Освещение, конечно, было другое – теперь Тео и его рассмотрел получше. Лимузин, выбравшись из затемненного, застроенного складами района, катил теперь по улицам с магазинами, театрами, клубами и ресторанами, сплошь в декоративных лунах и яблоках – к празднику урожая, должно быть; вывески светились вовсю, но бледно-зеленые, серебристые и серые тона придавали самым ярким трубкам и лампочкам призрачный, неземной характер. Впрочем, дело было даже не в них самих, а в самом свете страны эльфов, под которым смертные теряют сначала дорогу, а потом и душу...

– Тео! – Шепот Кочерыжки уже вряд ли соответствовал определению «шепот»: ему казалось, что она засунула голову к нему в ухо. – Скажи ей.

– Почему бы ей просто не высадить нас у дома этого Наперстянки?

Кочерыжка шикнула с удивительной силой – Тео точно велосипедный насос вставили в евстахиеву трубу. «Ну и голосина для такой крошки, – поморщился он. – Прямо сержант шестидюймовый».

– Мы туда и близко не сунемся! Говорят тебе, я ему не доверяю. И вообще не называй никаких имен!

Тео бросил взгляд на Поппи – та сидела, откинувшись на спинку сиденья, и слушала музыку. Глаза закрыты, на губах легкая улыбка, рука по-прежнему крепко сжимает руку Тео.

– Ну ладно – почему бы ей тогда не высадить нас у места, куда нам в самом деле надо?

– Потому что чем больше она знает, тем для нас опаснее – да и для нее, если ты, к примеру, самоубийца и на меня тебе тоже наплевать. Если она ничего знать не будет, то ничего и не скажет. Пусть высадит нас в Длинных Тенях, и дело с концом.

Тео с удовольствием поспорил бы, но понимал, что Кочерыжка права.

– И когда же нам выходить?

– Прямо сейчас. Выйдем и пересядем на автобус.

– На автобус? Господи, поезда еще куда ни шло – так тут еще и автобусы.

– Да заткнись ты! Выдать себя хочешь, что ли? Скажи ей. И не смотри на меня. Не думай, что я опять все улажу, а ты как бы ни при чем останешься. – Кочерыжка слетела с его плеча и села на дверную ручку, упершись спиной в ее мягкий изгиб и свесив крылышки. – Давай, – уже не шепотом, а в полный голос сказала она.

Поппи открыла глаза.

– Извините. Здесь гораздо приятнее ехать, чем в поезде. У отцовского управляющего, конечно, припадок будет – он хоб старой школы, и каждый раз, когда я трачу лишний пенни, ему как волосок из попы выщипывают. – Она хихикнула. – Вы, наверно, считаете меня ужасной сквернословкой, Тео.

– Поппи... – Тео очень не любил быть мерзавцем. Он охотно придумал бы какую-нибудь полуправду, но Кочерыжка так и ела его глазами, скрестив руки на груди. – Поппи, нам нельзя ехать с вами до самого центра. Высадите нас, пожалуйста, здесь.

– Как так? – Она перевела взгляд с него на Кочерыжку – та только плечами пожала. – Куда это вы собрались?

– Нам нужно... в много разных мест. Вы и так уже подвергаетесь опасности – потому только, что знакомы с нами и помогаете нам. Мы не хотим, чтобы стало еще хуже.

– А я думала... – Лицо Поппи стало жестким. – Вы просто использовали меня.

– Да нет же, Поппи, клянусь вам...

– Я для вас ничего не значу, совсем ничего. Просто вы притворялись, чтобы попасть в Город. Зря я не позволила констеблям забрать вас. – В тусклом свете салона ее лицо казалось меловой маской, где темнели только глаза и дрожащие губы. – Вы, наверное, действительно убийцы. Да нет, где там – для этого по крайней мере нужно быть отчаянными. Обыкновенные воры, мелкие, гадкие воришки. – Она застучала по перегородке, отделявшей их от шофера. – Останови!

– Прошу прощения, госпожа? – отозвался невидимый дун.

– Останови карету! Эти двое выходят.

Лимузин отделился от потока медленного движения и причалил к тротуару. Дверца, на ручке которой так и сидела Кочерыжка, беззвучно распахнулась. Вывеска какого-то казино заливала мостовую серебристо-голубым светом.

– Послушайте, Поппи, мы очень благодарны вам – я вам благодарен, – начал Тео. – И вы мне по-настоящему нравитесь. Я считаю вас...

– Круглой дурой. Глупой маленькой девочкой. Выходите. Отправляйтесь хоть в Колодезь, мне дела нет.

Кочерыжка, практичная, как всегда, уже парила над тротуаром. Трое молодых огров, проходя, заглянули в лимузин.

– Привет, тычиночка! – сказал один, скрючившись пополам и пытаясь просунуть здоровенную голову внутрь. Кулачищи, как окорока, запах, как из заводской сточной трубы. – Развлечься хочешь? Снизошла от цветочных чертогов к серым работягам?

– Если ты дотронешься до моего экипажа, – процедила Поппи, – если хоть на стекло дохнешь, я прикажу убить не тебя, а твою семейку. Всех до единого. – Огр заморгал. – Объясняй потом соседям, что мамаши, папаши, братишек и сестренок не стало из-за того, что в твоей башке завелась пара глупых мыслей. Поработай ей и реши, стоит ли тебе связываться с домом Дурмана, серое животное.

Огр успел моргнуть еще разок, и двое других оттащили его назад с силой, от которой парень нормального размера развалился бы на куски.

– А ты, однако, крута, – глядя им вслед, протянул Тео.

– Вон из моей кареты!

На глазах у нее стояли слезы, из-за чего он почувствовал себя распоследним подонком – но кое-что другое в этом лице пресекло на корню его протесты и заверения в собственной невиновности. Он вылез, и дверца захлопнулась, оцарапав ему лодыжку. Секунду спустя лимузин снова влился в поток машин, уступавших ему дорогу, словно он вез груз динамита.

– У тебя прямо талант выбирать себе девушек, – заметила Кочерыжка.

– Заткнись. – Ему совсем не хотелось ссориться еще и с Кочерыжкой, но переполнявшие его отрицательные эмоции просто не позволяли ему молчать – хотя и достойного продолжения придумать тоже не получалось.

За летуницей он шел, как в тумане, пытаясь разобраться в своих чувствах, безразличный к окружающим его диковинам и самым невероятным формам жизни. Хорошо еще, что ночь ясная и ему не приходится в довершение всех бед брести под дождем по лужам.

Он страдал в основном потому, что терпеть не мог, когда его неправильно понимали, – но не только из-за этого. Поппи Дурман ему действительно нравилась. Отрадно было среди всех этих бурных событий пофлиртовать (вполне невинно) с милой красивой девушкой, относившейся к нему с такой же симпатией. И было в ней еще что-то, черт знает что – кажется, это называется очарованием.

– Что я такого сделал-то?

Кочерыжка, разыскивавшая нужную автобусную остановку, отозвалась не сразу.

– О чем ты?

– Я ведь не врал ей. Ничего ей не обещал.

– Некогда сейчас это обсуждать, Вильмос. И то, что я скажу, тебе все равно не понравится.

– Но я правда не понимаю. Я же ничего...

Она села ему на плечо, ухватилась за ухо и заглянула в лицо.

– Дерева зеленые, парень, ты вообще-то с девушками встречался когда-нибудь?

– Что за вопрос? Конечно. Сто раз.

– Тогда непонятно, почему ты до сих пор ничего в женщинах не смыслишь. Может, как раз потому у тебя их было так много? Легче бросить, чем объясниться толком, так, что ли?

– Жизнь и так не удалась, – простонал он, – а теперь еще фея размером с собачью жевательную игрушку занимается со мной секспросветом.

Долгое время она молчала и даже не шевелилась, а когда заговорила, он с трудом расслышал ее за уличным шумом.

– Я дам тебе шанс извиниться.

– Чего?

– Ты слышал.

– Да что я такого сказал-то? Ну, хорошо! Извини! – Он остановился посреди тротуара, стараясь заглянуть ей в глаза. Прохожие из иллюстрированной книги сказок обтекали его с двух сторон. – Ты только не бросай меня, Кочерыжка. Извини, если я сказал глупость, но я даже не знаю, в чем она заключается, вот ей-богу.

– Да ты, почитай, одни только глупости и говоришь, – помолчав, ответила она.

– Возможно, – легко согласился он, обрадовавшись, что ее голос стал снова почти нормальным. – Вот и пользуйся случаем лягнуть меня за это – другого раза ты дождешься только минут через десять. Но я так до сих пор и не усек, что такого брякнул.

– По-твоему, если я маленькая, то и глупая?

– Да нет же!

– По-твоему, я не женщина?

– Женщина! – Он вовремя проглотил «вроде бы», смекнув, что это только обострит ситуацию.

– А проблема, насчет которой ты ноешь, связана с женщиной или нет?

– Да, но...

– Так почему же я не могу поделиться с тобой своим опытом, если принадлежу к этому самому полу?

– Слушай, я ничего такого не хотел, я просто... Забудем, а? Я был не прав. Что еще у нас новенького?

– Кончай бухтеть и двигай ногами, дубина. И слушай, что тебе говорят.

– Весь внимание.

– Ты, кажется, спрашивал, что сделал не так. И говорил, что ничего, мол, ей не обещал. Будто ты в суде или контракт подписываешь – стоит только забрать бумажку и сказать, что ты ничего такого не говорил. Чувства законам не подчиняются, особенно женские, сам знаешь.

– Ничего я не знаю. В том-то вся и беда.

– Отлично знаешь. Был у меня как-то дружок вроде тебя. Милый и славный по большей части – вот только брать он брал, а взамен отдавать не больно-то порывался.

– Ну и что же он должен был отдавать взамен? Или нам, мужикам, полагается ваши мысли угадывать?

– Ох, Дерева. Надо же быть таким несмышленышем. Хорошо, не говорил ты ей, что любишь ее и проживешь с ней всю жизнь в домике у моря. А за ручку ее держал? Слушал разговоры о том, как она счастлива? Заливал ей, какая она прелесть и до чего ты рад, что с ней встретился?

– Я думал, что ты спишь, а ты слушала!

– Все честно – речь ведь идет и о моей жизни. Любопытно же, что ты там плетешь дочке одного из тех, кто нас убить хочет.

Он снова шагал, почти не обращая внимания на красивые и гротескные лица, глядящие на него из ресторанов и баров, на возгласы и непривычно звучащие автомобильные сигналы, даже на обрывки экзотических мелодий.

– Ну, допустим – а что я должен был говорить?

– В точности, как тот мой бывший дружок. И что вы только, парни, о себе думаете? Из вас каждое слово клещами надо вытаскивать. Получили, что хотели, и поминай вас как звали. А если и остаетесь, то становитесь страшно загадочными. Читаешь в вас, как в книге на чужом языке, а только ошибешься, вы сразу: «Не говорил я этого! Не докажешь!» Так вот: если ты держишь девушку за руку, и жмешься к ней, и говоришь, какая она красивая, только что руку и сердце ей не предлагаешь, – не удивляйся потом, что она злится, когда ты сматываешься при первой возможности.

– Да ведь она тебе не понравилась! Ты хотела, чтобы я держался от нее подальше!

– Мне понравилось, что она не стала слушать твои извинения. А вообще-то правильно, лучше с ней не связываться. Поэтому я, как ты мог заметить, не обжималась с ней и ногой об ногу не терлась, когда думала, что ты меня не видишь. Поворачивай.

– Что?

– Поворачивай. Вон туда, направо. От той остановки идет автобус в Утро.

Остановка, резная скамейка под резным же навесом, помещалась перед заколоченной витриной. Вывеску с магазина сняли, но при серебристом свете фонарей Тео разобрал отпечатавшиеся на стене буквы «Сиреневые разности». Тарабарское эльфийское письмо он по-прежнему читал свободно. На скамейке, держась очень прямо, ждал единственный пассажир – гоблин. Он даже не взглянул на присевшего рядом Тео, но явно его заметил, потому что смотрел теперь на улицу немного не так, как раньше.

– Твоя взяла, – сказал Тео. – Ты у нас дзен-мастер по отношениям полов, а я чурбан неотесанный. Учи меня.

– Еще одна профессия в списке моих невозможных работ, – кисло усмехнулась она. – Старайся сам шевелить мозгами, парниша. Я верю, что они у тебя есть.

– Это комплимент?

– Вроде того. Если это тот автобус, который нам нужен, заедем ко мне, а потом уж... – Она бросила взгляд на гоблина, который все так же пристально следил за уличным движением, вытянув длинный нос, как палец. – Потом двинем в другое место.

Тео не помнил даже, куда они собираются – к Наперстянке, что ли? Нет, туда Кочерыжка не велит.

– Прямо ночью двинем?

– Не знаю. Поздно уже. С другой стороны, тебе больше и остановиться-то негде.

– Негде? А у тебя? Я не привередлив, могу и на полу спать.

Она с озадаченным видом наклонила голову набок, но тут из-за угла показался автобус, гудя, как рой сонных ос. Заскрипели тормоза. Машина с гармошкой посередине смахивала на гусеницу, но то, что это именно автобус, угадывалось легко.

«Я уже начинаю привыкать к здешней обстановке», – подумал Тео, поднимаясь в салон, – и остановился. Причиной заминки, однако, послужил не водитель – коренастая женщина с ослиными ушами, ростом Тео до пояса, сидящая на специальном высоком стуле и оперирующая удлиненными педалями.

– Черт! У меня денег нет на проезд.

– Он бесплатный, – сказала Кочерыжка, – но спохватился ты вовремя. Надо будет поскорее разжиться желтяками, а то мой счет почти пуст.

Маленький гоблин уже занял место в самом конце салона. Поскольку впереди все было занято, Тео тоже прошел назад, неся на плече Кочерыжку. Пассажиры не уделяли ему почти никакого внимания.

Место нашлось в предпоследнем ряду, около спящей феи с кожей сиреневатого оттенка и, похоже, пьяной, судя по ее странному камфарному запаху. На щеке у нее виднелись следы от старых кровоподтеков, крылья сильно поизносились. Гоблин, сидящий в последнем ряду, по-прежнему смотрел прямо перед собой.

Проехав несколько кварталов, Тео поймал себя на непрошеных мыслях: ему представлялось лицо Поппи Дурман в тот момент, когда она выставила его из машины. Он сам не знал, почему ему так больно вспоминать об этом.

– Кстати о деньгах, – сказал он. – Почему бы нам не попросить Пи... – Тео осекся: Кочерыжке удалось-таки вдолбить ему правила конспирации. – Почему не попросить твоего босса перевести нам сколько-нибудь? Ведь ты же можешь это сделать, правда?

– Это не так просто, как ты думаешь, – нахмурилась она. – Не будем пока обсуждать почему. Мне еще надо придумать, куда поместить тебя на ночь.

– Слушай... Я, конечно, не хочу навязываться. Если это запрещено религией – ну, скажем, незамужней летунице нельзя приводить домой мужчину в сто раз больше ее... Это дом твоих родителей, да? – вдруг сообразил он. – Ты поэтому не хочешь, чтобы я там показывался? Но я думал, что они в деревне живут...

Она встала у него на плече и зажала ему рот, заставив умолкнуть.

– Нет, обормот ты этакий. Просто моя городская квартира помещается в сотах.

– В каких еще сотых? – обиделся он. – Не хочешь меня принимать, так и скажи.

– Не сотые, а соты! – тяжело вздохнула она. – Там живут такие, как я. Ведь не стану же я снимать квартиру твоих габаритов, правда? Только деньги даром переводить. Соты построены специально для летунцов и другого маленького народца.

– А-а, соты... как в улье, да?

– Ну, дошло наконец.

– И на полу я там просто не помещусь.

– Если снять крышу, ты сможешь просунуть голову в холл, но моргнуть уже не получится. А моя комната в нашей квартире самая большая – тебе, пожалуй, даже удастся растопырить в ней пальцы.

– В вашей квартире?

– Ну да. Нас около дюжины, но вместе мы никогда не собираемся – то приезжаем, то уезжаем. А всего в сотах живет несколько тысяч. – Она посмотрела в окно. – Скоро будем на месте.

Мысль о тысячах крылатых существ в одном месте вызывала неприятные ассоциации с термитником.

– Теперь понятно. Ну и как же мне быть, если денег нет? В парке ночевать, что ли? Или ваши констебли меня там зацапают?

– Скорей уж вервольфы сожрут. – Не похоже было, что она шутит. – В парк ночью лучше не соваться. Все, выходим.

Автобус остановился. Гномы, спригганы и прочие сказочные персонажи начали протискиваться к выходу, и тут сзади вдруг протянулась мохнатая рука с клочком чего-то белого. Тео, обернувшись, узнал гоблина, который сел на одной остановке с ними.

– Извините за мой чересчур острый слух. – Гоблин улыбался, показывая мелкие острые зубы. – Я не хотел вмешиваться, но все же скажу: если вы так и не найдете ночлега в этом большом и не слишком дружелюбном городе, приходите сюда, ко мне и моим друзьям. Место незавидное, зато безопасное. Безопасное, – выразительно повторил он.

– Нам пора. – Кочерыжка жужжала крыльями у Тео над ухом.

– Спасибо. – Он зажал в кулаке бумажку, которую дал ему гоблин. – Вы очень добры.

– Мы ждем на вершине холма. – Гоблин кивнул – или скорее склонил голову, как бы благословляя Тео. – Ждем, когда переменится ветер.

Так и не разгадав этих последних реплик, Тео вышел за Кочерыжкой из автобуса.

– Что это за хрень насчет холма?

– Кто его знает? Культ какой-нибудь. Гоблины славятся по этой части.

Тео прочитал слова, написанные удивительно аккуратным почерком на клочке бумаги, и показал Кочерыжке: «Под Замковым мостом».

– Секта у них не в престижном районе, – только и сказала она.

Тео хотел уже скомкать записку и выбросить, но вспомнил, что в этом городе он чужак, без денег и без крыши над головой, так что разбрасываться нечего. Может, еще пригодится, когда бумага понадобится. Для предсмертной записки самоубийцы, к примеру.

Он положил листок с адресом в карман рубашки.

– Пришли, – сказала летуница, повернув за угол. – Соты «Фруктовый сад».

Тео вопреки ожиданиям увидел перед собой не термитник, а нечто вроде вертикального луга, усеянного светляками. Огоньки мелькали в воздухе – зеленоватые, розовые, желтые, бледно-голубые, – словно радиоактивная метель. Некоторые из них горели на крошечных балконах, но большинство влетало и вылетало из сотен дверей.

– Что это за огоньки такие?

– Летунцы. Здесь есть еще пиксы, хинки-пинки и хобы-фонарики, но летают только наши. А ты что думал?

– Но ты-то в темноте не светишься.

– Это чтобы не приставали. Пошли. – Она дернула его за ухо и улетела вперед.

Светящиеся фигурки проносились мимо на каждом шагу. Это действительно были крылатые человечки, такие же, как Кочерыжка, но Тео казалось, что он идет через трассирующий огонь: на каждого освещенного эльфа приходилось с полдюжины неосвещенных. Они свистали во тьме, как пули, обдавая его ветром, задевали крылышками его волосы и порой кричали что-то неразборчивое тоненькими голосками. Шум проезжих магистралей сюда не доходил, и Тео слышал эту писклявую болтовню повсюду. На балконах, где жильцы развешивали белье или просто наслаждались приятным вечером, смеялись, кричали и сплетничали. Сравнение со светлячками утратило свою актуальность: улочка, где хлопали крылья и звучали почти недоступные для слуха голоса, теперь больше напоминала пещеру с говорящими летучими мышами.

Жилой комплекс занимал всю глухую заднюю стену, принадлежавшую, как Тео понял позднее, другому, полномасштабному зданию. Соты, что-то среднее между многоэтажным домом и голубятней, начинались на уровне его колен и заканчивались в нескольких ярдах над головой. Похоже было, что всю стену залепили деревянными почтовыми ящиками и прорезали в них дырочки, как в скворечниках. Большинство жилищ имело балконы, но кое-где под порогами виднелись только цветочные корзинки.

Первое впечатление чего-то безличного наподобие улья или птичника продержалось недолго: здешние жители явно старались придать своим домам побольше индивидуальности. В корзинках разводили цветы, украшали их мишурой или драпировками, в окошках висели занавески и светились абажуры, подобранные в тон разноцветным бликам летучих хозяев. Большие семьи снимали, видимо, сразу по нескольку ящичков, от двух до шести, соединяя их лесенками, шестами и даже горками, к восторгу живущего в Тео мальчишки.

Не все лесенки вели от одного жилища к другому – в основном длинные гармошки спускались к земле, и в чрезвычайных обстоятельствах их, как видно, можно было поднять.

– Для чего нужны эти большие лестницы? – спросил Тео.

– Для пиксов – они летать не умеют. Ты вот что, подожди меня здесь. Я на минутку. – И Кочерыжка шмыгнула в освещенную дверцу где-то над его головой. Со смежных балконов смотрели на Тео, но без особого интереса.

Кочерыжка задерживалась, и Тео, поджидая ее, впервые задумался, что значит быть такой, как она – каково ему было бы жить в мире гигантов ростом с мамонтово дерево. Воображение отказывалось ему помогать. «Сюда бы понимающего человека, университетского профессора, скажем. А лучше целую команду исследователей. Тут можно жить годами и все равно ни до чего не додуматься».

– Здоровущий какой, – послышалось сверху. Из-за псевдоирландского диалекта он заподозрил, что это Кочерыжка прикалывается, но голос, кажется, был не ее.

– Ясное дело, – отозвался другой голосок. – Она ведь сказала, что он большой.

– Я хочу сказать, что он даже для большого здоровый. А плечи-то!

– Помолчали бы, трещотки, – взмолился третий незнакомый голос. – У меня опять голова разболелась.

Тео посмотрел наверх. На балконе, как раз над ним, стояли три девушки размера Кочерыжки. Две темненькие – одна с короткими волосами, другая с длинными и обладательница пышной золотой гривы, частью накрученной на папильотки. У всех из-под халатиков торчали крылья.

– Вы Тео? – спросила блондинка. – Какой вы огромный!

– Ты ничего умнее не придумала, Жанна? – фыркнула стриженая. – Я тебе просто удивляюсь. Не обращайте на них внимания, – посоветовала она, перегнувшись вниз. – Они только вчера из деревни.

– Ладно тебе, Косточка, – сказала другая брюнетка. – Она тут на месяц дольше, чем мы, и ужасно важничает.

– Э-э-э... – попытался вникнуть в ситуацию Тео. – Вы Кочерыжкины соседки, да?

– Да, – ответила брюнетка с длинными волосами, – хотя, судя по тому, как часто она балует нас своим обществом, то это болотный огонек какой-то, а не соседка. – Она присела в насмешливом реверансе. – Я Пушок, а эта зануда – моя сестра, Косточка.

– Пушок и Косточка... – кивнул озадаченный Тео.

– Да, мы Персики. А вот эту, с волосами как у Пег Паулер, зовут Жанна.

– Ничего подобного, – жеманно возразила блондинка. – На самом деле я Баклажанна. Я актриса, и это мой псевдоним.

– У себя в Боярышнике она была просто одной из Синеньких, – вставила Косточка.

– Какая же ты сегодня противная! – возмутилась Жанна.

– У меня голова болит.

Тео пока что не пользовался особой популярностью у женского населения Эльфландии, а сейчас их было три против одного. У него создалось чувство, что разница в размерах здесь имеет не больше значения, чем его превосходящая – по сравнению с Кочерыжкой – сила.

– Очень приятно, – осторожно произнес он. – Я Тео. Как она там, готова? Она не говорила, надолго ли задержится.

– Она, в общем, быстро собирается. – Пушок свесила с балкона волосы – чуть ли не такой же длины, как она сама. – Вы правда из Маргариток? Что-то вы не очень на них похожи.

– Много ты знаешь! – вмешалась Косточка. – Ты хоть одного Маргаритку видела?

– Видела, в парламентских новостях. Не будь такой простушкой.

– В новостях! Нашла что смотреть. Их показывают, чтобы дурить тебе голову.

– Хочешь сказать, это не твоя идея была? Врушка!

– Он подумает, что мы все просто ужасные, – пропищала Жанна.

– Понимаете теперь, о чем я? – с мрачным удовлетворением промолвила Косточка. – Деревенские, только что с ветки. Пыльцу с ушей не стряхнули.

– Сейчас же возьми обратно то, что сказала! – потребовала Пушок.

Тео уже всерьез собирался сбежать, но тут Кочерыжка наконец спорхнула с балкона, держа в руке чемоданчик. Не долетев до Тео, она вернулась поцеловать соседок.

– Куда это ты? – воскликнула Жанна. – Мы тебя и рассмотреть не успели толком!

– Сама не знаю. Я свяжусь с вами позже. Срочное дело по линии Маргариток, так что чем меньше светиться, тем лучше.

– Это имеет какое-то отношение к парням, которые про тебя спрашивали? – поинтересовалась Пушок.

– Что еще за парни? – опешила Кочерыжка.

– Так ты ей не сказала, когда она только пришла? – спросила Косточка. – Да что это с вами обеими!

– Могла бы сама сказать, чем в зеркальник пялиться.

– А ну заткнитесь! – завопила Кочерыжка с таким неожиданным пылом, что все трое примолкли. – Рассказывайте по порядку. С самого начала.

– Пришли двое незнакомых пиксов, – принялась объяснять Косточка. – Назвались твоими друзьями из Рябин, но почему-то очень нервничали.

– Гниль луковая! Никаких пиксов я там не знаю. Что вы им сказали?

– Что ты уехала и мы не знаем, когда ты вернешься, – что же еще? Мне они сразу не понравились, – заявила Косточка. – Хорошо, что я дома была – эти две, не иначе, пригласили бы их к чаю и впустили бы в твою комнату.

– Это нечестно, – чуть не плача, пискнула Жанна. – Ты хочешь представить дело так, будто прогнала их, а я сегодня утром опять их видела. Они сидели поблизости и следили за сотами.

– Что такое? – вскричала Косточка.

– Почему же ты ничего не сказала нам, Жанна? – поддержала сестру Пушок.

– Не успела. Кочи пришла, я и забыла.

– Полторта в одиночку ты очень даже успела слопать...

– Хватит! – пресекла очередной конфликт Кочерыжка. – Утихомирьтесь и не пускайте этих ребят в дом, если снова придут. А еще лучше, позовите управляющего и скажите, что эти пиксы к вам пристают. Разбирайтесь на террасе, чтобы соседи слышали. Может быть, они сняли слежку еще до моего появления, но для вас же будет спокойнее, если они вообще перестанут таскаться сюда.

– Куда же ты? – спросила Пушок взлетевшую Кочерыжку. – Мне все это очень не нравится.

– И правильно, что не нравится, поэтому вам ничего знать не нужно. Не волнуйтесь, дорогие мои, со мной все будет в порядке. У меня есть мой большой, сильный Тео. – Она опустилась ему на плечо и шепнула: – Уходим. Одни Дерева знают, кто следит за нами в этот самый момент.

Тео, рассеянно помахав трем подружкам, зашагал по улице.

– Куда теперь? Ты ведь мне так и не сказала.

Я думала. Чеши обратно к остановке и старайся выглядеть по возможности нормально. По-твоему, это и есть нормальный вид? Жаль мне тебя, парниша.

– Чего ты так забеспокоилась – из-за пиксов? Они маленькие, вроде тебя, но бескрылые, да? Как же они в таком разе умудрятся за мной проследить?

– Они, чтоб ты знал, и верхом могут ездить. На крысах, на птицах. Летунцы тоже не все такие, милые и услужливые, как я, так что шагай и гляди в оба. Все, думаю, будет в порядке, если держаться там, где светло. Отравленных стрел много понадобится, чтобы тебя свалить, – вряд ли у них столько есть.

– Отравленные стрелы? Это еще что за новости?

– Но это еще не значит, что они не будут следить за нами. Придется пересаживаться несколько раз, пока не попадем, куда надо.

– Но куда же нам надо? Не к Наперстянке, нет?

– Нет. Постой минутку, дай мне осмотреться. – Автобусная остановка уже показалась за углом. Кочерыжка снялась и улетела в темноту, но быстро вернулась. – Слежки не видно, но успокаиваться рано. Пара пиксов с правильными чарами... – Она не договорила, как будто Тео и без того знал, о чем речь. – А насчет того, куда мы направляемся, то я не Цветок. Пижма и прочая знать всегда держатся заодно, вот и посылают тебя в случае опасности к кому-нибудь из своих сторонников. Но ребята из его партии себе на уме, и я уже говорила, что слышала о Наперстянке не совсем приятные вещи. Лучше я отведу тебя к тем, кому есть что терять – кто не сможет договориться с твоими врагами, потому что сам с ними враждует.

– То есть к этим... к Вьюнам? К тем, кто и хотел меня видеть?

– Только не к Штокрозам. Тут Пижма прав – неизвестно, откуда Чемерица, Дурман и прочая компания прознали о парне, собравшемся за тобой в коммуну. О том, чье сердце упаковали в коробочку. Но как-то они прознали, а в такие времена это обычно значит, что в доме завелся шпион.

Тео не сдержал улыбки.

– Ты большая специалистка в секретных делах, Динь-Динь.

– Попробуй назови меня так еще раз, и твои шарики между гланд застрянут. Если мы больше не бываем на вашей стороне, это еще не значит; что мы ничего не знаем. «Если веришь в фей, хлопни в ладоши!» Как же, сейчас. Если веришь в фей, поцелуй мою розовую попочку. Ты вообще заткнешься когда-нибудь или нет?

Тео заткнулся.

– Вот и ладно. В автобусе про это ни слова – если гоблин нас услышал, то и другой кто-нибудь может. Сделаем пару пересадок, а в конце концов, – она понизила голос, – пойдем в дом Нарцисса. Кое-кто там хочет тебя повидать – и при этом не пылает любовью к Чемерице с его Сорняками.

В сотах они, по прикидке Тео, побывали часов в десять вечера, а в последний раз сошли с автобуса около полуночи. Тео била дрожь – ночью сильно похолодало, – Кочерыжка принюхивалась к ветру.

– Ну, кажется, хвоста нет.

– Хвоста? – Он оглядел темные окна, которых было не так уж много – по крайней мере внизу. – Тут вообще никого не видать.

– В этой части Сумерек всегда так. Ни ресторанов, ни ночной жизни, одни правительственные здания и жилые башни. Когда все запираются на ночь, здесь тихо. Пошли.

Улица с высокими домами казалась Тео, как и все в этом городе, знакомой и непривычной одновременно. Многие административные здания Эльфландии были обведены крепостными стенами, из-за которых виднелись только верхушки крыш. На стенах стояли прожектора, а у ворот имелись пропускные пункты вполне современного вида, но все в целом напоминало Тео средневековые подворья, которых он навидался в Европе, куда ездил с Кэт: древняя каменная кладка, начиненная техникой последнего поколения.

Жилые усадьбы, или башни, как называла их Кочерыжка, несколько отличались от них. Офисы насчитывали, как правило, пять-шесть этажей, башни же были вдвое, а порой и в десять раз выше.