Вторая жизнь

Когда он вернулся, горячая, неистовая встреча двух обнаженных тел превзошла все его ожидания.

— Дай мне потрогать тебя. — Он уверенно скользнул рукой вниз ее живота, к светлым вьющимся волосам, закрывающим вход в женское тело. Она раздвинула ноги без всякого сопротивления, и он двинулся дальше, открывая сладкие секреты.

Марина извивалась под ним, ее руки скользили по его мускулистому телу, и когда маленькая ладонь накрыла его твердую, восставшую плоть, он стиснул зубы от безумного желания. Она погладила его раз, другой, и он оторвал ее руку, почувствовав, как в нем нарастают и поднимаются предвестники наслаждения. Он хотел, чтобы она первая испытала это наслаждение, но не мог больше ждать.

Где-то в уголке сознания Бен отметил, что никогда раньше не испытывал такого мощного чувства близости, как с этой женщиной. Но мысль показалась ему предательской, и он прогнал ее. Полагаясь только на чувства, он отдался инстинкту страсти. Марина исступленно ответила на поцелуй, распрямившись под ним.

— Скорее, скорее!

— Да, — простонал он. — Сейчас. Он скользнул всем телом вперед, зажмурив глаза от огромного, до боли, удовольствия чувствовать горячее, тесное скольжение своей плоти в ней. Он безумно хотел восстановить над собой контроль, но Марина увеличила бешеный ритм движения своих бедер. Он не мог дышать, не мог думать, не мог не отвечать ей… Когда она остановилась, содрогаясь и прерывисто дыша, он не выдержал бушевавшего в нем желания и бросился за ней вдогонку к сверкающему пику блаженства. Через несколько минут все было кончено.

Наступило ошеломляющее молчание. Сколько оно длилось? Пять, десять минут? Он тяжело лежал на ней, слишком уставший и умиротворенный, чтобы двигаться. Его губы коснулись ее щеки и голова упала на подушку рядом с ней. Руки Марины по-прежнему обнимали его, и она время от времени гладила его спину круговыми движениями, что было необычайно приятно. Наконец, обеспокоенный, что ей слишком тяжело, он поднялся на руках и соскользнул в сторону. И в это время взгляд его упал на фотографию в рамке, освещаемую светом из коридора.

Он застыл, сознание мгновенно вернуло его к действительности, точно подул леденящий зимний ветер.

Ее муж! Он был крупным мужчиной, еще выше Бена, с мускулатурой человека, занимающегося бодибилдингом.

Привлекательный блондин, похожий на киноартиста. Прижавшаяся к нему Марина казалась маленькой куклой.

Она любила этого человека. А он был мертв.

Как и Кэрри.

Кэрри… Ее образ возник перед ним, и все его чувства к Марине мгновенно превратились в пыль. Горе острым ножом вонзилось в него так глубоко, что он чуть не свернулся к клубок и не закричал от боли. О, Кэрри. Прости меня! Это должна быть ты. Воспоминания о том, как он обнимал свою жену в темноте, как они разговаривали, смеялись, любили друг друга, безжалостно пронеслись у него в голове. Чувство вины было настолько сильным, что он чуть не задохнулся. Откатившись от Марины, он сел на край кровати и обхватил руками голову.

— Что я наделал! Я никогда не забуду Кэрри.

Наступила полнейшая тишина, он задыхался от чувства своей вины. Он хотел бы проявить благородство, повернуться и утешить Марину, но не мог этого сделать. Он снова переживал свою утрату, и это чувство перекрыло все остальные.

Прошло несколько минут, и она произнесла в тишину:

— Тебе и не придется ее забывать. Слова эти не имели для него никакого смысла. Как ни вертел он их в голове, понять сказанное не мог. В то же время в затылке он почувствовал покалывание. Какой-то защитный механизм подсознания предупреждал: то, что она сейчас скажет, повлияет на всю его дальнейшую жизнь.

Ему хотелось отвергнуть это. Но что? Он даже не знал, что она собирается сказать, знал только, что не хочет этого слышать.

— Я виноват перед тобой и должен уйти. — Он машинально повернулся и потянулся за своей одеждой.

— Бен! — Марина вцепилась в него, ее пальцы вонзились ему в руку. — Ты слышишь? Ты не должен снова меня потерять! Я выжила. Я живу в другом теле. Я — Кэрри.

Нет!

Невероятно, немыслимо пораженный этими безумными словами, он отбросил ее руку и соскочил с кровати. Но когда повернулся, чтобы забрать свою одежду, увидел ее лицо.

Марина прикрывала рот рукой. Ее глаза были огромны, а цвет лица такой же белый, как у Дженни, когда она болела гриппом.

— Я не хотела тебе говорить, — растерянно прошептала она сквозь пальцы, зажавшие рот.

Гнев накатил на него. Мозг автоматически отверг ее не правдоподобные притязания. Он не верил ей, не хотел верить, он не мог поверить!

— Это отвратительный, грубый обман, — выдавил он из себя. Закипавшая ярость подлила масла в огонь. — Удивляюсь, какие жестокие люди ты и твоя сестра, если разыгрываете такие шутки с человеком, у которого горе. Я считаю, что вы обе больны, и я не хочу, чтобы ты пыталась внушить эту ложь моей матери или дочке…

— Бен, Бог мне свидетель, я не обманываю тебя! — Она протянула руку ладонью вверх, как бы прося взять ее, и уронила, когда он отшатнулся. — Пожалуйста, ничего не говори Джилиан, я никогда не рассказывала ей… — Слезы заструились по щекам Марины. — Она не вынесет известия о том, что ее сестра умерла.

Он хотел идти, бежать из этого места не оглядываясь, забыть о том, что когда-то знал женщину по имени Марина Деверо.

Но он не смог. Не смог! В сказанном ею прозвучала нотка правды, отчего мороз побежал у него по коже. Она лжет. Она явно лжет! Я опять останусь один. Но я выведу ее на чистую воду. Бен мрачно засунул ноги в джинсы и поддернул их вверх. Застегнув молнию, он прошел в ванную, рывком открыл дверь, схватил первый попавшийся на глаза халат и бросил его через комнату на кровать.

— Оденься.

— Бен, я… — Она пыталась надеть халат, но руки дрожали, и она не могла ухватить скользящую бледно-голубую ткань. Несмотря на свою ярость, он почувствовал вновь зарождающееся желание, глядя на ее обнаженную грудь, качающуюся от попыток надеть халат. Злясь на себя за то, что она так на него действует, он сделал шаг к ней и быстрыми движениями впихнул ее в халат, затянув пояс настолько туго, что она вскрикнула.

— Докажи!

Марина осталась на месте, встав на колени в центре кровати. Ее растерянный взгляд был устремлен на его лицо.

— Что?

— Докажи мне это. У тебя в запасе две минуты: убеди меня, что ты не лжешь, прежде чем я уйду отсюда.

Ее лицо застыло в страдальческой гримасе. Затем, как будто кто-то вдруг повернул ключик, она быстро встала с кровати.

— Хорошо. По… почему бы нам не пройти в кабинет? А я приготовлю что-нибудь выпить.

Выпить. Да. Это было первое разумное слово, которое она произнесла с тех пор, как они лю… как они занимались сексом.

— Хорошо. — Он прошел через холл и бросился в одиноко стоящее кресло, затем тут же вскочил на ноги и начал мерить шагами комнату.

Марина вышла на кухню, и он услышал звон бокалов. Через минуту она вернулась с двумя бокалами на маленьком подносе. Когда она подала ему бокал, он подозрительно покосился на вазочку с печеньем.

— Что это?

Она глянула на него, и взгляд этот показался ему вызывающим.

— Коньяк. Наш любимый вечерний напиток. А здесь шоколадное печенье, я приготовила его, как всегда, на арахисовом масле.

Он пристально посмотрел на нее. Коньяк и его любимое печенье… Волосы у него на затылке зашевелились. Это может быть просто совпадение, Брэдфорд. Хорошо. Пусть печенье — счастливая случайность, даже если ты не знаешь никого, кто бы еще мог так его испечь.

Осторожно, не отрывая от нее взгляда, он взял одно печенье и откусил.

Марина глубоко вздохнула, как бы восстанавливая силы для тяжелого испытания.

— Мейджер знает меня. Джилиан права — прежняя Марина не любила животных. Она и не знала, как их дрессировать.

Бен никак не отреагировал, хотя должен был признать, что и сам удивился тому, что Мейджер мгновенно повиновался ей — так же, как повиновался бы Кэрри.

Бен молча разглядывал ее, и она продолжила:

— Ты говорил, что у меня много общего с Кэрри в манерах и жестах.

— Верно.

— Мы встретились на танцах в колледже в первый год моего обучения. Ты учился на выпускном курсе. Я окончила на семестр раньше, и мы поженились в день Святого Валентина. В феврале следующего года будет шесть лет.

Это тоже было правдой, но его поразило, что, рассказывая, она все время говорила о них как о супружеской паре.

— Ты не сказала ничего такого, что не было бы известно многим людям.

В глазах ее все еще был вызов, но протянутая за бокалом рука дрожала; она рассеянно повертела в руке бокал — в левой руке, как это сделала бы Кэрри. Не в силах сдержаться, он выпалил:

— Ты левша?

— Я одинаково свободно владею правой и левой рукой, — поправила она. Затем глубоко вздохнула и продолжила:

— Когда мы обручились, то поехали в круиз на Сент-Томас. Он ждал.

— Перед отъездом ты дал мне коробочку с разными маслами для загара. Мы не пошли на обед в первый день, экспериментируя. И большую часть поездки провели в своей каюте. Твоя мать не могла ничего понять, когда увидела, что я вернулась без загара.

Бен почувствовал, как по рукам побежали мурашки.

— А что случилось вечером, когда я подарил тебе обручальное кольцо?

— Я заплакала и приняла предложение. Раньше я сопротивлялась твоим попыткам затащить меня в постель до свадьбы, для меня это было важно. Но после того, как ты сделал предложение, я поняла, что очень тебя люблю и хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной, пусть даже наши планы рухнут. — Она горько улыбнулась и обратила на него напряженный взгляд голубых глаз. — А когда я дала тебе это понять, ты отказался: мол, я стою того, чтобы дождаться свадьбы.

Повисла напряженная тишина. Бен слышал свое собственное дыхание: как воздух входил и выходил из легких.

— Какие имена мы выбрали для нашего первенца и почему назвали дочь Дженни?

— Мальчика мы решили назвать Даниэль Блэйн, по девичьей фамилии твоей матери. А девочку хотели назвать Эмили Диана, но по дороге в больницу, куда я ехала рожать, мы услышали, как мужчина звал собаку — Дженни, и ты сказал: Дженни — красивое имя, и оно мне нравится гораздо больше, чем Эмили.

— О чем мы говорили по дороге в парк в тот день, когда тебя сбил грузовик?

Глаза Марины наполнились слезами.

— Мы не разговаривали. Мы не часто разговаривали с тех пор, как мне перевязали трубы. Доктор рекомендовал это сделать после трудных родов, но мы не могли решиться на это и прождали еще восемнадцать месяцев — до тех пор, пока я не испытала панический страх оттого, что снова беременна. Доктор сказал тебе, что случайная беременность может убить меня. — Она всхлипнула и наклонила голову. Она так крепко сжала сплетенные пальцы, что суставы побелели. — Я знаю, ты всегда хотел иметь большую семью. И я боялась, что ты меня разлюбишь.

Он закрыл лицо руками, и в приглушенном голосе отразились мучительная боль и страдание, которые он испытывал.

— Не может быть. Откуда тебе все это известно? — В его вопросе выразилось замешательство и страх, наполнявший его, разрушавший твердые представления о смерти и о загробной жизни.

Когда она хотела подойти к нему, он резко отшатнулся.

— Я должен уйти. Мне… мне надо подумать. — Бен испытывал такое чувство, будто его мозг прекратил работать, лишившись кислорода. Он не мог усвоить ничего из той информации, которую она ему сообщила. Все это плавало в его голове, как буквы в миске алфавитного супа.

Молча повернувшись, он большими шагами прошел в коридор, сорвал пиджак со спинки стула, открыл дверь и вышел наружу, вдыхая свежий пощипывающий морозный воздух. Он действовал глупо и знал это. Он выказал равнодушие и черствость по отношению к Марине. Но в подобной ситуации он имел на это право. Он должен был уйти от нее, чтобы как следует обдумать все происшедшее.

Все происшедшее. Он потряс головой, ощутив, что сердце его бьется так, будто он пробежал милю за пять минут. Какого черта я должен соблюдать вежливость, если женщина ловит меня на крючок. — говорит, что она моя жена, возвратившаяся на землю после смерти?

Марина пришла в магазин рано. Она не спала всю ночь после несчастья, разразившегося накануне.

Он мне не верит. Слезы снова наполнили ее глаза. Она так сильно плакала вчера ночью, что в ней не должно было остаться ни капли влаги.

Она хотела никогда ему ничего не говорить. Но после той гибельной близости, когда и он и она потеряли над собой контроль, эти слова просто… вылетели сами.

Во всем моя вина. Я получила второй шанс в жизни. Мне нужно было уйти, начать свою жизнь в другом месте и никогда не пытаться снова увидеть Бена и Дженни. А теперь я разрушила все, что создавала.

Ее горе усиливалось страхом от того, что Бен может не выполнить ее просьбу и открыть все Джилиан. Одна мысль об этом вызвала новый поток слез. Вытащив из кармана джемпера измятый, влажный от слез платок, она вытерла глаза и стала открывать кассовый аппарат.

— Доброе утро! Готова работать до упаду? — Джилиан впорхнула и сбросила на стул элегантное зимнее пальто.

— Да, — подавленно ответила Марина. Она знала, что ее сестра имеет в виду: в первую пятницу после Дня Благодарения всегда делается самое большое число покупок в году.

Джилиан прошла по торговому залу, обогнула кассовый аппарат и испытующе посмотрела на Марину.

— Какой энтузиазм! С тобой все в порядке? — Беспокойство в ее голосе перешло в тревогу, когда она увидела Маринины распухшие глаза. — Что случилось?

Марина шмыгнула носом.

— Ничего особенного. Мне надо разобраться самой.

Глаза Джилиан сузились.

— Это не связано с неким очаровательным вдовцом, который вчера вечером никак не мог дождаться моего отъезда, чтобы поскорее остаться с тобой наедине?

Марина прикусила губу и кивнула.

— Я повешу его и выпущу кишки сломанным карандашом, если он обидит тебя. Что случилось?

— Джилиан! — Кровожадный тон сестры и образность выражений вызвали у Марины улыбку. А мгновенная готовность защитить ее немного отодвинула облако страдания. — В этом нет его вины. Мы просто… не поняли друг друга.

— Не поняли друг друга?

— Ага. Поверь мне, все будет в порядке.

— Ну, если ты так считаешь… — Джилиан вздохнула. — Почему мы не ценим себя? Ведь от мужчин — одни несчастья.

— Это не совсем так. — Марина хотела бы знать, что случилось в жизни Джилиан, отчего в ее словах слышалась такая горечь.

— Нет, это так. Нас воспитывают, чтобы мы верили в сказки. Каждая девочка найдет своего Прекрасного Принца, и они будут жить счастливо всю жизнь… и так далее.

Марина вспомнила, как счастливы были они с Беном до того момента, когда в их жизнь вошло известие о том, что у них больше не будет детей, и заметила:

— Иногда это и вправду бывает.

— Очень редко. В большинстве случаев действительность дает нам пощечину, и мы обнаруживаем, что Прекрасный Принц — простая лягушка, которую не расколдуют никакие поцелуи.

На минуту забыв о своем горе, Марина протянула руку и схватила руку Джилиан.

— Это произошло с тобой? На какое-то мгновенье Джилиан вгляделась в глаза Марины.

— Иногда мне трудно бывает поверить, что ты совсем ничего не помнишь. — И пожала плечами. — Но сейчас это даже к лучшему, ведь я и сама предпочла бы забыть об этом эпизоде из моей жизни.

Марине было отрадно почувствовать, что в этом новом мире, в который она вошла, есть существо, которое нуждается в ней, что не она одна хранит в себе тайные раны и боль. Держа сестру за руку, она сказала:

— Если тебе когда-нибудь надо будет выговориться, то я умею слушать.

Джилиан покачала головой, и Марина почти физически ощутила, как она стряхивает с себя плохое настроение.

— Давай договоримся забыть о том, что на свете существуют мужчины!

День действительно оказался на редкость беспокойным, как они и ожидали, и Марина была рада, что у нее не осталось времени на раздумья. Подъезжая поздно вечером к своему дому, она чувствовала, что ноги ноют, спина болит, в голове — туман от количества проданных игрушек, прошедших через ее руки. Но, несмотря на это, она возвращалась мыслями к Бену каждую свободную секунду. Войдя в дом, она тут же переоделась в удобный спортивный костюм и направилась на кухню.

Доедая последний кусочек холодного ужина, она услышала звонок в дверь. Сердце у нее подпрыгнуло так же высоко, как и ее зверушки, испугавшиеся резкого звука. Это Джил, предупредила она себя. Никто, кроме нее, не будет звонить в дверь в такой час. Она не разрешила себе думать о Бене.

Но когда она включила наружный свет, то увидела стоящего на крыльце Бена. Волосы у него были взъерошены, и он выглядел таким же измученным, как и она. И тем не менее ее тело ожило от воспоминаний об их близости прошлой ночью. Ее пальцы сами потянулись к замку, и она открыла дверь.

— Давай во имя дружбы и согласия предположим, что я верю. — Бен глубоко выдохнул воздух, даже не поздоровавшись с ней. — Объясни мне… как… это произошло?

Боясь поддаться наполнившей ее радости, она пригласила его войти. Он не сказал, что верит тебе. Не обольщайся. И даже если он действительно верит тебе, то это еще не значит, что вы можете остаться… друзьями. Все теперь очень сильно изменилось.

Бен согласился что-нибудь выпить. Когда они расположились в кабинете, наступило долгое молчание. Наконец она спросила:

— С чего ты хочешь, чтобы я начала?

— С самого начала… То есть что было после наезда.

Она была рада, что не надо об этом говорить. Она видела, какой ужас пробуждают в нем эти воспоминания.

— Как это случилось, я не успела осознать; но первое четкое воспоминание — когда я наблюдала за бригадой травматологов, занимающейся темноволосой женщиной, которая, очевидно, находилась при смерти. И я поняла, что это я.

По выражению лица Бена она видела, как тяжело ему вспоминать о ее телесных повреждениях. Но когда он с сомнением спросил:

— Наблюдала? Откуда ты наблюдала? — голос его был тверд.

Она рассказала ему обо всем, отчаянно подбирая слова и выражения, чтобы описать и выразить то, что вне пределов человеческого разумения. Несколько раз он останавливал ее, но в большинстве случаев просто слушал рассказ о том, как она видела его в комнате ожидания, и о том, как она попала в тоннель Света.

Она старалась быть как можно более точной. Но когда дошла до своей встречи с двумя слившимися существами, которыми, как она теперь поняла, были Рон и Марина, то пересказала слова, которые до сих пор отчетливо помнила, хотя и боялась подчеркивать, что она и Бен снова будут вместе:

«Когда-нибудь вы это поймете — ты и Бен». Когда она закончила, Бен ничем не выдал своих мыслей — лицо у него было замкнутое. Откинувшись на кушетку, он покачивал свой бокал и пристально смотрел в пространство. Так долго, что ей стало тяжело это выносить.

— Ты мне веришь?

— Здесь многое надо понять и переварить, — сказал он, избегая ответа на ее вопрос. — Я мало что знаю о существовании вне тела и обо всех этих вещах, предшествующих смерти, тем более о перевоплощении. Но то, что ты рассказала, соответствует тому, о чем я читал.

Она в смятении подошла к единственному окну и стала всматриваться в темноту ночи.

— Я прочла об этом все, что смогла найти за прошедшие полгода. Несомненно, такие вещи случались с людьми уже давно. Но я одна из очень немногих, кто получил возможность вернуться назад в другом теле в тот же период жизни.

— А где остальные? — Бен наклонился вперед.

Марина отвернулась от окна.

— О тех, кто пережил то же, что и я, ничего не написано. — Она развела руками. — Зачем открывать свою тайну, рассказывая нелепые сказки, подобные моей? Мне бы не поверили, и я считалась бы умалишенной до конца своих дней. — Она засмеялась, но это был смех отчаяния. — Вернее, до конца дней той, чьей жизнью я сейчас живу.

Глава 7

В Маринином кабинете висела гнетущая, тревожная тишина. Бен сидел, тяжело откинувшись на спинку кушетки, и невидящим взглядом смотрел на украшавший стену эстамп. Мысли вертелись, кружились, проносились как сумасшедшие в его голове с того самого момента, когда прошлой ночью с ее уст сорвались эти не правдоподобные слова.

Боже, неужели все это было только вчера? Всего лишь двадцать четыре часа назад? Он чувствовал, что за это время постарел на несколько лет. У него было такое ощущение, как будто он пережил войну или землетрясение. Он не мог вспомнить ничего, что делал в течение рабочего дня. Он позвонил матери, спросил, не может ли она оставить у себя Дженни на ночь, потому, что на него свалилась неотложная работа. Но он не мог вспомнить, что она ему ответила. Однако раз он находится здесь, то, должно быть, она согласилась.

— Чего ты от меня хочешь? — Бен и не предполагал, что этот вопрос прозвучит так прямолинейно. Он испытывал смутное чувство вины за свой агрессивный тон, но считал, что имеет право задать прямой вопрос — самый трудный вопрос во всей этой истории, если предположить, что он поверил ей. А он действительно начинал ей верить, несмотря на всю кажущуюся абсурдность ее рассказа. Ни один человек не смог бы так тщательно собрать все скрытые от посторонних факты его жизни с Кэрри. Однако Марина о них знала.

С неохотой вспомнил он обо всех случаях, когда был ошеломлен разными мелкими деталями, которыми Марина напоминала его жену. Это ее ругательство: «каррамба», эта любовь к животным, способность оживить засохшие цветы, отвращение к тыквенному пирогу, ее неоднократные заявления: «сахар — это яд»…

За несколько недель их знакомства она умудрилась приготовить почти все его любимые блюда, даже не спрашивая у него. После каждой еды она убирала кухню так, как будто шла в бой со своим смертельным врагом. Даже ее манера складывать на груди руки в защитной позе ему знакома. Так же как и манера прикусывать кончик языка, поливая цветы. Он не видел желтенький кувшин для поливки цветов со времени смерти Кэрри, а Марина сразу нашла его и поливала из него цветы в первый свой приход к нему, когда осталась на кухне одна. И здесь, в этом ее доме, все книги на полках расставлены в алфавитном порядке по фамилиям авторов, как это всегда делала Кэрри. Полотенца в ее ванной комнате сложены таким же причудливым веером. И, наконец, она предпочитает такой же сорт чая без теина, какой любила Кэрри.

Взятые по отдельности, все эти детали могут быть простым совпадением. Миллионы других людей на свете имеют какие-нибудь из этих причуд и привычек. Но все вместе! Прибавить к ним еще и манеру поведения, которой Марина напоминает Кэрри, — все это невероятно. А маленькие секреты их совместной жизни?!

Но тогда это значит, что она и есть Кэрри. Должен ли он хотеть ее возвращения? Хочет ли он?

Марину поразил его вопрос. Ее глаза заблестели, точно она сдерживала подступившие слезы. И так она выглядела весь вечер.

— Мне ничего не надо от тебя. — Голос у нее был тихий, но твердый. — Я не собиралась переезжать сюда, разрушать твою жизнь. Но когда увидела, что этот дом продается, то не могла пройти мимо. Я хотела всего лишь быть поближе к вам, чтобы иметь возможность время от времени видеть тебя и Дженни.

Под конец голос у нее стал более громким и высоким. Бен пришел в ужас, когда заметил, что слезы хлынули из ее глаз.

— Ты думаешь, я этого хотела? Неужели я так старалась бы вернуться к жизни, если бы знала, что лишусь всего, родного и близкого мне? Знать, что мой ребенок растет всего в нескольких ярдах от меня, и упускать возможность общения с ним? Жить рядом и постоянно помнить о том, что ты в конце концов влюбишься в кого-нибудь и снова женишься? Я сопротивлялась уходу навсегда только потому, что хотела успокоить тебя и сказать, что буду тебя ждать и что когда-нибудь мы снова будем вместе. Только ради этого и больше ни для чего. Если бы я знала, что меня ждет одиночество… — Она помедлила и обожгла его взглядом, выражавшим всю боль и страдание, которые она испытывала с того момента, как очнулась в больнице Мариной Деверо. — Я уйду, — закончила она с горечью. — Мне не надо было бороться за возвращение назад.

— Марина…

— Нет! — Не скрывая рыданий, она отвернулась от него, показав рукой на дверь. — Иди, Бен. Нет смысла затягивать все это.

Он должен. Он должен забыть всю эту путаницу, пойти домой и продолжать жить с тем, что осталось у него в жизни. Но…

Его жена здесь, в этой комнате!

Даже до того, как Марина рассказала ему о своем возвращении к жизни, она привлекала его больше, чем какая-либо другая женщина, кроме жены. Он собирал осколки своей жизни, разбитой вдребезги смертью Кэрри, и медленно склеивал их в прочное целое, когда на его пути появилась Марина. Она ускорила этот процесс, открыв перед ним какую-то перспективу, дав ему возможность ощутить теплоту, радость, близость, которые, ему казалось, он потерял навсегда.

И неудивительно! С самого начала его тянуло к ней, хотя его ум и сознание отказывались воспринимать это.

Поднявшись с кушетки, Бен шагнул вперед и положил руки ей на плечи. На какое-то мгновенье она напряглась от его прикосновения, а затем, рыдая, прижалась к нему. Обняв ее, он зарылся лицом в ее волосы. Его сердце приняло решение, которое отказывался принимать рассудок.

— С возвращением домой, моя любовь.

Следующий день, субботу, Бен просил ее провести вместе с ним и Дженни, и Марина проснулась, как только рассвело, в предвкушении встречи.

Накануне вечером Бен сидел у нее допоздна, и они проговорили несколько часов. Она была этому рада. Их отношения были новыми и не прошедшими испытаний; и она не считала возможным форсировать их. Безумная любовная страсть, которую они пережили позавчера, породила новые сомнения. Ее теперешнее тело очень отличалось от тела Кэрри. У нее была слишком маленькая грудь, что приводило ее в смятение, хотя длинные ноги и тонкая талия доставляли удовольствие. Ей очень не нравились ее волосы — короткие и развевающиеся. И она ничего не могла сделать, чтобы они превратились в густую вьющуюся копну волос, которая была у Кэрри. Которую так любил Бен и которую Дженни дергала, когда была совсем маленькой.

И это не было самым худшим. В дополнение к ее страхам, что Бену не понравится ее новое тело, она почти возмущалась тем, что Бен увлечен ею. Это казалось нечестным по отношению к ней… то есть к Кэрри. А как относился бы к ней Бен, если б она осталась жива?

Ожидание слишком выматывало ее. Она решила: они не возобновят физическую близость, пока не привыкнут друг к другу. Однако ее тело молило об обратном с тех пор, как» прошлой ночью он крепко обнял ее и один ушел к себе домой.

Она приняла душ, оделась и собралась сесть завтракать. И тут раздался стук в дверь черного хода, а Лакки залаяла как безумная. У Марины учащенно забилось сердце, и она поспешила отпереть дверь, уверенная, что это Бен.

Конечно же, это он стоял на крыльце. Волосы были влажными после душа и блестели. Зеленый спортивный свитер был под цвет его глаз, излучавших теплоту. Но он не прикоснулся к ней.

— С добрым утром.

Хотела бы она знать, выражает ли ее глупая улыбка то, что она чувствует.

— С добрым утром. Входи. — Она взглянула на часы, висевшие над раковиной. — Ты знаешь, что еще только половина восьмого?

— Да. — Он держался застенчиво. — Я прошел двором, чтобы не заметили соседи.

— Очень дальновидно.

— Не мог придумать ничего лучшего. — Он решительно вошел в кухню.

Марина отступила на несколько шагов, пропуская его, но не потому, что испытывала неловкость, а потому, что он был очень большой. Однако блеск в его глазах заставил ее отступать до тех пор, пока она не оказалась прижата к кухонному столу около раковины.

— Бен, я думала…

— Я тоже думал. Всю ночь. Дай мне рассказать, о чем я думал. — Он оперся руками о столик по обе стороны от нее и медленно, осторожно стал наклоняться к ней, прижимаясь все ближе и ближе, пока ее ноги не вынуждены были раздвинуться, чтобы впустить его бедра. Через ткань блузки она ощущала тепло его тела. Когда его бедра прочно вошли в развилку ее ног, губы Бена прикоснулись к ее уху. Ее затопило желание. Выразительные слова, которые он при этом прошептал, заставили ее покраснеть. Но он продолжал нежно покусывать мочку ее уха, и она содрогнулась, а все связные мысли вылетели у нее из головы.

— Не надо! Я… мы… — начала Марина, но тут Бен чмокнул ее в щеку, и она передала всю свою силу воли рукам, схватив Бена за густые волосы и оттянув его голову назад. — Бен, подожди!

Его глаза светились радостью и желанием.

— Я ждал целую ночь.

Она слишком хотела его, чтобы сопротивляться, а он еще крепче прижал ее к себе и стал искать ее губы. Раздвинув их языком, он настойчиво ласкал ее рот, требуя ответной ласки. Ее засасывал ад желания, возбуждение росло, почти болезненно напряглись соски, и тугие струны натянулись в животе. Надвигающаяся на нее горячая мужская сила побуждала ее уступить чувственной магии, просто соскользнуть вниз, на пол, и отдаться яростному напору, которого страстно жаждало ее тело.

Но это не мое тело. И, что важнее, не моего тела так хочет Бен.

Эта мысль была подобна струе ледяной воды, выплеснувшейся на пламя. Оторвавшись от его рта, она уткнулась лицом в его плечо.

— Бен, прекрати. Еще очень рано. — У нее перехватило дыхание, когда он снова взял губами мочку ее уха. — Я еще не чувствую себя достаточно уверенно. — Морально это было так, физически же — откровенная ложь.

Его рот застыл, и руки прекратили гладить ее.

— Я бы не сказал, что мне здесь уютно, но не хочу останавливаться. — Юмор его был сдержанным, и она почувствовала, что достигла своей цели. Он чмокнул ее в лоб, она еще раз ощутила на себе его бедра, и он отодвинулся. — Извини. Я знаю, что нам необходимо время. Прошлой ночью я решил, что должен начать с обычного ухаживания, насколько это возможно, чтобы дать нам время привыкнуть снова быть вместе.

Ее глаза наполнились слезами от искренности его голоса, горло перехватило, и она не смогла ответить.