Мисс Феллоуз. Шеннон! Все девушки уже в автобусе, и мы хотим немедленно уехать. Сию же минуту отдайте ключ!

На тропинке показался Хэнк. Весело насвистывает, но его не замечают.

Шеннон. Не будь у меня такого чувства ответственности за группы, которыми я руковожу, я бы с удовольствием уступил вашу – она мне достаточно неприятна – этому дегенерату, Джейку Лэтте. Да, я бы отдал ключ, который у меня в кармане, даже этому подонку Лэтте… Но, к счастью для вас, я не настолько безответствен. Нет, нет… Вне зависимости от того, как относятся ко мне члены группы, я всегда чувствую себя ответственным за них до той минуты, пока не привожу их к конечному пункту путешествия.

На веранду поднимается Хэнк.

Привет, Хэнк! Вы мне друг или враг?

Хэнк. Ларри, я должен получить у вас ключ, надо уезжать.

Шеннон. Значит, враг! А я на вас надеялся, Хэнк. Думал, вы мне друг.

Хэнк скручивает ему руки, Лэтта изымает ключ. Ханна закрывает глаза рукой.

Ладно, ладно, отняли. Силой. И это освобождает меня от всякой ответственности. Забирайте всех леди в этом автобусе и сматывайтесь. Эй, Джейк, а вам приходилось видеть в Техасе этаких мегер? (Кивает в сторону мисс Феллоуз.)

Она подскакивает к нему и дает пощечину.

Благодарю вас, мисс Феллоуз! Лэтта, минуточку! Я не хочу остаться на мели. У меня в этом маршруте были всякие непредвиденные расходы. И не осталось денег на билет до Хьюстона и даже до Мехико. Если компания действительно предложила вам принять мою группу, они, конечно… (почти задыхаясь) я в этом совершенно уверен! – должны были дать вам кое-что для меня в счет… выходного пособия? По крайней мере столько, чтобы доехать до Штатов…

Лэтта. Я не получал для вас денег.

Шеннон. Мне неприятно не верить вам, но…

Лэтта. Мы довезем вас до Мехико. Сядете с шофером.

Шеннон. Вы бы на моем месте, конечно, так и сделали, Лэтта… Но я нахожу это унизительным. Ну! Отдавайте мои деньги.

Лэтта. Компания вынуждена возместить этим леди половину стоимости их тура. На это и пойдет ваше выходное пособие. И мисс Феллоуз говорит, что вы и так повыманили деньжат у девушки, которую совратили…

Шеннон. Мисс Феллоуз, вы действительно сказали такую…

Мисс Феллоуз. В ту ночь, когда Шарлотта пошла с вами в город, она потратила двадцать долларов.

Шеннон. После того как я истратил все свои деньги…

Мисс Феллоуз. А на что? На проституток в притонах, куда вы ее водили?

Шеннон. Мисс Шарлотта потратила свои двадцать долларов после того, как я истратил все, что у меня было с собой. И мне никогда не нужны были… я никогда не хотел иметь ничего общего с проститутками…

Мисс Феллоуз. Вы водили ее в такие притоны, как…

Шеннон (перебивая). Я показал ей то, что ей хотелось увидеть. Спросите сами. Я показал ей Сан-Хуан-де-Летран, показал ей Тенампа и другие места, не обозначенные в проспекте. Я показал ей не только висячие сады, дворец Максимилиана, часовню безумной императрицы Карлотты, мадонну из Гваделупы, памятник Хуаресу, остатки цивилизации ацтеков, меч Кортеса, головной убор Монтесумы, но и кое-что другое – все, что она просила показать. Где она? Где мисс… О, она там, в автобусе. (Перегибается через перила и кричит вниз.) Шарлотта! Шарлотта!

Мисс Феллоуз (хватая его за руку и оттаскивая от перил). Не смейте!

Шеннон. Чего не сметь?

Мисс Феллоуз. Звать ее, говорить с ней, приближаться к ней, подлый вы человек…

С торжественностью и быстротой кукушки, выскакивающей из часов, чтобы возвестить время, в углу веранды появляется Мэксин. Появляется и стоит здесь, некстати улыбаясь, смотрит, не мигая, своими большими, словно нарисованными на круглом улыбающемся лице глазами.

Ханна неподвижно держит одной рукой позолоченный японский веер, другой откидывает сетку на двери, будто хочет броситься на помощь Шеннону. В ее позе есть что-то напоминающее танцовщиц театра Кабуки.

Шеннон (вновь становится отменно вежлив). Ну что ж, и не надо. Я только хотел, чтобы она подтвердила мои слова: что я показывал ей все это по ее просьбе, а не по собственной инициативе. Я только предложил свои услуги, когда она сказала, что ей хотелось бы посмотреть достопримечательности, не обозначенные в проспекте… которые не всегда показывают туристам. Например…

Мисс Феллоуз. Например, ваш номер в отеле? И что еще? Она вернулась вся искусанная блохами.

Шеннон. Ну, ну, пожалуйста, не преувеличивайте. От Шеннона еще никто блох не набирался.

Мисс Феллоуз. Но ее платье пришлось отдать в дезинфекцию.

Шеннон. Я понимаю ваше раздражение, но вы все-таки слишком далеко заходите, давая понять, что Шарлотта у меня набралась блох. Я не отрицаю того…

Мисс Феллоуз. Подождите, пока фирма получит мое письмо!

Шеннон. Я не отрицаю, вполне возможно, что могут искусать блохи, когда осматриваешь ту часть города, которая обычно скрыта от глаз публики, далека от больших бульваров, от элегантных ночных клубов и даже от фресок Диего Риверы, но…

Мисс Феллоуз. Это вашему преподобию, лишенному сана, надо произносить с кафедры.

Шеннон (угрожающе). Вы это слишком часто повторяете. (Хватает ее за руку.) И на этот раз при свидетелях. Мисс Джелкс! Мисс Джелкс!

Ханна (приподнимая москитную сетку). Да, мистер Шеннон! В чем дело?

Шеннон. Вы слышали, что эта…

Мисс Феллоуз. Шеннон! Уберите руку!

Шеннон. Мисс Джелкс, скажите только, вы слышали, что эта… (Голос вдруг срывается странным рыдающим звуком. Подбегает к стене и начинает колотить по ней кулаками.) Мисс Феллоуз. Я потратила сегодня весь вечер на междугородные переговоры – больше двадцати долларов извела, чтобы выяснить личность этого самозванца.

Ханна. Только не самозванца. Вы не смеете так говорить!

Мисс Феллоуз. Вас выгнали из церкви за атеизм и совращение девушек!

Шеннон (оборачиваясь). Перед Богом и людьми – вы лжете, лжете!

Лэтта. Мисс Феллоуз, я хочу, чтобы вы знали – наша компания была введена в заблуждение насчет прошлого этого типа. И теперь фирма, конечно, позаботится, чтобы Шеннона внесли в черный список и не допускали к работе ни в одной туристической компании в Штатах.

Шеннон. А как насчет Африки, Азии, Австралии?! Я ведь путешествовал по всему свету, Джейк, по всему Божьему свету. И никогда не придерживался в точности маршрутов, обозначенных в проспектах. Всегда говорил тем, кто хотел: смотрите! смотрите! Побывайте и на дне больших городов! И если сердцам их были еще доступны хоть какие-то человеческие чувства, я бесплатно предоставлял им эту возможность – чувствовать и проникаться состраданием. Никто из них никогда этого не забудет! Никто! Никогда!

В словах его такая страсть, что все некоторое время безмолвствуют.

Лэтта. Ну что ж, валитесь опять в гамак и лежите, – на большее вы не способны, Шеннон. (Подходит к краю тропинки и кричит.) Все в порядке. Трогаемся! Привязывайте багаж на крышу. Сейчас идем!

Лэтта и мисс Феллоуз спускаются по тропинке.

Голос дедушки (вдруг – диссонансом ко всему происходящему).

Ветвь апельсина смотрит в небо Без грусти, горечи и гнева…

Шеннон глубоко, шумно вздыхает и бежит с веранды вниз по тропинке. Ханна протягивает к нему руку, зовет его. На веранде появляется Мэксин. Внизу какая-то суматоха – негодующие выкрики, визгливый смех.

Мэксин (бросаясь к тропинке). Шеннон! Шеннон! Вернитесь! Вернитесь! Pancho! Pedro, traerme a Shannon! Que esta hasiendo alli?[25] Ради Бога, верните его кто-нибудь!

Тяжело дыша, возвращается вконец измученный Шеннон. За ним следует Мэксин.

Мэксин. Шеннон, ступайте к себе в комнату и не выходите, пока они не уедут.

Шеннон. Не распоряжайтесь!

Мэксин. Делайте что сказано, не то я вас отправлю… сами знаете куда.

Шеннон. Не толкайте меня, Мэксин, не тащите меня.

Мэксин. Хорошо, а вы делайте, что вам говорят.

Шеннон. Шеннон повинуется только Шеннону.

Мэксин. По-другому запоете, когда опять упрячут туда, где вы были в тридцать шестом. Помните, что было в тридцать шестом?

Шеннон. Ладно, Мэксин, дайте только… вздохнуть, оставьте меня, прошу вас. Никуда я не уйду, полежу здесь, в гамаке.

Мэксин. Пойдите в комнату Фреда – там вы будете у меня на глазах.

Шеннон. Потом, Мэксин, только не сейчас.

Мэксин. Почему вы всегда заявляетесь сюда именно перед припадком, Шеннон?

Шеннон. Из-за гамака, Мэксин, из-за этого гамака в зарослях джунглей…

Мэксин. Подите к себе в комнату и оставайтесь там, пока я не вернусь. О Господи, деньги! Они же не разочлись еще со мной, черт бы их драл! Надо бежать получить с них по этому проклятому счету, пока они… Панчо, vijilalo, entiendes?[26] (Бежит вниз и кричит.) Эй, вы там! Подождите минуточку!

Шеннон. Что я наделал? (Ошеломленно покачивает головой.) Что я там натворил, не припомню?!

Ханна приподнимает москитную сетку в своей комнате, но не выходит. Ее фигура мягко освещена и снова напоминает средневековую скульптуру святой. На светлом золоте ее волос отблески света, в руках – серебряная щетка, которой она расчесывала волосы.

Боже милостивый, что я наделал? Что же я там натворил? (Обращаясь к мексиканцам, вернувшимся снизу.) Que hice? Que hice?[27]

Оба мексиканца заливаются смехом.

Панчо. Tu measte en las maletas de las senoras![28]

Шеннон пытается посмеяться вместе с мексиканцами, которые корчатся от хохота, но его смех быстро сменяется всхлипами. Снизу слышится сердитый голос Мэксин – она препирается с Лэттой.

Потом резкий крик мисс Феллоуз и общая перебранка, покрываемая гудением мотора.

Шеннон. Вот и отбывают мои дамы… Ха-ха-ха… Уезжают мои… (Оборачивается и, встретившись с серьезным, сочувственным взглядом Ханны, снова пытается засмеяться.)

Она слегка качает головой и жестом останавливает его.

Потом опускает сетку, и теперь ее неясно освещенная фигура видна как в тумане.

…дамы, последние мои дамы… ха-ха-ха… (Наклоняется над парапетом веранды и вдруг рывком выпрямляется и с нечеловеческим воплем начинает рвать на себе цепь, на которой висит золотой крест.)

Панчо безучастно смотрит, как цепь врезается ему в шею.

Ханна (подбегает к Шеннону). Мистер Шеннон, перестаньте! Вы пораните себя. А это вовсе не обязательно, сейчас же перестаньте! (Панчо.) Agarrale los manos![29]

Мексиканец не очень охотно пытается выполнить ее просьбу.

Но Шеннон бьет его и яростно продолжает себя истязать.

Шеннон, позвольте мне, я сама сниму с вас крест. Можно?

Он опускает руки, она старается расстегнуть застежку, но у нее дрожат пальцы, и ничего не получается.

Шеннон. Нет, нет, так его не снять. Я сам должен разорвать эту цепь.

Ханна. Подождите, я уже расстегнула. (Снимает с него крест.) Шеннон. Спасибо. Возьмите его себе. Прощайте. (Бежит к кустам, скрывающим тропинку.) Ханна. Куда вы? Что вы задумали?

Шеннон. Хочу сделать заплыв. Прямо в Китай!

Ханна. Нет, нет, только не сегодня, Шеннон! Завтра… завтра, Шеннон.

Но он уже раздвигает кусты, усеянные цветами, напоминающими колокольчики, и устремляется вниз. Ханна бежит за ним, крича на ходу: «Миссис Фолк!»

Слышится голос Мэксин, зовущий мексиканцев: «Muchachos, cogerlo! Atarlo! Esta loco. Traerlo aqui!»[30] Через несколько мгновений Мэксин и мексиканцы уже тащат Шеннона сквозь кусты на веранду. Связывают и укладывают в гамак.

Сейчас он борется уже больше для виду. Но Ханна, наблюдая, как его связывают, ломает руки.

Ханна. Веревки режут ему грудь!

Мэксин. Ничего, ничего. Он только представляется, играет. Ему это нравится. Знаю я этого ирландского ублюдка, никто его так не знает! А вы, дорогая моя, не вмешивайтесь. Он разыгрывает такие штуки регулярно, будто по календарю. Каждые полтора года… А два раза ухитрился разыграть здесь свои припадочки, и мне пришлось платить врачу. Сейчас позвоню в город, вызову доктора. Пусть впрыснет ему что-нибудь покрепче… А если завтра ему не станет лучше, придется отправить в тот же сумасшедший дом, где он уже был в прошлый раз, когда тут у нас заболел. (Выходит.)

Пауза.

Шеннон. Мисс Джелкс!

Ханна. Да?

Шеннон. Где вы?

Ханна. Здесь, у вас за спиной. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Шеннон. Сядьте, чтобы я видел вас. И говорите что-нибудь все время, не переставая. Я должен побороть этот страх.

Пауза. Ханна придвигает стул к его гамаку. С пляжа возвращаются немцы. В восторге от сцены, которую разыграл перед ними Шеннон, они, почти нагие, маршем последовали за ней на веранду, собрались вокруг связанного Шеннона и смотрят на него, словно на зверя в клетке. Болтают меж собой по-немецки, кроме тех случаев, когда обращаются к Шеннону или Ханне. Их крупные, умащенные лосьоном тела блестят в свете луны. Они все время хихикают.

Ханна. Будьте добры, оставьте его, пожалуйста, в покое.

Немцы делают вид, будто не понимают ее.

Фрау Фаренкопф (наклоняется над Шенноном. и говорит громко и медленно на языке, который плохо знает). Правда, что вы сделали пи-пи на чемоданы этих леди из Техаса? Ха-ха-ха… Подбежали к автобусу, и прямо перед дамами сделали пи-пи на их чемоданы?

Негодующий протест Ханны покрывается раблезианским хохотом немцев.

Фаренкопф. Das ist wunderbar! Wunderbar![31] Ха? Какой жест! А?! Вот и показали этим леди, что вы есть настоящий американский джентльмен! Ха? (Поворачивается к остальным и шепчет что-то неприличное.)

Обе женщины в полном восторге. Хильда, задыхаясь от смеха, падает в объятия мужа.

Ханна. Миссис Фолк! Миссис Фолк! (Устремляется к появившейся на веранде Мэксин.) Попросите, пожалуйста, этих людей оставить его в покое. Они издеваются над ним, как над зверем, попавшим в западню.

Смеясь, весело дурачась, немцы уходят с веранды.

Шеннон (вдруг громко кричит). Возвращение к детству… ха-ха… Возвращение к детству… Инфантильный протест… ха-ха-ха-ха… инфантильное озлобление против мамы и Бога, ярость против проклятой детской кроватки, ярость против всего… всего… Возвращение к детству!

Все ушли. Ханна и Шеннон остались с глазу на глаз.

Шеннон. Развяжите меня.

Ханна. Пока нельзя.

Шеннон. Я не могу этого вынести.

Ханна. Придется немного потерпеть.

Шеннон. Меня охватывает страх.

Ханна. Я знаю.

Шеннон. От страха можно умереть.

Ханна. Те, кому это нравится, как вам, мистер Шеннон, не умирают. (Вошла в свой номер.)

Он как раз позади гамака. Комната освещена, и мы видим, что она вынимает из чемодана, стоящего на кровати, чайник, жестянку с чаем и спиртовку.

Возвращается с ними на веранду.

Шеннон. Что вы хотели сказать своей оскорбительной фразой?

Ханна. Какой фразой, мистер Шеннон?

Шеннон. Будто мне нравится.

Ханна. Ах… этой!

Шеннон. Да, этой.

Ханна. Я не хотела вас оскорбить, просто наблюдение. Я ведь не сужу людей – рисую их, и все. Только рисую… Но, чтобы верно изобразить, приходится очень внимательно наблюдать их, не правда ли?

Шеннон. И вы заметили, верней, вам кажется, мисс Джелкс, что вы заметили, будто мне нравится лежать в этом гамаке связанным, как свинья, которую повезут на бойню?

Ханна. А кому бы не захотелось пострадать, искупить свои грехи и грехи всего человечества, мистер Шеннон, если это можно сделать, лежа в гамаке, на котором вас распяли не гвоздями, а всего лишь веревками, да еще на горе, которая куда привлекательней Голгофы. Мне видится даже, как вы изгибаетесь и стонете в этом гамаке… И ведь ни гвоздей, ни крови, ни смерти… Не слишком мучительное распятие за грехи всего мира, мистер Шеннон! (Чиркает спичкой и зажигает спиртовку.)

Отсветы чистого синего пламени создают в той части веранды, где идет сцена, какое-то совершенно особое освещение. Голубое пламя спиртовки мягко отражается нежным, блеклым шелком синего халата, подаренного Ханне актером театра Кабуки, который позировал ей в Японии.

Шеннон. Именно в эту минуту, когда вы мне так нужны, вы против меня. Почему?

Ханна. А я не против вас, мистер Шеннон. Просто я пытаюсь сделать с вас набросок, только не пастелью, не углем, а словами.

Шеннон. У вас вдруг появились повадки старой девы из Новой Англии, которых я раньше в вас не замечал. Я ведь считал вас этакой эмансипированной святошей, мисс Джелкс.

Ханна. Кто же бывает совсем… святым?

Шеннон. Мне казалось – вы бесполое существо, а вы вдруг обернулись женщиной. И знаете, как я об этом догадался? Именно вам, а не мне, нет, не мне доставляет удовольствие то, что я связан. Всем женщинам – сознательно или бессознательно – хочется видеть мужчину связанным. Над этим только они всю свою жизнь и трудятся – связывают мужчину. И считают свою жизненную миссию выполненной и чувствуют удовлетворение только тогда, когда удается связать мужчину – одного или стольких, на сколько хватит сил.

Ханна отходит от спиртовки, охватывает руками стойку веранды и делает несколько глубоких вдохов.

Вам не нравится мое наблюдение? Если башмак жмет ногу не другому, а самому, мисс Джелкс, это уже не так приятно? А? Опять глубокие вдохи? Страшно стало?

Ханна (беря себя в руки и возвращаясь к чайнику). Я бы очень хотела развязать вас сейчас, но надо подождать, пока у вас пройдет. Вы все еще играете… в распятие… Слишком потакаете себе.

Шеннон. Когда же я себе потакал?

Ханна. А хотя бы вся эта история с учительницами из техасского колледжа. Они мне так же малосимпатичны, как и вам. Но ведь, в конце концов, затем ли девушки целый год копили гроши на Мексику, чтобы спать в душных гостиницах и есть всю ту стряпню, которой их там потчевали?! Вдали от дома им хотелось чувствовать себя хорошо, а вы… вы больше потакали себе, мистер Шеннон, обращались с группой как вам заблагорассудится, жили в свое удовольствие.

Шеннон. А какое, к черту, удовольствие жариться в этом аду?

Ханна. Да, но вас-то все-таки хоть утешала маленькая канарейка, которая путешествовала под крылышком своей учительницы пения.

Шеннон. Забавно! Ха-ха! Забавно! Оказывается, старые девы из Нантакета не лишены чувства юмора?

Ханна. Да, как видите, тоже не лишены. Без юмора еще труднее.

Шеннон (ее спокойствие мало-помалу передается ему). Я не вижу, чем вы там заняты, дорогая мисс Джелкс, но готов присягнуть, что вы решили напоить меня чаем.

Ханна. Именно это я и собираюсь сделать.

Шеннон. Вам кажется, сейчас самое время чаи распивать?

Ханна. А это не совсем чай – маковый настой.

Шеннон. Что, пристрастились к опиуму?

Ханна. Очень мягкое снотворное, помогает от бессонных ночей. Я готовлю для дедушки, для себя, а заодно и для вас, мистер Шеннон, – ночь будет для всех нас нелегкой. Слышите, как дедушка все бормочет строфы новой поэмы? Он как слепой, карабкающийся по лестнице, которая никуда не ведет и обрывается где-то в пространстве. И мне страшно подумать, что это… (Не договорила и снова делает несколько глубоких вдохов.) Шеннон. А вы прибавьте ему сегодня капельку яду в маковый настой, чтоб ему не просыпаться завтра – избавиться от переезда в меблированные комнаты. Совершите акт милосердия. Подсыпьте яду, а я освящу это питье, обращу его в кровь Господню… Черт! Да освободи вы меня сейчас, я бы сам это сделал, стал бы вашим соучастником в этом акте милосердия. Я бы сказал ему: «Вот, пейте кровь нашего…»

Ханна. Замолчите! И не будьте таким ребячески жестоким! Тяжело, мистер Шеннон, когда человек, которого уважаешь, говорит и ведет себя, как жестокий младенец.

Шеннон. А что вы нашли во мне достойного уважения, мисс Будда… Будда в юбке?

Ханна. Я уважаю человека, которому пришлось бороться за чувство собственного достоинства… и свое…

Шеннон. Какое еще достоинство?

Ханна. Да, за свое достоинство и свое великодушие. Уважаю гораздо больше, чем счастливчиков, которым все дано от рождения и у которых потом ничего не отнимают ценою невыразимых страданий. Я…

Шеннон. Хотите сказать – уважаете меня?

Ханна. Да.

Шеннон. Но только что сами говорили, что мне нравится… быть распятым без гвоздей! Нравится… как вы сказали?.. не слишком мучительное искупление…

Ханна (прерывая его). Да, но я думала…

Шеннон. Развяжите меня!

Ханна. Скоро, скоро. Потерпите.

Шеннон. Сию минуту!

Ханна. Нет еще, мистер Шеннон. Не могу, пока не буду уверена, что вы не поплывете в Китай. Видите ли, мне кажется, для вас и этот дальний заплыв до Китая – тоже довольно безболезненное искупление грехов. И вы не думаете, что, прежде чем заплывете за риф, заплыв может быть прерван первой же акулой или меч-рыбой. Боюсь, что вы и вправду поплывете. Все очень просто, если вообще что-то может быть просто.

Шеннон. А что бывает просто?

Ханна. Ничего. Все просто только для нищих духом, мистер Шеннон.

Шеннон. И поэтому человека нужно держать связанным?

Ханна. Только чтобы он не пустился вплавь до Китая.

Шеннон. Хорошо, мисс Будда в юбке, прикурите и дайте мне сигарету, и выньте, когда я задохнусь, если и это не покажется вам удобным способом искупления грехов.

Ханна (оглядываясь). Сейчас… только куда же я их положила?

Шеннон. У меня в кармане есть еще пачка.

Ханна. В каком кармане?

Шеннон. Не помню. Придется устроить обыск.

Ханна (ощупывая карманы пиджака). В пиджаке нет.

Шеннон. Поищите в карманах брюк.

Какое-то мгновение она колеблется, такая интимность ее смущает.

Но затем вынимает сигареты у него из кармана брюк.

Теперь прикурите и дайте сигарету мне.

Она повинуется, Шеннон почти сразу закашлялся от дыма, сигарета выпала.

Ханна. Уронили на себя. Где она?

Шеннон (извиваясь в гамаке). Да подо мной, подо мной! Жжет! Развяжите, ради Бога, развяжите! Она меня жжет сквозь брюки.

Ханна. Приподнимитесь, чтобы я могла…

Шеннон. Не могу, веревки режут! Развяжите, развяжи-и-и-те меня-а-а…

Ханна. Нашла! Вот она!

Крики Шеннона привлекли внимание Мэксин.

Мэксин (вбегает на веранду и садится на ноги Шеннону). Слушайте вы, сумасшедший, несчастный ирландец! Я позвонила Лопесу – доктору Лопесу. Помните? Тот самый, в грязной белой куртке, что приходил, когда вы у нас прошлый раз заболели. Который потом отвез вас в сумасшедший дом, где вас бросили в одиночку – там была только параша, солома на полу да водопроводный кран. Вы тогда доползли до крана, грохнулись головой об пол и заработали сотрясение мозга… Так вот, я сказала ему, что вы опять явились сюда и, видно, опять тронулись и что, если вы к утру не уйметесь, придется отправить вас туда же.

Шеннон (прерывая ее звуками, похожими на крики испуганных диких гусей). Уфф, уфф, уфф, уфф, уфф…

Ханна. Миссис Фолк, мистер Шеннон не успокоится, если его не оставить в покое в этом гамаке.

Мэксин. Так почему же вы не оставляете его в покое?

Ханна. Но я не раздражаю его… и надо же… кому-нибудь позаботиться о нем.

Мэксин. И этот «кто-нибудь» – вы?

Ханна. Много лет назад, миссис Фолк, мне довелось ухаживать за человеком в таком же состоянии. И я знаю, как важно дать им время успокоиться.

Мэксин. Но он что-то не был покоен, я слышала, как он орал.

Ханна. Сейчас успокоится. Я готовлю ему снотворное, миссис Фолк.

Мэксин. Вижу! Потушите немедленно! Здесь никому не разрешается готовить, кроме китайца на кухне.

Ханна. Но ведь это маленькая спиртовочка, миссис Фолк.

Мэксин. Сама знаю. Тушите! (Тушит спиртовку.) Шеннон. Мэксин, дорогая. (Спокойно.) Отстаньте вы от этой леди. Вам ее не запугать. Куда уж сучке до леди!

Слышны крики немцев.

Вольфганг. Eine Kiste Carta Blanca.[32] Фрау Фаренкопф. Wir haben genug gehabt… vielleicht nicht? [33] Фаренкопф. Nein! Niemals genug!.. [34] Хильда. Mutter, du bist click… aber wir sind es nicht. [35] Шеннон. Мэксин, вы пренебрегаете своими обязанностями официантки. (Тон его обманчиво мягок.) Немцы требуют ящик пива на пляж. Ну и пошлите им пива… а когда луна зайдет, то я, если только вы выпустите меня из гамака, попытаюсь представить вас себе юной нимфой…

Мэксин. Много от вас радости в теперешнем состоянии.

Шеннон. Да и вы тоже не в том уже возрасте, дорогая моя, не будьте слишком разборчивы.

Мэксин. Ха! (Не очень лестное предложение все-таки приятно этой простой и трезвой душе. Она возвращается к немцам.) Шеннон. А теперь, мисс Джелкс, дайте попробовать вашего макового чаю.

Ханна. У меня вышел сахар, но есть немного сладкой имбирной настойки. (Наливает чашку питья, пробует.) Еще не настоялся. Но все-таки выпейте немного. (Зажигает спиртовку.) А следующая чашка будет покрепче… (Наклоняется над гамаком и подносит чашку к его губам.) Шеннон (приподымает голову, пьет, но сразу захлебнулся). Тень великого Цезаря! Это надо запивать варевом ведьм из «Макбета».

Ханна. Да, я знаю, горько.

Из-за угла появляются немцы и идут вниз на пляж поплавать при луне и устроить пикник с пивом. Даже в темноте их кожа светится почти фосфорическими красно-золотистыми тонами. Они тащат с собой ящик пива и фантастически раскрашенную резиновую лошадку, поют марш. Появление их похоже на дурной сон.

Шеннон. Демоны ада… с голосами… ангелов.

Ханна. Да, у них это называется «гармонией», мистер Шеннон.

Шеннон (рванувшись вдруг вперед и освобождаясь от ослабевших пут). Вырвался! Освободился! И без посторонней помощи!

Ханна. А я и не сомневалась, что вы сами сможете освободиться, мистер Шеннон.

Шеннон. Во всяком случае, благодарю за участие. (Подходит к столику с вином.) Ханна. Куда вы идете?

Шеннон. Недалеко. К спиртному – приготовить ром-коко.

Ханна. О!

Шеннон (у столика). Кокос? Есть. Мачете? Есть. Ром? Двойную порцию. Лед? Ах ты, пустое ведерко. Ну что ж, сегодня ночь теплых напитков. Мисс Джелкс? Хотите причитающееся вам бесплатно ром-коко?

Ханна. Нет, благодарю вас, мистер Шеннон.

Шеннон. Но вы не против, если я выпью?

Ханна. Что вы, мистер Шеннон!

Шеннон. Не станете порицать меня за эту слабость, за то, что я потакаю себе?

Ханна. Алкоголь – не главный вопрос для вас.

Шеннон. А какой же главный, мисс Джелкс?

Ханна. Самый старый в мире – потребность верить во что-нибудь или в кого-нибудь… в кого угодно и во что угодно…

Шеннон. И в тоне вашем полная безнадежность?

Ханна. Нет, я не смотрю на это безнадежно. Я открыла для себя нечто, во что можно верить.

Шеннон. Нечто, вроде… Бога?

Ханна. Нет.

Шеннон. А что же?

Ханна. В распахнутые настежь двери, в открытые двери от человека к человеку… пусть они будут открыты на одну только ночь.

Шеннон. Остановка на одну ночь?

Ханна. Настоящая близость между людьми…. вот так, на веранде, возле… их комнат, хотя бы на одну ночь, мистер Шеннон.

Шеннон. Физическая близость?

Ханна. Нет.

Шеннон. Я так и думал. Но тогда какая же?

Ханна. Я говорю о близости, которая помогает понять друг друга, о готовности помочь друг другу в такие ночи, как эта.

Шеннон. Кто был человек, о котором вы говорили вдове?.. Тот, кому вы помогли во время такого же припадка, как у меня?

Ханна. Ах, это… Я сама.

Шеннон. Вы?

Ханна. Да. Я могу помочь вам, потому что сама прошла через то, что у вас теперь. И у меня был свой призрак. Только я по-другому называла его. Я звала его «синим дьяволом»… И у нас бывали настоящие битвы, жестокие состязания.

Шеннон. В которых вы явно одержали победу.

Ханна. Да. Я не могла позволить себе быть побежденной.

Шеннон. И как же вы побороли своего «синего дьявола»?

Ханна. Я доказала ему, что в состоянии не поддаваться ему, и заставила его уважать свою стойкость.

Шеннон. Каким образом?

Ханна. Просто не сдавалась, только и всего. И призраки, и «синие дьяволы» уважают стойкость и чтут все хитрости, на которые пускаются испуганные бедняги, чтобы вынести и побороть свои страхи.

Шеннон. Вроде макового настоя?

Ханна. И маковый настой, и ром-коко или просто несколько глубоких вдохов – все что угодно, все, что мы делаем, чтобы ускользнуть от них и продолжать свой путь.

Шеннон. Куда?

Ханна. Куда-нибудь… вот к такой пристани после долгих, томительных странствий, к такой веранде над морем и зелеными зарослями. Я говорю не только о странствиях по свету, по земле, но и о тех скитаниях, которые выпадают на долю всех, кого преследуют призраки и «синие дьяволы»… – по темным глубинам самих себя.

Шеннон (сардонически улыбаясь). Только не рассказывайте, что и у вас есть такие темные глубины.

Ханна. Я уверена, что такому искушенному и образованному человеку, как вы, мистер Шеннон, и без слов ясно, что во всем, решительно во всем есть своя теневая сторона.

Бросив на Шеннона взгляд, замечает, что он не слушает ее, а пристально всматривается куда-то. Это та сосредоточенная отрешенность, которая иногда наблюдается при тяжелых нервных расстройствах. Она поворачивается, чтобы разглядеть, что привлекло его внимание, затем на минуту закрывает глаза, глубоко вздыхает и продолжает говорить тоном гипнотизера – Шеннон не слушает, что она говорит, она понимает это, и на него может подействовать только тон и ритм ее речи.