Устроившись на ветке баньяна и болтая ногами над морем, одинокая сирена смотрела вдаль, на линию горизонта. В неподвижном воздухе стоял запах ночных цветов. Крупные крыланы пролетали над водой, направляясь в места дневного отдыха. Где-то резко вскрикнул белый какаду. Водорез на лету нырнул в воду и снова взлетел. Утреннее солнце зажгло красно-золотые искры на верхушках волн и озарило тропический лес, густо покрывающий острова, рассыпавшиеся на горизонте.
      Сирена решила, что пора завтракать. Легко поднявшись с брезентового сиденья, устроенного ею на дереве, она пошла по нависающей над водой ветке. Та закачалась под ее тяжестью, но сирена легко нашла нужный выступ в шершавой коре, куда можно было поставить голую ступню, и посмотрела вниз, на воду, где на фоне темной синевы подводных туннелей возле коралловых рифов четко обозначились бирюзовые отмели.
      Сирена подняла руки над головой, стараясь не потерять равновесия, встала покрепче - солнце бросило красный отсвет на ее бронзовую голую кожу, - сильно оттолкнулась и прыгнула головой вниз в Филиппинское море. Она вошла в воду с громким всплеском, сопровождаемая шлейфом воздушных пузырьков.
      Крылья сирены развернулись, и она поплыла.
      После охоты сирена - ее звали Мишель - спрятала рыболовные снасти в куче мертвых кораллов на одном из рифов и, словно призрачная тень, заскользила над зарослями морской руппии; на ее крыльях играли солнечные блики. Подняв голову и увидев сплетенные в гигантский клубок корни баньяна, она высунулась из воды и сделала первый вдох.
      Подножия Скалистых островов состояли из мягких известняковых кораллов; приливы и морская соль сильно разъели известняк, над которым теперь нависали камни. Из-за этого некоторые из островов стали похожими на грибы с зелеными шляпками, сидящими на тонкой ножке. Остров Мишель был больше остальных и имел неправильную форму; у него тоже были крутые известняковые стены, на шесть метров в глубину подточенные морскими приливами, поэтому взобраться на берег со стороны моря было невозможно. Баньян Мишель приютился возле самой воды и тоже был изъеден солью.
      Сирена смастерила канатный подъемник - просто петлю на конце нейлонового каната, который крепился к сиденью на ветке дерева. Она сложила крылья - складывать их было труднее, чем раскрывать, к тому же с жабрами нужно было обращаться очень осторожно - и вставила ногу в петлю. По приказу сирены подъемный механизм беззвучно поднял ее наверх, в гнездо среди густой ярко-зеленой листвы.
      Когда-то Мишель была обезьяной, сиамангом, поэтому чувствовала себя на дереве как дома.
      Во время охоты она подцепила на гарпун желтогубого летрина, которого сунула в свою сумку для образцов. Вырезав из рыбы лучшие куски, сирена бросила ее обратно в море, где останки летрина сразу привлекли внимание стайки мелких рыбешек. Один кусок Мишель съела сырым, наслаждаясь чудесным запахом свежей рыбы и моря и трепещущей белой плотью, остальное приготовила на маленькой плите и съела с рисом, который остался у нее с прошлого вечера.
      Когда Мишель кончила завтракать, остров уже проснулся. По стволу баньяна побежали гекконы, пальмовые крабы бочком начали пробираться среди опавших листьев, напоминая надоедливых торговцев, пытающихся всучить туристам контрабандные компьютерные диски. Там, где начинались морские глубины, кружились и опускались на воду малые глупыши, следуя за стаей охотящихся полосатых тунцов.
      Пришло время дневных забот. Мишель уверенно перебралась по своему канатному пути с баньяна на соседнее железное дерево, где находилась ее спутниковая связь, достала из сумки деку и начала принимать сообщения.
      Несколько журналистов просили дать интервью - легенда об одиноко живущей сирене распространялась все дальше и дальше. Вообще-то Мишель это нравилось, но она предпочла не отвечать. Было сообщение от Дартона, которое она решила оставить на потом. И тут увидела сообщение от доктора Даву, которое прочла немедленно.
      Даву был в дюжину раз ее старше. Мать вынашивала его в своем чреве девять месяцев, он не был создан в нанокамере, как почти все, кого знала Мишель. У него был какой-то родственник, знаменитый астронавт; кроме того, Даву стал лауреатом премии имени Мак-Элдоуни за научный труд под названием "Лавуазье и его век" и имел рыжеволосую жену, которая была почти так же известна, как и он сам. Пару лет назад Мишель слушала его лекции в Университете необъяснимых явлений и даже почувствовала к ним интерес, хотя ее специальностью была биология.
      Даву сбрил свою козлиную бородку, которая Мишель очень не нравилась. "У меня есть для тебя одна очень интересная научная работа, - передавал Даву. - Если, конечно, ты найдешь на нее время. Это задание не потребует больших усилий".
      Мишель немедленно вышла на связь. Даву был богатым старым мерзавцем, который уже тысячу лет владел огромным состоянием и понятия не имел о том, что значит быть молодым в наше время, а также платил столько, сколько Мишель приходило в голову у него спросить.
      Конечно, сейчас ей много не нужно, но ведь она не собирается остаться на острове навсегда.
      Даву ответил сразу. За его спиной Мишель увидела рыжую голову его жены, Катрин, склонившейся над клавиатурой компьютера.
      - Мишель! - крикнул Даву, чтобы жена знала, с кем он говорит. - Хорошо! - После некоторого колебания он сложил пальцы в мудру [Мудра -положение рук или пальцев, имеющее символический смысл или характеризующее определенные ситуации, действия или силы (в буддийской и индуистской культурах).], которая означала "внимание". - Я вижу, ты понесла утрату, - сказал он.
      - Да, - ответила Мишель через спутниковую связь.
      - А молодой человек?..
      - Он ничего не помнит.
      Вообще-то говоря, это и в самом деле было почти так, вопрос состоял в том, что именно он не помнит.
      Пальцы Даву по-прежнему показывали "внимание".
      - У тебя все хорошо? - спросил он.
      Пальцы Мишель выдали какой-то неясный ответ.
      - Мне уже лучше.
      Что, возможно, было правдой.
      - Я вижу, ты больше не обезьяна.
      - Я решила избрать путь сирены. Новые перспективы и все такое.
      "А также возможность побыть одной".
      - Мы можем тебе чем-нибудь помочь?
      Мишель придала своему лицу озабоченное выражение:
      - Ты что-то говорил насчет работы?
      - Да.
      По-видимому, Даву и сам был рад сменить тему: в его семье тоже когда-то произошла настоящая смерть - событие, которое случается с одним из миллиона, возможно, поэтому он не хотел об этом говорить.
      - Я сейчас работаю над биографией Терциана, - сказал Даву.
      - Терциан и его век? - спросила Мишель.
      - И его наследие. - Даву улыбнулся. - Знаешь, в его жизни есть пробел в три недели, о котором я ничего не знаю. Мне бы хотелось узнать, где он в это время был - и с кем.
      Мишель изумилась. Даже в такое спокойное время, в котором живет Джонатан Терциан, люди так просто не исчезают.
      - Сейчас он переживает не лучшие времена, - продолжал Даву. - Потерял работу в Тулейне, потерял жену - она умерла по-настоящему, учти, - так что если ему внезапно захотелось потеряться самому, то я его очень хорошо понимаю. - Даву хотел было почесать свою бородку, но, вспомнив, что ее больше нет, опустил руку. - Меня беспокоит другое: когда он вернется, то обнаружит, что все изменилось. В июне на конференции в Афинах он представил довольно посредственный доклад, после чего внезапно исчез. Появившись на следующей конференции в середине июля в Венеции, он вовсе не представил никакого доклада, прочитав вместо него лекцию о своей теории Рога Изобилия.
      Пальцы Мишель сложились в мудру "я просто потрясена".
      - Ты пытался его найти?
      - Его кредитные карточки закончились семнадцатого июня и он купил евро в парижском отделении "Америкэн Экспресс". Очевидно, после этого он везде расплачивался наличными.
      - Он и в самом деле старался исчезнуть, так ведь? - Мишель положила подбородок на колено согнутой ноги. - Ты запрашивал паспортный контроль?
      Мудра "безрезультатно".
      - Но ведь если он остался в пределах Европейского сообщества, ему незачем предъявлять паспорт при пересечении границы.
      - А банкоматы?
      - Он пользовался банкоматом только по приезде в Венецию, за пару дней до начала конференции.
      Немного подумав, сирена улыбнулась.
      - Мне кажется, тебе нужна моя помощь.
      Мудра "вот именно".
      - Во сколько мне это обойдется?
      Мишель сделала вид, что напряженно думает, после чего назвала неслыханную сумму. Даву нахмурился.
      - Ладно, идет, - сказал он.
      Мишель ликовала, однако, не подавая виду, озабоченно склонилась над экраном.
      - Значит, я приступаю к работе.
      Даву явно обрадовался.
      - Ты сможешь начать прямо сейчас?
      - Разумеется. Только пришли мне фотографии этого Терциана, и чем больше, тем лучше, во всех ракурсах, особенно меня интересует тот период, когда его видели в последний раз.
      - Я их уже приготовил.
      - Тогда присылай.
      Через мгновение фотографии лежали перед Мишель. "Спасибо".
      - Как только что-нибудь найду, я тебе сообщу.
 
      Во время учебы в университете Мишель обнаружила, что отлично умеет вести всякие поиски и расследования. Это давало ей дополнительный доход. Люди - как правило, так или иначе связанные с теоретической наукой - нанимали ее для выполнения всякой нудной работы, связанной с поиском разнообразных справок, ссылок и документов. Или, как теперь, трех недель жизни человека. Конечно, подобную работу они могли бы выполнять и сами, но у Мишель это получалось гораздо лучше, так что она целиком и полностью оправдывала их расходы на свои услуги. Кроме того, Мишель это нравилось - так она знакомилась с теми областями науки, о которых почти ничего не знала или знала совсем немного. Это давало ей возможность хоть немного оторваться от собственной рутинной работы.
      И наконец, подобная деятельность, как и искусство, требовала вдохновения, а этого у Мишель было предостаточно.
      Сирена разглядывала фотографии. Большей частью это были сканированные изображения старых снимков. Даву подобрал их очень хорошо: Терциан в профиль и анфас. На большинстве фотографий он был молодым, где-то лет двадцати, более поздние снимки четко передавали не только черты его лица, но и позволяли определить конкретные детали: форму рук или ушей.
      Сирена задержала взгляд на одной из старых фотографий: улыбающийся Терциан обнимает за плечи высокую длинноногую женщину с большим ртом и темными, коротко подстриженными волосами - по всей видимости, свою жену. За ними стоит стол эпохи Людовика XV, на нем - украшенная перегородчатой эмалью ваза с пышными гладиолусами, а над столом - большая картина в тяжелой золоченой раме, изображающая статного горделивого коня. Возле стола составлены - только на время фотосъемки, как предположила Мишель, - около дюжины кубков, судя по всему - награды за спортивные достижения в гимнастике или боевых искусствах. Вся эта пышная обстановка как-то не вязалась с молодой и скромно одетой парой: на ней - цветастая рубашка, заправленная в брюки цвета хаки, Терциан - в простой безрукавке и шортах. Было такое ощущение, что они сфотографировались на ходу, остановившись лишь на минуту.
      "Неплохие плечи", - подумала Мишель. Большие руки, красивые мускулистые ноги. Она никогда не представляла себе Терциана молодым, высоким и сильным, но была в нем какая-то естественность, сила, которая исходила даже от старых, наспех сделанных фотографий. Он был похож скорее на футболиста, чем на знаменитого мыслителя.
      Мишель запустила в опознавательную программу все фотографии и внимательно проверила ее работу, чего никогда бы не сделал ее работодатель, если бы взялся за дело сам. Многие люди просто не понимают, как легко можно обмануть программу, особенно если запустить в нее устаревшие данные, плохо сканированные отпечатки пальцев и примитивные цифровые снимки, сделанные машинами, которые для этого вовсе не предназначены. В результате совместных и весьма успешных действий Мишель и компьютерной программы получилось четкое видимое до мельчайших деталей изображение Терциана во весь рост, по которому можно было определить: расстояние между глазами, длину носа, изгиб губ, точную форму ушей, длину конечностей и туловища. Конечно, некоторые из этих параметров могли совпасть у разных мужчин, но никогда все.
      Сирена передала эти данные своим специализированным поисковым "паукам" и разослала их по всему миру.
      Там, в Интернете, как нигде больше, сконцентрировалось поразительное количество пустого, никчемного прошлого. Люди загружали в компьютер картинки, дневники, комментарии и видеофильмы; они делали оцифровку старых домашних фильмов, снятых на плохой кинопленке в резких, неестественно ярких красках; они сканировали свои генеалогические древа, открытки, списки приглашенных на свадьбу, рисунки, политические статьи и старые письма, написанные от руки. Нудные многочасовые записи камер скрытого наблюдения. То, что когда-то что-то значило для одного человека, теперь превратилось в электроны и стало доступно всей Вселенной.
      Просто удивительно, какому огромному количеству ненужной информации удалось пережить Световую войну - ничто из этих данных не стоило поиска или восстановления из архивов.
      Все это означало только одно: Терциан где-то здесь. Куда бы он ни отправился - в Париж, Далмацию или на остров Туле, - за ним будет следить камера. Возможно, Терциан фотографировал детей с мороженым возле Нотр-Дам или уличных саксофонистов на мосту Искусств - теперь его найдут везде. Может быть, он лежал на пляже на Корфу, смотрелся в зеркало в каком-нибудь баре Гданьска, заговаривал в Гамбурге с проституткой в районе Сент-Паули - Мишель найдет его везде.
      Разослав программу с фотографиями Терциана, Мишель подняла руки над головой и потянулась - потянулась изо всех сил, напрягая мышцы и широко, словно в немом крике, открыв рот.
      Затем вновь склонилась над декой и прочитала сообщение Дартона.
      "Не понимаю, - говорилось в нем, - почему ты со мной не разговариваешь? Я люблю тебя!"
      В его карих глазах застыло какое-то дикое выражение.
      "Неужели ты не понимаешь? - кричал он. - Я же не умер! Не умер!"
 
      Покачиваясь в воде на глубине трех или четырех метров от поверхности озера Зигзаг, Мишель смотрела на перевернутую чашу небес, их сверкающую синеву, обрамленную темными, мрачными башнями мангровых зарослей. Внезапно совсем рядом, словно пуля, в воду вонзилось что-то маленькое и черное: последовал громкий всплеск, вспенилась вода, и острый, как кинжал, клюв зимородка пронзил апогона, мерно покачивающегося над ярко-красным кустом коралла. Под водой мелькнуло белое брюхо зимородка, его крылья, которыми он работал, как плавниками, потом над волнами снова замелькали крылья, лапы, поплыли воздушные пузырьки - и зимородок поднялся в воздух.
      Мишель медленно проплыла над округлой кроной коралла, над парой огромных тридакти, каждая из которых была более метра в длину. Моллюски мгновенно закрыли створки, выбросив струю воды толщиной в человеческую руку. Мясистые выросты по краям створок переливались буйными красками: фиолетовое, голубое, зеленое и красное слилось в такой немыслимо яркий рисунок, что рябило в глазах.
      Тщательно втянув жабры, чтобы не поранить их о ядовитые щупальца кораллов, Мишель заработала ногами и, поднырнув под корни мангровых деревьев, вошла в узкий туннель, связывающий озеро Зигзаг с морем.
      Из почти трехсот Скалистых островов на семидесяти или около того море образовало озера. Острова состояли из пористого кораллового известняка; одни из этих морских озер соединялись с океаном подводными туннелями и гротами, другие собирали влагу, просачивающуюся тонкими струйками. Многие из них были населены уникальными, реликтовыми формами жизни, сохранившимися еще с доисторических времен; даже сейчас здесь можно было найти неизвестные науке виды.
      За те месяцы, что Мишель провела на островах, она обнаружила два, по ее мнению, не описанных ранее вида: разновидность Ептастаса тейгшуога, белого морского анемона, расписанного странным узором из алых и кобальтово-синих красок, и темно-фиолетового в желтых горохах голожаберного моллюска, который проплыл мимо нее, колыхаясь всем телом, похожий на какое-то кухонное полотенце, подхваченное приливом и влекомое за собой со скоростью семь узлов в час. Моллюск и анемон были отосланы соответствующим специалистам, и, возможно, когда-нибудь имя Мишель останется в веках в виде составной части латинского наименования найденных ею двух представителей морской фауны.
      Туннель был около пятнадцати футов в длину и имел несколько очень узких мест, где Мишель пришлось прижать крылья к туловищу и пробираться, лишь слегка пошевеливая их кончиками. Вскоре туннель пошел вверх, туда, где был виден яркий свет; расправив крылья, сирена пролетела над мягкими розовыми кораллами и устремилась навстречу солнцу.
      "Два часа работы, - подумала она, - плюс опасная среда. Две тысячи двести калорий, легко".
      Море, в отличие от сумрачного соленого озера, окруженного высокими скалами и мангровыми деревьями, ослепительно сияло в лучах солнца; из-за этого блеска Мишель не сразу заметила лодку, подпрыгивающую на волнах. Резко затормозив развернутыми крыльями, она остановилась, но потом узнала знакомую ярко-красную раскраску.
      Мишель благоразумно поднялась на поверхность подальше от лодки - Торбионг, возможно, высматривает добычу, а охотится он с гарпуном. Заметив ее, старик выпрямился и помахал рукой, Мишель освободила трахею и набрала в легкие воздуха, чтобы ответить на приветствие.
      - Я привез тебе еду, - сказал он.
      - Спасибо, - сказала Мишель, стирая с лица капли морской воды.
      Торбионгу было более двухсот лет, он был верховным вождем и жил в столице Белау Короре, до которого было минут сорок езды на лодке. Маленький, черноволосый, жилистый, с широким носом, крепким подбородком и гладким, без морщин, лицом. В молодости он объездил весь мир, однако, постарев, вернулся на Белау. Его обязанности в качестве вождя носили скорее церемониальный характер, однако имели немаловажное значение, когда дело касалось налогов; он получал деньги с отелей и ресторанов, построенных его предками, где на него работали другие люди, поэтому большую часть времени Торбионг проводил навещая своих соседей, сплетничая и занимаясь рыбной ловлей. Когда Дартон и Мишель впервые приехали на Белау, он принял их очень радушно и помог уладить все формальности, связанные с получением разрешения на проведение научных исследований в районе Скалистых островов. Несколько месяцев назад, уже после смерти Дартона, Торбионг согласился привозить Мишель продукты в обмен на рыбу.
      Его лодка была десять метров в длину; посреди на ней был установлен водонепроницаемый навес, сплетенный из листьев пандана. На алых боках лодки ярко-желтой краской были выведены волнистые линии, кресты и полосы. На банке красовались вырезанные из дерева причудливые рожи, к планширу прилепилось множество белых ракушек каури. На носу и корме стояли деревянные фигурки зимородков.
      Над пандановым навесом торчали антенны, флагштоки, удочки для ловли глубоководных рыб, ружья для подводной охоты. Под навесом, откуда Торбионг мог править лодкой, сидя на вырезанном из древесины хлебного дерева троне, находились навигационные приборы, радио, видео- и аудиотехника, набор громкоговорителей, эхолот, спутниковая связь и радар. К креплениям, поддерживающим навес, были приделаны специальные гудки, которые во время движения лодки издавали зловещий, режущий ухо звук.
      Торбионг обожал пронзительный вой этих гудков. Подплыв поближе, Мишель услышала оглушительную электронную музыку, которую Торбионг любил слушать через наушники, - обычно она гремела из громкоговорителей, но во время рыбалки он не хотел распугивать рыбу. По ночам присутствие Торбионга Мишель определяла за много миль, когда он плавал по темному морю, совершенно обалдевший от бетеля [Бетель - тропическое кустарниковое растение, листья которого имеют острый и пряный вкус и используются местным населением для жевания.], ревущих громкоговорителей и пронзительно вопящих гудков.
      Дослушав последний аккорд своей адской музыки, Торбионг снял наушники и выключил звук.
      - Ты когда-нибудь оглохнешь, - сказала Мишель.
      Торбионг усмехнулся:
      - Обожаю эту музыку. Прекрасно разгоняет кровь.
      Мишель подплыла к лодке и положила руку на планшир между двумя каури.
      - Я видел твоего парня в новостях, - сказал Торбионг. - Он делает тебя знаменитой.
      - Я не хочу быть знаменитой.
      - Он не понимает, почему ты не хочешь с ним разговаривать.
      - Он мертв, - сказала Мишель.
      Торбионг развел руками:
      - А это как посмотреть.
      - Осторожно, - сказала Мишель.
      Торбионг едва успел пригнуться, когда порывом ветра ему в лицо бросило ветку ядовитого растения, выросшего на самой кромке скалистого выступа. Втянув голову в плечи, старик перешел на нос, чтобы втащить якорный канат, пока навес лодки не зацепился за выступ.
      Мишель ушла на глубину и, вынырнув возле баньяна, вызвала свой канатный подъемник. Когда к ней с тихим урчанием подошла лодка Торбионга, сирена, втянув жабры и сложив крылья, сидела на канате, болтая над водой ногами.
      Торбионг протянул ей сумку с продуктами: рис, чай, соль, овощи и фрукты. Последнее время Мишель ужасно хотелось голубики, которая в этих местах не росла, поэтому Торбионг приказал привезти ей на шаттле большую коробку свежей голубики, от себя добавив к ней бутылочку сливок. Мишель поблагодарила.
      - Большинство туристов заказывают кукурузные хлопья или что-нибудь в этом роде, - выразительно сказал Торбионг.
      - Я не туристка, - ответила Мишель. - Прости, сейчас у меня нет рыбы - я ловила добычу поменьше. - Она показала ему сумку для образцов, из которой капала вода.
      Торбионг махнул рукой в сторону холодильника на корме своей лодки.
      - У меня сегодня есть "чаи" и "черсууч", - сказал он, используя местное название барракуды и махи-махи.
      - Удачная рыбалка.
      - Еле вытащил. - Пожав плечами, старик бросил на Мишель вопросительный взгляд. - У меня было несколько звонков от репортеров, - сказал он и вдруг улыбнулся, показав почерневшие от бетеля зубы. - Я им обычно отсылаю туристические справочники.
      - Уверена, они их читают с большим удовольствием.
      Улыбка Торбионга стала шире.
      - Тебе здесь одиноко, - сказал он, - приезжай, навести нас. Мы тебе приготовим домашнюю еду.
      Она улыбнулась.
      - Спасибо.
      Они попрощались, и лодка Торбионга, взревев двигателями, поплыла назад под свой невыносимый свист.
      Забравшись на дерево, Мишель тщательно спрятала там найденные в море образцы и привезенные продукты. Высыпав в чашку немного голубики и полив ее сливками, она перебралась на свое сиденье, где принялась проверять результат поиска электронных "пауков".
      Она получила кипу статей о смерти жены Терциана и пожалела, что дала "паукам" не слишком четкие инструкции.
      "Пауки" доставили три изображения. Одно представляло собой кадры неважной любительской съемки, сделанной 10 июля, на которых можно было различить мужчину, стоящего возле базилики ди Санта-Кроче во Флоренции. Сверху, из-под хмурых дождевых туч, на него мрачно взирал памятник Данте, так же довольно расплывчатый. Камера неотрывно снимала мужчину, который стоял к ней спиной; вот он посмотрел направо, сердито разглядывая что-то на земле, - его лицо было несколько смазанным, однако крупное тело и широкие плечи, по-видимому, могли принадлежать только Терциану. Программа сообщила, что где-то на 78 процентов можно считать, что мужчина - это Терциан.
      Мишель постаралась сделать изображение более четким, после чего пришла к выводу, что данное предположение может быть верным процентов на 95.
      Итак, вполне возможно, что Терциан отправился в большой тур по Европе. На видео он не был похож на счастливого человека, но ведь день был дождливым, да и зонтика у него не было…
      К тому же у него умерла жена.
      Теперь, когда Мишель получила четкое представление о местонахождении Терциана, она приказала "паукам" собирать всю информацию из Флоренции начиная с 3 июля, после чего расширять поиск, охватывая сначала Тоскану, а затем и всю Италию.
      И если Терциан совершает туристическую поездку, она вычислит его.
      Результаты, которые доставили два следующих "паука", равнялись нулю. Программа выдала примерно пятидесятипроцентное предположение о том, что Терциан находится в Лиссабоне или на мысе Сауньон, передача более четкого изображения его лица также ничего не дала.
      Затем появились видеокадры с указанием места и времени съемки - Париж, 26 июня, 13:41:44, как раз за день до того, как Терциан купил евро и исчез.
      "Ура! " - сказали пальцы Мишель.
      Впервые она видела, как Терциан двигается, - теперь она не сомневалась, что это был именно он. Терциан смотрел через плечо на небольшую группу людей. На его руку опиралась какая-то темноволосая женщина, она смотрела в другую сторону, поэтому ее лица не было видно. На сердце Мишель стало теплее, когда она подумала, что одинокий вдовец завел любовную связь в Городе Любви.
      Затем она проследила за взглядом Терциана, желая узнать, куда он смотрит. На мостовой лежал мертвый мужчина, вокруг которого столпилась кучка зевак.
      И тут, когда вся эта сцена вдруг стала приобретать некий смысл, с экрана понеслись звуки свирели Пана.
 
      Терциан со злостью оглядел присутствующих в зале. Скрипнул деревянный стул, и Терциан подумал, что сам не знает, сколько же длится эта тишина. Даже мирно дремлющая словенка поняла, что что-то произошло, и, вздрогнув, проснулась.
      - Простите, - сказал по-французски Терциан. - Но у меня умерла жена, и мне больше не хочется играть в эти игры.
      Слушатели молча смотрели, как он собрал конспекты, сложил их в чемоданчик и вышел из лекционного зала. Его шаги гулко, зловеще застучали по деревянному полу.
      И все же до этого момента лекция проходила вполне нормально. Терциану не хотелось вести резкий спор с Бодрилларом, находясь в его родной стране и говоря, на его родном языке, поэтому он ограничился лишь краткими и бодрыми замечаниями в ответ на заявление "собственное "я" не существует" самого Бодриллара и "мне все равно" Рорти, затеяв все тот же извечный стереотипный спор между Францией и Америкой по поводу отношения к современной действительности. В зале присутствовали семь человек, устроившихся на скрипучих деревянных стульях, и ни один из них не осудил его за дерзкие высказывания. Но чем дольше длилась лекция, тем больше Терциан раздражался, чувствуя свою полную никчемность. Он приехал в Город Света, где каждый камень - памятник европейской цивилизации, он стоит в мрачном лекционном зале на левом берегу Сены и читает лекцию, которая представляет собой не более чем собрание кратких заметок и замечаний, аудитории из семи человек. Приехать на землю "cogito ergo sum" и отвечать: "Мне все равно"?
      "Я приехал в Париж вот за этим? - думал Терциан. - Что бы читать этот бред? Я заплатил за привилегию заниматься вот этим?"
      "А мне не все равно", - думал он, направляясь в сторону Сены. "Веsiсiеnо ergo sum", если он правильно запомнил это латинское изречение. "Мне больно, а значит, я существую".
      Он направился в нормандский ресторанчик на острове Ситэ, сказав самому себе, что пошел туда только потому, что наступило время ланча, и стараясь не думать о том, что на самом деле ему просто хочется напиться и забыть обо всем. До августа делать ему совершенно нечего, а потом он вернется в Штаты и заберет свои пожитки, которые хранятся у прислуги в доме на Эспланаде, после чего поедет куда-нибудь искать работу.
      Терциан так и не понял, что расстроит его больше, - то, что он найдет работу, или то, что не найдет ее вовсе.
      "Ты жив, - сказал он себе. - Ты жив, ты в Париже, впереди у тебя целое лето, ты ешь блюда нормандской кухни на площади Дофина. И если это не приказ радоваться жизни, то что же тогда?"
      И вот тут заиграл перуанский оркестрик. Оторвавшись от еды, Терциан с тоскливым удивлением взглянул на музыкантов.
      Когда он был маленьким, родители - оба университетские профессора - взяли его в поездку по Европе, и там Терциан убедился, что в каждом европейском городе есть свой перуанский или боливийский уличный оркестр, состоящий из индейцев в черных котелках и красочных одеялах, которые, сидя на корточках где-нибудь в людном месте, равнодушно взирали на прохожих своими темно-карими глазами, играя на гитарах или тростниковых флейтах.
      Прошло двадцать лет, а уличные музыканты играли по-прежнему, только теперь они сменили одеяла и котелки на европейскую одежду, и все их представление даже приобрело некий лоск. Теперь у них были динамики, кассеты и компакт-диски. Теперь они собирались на площади Дофина под нависшей над ней громадой Дворца правосудия в стиле неоклассицизма, и исполняли странную смесь из старых песен "Аббы", переделывая их на свой латиноамериканский вкус.
      Может быть, прикончив порцию телятины и запив ее кальвадосом, Терциан подойдет к музыкантам и бросит им несколько монет.
      От ветра захлопал брезентовый навес над ресторанчиком. Терциан посмотрел на свою пустую тарелку. Еда была превосходной, но он уже забыл ее вкус.
      Ярость все еще клокотала в нем. А это что? О боже! Оркестр заиграл "Оазис". Первые аккорды подозрительно напоминали мелодию "Чудесной стены". "Чудесная стена" на испанских гитарах, тростниковых флейтах и мандолине!
      Терциан собирался заказать бутылку коньяка и посидеть в ресторанчике подольше, однако не под такие же звуки. Он бросил на столик несколько евро и подложил счет под блюдце, чтобы тот не улетел от порывов свежего ветра, трепавшего зеленый навес. Терциан уже выходил через маленькие чугунные воротца, ведущие в ресторанчик, когда его внимание привлек шум уличной драки.
      На проезжей части, сморщившись от боли, падал на землю человек. Трое стоящих рядом с ним мужчин, по-видимому, не успели вовремя подхватить своего товарища.
      "Идиоты", - подумал Терциан, кипя от злости.
      Внезапно раздался отчаянный визг тормозов и вопль автомобильного сигнала.
      Ветер взметнул в воздух какие-то бумаги, высыпавшиеся из чемоданчика.
      И над всем этим звучал усиленный динамиками звук перуанских флейт. "Чудесная стена".
      Терциан с изумлением наблюдал, как трое мужчин бросились ловить бумаги. Он шагнул к упавшему человеку - кто-то ведь должен хоть что-то сделать. Волосы мужчины упали ему на лоб, он перевернулся на бок, по-прежнему с искаженным от боли лицом.
      Глухо бубнили флейты.
      Стоя одной ногой на тротуаре, Терциан бросил взгляд на потрясенные лица собравшихся людей. "Здесь что, нет врача? - подумал он. - Французского врача?" Казалось, сам он внезапно забыл все французские слова. Даже такие простые фразы, как "Вы живы?" или "Как вы себя чувствуете?", совершенно вылетели у него из головы. Курс первой помощи, который он когда-то проходил в школе Кенпо, был давным-давно забыт.
      Неестественно бледное лицо мужчины внезапно сделалось спокойным. От порыва ветра на него упали волосы. Терциан заметил, как из парка все происходящее снимает на видеокамеру какой-то человек в бейсболке, и снова разозлился от ощущения полной никчемности этого дурацкого туриста, которая словно подчеркивала его собственную ненужность.
      Начали собираться люди, они выходили из останавливающихся автомобилей, сходили с тротуара. Терциан увидел, как от Дворца правосудия к месту происшествия пробираются французские жандармы в своих круглых кепи, и ему стало легче. Теперь всем займутся люди куда более компетентные, чем он.
      Терциан начал нерешительно отходить на тротуар. И вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за руку, и, обернувшись, с удивлением увидел, что ему в плечо уткнулась женщина со светло-коричневой кожей, в глухих черных очках.
      - Пожалуйста, - певуче, не на американский манер, произнесла она, - помогите мне отсюда выбраться.
      Когда они пробирались через толпу, вслед им неслись пронзительные звуки флейт.
      Миновав статую Вечного Повесы, распутного старикана Генриха IV, они вышли к Новому мосту. Слева, за Сеной, мягким светом сиял Лувр, утопающий в зелени платанов.
      По улице с ревом проносились машины, спеша успеть на зеленый свет. Терциан злился, сам не зная на что. Он не хотел связываться с этой женщиной, подозревая, что это какая-нибудь мошенница. Ее спортивная сумка, которую она несла на плече, то и дело хлопала его по заду, и Терциан потихоньку проверил задний карман брюк - деньги были на месте.
      "Чудесная стена", - подумал он. - О боже".
      Он решил, что надо бы сказать какие-нибудь утешительные слова на тот случай, если женщина действительно очень расстроена.
      - Полагаю, с ним будет все в порядке, - отрывисто произнес Терциан, не скрывая своей злости и раздражения.
      Женщина все так же утыкалась ему в плечо.
      - Он умер, - пробормотала она. - Вы что, ничего не поняли?
      Терциан никогда не видел смерть вот так, под открытым небом, он всегда считал, что она происходит за закрытыми дверями хосписов с их хрустящими простынями, мягким светом ламп и запахом дезинфекции. Смерть приходила вместе с опухолью, слабеющими конечностями и бесконечной болью, изредка прерываемой порцией морфия.
      Терциан вспомнил бледное лицо мужчины, его внезапно спокойное выражение.
      "Да, - подумал он, - смерть приходит со вздохом облегчения".
      Нужно было что-то сказать.
      - Там полиция, - сказал он. - Они… они вызовут "скорую помощь" или что-нибудь еще.
      - Надеюсь, они схватят мерзавцев, которые это сделали, - сказала женщина.
      У Терциана екнуло сердце, когда он вспомнил, как трое мужчин, бросив посреди улицы свою жертву, кинулись ловить его бумаги. По какой-то непонятной причине он запомнил только их ботинки - с черными шнурками и толстой подошвой.
      - Кто эти люди? - тупо спросил он.
      Очки женщины съехали ей на нос, и Терциан увидел сузившиеся от ярости изумительные зеленые глаза, в которых ясно читалось желание убить.
      - Думаю, те, кто считает себя копами, - сказала она.
 
      Терциан привел свою спутницу в кафе возле площади Ле Аль, "Чрева Парижа", откуда был виден купол здания Биржи. Женщина настойчиво попросила занять столик внутри кафе, а не на улице, причем села так, чтобы видеть входную дверь. Свою спортивную сумку с надписью "Nike" она поставила на пол между ножками стола и стеной, но, как заметил Терциан, ручку сумки держала на коленях, словно в любой момент была готова вскочить и спасаться бегством.
      Терциан старался держать руку так, чтобы было видно его обручальное кольцо. Ему хотелось, чтобы она его увидела; это упрощало ситуацию.
      Пальцы женщины дрожали. Терциан заказал два кофе. "Нет, - произнесла она, - я хочу мороженого".
      Терциан смотрел на нее, пока она делала заказ. Примерно его ровесница, лет двадцати девяти. Несомненно, в ней смешалось много разных рас, но вот каких? Такой плоский нос мог быть у жительницы Африки, Азии или Полинезии. В пользу последней говорили и густые черные брови. Ровный коричневый цвет лица мог принадлежать кому угодно, только не европейке, однако такие светло-зеленые глаза бывают лишь у жителей Европы. В широком, чувственном рте было что-то нубийское. Черные волнистые волосы, собранные в тугой узел на затылке, могли принадлежать жительнице Африки, или восточной Индии, или, если уж на то пошло, Франции. Ее внешность была какой-то слишком необычной, слишком удивительной, эту женщину вряд ли можно было назвать красавицей - и вместе с тем она сразу бросалась в глаза, а значит, не могла принадлежать к преступному миру. Женщину с такой внешностью найти легче легкого.
      Официант ушел. Женщина удивленно взглянула на Терциана своими большими глазами, словно не ожидала, что он все еще здесь.
      - Меня зовут Джонатан, - сказал он.
      - Я, - женщина на секунду запнулась, - Стефани.
      - Правда? - скептически спросил Терциан.
      - Да. - Она кивнула и полезла в карман за сигаретами. - Зачем мне лгать? Какая разница, знаете вы мое настоящее имя или нет?
      - В таком случае, почему бы вам его не назвать?
      Держа сигарету кончиком вверх, она немного подумала.
      - Стефани Америка Пайс э Сильва.
      - Америка?
      Чиркнула спичка.
      - Обычное португальское имя.
      Терциан посмотрел ей в глаза.
      - Но вы не португалка.
      - У меня португальский паспорт.
      Терциан едва не произнес: "Ну еще бы". Однако вместо этого он сказал:
      - Вы знали убитого?
      Стефани кивнула. Несмотря на глубокие затяжки, она не могла унять дрожь в руках.
      - Вы его хорошо знали?
      - Не очень. - Еще одна затяжка, колечко дыма. - Он был моим коллегой. Биохимик.
      От удивления Терциан не нашел, что сказать. Стефани хотела стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу с надписью "Онгапо", но от волнения промахнулась, и пепел рассыпался по скатерти.
      - Черт, - сказала Стефани и одним движением смахнула пепел на пол.
      - Вы тоже биохимик? - спросил Терциан.
      - Я медсестра. - Она взглянула на него своими светлыми глазами. - Я работаю в "Санта-Кроче". Это…
      - Благотворительная организация.
      Католическая, насколько помнил Терциан. Она называлась "Святой Крест".
      Женщина кивнула.
      - Может быть, вам стоит пойти в полицию? - спросил Терциан. И тут он снова засомневался. - Ах да, это ведь полиция его и убила.
      - Не французская. - Стефани наклонилась к нему. - Это совсем другая полиция. Та, в которой считают, что убить человека и арестовать его - это одно и то же. Смотрите сегодня вечерние новости. В них сообщат о смерти, вот только арестованных не будет. А также подозреваемых. - Лицо Стефани потемнело, она откинулась на спинку стула, обдумывая новую мысль. - Если только им как-нибудь не удастся все свалить на меня.
      Терциан вспомнил бумаги, подхваченные ветром, и людей в тяжелых ботинках, пытающихся их поймать. Искаженное от боли, бледное лицо жертвы.
      - Кто же это, в таком случае?
      Сквозь сигаретный дым она бросила на него хмурый взгляд.
      - Вы когда-нибудь слышали о Приднестровье?
      Терциан запнулся, потом решил, что разумнее всего будет сказать "нет".
      - Те убийцы - из Приднестровья. - Стефани криво улыбнулась. - Особый отдел, который занимается охраной интеллектуальной собственности. Адриана убили из-за его открытия, из-за его авторского права на это открытие.
      В это время официант принес кофе Терциана и заказанное Стефани мороженое. Это была колоссального размера ваза, наполненная шариками всевозможных сортов в нежных пастельных тонах, щедро политых сверху ярким фруктовым сиропом; венчала это сооружение башня из взбитых сливок, из которой торчало игрушечное колесико на леденцовой полосатой палочке.
      Стефани изумленно уставилась на вазу.
      - Обожаю мороженое, - с трудом выговорила она, потом ее глаза наполнились слезами и она расплакалась.
      Стефани плакала, между всхлипами зачерпывая полную ложку мороженого и отправляя ее в рот, после чего вытирала бумажной салфеткой губы и залитые слезами щеки.
      Официант тихо стоял в углу, но, судя по его взгляду и стиснутым челюстям, считал, что именно Терциан расстроил такую красивую женщину.
      Терциан чувствовал, что должен ей помочь, однако не знал как. Подойти к ней и обнять? Взять за руку? Позвать кого-нибудь, чтобы сбыть ее с рук?
      Последнее было бы предпочтительней.
      В конце концов он ограничился тем, что передал ей чистую салфетку взамен старой, насквозь промокшей.
      Упоминание об отделе полиции Приднестровья, который занимался защитой интеллектуальной собственности, ничуть не развеяло сомнения Терциана. Странная какая-то история, не похоже, чтобы эти люди действовали по приказу. Обычно в основе всяких ловких комбинаций лежит чье-нибудь желание, или жадность, или страсть, но уж никак не нечто столь абстрактное, как интеллектуальная собственность. Если только не появилась какая-то новая банда гангстеров, которая охотится за учеными из Штатов.
      Тем временем буря улеглась. Стефани отодвинула наполовину опустевшую вазу и потянулась за сигаретой.
      Терциан постукивал по столу обручальным кольцом, как делал всегда во время размышлений.
      - Может быть, стоит обратиться в местную полицию? - спросил он. - Вы что-то знаете об этой… смерти. - Ему почему-то не хотелось произносить слово "убийство". Словно оно сделало бы все реальным - в смысле не само убийство, а его, Терциана, к нему отношение; словно произнести "убийство" значило дать над собой некую власть.
      Стефани покачала головой.
      - Мне нужно уехать из Франции, пока эти парни до меня не добрались. Лучше бы вообще из Европы, но это трудно. Мой паспорт остался в номере гостиницы, а они уже наверняка там.
      - И все из-за этого авторского права.
      Ее губы скривились в злой улыбке.
      - Правильно.
      - Как я понимаю, речь идет не о литературе.
      Она покачала головой, все с той же улыбкой.
      - Ваш друг был биохимиком. - Терциан напрягся, уже зная, какой получит ответ. - Это оружие? - спросил он.
      Вопрос ее не удивил.
      - Нет, - ответила Стефани, - нет, как раз наоборот. - Она сделала затяжку и выпустила колечко дыма. - Это противоядие. Противоядие против человеческой глупости.
      - Слушайте, - начала Стефани. - То, что Советский Союз распался, вовсе не означает, что вместе с ним исчез и "советизм". Он по-прежнему существует - с той только разницей, что ушло его моральное оправдание, вместо которого остались насилие и вымогательство, замаскированные под закон и налоги. Империя исчезла, и вы у себя на Западе думаете, что это прекрасно, но на ее месте образовалось множество маленьких стран, которые теперь тоже хотят, чтобы им позолотили ручку. Вместо бывшей советской империи вы получили столько "инспекторов" и "сборщиков налогов", "таможенников" и "управлений безопасности", сколько у русских никогда не было. Все, чем занимаются эти люди, это без конца ощипывают свой народ, потому что больше с ними иметь дело никто не хочет, если только на их территории нет нефти или чего-то еще, что необходимо людям.
      - Трэшкания - "страна - мусорный бак", - сказал Терциан.
      Так когда-то назвали его историческую родину, бывшую советскую республику Армению, чья полуразрушенная экономика и деспотичный, кровавый режим правления поддерживались лишь миллионами долларов, которые присылали в свою страну американцы армянского происхождения, считавшие, что держать у власти банду убийц - значит давать свободу своей родине.
      Стефани кивнула.
      - И самая худшая из этих "стран - мусорных баков" - Приднестровье.
 
      Выйдя из кафе, Терциан и Стефани взяли такси и поехали на левый берег Сены, в отель, где остановился Терциан. Войдя в номер, Терциан включил телевизор, но приглушил звук до выпуска новостей. Местный канал снова показывал какой-то американский фильм из жизни полицейских, в котором флегматичные, деловитые детективы вяло изображали, как им надоела вся эта возня с грязью.
      Номер отеля не был рассчитан на огромную кровать, которая была в него втиснута, поэтому в комнате не осталось места даже для стульев. Желая показать Стефани, что не намерен затаскивать ее в постель, Терциан скромно примостился на краешке кровати, тогда как сама Стефани, скрестив ноги, удобно уселась в ее центре.
       - Молдова была советской республикой, созданной по приказу Сталина, - сказала она. - В нее входила Бессарабия, которая когда-то была частью Румынии и которую Сталин оттяпал в начале Второй мировой войны, и небольшая полоска земли с промышленными предприятиями, расположенная вдоль берега Днестра. После падения Советского Союза Молдова стала "независимой". - Терциан чувствовал, что Стефани повторяет чьи-то слова. - Однако к народу Молдовы эта независимость не имела никакого отношения, потому что вместо своих старых правителей он получил новую элиту, которая была не что иное, как бывшие советские чиновники, говорившие по-румынски и тут же принявшиеся обустраивать свои собственные дела, благо теперь их никто и ни в чем не ограничивал. И тогда Молдова начала распадаться - сначала от нее отделились турки-христиане…
      - Подождите, - сказал Терциан, - разве есть турки-христиане? - Такого, будучи по происхождению армянином, он и представить себе не мог.
      Стефани кивнула.
      - Да, есть турки-христиане, православные. Это гагаузы, сейчас они живут в своей автономной республике, которая входит в состав Молдовы и называется Гагаузия.
      Стефани полезла в карман за сигаретами и зажигалкой.
      - Ох, - сказал Терциан, - вы не могли бы курить в окно?
      Стефани поморщилась.
      - Странный вы народ, американцы, - бросила она, однако подошла к окну и открыла его, впустив в комнату свежий весенний воздух. Присев на подоконник, она, сложив ладони лодочкой, зажгла сигарету.
      - На чем я остановилась? - спросила она.
      - На турках-христианах.
      - Так вот. - Стефани выдохнула сигаретный дым в окно. - Гагаузия была только началом - после этого один русский генерал, столковавшись с кучкой мошенников и некоторыми чинами из КГБ, поднял мятеж в отдаленном районе Молдовы, который находится на противоположном берегу Днестра, и стал еще одним политическим деятелем, представлявшим, в сущности, только самого себя. И как только русскоговорящие повстанцы поднялись против своих румыноговорящих угнетателей, в дело вступила советская Четырнадцатая армия, которая объявила себя "миротворцем" и вместе с "голубыми касками" из ООН создала двадцатимильную зону, в которой не признавали иного правительства, кроме своего собственного. За этим последовало создание новой армии, пограничных территорий, администрации, налоговых органов, таможен и новых экс-советских органов управления, чьи работники рассчитывали на приличные подношения. И ко всему этому - сотня тысяч бедолаг, которых нужно было разместить в лагерях для беженцев, в то время как чиновники разворовывали деньги на их содержание… Но, - она ткнула сигаретой, как указкой, - у Приднестровья была одна проблема. Его не хотела признавать ни одна страна, оно занимало крошечную территорию и не имело никаких природных ресурсов, кроме несовершеннолетних девчонок, которых тысячами отправляли на экспорт в публичные дома. Остальное население разбегалось кто куда, невзирая на то, что их паспорта не признавались практически ни в одной стране, а это вело к тому, что правящей элите было легче присваивать себе труд оставшихся в стране людей для поддержания своего хищнического постсоветского режима. Ведь все, что им досталось, - это масса устаревших предприятий тяжелой промышленности, чью продукцию никто не хотел покупать. И все же у них оставалась "инфраструктура". Электростанции, работающие на русском топливе, которое было им по средствам, и транспортная система. Поэтому один преступный режим пошел на сговор с другим преступным режимом, нуждавшимся в промышленных мощностях. Суть замысла состояла в том, чтобы освобождать определенных предпринимателей от большей части "налогов" в местную казну в обмен на их значительные взносы в казну высшего эшелона власти.
      - Оружие? - спросил Терциан.
      - Конечно, оружие, - кивнула Стефани. - Они производят в основном дешевые копии известных винтовок и автоматов, но их винтовки размером чуть ли не с гаубицу. Они пытались было развивать систему банков и информации, но ведь все это основывается на полном доверии, честности и строгом контроле, а когда всем заправляют мошенники и полные профаны, толку от этого не будет. И тогда они обратили взоры на биотехнологию. Появились фармацевтические фирмы, которые выпускали дешевые лекарства общего назначения, не обращая внимания на продукцию, запатентованную на Западе… - Лицо Стефани потемнело. - Не могу сказать, что меня все это так уж убивает, но я видела, как люди умирали тысячами, не имея возможности купить необходимое лекарство. Появились фирмы, которые занимались тем, что воровали данные западных исследований по генетике, а потом на их основе разрабатывали собственную продукцию. И до тех пор, пока они хорошо платят своей правящей элите, их компании не подвержены никакому контролю. Никто, даже правительство, не знает, что они производят на своих фабриках, и именно правительство охраняет их от любых неприятностей.
      Терциан представил себе, как на какой-нибудь старой советской фабрике, где занимаются генной инженерией, появляются растения-мутанты с неизвестным генетическим строением, которые распространяются по всему миру. Трансгенные организмы, сброшенные в воды Днестра, попадают в Черное море и начинают быстро размножаться в благоприятной соленой среде…
      - Новости, - напомнила Стефани и показала на телевизор.
      Терциан включил звук, и в комнату хлынули громкие позывные новостей.
      После прогноза погоды начали передавать сообщение об убийстве на острове Ситэ. Жертву назвали "неизвестным иностранцем", которого ударили ножом; никто не был арестован. Мотив преступления неизвестен.
      Терциан переключился на другой канал, но и там было то же самое. Версия происшествия не изменилась.
      - Я же говорила, - сказала Стефани. - Никаких подозреваемых. И мотива.
      - Вы могли бы рассказать об этом полиции.
      Она махнула рукой.
      - Я же не знаю, кто это сделал или где их искать. Кончится тем, что подозревать начнут меня.
      Терциан выключил телевизор.
      - Так что же все-таки случилось? Ваш друг что-то украл у этих людей?
      Стефани вытерла лоб.
      - Он украл то, что для них не представляло никакой ценности. Это нужно беднякам, которым нечем платить. А я, - она вышвырнула в окно окурок, - вывезу это отсюда как можно скорее. Только мне нужно кое с кем увидеться. - Стефани закрыла окно, и свежий ветер перестал гулять по комнате. - Мне необходим мой паспорт. Это многое бы изменило.
      "Сегодня я видел, как убили человека", - подумал Терциан. Закрыв глаза, он вновь увидел, как падал человек с белым лицом, искаженным агонией так же, как сама действительность.
      Как все-таки ему надоела эта долбаная смерть.
      Терциан открыл глаза.
      - Я схожу за вашим паспортом, - сказал он.
 
      Он шел по улице, кипя от злости, и тут увидел тех самых убийц; они сидели за столиком уличного кафе-бара, расположенного напротив отеля Стефани. Терциан узнал их сразу, ему не нужно было смотреть на их тяжелые ботинки или широкие лица и по-военному подстриженные усы - эти люди выделялись из толпы своей явно не французской внешностью. Наверное, поэтому и Стефани тогда обратилась к нему по-английски: он был одет и держался не как француз, его самый обыкновенный пиджак и галстук уж никак не бросались в глаза. Терциан отвел взгляд, когда заметил, что люди за столиком смотрят на него.
      Внезапно злость сменилась страхом, и Терциан быстро пошел к отелю, уверяя себя, что его не узнают, потому что теперь на нем голубые джинсы, кроссовки и ветровка, а в руках - мягкая сумка. И все же он чувствовал на себе тяжелый пристальный взгляд, который сверлил ему спину, и от этого Терциан так занервничал, что едва не упал, зацепившись за ступеньку перед прозрачными дверями вестибюля.
      Терциан снял номер, расплатившись за него кредитной карточкой, взял у администратора-вьетнамца ключ и поднялся по узкой лестнице на третий этаж, который французы почему-то считали вторым. Вокруг не было ни души, и Терциан стал думать, куда мог деться третий убийца. Наверное, ищет Стефани где-нибудь в аэропорту или на железнодорожном вокзале.
      Войдя в свой номер, Терциан поставил сумку на кровать - в ней было всего несколько сувениров и бритвенные принадлежности - и вынул из кармана ключ от номера Стефани, обыкновенный ключ с тяжелым керамическим брелком в виде дверной ручки.
      Приступ страха и удивления, который он испытал, увидев тех двух мужчин, снова начал уступать место ярости.
      Они сидели за столиком, уставленным кружками с пивом, причем две кружки были уже пусты.
      Пьют на работе. Ведут наблюдение в пьяном виде.
      Ублюдки. Подонки. Они могут кого-нибудь убить просто с пьяных глаз.
      Возможно, что уже убили.
      Терциан все еще сердился, когда вышел из своего номера и спустился на один этаж. За ним никто не следил. Открыв комнату Стефани, он вошел и быстро закрыл за собой дверь.
      Он не стал включать свет. В этот час солнце стояло в небе на удивление высоко: Терциан уже заметил, что здесь оно садилось гораздо позже, чем у него дома. Возможно, в своем часовом поясе Франция находилась ближе к западу.
      У Стефани был не чемодан, а большая нейлоновая сумка, что-то вроде той спортивной, которую она носила с собой. Терциан достал ее из шкафчика и тщательно проверил надпись на ярлыке: "Стеф. Пайс", чтобы окончательно развеять все свои сомнения.
      Открыв сумку, он бросил туда паспорт и другие документы Стефани, которые нашел в прикроватной тумбочке. Добавил к ним легкую куртку и свитер, затем, уложив в пластиковую дорожную сумочку зубную щетку и эпилятор, отправил их в общую сумку.
      Терциан решил, что поднимется в свой номер и переночует в отеле, чтобы не вызвать подозрений поспешным выселением из номера, который только что занял. Утром, забрав обе сумки, он расплатится за ночлег и встретится со Стефани уже в своем отеле, где она проведет эту ночь и где, разумеется, будет нечем дышать от сигаретного дыма.
      Открыв ящик комода, Терциан стал вытаскивать оттуда футболки Стефани, ее нижнее белье, чулки и вдруг подумал, что последний раз занимался подобным делом, когда убирал вещи Клер из их дома на Эспланаде.
      "Черт. Дерьмо". Взглянув на тонкую ткань, которую держал в руках, Терциан почувствовал, как от новой волны бешенства у него застучало в висках.
      И тут, в этой наполненной яростью тишине, он услышал скрип половиц и тихие шаги.
      "Толстые военные резиновые подошвы", - подумал Терциан. На ботинках пьяных громил.
      Инстинкт вопил, чтобы он ни в коем случае не оставался в комнате, где его легко можно было загнать в угол и убить. Бросив вещи Стефани обратно в комод, Терциан взял в руку мягкую сумку, подошел к двери и вдруг резко ее распахнул, изо всех сил ударив сумкой по лицу оторопевшего от неожиданности пьяного убийцы.
      Терциан не появлялся в своей школе Кэнпо уже лет шесть, с тех пор как уехал из Канзас-Сити, однако некоторые рефлексы забываются не так-то легко, особенно после того, как тебя заставляли выполнять упражнение не одну тысячу раз, - и уж конечно, невозможно забыть прямой удар в грудь, от которого громила отлетел в сторону и ударился о стену коридора.
      На какое-то мгновение Терциан испытал детскую радость, увидев, что парни ниже его ростом. Сейчас он их всех отделает. Второй трэшканианец уже вытащил пистолет, но Терциан, ударив его локтем в лицо, выхватил у него оружие и бросился бежать по коридору, остановившись лишь на одно мгновение. Этого оказалось достаточно, чтобы один из нападающих достал его в прыжке и нанес такой удар, что Терциан буквально влип в стену. Немного придя в себя и открыв глаза, он увидел пистолет.
      В его мозгу звучал рев разъяренного зверя. Возможней Терциан взревел от ярости и на самом деле. Это был единственный способ не дать себе нажать на курок.
      Пусть теперь смерть немного поработает и на него. А почему бы и нет?
      Первый громила понял, что потерял свой пистолет. Он вытащил нож - сверкающий клинок, который, возможно, уже убил одного человека, - и шагнул к Терциану.
      Направив пистолет на убийцу, Терциан нажал на курок. Ничего не произошло.
      Он нажал еще раз, и, когда пистолет снова не выстрелил, ярость Терциана сменилась ужасом - и он бросился бежать. Сзади пьяный громила запнулся за своего товарища и грохнулся на пол.
      Терциан уже сбежал с лестницы, когда сзади по ступенькам загрохотали военные ботинки. Терциан стремглав пролетел через маленький вестибюль, мимо ночного портье-вьетнамца, до которого только сейчас начало доходить, что что-то случилось, и выскочил на улицу.
      Терциан бежал не останавливаясь. В какое-то мгновение заметив, что все еще сжимает в кулаке пистолет, он быстро сунул его в карман ветровки.
      Через несколько минут он понял, что его никто не преследует. И тут вспомнил, что паспорт и остальные документы Стефани остались в сумке, которую он швырнул в лицо нападавшему.
      От злости и отчаяния он решил вернуться в отель и, если понадобится, под дулом пистолета заполучить ту сумку.
      Однако, немного поостыв и решив, что это глупо и что подобный план все равно не сработает, вернулся в свой отель.
 
      Перед уходом Терциан оставил ключ от своего номера Стефани, поэтому ему пришлось стучать в дверь. Подумав, что она вряд ли откроет на чей-то стук, он сказал: "Это я, Джонатан. Ничего не вышло".
      Стефани рывком распахнула дверь. Ее лицо было взволнованным, в руках она держала статью Терциана, которую он дал ей почитать сегодня утром.
      - Простите, - сказал он. - Они ждали вас возле отеля. Я забрался в вашу комнату, но…
      Схватив его за руку, она втащила его в комнату и захлопнула дверь.
      - За вами следили? - резко спросила она.
      - Нет. Не стали. Может быть, решили, что не стоит связываться с человеком, который умеет обращаться с оружием. - Терциан достал из кармана пистолет. - Не понимаю, как я мог так свалять дурака…
      - Где вы это взяли? Где вы это взяли? - Ее вопрос прозвучал как вопль, она отступила подальше, широко раскрыв глаза. Рука судорожно сжала листы бумаги. Терциан с удивлением обнаружил, что Стефани страшно испугалась, видимо решив, что он каким-то образом связан с убийцами.
      Терциан бросил пистолет на кровать и поднял руки, жестом показывая, что сдается.
      - Да нет же, нет! - крикнул он, стараясь ее перекричать. - Он не мой! Я забрал его у одного из этих!
      Стефани судорожно вздохнула. В ее глазах застыло дикое выражение.
      - Да кто же вы, черт побери? - спросила она. - Джеймс Бонд?
      Терциан презрительно хмыкнул.
      - Джеймс Бонд знал бы, как из него стрелять.
      - Я сейчас читала вашу статью. И все время думала: "Боже, во что я втянула этого парня, профессора, я же послала его на верную смерть". - Она провела рукой по лицу. - Наверное, они наставили в моем номере жучков. Поэтому сразу узнали, что туда кто-то вошел.
      - Они были пьяны, - сказал Терциан. - Может быть, вообще пили целый день. Эти чертовы ублюдки меня достали.
      Он сел на кровать и взял в руки пистолет. Маленький, вороненый, тяжелый. Последний раз Терциан стрелял много лет назад и уже забыл, что оружие действует четко, целенаправленно и просто. Нащупав пальцем предохранитель, Терциан снял его, затем поставил снова.
      - Вот, - сказал он, - вот что я должен был сделать.
      Ярость клокотала во всем его теле, выбрасывая в кровь адреналин. Внезапно ему захотелось расхохотаться, и он едва сдержался.
      - Думаю, мне все-таки повезло, - сказал он. - Иначе вам пришлось бы объяснять, откуда перед вашим номером взялась парочка трупов. - Он взглянул на Стефани, которая нервно расхаживала между стеной и кроватью, и было видно, что ей отчаянно хочется закурить. - Жаль, что с паспортом не вышло. А кстати, куда вы собирались ехать?
      - Какая вам разница, куда поеду я? - сказала она, бросив на Терциана быстрый и тревожный взгляд. - Вы ведь сможете отвезти их куда надо, верно?
      - Их? - Терциан уставился на Стефани. - Кого это "их"?
      - Вирусы. - Стефани перестала ходить и посмотрела на него зелеными глазами. - Адриан успел мне их передать. Перед тем, как его убили. - Терциан перевел взгляд на черную сумку с надписью "Nike", которая стояла на его кровати.
      Терциану сразу расхотелось смеяться. "Итак, кто-то выкрал новый вид вирусов", - подумал он. Которые сейчас находятся в его номере. Вместе с украденным пистолетом и женщиной, которая, возможно, не в своем уме.
      Вот дерьмо.
 
      В выпуске новостей сообщили, что убитого звали Адриан Кристи, что он был гражданином Украины, ученым-исследователем. Он умер от ножевого ранения в почку, не успев назвать имена нападавших. По сообщению свидетелей, сразу после смерти Кристи с места происшествия быстро ушли двое или трое мужчин. Мишель запустила новых "пауков".
      Ей захотелось вызвать Даву и сообщить ему, что Терциан, возможно, стал свидетелем убийства, но затем она решила подождать, пока не появится еще какая-нибудь информация.
      Следующие часы Мишель посвятила своей основной работе, изучая образцы морской фауны, которые нашла в сульфидно-черных водах озера Зигзаг. За эти образцы она получит не более нескольких сотен калорий.
      Ветер шевелил верхушки деревьев, принося с собой запах ночных цветов и раскачивая ветку, на которой устроилась Мишель со своим диктофоном. Внезапно она вспомнила тяжесть тела Дартона, когда, слившись с ней в единых движениях, он смотрел ей в глаза, чтобы наблюдать ее реакцию. Внезапно Мишель ощутила на языке вкус его кожи.
      Поднявшись с плетеного сиденья, она пошла по ветке. "Черт бы тебя взял, - подумала она, - я же видела твою смерть".
      Вернувшись к деке, Мишель увидела, что "пауки" доставили полицейский отчет о смерти Кристи. Компьютерный переводчик легко справился со старофранцузским, приведя даже современные эквиваленты старых медицинских терминов. По своему происхождению Кристи был румыном, родился в бывшем СССР и после его распада получил украинское гражданство. Судя по французскому переводу его личных украинских документов, он застраховал свою жизнь, оплатил экологическую страховку, заплатил налог на выезд из Приднестровья, о котором Мишель вообще никогда не слыхала, и оформил соответствующие документы на выезд из Молдовы, о которой Мишель было известно только то, что это то ли провинция, то ли страна.
      Что это за места, где нужно было покупать страховку, чтобы пересечь границу? И что такое экологическая страховка?
      Была информация об электронной переписке между французскими и украинскими властями по поводу Кристи, в которой украинцы вежливо отвечали, что ничего не знают об этом человеке, за исключением того, что он был гражданином их страны. Его адресом они не располагали.
      Кристи явно покинул Приднестровье, однако французские власти, так же как и украинские, сообщали, что ничего о нем не знают.
      Судя по билетам и счетам, Кристи доехал в поезде до Бухареста, потом пересел на самолет до Праги, а оттуда прилетел в Париж. Не проведя в Париже и одного дня, он был убит. В номере отеля, где остановился Кристи, был найден странный документ, в котором говорилось, что Кристи занимался медицинскими исследованиями, в частности разработкой вакцины против гепатита А. Мишель показалось странным, что ему понадобилось везти вакцину из Приднестровья во Францию, где была своя вакцина от всех видов гепатита.
      Однако никакой вакцины найдено не было. Очевидно, Кристи пересек границу Европейского сообщества без таможенного досмотра.
      Пропавшая "вакцина" - так скептически назвали ее французские власти - убедила парижскую полицию, что на самом деле Кристи был обычным наркокурьером. И полиция потеряла к нему всякий интерес. Найти киллера в мире профессиональных торговцев наркотиками было делом почти безнадежным.
      Похоже, поиски Мишель зашли в тупик. Тому, что Терциан стал свидетелем убийства, Даву отведет, наверное, полстроки.
      Затем Мишель проверила информацию, которую ей доставили "пауки", и немного повеселела.
      Она увидела Терциана - это был старый снимок, на котором он стоял в базилике ди Санта-Кроче, возле могилы Макиавелли. Терциан немного отвернулся, но его лицо было хорошо видно. На снимке не было даты, однако ее можно было определить по одежде Терциана - той же самой, что и в кадре видео, где он разговаривал с какой-то женщиной, высокой и смуглой. Она стояла вполоборота к камере, к тому же соломенная широкополая шляпа полностью закрывала ее лицо.
      Что-то мурлыча себе нос, Мишель стала вызывать все про граммы, чтобы узнать, была ли это та самая женщина, которая опиралась на руку Терциана на площади Дофина. Без четкой фотографии программы выдавали довольно приблизительную информацию, однако пропорции конечностей, а также размер грудной клетки позволяли определить с точностью примерно до 41 процента, что это была именно она. Мишель осталась довольна.
      Появилась еще одна фотография Терциана - и снова без указания даты. Он был на каком-то празднике в южной Франции. На Терциане были черные очки, он очень загорел; в каждой руке он держал по бокалу вина, но человек, которому предназначался второй бокал, остался за кадром. Мишель запросила данные о церкви, которая находилась за спиной Терциана, тем более что по двум ясно видневшимся колокольням определить это было нетрудно. Ей повезло, ответ пришел сразу: это была церковь Эглиз Сен-Мишель в городе Салон-де-Прованс, значит, Терциан присутствовал на июньском Празднике урожая. Мишель послала новых "пауков", чтобы достать побольше фотографий и видеокадров с этого праздника. Она не сомневалась, что нашла Терциана и, возможно, его спутницу.
      В отличном настроении Мишель повалилась в гамак. Поиски шли отлично. Терциан встретил в Париже женщину и отправился с ней путешествовать. Зачем, Мишель еще не знала, но надеялась выяснить.
      Любовный роман. Одинокая сирена любила романы, особенно любила уехать куда-нибудь подальше, чтобы никто не мешал наслаждаться обществом возлюбленного.
      Так когда-то поступила и она, пока все вдруг не пошло кувырком и ей не пришлось заново создавать свой мир.
 
      Терциан заказал для Стефани отдельный номер не столько из галантности, сколько из желания побыть одному и собраться с мыслями.
      - Внизу есть буфет, - сказал он ей, - по утрам там можно купить вареные яйца, круассаны и "Нутеллу". Совершенно не французский завтрак. Рекомендую попробовать.
      Терциан не думал, что когда-нибудь вновь встретит Стефани. Она могла исчезнуть в любой момент, возможно решив, что отдельные номера он заказал для того, чтобы без помех позвонить в полицию и тем самым положить конец всей этой безумной истории.
      Терциан не собирался никуда звонить. Наверное, ему передалось настроение Рорти - "Мне все равно". К тому же в том буфете он не был ни разу. Вскоре Стефани постучала в его номер, и он, быстро натянув джинсы, открыл дверь. Она вошла, в облаке сигаретного дыма, со своей спортивной сумкой через плечо.
      - Как вы платили за номер? - спросила Стефани.
      - Кредитной карточкой, - ответил Терциан и вдруг замер; образ бравого Джеймса Бонда тут же полинял.
      Ибо по кредитной карточке можно найти человека. Приднестровцам достаточно проверить регистрационную книгу отеля, и тогда все, он обнаружен. Это не займет у них много времени.
      - Черт, надо было предупредить вас, чтобы вы расплачивались наличными, - сказала Стефани и осторожно выглянула в окно. - Возможно, они уже здесь.
      Терциану захотелось схватиться за пистолет. Достав его из тумбочки, он встал посреди комнаты, чувствуя, что ему холодно, что он полуголый и что вообще он полный идиот.
      - Сколько у вас денег? - спросил Терциан.
      - Пара сотен.
      - У меня меньше.
      - Вам нужно полностью растратить свою кредитную карточку и купить евро. И побыстрее, пока они ее не аннулировали.
      - Аннулировали? Как ее можно аннулировать?
      Сжав губы, Стефани бросила на него нетерпеливый взгляд.
      - Джонатан, может, они и ублюдки, только не забывайте, что эти люди все еще правят своей страной.
      Взяв такси, они доехали до "Америкэн Экспресс" возле здания Оперы, и Терциан купил десять тысяч евро - поначалу клерки с большим сомнением отнеслись к его документам, однако потом были вынуждены признать, что технически в них все правильно. Затем Стефани приобрела мобильник на имя "А. Сильва", заплатив за несколько часов разговоров, и вскоре они уже мчались в экспрессе по направлению к Ницце со скоростью примерно двести километров в час, не чувствуя при этом ни шума, ни вибрации, а за окном нереально быстро проносились французские предместья.
      Терциан купил билеты первого класса, поэтому они со Стефани вдвоем сидели в купе, рассчитанном на четверых. Стефани сердилась, потому что это был вагон для некурящих. Терциан чувствовал себя не в своей тарелке, потому что имел на руках кучу денег, с которыми не знал, что делать. Разделив их на две пачки, он распихал их по карманам ветровки и застегнул на молнию. Пистолет лежал у него в кармане джинсов, постоянно напоминая своей тяжестью, что он, Терциан, влип в историю, что его преследуют убийцы из Трэшканистана и что он везет незаконно полученные результаты биотехнологических исследований.
      Терциан мысленно тренировался выхватывать пистолет и стрелять. И каждый раз напоминал себе, что сначала его нужно снять с предохранителя. На тот случай, если в поезд ворвутся коммандос из Трэшканистана.
      - Швырнули в жизнь, - пробормотал он. - Наглядный пример теории Хайдеггера.
      - Что?
      Терциан посмотрел на Стефани.
      - Хайдеггер говорил, что нас швыряют в жизнь. Так же как меня швырнули в… - Он махнул рукой. - Не важно во что. Определенная ситуация возникает до того, как ты в нее попадаешь, а когда попадаешь, то вынужден все принимать как оно есть. - Терциан ухмыльнулся. - Он также говорил, что основным признаком существования является страх смерти, что вполне соответствует нашей ситуации. А значит, согласно учению Хайдеггера, свое существование, то есть йазет, если применять его термин, нужно превратить в истинно осуществимый, подлинный проект. Ну так как, в чем состоит ваш проект? Он осуществим?
      Стефани нахмурилась.
      - Что?
      Терциан уже не мог остановиться, да и не хотел. Ведь это из-за Стефани он вынужден читать какую-то дурацкую лекцию, а не стрелять и размахивать кулаками.
      - Либо, - продолжал он, - выражаясь более понятно, нужно представить себе, что мы снимаемся в каком-нибудь фильме Хичкока. Например, в той сцене, где Грейс Келли говорит Кэри Гранту, кто она на самом деле и в какое дерьмо он влип.
      На лице Стефани застыло враждебное выражение. Возможно, она не до конца поняла Терциана и сразу же ощетинилась.
      - Я вас не совсем понимаю, - сказала она.
      - Что в этой долбаной сумке? - резко спросил он.
      Стефани ответила ему долгим взглядом, затем с яростью произнесла:
      - В ней находится решение проблемы голода на планете. Это для вас достаточно осуществимо?
 
      Отец Стефани родился в Анголе, мать - в Восточном Тиморе, то есть в бывших португальских колониях, на которые после кровопролитной борьбы за независимость свалилось великое множество проблем. Оба догадались сохранить свои португальские паспорта и встретились в Риме, где работали в одном из отделений ЮНЕСКО и воспитывали свою Стефани, каждый на свой манер.
      Стефани окончила университет в Виргинии по специальности "администрирование", поэтому могла легко говорить по-английски, затем обучилась профессии медсестры и отправилась работать в католическую благотворительную организацию "Санта-Кроче", которая посылала ее в свои самые отдаленные, опасные и голодные миссии, затерянные в песках Африки. Но иногда она отправлялась и не в Африку.
      - Трэшканистан, - сказал Терциан.
      - Молдова, - сказала Стефани. - Я провела там три месяца, вроде как на каникулах. - Она поежилась. - Не стану скрывать, это было ужасно. Я привыкла к подобным вещам в Африке, но чтобы такое происходило в развитой стране… Военные диктаторы, национальные распри, население под дулом автоматов, лесные массивы, превращенные в пустыню, потому что людям внезапно понадобились дрова… - Изумрудные глаза Стефани блеснули. - Это все политика, да? Как в Африке. Голод, лагеря беженцев - это было политикой еще до того, как я появилась на свет. Народ целой страны голодает только потому, что кому-то это выгодно. Сейчас трудно уничтожить население страны, которая тебе не нравится, - для этого нужно начать войну, а это дорого, к тому же придется давать объяснения в ООН, так что в результате можно оказаться в Гааге и попасть в тюрьму за военные преступления. Но есть и другой путь - достаточно дождаться неурожайного года, когда люди начнут голодать, и вот тогда твои бывшие враги будут готовы отдать все на свете в обмен на продукты, а ты спокойно получаешь помощь из ООН, объявляешь себя спасителем, организуешь по стране сеть благотворительных организаций и спокойно собираешь с них дань, твои враги оказываются в лагерях, а ты вводишь в страну свои войска, которые не встречают ни малейшего сопротивления, после чего тихонько избавляешься от врагов, берешь в свои руки контроль над распределением продуктов, которые оказываются на складах правительства, откуда их можно продавать голодающим, а можно и отправлять на экспорт, получая за это прибыль… - Стефани снова поежилась. - Так устроен мир, да? Нет, так больше не будет! - Схватив сумку с надписью "Nike", она тряхнула ею перед лицом Терциана.
      В Молдове Стефани было поручено наладить контакты с местными благотворительными организациями, руководством некоторых заводов и правительством. Поэтому, когда до Приднестровья долетела новость о каком-то открытии в области биотехнологии, Стефани узнала о нем одной из первых.
      - И что это такое? - спросил Терциан. - Какая-нибудь генетически модифицированная пища?
      - Нет. - Она слабо улыбнулась. - Генетически модифицированный потребитель.
      Промышленные компании Приднестровья занимались в основном выпуском дешевых лекарств и трансгенных продуктов на основе украденных западных патентов. В их лабораториях занимались всем подряд, в частности там располагали и ДНК человека, животных и растений. Все результаты исследований, все виды продукции были запатентованы, на некоторых даже стоял личный знак исследователя. Все это было продукцией, которую разрешало запатентовывать правительство США в надежде, что кому-то это может принести ощутимую пользу. Но полулегальные компании занимались только одним: выпуском продукции, без которой, по их мнению, не может жить человек, а именно: наркотики и пища.
      И не только человек - животные тоже. Тощие, зараженные туберкулезом овцы или свиньи никому не нужны, поэтому на животных нужно тратить столько же денег, как и на человека. Поэтому однажды один из членов правительства, после изрядной порции "зубровки", сказал: "А зачем нам все эти заботы с кормлением животных? Почему они не питаются сами, как растения?"
      И вот тогда и появился Зеленый Свиной Проект, согласно которому нужно было вывести таких свиней, которые сами вырабатывали бы для себя пищу, просто гуляя на солнце, и при этом набирали вес и вообще чувствовали себя прекрасно.
      - Зеленые свиньи, - повторил озадаченный Терциан. - Людей убивают ради зеленых свиней?
      - Да нет же, нет. - Стефани махнула рукой. - Эту идею никто не воспринял всерьез, потому что сразу встал вопрос: а почему свиньи? Адриан тогда сказал: "Почему мы должны останавливаться на животных - почему бы не создать людей, жизнедеятельность которых основана на фотосинтезе?"
      - Нет! - воскликнул потрясенный Терциан. - Вы хотите создать зеленых людей?
      Стефани посмотрела на него.
      - А чем вам не нравятся толстые, счастливые зеленые люди? - Ее пальцы нервно выбивали дробь по ручкам сиденья. - Мне, например, зеленая кожа очень бы пошла - как раз под цвет глаз. Разве не красиво?
      - Хотелось бы мне на это посмотреть, - сказал Терциан, еще не придя в себя от изумления.
      - Адриан был очень умным человеком, - сказала Стефани. - Эти приднестровцы убили своего гения. Он все хорошо продумал. Он хотел, чтобы зеленой оставалась только кожа, а не мышцы и кости, поэтому начал с создания вируса, который бы оказывал воздействие на эпидермис, и тот бы реагировал, - так возникают папилломы, то есть бородавки, да?
      "Отлично, теперь у нас будут зеленые бородавки", - подумал Терциан, но смолчал.
      - Итак, чтобы вы сделали на месте Адриана? Вы бы заставили этот вирус вырабатывать хлорофилл. То есть вирус в организме человека под действием солнечного света начинает реагировать и выбрасывает в кровь хлорофилл.
      Терциан с сомнением посмотрел на Стефани.
      - Вряд ли это сработает, - сказал он. - Растения получают сахар и кислород из хлорофилла, это верно, но им не нужно добывать себе пищу, они находятся на одном месте. Если в кожу человека ввести хлорофилл, сколько он получит калорий? Десятки? Сотни?
      Стефани слегка улыбнулась.
      - Дело не только в хлорофилле. Вопрос еще и в обмене электронов. У растений это происходит в хлоропласте, но у человека для этого существуют митохондрии. Для выработки хлорофилла не нужно создавать такую громоздкую структуру, вы используете то, что у вас под рукой. Итак, Адриан сделал вот что: он ввел меченые электроны в реакцию выработки белка, которые направились к митохондриям, уже получившим белок, чтобы осуществить обмен электронов. В результате митохондрии, как обычно, забирают электроны из хлорофилла, и когда вирус начинает действовать, вы получаете тысячи калорий, просто стоя на солнце. Конечно, полностью заменить пищеварительный процесс это не может, а вот сдержать голод - да, голодающим нужно будет всего лишь постоять на солнце.
      - Вряд ли исландцы при этом когда-нибудь наедятся досыта, - заметил Терциан.
      Стефани разозлилась.
      - Исландцы не голодают. Голодают почему-то жители районов с жарким климатом.
      Терциан хлопнул в ладоши.
      - Отлично. Значит, я расист. Подайте на меня в суд.
      Стефани заулыбалась.
      - Я еще не рассказала о самом интересном открытии Адриана. Когда люди снова вернутся к обычному пищеварению, в митохондриях начнется процесс конкуренции между обычным обменом веществ и обменом электронов, вызванным действием солнечного света. Таким образом, зеленый вирус - это своего рода запасная система пищеварения на тот случай, если с обычной что-то случится. - Лицо Стефани сияло. - Голод больше никогда не будет оружием, - сказала она. - Зеленая кожа поможет голодающим продержаться до прибытия помощи. Она поможет им пережить болезни, связанные с нарушением обмена веществ. Вот что главное, - она погрозила небу кулаком, - плохие парни больше не будут использовать голод в качестве оружия! Голоду придет конец! Сейчас на ваших глазах умирает один из четырех Всадников Апокалипсиса, вот прямо сейчас, ибо в моей сумке находится его смерть! - Стефани с такой силой швырнула сумку на колени Терциану, что он, вздрогнув от неожиданности, едва успел ее поймать.
      Стефани ухмыльнулась и насмешливо сказала:
      - Я думаю, что даже ваш чертов нацист Хайдеггер счел бы мой проект вполне осуществимым. Вы согласны со мной, герр доктор Терциан?
 
      "Вот ты где", - подумала Мишель. Она смотрела на фотографию Терциана, сделанную на Празднике урожая. Рядом с ним стояла та самая смуглая женщина, в той же соломенной широкополой шляпе, которая была на ней во флорентийской церкви, и с той же черной сумкой через плечо, только на этот раз лицо женщины было видно на целых три четверти, к тому же была четко видна и рука, сжимающая трубочку мороженого.
      Над дисплеем компьютера кружились ночные насекомые. Разогнав их рукой, Мишель продолжила работу. Снимок был цифровым, и она смогла его увеличить.
      Она с удивлением обнаружила, что у женщины зеленые глаза. Чернокожие женщины с радужкой зеленого цвета - или оранжевой, или зеленовато-желтой, или чисто желтой - сейчас не были такой уж редкостью, но тогда, во времена Терциана, это было что-то необычное. Ну что ж, легче будет искать.
      - Мишель!
      Голос прозвучал в тот самый момент, когда она послала на поиск новых "пауков". Мишель вздрогнула.
      - Мишель, - снова позвал голос.
      Это был Дартон.
      Сердце Мишель отчаянно забилось. Закрыв деку, она убрала ее в свою сумку, затем перебралась с железного дерева на баньян. Из-за дрожи в коленях она едва не свалилась, оступившись на своем канатном мостике. Забравшись на широкую ветку баньяна, Мишель стала вглядываться в морскую даль.
      - Мишель…
      На юго-западе, между островом сирены и соседним островком, виднелось бледное пятно света - маленькая лодочка, пляшущая на волнах.
      - Мишель, где ты?
      Голосу ответили тишина и плеск волн. Мишель вспомнила шип в своей руке и долгий, мучительно долгий подъем на холм, возвышающийся над озером Медуз. И Дартона - бледного, хватающего ртом воздух и умирающего у нее на руках.
      Это озеро было одним из чудес света, но крутая тропинка, ведущая вверх по скалистой гряде, отделяющей озеро от океана, была почти непреодолима и для здорового человека, что уж тут говорить об умирающем. Когда Мишель и Дартон - в то время они были обезьянами - вылезли из своей лодки, то не стали забираться вверх по горной тропинке, а, перескакивая с ветки на ветку, пошли по железным деревьям и гуавам, старательно избегая острых шипов ядовитых растений с их смертельным черным соком. Хотя подобный способ передвижения был легче, чем по земле, оба были очень рады, когда наконец добрались до прохладного озера.
      Десятки тысяч лет назад уровень этого озера был выше, а когда воды стало меньше, озеро оказалось отрезанным от моря, а вместе с ним и медузы Mastigias sp., которые быстро съели всю мелкую рыбу, которая там обитала. Как и люди когда-то, медузы перестали заниматься охотой и собирательством и перешли на сельское хозяйство, то есть начали питаться водорослями, из которых получали необходимый им сахар. По ночам медузы опускались на дно озера, где в бедных кислородом сернистых глубинах они удобряли колонии водорослей; на рассвете медузы поднимались на поверхность и весь день плавали, двигаясь вслед за солнцем и впитывая его энергию.
      Мишель и Дартон увидели миллионы всевозможных медуз - от крошечных, размером с ноготь, до крупных, с суповую тарелку, которые золотисто-коричневой массой скопились на середине озера. Загребая своими длинными руками, сиаманги плавали в озере, весело смеясь и перекликаясь, а медузы нежно, словно перышки, прикасались к их коже. Температура воды примерно равнялась температуре обезьяньего тела, поэтому купаться в озере было все равно что купаться в супе, а медуз было так много, что Мишель даже захотелось по ним пройтись. Их мягкое прикосновение было почти эротичным, чувственным - словно легкое, дразнящее касание кончиком пальца.
      Проведя в озере тысячи лет и не имея возможности охотиться, медузы потеряли способность обжигать. Очень немногие люди могли бы заметить легкое жжение от их прикосновения.
      Но были, однако, люди и куда более чувствительные.
      Дартон и Мишель выбрались из озера уже в сумерках, и Дартон уже тогда тяжело дышал. Он сказал, что, наверное, переутомился и ему нужно отдохнуть и поесть, но, неловко прыгнув с дерева палаун, он сорвался и полетел вниз, обрывая листья с ветвей, прямо на острый известняковый выступ.
      Мишель с бьющимся сердцем спрыгнула на землю. Дартон был мертвенно-бледен и задыхался. Им некого было позвать на помощь, единственное, что могла сделать Мишель, это взять лодку и плыть в Корор или на другой остров. Она подняла Дартона, обхватив его за плечи, и потащила вверх по склону холма. Он свалился прямо возле ядовитого дерева, и тогда Мишель собой закрывала его от ядовитых капель до тех пор, пока он не умер. Ее спина горела от ядовитого сока, а она шептала на ухо Дартону слова прощания. Она так и не узнала, слышал он ее или нет.
      На следствии коронер сказал, что у Дартона, с его редчайшим видом аллергии, практически не было никакого шанса, и, пытаясь ее утешить, заявил, что она все равно не смогла бы ничего сделать. Торбионг, который помог Мишель и Дартону попасть на этот остров, предложил ей пожить в его семье. В ответ на приглашение Мишель попросила разрешить ей перенести свой лагерь на другой остров и остаться там работать.
      Она также превратила себя в сирену, которая быстро стала местной романтической легендой.
      А теперь Дартон вернулся; он болтался на моторной лодке между островами, звал ее по имени и кричал в рупор.
      - Мишель, я люблю тебя, - эти слова ясно прозвучали в ночной тишине.
      У Мишель пересохло во рту, пальцы сложились в знак "уходи".
      Наступила тишина, затем Мишель услышала, как заработал лодочный мотор. Проплыв в пятистах метрах от нее, Дартон направился к северной части острова.
      "Уходи…"
      - Мишель…
      Снова прозвучал голос Дартона. Все ясно: он не знает, где она. Теперь нужно осторожнее пользоваться фонарем.
      "Уходи…"
      Дартон еще долго звал ее; затем заработал мотор, и лодка ушла. Тогда Мишель подумала, что он, возможно, станет объезжать все триста островов, входящих в группу Скалистых.
      Но нет, Мишель знала, что Дартон куда умнее.
      Ей лучше подумать о том, что она будет делать, когда он ее найдет.
 
      В голове Терциана вихрем закружились тысячи вопросов, когда он открыл сумку Стефани и достал оттуда маленький пластиковый контейнер, похожий на коробку для рыболовных крючков. Открыв крышку, он увидел несколько склянок, упакованных в темно-серый пенопласт. Внутри склянок находилась какая-то светло-золотистая мерзость.
      - Папилломы, - сказала Стефани.
      Терциан быстро захлопнул крышку контейнера, чтобы никто не заметил, что он разглядывает его содержимое. Если его схватят по подозрению в перевозке наркотиков, пачки денег и пистолет вряд ли помогут ему оправдаться.
      - А что вы собираетесь со всем этим делать, когда доберетесь туда, куда направляетесь?
      - Вылить на кожу. Под действием солнечного света препарат начнет действовать.
      - А вы его испытывали?
      - На людях? Нет. Да и зачем? Ведь на макаках-резусах он действует превосходно.
      Терциан побарабанил пальцем по ручке сиденья.
      - А его можно… подхватить? Я хочу сказать, что если это вирус, он может передаваться от одного человека другому?
      - Только через кожу.
      - Значит, может. Например, ребенку от матери?
      - Адриан считал, что этот вирус не сможет проникнуть через плаценту, но проверить это не успел. Если матери захотят передать вирус своим детям, им придется делать это специально. - Стефани пожала плечами. - Как бы там ни было, мне кажется, матери не будут возражать, если у них появятся зеленые дети, главное, чтобы они были здоровыми. - Она посмотрела на склянки, лежащие в своих серых гробиках. - Этого количества хватит на десятки тысяч человек. А потом мы легко получим новые порции.
      "Если матери захотят передать вирус своим детям"…
      Терциан закрыл контейнер.
      - Вы не в своем уме, - сказал он.
      Склонив голову набок, Стефани смотрела на него с таким видом, словно заранее знала, что он это скажет, и ей заранее было смешно.
      - Почему?
      - Как бы вам это объяснить? - Застегнув молнию на сумке, Терциан бросил ее на колени Стефани, с удовольствием отметив, что подобной реакции она не ожидала. - Вы собираетесь применить не прошедший испытания трансгенный вирус не где-нибудь, а в Африке - в Африке! Континенте, и так пережившем множество эпидемий. И какой вирус - полученный кучкой нелегальных фармакологов несуществующей страны, где свирепствует тайная полиция. Из всего этого я делаю вывод, что ваша затея может обернуться катастрофой.
      Стефани поднесла руку ко рту, забыв, что в ней нет сигареты.
      - Хочу обратить ваше внимание вот на что. Мы испытывали вирус на животных. Адриан получил целое семейство ярко-зеленых резусов, они жили у него в лаборатории до тех пор, пока проект не был закрыт и обезьян не пришлось… э-э… ликвидировать.
      - Но почему компания закрыла проект?
      - Деньги. - Стефани скривила губы. - Голодающие бедняки не могут платить за лечение, поэтому лекарства приходится раздавать почти даром. Прибавьте к этому бесконечные дурные слухи, которые незаконным биотехнологическим компаниям, находящимся в непризнанной толком стране, вовсе не нужны. Миллионы людей впадают чуть ли не в истерику, когда речь заходит о трансгенных растениях, а теперь представьте себе, что будет, когда те, кто не может спокойно смотреть на трансгенный стручок перца, вдруг узнают о создании трансгенного вируса человека. Поэтому компания решила, что лучше не рисковать. И закрыла проект. - Стефани бросила взгляд на сумку. - Но Адриан ведь сам побывал в лагерях для беженцев. Человек без родины, беженец из Молдовы, он не находил себе места от мысли, что решение проблемы голода находится в холодильнике его лаборатории и им никто не занимается. И тогда, - она показала на сумку с надписью "Nike", - он вызвал меня. Взял отпуск и поселился в отеле "Генрих IV" на площади Дофина. И я думаю, что, видимо, допустил какую-то ошибку, потому что…
      На глаза Стефани навернулись слезы, и она замолчала. Терциан, который к этому времени твердо решил, что с него достаточно, отвернулся к окну и стал смотреть на красочные пейзажи Прованса. Вдали, на востоке, на фоне синего неба виднелись белоснежные вершины Альп, в садах сияли свежей листвой миндаль и оливы, а на склонах холмов зеленели стройные ряды виноградников. В лучах заходящего солнца серебрилась Рона.
      - Я буду вашим посредником, - сказал Терциан. - Но я не намерен распространять по всему миру сомнительный продукт ваших биотехнологических исследований.
      - Тогда вас просто схватят и убьют, - сказала Стефани. - Причем абсолютно ни за что.
      - Мой опыт показывает, - сказал Терциан, - что убивают всегда ни за что.
      Стефани сердито фыркнула.
      - А вот мой опыт показывает, - насмешливо сказала она, - что убивают большей частью ради выгоды. И я хочу, чтобы массовое убийство сделалось невыгодным предприятием. Я хочу разрушить рынок, на котором торгуют голодом. - Она снова фыркнула, повеселев от своей шутки. - Это будет мой прощальный антикапиталистический жест.
      Терциан никак не отреагировал на ее слова. "Жесты, - подумал он, - это всего лишь жесты". Они никогда не влияли на основы мира. Если не станет возможности уморить народ голодом, найдутся пули. Или гербициды производства незаконных приднестровских корпораций.
      За окном поезда со скоростью двести километров в час пролетали пейзажи в ярко-зеленых тонах. Пришел проводник, и они купили у него по чашке кофе и сэндвичи.
      - Возьмите мой телефон, позвоните жене, - сказала Стефани, снимая со своего сэндвича целлофановую обертку. - Скажи те ей, что ваши планы изменились.
      Очевидно, она заметила его обручальное кольцо.
      - Моя жена умерла, - сказал Терциан.
      Стефани посмотрела на него с удивлением.
      - Простите, - сказала она.
      - Рак мозга, - сказал он.
      Хотя на самом деле все было куда сложнее. Сначала Клер жаловалась на боли в спине, и ей сделали операцию, удалив из позвоночника опухоль. За этим последовала пара недель сумасшедшей радости и облегчения, а потом боли возобновились и было обнаружено, что метастазы проникли в мозг и операция невозможна. Химиотерапия ничего не дала. Клер умерла через шесть недель после своего первого визита к врачу.
      - А другие родственники у вас есть? - спросила Стефани.
      - Родители тоже умерли. Автокатастрофа и аневризм. - Терциан ничего не сказал о том, что дядя Клер, Джеф, и его партнер Луис умерли друг за другом от СПИДа с разницей в восемь месяцев, оставив ей старинный дом в викторианском стиле, расположенный на Эспланаде, в Новом Орлеане. Дом, который он, Терциан, продал за шестьсот пятьдесят тысяч долларов, внутреннее убранство - еще девяносто пять тысяч, и коллекция дяди Джефа - лошади в изобразительном искусстве - еще сорок одна тысяча.
      Терциану не хотелось говорить, что у него полно денег и он может плавать вокруг Европы годами.
      Сказать об этом Стефани - значит спровоцировать ее на новые глупости.
      Последовало долгое молчание. Его нарушил Терциан.
      - Я читал шпионские романы, - сказал он, - поэтому знаю, что нам нельзя ехать туда, куда мы покупали билеты. Нам нельзя даже приближаться к Ницце.
      Стефани немного подумала, затем сказала:
      - Мы поедем в Авиньон.
      Они провели в Провансе почти две недели, останавливаясь в дешевых отелях, которым министерство по туризму не присвоило даже одной звезды, или в крестьянских домиках, где сдавались комнаты. Всю свою энергию Стефани тратила на то, чтобы связаться по мобильнику со своими коллегами в Африке, что ей удавалось из рук вон плохо, отчего она находилась в состоянии перманентного бешенства. Никак нельзя было понять, с кем она пытается связаться и как вообще собирается сбыть с рук свои папилломы. Терциану оставалось только гадать, сколько же человек участвует в этом заговоре.
      Они побывали на нескольких местных праздниках, при этом Терциану каждый раз приходилось горячо убеждать Стефани, что появляться на публике для нее вполне безопасно.
      Она соглашалась, но при этом напяливала шляпу с широченными полями и черные очки, которые превращали ее в какого-то мультяшного шпиона. Терциан часто гулял по проселочным дорогам, полям, деревенским улицам, отлично загорел и, несмотря на прекрасную местную кухню, сбросил несколько фунтов. Он сделал не совсем удачную попытку написать несколько статей и проводил время в интернет-кафе, занимаясь их доработкой.
      И все время думал о том, какой прекрасной была бы эта поездка, если бы с ним была Клер.
      - А чем именно вы занимаетесь? - как-то спросила Стефани, застав его за работой. - Я знаю, что вы преподаете в университете, но…
      - Я больше не преподаю, - сказал Терциан. - Не стал продлевать контракт. Не прижился на кафедре.
      - Почему?
      Терциан отвернулся от своего ноутбука.
      - Я не слишком щепетилен в вопросах взаимосвязи научных дисциплин. В науке есть такая точка, где сходятся история, политика и философия, - обычно ее называют "политическая теория", но я примешиваю к ней и экономику, и дилетантские взгляды на науку, и это сбивает с толку всех, кроме меня. Вот почему свою магистерскую диссертацию по теории искусств я защищал в Американском исследовательском центре - на моей кафедре философии и политологии ни у кого просто не хватило духу со мной связываться, к тому же у нас никто не знает, что такое этот Американский исследовательский центр, так что я смог там спокойно укрыться. Докторскую я писал по философии, причем только потому, что нашел всего одного мошенника - заслуженного профессора в отставке, который согласился возглавить ученый совет. Проблема в том, что если ты работаешь на кафедре философии, то должен читать лекции о Платоне, или Юме, или еще о ком-то в этом роде и не забивать головы слушателей теориями Мейнарда Кейнса и Лео Жилара. А если ты читаешь курс истории, то обязан ограничиваться общеизвестными примерами из прошлого и не носиться с понятиями перцептуальной механики и идеями Канта о ноумене, и уж конечно, профаны от науки непременно распнут вас на кресте, если вы хотя бы упомянете Фуко или Ницше.
      Стефани насмешливо улыбнулась.
      - И где же вы собираетесь искать работу?
      - Скажем, во Франции? - предположил он, и оба рассмеялись. - Во Франции "мыслитель" - это название работы. Это не обязательно ученый, это просто твоя работа. - Терциан пожал плечами. - А если здесь не получится, то ведь всегда есть "Бургер Кинг" ["Бургер Кинг" - сеть ресторанов быстрого питания.].
      Стефани улыбнулась.
      - Похоже, от бургеров вам никуда не уйти.
      - Ну, это не так уж плохо. Если мне удастся написать несколько интересных, сексуальных и чрезвычайно оригинальных работ, то, возможно, я привлеку к себе внимание.
      - А вы уже написали?
      Терциан посмотрел на экран и вздохнул.
      - Пока нет.
      Стефани, прищурившись, смотрела на него.
      - Вы не такой, как все. Вы, как говорится, не прячетесь в свою раковину.
      - Как говорится, - повторил Терциан.
      - В таком случае вы не должны возражать против радикального решения проблемы голода на планете. Особенно такого, которое не будет стоить белым либералам даже одного пенса.
      - Ха, - сказал Терциан. - А кто сказал, что я либерал? Я экономист.
      И тогда Стефани поведала ему ужасные вещи о положении дел в Африке. Южную часть континента накрыла новая волна голода. На Мозамбик одновременно обрушились наводнение и засуха, совершенно необычное сочетание. Ситуация в районе Африканского Рога еще хуже. Друзья Стефани сообщают, что партия продовольствия, принадлежавшего "Санта-Кроче", застряла в Могадишо, и, чтобы выпустить ее из страны, местный властитель предлагает пересмотреть размеры своей взятки. А тем временем люди умирают от голода, несварения желудка, инфекций и дизентерии в засушливых районах Бейла и Сидамо. Их собственные правители, засевшие в Аддис-Абебе, оказались еще хуже, чем этот сомалийский генерал, - они вообще не хотят ничего делать, ни за взятку, ни без.
      Что же касается Южного Судана, то о нем вообще лучше не думать.
      - А что бы вы могли нам предложить? - спросила Стефани. - У вас есть мысли по этому поводу?
      - Нужно сначала проверить, как действуют на человека ваши папилломы, - ответил Терциан. - Покажите мне, как они действуют, и тогда я буду целиком на вашей стороне. А то ведь в Африке и так хватает болезней.
      - Отправить папилломы на изучение в лаборатории, в то время как тысячи людей умирают от голода? Доверить их правительству, на которое оказывают сильнейшее давление религиозные неучи и истеричные представители всяких неправительственных организаций? И это вы называете выходом из положения? - И Стефани сердито принялась снова звонить по мобильнику, а Терциан, хлопнув дверью, отправился на очередную прогулку.
 
      Терциан подошел к старинному разрушенному замку, неловко примостившемуся на склоне ближайшего холма. "А что если люди-растения, созданные Стефани, окажутся жизнеспособными?" - подумал он. Разумеется, скорее всего, нет. Мир, в котором люди могут превращаться в растения, это уже совсем иной мир, живущий по своим законам.
      Стефани говорила, что хочет разрушить рынок голода. Но ведь за этим автоматически последует и крах рынка продуктов. Если люди, не имеющие денег, будут получать всю необходимую им пищу, то продукты как таковые потеряют свою рыночную стоимость. Пища станет такой дешевой, что производить и продавать ее будет просто невыгодно.
      А ведь это только первый результат применения новой технологии. Терциан попытался посмотреть на это с точки зрения чистой науки. Зеленые люди - это всего лишь первый одиночный выстрел перед мощными залпами научной артподготовки, которая в корне изменит все основные законы жизни человеческого сообщества, выработанные за века с тех пор, как человек научился ходить на двух ногах. Что произойдет, когда все основные виды товаров - продукты, одежда, жилье, может быть, даже здоровье - станут так дешевы, что будут раздаваться практически даром? Что же тогда будет иметь стоимость?
      Стоимость потеряют даже деньги, единственное средство, с помощью которого можно совершить равноценный обмен.
      Терциан смотрел на руины замка и думал о том, что когда-то его владелец вершил суд, защищал своих подданных, правил всей местностью, а теперь вот что от него осталось - и не такая ли судьба ждет все правительства мира? Сейчас основная функция государства - поддерживать строгие рамки закона обмена денег и товаров, а также следить за состоянием денежной массы страны. Но если этот закон перестанет действовать и деньги больше не будут нужны, то само существование правительств окажется под вопросом. Зачем собирать налоги, если деньги перестанут выполнять свою функцию? А если нет налогов, то где брать деньги на содержание правительства?
      Стоя возле руин, Терциан подумал, что, возможно, видит перед собой будущее всей человеческой цивилизации. И этот замок будет либо восстановлен каким-нибудь тираном, либо исчезнет навеки.
 
      На следующий вечер Мишель снова услышала рупор Дартона и подумала: зачем это ему понадобилось искать ее именно в часы охоты крыланов? Не потому ли, что по ночам звук разносится дальше?
      Если бы по утрам он спал, решила она, тогда все было бы легче. Тогда она спокойно заканчивала бы анализ образцов. Но была одна проблема: о результатах исследований нужно было сообщать, а это значит - отправляться на почту в Корор.
      Мишель была легендой. Когда однажды из моря вышла сирена в легких тапочках и направилась к зданию почты, ее заметили. Дети катились за ней на своих скейтбордах, пассажиры автомобилей высовывались в окна и махали ей рукой. Мишель очень хотелось попросить их не рассказывать о ней Дартону.
      И она очень надеялась, что он не станет привлекать к поиску всех местных жителей.
      Мишель и Дартон познакомились во время экспедиции на Борнео, где оба должны были отработать после окончания университета. Все остальные члены экспедиции были людьми достаточно зрелого возраста, приезжавшими сюда уже во второй, третий, четвертый или пятый раз, и, едва увидев Дартона, Мишель поняла, что он примерно ее возраста и что он, также как и она, кажется ребенком среди опытных исследователей. Их сразу потянуло друг к другу, словно начала действовать некая сила природы; дни они проводили, занося в каталог виды улиток и пресноводных черепах, а по ночам сплетались в одно целое в своей палатке, похожей на черепаший панцирь. Старики смотрели на все это насмешливо-снисходительно, как, впрочем, и вообще на весь мир. Дартону и Мишель не было до них никакого дела. В дни своей юности им было наплевать на само мироздание.
      Когда работа на Борнео подошла к концу, они решили не расставаться и, перескочив через экватор, отправились на Белау. Предварительно оплатив все счета. Это событие они отпраздновали приобретением новых тел, что привело Мишель в полный восторг, поскольку родители воспитывали ее строго и не разрешали менять тело до совершеннолетия, несмотря на то что многие из ее друзей меняли тела еще в детстве, выбирая самые модные и популярные формы.
      Мишель и Дартон решили, что при их работе им более всего подойдут тела антропоидов, поэтому отправились в клинику Дели, легли в нанокамеру и отдали себя во власть крохотных машин, которые превратили их тело, ум, память, желания, знания и душу в длинные цепочки чисел. Которые затем были введены в их новые тела и остались там, чтобы в случае необходимости быть скопированными.
      Оказаться сиамангом было восхитительно. Они с Дартоном парили над верхушками деревьев своего маленького острова, перепрыгивая с ветки на ветку в неземном блаженстве. Особенно Мишель нравилась ее шерсть - она была не такой густой, как у настоящей обезьяны, и все же на груди и спине ее было достаточно. Они соорудили себе гнезда из листьев и проводили там долгие часы, или анализируя данные, или занимаясь любовью, или выбривая на своем теле замысловатые рисунки. Их любовь была далеко не тихой и светлой - она пылала огнем, яростью. Это было какое-то наваждение, которое, несмотря на ссоры, заканчивалось бурным примирением, чтобы вспыхнуть с новой силой.
      Ярость все еще сжигала Мишель. Но теперь, после смерти Дартона, она приобрела иное качество, не имеющее ничего общего с жизнью или любовью.
      Черпая ложкой голубику со сливками, сирена просматривала списки имен и фотографии людей, которые доставили ее "пауки". Теперь перед ней была целая галерея зеленоглазых смуглых женщин, когда-либо мелькавших в сети Интернета. Почти все они были очень красивы. Большинство так и остались неизвестными, другие были известны только по имени. Компьютер выдал: наиболее вероятный уровень идентификации - 43 процента.
      Эти 43 процента относились к одной бразильянке по имени Лаура Флор, которая находилась в Аракажу в очень ответственный для себя момент - она рожала. На видео были запечатлены все стадии ее родов, но Мишель не стала на них смотреть. Женские роды отвратительны.
      Следующей наиболее подходящей кандидаткой была еще одна бразильянка, снятая во время туристической поездки в Рио. Но под этой фотографией не стояло имени. Подробнейшее изучение ее лица не дало никаких результатов до тех пор, пока Мишель не попробовала запросить информацию по поводу пола и тут же получила ответ, что эта бразильянка - трансвестит. Вряд ли Терциан мог им заинтересоваться, поэтому Мишель приостановила поиск.
      Третью кандидатку компьютер определил просто как Стефани, женщину, которая работала в какой-то благотворительной организации в Африке. Стефани была сфотографирована вместе со своими коллегами на фоне какого-то деревянного здания под жестяной крышей.
      Фотография была довольно плохой, но Мишель, сняв пара метры лица женщины, отправила их на идентификацию уже под именем "Стефани" и стала ждать, что будет.
      Ответ поступил немедленно: кредитная карточка на имя Стефани Америки Пайс э Сильва. Провела три ночи в парижском отеле перед тем, как исчез Терциан.
      От этого сообщения у Мишель застучало в висках. Она послала новых "пауков", и на экране начала появляться долгожданная информация.
      Стефани Пайс имела двойное гражданство - Португалии и Анголы, училась в Штатах. Быстрая проверка показала, что за время учебы их с Терцианом пути не пересекались. По окончании университета работала в благотворительной организации "Санта-Кроче".
      За этим последовало сенсационное сообщение. Стефани Пайс была зверски убита в Венеции вечером 19 июля, за шесть дней до того, как Терциан представил первую версию своей теории Рога Изобилия. Два убийства…
      Одно в Париже, другое в Венеции. Погибла женщина, которая, возможно, была любовницей Терциана.
      Внезапно Мишель почувствовала, что ее бьет дрожь, и с удивлением обнаружила, что читает информацию затаив дыхание. Голова шла кругом. Немного придя в себя, Мишель выяснила, который час в Мериленде, где жил доктор Даву, и немедленно послала ему сообщение.
      Даву ответил не сразу, и, пока Мишель ждала от него ответа, поступила новая информация о Стефани Пайс, которую сирена тоже отправила доктору вместе с копиями всего досье.
      Не помня себя от изумления, Даву смотрел то на полученные данные, то на Мишель.
      - Сколько… - начал было он, однако сразу поправился: - Как она умерла?
      - В газете сообщается, что ее ударили ножом. Я ищу полицейский отчет.
      - О Терциане что-нибудь говорится?
      "Нет", - передали пальцы Мишель.
      - Нужно посмотреть полицейский отчет.
      - Как ты думаешь, что произошло? Мне кажется, что Терциан и насилие - вещи несовместные.
      - Завтра скажу, - ответила Мишель. - Я просто обязана вам все сообщить. Только я думала, вы сами сможете связать это с жизнью Терциана и рассказать мне, что же с ним произошло.
      Пальцы Даву сложились в какую-то незнакомую мудру - очень древнюю, наверное. Доктор покачал головой.
      - Я и сам ничего не понимаю. Единственное, что приходит мне в голову, это что произошло какое-то дикое совпадение.
      - Я не верю в подобные совпадения, - сказала Мишель.
      Даву улыбнулся.
      - Хорошее качество для исследователя, - сказал он. - А вот что касается опыта… - Он неопределенно махнул рукой.
      "Но ведь он любил ее", - упорно думала Мишель. Она чувствовала это сердцем. Стефани была первой женщиной, которую он полюбил после смерти Клер, но ее убили, а Терциан продолжил работу над теорией, которая лежит в основе современного мира. Он начал разрабатывать ее в Африке, а потом оказалось, что его видение мира гораздо шире. Весь современный мир стал посмертным памятником Стефани.
      "Все тогда были молодыми, - подумала Мишель. - Даже семидесятилетние старики казались юнцами по сравнению с современными людьми. Мир, наверное, был охвачен огнем любви и страсти. Но Даву этого не понять, ибо он сам старик и давно забыл, что такое любовь…"
      - Мишель! - разнесся над волнами голос Дартона. "Ублюдок". Ей так не хотелось отрываться от своих мыслей. Пальцы Мишель показали "мне нужно работать".
      - Я тебе все пришлю, как только закончу, - сказала она Даву. - Думаю, мы найдем кое-что очень интересное.
      Мишель повернула компьютер так, чтобы свет экрана не был виден с моря. Прислонившись голой спиной к шершавой ветке железного дерева, она начала просматривать поступающие данные.
      Полицейского отчета не было. Мишель продолжила поиски и вскоре обнаружила, что все полицейские отчеты о преступлениях, совершенных после того убийства в Венеции, были уничтожены во время Световой войны, так что ей пришлось ограничиться газетными репортажами.
      - Где ты? Я люблю тебя! - разносился над морем голос Дартона. Он сузил район поисков, это несомненно, но пока не мог найти остров, где свила гнездо Мишель.
      Улыбаясь, она закрыла деку и сунула ее в карман. "Пауки" будут работать изо всех сил, а она ляжет в гамак и заснет, убаюканная призывными криками Дартона.
 
      Пожив на одном месте несколько дней, они переезжали на новое. Терциан старательно заботился о том, чтобы останавливаться в разных комнатах. Однажды, когда они сидели на веранде сельского домика и смотрели, как свет заходящего солнца играет на серебристых листьях олив, Терциан обнаружил, что пристально разглядывает Стефани, сидящую в старом плетеном кресле, любуясь ее четким профилем. Теплый ветер доносил с соседней фермы запах лаванды, который Терциану хотелось вдыхать и вдыхать до тех пор, пока легкие не раздуются до самых ребер.
      Заметив, как насмешливо скривила губы Стефани, Терциан понял, что она почувствовала его взгляд. Он отвернулся.
      - Странно, что вы ни разу не попытались затащить меня в постель, - сказала она.
      - Да, - согласился он.
      - Но вы так смотрите, - сказала она. - Сразу видно, что вы не евнух.
      - Мы с вами все время ссоримся, - напомнил ей Терциан. - Иногда нам просто нельзя находиться в одной комнате.
      Стефани улыбнулась.
      - Большинство знакомых мне мужчин это бы не остановило. И женщин тоже.
      Терциан смотрел, как ветерок играет блестящими листьями олив.
      - Я все еще люблю свою жену, - ответил он.
      Наступило молчание.
      - Это хорошо, - сказала Стефани.
      "А еще я очень на нее сердит", - подумал Терциан. Он злился на Клер за то, что она оставила его одного. Терциана приводила в ярость Вселенная, которая убила его жену, а его оставила жить, он злился на Бога, хотя и не верил в него. Эти трэшканианцы подвернулись очень кстати, потому что он смог обрушить свою ярость и ненависть на людей, которые этого заслуживали.
      "Бедные пьянчуги", - подумал он. Вряд ли они ожидали встретить в тихом коридоре гостиницы обезумевшего от горя американца, готового разорвать их голыми руками.
      Но вот вопрос: а сможет ли он проделать такое во второй раз? Тогда он не думал ни о чем, отдавшись во власть рефлексов, но вряд ли это получится у него снова. Терциан попытался вспомнить уроки самообороны, которые когда-то получил в школе Кенпо, особенно защиты от вооруженного человека. Гуляя по проселочным дорогам, он пытался повторить некоторые приемы и думал о том, сможет ли выдержать удар кулаком.
      Пистолет Терциан всегда носил с собой, чтобы его не забрали трэшканианцы, если вздумают обыскать его номер. Гуляя в одиночестве среди миндальных садов или по холмам, окутанным тонким ароматом дикого тимьяна, он учился выхватывать пистолет, мгновенно снимать его с предохранителя и нажимать на курок, который сначала шел довольно туго, но после первого выстрела пистолет начинал стрелять уже автоматически, и тогда все шло как по маслу.
      Терциан подумал, что ему стоит купить побольше патронов. Но он не знал, как и где покупают боеприпасы во Франции, и очень боялся влипнуть в историю.
      - Мы с вами оба злимся, - сказала Стефани, убирая с лица пряди, которыми играл ветер. - Мы оба злимся на смерть. Однако любовь сделает вашу жизнь еще более сложной. - Ее зеленые глаза искали его взгляд. - Вы ведь любите свою жену, а не смерть, правда? Потому что…
      И тогда Терциан взорвался. Как она смеет подозревать его в союзе со смертью только потому, что он против превращения кучки африканцев в зеленых подопытных кроликов? Какое у нее на это право? Началась очередная ссора, самая тяжелая из всех, которая закончилась тем, что оба разошлись в разные стороны в волнах аромата лаванды, приносимого ветром.
      Когда Терциан вернулся в свою комнату, он проверил деньги, втайне надеясь, что Стефани украла все его евро и сбежала. Она этого не сделала.
      Тогда он решил в отсутствие Стефани пробраться в ее комнату, похитить папилломы, сесть на поезд, идущий на север, и передать материал на исследование в институт Пастера или куда-нибудь еще. Но он этого не сделал.
      Утром, за завтраком, зазвонил мобильник Стефани, и она ответила. Терциан смотрел, как вежливый интерес на ее лице сменяется смертельным ужасом. Терциан весь превратился в слух, чувствуя, как в кровь бросился адреналин, поднимая уже знакомую волну ярости. Стефани поспешно отключила телефон и взглянула на Терциана.
      - Это был один из них. Он сказал, что знает, где мы, и хочет заключить с нами сделку.
      - Если они знают, где мы, - услышал Терциан свой холодно-спокойный голос, - то почему к нам не заходят?
      - Нам нужно уезжать, - сказала Стефани.
      И они уехали. Покинув Францию, они перебрались в Тоскану, бросив мобильник Стефани в мусорный контейнер на железнодорожном вокзале и купив новый в Сиене. Холмистая Тоскана была чем-то похожа на Прованс, здесь тоже рядами стояли виноградники, в садах шумели серебристой листвой оливы и к скалам лепились средневековые городки; но высокие, стройные кипарисы, выстроившиеся на холмах, словно часовые, придавали местности несколько иной вид, и виноград здесь рос другой, и путник, остановившийся на какой-нибудь ферме, мог в полной мере насладиться гостеприимством ее обитателей. Терциан не говорил по-итальянски, и, поскольку его первым иностранным языком был испанский, слова "villa" и "panzanella" он произносил на испанский манер, думая, что они понятны всем. Однако Стефани, выросшая в Италии, говорила по-итальянски не просто без акцента, а как коренная жительница Рима.
      До Флоренции было всего несколько часов езды, и Терциан не смог не посетить один из величайших живых памятников цивилизации. В детстве родители возили его в Европу, но во Флоренции он ни разу не был.
      Терциан и Стефани целый день бродили по городу, время от времени прячась от проливного дождя, обрушивавшегося на город. В один из таких моментов, когда над головой грохотали раскаты грома, они оказались в базилике ди Санта-Кроче.
      - "Святой крест", - перевел Терциан. - Ваше предприятие.
      - С церковью мы не имеем ничего общего, - сказала Стефани. - У нас нет даже урны для пожертвований.
      - Жаль, - сказал Терциан, глядя на промокших туристов, толпящихся в проходах базилики. - Вы бы неплохо зарабатывали.
      Удары грома сопровождались вспышками фотокамер, когда туристы, словно впустив молнии внутрь базилики, снимали огромную усыпальницу Галилея.
      - Как это мило, забыть о суде инквизиции и похоронить его в церкви, - сказал Терциан.
      - Я думаю, они просто хотели постоянно держать его под присмотром.
      "Но ведь именно власть капитала построила эту церковь, - думал Терциан, - заплатила за витражи и фрески Джотто, за сооружение усыпальниц и памятников великим флорентийцам: Данте, Микеланджело, Бруни, Альберти, Маркони, Ферми, Россини и, конечно, Макиавелли. Все это сооружение с его сводами и часовнями, саркофагами и хором монахов-францисканцев было построено крупными банкирами, людьми, для которых деньги были реальной, осязаемой вещью и которые заплатили за сотни лет строительных работ по возведению этой базилики сундучками твердых, тяжелых серебряных монет".
      - Как вы думаете, а как бы он поступил? - спросил Терциан, кивнув в сторону последнего приюта Макиавелли, похороненного в городе, который когда-то отправил его в изгнание.
      Стефани бросила сердитый взгляд на необычно простой саркофаг с латинской надписью.
      - "Нет похвалы, достойной тебя", - перевела она и повернулась к Терциану, когда вокруг защелкали фотокамеры. - По-моему, его перехваливают.
      - Знаете, он был республиканцем, - сказал Терциан. - В "Принс" вы этого не прочтете. Он хотел, чтобы Флоренция была республикой, чтобы ее армия состояла из местных горожан. Когда к власти пришел деспот, Макиавелли написал трактат, осуждающий деспотизм. Однако ему нужна была работа. - Терциан посмотрел на Стефани. - Он был основателем современной политической теории, которой занимаюсь и я. В основе его идей лежала уверенность в том, что все человеческие существа во все времена живут одними и теми же чувствами и страстями. - Терциан демонстративно посмотрел на сумку, висевшую на плече Стефани. - Значит, всему этому скоро придет конец? Вы собираетесь превратить людей в растения. В таком случае больше не будет никаких чувств и страстей.
      - Не в растения, - прошипела Стефани и быстро оглянулась по сторонам. - И давайте не будем обсуждать это здесь. - Она направилась к пышно украшенной могиле Микеланджело, возле которой стояли резные статуи, которые, казалось, не столько скорбели, сколько обдумывали какую-то сложную инженерную проблему.
      - Согласно вашему плану, - сказал Терциан, следуя за Стефани, - рынок продуктов будет разрушен. Но проблема-то не в этом. Проблема в том, что произойдет с рынком труда.
      Вспыхивали фотокамеры туристов. Стефани старательно отворачивалась от направленных в ее сторону "кодаков". Она вышла из базилики и направилась к портику. Ливень прекратился, но с крыш еще падали тяжелые капли дождя. Спустившись по лестнице, Терциан и Стефани вышли на площадь.
      Со всех сторон их окружали старинные палаццо, многие из которых отдали свой первый этаж под магазины и рестораны. Длинный дворец слева был весь завешан тканью и огорожен лесами. Над площадью разносился стук пневматических молотков. Терциан махнул рукой на реставрируемое здание.
      - Представьте себе, что продукты раздают почти что даром, - сказал он. - Скажем, вы и ваши дети можете получить пищу, просто постояв на солнце. В таком случае позвольте задать вам вопрос: а за каким чертом станете вы тогда забираться на леса и торчать там, обдувая песком какую-нибудь старую Развалюху? - Сунув руки в карманы, Терциан шагал рядом со Стефани. - На рынке труда, где-то на самом низком его уровне, находится огромное количество людей, для которых труд - это необходимость, вызванная отчаянной нуждой. Миллионы из них нелегально пересекают границу, чтобы потом отсылать домой деньги на содержание детей.
      - Вы думаете, я этого не знаю?
      - Единственная причина, по которой существует рынок нелегальных иммигрантов, состоит в том, что есть виды работы, которую не станут выполнять состоятельные люди. Рыть канавы. Прокладывать дороги. Чистить канализацию. Реставрировать старые здания. Строить новые. Состоятельные граждане могли бы служить в армии или полиции, потому что это дает какое-то положение, к тому же вам выдают красивую форму, только ведь мы не станем охранять тюрьмы даже за красивую форму. Этим должен заниматься рабочий класс, но если рабочий класс сам превратится в класс состоятельных людей, кто же тогда будет охранять тюрьмы?
      Стефани резко повернулась к нему, сердито сжав губы.
      - То есть вы считаете, следует бояться того, что люди смогут выбирать, где им работать?
      - Нет, - сказал Терциан, - бояться нужно другого: того, что у людей вообще не будет выбора. Такое происходит, когда рынок рушится во время интервенции - речь идет об интервенции государства, - на которую рынок реагирует мгновенно, и можете быть уверены, что рынок труда в этом смысле весьма уязвим. А поскольку само существование государства зависит от землекопов, тюремных охранников, уборщиков и дорожных строителей, если эти люди, от которых в конечном итоге зависит существование гражданского общества, исчезнут, государству придется их просто создавать. Вы думаете, наши друзья из Приднестровья постесняются выгнать людей на работу под дулами автоматов? Богатые хотят жить в тепле и уюте. Либеральные демократы попытаются набирать добровольцев, или устраивать лотереи, или еще что-то в этом роде, однако можете быть уверены: мы хотим, чтобы уборщики работали, чтобы кто-то выносил горшки за нашими престарелыми родителями и чтобы грузовики вовремя доставляли товары в супермаркеты. А я боюсь только одного: когда положение станет отчаянным, мы будем не либеральнее, чем ваши любимые Советы. Мы хотим, чтобы низший класс работал, даже если ради этого нам придется уничтожить половину его, чтобы вторая половина поняла, что нужно работать. А знаете, как это называется? Рабство. И если африканское население этого не осознает, я буду весьма удивлен!
      Глаза Стефани сверкали от ярости, это было видно даже сквозь ее черные очки; Терциан видел, как на ее горле пульсирует жилка. Потом она сказала:
      - Я спасу людей, вот что я сделаю. А вы - остальной мир, если сможете. - Она собралась было идти, но вдруг резко остановилась. - И кстати, пошел ты знаешь куда… - С этими словами она повернулась и зашагала прочь.
      - Рабство или анархия, Стефани! - крикнул ей вслед Терциан. - Вот что вы навязываете людям!
      Чувствуя, что готов к упорной дискуссии, Терциан хотел сказать, что знал таких людей, которые считали, что анархия - это благо, однако ни один анархист никогда не жил в условиях настоящей анархии и даже не знает, как она выглядит в реальной жизни, а Стефани хочет спустить с вертолета своего анархиста где-нибудь в Восточном Конго, снабдив его теорией и пробиркой, и посмотреть, как там все устроится…
      Но Терциан ничего не сказал, потому что Стефани ушла, смешавшись с толпой на улице, вместе со своей сумкой, ритмично бившей ее по заднице.
      Терциан подумал, что, возможно, больше не увидит Стефани, что наконец-то он спровоцировал ее на окончательный разрыв, что дальше она поедет одна… Но, сойдя с автобуса в Монтеспертоли, на противоположной стороне улицы он увидел Стефани, которая что-то кричала в мобильник.
      На следующий день, в ледяном молчании выпив утренний кофе, Стефани сказала, что уезжает в Рим.
      - Возможно, меня там ждут. Ведь мои родители живут в Риме. Но я к ним не поеду, я встречусь с Одиль в аэропорту и передам ей вирус.
      "Одиль?" - подумал Терциан.
      - Я поеду с вами, - заявил он.
      - И что вы будете там делать? - сказала она. - И как пронесете пистолет в самолет?
      - Я могу его и не брать. Оставлю в номере отеля в Риме.
      Она подумала.
      - Хорошо.
      В ту ночь Терциан снова вспомнил замок в Провансе, эту разрушенную реликвию ушедшего мира, и снова подумал о том, что стоит выкрасть пробирки и сбежать. И снова он этого не сделал.
      Они не уехали дальше Флоренции, потому что, когда они стояли на станции и ждали поезда, у Стефани зазвонил мобильник. Одиль находилась в Венеции.
      - Уепег1а? - почти взвизгнула разозлившаяся Стефани, сжав кулаки.
      В аэропорту Фьюмичино в Риме была задержана партия оружия, поэтому все самолеты направлялись в другие аэропорты.
      Самолет Одиль должен был приземлиться в окрестностях Венеции, в аэропорту имени Марко Поло. Обезумевшие от бесконечных звонков операторы каким-то образом нашли для Одиль комнату в отеле, несмотря на разгар туристического сезона.
      Фьюмичино был все еще закрыт, и Одиль не знала, как добраться до Рима.
      - Никуда не езди! - крикнула в трубку Стефани. - Я приеду к тебе.
      А это означало, что им предстоит поменять билеты до Рима на билеты до Венеции. Несмотря на превосходный итальянский Стефани, работник кассы никак не мог взять в толк, какие же именно памятники цивилизации хотят посмотреть эти ненормальные туристы.
      Странно - Терциан и в самом деле планировал поехать в Венецию дней через пять. Он должен был выступать на конференции по классической и современной философии.
      Может быть, к этому времени вся эта история наконец закончится и он сможет выступить с докладом. Он не слишком стремился к этому: ничего, кроме кратких записок и замечаний, у него не было.
      Вскоре холмы Тосканы, словно зеленые океанские валы, окружили дорогу со всех сторон. Поезд затормозил - рабочие, бронзовые от загара люди в касках, ремонтировали пути, и тогда Терциан подумал: а кто будет на такой жаре ремонтировать дороги в сказочной Стране Изобилия, в век людей-растений? Конечно, есть такие люди, которые занимаются тяжелой работой исключительно из природной склонности или от скуки, не зависимо от того, платят им за это или нет; только вряд ли подобных людей будет очень много.
      Можно построить специальные машины, роботы или что-то еще. Но ведь и они вызывают определенные проблемы, например загрязнение окружающей среды, поглощение ресурсов, и в довершение всего они ломаются и их надо чинить. А кто будет этим заниматься?
      "Если пряник не действует, - думал Терциан, - если ты не можешь наградить людей за их труд, тогда придется - использовать кнут. Ты погонишь их на работу под дулом автомата, как Пол Пот, поскольку работать все равно нужно".
      Постукивая обручальным кольцом по подлокотнику, он думал о том, какой же труд будет цениться в новом обществе. Наверное, образование; в таком случае он сделал правильный выбор. Некоторые виды управления. Есть много прирожденных художников, торговцев или бюрократов, которые будут заниматься своей работой даже бесплатно.
      Женщина подкатила к ним тележку с закусками, и Терциан купил кофе и что-то с ореховым вкусом, хотя что именно, он определить не смог. И тогда он подумал: "Труд".
      - Труд, - повторил он вслух.
      В мире, где все основные виды товаров раздаются бесплатно, единственным товаром, обладающим стоимостью, станет труд. Не всякая ерунда, которую за него можно будет купить, а именно сам процесс работы.
      - О'кей, - сказал Терциан, - труд станет самым редким и ценным видом деятельности, потому что людям больше не придется им заниматься. Денежный оборот должен основываться на своего рода обмене труда - вы покупаете X часов работы за У долларов. Труд - вот чем вы станете платить налоги.
      Стефани бросила на него подозрительный взгляд.
      - А какая разница между таким трудом и рабством?
      - Вы когда-нибудь читали Нозика? - ворчливым голосом спросил Терциан. - Разница такая же, как разница между человеком, который платит налоги, и рабом. Все то время, которое вы работаете уже не за то, чтобы заплатить налоги, принадлежит вам. - Терциан хрипло рассмеялся. - Я воскрешаю теорию стоимости труда! - сказал он. - Адам Смит и Карл Маркс пляшут от радости в своих могилах! В Стране Зеленых Людей мерой стоимости станет труд! Калории! - От смеха Терциан едва не разлил кофе. - Вы все рассчитываете в калориях! Правительство обещает вам выплачивать доллары по курсу стоимости калорий! Для того чтобы ремонтировать дороги и чистить канализацию, гражданин должен будет выплачивать государству ежегодно определенную сумму калорий - он будет платить сам или кого-нибудь для этого нанимать. А плата за труд будет рассчитываться на основании калорий-часов, так что если вы выполняете тяжелую физическую работу, то должны меньше часов, чем тот, кто занят умственным трудом, - в результате молодые, сильные и нетерпеливые люди будут браться за грязную работу, чтобы иметь больше свободного времени для себя. - Терциан даже давился от смеха. - О, наши интеллектуалы все это возненавидят! Они ведь так привыкли считать, что заниматься умственным трудом куда сложнее и почетнее, чем физическим, а я собираюсь перевернуть всю их систему ценностей!
      Стефани фыркнула:
      - Людям, которых я хочу спасти, вообще нечем платить налоги.
      - У них есть собственное тело. Его тоже можно поработить. - Терциан достал свой ноутбук. - Дайте мне сосредоточиться, я хочу все это записать.
      Всю оставшуюся часть пути, вплоть до самой Венеции, Терциан с бешеной скоростью давил на клавиши. Стефани смотрела из окна на залив, на парящих над ним морских птиц, на пейзаж, загаженный стоками и отходами промышленных предприятий. Сумку с надписью "Nike" она держала на коленях до тех пор, пока поезд наконец не прибыл на вокзал Ферровия делла Стато Санта-Лючия.
 
      Отель, где остановилась Одиль, находился в Каннареджо, районе, который, согласно купленной в сувенирном киоске карте, располагался недалеко от вокзала и весьма далеко от туристических достопримечательностей. Сильный ветер едва не вырывал карту из рук, когда Терциан и Стефани, выйдя с вокзала, сели в катер, который, зарываясь носом в серо-зеленые волны Большого канала, подвез их к Ка'д'Оро, причудливому белому палаццо в стиле классической готики, похожему на свадебный торт, возвышающийся над каналом и снующими по нему гондолами и моторными лодками. Стефани беспрерывно курила, сначала раздраженно, затем с видимым удовольствием.
      Попав в Каннареджо, они сразу заблудились. Извилистые средневековые улочки часто пересекались безлюдными каналами со стоячей водой, которые, казалось, никуда не вели. Запахи готовящейся пищи, долетавшие со всех сторон, говорили о том, что наступило время обеда, по улицам прошли несколько местных жителей, туристов не было. У Терциана урчало в животе. Иногда улицы сужались настолько, что превращались в узкие коридоры. Оказавшись в одном из таких коридоров, Стефани и Терциан закрывали карту от ветра и спорили, куда идти дальше, когда Терциан вдруг почувствовал, как кто-то изо всех сил ударил его в спину.
      Он упал на колени, чувствуя, как все плывет перед глазами и наполняется кровью рот; затем его подхватили под мышки и поставили на ноги, как оказалось, только для того, чтобы со всей силы швырнуть о стену. Каким-то чудом ему удалось не удариться головой о кирпичную кладку и не потерять сознания. От одного из нападавших сильно несло чесноком. Удар локтем под ребра едва не выбил из Терциана дух.
      Он пришел в себя от пронзительного крика Стефани. Рядом с ним шла отчаянная борьба, мелькнула сумка с надписью "Nike", и тогда Терциан вспомнил, что имеет дело с убийцами и что он вооружен.
      В следующее мгновение к нему вернулась уже знакомая ярость. Жгучее бешенство разлилось по всему телу. Став покрепче, словно войдя ногами в землю и впитав в себя ее силу, он резко повернулся влево, и нападающий пропустил удар, успев только вскрикнуть от удивления, прежде чем волчком покатиться по земле. Развернувшись в другую сторону, Терциан снова нанес удар, на этот раз не такой сильный, но все же успел перехватить правую руку убийцы, которой тот уже хватался за пистолет.
      Наконец-то пришло время вспомнить все то, что он так долго репетировал. Выхватить пистолет, снять его с предохранителя и сильно нажать на курок. Терциан выстрелил в человека справа и попал ему в пах. На мгновение перед ним мелькнуло искаженное от боли лицо, эта боль словно пронзила его самого, и Терциан вспомнил, что таким же было лицо Адриана там, на площади Дофина. Затем Терциан ударил рукояткой пистолета человека слева и дважды в него выстрелил.
      Двое других боролись со Стефани. "Значит, всего их четверо, - тупо подумал Терциан, - и после того, как те трое облажались в Париже, им на подмогу прислали старшего". Один из нападавших пытался вырвать из рук Стефани сумку с надписью "Nike", Терциан бросился к нему и выстрелил с расстояния в два метра, промахнуться с которого было невозможно. Человек, вскрикнув от боли, упал.
      Последний из убийц, схватив Стефани, закрылся ею, как щитом. Терциан увидел в его руках уже знакомый ему нож. Черные очки Стефани съехали ей на нос, и Терциан увидел яростно сверкающие зеленые глаза. Он направил на человека с ножом пистолет. Стрелять он не решался.
      - Полиция! - изо всех сил завопил Терциан. - Policia! - повторил он по-испански. Из его рта на землю капала кровавая слюна.
      В глазах трэшканианца застыли страх, смятение, ярость.
      - Polizia! - Терциан вспомнил наконец итальянское слово. Он увидел, как в глазах Стефани сверкнула дикая ненависть, которая клокотала и в нем, и женщина принялась снова отчаянно вырываться.
      - Нет! - крикнул Терциан.
      Слишком поздно. У человека с ножом был довольно большой выбор решений, однако он не стал особенно раздумывать, поскольку, как правильно понял Терциан, был не особенно в этом силен.
      Когда Стефани упала, Терциан начал стрелять и продолжал стрелять вслед убегающему. Убийца пробежал узкую улочку, выскочил на маленькую площадь и там упал.
      Спусковой крючок автоматического пистолета сам встал на место - у Терциана кончились патроны. Шатаясь, он подошел к Стефани, которая истекала кровью на вымощенной булыжником мостовой.
      У нее было перерезано горло, и говорить она не могла. Стефани вцепилась в руку Терциана, словно хотела передать ему какие-то слова через кожу. В ее глазах он увидел бессильную ярость, которая была так хорошо ему знакома, а потом в них уже не было ничего, только пустота, та пустота, которую он знал лучше всего на свете.
      Повесив на плечо сумку Стефани, Терциан, пошатываясь, вышел на крохотную венецианскую площадь с ее крытым колодцем. Пошел наугад по какой-то улице и оказался прямо перед отелем, в котором остановилась Одиль. Ну конечно: здесь трэшканианцы их и ждали.
      Отель был более чем скромным; в холле стоял сильный запах специй и чеснока: портье обедал. Терциан поднялся по лестнице и постучал в номер Одиль. Она оказалась полной девицей с объемистыми бедрами и загорелой кожей. Терциан швырнул на ее кровать сумку с надписью "Nike".
      - Вам нужно немедленно возвращаться в Могадишо, - сказал он. - Стефани только что убили вот за это.
      Одиль вытаращила глаза. Терциан подошел к раковине и постарался как можно лучше отмыть выпачканные в крови руки. Он еле сдерживался, чтобы не завыть от горя и злости.
      - Вы позаботитесь о голодающих, - сказал он наконец. - А я буду спасать остальной мир.
 
      Мишель вынырнула из моря рядом с лодкой Торбионга, подготовив данных на три тысячи шестьсот калорий и прихватив с собой добытого желтого групера, чтобы обменять его на продукты.
      - Голубику привез? - спросила она.
      - На этот раз нет. - Щурясь на солнце, старик посмотрел на нее. - Этот твой молодой человек начинает мне надоедать. Он беспокоит черепах и распугивает рыбу.
      Сирена сложила крылья и положила руки на борт.
      - Тогда почему бы тебе не вышвырнуть его с острова?
      - Для этого у меня недостаточно власти. - Торбионг почесал подбородок. - Он все время расспрашивает людей. Выясняет, где тебя видели в последний раз. Я думаю, он тебя скоро найдет.
      - Если я сама этого пожелаю. Пусть орет, сколько хочет, я не обязана ему отвечать.
      - Ну что ж, может быть. - Торбионг покачал головой. - Спасибо за рыбу.
 
      Немного поработав с найденными образцами, Мишель отложила их и занялась информацией, доставленной "пауками". Она чувствовала, что находится на пороге величайшего открытия.
      Устроившись с компьютером на широкой ветке и болтая ногами, Мишель начала просматривать поступившую информацию, откусывая понемногу от какого-то малинового батончика "Динамо", который вместе с другими продуктами привез ей Торбионг. Старик, должно быть, решил над ней подшутить: этот батончик оказался ужасно приторным и сочился сиропом из алтея, к тому же имел весьма странный привкус. Мишель выбросила его в море, надеясь, что он не отравит всю рыбу.
      Газеты сообщали, что Стефани Пайс была убита в уличной драке; затеянной группой приезжих иностранцев. Поскольку власти не смогли установить, была ли Пайс связана с этими иностранцами, то решили, что она оказалась случайным прохожим, подвернувшимся под руку разъяренным драчунам. О Терциане не было ни слова.
      Мишель просмотрела до конца все статьи. Пистолет, из которого застрелили четырех человек, так и не был найден, не смотря на тщательные поиски во всех близлежащих каналах. Двое из принимавших участие в драке выжили, хотя через восемь недель один из них умер от осложнения после операции. Единственный выживший утверждал, что совершенно невиновен и что на него и его друзей внезапно напал какой-то иностранец, открыв по ним стрельбу из пистолета, и все же судьи ему не поверили и отправили в тюрьму. Он прожил еще много лет и погиб во время Световой войны вместе с большинством заключенных, находившихся в то страшное время в тюрьмах.
      Один из той четверки был белорусом. Второй украинцем. Двое других - молдаванами. Все четверо когда-то служили в Четырнадцатой советской армии, расположенной на территории Приднестровья. Мишель не находила себе места от сожаления, что не может сказать итальянцам, как связать смерть тех четверых со смертью еще одного выходца из Советского Союза, семью неделями раньше погибшего в Париже.
      За каким чертом Терциан потащился в Париж? Почему эти приднестровцы убивали друг друга и убили Пайс?
      Возможно, что все дело именно в ней. Однако вся информация о Стефани Пайс, содержавшаяся в архивах "Санта-Кроче", исчезла, что было очень странно, поскольку данные о всех других членах этой организации сохранились. Вероятно, кто-то намеренно устроил все так, чтобы некоторые вещи остались неизвестны.
      Мишель решила подробнее разузнать о самой организации "Санта-Кроче" и долго просматривала описания великого множества итальянских церквей, включая и ту, флорентийскую, где Терциана и Пайс видели возле могилы Макиавелли. Сузив поиски, Мишель нашла описание благотворительной организации "Санта-Кроче", и тут ей все стало ясно.
      После возникновения Приднестровья и последовавшей за этим гражданской войны "Санта-Кроче" организовала на территории Молдовы лагерь для беженцев. Мишель не сомневалась, что Стефани Пайс работала в этом лагере. Оставалось только выяснить, не находились ли в этом лагере и другие участники событий.
      Она просмотрела список всех лагерей, которые находились на попечении "Санта-Кроче". Ее внимание привлекло одно название, которое показалось ей знакомым, и тут Мишель вспомнила. Именно в лагере для беженцев в Сидамо, одной из провинций Эфиопии, который находился под покровительством "Санта-Кроче", вспыхнула первая трансгенная эпидемия - Зеленая Леопардовая Чума.
      Это была первая слабая попытка перестроить человеческий организм на клеточном уровне, помочь беднейшему населению самому синтезировать свою пищу - попытка, оказавшаяся весьма примитивной по сравнению с теми успешными разработками, которые были проведены позднее. Идеальная конструкция для поглощения и усваивания хлорофилла - это зеленый лист растения, но не homo sapiens. Конструктору следовало бы разработать такие вирусы, которые превращали бы человеческий организм в нечто напоминающее лист, чего, кстати, и удалось добиться впоследствии. А вот создатель Зеленой Леопардовой Чумы просто забыл, что эпидермис уже содержит фермент, вырабатываемый организмом под действием солнечного света: это меланин. В результате в Африке появились люди с зеленой кожей, сплошь покрытой большими неровными пятнами, что делало их похожими на каких-то причудливых зеленых леопардов. Зеленая Леопардовая Чума началась в лагере Сидамо, оттуда она перекинулась в другие лагеря, расположенные на территории Африканского Рога. После этого эпидемия пронеслась через весь континент и попала в Мозамбик, где впервые появилась в лагере Оксфэм, расположенном в зоне наводнения, после чего перескочила через океан. Понадобилась жизнь целого поколения, прежде чем эпидемия была остановлена, однако к этому времени появились новые трансгенные болезни, и путь назад человечеству был отрезан.
      Мир вступил в то будущее, которое предсказывал Терциан на конференции по классической и современной философии.
      "А если, - с волнением думала Мишель, - Терциан заранее знал о появлении Зеленой Леопардовой Чумы?" Его теория Рога Изобилия оказалась на удивление пророческой, поскольку эпидемия разразилась через несколько недель после того, как Терциан выступил со своим докладом. А что если те головорезы из Восточного блока были как-то связаны с появлением чумы или пытались помешать Пайс и Терциану распространить трансгенный вирус на территории лагерей…
      "Да! - ликовала Мишель. - Именно так. Никто ведь не знал, откуда появилась Зеленая Леопардовая, поэтому подозрение пало прежде всего на полулегальные научно-исследовательские лаборатории, находившиеся на территории бывшего Советского Союза. Вот оно что". Теперь оставался вопрос: как Терциан, этот американец в Париже, оказался замешан в это дело…
      "Стефани, только Стефани", - подумала Мишель. Стефани, которую он любил и которая любила его, повлекла его за собой в своей отчаянной попытке помочь бесчисленным массам голо дающих.
      На какое-то мгновение Мишель была ослеплена красотой своей идеи. Стефани, посвященная в некую тайну и влюбленная, погибла за свои убеждения - погибла настоящей смертью! - и тогда страдающий от горя Терциан продолжил ее работу и воплотил в жизнь будущее, которое для Мишель было уже настоящим. Превосходная история! И никто о ней до сих пор ничего не знает, не знает ни о самопожертвовании Стефани, ни о горе Терциана… Никто, кроме одинокой сирены, живущей на уединенном скалистом острове, которая все-таки решила эту загадку.
      - Привет, Мишель, - сказал Дартон.
      Вскрикнув от досады, она с яростью посмотрела вниз, на своего любовника. Он стоял в желтом пластиковой каяке - плавание на каяках было очень популярно на Скалистых островах, - моторную лодку он, очевидно, провел вдоль берега, не включая двигатель. Дартон хмуро смотрел на нее снизу вверх из-под ветвей баньяна, свесившихся над краем выступа.
      После смерти его, конечно, переделали. В Дели остались все его данные; там его разобрали на части, записали все параметры, а потом снова собрали, но уже в виде обезьяны. Сейчас у него было обычное человеческое тело, ему снова вернули его широкие плечи, белозубую улыбку и короткие, волосатые и кривые ноги, которые так запомнились Мишель.
      Она знала, что во время пребывания на Белау он не делал копирования своего тела. Он помнил только то, что произошло с ним до того момента, когда его поместили в специальную камеру в клинике Дели. Это был период его самой страстной любви к Мишель, когда он обязался жить с ней в виде обезьяны на одном из Скалистых островов.
      Страсть пожирала Дартона все те недели, что прошли со времени его воскрешения, и Мишель ликовала, получая несказанное удовольствие от каждого отчаянного и безответного призыва, которые пробивались к ней через шипящий эфир.
      - Катись к черту, - сказала Мишель, - я работаю.
      "Поговори со мной" - передали пальцы Дартона.
      Ответом было грубое ругательство.
      - Я не понимаю, - сказал Дартон. - Мы же любили друг друга! Мы собирались прожить вместе всю жизнь.
      - Я с тобой не разговариваю, - ответила Мишель, пытаясь сосредоточиться на экране.
      - Мы были вместе, когда случилось несчастье, - сказал Дартон. - Не понимаю, почему мы не можем быть вместе сейчас.
      - Я тебя все равно не слушаю, - сказала Мишель.
      - Я не уйду, Мишель! - пронзительно крикнул Дартон. - Я не уйду, пока ты со мной не поговоришь!
      В ответ он услышал только резкие крики белых какаду. Мишель спокойно закрыла деку, встала и направилась в глубь острова. Сзади раздался многократно усиленный крик - Дартон и сюда притащил свой рупор:
      - Ты не можешь так уйти, Мишель! Ты должна мне сказать, что случилось!
      "Хочешь, я расскажу тебе о Лизе Ли? - подумала Мишель. - Тогда ты и ей сможешь слать свои отчаянные призывы".
      В те месяцы, проведенные на Белау, Мишель была безумно счастлива; они с Дартоном жили в гнездах на деревьях и в теплые дни изучали и описывали уникальную природу своего острова. Счастье Мишель разрушил их первый отпуск, проведенный в Праге. Именно там они встретили Лизу Ли Бакстер, американскую туристку, которая нашла, что эти обезьянки просто прелестны, и спросила, что два косматых юнца делают вдали от родного леса.
      Очень скоро Мишель поняла, что Лизе Ли было по меньшей мере лет двести и что за ясным взглядом сверкающих голубых глаз таилась иссушенная, мумифицированная душа, добравшаяся до Праги из какой-то безводной пустыни, душа, которой, чтобы не угаснуть, нужна была молодая свежая кровь и жизнь. Несмотря на возраст и предполагаемый - жизненный опыт, Лиза Ли пустилась на такие топорные и очевидные ухищрения, что Мишель сразу все стало ясно. Мишель, но не Дартону.
      Только когда Лиза Ли наконец от него устала, Дартон вернулся на Белау - раскаявшийся, посерьезневший и вновь умирающий от любви к Мишель. Но к этому времени уже Мишель устала от него. Кроме того, в Дели у нее был доступ к файлам его медицинской карты.
      - Ты не можешь так уйти, Мишель!
      Что ж, возможно, он прав. Положив руку на ствол баньяна, Мишель немного подумала. Затем сунула компьютер в сумку, где держала необходимые вещи, и встала во весь рост на развесистой ветке баньяна.
      - Я не буду разговаривать с тобой отсюда, - сказала она. - А тебе здесь не подняться, выступ слишком крутой и острый.
      - Отлично, - сказал Дартон. От постоянных криков у него сел голос. - Тогда спускайся ко мне.
      Мишель сделала шаг вперед и прыгнула в воду. Сложив крылья, подплыла к каяку Дартона, вынырнула на поверхность и смахнула с лица водяные капли.
      - Тут есть подводный туннель, - сказала Мишель. - Метра два, не больше; он выходит к озеру. Ты его легко пройдешь, если ненадолго задержишь дыхание.
      - Хорошо, - сказал Дартон. - Где он?
      - Дай мне свой якорь.
      Взяв якорь, Мишель опустилась с ним на дно и закрепила так, чтобы не повредить живые кораллы.
      Она помнила ту иглу, которую взяла с собой на озеро Медуз, предварительно окунув ее в сок манго. К нему у Дартона была очень сильная аллергия. Плавая среди медуз, Мишель спокойно уколола его в ногу, после чего выпустила иглу из пальцев, и та погрузилась на дно озера.
      Наверное, Дартон подумал, что она его просто ущипнула, играя.
      Торжествуя, Мишель наблюдала, как покрывается смертельной бледностью его лицо, как тяжело он дышит, с какой мольбой смотрит на нее.
      В конце концов, это не убийство, а всего лишь преступление четвертой степени. Сделали же Дартону новое тело. И что такое, в конце концов, человеческая жизнь, если человека можно взять и восстановить, да еще и задешево? Для нее, Мишель, Дартон - это развлечение, не больше.
      Восстановленный Дартон любил ее по-прежнему, и Мишель это радовало, а еще она радовалась, что причинила ему страдания, что за предательство ее любви он будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
      "Лиза Ли могла бы кое-чему поучиться у сирены", - подумала Мишель.
      Вынырнув возле тоннеля, она подняла руку, сложив пальцы в знак "следуй за мной". Дартон спрыгнул с каяка прямо в одежде и тяжело подплыл к Мишель.
      - А ты уверена? - спросил он.
      - О да, - ответила она. - Иди первым. Я поплыву за тобой, и если что, я тебя вытащу.
      Конечно, он любил ее. Вот почему, сделав глубокий вдох, ушел под воду.
      И конечно же, Мишель не стала ему говорить, что туннель был не два, а пятнадцать метров в длину и что пройти его на одном вдохе было невозможно. Она последовала за Дартоном, чтобы посмотреть, что будет. Он, доплыв до одного из узких мест туннеля, попытался повернуть назад, но сирена крепко схватила его за ноги.
      Он попытался вырваться и задергал ногами, но тщетно. Она долго будет помнить взгляд его расширившихся глаз в тот момент, когда, так и не сумев понять, что произошло, он, сделав последний судорожный вздох, умер.
      Как ей хотелось вновь прошептать ему на ухо те слова, которые она шептала на гребне холма возле озера Медуз: "Я только что убила тебя. И я сделаю это снова".
      Но даже если бы она и смогла произнести их под водой, это была бы неправда. Пожалуй, она убила Дартона в последний раз. Убить дважды и так было опасно, а уж третье убийство наверняка привлекло бы к ней внимание. В результате она может оказаться в тюрьме, хотя, конечно, в тюрьму сажают только за реальную смерть.
      Мишель решила, что ей придется найти где-нибудь тело Дартона, но если она пустит каяк тихо дрейфовать по морю, на это уйдет время. А потом она будет убита горем, потому что из-за нее Дартон пустился в плавание и погиб.
      С огромным удовольствием она думала о том, как будет играть эту роль.
      Отвязав якорь каяка, Мишель пустила лодку плыть по течению со скоростью шесть узлов, затем сложила крылья и вернулась в свое гнездо на баньяне. Обсушив кожу, она вытащила деку и еще раз тщательно проверила все данные, касающиеся Терциана, Стефани Пайс и вспышки Зеленой Леопардовой Чумы.
      Стефани погибла за свои убеждения, она была убита агентами зловещего, кровавого режима. И тех четверых, спасая ее, застрелил именно Терциан, теперь Мишель это было ясно. И Терциан, который прожил долгую жизнь и вместе с миллиардами других людей погиб во время Световой войны, любил Стефани и хранил ее тайну до самой своей смерти, так же как и люди, распространившие вирус Зеленой Чумы в лагерях беженцев по всему миру.
      Тогда люди знали, что такое реальная смерть, после которой человек уже не возвращается. Для Мишель такая смерть была лишь абстракцией, с которой она никогда не сталкивалась в жизни. Потерять кого-нибудь навсегда… этого она не понимала. Впрочем, предки, которые сталкивались с реальной смертью каждый день, тоже не могли с ней примириться, поэтому и выдумали миф о жизни на Небесах.
      Мишель думала о смерти Стефани, смерти, которая, должно быть, разбила сердце Терциана, а потом поразмышляла о тайне, которую Терциан хранил все эти годы, и решила, что не станет ее открывать.
      О, разумеется, она предоставит Даву все факты, иначе за что же он ей платит. Она расскажет ему все, что ей удалось узнать о Стефани и приднестровцах. Но она не станет рассказывать о тех лагерях, которые "Санта-Кроче" создавала в бедствующих районах, она не станет даже упоминать о Сидамо и Зеленой Леопардовой. Если Даву сам сможет правильно сопоставить все факты, тайна будет раскрыта. Однако Мишель в это не верила - мрачные постсоветские реалии и лагеря для беженцев на территории Африканского Рога находились от интересов Даву слишком далеко.
      Мишель навсегда сохранит уважение к любви Терциана и тайне Стефани. В конце концов, у нее самой есть тайны.
      Закончив работу, одинокая сирена сидела на ветке дерева, смотрела вдаль, на море, и думала о том, сколько же пройдет времени, прежде чем Дартон снова начнет ее звать, а она будет его мучить.
 
       С благодарностью - доктору Стивену С. Ли
 
       Walter Jon Williams. The Green Leopard Plague (2003)
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

22.08.2008