Примерно в середине марта Алан и Феррелин впервые после свадьбы приехали в Мидвич. Пока Феррелин, ожидая увольнения Алана из армии, жила в маленьком шотландском городке среди незнакомых людей, Антея не хотела беспокоить ее, рассказывая в письме о положении дел; теперь же сделать это было необходимо.
      По мере того, как Антея обрисовывала ситуацию в Мидвиче, выражение лица Алана становилось все более озабоченным. Феррелин же слушала не перебивая, лишь поглядывая время от времени на Алана. Она первой нарушила наступившую тишину.
      - Знаете, у меня такое чувство, что все это слишком уж странно. Я хочу сказать, этого не может быть... - она замолчала, пораженная неожиданной мыслью. - О, какой ужас! Для бедного Алана это просто удар в спину. Это же просто насилие! Это отвратительно! Это может быть основанием для развода? Ты хочешь развестись, дорогой?
      Зеллаби, чуть прищурившись, смотрел на дочь.
      Алан положил свою руку на руку Феррелин.
      - Я думаю, мы можем с этим немного подождать, правда? - сказал он.
      - О, - сказала Феррелин, переплетая его пальцы со своими. Она долго смотрела на мужа, затем, перехватив взгляд отца, попросила Антею подробнее рассказать об отношении к происшедшему жителей поселка. Полчаса спустя, они вышли, оставив мужчин вдвоем. Алан едва дождался, пока дверь за ними закроется.
      - Я бы сказал, сэр, что это удар в лицо.
      - Боюсь, что да, - согласился Зеллаби. - Я могу только одно сказать в утешение - рано или поздно шок проходит. Самое болезненное тут - открытая атака на человеческие предубеждения; я имею в виду прежде всего нас, мужчин. Для женщин это, к несчастью, лишь первый барьер. Я с восхищением любуюсь силой их духа, хотя, конечно, в этой истории мало что способно внушить восхищение.
      Алан покачал головой.
      - Для Феррелин это будет ужасный удар - так же как и для Антеи, добавил он поспешно. - Конечно, нельзя ожидать, что Феррелин сразу осознает все последствия. Потребуется некоторое время...
      - Мой дорогой друг, - сказал Зеллаби, - как муж Феррелин, вы имеете право думать о ней все что угодно, но, ради собственного спокойствия, вы не должны делать лишь одного - недооценивать ее. Уверяю вас, Феррелин все прекрасно поняла. Сомневаюсь, что она упустила хоть что-нибудь. Конечно же, она все поняла, а такое легкомысленное замечание сделала только потому, что знала, что если будет выглядеть обеспокоенной, то и вы будете беспокоиться за нее.
      - Вы так думаете? - уныло спросил Алан.
      - Да, - сказал Зеллаби. - Более того, с ее стороны это весьма разумно. Бесплодные волнения утомляют. Лучшее, что можно сделать - не выказывать своего беспокойства и поддерживать остальных, конечно, не забывая о необходимых практических и организационных шагах. Предлагаю вам ознакомиться с плодами достаточно интенсивной деятельности.
      Что можно было бы делать еще - это активнее пропагандировать Современную Науку и Здравый Смысл, но тактично. Вы даже не представляете, сколько древних поговорок, многозначительных примет, старушечьих откровений, цыганских гаданий и прочих глупостей всплыло в поселке за последнее время. Мы превратились в настоящий кладезь для собирателей фольклора. Знаете ли вы, например, что в нынешних обстоятельствах опасно проходить через ворота кладбища в пятницу? Что носить зеленое практически равносильно самоубийству? Что есть булочки с тмином в высшей степени неразумно? Вам известно, что если упавший нож или игла воткнется острием в пол, то будет мальчик? Нет? Я так и думал. Но это неважно. Я собираю букет из этой цветной капусты человеческой премудрости в надежде, что это заинтересует моих издателей.
      С деланой вежливостью Алан осведомился, как продвигается его Очередной Труд. Зеллаби грустно вздохнул.
      - Я должен сдать окончательный вариант "Сумерек Британии" к концу следующего месяца. Пока что я написал три главы этого якобы современного труда. Если бы я помнил, о чем там речь, то наверняка счел бы их сейчас устаревшими. Трудно сосредоточиться, когда над головой висит топор.
      - Меня больше всего поражает, как вам удается держать все это в тайне. Я бы сказал, что у вас нет никаких шансов, - заметил Алан.
      - Я бы тоже так сказал, - согласился Зеллаби. - Я сам до сих пор удивляюсь. Может, это что-то вроде "Большой Лжи" Гитлера, только наоборот - слишком много правды, чтобы в нее поверить? Должен сказать, и в Оппли, и в Стоуче о некоторых из нас говорят весьма нелестные вещи. Мне приходилось слышать, будто в День всех святых мы тут предавались оргиям. Однако - и это весьма похвально - наши люди на провокации не поддаются.
      - Неужели всего в миле отсюда никто не имеет понятия, что произошло на самом деле? - недоверчиво спросил Алан.
      - Я бы так не сказал. Скорее, люди просто не хотят в это поверить. Они достаточно наслышаны, но предпочитают думать, что все это сказка, которую сочинили, чтобы скрыть что-то вполне нормальное, но позорное. Но насмешки соседей нам даже на руку. Это означает, что газеты вряд ли добьются от них чего-либо интересного, если только не получат информацию от кого-то непосредственно в Мидвиче.
      Еще около получаса Зеллаби рассказывал разные истории, иллюстрирующие солидарность жителей Мидвича, пока Алан не спросил задумчиво:
      - Вы говорите, что несколько женщин, которые могли бы оказаться в таком же положении, все-таки его избежали, верно?
      - Около полудюжины, - подтвердил Зеллаби.
      - Вы не интересовались, где они были во время Потерянного дня?
      - Нет. Хотя, кажется, Уиллерс интересовался. Давайте-ка вспомним, кто это был?
      Он немного подумал и затем назвал несколько имен, включая Джанет.
      - Вряд ли стоит считать миссис Гейфорд, - заметил Алан, - она пробыла в зоне всего полчаса. Но Бетти Шаттлер - это имя я помню. Она не из тех, кто был в автобусе на дороге из Оппли? В этом автобусе ехали четыре женщины. Вы не помните, как звали других?
      Зеллаби помнил - имена были те, которые он только что назвал.
      - Странно, - добавил он. - Как же я упустил?..
      - Получается, что этого не случилось ни с кем, кто был в тот день у нас на виду. И значит, можно считать установленным, что беременность вызывается не усыпляющим излучением, чем бы оно ни было. Хотя в результате мы все равно не продвинулись ни на шаг...
      - Ох, не знаю, - сказал Зеллаби. - По крайней мере, теперь мы можем не заблуждаться на счет способностей науки, этого "ужасного ребенка" нашего времени...
      12. Браво, Мидвич!
      "Очень сожалею, - писал мне Бернард в начале мая, - что обстоятельства не позволяют мне лично принести вам заслуженные поздравления в связи с успехом операции. На сегодняшний день ситуация полностью вами контролируется, что, честно говоря, удивительно; многие у нас считали, что уже на первом этапе придется предпринять какие-то формальные действия. Теперь, когда до дня "Д" остается около семи недель, мы надеемся, что сможем без этого обойтись. А что думают по этому поводу у вас? Как ты считаешь сам - Мидвич сумеет продержаться?"
      Ответить на эти вопросы было далеко не просто. Если бы не общая напряженность, шансы на успех были бы достаточно велики; c другой стороны, меня преследовал страх, что все может рухнуть от малейшей искры, от нелепой случайности, которые во множестве поджидают нас за каждым углом.
      Иногда Мидвич вдруг охватывала паника; она возникала словно бы ниоткуда и распространялась, как инфекция. Но нам всегда удавалось с нею справиться. Самых нервных успокаивал доктор Уиллерс, быстро организуя рентген и показывая, что все идет нормально.
      В середине мая, однако, в жизни поселка произошли перемены. До сих пор ритм ее был созвучен общему весеннему настроению, но теперь в поведении людей появилось какое-то нездоровое напряжение. Лица посерьезнели, в глазах читалась настороженность. Зеллаби обратил на это внимание Уиллерса, и доктор согласно кивнул.
      - Ничего удивительного, - сказал он. - Мы приближаемся к финишу, каким бы ему ни быть. За следующие несколько недель я беспокоюсь даже больше, чем в самом начале. Сейчас мы должны напрячь все силы.
      - Болтовня старух нам отнюдь не помогает, - сказал Зеллаби. Антее уже не удается, как прежде, держать их на расстоянии. Нельзя ли как-нибудь заставить их замолчать?
      - Это еще никогда и никому не удавалось, - покачал головой доктор. - Мы и так уже сделали все возможное, в основном, благодаря помощи миссис Зеллаби.
      Несколько мгновений Зеллаби колебался мгновений, затем решился.
      - Я обеспокоен ее состоянием, Уиллерс. Не могли бы вы с ней поговорить? - спросил он.
      - Поговорить?
      - Она встревожена сильнее, чем нам кажется. Это обнаружилось пару ночей назад. Вроде бы ничего особенного. Я вдруг заметил, что она смотрит на меня так, словно ненавидит - но вы же знаете, что это не так... Потом, хотя я и молчал, она вдруг воскликнула: "Мужчинам гораздо проще! Вам ведь не суждено через это пройти! Откуда вам знать, каково это - лежать без сна и сознавать, что тебя просто использовали - словно ты вообще не человек, а какой-то механизм, вроде инкубатора..."
      Зеллаби помолчал, покачав головой.
      - Чертовски мало тут можно сделать. Я не пытался остановить ее. Думал, ей лучше выговориться, думал, ей это поможет. Но лучше бы вы поговорили с ней, успокоили ее. Она знает, что все анализы и рентген показывают нормальное развитие плода, но она вбила себе в голову, что даже в случае отклонений вы будете утверждать, что все идет нормально. Такова ваша профессия. И наверное, она права.
      - Но ведь все хорошо, слава Богу, - сказал доктор. - Не знаю, что бы я сделал, если бы было наоборот. Уверяю вас, пациенты не могут испытывать большего облегчения, чем я сам. Так что не беспокойтесь. Конечно, я с ней поговорю. Она не первая, к кому приходят подобные мысли, и наверняка не последняя. Но, знаете, когда мы разберемся с этим, боюсь, у нас появятся новые поводы для беспокойства... Нас ждут очень, очень трудные времена...
      Через неделю стало очевидным, что опасения Уиллерса не только сбываются, но и сильно преуменьшены. Ощущение надвигающейся катастрофы оказалось заразительным, почти ощутимо нарастая день ото дня. К концу следующей недели консолидация Мидвича заметно ослабла. Мистер Либоди проводил ежедневные службы, а все остальное время ездил по домам своих прихожан, подбадривая каждого в меру своих сил.
      Зеллаби оказался почти не у дел. Рационализм стал в немилости. Он был необычно молчалив и наверняка согласился бы сделаться невидимым, если бы ему это предложили.
      - Вы заметили, - спросил он, зайдя как-то вечером к мистеру Кримму, - как они на нас смотрят? Как будто мы злоупотребляем милостью Создателя, давшего нам другой пол. Иногда это действует на нервы. На Ферме так же?
      - Тоже началось, - сказал мистер Кримм, - но мы пару дней назад отправили их в отпуск. Те, кто хотел уехать домой, уехали. Остальные живут в помещениях, которые организовал доктор. В результате, от некоторых трудностей мы избавились.
      - Вы недооцениваете ситуацию, - сказал Зеллаби. - Мне не приходилось работать на пороховом заводе, но я могу себе представить, что это такое. Я чувствую, что в любой момент наружу может вырваться нечто ужасное и неуправляемое. И ничего не остается, кроме как ждать инадеяться, что этого не случиться. Честно говоря, даже не знаю, как мы переживем следующий месяц, - он пожал плечами и покачал головой.
      Но как раз в это время события начали неожиданно развиваться.
      Дело в том, что с мисс Лэмб, у которой вошло в привычку совершать спокойные вечерние прогулки под строгим присмотром мисс Латтерли, произошла неприятность. Одна из молочных бутылок, аккуратно поставленных у задней стены их коттеджа, каким-то образом опрокинулась, и мисс Лэмб на нее наступила. Бутылка покатилась под ее ногой, и она упала.
      Мисс Латтерли внесла ее обратно в дом и бросилась к телефону...
      Миссис Уиллерс все еще ждала мужа, когда он вернулся пять часов спустя. Услышав, как подъехала машина, она открыла дверь, - доктор Уиллерс стоял на пороге, растрепанный, моргая на ярком свету. Таким миссис Уиллерс видела его лишь один или два раза за все время их совместной жизни. Она схватила его за руку.
      - Чарли, Чарли, дорогой, что с тобой?
      - Я просто пьян, Милли, извини. Не обращай внимания, - сказал он.
      - О Чарли! Ребенок...
      - Реакция, дорогая. Просто реакция. Ребенок прекрасный, понимаешь. Никаких отклонений. Ничего вообще. Прекрасный ребенок...
      - О, слава Богу! - воскликнула миссис Уиллерс.
      - У него золотые глаза, - сказал ее муж. - Забавно - но никто же не против золотых глаз, верно?
      - Нет, дорогой, конечно, нет.
      - Все прекрасно, все в полном порядке. Вот только золотые глаза...
      Миссис Уиллерс присела на подлокотник кресла и обняла мужа за плечи.
      - Ну, ну, родной, все хорошо, все уже позади, - она повернула его лицо к своему и поцеловала.
      - Ведь мог родиться оранжевый, или зеленый, как мартышка. Рентген этого не покажет, - сказал он.
      - Знаю, дорогой, знаю. Но теперь уже не о чем волноваться. Ты же сам сказал, что все отлично.
      Доктор Уиллерс несколько раз утвердительно кивнул, успокаиваясь.
      - Это верно. Все отлично, - повторил он и снова кивнул. - Кроме золотых глаз. Все отлично... Ягнята могут спокойно пастись... спокойно пастись... Дай мне еще выпить, Милли, дорогая. О Боже!..
      Месяц спустя Гордон Зеллаби мерял шагами приемную лучшего родильного дома Трейна. Наконец, он заставил себя остановиться и сел. Нелепо так вести себя в его возрасте, подумал он. Для молодого человека это было вполне естественно, но последние несколько недель окончательно убедили его, что он, увы, уже не молод. Он чувствовал себя вдвое старше, чем год назад. И тем не менее, когда через десять минут в приемную чопорно вышла медсестра, он снова вышагивал взад и вперед.
      - У вас мальчик, мистер Зеллаби, - сказала она. - И миссис Зеллаби велела передать, что у него ваш нос.
      13. Сбор урожая
      В один прекрасный день последней недели июля Гордон Зеллаби, идя с почты, встретил небольшую семейную процессию, выходившую из церкви. В центре шла девушка, которая несла ребенка, завернутого в белую шерстяную шаль. Для матери она была слишком молода, чуть старше школьницы. Зеллаби благожелательно улыбнулся им, и они ответили ему тем же; но когда они прошли мимо, он посмотрел вслед девушке с грустью.
      У церковной ограды ему встретился преподобный Хьюберт Либоди.
      - Здравствуйте, викарий. Я вижу, вы все еще принимаете пополнение, - сказал Зеллаби.
      Мистер Либоди кивнул и пошел рядом с ним.
      - Сейчас уже легче, - сказал он. - Осталось еще двое или трое.
      - И будет сто процентов?
      - Почти. Должен признаться, я этого не ожидал, но, видимо, они думают, что если обряд крещения и не решит всех проблем, то по крайней мере чем-то поможет. Я рад, этому, - викарий задумчиво помолчал. - Эта девушка, - продолжал он, - Мэри Хистон, выбрала имя Теодор. Выбрала сама, по собственному желанию. И я очень этому рад, честное слово.
      Чуть подумав, Зеллаби кивнул.
      - Я тоже. И, без сомнения, это ваша заслуга.
      Мистер Либоди был явно польщен, но покачал головой.
      - Не моя, - сказал он. - То, что такая девочка, как Мэри, пожелала назвать своего ребенка "даром Божьим"* вместо того, чтобы стыдиться его - заслуга всего Мидвича.
      - Но кто-то же должен был рассказать жителям поселка, как себя вести? Кто-то же наставил их на путь истинный?
      - Это работа целой команды, - сказал викарий, - во главе с прекрасным капитаном - миссис Зеллаби.
      Зеллаби задумался.
      - Интересно, - заметил он, - какой вывод следует из того, что в экстраординарной ситуации ваше христианское и мое атеистическое отношение к ней оказываются практически одинаковыми? Может, в этом есть свой смысл? Как вы считаете?
      - Я бы рассматривал это как признак силы учения. Можно забыть формальности, но этика продолжает существовать, - сказал мистер Либоди.
      - Что ж, вы это прочувствовали, - заметил Зеллаби.
      Некоторое время они шли молча, потом он сказал:
      - Тем не менее, факт остается фактом: как бы девочка к этому ни относилась, она обкрадена. Из девочки она внезапно стала женщиной. Помоему, это грустно. У нее не было возможности расправить крылья. Пора поэзии и романтики прошла мимо нее.
      _______________________________________________________
      * Theodorus - дарованный Богом (лат.)
      - Вероятно, кто-то с этим и согласится, но я сомневаюсь, - сказал Либоди. - Сейчас не только поэты попадаются куда реже, чем в наше время, но и женщины стали гораздо темпераментнее и стремятся сразу переходить от кукол к детям.
      Зеллаби удрученно покачал головой.
      - Пожалуй, вы правы. Всю жизнь я считал тевтонские взгляды на женщин предосудительными, и всю жизнь девяносто процентов из них демонстрировали мне, что это их нисколько не волнует. Интересно, это только мне кажется, что, когда я был молод, вокруг было множество интеллигентных молодых женщин, а теперь, в основном, попадаются туго соображающие конформистки?
      - Наверное. Времена меняются. Но есть и такие, кто обкраден вовсе не был...
      - Да. Только что я заглянул к мисс Огл. О ней этого не скажешь. Она еще слегка растерянна, но и довольна тоже. Как будто ей удалось некое колдовство, которое она сотворила, сама не зная как.
      Он помолчал и продолжил:
      - Моя жена говорит, что миссис Либоди через несколько дней будет дома. Было очень приятно это услышать.
      - Да. Врачи довольны. Она полностью выздоровела.
      - А ребенок - с ним все в порядке?
      - Да, - грустно ответил мистер Либоди. - Она его обожает.
      - Такое впечатление, что даже в тех, кто больше всех возмущался, заговорила природа, - сказал Зеллаби. - Но, как мужчина, должен заметить, что мне это начинает казаться немного скучным. Чувство какой-то пустоты, как после сражения.
      - Это действительно было сражение, - согласился Либоди, - но, в конце концов, сражения - это лишь наиболее яркие эпизоды кампании, и мы выдержали пока только первое из них. Теперь мы несем ответственность за пятьдесят восемь новых душ, появившихся среди нас. Пятеро, включая вашего сына, - не хочется говорить "нормальные", чтобы не бросать тень на остальных, - обычные, не золотоглазые. Из пятидесяти трех оставшихся тридцать два рождены замужними женщинами, и могут считаться законными - то есть, с точки зрения закона мужья этих женщин предполагаются отцами новорожденных. Остаются двадцать один, родившиеся вне брака, и матерями двенадцати из них являются девушки от семнадцати до двадцати четырех лет. Думаю, частью нашей кампании должно стать защита их интересов.
      - Это верно. Будут проблемы, - согласился Зеллаби. - И, конечно, не все золотоглазые дети сейчас находятся в Мидвиче. Пять молодых женщин с Фермы уехали домой или куда-то еще. Кроме того, есть и моя дочь Феррелин.
      - И моя племянница, Полли, бедная девочка, - сказал Либоди.
      - Всего получается шестьдесят - шестьдесят кого? Кто они? Откуда? Мы до сих пор знаем о них не больше, чем в январе. Вы слышали, конечно, что Уиллерс считает их всех необычайно развитыми для новорожденных - во всех отношениях, к счастью, кроме размера?
      Мистер Либоди кивнул.
      - Каждый это может заметить сам. И есть что-то странное в том, как они смотрят на нас этими своими глазами. Они... чужие, понимаете? - Поколебавшись, он добавил: - Я знаю, что вам подобные мысли не очень понравятся, но мне почему-то все время кажется, что это какое-то испытание.
      - Испытание, - повторил Зеллаби, - Но кого испытывают? И кто?
      Мистер Либоди покачал головой.
      - Наверное, мы никогда этого не узнаем.
      - Интересно, - сказал Зеллаби. - Ведь чистая случайность, что это произошло именно у нас, а не в Оппли, или в Стоуче, или в любом из тысячи других поселков. С другой стороны, само событие отнюдь не случайно. И вполне возможно, что оно является неким испытанием. А мы случайно ли взятый для него образец? В конце концов, вопрос мог заключаться в том, согласимся ли мы с навязанной нам ситуацией, или предпримем какие-то шаги, чтобы ее отвергнуть? Ну что ж, мы на него ответили. Впрочем, это второстепенный вопрос. Есть и более существенные: кто проводил испытание? И зачем? Я уже не спрашиваю, как? Знаете, со всеми нашими волнениями мы совсем упустили невероятную, чудовищную возможность... Как вы уже сказали, они чужие... и нам нельзя об этом забывать. Мы должны сейчас очень хорошо подумать и полностью отдать себе отчет в том, что они именно ч у ж и е; что они посланы к нам с неизвестной целью... Или это звучит слишком фантастично?
      - Кто знает?.. - пожал плечами Либоди. - Но разве у нас есть иной выход, кроме как смотреть и надеяться, что мы это узнаем? Узнаем или нет, но у нас есть обязанности и чувство долга по отношению к ним. А теперь прошу меня извинить... - он поднял щеколду на калитке Форшэмов.
      Зеллаби посмотрел, как викарий скрылся за углом дома, а затем повернулся и пошел назад той же дорогой, погрузившись в раздумье.
      Пока он не добрел до лужайки, ничто не отвлекало его внимания, а затем он увидел миссис Бринкман, которая быстро приближалась к нему, толкая новую сверкающую коляску. Возможно, он обратил на нее внимание только из-за того, что миссис Бринкман, вдова морского офицера, имевшая сына в Итоне и дочь в Уайкомбе, раньше не имела обыкновения куда-либо спешить. Через несколько секунд она остановилась, с беспомощным видом застыла ненадолго над коляской, потом взяла ребенка на руки и подошла к памятнику жертвам войны. Там она села на ступеньку, расстегнула блузку и поднесла ребенка к груди.
      Подойдя ближе, Зеллаби приподнял свою поношенную шляпу. На лице миссис Бринкман появилось выражение досады, она покраснела, но не двинулась с места. Потом, как бы защищаясь, сказала:
      - Это ведь вполне естественно, правда?
      - Моя дорогая, это классика. Один из величайших символов, заверил ее Зеллаби.
      - Тогда уходите, - сказала она и вдруг заплакала.
      Зеллаби медлил.
      - Не могу ли я...
      - Можете. Уходите, - повторила она. - Вы что думаете, мне очень хочется выставлять себя здесь напоказ, да? - добавила она сквозь слезы.
      Зеллаби все еще не решался уйти.
      - Она голодна, - сказала миссис Бринкман. - Вы бы это поняли, если бы ваш ребенок был одним из них. А теперь, пожалуйста, уходите!
      Для продолжения беседы момент был явно неподходящим. Зеллаби еще раз приподнял шляпу и пошел дальше. Выражение его лица становилось все более озабоченным по мере того, как он понимал, что где-то он что-то упустил, что-то от него ускользнуло.
      На полпути к поместью Кайл Зеллаби услышал позади звук мотора и отошел в сторону, чтобы пропустить машину. Машина, однако, не проехала мимо, а затормозила рядом. Повернувшись, он увидел не торговый фургон, как предполагал, а маленький черный автомобиль, за рулем которого сидела Феррелин.
      - Дорогая,- воскликнул он, - как я рад тебя видеть! Я и не думал, что ты приедешь. И никто меня не предупредил.
      Но Феррелин не ответила на его улыбку. Ее лицо было бледным и усталым.
      - Никто не знал, что я собираюсь приехать - даже я сама. Я не собиралась приезжать. - Она взглянула на ребенка в люльке на сиденье рядом с собой. - Это он заставил меня, - сказала она.
      14. Мидвич съезжается
      На следующий день в Мидвич вернулись еще несколько человек. Первой приехала из Норвича доктор Маргарет Хаксби, с ребенком. Мисс Хаксби уже не работала на Ферме, уволившись два месяца назад, тем не менее она направилась именно туда, требуя приюта. Через два часа из Глочестера приехала мисс Диана Доусон, тоже с ребенком и тоже требуя приюта. С ней проблем было меньше, чем с мисс Хаксби, поскольку она состояла в штате, хотя из отпуска должна была вернуться лишь через несколько недель. Третьей - с ребенком и в расстроенных чувствах вернулась мисс Полли Раштон из Лондона, прося помощи и убежища у своего дядюшки, преподобного Хьюберта Либоди.
      На следующий день прибыли еще две бывших сотрудницы Фермы со своими детьми. Они тоже в свое время уволились, но заявляли, что именно Ферма обязана найти для них жилье в Мидвиче. Днем неожиданно вернулась молодая миссис Дорри с ребенком (из Дэвенпорта, где она поселилась, чтобы быть поближе к месту службы мужа) и открыла свой коттедж.
      А еще день спустя из Дарэма явилась с ребенком последняя сотрудница Фермы, замешанная в эту историю. Она находилась в отпуске, но настояла, чтобы ей нашли место. Самой последней появилась мисс Латтерли с ребенком мисс Лэмб, срочно вернувшись из Истбурна, куда она сама увезла свою подругу, чтобы восстановить ее силы.
      Это нашествие было встречено по-разному. Мистер Либоди встретил свою племянницу тепло, и даже настроение его улучшилось. Доктор Уиллерс пребывал в явном замешательстве, как и миссис Уиллерс, которая боялась, что из-за этого ему придется отложить отпуск, в котором он крайне нуждался. Гордон Зеллаби, казалось, созерцал феномен с бесстрастной сдержанностью. Тяжелее всего это ударило по мистеру Кримму: было заметно, что он сбит с толку.
      Мы с Джанет решили, что пришло время собраться и обсудить создавшееся положение. Позвонив Бернарду ( по прямой линии с Фермы), я сообщил ему, что, хотя худшее уже позади и дети появились на свет без общенациональной акушерской помощи, однако новые события требуют срочных мер, если мы все еще надеемся избежать огласки. Следует разработать план, как ухаживать за детьми. Всю историю нужно поставить на другие рельсы, и, может быть, придется опубликовать официальное правительственное заявление - по крайней мере, в самом Мидвиче. Бернард согласился устроить совещание на следующей неделе.
      В следующий четверг он появился как раз к завтраку, а чуть позже к нам присоединились мистер Кримм и доктор Уиллерс. Это была первая личная встреча Бернарда с доктором, и он произнес целую речь, сокрушаясь, что не может немедленно, публично и официально принести ему благодарность, но выразил надежду, что придет время, и доктор получит заслуженную награду. Доктор Уиллерс был явно польщен, но в ответ только покачал головой.
      - Мне не по душе официальные церемонии, полковник, - ответил он. - И, во всяком случае, не стоит ли подождать немного и посмотреть, будет ли тут в конце концов повод для поздравлений.
      - На данный момент он есть, - настаивал на своем Бернард. Однако, что касается самих детей, я до сих пор почти ничего о них не знаю.
      - Я тоже, - сказал доктор Уиллерс. - С чисто научной точки зрения стопроцентная выживаемость вызывает определенное недоумение. Но, конечно, я не знаю, какой информацией располагаете вы, и насколько она точна.
      - Хорошо, возьмем сначала наиболее очевидный отличительный признак - глаза. Чем они отличаются от обычных глаз?
      - По своему строению они, кажется, ничем. Удивляет только лишь цвет радужной оболочки. Она яркого, почти светящегося, золотистого цвета, и этот оттенок у всех одинаков.
      - Еще есть какие-нибудь необычные признаки?
      - Несколько. Например, волосы, необычно тонкие и мягкие, не похожи ни на один из существующих типов. Под микроскопом, в разрезе, волос почти плоский с одной стороны и округлый с другой - похоже на большую букву "D". У шести детей, которых я исследовал, они совершенно одинаковы, и, насколько мне известно, такой тип волос нигде больше не встречается. Ногти на руках и ногах тоже необычны. Они более узкие и закрывают меньшую часть пальца - но плоские, как обычные ногти; на когти не похожи. Форма затылка тоже кажется мне необычной, но пока рано говорить об этом с уверенностью.
      - Группа крови? - спросил Бернард.
      Доктор покачал головой.
      - Распределение по группам крови примерно такое, какого следовало ожидать. Не совсем точно, но в небольшой группе вполне допустимы те или иные отклонения.
      - И, за исключением этих необычных признаков, детей можно назвать нормальными?
      Доктор Уиллерс поскреб подбородок.
      - Что значит - "нормальными"? У них, конечно, есть все, что полагается иметь человеческому существу, но если вы попросите меня отнести их к той или иной этнической группе, я этого сделать не смогу. Они, несомненно, принадлежат к одной из рас вида "хомо сапиенс", но то же самое можно сказать и о европейцах, китайцах, бушменах и андаманцах. Определенно я могу утверждать только то, что они явно принадлежат к одной расе, какая бы она ни была, причем удивительно похожи друг на друга.
      - Вы хотите сказать, что это не гибриды?
      - Безусловно, не гибриды.
      - Понятно. Однако их матери - наша обычная английская смесь самых разных народов. Позволительно ли на основании этого сделать вывод, что те, кто считается их матерями, на самом деле вовсе не их матери?
      - Другой возможности я не вижу.
      Бернард некоторое время размышлял, потом сказал:
      - Простите мое невежество, но что это - просто логический вывод или реальная возможность?
      - Такое действительно бывает. Произошло это на самом деле или нет, я не могу вам сказать; у меня не было времени тщательно во всем разобраться. Однако в ветеринарии такая методика дает вполне удовлетворительные результаты. Она также известна под названием "ксеногенез".
      - Гм, - сказал Бернард. - И многие в поселке предполагают это?
      - Немногие. Зеллаби - наверняка. Кое-кто еще тоже думал об этом, но не всерьез - такая возможность представляется довольно унизительной, поэтому подобных мыслей стараются избегать.
      - Большинство моих людей, - вмешался мистер Кримм, - разделяют мнение доктора Уиллерса, но считают, что лучше не упоминать об этом в поселке. Простите, что перебил.
      - И что вы по этому поводу думаете, доктор?
      - Пусть они сами постепенно придут к каким-то выводам. Если им просто объявить: "Этот ребенок, которого вы считаете своим, вовсе таковым не является; вы лишь "приемная мать", то многие из женщин получат сильнейшее эмоциональное потрясение и нервный шок, и черт его знает, чем это кончится. А отличия есть. Их уже постепенно обнаруживают.
      - Какие отличия?
      - Ну, если не прибегать к терминологии... Дети, хотя они совершенно здоровы, не выглядят такими "пухлыми", как следовало бы ожидать в их возрасте; соотношение размеров головы и тела соответствует более старшему возрасту; появляется странный, слегка серебристый блеск кожи - сейчас очень слабый, но заметный, и он может усилиться. Многие матери стараются не обращать на это внимания - очень хорошо, пусть не обращают, пока позволяют обстоятельства.