Джон Уиндем
      Кукушки Мидвича
      1.В Мидвич въезд закрыт
      Самая большая удача в жизни моей жены - то, что ей довелось выйти замуж за человека, который родился 26 сентября. Не будь этого, мы неминуемо провели бы ночь с 26-го на 27-е дома в Мидвиче, со всеми вытекающими отсюда последствиями, которых - за что я не перестаю благодарить судьбу - моя жена избежала.
      По причине дня моего рождения, а также в некоторой степени из-за того, что накануне я подписал контракт с американским издательством, 26-го утром мы отправились в Лондон - отпразновать эти события. Время мы провели очень приятно: несколько визитов, омары и шабли у Уилера, последнее фантастическое творение Устинова*, скромный ужин - и обратно в гостиницу, где Джанет с удовольствием приняла ванну.
      Итак, на следующее утро мы не спеша возвращались назад в Мидвич. По пути остановились в Трейне - ближайшем городке, где мы обычно делаем покупки, затем по главной дороге проехали через поселок Стоуч, потом свернули направо на местное шоссе, и ... Дорогу перекрывал шлагбаум с табличкой "Проезд закрыт", а рядом с поднятой рукой стоял полисмен.
      Пришлось остановиться. Полисмен подошел к машине, и я узнал в нем констебля из Трейна.
      - Простите, сэр, но дорога закрыта.
      - Вы хотите сказать, мне придется ехать кругом, через Оппли?
      - Боюсь, сэр, там тоже закрыто.
      _______________________________________________________
      * Известный английский драматург и писатель Питер Устинов (род. 1921 г.). Здесь и далее прим. редактора.
      - Но ...
      Сзади раздался гудок.
      - Пожалуйста, сэр, поставьте машину чуть левее, к обочине.
      Слегка сбитый с толку, я подчинился, и мимо нас пронесся трехтонный армейский грузовик, вдоль бортов которого сидели молодые ребята в хаки.
      - Что, в Мидвиче революция? - спросил я.
      - Маневры, - ответил полисмен. - Проезд закрыт.
      - Но не обе же дороги? Мы живем в Мидвиче, вы ведь знаете, констебль.
      - Знаю, сэр. Но сейчас проезд закрыт. На вашем месте, сэр, я бы вернулся обратно в Трейн, пока мы здесь все не выясним. А тут стоять нельзя, ваша машина мешает.
      Джанет открыла дверцу со своей стороны и достала сумку с покупками.
      - Я пойду пешком, а ты приедешь, когда откроют движение, сказала она мне.
      Констебль заколебался, потом проговорил, понизив голос:
      - Раз уж вы здешние, мэм, я вам скажу - но только это между нами. Бесполезно, мэм. В Мидвич сейчас никому не попасть, вот какое дело.
      Мы воззрились на него с изумлением.
      - Но почему? - спросила Джанет.
      - Вот это-то мы как раз и пытаемся понять, мэм. А сейчас, если вы поедете в Трейн, в "Орел", я позабочусь, чтобы вам сообщили сразу же, как только дорога освободится.
      Мы с Джанет переглянулись.
      - Ну что ж, - сказала она констеблю, - все это весьма странно, но раз вы так уверены, что нам никак не проехать...
      - Уверен, мэм. Да еще приказ. Мы вам сразу же дадим знать.
      Спорить не стоило - в конце концов, констебль лишь выполнял свой долг и при этом был настолько любезен, насколько это вообще возможно в данной ситуации.
      - Ну хорошо, - согласился я. - Моя фамилия Гейфорд, Ричард Гейфорд. Я скажу в "Орле", чтобы мне оставили записку, если меня не будет на месте.
      Я выбрался задним ходом на главную дорогу и, приняв на веру слова полисмена о том, что другая дорога на Мидвич тоже закрыта, поехал обратно. Но лишь только Стоуч остался позади, я свернул с шоссе на проселок.
      - Что-то мне все это не нравится, - сказал я. - Давай пройдем напрямик через поле и посмотрим, что там творится?
      - И полицейский этот какой-то странный. Давай, - согласилась Джанет, открывая дверцу.
      Все это было тем более удивительно, что Мидвич известен как место, где никогда ничего не происходит.
      Мы с Джанет прожили здесь уже год с лишним и пришли к выводу, что в этом заключается чуть ли не главная особенность местечка. В самом деле, если бы при въезде стояла табличка с надписью "МИДВИЧ. ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ", она бы на удивление ему подходила. И почему среди тысячи других поселков именно Мидвич был выбран для странных событий 26 сентября, вероятно, навсегда так и останется тайной .
      Попробуйте представить себе, насколько это заурядное место.
      Мидвич расположен примерно в восьми милях к северо-западу от Трейна. Главное шоссе из Трейна на запад проходит через соседние поселки Стоуч и Оппли, и из каждого идет местная дорога в Мидвич. Таким образом, поселок находится в вершине треугольника, двумя другими вершинами которого являются Стоуч и Оппли; еще одна дорога петляет около пяти миль до Хикхема, что в трех милях к северу.
      В центре Мидвича - треугольная лужайка, украшенная пятью великолепными вязами и круглым прудом. В углу, который ближе к церкви, стоит памятник жертвам войны, а по сторонам - сама церковь, дом священника, гостиница, кузница, почта, магазин миссис Вельт и ряд коттеджей. Всего в поселке около шестидесяти коттеджей и небольших домиков, мэрия, поместье Кайл и Ферма.
      Церковь выстроена в классическом готическом стиле, дом священника - в стиле эпохи короля Георга, Ферма - в викторианском; архитектура поместья Кайл восходит ко временам Тюдоров, правда с многочисленными позднейшими дополнениями; коттеджи представляют большинство стилей, существовавших между двумя Елизаветами, а самыми поздними постройками стали два хозяйственных флигеля, добавленных к Ферме, когда она перешла в собственность государства и стала использоваться для исследовательских работ.
      В Британской истории Мидвич никогда не играл существенной роли. Когда он возник - неизвестно; в Земельной описи Вильгельма Завоевателя он упоминается как "деревушка", каковой, впрочем, и остался до настоящего времени, находясь в стороне от железных дорог и прочих коммуникаций.
      Здесь нет полезных ископаемых; никто не считал Мидвич подходящим местом для аэродрома, полигона или военного училища; вот только Ферму заняло какое-то правительственное учреждение, но и это мало отразилось на деревенской жизни. Мидвич живет - вернее жил, - спокойной, сонной жизнью уже тысячу лет; и если бы кто-то, обладающий даром предвидения, предсказал его жителям грядущие странные события в ночь на 27 сентября и их тревожные последствия, его бы просто подняли бы на смех. "События? В Мидвиче? - сказали бы ему. - Не выдумывайте! У нас в Мидвиче никогда ничего не происходит. Хотите народ пугать своими бредовыми идеями - езжайте в Оппли или Стоуч, там все, что угодно может случиться. Но не здесь. Мы в Мидвиче, народ простой, всегда тут жили, и жить будем." Но таких провидцев не нашлось. Никто даже в самой малой степени не ощущал, что над Мидвичем занесен меч. Казалось, все говорило за то, что поселок проживет такой же тихой, размеренной жизнью и следующее тысячелетие.
      Было бы неверно, однако, утверждать, что в Мидвиче вообще не происходило никаких исторических событий. В 1931 году он оказался в центре эпизоотии ящура. А еще раньше в 1916 году, сбившийся с курса цеппелин сбросил бомбу, которая упала на вспаханное поле и, к счастью, не взорвалась. А до этого Черный Нед, разбойник с большой дороги, был застрелен на ступеньках гостиницы "Коса и Камень" некоей Полли Паркер. И хотя это событие имело скорее личное, чем общественное, значение, оно, тем не менее, было прославлено в балладах 1768 года.
      К таким событиям можно отнести и неожиданное закрытие близлежащего монастыря Святого Акция, из которого разбежались монахи; сплетни о причинах их побега ходят в Мидвиче до сих пор, хотя это случилось еще в 1493 году.
      Кроме того, в церкви устраивали конюшню для лошадей Кромвеля, а развалины монастыря посетил Уильям Уордсворт*, написав впоследствии по этому поводу один из своих сонетов.
      Вот и все. Казалось, история, проходила мимо Мидвича, никак на нем не отражаясь.
      То же можно было бы сказать и о жителях. Предки всех их, кроме викария, его жены, семьи Зеллаби из поместья Кайл, доктора, окружной медсестры, нас и, конечно, исследователей, вели здесь в течение многих поколений размеренную и безмятежную жизнь.
      В течение всего дня 26 сентября ничто, казалось, не предвещало никаких неожиданностей. Разве только миссис Брант, жена кузнеца, как она потом заявила, почувствовала легкое беспокойство, заметив на одном из соседских полей сразу девять сорок; да мисс Огл, служащая почты, была расстроена накануне ночью тем, что увидела во сне необычайно больших летучих мышей-вампиров; но к сожалению, предчувствия миссис Брант и сны мисс Огл были столь часты, что это сводило к нулю их значимость. И ничто больше, до самого позднего вечера понедельника, не говорило о том, что Мидвич ожидает что-либо необычное. Так, по крайней мере, казалось нам, когда мы с Джанет отправлялись в Лондон. И вот, во вторник 27-го...
      Мы заперли машину, перелезли через изгородь и двинулись напрямик по скошенной траве. В конце концов мы вышли на другое поле и, свернув левее, стали подниматься по склону холма. Пройдя полдороги через пастбище, мы оказались на вершине, откуда был уже виден Мидвич. Сквозь деревья просматривалось немногое - два-три лениво поднимавшихся к небу столба дыма и шпиль церкви, возвышающийся над вязами. На следующем поле я увидел несколько лежавших на земле коров. Коровы спали.
      _______________________________________________________
      * Уордсворд Уильям (William Wordsworth, 1770-1850), английский поэт-романтик.
      Я не фермер, а только живу в деревне, но я, помится, уже тогда подумал, что что-то здесь не так. Когда корова, лежа, пережевывает жвачку - да, это вполне обычная картина; но чтобы коровы крепко спали... Но в тот момент у меня возникло смутное ощущение, что тут что-то не в порядке, только и всего.
      Мы перелезли через изгородь на поле, где спали коровы, и пошли напрямик.
      Слева послышался чей-то крик. Я обернулся и посреди соседнего поля увидел фигуру в хаки. Человек кричал что-то неразборчивое, но судя по размахиванию стеком, он явно приказывал нам вернуться. Я остановился.
      - Пошли, Ричард. Он далеко, - нетерпеливо сказала Джанет и побежала вперед.
      Я заколебался, глядя на фигуру, которая стала размахивать стеком гораздо энергичнее и кричать еще громче, хотя понять по-прежнему ничего было нельзя, но все же решил последовать за Джанет. Она находилась уже ярдах в двадцати от меня, как вдруг - я не успел даже сдвинуться с места - пошатнулась, беззвучно рухнула на землю и замерла.
      Я остолбенел. Все произошло настолько неожиданно, что на мгновение у меня возникла идиотская мысль, будто ее застрелили. Оцепенение длилось не больше секунды, потом я бросился к ней. Краем глаза я заметил, что человек слева все еще что-то кричит, но он меня уже не волновал. Я спешил к Джанет...
      Но я не добежал до нее.
      В мгновение ока отключилось сознание, и я не почувствовал даже как коснулся земли.
      2. В Мидвиче все спокойно
      Как я уже говорил, 26-го в Мидвиче все было спокойно. Я очень внимательно изучал обстоятельства дела, и могу сказать практически о каждом, где он находился и что делал тем вечером.
      Постояльцы "Косы и Камня", например, заперлись в своих номерах. Несколько молодых людей уехали в Трейн в кино - в основном те же, что и в прошлый понедельник. На почте мисс Огл мирно вязала около коммутатора, как всегда предпочитая радиопередачам чужие телефонные разговоры. Мистер Таппер, который служил раньше садовником, а потом выиграл баснословные денги в футбольный тотализатор, пребывал в дурном настроении из-за своего телевизора, у которого снова отказал красный цвет, и ругался при этом так, что его жена не выдержала и ушла спать. В одной или двух лабораториях, переведенных на Ферму, все еще горел свет, но в этом не было ничего странного - некоторые ученые частенько засиживались за своими таинственными экспериментами до поздней ночи.
      Жизнь текла как обычно, хотя даже самый рядовой день для кого-то может быть особенным. Например, как я уже говорил, 26-е - день моего рождения, поэтому наш коттедж был закрыт и не освещен. А в поместье Кайл именно в этот день мисс Феррелин Зеллаби заявила мистеру Алану Хьюзу, в то время лейтенанту, что пора бы по-дружески сообщить ее отцу об их помолвке.
      После некоторых колебаний Алан позволил провести себя в кабинет Гордона Зеллаби, чтобы посвятить старого джентльмена в суть дела.
      Хозяин поместья удобно расположился в большом кресле, закрыв глаза и склонив вправо изящную седую голову, так что на первый взгляд могло показаться, что он спит, убаюканный прекрасной музыкой, заполняюшей комнату. Но впечатление оказалось обманчивым - не говоря ни слова и не открывая глаз, Гордон Зеллаби указал левой рукой на другое кресло и приложил палец к губам, требуя тишины.
      Алан на цыпочках прошел к указанному креслу и сел. Последовала пауза, в течение которой все заготовленные слова вылетели у него из головы, и следующие десять минут Алан изучал обстановку комнаты.
      Одну стену от пола до потолка занимали книжные полки, а вдоль других стен стояли шкафы с книгами, так что место оставалось лишь для больших окон, входной двери, камина, в котором горел приятный, хотя и не столь уж необходимый, огонь, и проигрывателя. Один из застекленных шкафов был отведен под издания трудов самого Зеллаби, в том числе и на других языках; на нижней полке было оставлено место для новых поступлений.
      Над шкафом висел набросок мелком, изображавший красивого молодого человека, в котором, несмотря на прошедшие сорок лет, все еще легко было узнать Гордона Зеллаби. На другом шкафу стояла бронзовая статуэтка, в которой было увековечено впечатление, произведенное им на Эпстайна* примерно двадцатью пятью годами позже. На стенах висели несколько портретов знаменитостей с автографами. Место над камином и возле него было отведено для семейых реликиквий.
      _______________________________________________________
      Эпстайн Джейкоб (Jacob Epstein, 1880-1959) - выдающийся американский скульптор. C 1905 г. жил в Лондоне и Париже.
      Вместе с портретами отца, матери, брата и двух сестер, там имелись изображения Феррелин и ее матери (миссис Зеллаби номер два), а также сводных брата и сестры Феррелин и их матери (миссис Зеллаби номер один).
      Портрет Антеи (нынешней миссис Зеллаби, номер три) стоял на главном предмете в комнате - большом, обитом кожей, письменном столе, за которым Зеллаби создавал свои труды.
      Разглядывая книги, Алан подумал о том, не выбрал ли он слишком неподходящее время для визита - судя по всему, именно сейчас Зеллаби вынашивал замысел очередного произведения, чем и объяснялась его некоторая рассеянность.
      "О, он всегда такой, когда что-то обдумывает, - объясняла Феррелин. - Он словно отключается. Иной раз уйдет на прогулку, и забредет так далеко, что сам не может понять, где находится, и звонит нам, чтобы прислали машину... ну, и так далее. Немного утомительно, но все приходит в норму, как только он начинает писать. Тогда надо только следить, чтобы он вовремя поел и все такое."
      Обстановку комнаты - удобные кресла, приятное освещение, толстый ковер - Алан воспринял как практическое воплощение взглядов ее хозяина на безмятежную жизнь. Он вспомнил, что в книге "Пока мы живы" единственной книги Зеллаби, которую он читал, - автор расценивал и аскетизм, неумеренность равно как проявления неприспособленности к жизни. Алан помнил, что книга была интересная, но довольно мрачная; автор видно забывал, что новые поколения, как правило, и динамичнее, и дальновиднее своих предков.
      Наконец, музыка стихла. Зеллаби, нажав кнопку в подлокотнике кресла, выключил проигрыватель, открыл глаза и взглянул на Алана.
      - Надеюсь, вы меня извините, - сказал он. - Мне кажется, что музыку Баха нельзя прерывать. Кроме того, - добавил он, поглядев на проигрыватель, - мы никак не можем окончательно привыкнуть к этим новшествам. Становится ли искусство музыканта менее достойным уважения оттого лишь, что он каждый раз не исполняет свою музыку сам? Что есть вежливость? Должен ли я считаться с вами, или вы со мной, или мы оба должны считаться с гением - пусть даже давно умершим? Никто нам этого не скажет, и мы никогда этого не узнаем. Мир книжного этикета рассыпался в прах еще в конце прошлого века, и с тех пор нет правил, которых стоило бы придерживаться, имея дело со всеми этими новыми изобретениями. Нет даже правил, которые личность могла бы нарушить, что само по себе является ударом по свободе. Довольно грустно, вам не кажется?
      - Да, - сказал Алан, - я...
      - Хотя, имейте в виду, - продолжал Зеллаби, - даже само существование подобной проблемы всерьез не воспринимается. Истинное дитя нынешнего века мало интересуется серьезным изучением этих новшеств, оно просто хватает их, как только они появляются. И только когда мы сталкиваемся с чем-то действительно крупным, то начинаем осознавать проблемы, которое оно создает для общества, а потом, вместо того, чтобы искать компромис, начинаем требовать простого, но невозможного выхода - закрыть открытие, запретить, - как это было с атомной бомбой.
      - Согласен. Я только...
      Мистеру Зеллаби ответ Алана показался недостаточно пылким.
      - Пока вы молоды, - понимающе сказал он, - беззаботны, не думаете о будущем, до тех пор в жизни есть нечто романтическое. Но, согласитесь, в нашем сложном мире это не лучший образ мыслей. К счастью, мы на Западе все еще храним скелет традиционной этики, но уже появиляются признаки того, что старым костям становится все труднее нести бремя новых знаний.
      Алан собрался с духом и, вспомнив, как всегда путался в паутине рассуждений Зеллаби, решил действовать в лоб.
      - В данный момент, сэр, я хотел поговорить с вами на несколько иную тему, - сказал он.
      Обычно, когда Зеллаби замечал, что его мысли вслух прерывают, он пытался вернуть их в прежнее русло. Теперь же он оставил дальнейшие рассуждения об этическом скелете и спросил:
      - Ну конечно, друг мой. Конечно. Что такое?
      - Это... ну, в общем, это насчет Феррелин, сэр.
      - Феррелин? Ах, да. Боюсь, она уехала в Лондон на пару дней, навестить мать. Завтра она вернется.
      - Э... она уже вернулась, мистер Зеллаби.
      - В самом деле? - воскликнул Зеллаби. Он задумался. - Да, вы правы. Она обедала с нами. Ведь и вы тоже! - добавил он с торжествующим видом.
      - Да, - сказал Алан и, решив не упускать возможности, начал выкладывать припасенные новости, с сожалением сознавая, что ни одной из заранее заготовленных фраз у него в голове не осталось. Зеллаби терпеливо слушал, пока Алан, наконец, не сказал в заключение:
      - Так что надеюсь, сэр, вы не будете возражать, если мы официально объявим о нашей помолвке.
      Глаза Зеллаби слегка округлились.
      - Мой дорогой друг, вы меня переоцениваете. Феррелин - девушка здравомыслящая, и я не сомневаюсь, что в настоящий момент она и ее мать знают о вас все, и вместе они пришли к хорошо обдуманному решению.
      - Но я никогда не встречался с миссис Холдер, - возразил Алан.
      - А если бы встретились, дела бы пошли быстрее. Джейн прекрасный организатор, - сказал Зеллаби, с благожелательным видом рассматривая одну из картин над камином. Затем он встал.
      - Ну что ж, вы прекрасно справились со своей ролью; пожалуй, я тоже должен поступать так, как считает Феррелин. Вас не затруднит пригласить всех к столу, пока я достану бутылочку?
      Через несколько минут, сидя за столом в обществе жены, дочери и будущего зятя, Зеллаби поднял бокал.
      - Я предлагаю выпить, - объявил он, - за соединение любящих сердец. Институт брака, в том виде, в котором его провозглашают церковь и государство, демонстрирует унылый, механистический подход к взаимоотношениям партнеров - почти как во времена Ноя. Однако дух человеческий крепок, и очень часто среди скучной прозы жизни остается место для любви. Так давайте же будем надеяться...
      - Папа, - перебила его Феррелин, - уже одиннадцатый час, а Алану нужно вовремя вернуться в часть, иначе его могут уволить со службы. Все, что ты должен сказать: "Желаю вам счастья и долгой жизни"...
      - О, - сказал Зеллаби. - Ты уверена, что этого достаточно? Уж очень коротко. Но если ты так считаешь, то пожалуйста. От всего сердца желаю вам счастья и долгой жизни.
      Алан поставил на стол пустой бокал.
      - К сожалению, Феррелин права, сэр. Мне пора, - сказал он.
      Зеллаби сочувственно кивнул.
      - Вам, наверное, сейчас нелегко. Долго вам еще служить?
      Алан ответил, что надеется демобилизоваться месяца через три. Зеллаби снова кивнул.
      - Полагаю, армейский опыт вам пригодится. Иногда я жалею, что сам не служил. В первую войну был слишком молод, во время второй перебирал бумажки в министерстве информации. Честно говоря, я предпочел бы более активный род войск. Ну что ж, спокойной ночи, друг мой... - он вдруг замолчал, захваченный внезапной мыслью. - Дорогой мой, мы все зовем вас Алан, но я, боюсь, не знаю вашего полного имени. Наверное, стоит исправить эту оплошность.
      Алан представился по всей форме, и они снова пожали друг другу руки.
      Проходя вместе с Феррелин через холл, он взглянул на часы.
      - О, мне надо спешить. Увидимся завтра в шесть. Спокойной ночи, дорогая.
      После короткого, но горячего поцелуя Алан сбежал по ступенькам к маленькому красному автомобилю, припаркованному в аллее. Взревел двигатель, Алан махнул на прощание рукой и умчался, выстрелив гравием из-под задних колес.
      Феррелин стояла в дверях, пока не скрылись вдали габаритные огни и рокот мотора не растворился в вечерней тишине. Она закрыла дверь и, возвращаясь в кабинет, отметила, что часы в холле показывают четверть одиннадцатого.
      С отъездом Алана покой вновь опустился на поселок, который завершал свой очередной, без каких-либо событий, день в ожидании столь же спокойного дня завтрашнего.
      Окна многих коттеджей еще отбрасывали желтые отсветы в вечернюю тьму, отражаясь в лужах после недавнего ливня. Время от времени раздавались голоса или смех, впрочем, явно не местного происхождения источником их были теле- и радиостанции, находившиеся за многие мили от Мидвича, и на этом фоне большинство жителей поселка готовились ко сну. Многие из самых старых и самых маленьких уже спали; женщины наполняли горячей водой грелки, чтобы спастись от ночного холода.
      Из кабачка при "Косе и Камне" расходились последние завсегдатаи, и к четверти одиннадцатого все они уже сидели по домам, кроме неких Альфреда Уэйта и Гарри Крэнкхарда, которые никак не могли доспорить о том, какие удобрения лучше.
      Последним событием дня должен был стать приезд автобуса, который привозил из Трейна самых непоседливых. После этого Мидвич мог, наконец, погрузиться в сон.
      В доме викария, в 22.15, мисс Полли Раштон размышляла о том, что если бы ей удалось сбежать в постель на полчаса раньше, она смогла бы почитать книгу, лежащую теперь у нее на коленях, и насколько это было бы приятнее, чем слушать пререкания дяди и тети. В одном углу комнаты дядя Хьюберт, преподобный Хьюберт Либоди, пытался слушать по третьей программе радио передачу о дософокловой концепции эдипова комплекса, а в другом - тетя Дора беседовала по телефону. Мистер Либоди, полагая, что пустая болтовня не должна заглушать высокоученые речи, уже два раза увеличивал громкость, и в резерве у него оставалось еще четверть оборота ручки. В тот момент он и предположить не мог, что то, что он считал обычной пустяковой женской болтовней, вскоре возымеет весьма серьезные последствия.
      Звонок был из Лондона, из Саут-Кенсингтона; миссис Клу искала поддержки у своей давней подруги миссис Либоди. Примерно в 22.16 она, наконец, добралась до сути дела:
      - Скажи мне, Дора, только, пожалуйста, честно: в чем должна быть Кэти - в белом атласе или белой парче?
      Миссис Либоди задумалась. Наверное, атлас, но ошибка могла стоить ей многолетней дружбы...
      - Конечно, для очень молоденькой невесты... но Кати не назовешь очень молоденькой невестой, так что наверное...
      - Да, она не очень молоденькая, - согласилась миссис Клу и стала ждать ответа.
      Миссис Либоди проклинала назойливость подруги и приемник мужа, из-за которого она не могла сосредоточиться.
      - Ну, - сказала она, - и то, и другое, конечно, очаровательно, но для Кэти, я думаю...
      Здесь ее голос прервался.
      Далеко в Саут-Кенсингтоне миссис Клу нетерпеливо встряхнула трубку и взглянула на часы. Затем она нажала на рычаг и набрала ноль.
      - Я хочу подать жалобу, - сказала она. - У меня только что прервали очень важный разговор.
      Телефонистка сказала, что попробует снова соединить ее, но через несколко минут выяснилось, что ничего не получается.
      - Вы плохо работаете, - заявила миссис Клу, - я подам письменную жалобу. Я не заплачу ни за одну лишнюю минуту и вообще не понимаю, почему я должна платить при таком обслуживании. Нас разъединили ровно в десять семнадцать.
      Телефонистка что-то вежливо ей ответила и записала - 22.17, 26 сентября.
      3. Мидвич не отвечает
      С этого времени информация о событиях в Мидвиче становится по большей части эпизодической. Несомненно, первой заметила, что творится что-то неладное, телефонистка в Трейне, которая очень подробно сообщила об этом начальице телефонной станции.
      - Мидвич! О нет, только не Мидвич! - воскликнула та, беспомощно глядя на телефонистку. - Честное слово, иногда думаешь, зачем в таких местах как Мидвич, вообще разрешают иметь телефоны. Не могу поверить, что у них там есть хоть какое-то чувство ответственности. А уж эта мисс Огл... Попробуй связаться с ней по другой линии.
      - Я пробовала, она все равно не отвечает, - сказала телефонистка.
      - Наверное, заснула. Это уже в третий раз за последний месяц. И как только таких мисс Огл на работе держат? Это же просто опасно. Продолжай вызывать, и когда соединишься, передай мне, я ей скажу пару слов...
      Примерно в 22.25 на аэродроме в Колустере раздался телефонный звонок. Трубку снял дежурный офицер.
      - Мидвич? Нет, старик. Не может быть, чтобы кто-то из наших. Нет. У нас все в порядке и все на месте. Ты уверен, что это не метеорит или что-нибудь вроде того?
      Некоторое время он слушал.
      - Нет, это не от нас. Наш радар ничего не зарегистрировал. И это наверняка не один из наших самолетов. Никого из наших в том секторе нет и даже рядом... Попробуй связаться с Бейсинг-хиллом. Может быть, что-нибудь у них... Не за что, старик. Извини, ничем не могу помочь.
      - Мидвич? - сказал диспетчер автобусной компании "Саут Хандредс Омнибус". - Так позвони туда, ради Бога! Выясни, они просто там застряли, или что-нибудь случилось. Ты же на работе. Мог меня и не беспокоить в такое время... Ах, ты уже звонил... Что же ты сразу не сказал? В такой дыре как Мидвич этого можно ожидать. Но, если они выехали из Оппли вовремя, а в Стоуч не приехали, значит, они где-то в Мидвиче или рядом. Больше-то негде... Да, я понимаю, что ты сказал. Меня интересует, что ты сделал? Ты же на работе. Неважно, что я говорил раньше, важно, что говорю теперь: бери машину, отправляйся туда и выясни, в чем дело. Отправляйся немедленно. Ты должен был это сделать двадцать минут назад...
      В Трейне:
      Взревел мотор, взвыла сирена, и из ворот гаража красной стрелой вылетела пожарная машина.
      - Мидвич, - объяснил диспетчер оставшимся пожарным. - Вызов из Оппли. Звонивший видел в Мидвиче зарево. Он думает, что горит дом или, может быть, стог сена. В Мидвиче телефон, похоже, не работает.
      - Все может быть, - сказал кто-то. - Чего еще ждать от этого Мидвича?
      Cнова в Трейне:
      - О, Мидвич, - сказал дежурный сержант. - Да, нам сообщили. Туда поехала наша патрульная машина. Когда мы что-нибудь узнаем, я вам позвоню.
      Он записал номер и время звонка в блокнот и стал задумчиво вертеть его в руках.
      - Представляете, констебль Джонс, - сказал он, - Кажется, Мидвич сегодня вечером превратился заколдованное место. У компании СаутХандредс там пропал автобус; ВВС сообщили, что их радар зарегистрировал там посадку летающего объекта, и это вполне может быть связано с тем, что из Оппли звонят и говорят, будто там пожар. Саут-Хандредс послал машину выяснить, что с автобусом - она тоже пропала. Пожарные отправили человека выяснить, почему от их команды нет никаких вестей, - о нем тоже ни слуху, ни духу. Потом из Оппли сообщили о втором пожаре, и о том, что к тушению обоих не принимается абсолютно никаких мер. А в самом этом чертовом Мидвиче никто не подходит к телефону. А теперь, черт побери, что стряслось с нашей патрульной машиной?
      Он развернулся кругом на кресле и открыл окно в стене дежурного помещения.
      - Насчет машины ничего? - крикнул он.
      Констебль посмотрел на него и сдвинул один наушник.
      - Нет, сержант. С тех пор как они проехали Стоуч и повернули на Мидвич - ничего.
      - Так ведь прошло почти полчаса.
      - Двадцать одна минута, сержант, - сказал констебль, посмотрев на часы.
      Сержант раздраженно захлопнул окно, несколько секунд тупо смотрел на противоположную стену, затем снова поднял трубку.
      - Дайте мне констебля Гобби, из Cтоуча, - приказал он. В ожидании он постучал пальцами по столу, а потом сказал: - Алло, Гобби? Сержант Флойд говорит. Извини, что я тебя вытаскиваю в такое время, но мне нужно, чтобы ты как можно быстрее отправился в Мидвич и выяснил, что за чертовщина там творится. - Он вкратце обрисовал ситуацию. - Да, да. Все это весьма странно. Дай нам знать, как только сможешь. Я скажу телефонистке, чтобы ждала твоего звонка с почты Мидвича - можешь там взломать дверь, если потребуется. С мисс Огл я еще разберусь... Ну, хорошо. Мои извинения для миссис Гобби. - Он повесил трубку. - Хороший парень этот Гобби, - сказал он. - Надеюсь, теперь мы хоть что-нибудь поймем в этом бедламе.
      В Стоуче констебль Гобби включил свет, вылез из теплой постели и в полусне оделся под причитания о "несчастной судьбе жены полицейского". Спустившись во двор, он взял свой велосипед и отправился в путь.
      А потом он исчез в ночной тишине - так же бесследно, как автобус, отправленнаяя ему вслед машина, пожарная команда, посыльный, полицейский патруль и вообще все, что имело отношение к Мидвичу.
      4. Мертвый сон Мидвича.
      Рассвет 27 сентября был серым и пасмурным, моросил дождь, но несмотря на это, петухи в Оппли и Стоуче, по обыкновению, приветствовали его хриплыми криками, другие птицы - более мелодично; в Мидвиче, однако, птицы не пели.