- Боже мой, они же должны впитывать знания как губка - в таком объеме!
      - Так и есть. И вроде бы некоторые учителя этого даже пугаются.
      - И вам все еще удается держать их существование в тайне?
      - В общем, да. С прессой у нас полное взаимопонимание, и кроме того, с их точки зрения вся эта история уже не представляет такого интереса, как вначале. Но в ближайших окрестностях пришлось провести кое-какую работу. В глазах соседей Мидвич никогда не пользовался отменной репутацией, а с нашей помощью она стала еще хуже. Как уверяет меня Зеллаби, теперь все в округе считают Мидвич чем-то вроде сумасшедшего дома без ограды. Всем известно, что каждый здесь пострадал от Потерянного дня; Детей считают умственно отсталыми - и поэтому гуманное правительство сочло необходимым открыть для них специальную школу. Конечно, иногда возникают и правдивые слухи, но их не воспринимают всерьез, и на мнение окружающих они не влияют.
      - Должно быть, - сказал я, - это потребовало от вас немалых усилий. Но одного я никак не могу понять - зачем вы продолжаете так заботиться о сохранении тайны? Сразу после Потерянного дня - понятно. Некий объект совершил посадку, и это имело к вам непосредственное отношение. Но сейчас?.. Вся эта забота о том, чтобы скрыть информацию о Детях... Странная организация на Ферме... Специальная школа такого рода не может обходиться в несколько фунтов в год.
      - Ты не допускаешь, что Департамент социального обеспечения проявляет столько заботы просто из чувства долга? - предположил Бернард.
      - Перестань, - сказал я.
      Но он не перестал. Продолжая рассказывать о Детях и положении дел в Мидвиче, он, тем не менее, избегал ответа на мой вопрос.
      Мы пообедали в Трейне и приехали в Мидвич в начале третьего. Вокруг почти ничего не изменилось. Казалось, что с тех пор, как я был здесь в последний раз, прошла всего неделя, а не восемь лет. На лужайке, возле мэрии, где должно было проходить дознание, уже собралась толпа.
      - Похоже, - сказал Бернард, припарковывая машину, - что тебе придется отложить свои визиты. Практически все собрались здесь.
      - Как ты думаешь, это надолго? - спросил я.
      - Обычные формальности. Вероятно, через полчаса все кончится.
      - Ты собираешься участвовать в следствии? - спросил я, удивляясь тому, зачем нужно ради ерундовых "формальностей" ехать сюда из Лондона.
      - Нет. Просто хочу оценить ситуацию, - сказал он.
      Решив, что Бернард прав, советуя мне отложить свои визиты, я вошел следом за ним в мэрию. Зал быстро заполнялся людьми, я замечал знакомые лица. Было похоже, что сюда пришли все, кто способен двигаться, и это было не совсем понятно. Конечно, люди хорошо знали жертву происшествия, молодого Джима Паули, но это явно не объясняло того напряжения, которе неотвратимо нарастало в зале. Через несколько минут я уже не верил, что процедура будет столь краткой и формальной, как предсказывал Бернард. Чувствовалось, что зал находился на грани взрыва.
      Но ничего не случилось. Процедура действительно длилась не более получаса.
      Как только собрание закончилось, я заметил, что Зеллаби быстро выскользнул из зала. Ожидая, пока мы выйдем,. он стоял на ступеньках снаружи. Со мной Зеллаби поздоровался так, словно мы расстались лишь несколько дней назад.
      - Как вы здесь оказались? Я думал, вы в Индии, - сказал он.
      - В Канаде, - поправил я и объяснил, что меня привез сюда Бернард. - Здесь я случайно.
      Зеллаби повернулся и взглянул на Бернарда.
      - Удовлетворены? - спросил он.
      Бернард слегка пожал плечами.
      - А что еще? - загадочно спросил он.
      В это время какие-то юноша и девушка прошли мимо нас и зашагали по дороге сквозь расступающуюся толпу. Мельком взглянув на их лица, я с изумлением уставился им в спины.
      - Не может быть! Им же должно быть по девять лет!
      - По календарю - да, - согласился Зеллаби.
      Я продолжал смотреть им вслед.
      - Но это... это невозможно!
      - Как вы помните, невероятное оказывается в Мидвиче реальностью гораздо чаще, чем в других местах, - заметил Зеллаби. - Невероятное мы теперь воспринимаем сразу. К немыслимому привыкнуть труднее, но мы научились и этому. Разве полковник вас не предупреждал?
      - Между делом, - сказал я. - Но эти двое! Они выглядят лет на шестнадцать-семнадцать.
      _ Физически им столько и есть.
      Я продолжал смотреть на Детей, все еще не в состоянии в это поверить.
      - Если вы не торопитесь, давайте зайдем к нам и выпьем чаю, сказал Зеллаби.
      Бернард, бросив взгляд на меня, предложил воспользоваться его маштной.
      - Хорошо, - согласился Зеллаби, - но будьте осторожны после того, что вы недавно слышали.
      - Я не лихач, - сказал Бернард.
      - Молодой Паули тоже им не был; он тоже был х о р о - ш и м водителем, - ответил Зеллаби.
      Проехав немного по дороге, мы увидели в лучах заходящего солнца поместье Кайл.
      - Когда я увидел этот дом впервые, - сказал я, - он выглядел точно так же. Помню, я подумал еще, что если подойду ближе, то услышу, как он мурлычет. И каждый раз это чувство возникает снова.
      Зеллаби кивнул.
      - Когда я его увидел впервые, мне показалось, что вот оно, место, где я в покое закончу свои дни. Но теперь этот покой под вопросом.
      Я оставил его реплику без ответа. Мы проехали вдоль дома, поставили машину за углом у конюшни, и Зеллаби провел нас на веранду. От напитков мы отказались, предпочитая подождать чай. Зеллаби пододвинул нам изящные тростниковые кресла.
      - Антея ненадолго вышла, но к чаю обещала вернуться, - сказал он.
      Я удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Зеллаби сказал Бернарду:
      - Итак, вы все увидели своими глазами. Думаете, на этом закончится?
      - Надеюсь. Что еще остается? Самое разумное - согласиться с выводами следствия. Так они и поступили, - сказал Бернард.
      - Гм, - сказал Зеллаби и повернулся ко мне. - Что вы, как посторонний наблюдатель, думаете об этой маленькой шараде?
      - Я не... а, вы имеете в виду дознание? Атмосфера была несколько напряженной, но выводы следствия показались мне вполне обоснованными. Парень ехал невнимательно, сбил пешехода, естественно, перепугался и решил скрыться. На слишком большой скорости попытался объехать церковь и в результате врезался в стену. Вы считаете, что это нельзя назвать случайной смертью? Можно сказать иначе - произошел несчастный случай. Но ведь это одно и то же.
      - Это действительно несчастный случай, - сказал Зеллаби, - но все далеко не так просто. Давайте, я расскажу, что произошло - ведь до сих пор я успел отправить полковнику только краткое сообщение...
      Гордон Зеллаби совершал ежедневную прогулку. "В моем возрасте, объяснял он, - следует избегать мыслей о мягком кресле после обеда." Прогулки уже давно вошли у него в привычку. Обычно он гулял с удовольствием; в другое время, когда мысли его были заняты очередным Трудом, он не мог с уверенностью сказать, выходил он на улицу или нет, но полагал, что привычка делает свое дело. На этот раз, однако, он был в прекрасном расположении духа, благожелательно привеитствуя встречавшихся по пути соседей и даже узнавая их лица.
      Девять лет, прошедших после Потерянного дня, на нем почти не отразились. Его серебряная шевелюра была так же пышна и так же сверкала в лучах августовского солнца. Морщины стали чуточку глубже, а если его долговязая фигура и выглядела более худой, то ценой потери не более чем четырех-пяти фунтов.
      Выйдя из поселка, он не спеша свернул на Хикхэмскую дорогу, прошел мимо повороота к Ферме, поднялся на холм с левой стороны и направился через поля к монастырю святого Акция. Там, присев на высушенную солнцем каменную плиту, он остановился, закурил сигарету, потом перешел по мостику ручеек, который когда-то снабжал монастырь рыбой, вышел по тропинке на дорогу из Опли и повернул обратно к Мидвичу.
      Когда он, завершая свой круг, снова подошел к Хикхэмской дороге, из-за поворота показались четверо Детей и направились в сторону поселка, шагая в ряд впереди него.
      Зеллаби разглядывал их с неуменьшающимся интересом. Это были трое мальчиков и девочка. Мальчики были настолько похожи друг на друга, что он все равно не смог бы их различить, даже если бы очень захотел, но он уже давно перестал пытаться, поняв, что это бесполезно. Девочка тоже могла быть любой из двадцати восьми девочек. Впрочем, почти никто в поселке не различал Детей, кроме нескольких женщин, но и те иногда ошибались. В отличие от остальных, для Зеллаби это никогда не имело особого значения. Самих Детей собственное сходство вообще нисколько не беспокоило, и у Зеллаби сложились хорошие отношения с обеими группами.
      Он привычно удивился, каким образом Дети смогли так развиться за столь короткое время. Одно только это обстоятельство уже позволяло отнести их к какому-то другому биологическому виду. Дело было не просто в раннем созревании - они вообще развивались вдвое быстрее, чем обычные дети. Фигуры их выглядели несколько более тонкими, чем у нормальных детей, но, видимо, таков был их тип; сказать, что они слишком худы или высоки для своего возраста было нельзя.
      Зеллаби приложил немало усилий, чтобы узнать их лучше и глубже, но далеко продвинуться в этом ему не удалось и отнюдь не по своей вине. Еще с тех пор, когда Дети были малышами, он терпеливо и настойчиво пытался установить с ними контакт. Дети относились к нему ровно, как, впрочем, и ко всем остальным, а он понимал их не хуже - а может, и лучше, чем любой из воспитателей Фермы. Внешне они держались с ним вполне дружелюбно; охотно разговаривали, с интересом слушали и запоминали. Но более тесного контакта установить не удавалось, и он понимал, что вряд ли удастся. Казалось, он постоянно натыкался на непреодолимый барьер. В их общении с ним не было места симпатии, впрочем, и вообще каким бы то ни было чувствам. Дети жили в своем собственном мире. Они задавали различные вопросы, учились, запоминали; но его не покидало ощущение, что они просто накапливают знания и приобретают опыт, который, однако, не оказывает никакого влияния на них как на личности. Зеллаби очень хотелось знать, сможет ли ктонибудь установить с ними более тесный контакт. Люди с Фермы неоднократно предпринимали такие попытки, но, насколько было ему известно, самые настойчивые упирались в тот же барьер.
      Глядя на Детей, которые, о чем-то беседуя, шагали впереди него, Зеллаби вдруг поймал себя на мысли - а не является ли один из них мальчиком Феррелин? Наверное, все-таки ненормально, что он не в состоянии узнать ребенка, которому, если судить по документам, приходится дедушкой. Это в некотором смысле ставило его на одну доску с мисс Огл, которая решила эту проблему весьма своеобразно, считая своим сыном каждого встречного мальчика - и, что самое странное, ни один из них ее не разочаровывал.
      Вскоре шагавшая впереди четверка свернула за угол и скрылась из его поля зрения. Когда Зеллаби сам дошел до угла, его обогнала машина, и он очень хорошо мог видеть все, что произошло потом.
      Небольшой двухместный открытый автомобиль ехал не слишком быстро, но оказалось, что сразу за поворотом, где водитель не мог их видеть, Дети остановились. Стоя поперек дороги, они, казалось, обсуждали, куда идти дальше.
      Водитель сделал все возможное. Пытаясь избежать наезда, он резко отвернул вправо - еще шесть дюймов, и он проехал бы мимо. Но именно этих-то дюймов ему и не хватило. Левое переднее крыло зацепило стоявшего с краю мальчика, и того отбросило с дороги к садовой ограде.
      На миг Зеллаби показалось, что время остановилось. Мальчик у ограды, трое других Детей, замерших на дороге, молодой человек за рулем, пытающийся выровнять машину и затормозить...
      Остановилась ли машина в действительности, Зеллаби с уверенностью сказать не мог; если это и произошло, то лишь на мгновение, а потом мотор снова взревел, машина рванулась вперед; очевидно, водитель, переключив скорость, снова нажал на акселератор. На всей скорости машина врезалась в стену кладбища и разлетелась на мелкие обломки, погребя под собой водителя.
      Закричали люди. Те, кто был ближе, побежали к месту аварии, только Зеллаби не сдвинулся с места, ошеломленно глядя на языки пламени и клубы черного дыма. Потом, сделав несколько шагов на негнущихся ногах, он поднял голову и взглянул на Детей. Они тоже смотрели на обломки машины, и на лицах их читалось одинаковое напряженное выражение. Это продолжалось лишь несколько мгновений, затем они повернулись к мальчику, который лежал у ограды и стонал.
      Зеллаби почувствовал, что его бьет дрожь. Пошатываясь, он прошел несколько ярдов до скамейки на краю лужайки, сел и откинулся на спинку, ожидая, когда пройдут дурнота и озноб.
      Вскоре, почувствовав себя чуть лучше, он направился к задней двери "Косы и Камня". Открывшая ему миссис Уильямс была настроена не слишком радушно, но, увидев его лицо, пригласила войти и закрыла за ним дверь.
      - Присядьте, сэр, я принесу вам бренди, - предложила она.
      - Спасибо, - сказал Зеллаби. - И, пожалуйста, покрепче, миссис Уильямс.
      Добавив немного содовой, она протянула ему бокал. Он залпом выпил половину и подпер лоб левой рукой. Придя немного в себя, допил остатки и отдал бокал.
      - Если можно, еще немного, - сказал он.
      Вернувшись, миссис Уильямс заметила, что, когда он зажигает сигарету, руки у него все еще подрагивают, но лицо уже приобретает обычный цвет.
      - Вы видели, сэр? - спросила она.
      - Да, миссис Уильямс, - Зеллаби кивнул. - Но я не заметил, кто был за рулем.
      - Молодой Джим Паули, с фермы Дакр. Это ближе к Оппли.
      Гордон Зеллаби покачал головой.
      - Знаю, хороший парень.
      Она кивнула.
      - Да, сэр. Милый мальчик, Джим. Не из этих юных дикарей. Не понимаю, что с ним случилось, совсем на него не похоже... Он всегда так аккуратно ездил, бедный Джим.
      - Так вы не все видели? - спросил Зеллаби.
      - Я услышала, как пронеслась машина, и еще подумала, что это какой-то сумасшедший. Потом глянула в окно и как раз увидела, как она врезалась в стену. Люди побежали туда, и кто-то крикнул, что это Джим Паули.
      Зеллаби отпил из бокала и взял сигарету.
      - Перед этим он сбил одного из Детей, - ровным голосом сказал он. Потом, вспомнив, что миссис Умльямс в Потерянный день тоже получила подарок - девочку, добавил: - Мальчика. Полагаю, не очень серьезно, но его отбросило с дороги.
      - Одного из Детей... - повторила она и замолчала на полуслове. Выражение ее лица изменилось. - О господи, сэр! Вы думаете?.. О, нет, не могли же они... - она уставилась на него, оборвав фразу.
      Зеллаби постепенно приходил в себя, хотя все еще выглядел на несколько лет старше, чем час назад. Он задумчиво покрутил в руке бокал с остатками бренди.
      - Другие тоже видели, - сказал он. - Спросите у них, как все было, - он допил бренди. - Учиться никогда не поздно, хотя процесс этот становится все болезненнее. Возможно, я бы не так расстраивался, если бы раньше, за всю мою долгую жизнь, мне уже доводилось стать свидетелем преднамеренного убийства...
      Когда Зеллаби закончил свой рассказ, я перевел взгляд на Бернарда. Лицо его ничего не выражало.
      - Вы полагаете, что это сделали Дети, что они з а с т а в и л и его врезаться в стену?
      - Я не предполагаю, - сказал Зеллаби, с сожалением качая головой, - я утверждаю. Они заставили его точно так же, как когда-то заставили своих матерей привезти их обратно в Мидвич.
      - Но свидетели, те, кто давал показания...
      - Они прекрасно осознают, что произошло. Но вынуждены говорить только то, что в и д е л и.
      - Но если, как вы говорите, они сознают...
      - Ну и что дальше? Что бы сказали вы, если бы все знали и вам бы пришлось выступать в качестве свидетеля? В подобного рода делах заключение должно быть приемлемо для властей - то есть приемлемо для мифического "здравомыслящего человека". Представьте, что в вердикте будет заявлено, что парня заставили убить себя; вы думаете, это пройдет? Нет, конечно. Начнется второе следствие, которое в точности совпадет с тем, которое мы имеем сейчас. Так ради чего свидетелям рисковать?
      Вам нужны доказательства? Подумайте о том, как вы сами относитесь ко всему этому. Вы знаете, что благодаря своим книгам я пользуюсь некоторым авторитетом, и знаете меня лично, но чего стоят мои аргументы с привычной позиции "здравомыслящего человека"? Практически ничего. Ведь даже когда я рассказываю в а м, что в действительности произошло, в ы тоже сразу начинаете искать способ объснить все это как-то иначе. Хотя вы-то должны поверить мне скорее других, друг мой. В конце концов, вы же были здесь, когда Дети заставили своих матерей вернуться.
      - Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? - возразил я.
      - Можно! Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают к чему-то неприятному, и тем, когда вас принуждают к гибели? Давайте, давайте, друг мой, похоже за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное поджидает нас на пороге чуть ли не каждое утро.
      Я воспользовался возможностью переменить тему.
      - Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей идеи всеобщей истерии? - спросил я.
      - Он отказался от нее незадолго до своей смерти, - ответил Зеллаби.
      Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.
      - Я не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?
      - Принял слишком большую дозу снотворного...
      - Он... вы хотите сказать... Но Уиллерс не из таких людей!
      - Согласен, - сказал Зеллаби. - В официальном заключении было сказано: "нервное расстройство". Фраза многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. - Он помолчал и добавил: - Только когда я понял, каким будет заключение по делу молодого Паули, я начал задумываться насчет Уиллерса.
      - Неужели вы думаете, что это тоже Дети? - сказал я.
      - Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем можно предположить. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Паули в этот трагический момент там, в машине, могла оказаться Антея, или кто-нибудь еще... Ведь и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное явление, с которым я когда-либо сталкивался в жизни. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее...
      - Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? - вмешался Бернард.
      Зеллаби нахмурился.
      - Мы уже отправили Майкла, но пришло ли время уехать Антее, я еще не решил. Последние несколько лет мы живем словно на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри его растет огромная сила, и рано или поздно извержение произойдет. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Паули - это просто более сильный толчок, или первый признак извержения? Не знаю.
      Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.
      - Ричард и полковник тоже были в мэрии, - сказал Зеллаби. Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Ты уже слышала об этом?
      Антея кивнула.
      - Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Паули. Мистер Паули сообщил все новости. Бедная женщина никак не может придти в себя. Она очень любила Джима. Я ее с трудом удержала - она хотела идти на дознание и публично обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество неприятностей и никому этим не поможет. Нам пришлось все время находиться рядом с ней.
      - В мэрии был другой сын Паули, Дэвид, - сказал Зеллаби. - Помоему, он хотел выступить, но отец его удержал.
      - Сейчас я уже думаю, что кто-то должен об этом сказать, произнесла Антея. - Рано или поздно это случится. Речь идет уже не о собаке или быке.
      - Собаке или быке? - переспросил я.
      - Собака укусила одного из них за руку; через пару минут она выбежала на дорогу перед трактором и была задавлена. Бык погнался за их компанией, потом вдруг свернул в сторону, снес две ограды и утонул в пруду у мельницы, - необычно коротко пояснил Зеллаби.
      - Но, - сказала Антея, - это было убийство. Нет, я не хочу сказать, что они с т а р а л и с ь именно у б и т ь. Вполне возможно, они просто испугались или рассердились, и именно так они неосознанно реагируют, когда кто-то из них страдает. Но тем не менее, это было убийство. Весь поселок это понимает, и все видят, что они не несут никакого наказания. Мы не можем позволить этому продолжаться. Ведь они даже не испытывают никаких угрызений совести. Вообще. Вот что меня больше всего пугает. Они просто взяли и убили человека, и все. И с сегодняшнего дня они з н а ю т, что убийство ненаказуемо. Что произойдет с тем, кто попробует противостоять им всерьез?
      Зеллаби задумчиво пил чай.
      - Знаешь, дорогая, хотя мы и имеем прямое отношение ко всему происходящему, никакой ответственности мы не несем. Даже если когда-то мы ее и несли - что тоже под очень большим вопросом - то ее давным давно взяли на себя власти. Вот полковник представляет некоторые из них - Бог его знает, почему. А сотрудники Фермы не могут не знать того, что знает весь поселок. Они тоже направят свой отчет, так что, несмотря на заключение следствия, власти будут в курсе истинного положения дел. Подождем. Посмотрим, как они отреагируют. Кроме того, дорогая, умоляю тебя самым серьезным образом, не делай ничего, что может вызвать конфликт между тобой и Детьми.
      - Не буду, - покачала головой Антея. - Я к ним испытываю трусливое уважение.
      - Голубя нельзя назвать трусом за то, что он боится ястреба, сказал Зеллаби и перевел разговор на более общие темы.
      Я собирался заглянуть к Либоди и еще к одному или двум знакомым, но к концу чаепития стало ясно, что все прочие визиты придется отложить на следующий раз, если мы не хотим вернуться в Лондон намного позже, чем предполагали.
      Не знаю, что чувствовал Бернард, когда мы, распрощавшись с Зеллаби, ехали по дороге назад. С тех пор, как мы приехали в Мидвич, он говорил мало, и его мнение о событиях оставалось для меня загадкой. Я же испытывал приятное ощущение от того, что возвращаюсь к нормальной жизни. В Мидвиче у меня постоянно возникало странное чувство, словно я попал в какой-то ирреальный мир и опять оказался в прошлом. И если мне приходилось с трудом снова примиряться с существованием Детей, то для Зеллаби все это было уже давно позади. Невероятное стало для них обыденным. Согласившись жить по соседству с Детьми, они взвалили на себя огромную ответственность, и теперь их должно было тревожить, не приведет ли такой modus vivendi* к краху. Напряжение, впервые возникшее у меня в напряженной атмосфере зала мэрии, не проходило.
      Думаю, что Бернарда тоже проняло. Я заметил, что он с большой осторожностью ехал через поселок, особенно, мимо места, где произошла трагедия с молодым Паули. Повернув на дорогу в Оппли, он слегка увеличил скорость, и вот тут-то мы увидели четыре приближающие фигуры. Даже на расстоянии можно было безошибочно сказать, что это четверка Детей.
      - Не притормозишь, Бернард? - попросил я. - Хочу на них посмотреть поближе.
      Бернард сбавил скорость, и мы остановились у самого поворота на Хикхэмскую дорогу.
      Дети шли в нашу сторону. В одинаковости их одежды было что-то казенное; мальчики были в голубых рубашках и серых фланелевых брюках, девочки - в коротких плиссированных юбках -------------------------
      *Образ жизни (лат.). и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только двоих Детей около мэрии и не успел как следует рассмотреть их лица.
      Дети подошли ближе, и оказалось, что они еще больше похожи друг на друга, чем я ожидал. Все четверо были одинаково загорелы и хорошо сложены. Странный блеск кожи, заметный еще во младенчестве, теперь почти полностью был поглощен загаром. У них были одинаковые темнозолотистые волосы, прямые узкие носы и довольно маленькие рты. Пожалуй, больше всего говорил о их чужеродном происхождении разрез и цвет глаз, но то была абстрактная чужеродность, не вызывающая ассоциаций ни с одной из известных рас. И я бы не сумел отличить одного мальчика от другого и сомневаюсь, что отличил бы лицо мальчика от лица девочки, если бы не разные стрижки.
      Вскоре я уже хорошо видел их глаза. Я успел забыть насколько удивительны они были у младенцев, помнил только их необычный желтый цвет. Но глаза были не просто желтыми, они светились золотым сиянием. Зрелище было странным и тревожным, но была в нем и особая красота. Глаза Детей больше всего походили на живые полудрагоценные камни.
      Я продолжал зачарованно вглядываться в их лица, пока они с нами не поравнялись. Скользнув по машине коротким, безразличным взглядом, Дети свернули на Хикхэмскую дорогу.
      Рядом с ними я ощутил неясное беспокойство. Объяснить его причину я бы не смог, но перестал удивляться тому, что во многих семьях им без всяких протестов позволили уйти и жить на Ферме.
      Мы еще немного посмотрели им вслед, потом Бернард протянул руку к ключу.
      Неожиданный выстрел заставил нас подскочить. Резко повернув голову, я увидел, как один из мальчиков падает на дорогу лицом вниз. Остальные трое Детей застыли на месте.
      Бернард открыл дверцу машины. Неподвижно стоявший мальчик обернулся и взглянул на нас. Под тяжелым взглядом его золотых глаз я вдруг почувствовал мгновенную слабость и смятение. А потом мальчик перевел свой взгляд немного дальше.
      Из-за изгороди с противоположной стороны дороги раздался второй выстрел, чуть-чуть глуше, и затем откуда-то издали послышался крик.
      Бернард выскочил из машины, и я бросился за ним. Одна из девочек опустилась на колени возле упавшего мальчика. Когда она дотронулась до него, он застонал и вздрогнул, и на лице стоящего мальчика отразилось страдание. Он тоже застонал, как будто пуля попала в него. Обе девочки заплакали.
      Потом откуда-то издалека, из-за деревьев, скрывавших Ферму, жутким многократным эхом отдался стон, смешанный с хором плачущих юношеских голосов.
      Бернард остановился. Я почувствовал, что волосы у меня встают дыбом.
      Снова раздалось многоголосое завывание, сквозь которое на высокой ноте пробивался плач, а потом мы услышали топот множества ног.
      Мы с Бернардом даже не пошевелились. Сначала меня удерживал на месте страх, потом - ощущение, что я здесь абсолютно лишний и просто случайно оказался свидетелем того, чего совершенно не понимаю.
      Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, совершенно неотличимых друг от друга, подбежали к упавшему и подняли его с земли. И лишь когда они унесли его, я услышал совсем другой плачущий голос, доносившийся из-за изгороди с левой стороны дороги.
      Вскарабкавшись на насыпь, я заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от нее, закрыв лицо руками, стояла в траве на коленях девушка в летнем платье; тело ее сотрясали рыдания.
      Вместе с Бернардом мы перебрались через низкий забор. Теперь я мог видеть человека, лежавшего ничком перед девушкой; из-под его тела торчал приклад ружья.
      Девушка, услышав шаги, мгновенно перестала рыдать и в ужасе подняла голову. Увидев нас, она обмякла и снова беспомощно заплакала.
      Я посмотрел на тело. Это было очень неприятное зрелище. Наклонившись, я попытался прикрыть пиджаком то, что осталось от головы, а Бернард поднял девушку на ноги и, осторожно поддерживая, отвел ее в сторону.
      На дороге послышались голоса, и, подойдя к изгороди, мы увидели нескольких человек.
      - Это вы стреляли? - спросил один из них.
      Мы отрицательно покачали головами.
      Стоявшая с ним рядом девушка всхлипнула.
      - Кто? - спросил тот же человек.
      - Это Дэвид, - выговорила девушка сквозь рыдания. - Они его убили. Они убили Джима, а теперь и Дэвида... - И она снова залилась слезами.
      Один из мужчин вскарабкался на насыпь.
      - О, Эльза, это ты, девочка! - воскликнул он.
      - Я пыталась остановить его, Джо... Я пыталась остановить, но он меня не слушал, - плача сказала она. - Я знала, что они его убьют, но он не слушал... - речь ее стала бессвязной, и она, дрожа, прижалась к Бернарду.
      - Нужно увести ее отсюда. Она в шоке, - сказал я. - Кто-нибудь знает, где она живет?
      - Да, - сказал Джо и решительно взял девушку на руки, как будто она была ребенком. Он спустился с насыпи и отнес ее, плачущую и дрожащую, к своей машине. Бернард повернулся к другому мужчине.
      - Вы не могли бы здесь побыть и никого сюда не подпускать, пока не приедет полиция?
      - Конечно. Это был молодой Дэвид Паули? - спросил тот, поднимаясь на насыпь.
      - Она сказала - Дэвид. Молодой парень, - ответил Бернард.
      - Да, наверно, он. Ублюдки, - выругался мужчина, перебираясь через изгородь. - Лучше вызови копов из Трейна, начальник. У них там есть машина. - Он взглянул на тело. - Маленькие ублюдочные убийцы!