это ты? В моей жизни нет другого мужчины.

— Есть. По словам твоей мамы, ты и этот парень были неразлучны с тех пор, как ты прилетела домой из Нью-Йорка. Насколько я понимаю, он спит в твоей постели.

— Уинстон! — радостно воскликнула она.

— Кто же еще? — Пэйн хмыкнул. — Если он собирается жить с нами в «Крегс-Хэде», я бы хотел начать налаживать с ним отношения прямо сейчас.

Если мне удастся добиться того, что он будет хотя бы терпеть меня, то у нас все будет хорошо.

Терпеть тебя…

Рэйни обвила его руками.

— Он полюбит тебя и ничего не сможет с этим поделать, как и я. Диана верно сказала, я воск в твоих руках, как говорит народная мудрость.

— Такой дивный воск.

От его поцелуя ее бросило в жар. Когда он в конце концов прервал этот поцелуй, она была не в состоянии его отпустить.

— Отпусти меня, — прошептал он, — я не ручаюсь за себя, когда я рядом с тобой. Давай прогуляемся к реке и поговорим о наших планах до восхода солнца.

— Оно уже взошло, дорогой. Разве ты не знаешь, что вся вселенная наполнилась светом с того момента, как ты просунул ногу в мою палатку?

Настойчивый лязг бакена, который обозначал границу канала, вернул Пэйна к действительности.

Он, не глядя, протянул руку к той, которая уже двадцать четыре часа была его женой.

Вместо ее теплого роскошного тела, так часто прижимавшегося к нему всю эту ночь, его рука нащупала холодную простыню и подушку, еще хранившую ее аромат.

Окончательно проснувшись, Пэйн резко сел. В полутемной каюте под палубой он был один. Может быть, она пошла в главный салон, за камбузом?

— Рэйни.

Никакого ответа.

Он поспешно взбежал по трапу.

Не обнаружив никаких признаков жены и в кубрике на корме, он почувствовал себя так, словно его выбросило за борт.

Пэйн бросился бегом на переднюю палубу.

— Рэйни! — крикнул он во всю мощь своих легких.

— Я здесь, дорогой!

— Господи боже, я уже думал, что потерял тебя… Он так дрожал, что едва держался на ногах. — Никогда больше не поступай так со мной.

— Не буду… обещаю… — Голос у нее дрогнул. Сожалею, что напугала тебя, Пэйн, прости меня.

Он без остановки покрывал поцелуями ее лицо и волосы.

— Если бы что-то случилось с тобой…

Она прижалась к нему теснее.

— Клянусь, никогда преднамеренно не стану пугать тебя. — Она подняла повлажневшие глаза на него. — Ты знаешь, что я люблю тебя больше жизни.

Прошедшая ночь…

Он и не представлял, что значит жизнь, до прошлой ночи. Ее любовь заставила его почувствовать себя так, словно он родился заново.

— Ты моя жизнь, Рэйни. Когда я протянул руку к тебе несколько минут назад, а тебя не оказалось на месте…

— Я хотела, чтобы ты еще немного поспал, а пока взяла блокнот для рисования. Мне было нужно больше света, и я вышла на палубу. Когда несколько минут назад разбушевался ветер, я отложила рисование и решила принести тебе завтрак в постель. Я уже возвращалась, когда услышала твой отчаянный зов, и подумала, что с тобой случилось что-то ужасное.

— Кое-что ужасное действительно случилось тебя не оказалось рядом.

— Точно такое же чувство пережила и я, когда вертолет увозил меня из «Крегс-Хэда» и я знала, что больше никогда тебя не увижу.

— Все это уже в прошлом, — прошептал он, — теперь ты моя жена, и мне нравится твое предложение позавтракать в постели, но в следующий раз, когда почувствуешь непреодолимое желание рисовать, сначала скажи мне об этом — мое сердце не выдержит такого испытания во второй раз.

— Как и мое. Я обожаю тебя, Пэйн, и не могла бы жить без тебя теперь.

— Значит, мы понимаем друг друга, — прошептал он. — Давай уйдем с этого ветра и примем теплый душ.

Щеки у нее порозовели.

— Если мы начнем с этого, ты умрешь с голоду.

Он сделал глубокий вдох.

— Я уже умираю, от желания.

Он схватил ее и понес в спальню.

После того, как в половине одиннадцатого утра в семейной церкви Рэйни состоялась церемония, за которой последовал обед в доме ее родителей, пилот самолета, принадлежавшего компании Пэйна, доставил их, его родственников и телохранителей обратно в Нью-Йорк.

Оттуда он и Рэйни прилетели на вертолете в «Крегс-Хэд», где пересели в шлюп, чтобы начать свой медовый месяц.

Как только они вышли в океан, чтобы Рэйни смогла полюбоваться видом их дома со стороны воды, Пэйн бросил якорь в заливе.

Обеспокоенный тем, что, должно быть, утомил ее своей ненасытной страстью, Пэйн с восторгом осознал, что ее влечение к нему было так же безгранично.

Женитьба на Рэйни была выдающимся событием всей его жизни.

Она хотела ребенка немедленно. Втайне он тоже мечтал об этом, но сказал ей, что не хотел бы, чтобы она торопилась.

Она протянула ему альбом для рисования. Свой рисунок она назвала «Наш первый маленький инженер». На рисунке был изображен ребенок месяцев шести в сапогах и рабочей каске. Он сидел на плечах у Пэйна. Сходство отца с сыном было потрясающим.

— Я нарисовала это в ту первую ночь, когда ты остался в доме моих родителей. Поскольку я не могла забраться к тебе в постель, то не придумала ничего лучше, чтобы чувствовать близость к тебе.

Он уже убедился, что его жена была ясновидящей, и знал, что маленькому мальчику суждено скоро появиться на свет.

Отложив альбом, он протянул к ней руки.

— Тебе больше ничего не надо придумывать, я обещаю тебе такую близость, что ты запросишь пощады.

— Боюсь, это будет нескончаемо, — произнесла она дрожащим шепотом.

— Значит, мы счастливейшие мужчина и женщина на свете.

Когда она заснула, Пэйн встал с кровати, чтобы посмотреть, над каким рисунком она сейчас работает.

Он нашел ее рюкзак и вытащил блокнот для рисования. Вглядевшись еще раз в «маленького инженера», он перевернул страницу и столкнулся лицом к лицу с самим собой.

Это был тот же самый рисунок, что и на обложке «Манхэттенского аристократа», но в объятиях Пэйна была другая женщина, и совершенно другим было выражение его глаз на этот раз он обнимал свою любимую жену. Они были в свадебных одеждах.

На стене его кабинета висела другая картина, на ней был изображен «Крегс-Хэд» и парусник. Другая маленькая фотография стояла на его письменном столе рядом с Уинстоном. Это была фотография Бруно.

На рисунке были дата и название: «Выражение любви».

— Я хотела навечно запечатлеть нашу свадебную ночь. — Рэйни возникла за его спиной, обхватила его руками и прижалась щекой к его спине.

Он положил рисунок на край кровати и взял ее лицо в свои ладони.

— Мы повесим это в нашей спальне. Это будет наша путеводная звезда, которая поведет нас вместе по жизни.