- Это дело гораздо серьезнее, - оправившись от смущения, твердо сказал отец.
      - Послушайте, Строрм! - уже теряя терпение, сказал инспектор. Порода имеет официальное разрешение. На _э_т_у_ пару есть п_и_с_ь_м_е_н_н_о_е_ разрешение. Если всего этого вам мало, ступайте и застрелите их собственноручно, на свою ответственность. Но попомните мое слово - простым извинением вы тут не отделаетесь!
      - Ваш долг - выдать мне разрешение на казнь этих ублюдков! - не унимался отец, пока окончательно не вывел инспектора из себя и тот в сердцах не крикнул:
      - Мой долг - защищать их от догматиков и кретинов!
      Не знаю, дошло ли у них дело до драки, думаю, что нет, но несколько дней отца буквально трясло от ярости и злобы. Следующую субботу он заставил всех нас воссылать проклятия укрывателям мутантов, оскверняющих чистоту всего поселка. Он призывал к бойкоту владельцев "нечисти", разглагольствовал о коррупции и попустительстве властей и закончил тем, что объявил некоторых официальных лиц поборниками сил "Зла и Порока".
      Инспектор не стал раздувать публичного скандала, но кое-какие реплики его относительно религиозных "маньяков" и "кретинов" дошли до отца. Это была последняя капля, переполнившая его терпение. Пускай у него была куча неприятностей из-за злополучной дэйкеровской кошки, но лошадей Ангуса он вынести не мог... Может быть, окажись их владельцем кто-нибудь другой, но Ангус! Ярость его искала выхода...
      Вся эта накаленная атмосфера в доме позволяла мне делать, что вздумается и убегать из дома, когда захочется. На меня никто не обращал внимания.
      Незнакомые люди перестали появляться в наших окрестностях, и родители Софи опять стали отпускать ее из дому на песчаную насыпь. Часто и мне удавалось пробраться туда незамеченным.
      О том, что Софи ходила в школу, как все остальные дети, не могло быть и речи: все обнаружилось бы очень быстро, будь у нее даже фальшивая Метрика. Родители сами учили ее читать и писать, но никаких книг у них не было, поэтому во время наших прогулок и игр я старался как можно подробнее рассказать ей о том, чему нас учили и что читал сам.
      - Мир, где мы живем, очень большой, - рассказывал я Софи, цивилизованная часть его, к которой принадлежит наш Вакнук, - лишь крохотный пятачок. Называется он Лабрадор. Говорят, что название это дали ему еще Древние, но точно никто этого не знает. Вокруг почти всего Лабрадора очень много воды, она называется морем, и там полно всякой рыбы. Никто из тех, кого я знал, не считая дядю Акселя, не видел моря, потому что оно очень далеко отсюда - миль триста на восток или северо-восток. Если же идти к югу и к юго-западу, можно прийти лишь к Джунглям, а дальше, еще дальше - к Плохой Земле, которая убивает.
      Еще нам говорили, хотя этого тоже никто точно не знал, что во времена Древних Лабрадор был очень холодной землей, такой холодной, что жить здесь никто не мог. Древние лишь выращивали здесь деревья и занимались какими-то своими таинственными делами. Но все это было очень давно. Тысячу? Две тысячи лет назад? А может быть, еще раньше? Обо все этом можно лишь гадать. Трудно сказать, сколько поколений людей жили, как звери, до наступления Очищения и начала письменности. Одни лишь "Раскаяния" (или, как их еще называли, "Откровения") Никольсона дошли до нас от тех времен, да и то потому, что пролежали много столетий искусно спрятанными в скале. Только Библия осталась от Древних.
      Все, о чем рассказывалось в этих двух книгах, относится к далекому-далекому прошлому. А о том, что было в промежутке между Карой, ниспосланной на Древних, и нашим временем, никто толком ничего не знает. Об этом промежутке существует множество легенд и сказаний. Собственно, и само название Лабрадор возникло из этих легенд - ни в Библии, ни в "Раскаяниях" о такой земле не упоминалось. Может, и вправду, это была холодная земля, хотя сейчас здесь холодно только два месяца в году? Кто знает...
      Долгое время шли споры: были ли обитаемы раньше другие части света кроме Лабрадора и большого острова Ньюфа? Считалось, что все они были плохими - на них пришлась вся тяжесть Великой Кары. Но местами там были найдены остатки земли, напоминавшей Джунгли. Конечно, они были совершенно неправильные. Жить там было нельзя, во всяком случае сейчас...
      Не так уж много я мог рассказать о мире, в котором мы живем, но в любом случае говорить об этом было куда интереснее, чем об Этике, которой нас по воскресеньям обучал высокий, седой старик - учитель. Этика... Он объяснял нам, что можно делать, а чего нельзя. Большинство запретов совпадало с теми, которые вдалбливал в нас дома отец, но объяснения иногда были разными, чего я не всегда мог уразуметь.
      Человечество, гласила Этика, то есть люди в цивилизованных местах, находится в процессе возврата к былому процветанию. Тернистым и нелегким путем идем мы к тем достижениям, которые когда-то утратили. Кроме Истинного пути к этим достижениям, есть множество ложных, которые порой кажутся более легкими, и потому заманчивыми, но ведут они к гибели. Есть лишь один Истинный путь, и следуя ему, мы с Божьей помощью, как гласила нам Этика, обретем в назначенное время то, что когда-то потеряли. Но так много на этом пути скользких дорог и ловушек, что каждый шаг наш должен быть осторожен, и не следует человеку полагаться в делах своих лишь на собственный разум. Только облеченные властью способны судить о каждом шаге нашем, только они могут отличить путь истинный, ведущий к благу, от ложного, ведущего к гибели.
      Нужно извлечь урок из Великой Кары, постигшей мир Древних, с верой пройти весь тернистый путь, и если мы одолеем все искушения, будет нам Прощение и Награда: Золотой век.
      Были некогда ниспосланы на людей различные кары: землетрясения, потопы, мор, град, гибель городов и народов. Великая же Кара была последней и самой страшной, как если бы все предыдущие кары объединились в одну. Почему была она ниспослана и за что? Никто не знает, но, судя по всему, было это во время всеобщего кощунства и поругания веры.
      Все заповеди и примеры в Этике сводились к тому, что долг и назначение человека - бороться со злом и пороком. Каждый должен следить за тем, чтобы не было среди нас отклонений от НОРМЫ.
      В эту часть Этики я старался не посвящать Софи. Не то, чтоб я считал ее мутантом, этого у меня и в мыслях не было. Но все же в разговорах с ней я старался не касаться этой щекотливой темы.
      5
      Стоило мне исчезнуть с глаз домашних, и в Вакнуке обо мне словно забывали. Но стоило мне послоняться у всех на виду, как для меня тут же находилась работа.
      Лето выдалось прекрасное, и фермерам не на что было жаловаться, лишь изредка им приходилось прерывать работу для истребления нечисти. Но отклонений было на редкость мало. Разве что среди овец ранней весной появилось несколько _н_е_п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_х_. С урожаями же все обстояло благополучно, и инспектор выдал санкцию лишь на сожжение одного-единственного поля, принадлежавшего Ангусу Мортону.
      Среди овощей тоже было немного отклонений, и год этот мог по праву считаться на редкость удачным: все соответствовало НОРМЕ. Даже мой отец был доволен, и в одной из своих проповедей отметил, что Вакнук в этом сезоне дал достойный отпор силам Зла.
      - Хвала Господу! - сказал он. - Кара за лошадей-уродов обрушилась лишь на их хозяина, а не на весь поселок!
      Все были так заняты уборкой урожая, что я почти каждое утро незамеченным убегал из дому и долгими летними днями бродил по окрестностям с Софи. Частенько мы стали заходить с ней все дальше и дальше от дома, хотя никогда не забывали об осторожности. У нее выработался своего рода инстинкт: стоило вдали показаться незнакомой фигуре, как Софи бесшумно исчезала в зарослях кустарника. Единственный человек, которого она не боялась, был Корки, присматривающий за паровым двигателем. Все прочие жители поселка, разумеется, кроме меня, воспринимались ею лишь как источник опасности.
      У нас с нею было излюбленное место - у ручья, где были песчаные отмели, и я любил, разувшись и закатав штаны до колен, бродить там, отыскивая все новые и новые лужицы и маленькие озерца. Софи обычно в это время сидела на каком-нибудь большом теплом камне и с любопытством наблюдала за моими поисками. Потом мы стали брать с собой две небольшие сети - их сплела миссис Уэндер - и сачок для рыбы. Я ловил сетями небольших рыбешек, похожих на головастиков, а Софи в это время пыталась достать их сачком с берега. У нее это плохо получалось, и вскоре она бросила сачок и стала по-прежнему лишь с завистью наблюдать за мной. Но однажды желание половить рыбок взяло верх, и она осторожно сняла сначала один башмак, потом другой, с опаской озираясь по сторонам. Закатав штаны до колен, она вошла в ручей и несколько минут стояла в воде по щиколотки, разглядывая свои босые ноги.
      - Иди сюда! - крикнул я ей. - Тут полным-полно рыб!
      Она отбросила, наконец, все свои опасения и страхи и, радостно хохоча, бросилась ко мне. Когда мы устали носиться по лужицам и набрали почти полный сачок рыбешек, мы присели на обломок камня, вытянув ноги, и стали греться на солнце.
      - Они ведь не такие уж страшные, правда? - спросила Софи, указывая на свои маленькие ступни.
      - Они совсем не страшные. Когда я смотрю на них, мне кажется, что моим чего-то не хватает, - искренне ответил я. Она так и просияла.
      Несколько дней спустя мы снова ловили рыбу в этом месте. Сачок мы укрепили возле камня и то и дело подбегали к нему, чтобы кинуть в него новую порцию улова. Мы так увлеклись, что ничего не замечали вокруг, пока вдруг у меня за спиной не раздался голос:
      - Привет, Дэвид!
      Я оглянулся, ничуть не испугавшись, потому что совсем не думал в тот момент о тайне Софи.
      Мальчишка, окликнувший меня, стоял на берегу рядом с камнем, на котором лежали наши башмаки. Я хорошо знал его. Это был Алан, сын Джона Эрвина, кузнеца. Он был на два года старше меня. И только в этот момент я вспомнил, что Софи босая.
      - Привет, Алан! - ответил я без особой радости, подошел к камню и поднял башмаки Софи.
      - Лови! - крикнул я и кинул ей башмаки, стараясь, чтобы они упали к ней как можно ближе.
      Один она поймала сразу, а второй упал в воду, но она быстро нагнулась и вытащила его.
      - Чем это вы тут занимаетесь? - спросил Алан.
      Я объяснил, что мы ловили мелких рыбешек, стараясь избегать его вопрошающего взгляда: кое-что я о нем знал, и у меня был все основания не особенно радоваться этой встрече.
      - Рыбешек? - презрительно хмыкнул он. - И этих-то головастиков вы называете рыбешками?
      Он перевел взгляд с меня на Софи, которая медленно взбиралась на берег, держа башмаки в руках.
      - А это еще кто? - спросил он.
      Я замешкался с ответом, натягивая ботинки, и когда поднял голову, увидел, что Софи уже успела спрятаться в кустах.
      - Кто это? - повторил Алан. - Что-то я ее никогда раньше...
      Внезапно он умолк на полуслове: что-то привлекло его внимание позади меня. Я быстро обернулся и увидел отпечаток маленькой босой ножки на мокром песке - небольшой отмели посреди ручья. Софи ступила туда, ловя второй башмак. След был совсем свежий, и на нем ясно были видны шесть пальцев.
      Я схватил сачок и выплеснул все его содержимое на это место. Горсть рыбешек вместе с водой тут же стерли отпечаток ножки Софи, но в тот же миг я понял, что все мои старания скрыть правду были тщетны: я опоздал.
      - Вот это да-а!.. - протянул Алан, и в глазах его промелькнуло выражение, которое мне очень не понравилось. Очень...
      - Кто она? - уже с ноткой требовательности спросил он в третий раз.
      - Моя подружка, - произнес я, стараясь выговорить это как можно тверже и независимее.
      - Ну, и как же зовут эту твою подружку? - насмешливо спросил он.
      Я промолчал.
      - Ну что ж, скоро мы это разузнаем, - зловеще пообещал он.
      - А тебе-то какое до этого дело? - огрызнулся я.
      Но Алан, не обращая больше внимания на меня, вскочил на обломок скалы и стал пристально вглядываться в заросли кустарника - туда, куда спряталась Софи.
      Не колеблясь больше ни секунды, я бросился на него с кулаками. Он был намного здоровее меня, но я застал его врасплох, и мы кубарем скатились с камня. Я не очень хорошо умел драться, но злость придавала мне силы. У меня была только одна цель: дать время Софи надеть башмаки и скрыться. Если она успеет это сделать, он никогда не найдет ее, я был в этом уверен. Придя в себя от моего неожиданного наскока, Алан здорово врезал мне пару раз по физиономии. Это заставило меня на время забыть про Софи и удвоило мою злость. Хрипя и отплевываясь от попадавшего в рот песка, мы катались по берегу, но вскоре силы мои стали сдавать, и он это сразу почувствовал. Все же мне удалось на время отвлечь его и не дать сразу броситься вслед за Софи. В конце концов он уселся на меня верхом и все, что я мог теперь делать, - это защищать от ударов голову. Вдруг Алан издал странный вопль, скорее даже стон, и удары прекратились. Тело его обмякло, я легко выбрался из-под него, протер глаза, огляделся и увидел... Увидел Софи, стоящую рядом с тяжелым острым камнем в руке.
      - Это я его стукнула! - с гордостью воскликнула она. - Как ты думаешь, он умер?
      Стукнула она его здорово. Он лежал без движения с побелевшим лицом, залитым кровью, однако было слышно его хриплое, прерывистое дыхание, так что она его не убила.
      - О Господи! - вдруг всхлипнула Софи и выронила камень из рук.
      Мы посмотрели на Алана, потом друг на друга. И у нее, и у меня было естественное желание как-то помочь лежащему на песке парню. Но мы очень боялись.
      - Никто и никогда не должен узнать об этом! - множество раз твердила нам миссис Уэндер. - Никто и никогда!
      Парень, лежавший у наших ног, знал это. Страх сковал нас намертво, страх этот мешал нам подойти к Алану ближе и попробовать привести его в чувство.
      Наконец я поднялся на ноги, взял Софи за руку и твердо сказал:
      - Пошли.
      Джон Уэндер внимательно слушал наш торопливый, сбивчивый рассказ.
      - Вы уверены, что он видел? Может быть, он просто заинтересовался Софи, потому что никогда раньше ее здесь не встречал?
      - Нет, - твердо ответил я. - Он видел след.
      - Понимаю, - кивнул Уэндер. Меня поразило его спокойное и задумчивое лицо. Он внимательно посмотрел на нас обоих: на расширенные от страха и возбужденные глаза Софи, на мою заляпанную грязью, в ссадинах и кровоподтеках физиономию. Потом перевел взгляд на жену.
      - Боюсь, _э_т_о_ случилось, родная, - мягко сказал он.
      - Джонни... - миссис Уэндер побледнела, руки ее беспомощно опустились.
      - Мне очень жаль, Мэри, но это так, ты знаешь. Мы всегда знали, что когда-нибудь это произойдет. Слава богу, что все случилось, когда я здесь. Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?
      - Очень мало, Джонни. Ты... ты прав, я всегда... всегда ждала этого и всегда была наготове.
      - Ну что ж, надо торопиться, - Джон Уэндер встал и подошел к жене. Наклонившись, он обнял ее и бережно поцеловал. Слезы навернулись ей на глаза.
      - Ох, Джонни... Ты... ты всегда был так добр ко мне! Ты никогда, ни словом... ни в чем не упрекнул меня за то горе, которое я принесла тебе!..
      Он закрыл ей рот своими губами, и несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, а потом оба перевели взгляд на Софи. К миссис Уэндер вернулась ее обычная ласковая улыбка. Она быстро накрыла на стол.
      - Скоренько умойтесь оба и садитесь есть, - сказала она нам. - И поешьте как следует, ничего не оставляйте.
      Умыв лицо и кое-как приведя себя в порядок, я взглянул на миссис Уэндер и неожиданно для себя задал вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:
      - Миссис Уэндер, - спросил я, - если все дело только в пальцах... Почему вы не могли отрезать по одному у нее на каждой ступне? Когда она была еще совсем маленькой? Ведь тогда ей было не так уж больно, и никто не догадался бы, что... что их больше? А?
      - Нет, Дэви, - вздохнула миссис Уэндер. - Остались бы следы, люди заметили бы их и рано или поздно докопались бы до правды... Ешьте, ешьте скорее! - заторопилась она и быстро вышла из комнаты.
      - Мы уезжаем, - шепнула мне Софи, когда мы доедали пирог.
      - Уезжаете? - растерянно переспросил я.
      Она кивнула.
      - Мама давно говорила, что мы должны будем уехать, если кто-нибудь увидит это. Мы хотели уехать еще тогда... Ну, когда ты увидел...
      - Как это?.. - до меня только сейчас дошел смысл сказанного. - Вы уезжаете насовсем? Чтобы никогда уже сюда не вернуться?
      - Да. Наверно, так, - грустно подтвердила Софи.
      Я был очень голоден, но после этих слов мне расхотелось есть. Я сидел и тупо разламывал на тарелке пирог, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Теперь я знал, что там происходит. Я посмотрел через стол на Софи. В горле у меня застрял какой-то ком, который я никак не мог проглотить, и мне с трудом удалось выдавить из себя лишь одно слово.
      - Куда?.. - хрипло спросил я.
      - Не знаю. Наверно, далеко, - тихо сказала Софи.
      Мы сидели друг против друга, Софи тихонько всхлипывала, дожевывая пирог, а я все никак не мог проглотить комок, застрявший у меня в горле. Все вокруг казалось мне каким-то пустым, бессмысленным, я чувствовал, что теперь все уже никогда не будет таким, как раньше. Все... Чувство это охватило меня с такой силой, что я с трудом удерживал слезы.
      Миссис Уэндер внесла в комнату несколько узлов и корзин. Как сквозь пелену я видел, что она сложила их возле двери и вышла. Потом она вновь появилась и увела с собой Софи. Вошел Джон Уэндер с узлами и свертками. Когда он сложил их у двери и повернулся, чтобы уйти, я вскочил и побежал вслед за ним. Во дворе стояла пара лошадей с поклажей, и я удивился, что их не впрягли в повозку. Когда я спросил об этом мистера Уэндера, он покачал головой.
      - С повозкой, Дэви, можно ехать только по дороге, а на лошадях скачи, куда хочешь.
      Глядя, как он привязывает тюки к седлам, я неожиданно для себя набрался храбрости и выпалил:
      - Мистер Уэндер! А вы... Вы не могли бы взять с собой меня?!
      Он на мгновение замер, потом обернулся, несколько секунд мы смотрели друг на друга, и он медленно, с горечью покачал головой. Видя, что на глаза мои навернулись слезы, он положил мне руку на плечо и сказал:
      - Зайдем в дом, Дэви.
      Миссис Уэндер стояла в пустой гостиной, видимо стараясь сообразить, не оставила ли она чего-нибудь впопыхах.
      - Мэри! - окликнул ее Уэндер. - Слушай, Мэри, он... Он хочет ехать с нами!..
      Не говоря ни слова, она присела на краешек стула и протянула ко мне руки. Я подошел к ней, не в силах произнести ни звука. Она посмотрела мимо меня на мужа, и слова со стоном сорвались с ее губ:
      - Джонни! Ох, Джонни! Его ужасный отец... Я боюсь его!..
      Стоя рядом с ней, я отчетливо видел все ее мысли. Они были для меня гораздо понятнее, чем любые слова. Я знал, что она чувствует, знал, как страстно хочет она, чтобы я уехал с ними, и как хорошо она знает и понимает, что я не могу, не должен ехать. Я знал, каков будет ответ, еще задолго до того, как Джон Уэндер произнес первое слово.
      - Я все понимаю, Мэри! - сказал он. - Пойми, больше всего на свете я боюсь за Софи... И за тебя. Если нас все-таки поймают, то обвинят не только в сокрытии отклонения, но еще и в похищении ребенка, понимаешь?
      - Джонни! Если они отберут у нас Софи, мне уже нечего будет больше терять! Какая разница?!
      - Есть разница, родная, - мягко возразил жене Уэндер. - Когда они убедятся, что мы убрались из их района, они успокоятся: пускай за нас теперь отвечают другие. Но если исчезнет сын Строрма, поднимется вой на всю округу, и у нас не останется ни единого шанса. Они нас из-под земли достанут! Это не просто риск! Это - конец!
      Несколько секунд она молчала. Я знал, о чем она думает. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она медленно проговорила:
      - Ведь ты понимаешь это, Дэви? Если ты уйдешь с нами, твой отец будет так зол, что нам вряд ли удастся убежать. Я... Я бы очень хотела, чтобы ты был с нами, но... Ради Софи, ради нее, Дэви, ты не должен этого делать! Будь умницей, пожалуйста! Ведь кроме тебя, у нее нет друзей. Ты должен остаться ради нее. Ты... Ты сделаешь это, Дэви? Сделаешь, как я говорю?
      Ее слова лишь подтвердили то, что я и так уже знал по ее мыслям, знал гораздо лучше, чем с ее слов. У меня не было выбора, но и не было сил сказать хоть слово в ответ, и я лишь молча кивнул... И долго стоял, прижавшись лицом к ее рукам, а она обнимала меня так, как ни разу в жизни меня не обнимал никто. Как ни разу в жизни меня не обнимала моя родная мать...
      Они закончили собираться еще до наступления сумерек. Когда все было готово, мистер Уэндер отвел меня в сторону.
      - Дэви, - помолчав, сказал он. - Я знаю, что ты любишь Софи. Ты вел себя, как настоящий мужчина, и сделал для нее все, что мог. Но есть еще одна вещь, которую ты можешь сделать и которая поможет ей. Ты... Ты сделаешь это, Дэви?
      - Да, - твердо сказал я. - Я сделаю все, что вы мне скажете, мистер Уэндер.
      - Когда мы уедем, - сказал он, - не возвращайся домой сразу. Ты бы мог побыть здесь... ну, скажем, до утра? У нас тогда было бы больше времени, понимаешь? Ты... побудешь?
      - Да, - ответил я, и он пожал мне руку, как мужчина мужчине. Мне стало чуть легче от этого рукопожатия. Я почувствовал себя сильнее, а главное, всей душой ощутил, что кто-то во мне нуждается. Во мне и в моей помощи. Нечто похожее я почувствовал еще в нашу самую первую встречу с Софи, когда она подвернула ногу.
      Мы подошли к лошадям, и Софи протянула мне руку. В кулачке у нее было что-то зажато.
      - Это тебе, Дэви, - сказала она.
      Я протянул свою руку, и она вложила мне в ладонь прядь своих каштановых волос, перевязанных желтой ленточкой. Потом она обвила мою шею своими ручонками и поцеловала меня прямо в губы, а я стоял и смотрел на эту тоненькую прядь...
      Отец взял ее на руки и усадил на лошадь. Миссис Уэндер поцеловала меня так же нежно, как до этого сделала ее дочь, и прошептала:
      - Прощай, Дэви... Прощай, мой милый. - И, потрогав ссадины на моем лице, одними губами шепнула: - Мы... Мы не забудем этого, Дэви! Никогда не забудем...
      Они тронулись в путь. Джон Уэндер одной рукой правил лошадьми, другой обнимал жену. На опушке леса они остановились и помахали мне на прощание. Я махнул рукой в ответ, и они тронулись дальше. Последнее, что я видел, была ручонка Софи, махнувшая мне перед тем, как окончательно исчезнуть среди деревьев, на которые уже тем временем спускались сумерки.
      Домой я вернулся засветло, когда все уже были в поле. Двор был пуст, но возле коновязи стояла лошадь инспектора, и я понял, что отец дома. Я честно выполнил просьбу мистера Уэндера и надеялся, что они успели уехать уже далеко. Хоть я и твердо решил не возвращаться домой до утра, когда наступила ночь, мне стало не по себе: никогда я еще не ночевал в чужом доме. В доме Уэндеров все было мне знакомо, но в опустевших комнатах все время чудились какие-то шорохи и скрипы. Я нашел несколько свечных огарков, зажег их, растопил печку, и потрескивающие поленья немного развеяли мои страхи. Но и внутри дома, и снаружи мне долго еще мерещились странные шорохи и непонятные звуки...
      Я сел у стены так, чтобы вся комната была у меня перед глазами. Временами страх подступал к горлу, становился невыносимым, и только мысли о Софи приковывали меня к скамейке. Но я ни на секунду не мог забыть, что снаружи - кромешная тьма, а я здесь один-одинешенек.
      Так прошла вся длинная ночь, и ничего страшного со мной не случилось. Где-то среди ночи я набрался храбрости, поднялся со скамейки и прилег на кровать. Долго я смотрел на пламя свечей, с ужасом думая, что будет, когда они погаснут. В конце концов они действительно погасли и... В окна брызнули лучи солнца. Должно быть, я все-таки уснул.
      У Уэндеров я нашел кусок черствого хлеба, но вернувшись домой, снова ощутил сильный голод. Впрочем, с едой можно было и подождать. Единственное, чего мне сейчас по-настоящему хотелось, это проскользнуть незамеченным в свою комнату и притвориться, будто я просто-напросто проспал рассвет. Но мне не повезло.
      Когда я крался по двору, из кухни меня увидела Мэри и крикнула:
      - Скорей иди сюда! Тебя все давно ищут, где ты был?! - и не дожидаясь моего ответа, добавила: - Отец в бешенстве. Немедленно иди к нему, а то будет еще хуже!
      Отец сидел с инспектором в комнате, которой мы редко пользовались. Я вошел в самый неподходящий момент: инспектор внешне казался спокойным, но отец был просто вне себя.
      Я подошел к нему.
      - Где ты был? - спросил он тоном, не сулящим ничего хорошего. - Тебя не было дома всю ночь! Ну? Где ты был, я спрашиваю?!
      Я молчал. Он выпалил еще несколько вопросов, но я не ответил ни на один из них, хотя ноги мои дрожали от страха: никогда еще до сих пор я не видел его в такой ярости.
      - Ну ладно, - скрипнул он зубами, - никакое запирательство тебе все равно не поможет. Кто была эта... эта нечисть, с которой тебя видели вчера?!
      Я молчал по-прежнему. Отец стал приподниматься со стула, но тут вмешался инспектор.
      - Дэвид, - сказал он вполне миролюбиво, - сокрытие богохульства, в особенности, когда речь идет о подобии человека, вещь очень серьезная, и я хочу, чтобы ты понял это. За подобное укрывательство людей сажают в тюрьму. Долг и обязанность каждого - немедленно сообщить мне о любом о_т_к_л_о_н_е_н_и_и_, даже о любом _с_о_м_н_и_т_е_л_ь_н_о_м_ случае. Здесь же, если только Эрвинов мальчишка не ошибся, речь идет о явном отклонении от НОРМЫ, о самом настоящем кощунстве. Он сказал, что эта... этот ребенок... Словом, что у нее на ноге _ш_е_с_т_ь_ пальцев. Это правда, Дэвид?
      - Нет, - с трудом выдавил я.
      - Он лжет! - крикнул отец.
      - Ну что ж, - протянул инспектор, - если это неправда, то ничего страшного не случится, и ты можешь нам честно сказать, кто она и откуда. Ведь так, Дэвид?
      Я ничего не ответил ему, да и что мне было сказать? Мы молча смотрели друг на друга.
      - Ты не можешь не согласиться со мной, Дэвид, - терпеливо и настойчиво добивался от меня ответа инспектор. - Если все это н_е_п_р_а_в_д_а_...
      - Хватит! - резко перебил его отец. - В конце концов это мой сын, и справиться с ним - мое дело. Ступай к себе! - бросил он мне, даже не взглянув при этом в мою сторону.
      Одну секунду я колебался. Я хорошо знал, что означало его "иди к себе", но я знал и то, что в том состоянии, в каком был сейчас отец, он изобьет меня независимо от того, скажу я правду или нет. Я повернулся и пошел к двери. Отец двинулся за мной, прихватив со стола хлыст.
      - Это мой хлыст, - ледяным тоном произнес инспектор.
      Отец, казалось, не расслышал его. Тогда инспектор встал с места и повторил фразу так, что отец поневоле остановился. Секунду или две он с яростью смотрел на инспектора, потом швырнул хлыст на стол и вышел следом за мной.
      Не знаю, где была в это время мать. Может быть, она просто боялась отцовского гнева. Ко мне зашла Мэри, помогла раздеться и лечь в кровать. Она не могла удержать слез. Я же изо всех сил старался держаться стойко, пока она была рядом. Но когда она, дав мне выпить горячего бульона, вышла из комнаты, слезы хлынули у меня из глаз. Я ревел не от боли, вернее не от физической боли, а от стыда и беспомощности: с отчаянием я сжимал в руке прядь каштановых волос, перевязанных желтой лентой, и захлебываясь в рыданиях, бормотал:
      - Я ничего не смог сделать... Софи... Я ничего... ничего не смог!
      6
      Вечером, когда мне стало лучше, я _у_с_л_ы_ш_а_л_, что Розалинда пытается _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ со мной. Чувствовал я тревогу и остальных наших. Я рассказал им про Софи, теперь это уже не было тайной. Мой рассказ напугал их, и я постарался растолковать им, что отклонение, во всяком случае, такое маленькое и несущественное, не может считаться кощунством. И все же для них это явилось своего рода шоком. Ведь то, что я говорил, шло вразрез со всеми общепринятыми понятиями о НОРМЕ. Они верили в мою искренность, да и как могло быть иначе? Разговаривая _м_ы_с_л_я_м_и_, невозможно лгать. Но их поразила сама идея, что кощунство может не быть омерзительным... Переступить через это они еще не могли. Во всяком случае сейчас они не могли ничем мне помочь, и я не очень жалел, когда один за другим они замолкли.
      Я был очень измучен, но долго не мог заснуть. Я лежал и представлял себе, что Софи с родителями успели добраться до Джунглей, их преследователи, несолоно хлебавши, повернули обратно, и мое предательство ничем не повредило Софи.
      Когда я, наконец, заснул, мой сон был полон кошмаров. В беспорядке мелькали передо мной страшные видения. Вновь мы все собрались во дворе, и мой отец держал за руку Софи, готовясь свершить Очищение... Проснулся я от своего крика, умоляющего отца остановиться... Я боялся заснуть вновь, чтобы не увидеть опять этот кошмарный сон, но все-таки вскоре заснул... Теперь я увидел другое: вновь, как в детстве, передо мной простирался Город, его дома, улицы и странные блестящие предметы, летевшие по воздуху. Уже много лет я не видел этого во сне, но Город был в точности такой, как раньше, и почему-то этот давно забытый сон успокоил меня...
      Мать зашла ко мне на следующий день, но в глазах ее я не увидел ни сочувствия, ни даже сожаления, разве только легкую брезгливость. Ухаживала за мной Мэри. Она запрещала мне вставать с постели весь день, и я молча лежал на животе, чтобы не тревожить израненную спину, соображая, что бы предпринять для побега. Я решил, что лучше всего попробовать достать лошадь, и все утро придумывал, как украсть одну из наших рабочих лошадей, чтобы ускакать на ней в Джунгли.
      Днем ко мне заглянул инспектор. Он принес с собой кучу сладостей. Поначалу я хотел было потихоньку расспросить его о Джунглях, разумеется, так, чтобы он не догадался о моих намерениях; будучи специалистом по отклонениям, он наверняка должен был знать о Джунглях больше, чем кто бы то ни было. Но я сразу выкинул эту мысль из головы: он моментально раскусил бы меня.
      Говорил он со мной участливо и даже с жалостью, но пришел он не просто меня проведать. Я понял это с первого же его вопроса.