ТЭД УИЛЬЯМС
      ТРОН ИЗ КОСТЕЙ ДРАКОНА
      Орден Манускрипта-1
      1. КОРОЛЬ И СТРЕКОЗА
      В тот день дремлющее сердце Хейхолта было наполнено необычной суетой. В пустынных коридорах и заросших плющом двориках, в кельях монахов и сырых, темных покоях обитатели замка перешептывались и таращили глаза. Судомойки обменивались многозначительными взглядами в полной чада кухне. Приглушенный гул многих голосов раздавался во всех закоулках замка.
      Если судить по атмосфере душного ожидания, это мог быть первый день весны, но огромный календарь, затерянный в комнате доктора Моргенса, утверждал иное на дворе был новандер. Осень стояла у двери, к которой, ковыляя, приближалась зима.
      Но вовсе не предстоящее наступление зимы давало пищу разговорам в Хейхолте. Мысли слуг и придворных занимала одна из комнат замка - тронный зал. Три долгих года ее двери были закрыты по приказу короля, и тяжелые занавеси не пропускали луча света через разноцветные окна. Даже слугам-уборщикам было запрещено переступать ее порог, что причиняло главной горничной неимоверные страдания. Три лета и три зимы она оставалась неприкосновенной, но с сегодняшнего дня не пустовала больше, и весь замок гудел слухами.
      По правде говоря, был один человек в Хейхолте, чье внимание не было сосредоточено на возвращении короля. Одна пчела в улье, чья песенка не совпадала с тоном общей песни роя. Он сидел в глубине сада, в закутке между красной стеной часовни и безлистой стороной куста-льва и надеялся, что его не скоро хватятся. Для него этот день до сих пор складывался неудачно. Все женщины были заняты, ни у одной не хватало времени отвечать на его вопросы, завтрак запоздал и остыл, к тому же как всегда ему давали массу беспорядочных распоряжений, но никого не интересовало, что он думает по этому поводу.
      Все это, подумал он ворчливо, можно было предвидеть.
      Если бы не случайная встреча с восхитительным огромным жуком, который столкнулся с ним, гуляя по саду, самодовольный, как всякий преуспевающий горожанин, - день прошел бы совсем бездарно.
      Прутиком он расширил узенькую дорожку, процарапанную в темной, холодной земле у стены, но пленник не шевельнулся. Жук не сдвинулся с места даже после того, как его пощекотали.
      - Саймон! Где, во имя всего святого, ты был? Прутик выпал из его онемевших пальцев. Он обернулся, чтобы посмотреть на силуэт говорившего.
      - Нигде... - начал было Саймон, но едва он открыл рот, два костлявых пальца схватили его за ухо и так резко подняли на ноги, что он вскрикнул от боли.
      - Это что за новости? Нигде... Юный лежебока! - главная горничная Рейчел, по прозвищу Дракон, рявкнула ему в лицо. Ей вряд ли удалось бы достичь такого эффекта, если бы она не приподнялась на цыпочки, а мальчик не привык сутулиться - главная горничная почти на целый фут уступала Саймону в росте.
      - Простите, мэм, - бормотал Саймон, с грустью наблюдая, как жук ползет по направлению к трещине в стене и свободе.
      - "Простите" - это я уже слышала, - прорычала Рейчел, - все в этом доме заняты делом, кроме тебя! Мало того, я еще должна тратить свое драгоценное время на розыски дрянного мальчишки. Ты несносный бездельник, Саймон!
      Мальчик, выглядевший на редкость нескладно и уныло в свои долговязые четырнадцать лет, ничего не отвечал. Рейчел неодобрительно уставилась на него.
      Вполне достаточно, думала она, рыжей шевелюры и веснушек, а уж когда этот ребенок вот так скашивает глаза и хмурится, он выглядит прямо полоумным.
      Саймон, в свою очередь, смотрел на гневную Рейчел. Она дрожала, от холода или от злости, Саймон не знал, да это и не имело значения, а просто заставляло его чувствовать себя еще хуже. Он согнулся крючком, уставившись на свои ноги.
      - Теперь отправляйся за мной. Видит Бог, в замке хватает работы, чтобы ты не сидел без дела, лоботряс. Ты что, не знаешь, что король поднялся сегодня с постели? Что он вышел в тронный зал? Может быть, ты оглох или ослеп? - Она схватила его за руку и, переваливаясь как утка, потащила через сад.
      - Король? Король Джон? - удивленно спросил Саймон.
      - Нет. Король Камень-На-Дороге. Король Пень-У-Опушки. Конечно король Джон. - Рейчел замедлила шаг, чтобы убрать выбившуюся из-под чепца прядь легких стальных волос. Ее рука дрожала. - Ты счастлив, я полагаю? Я была так взбешена твоим поведением, что позволила себе непочтительность с именем нашего старого доброго короля Джона. А он ведь больной и все такое. - Она громко засопела и с силой ткнула Саймона в бок. - Ступай! - И пошла вперед.
      Ее пленник плелся следом.
      У Саймона никогда не было другого дома, кроме лишенного возраста замка, именуемого Хейхолт, что значит "высокое владение". Это было хорошее название, потому что верхняя точка Башни Зеленого ангела возвышалась даже над самыми старыми и высокими деревьями. Если бы сам ангел, стоявший на верхушке башни, выронил камень из своей позеленевшей руки, тому пришлось бы пролететь почти двести локтей, прежде чем он плюхнулся бы в ров с мутной водой, встревожив сон огромной каменной щуки над вековым илом.
      Хейхолт был намного старше всех поколений эркинландских крестьян, которые рождались, работали и умирали в полях и селениях, окружавших огромный замок. Эркинландеры были только последними из многих, пытавшихся владеть им. Внешняя стена замка хранила следы труда иных рук и времен: грубо обтесанные камень и дерево риммеров, случайные заплаты и изысканная резьба эрнистирийцев, утонченные орнаменты наббанайских мастеров, но надо всем этим царила Башня Зеленого ангела, возведенная бессмертными ситхи задолго до того, как люди наводнили эти земли, и весь Светлый Ард еще был их владением. Ситхи строили свой замок с таким расчетом, чтобы можно было наблюдать за Кинслагом и речной дорогой к морю. Они называли его Асу'а.
      "Честный народец" ушел теперь из страны поросших травой равнин и холмов; ушел в леса, скалистые горы и другие темные места, не подходящие людям; остов их замка остался в наследство завоевателям.
      Асу'а - парадокс: гордый, но ветхий, веселый и отталкивающий, видимо безразличный к смене хозяев - Асу'а, Хейхолт. Словно гора, он возвышался над всей округой, сгорбившись, будто медведица с измазанной медом мордой, заснувшая над своими детенышами.
      Часто казалось, что Саймон - единственный обитатель огромного замка, не имеющий своего дела. Каменщикам, штукатурившим отмытый добела фасад и укреплявшим крошащиеся стены замка, не требовалось ни минуты для размышлений о смысле жизни. Лакеи и кладовщики, весело насвистывая, перекатывали с места на место бочонки с хересом и солониной и вместе с сенешалем торговались с фермерами из-за усатых луковиц и запачканной в земле моркови, каждый день доставлявшихся на кухню Хейхолта. Рейчел и ее горничные были всегда мучительно заняты, размахивая повсюду длинными метлами и преследуя комочки пыли, словно капризных разбежавшихся овец, бормоча благочестивые проклятия по поводу того, в каком виде некоторые оставляют свою комнату, уходя из нее, и вообще терроризируя всех ленивых и неряшливых.
      Среди всех этих трудов Саймон был басенной стрекозой в хлопотливом муравейнике. Он отлично знал, что мало к чему пригоден: это многие ему говорили - а почти все они были старше и значительно умнее, чем он. В возрасте, когда другие мальчики уже становятся мужчинами, Саймон оставался все таким же бестолковым и неприкаянным. Неважно, какое дело ему поручали, внимание его быстро рассеивалось, и он принимался мечтать о битвах, драконах и путешествиях на легких сверкающих кораблях... тут же все каким-то образом ломалось, терялось или выходило неправильно.
      Иногда его вообще нельзя было найти. Он скользил вокруг замка, как унылая тень, мог вскарабкаться по любой стене не хуже каменщиков и стекольщиков и знал так много переходов и тайных укрытий, что окружающие звали его "мальчик-привидение".
      Рейчел постоянно драла его за уши, чтобы вернуть на грешную землю, и называла простаком.
      Рейчел наконец отпустила его руку. Саймон, еле передвигая ноги, следовал за главной горничной, как перышко, приставшее к подолу юбки. Жук давно сбежал, и день был испорчен.
      - Что я должен делать, Рейчел? Помогать на кухне? - пробурчал он недовольно.
      Рейчел фыркнула и заковыляла дальше - вылитый барсук в переднике. Саймон горестно оглянулся на спасительную зелень деревьев и живой изгороди. Их шаги торжественно зазвучали в длинном каменном коридоре.
      Его растили горничные, но, поскольку никто никогда не надеялся, что он сможет стать одной из них, деликатной домашней работы ему не поручали, и пришлось немало потрудиться, чтобы найти для него настоящее дело. В огромном доме - а Хейхолт был, без сомнения, именно таким, - не любили бездельников. Его приставили мыть посуду на кухне, но даже и тут Саймон не добился особенного успеха. Судомойки хихикали, подталкивая друг друга локтями, при взгляде на него - руки погружены в горячую воду, глаза скошены в никуда - постигал ли он тайны птичьего полета, или спасал воображаемых девиц от воображаемых зверей, щетка его одинаково бесполезно плавала по лохани.
      Старинная легенда гласила, что сир Флурен - родственник известного сира Камариса Наббанайского - в юности прибыл в Хейхолт, чтобы стать рыцарем, но благодаря своей невероятной скромности целый год, переодевшись, работал на той же кухне. Судомойки изводили его, называли "хорошенькие ручки", так как самая грязная работа не смогла изменить несказанной белизны и хрупкости его пальцев. Что-то в этом роде говорила история, а Саймону было достаточно одного взгляда на свои собственные потрескавшиеся ногти и красные распухшие руки, чтобы понять, что он - увы! - не сын великого лорда. Он был судомойкой и дворником и не было никаких оснований сомневаться в этом.
      Не намного старше был король Джон, когда он - все это знали - убил Красного дракона. Саймон сражался с метлами и кастрюлями. Никаких драконов, во всяком случае живых, не водилось в мрачных коридорах Хейхолта, но Рейчел, недовольная и всегда готовая ущипнуть, Рейчел в них водилась.
      Они дошли до вестибюля перед тронным залом - центра всеобщей деятельности. Горничные почти бегом метались от стены к стене, как мухи в бутылке. Рейчел стояла, уперев руки в бока, и обозревала свои владения - судя по улыбке, которая растянула ее тонкие губы, она осталась довольна. Саймон прислонился к стене, завешанной гобеленом, забытый на мгновение. Ссутулившись, он, не отрываясь, глядел на новую девушку, Эфсебу. Она была кругленькая и кудрявая и двигалась, дерзко раскачивая бедрами. Проходя мимо Саймона, она поймала его взгляд и довольно улыбнулась. Саймон почувствовал, как по шее и щекам разливается горячая волна, и отвернулся к стене. От Рейчел не укрылся обмен взглядами.
      - Негодный мальчишка, разве я не велела тебе приниматься за работу? Так приступай!
      - К чему? Делать что?! - заорал Саймон и огорчился, услыхав донесшийся из коридора серебристый смех Эфсебы. От расстройства он ущипнул себя за руку. Больно.
      - Бери метлу и пойди подмети покои доктора. Этот человек живет как подвальная крыса, а кто знает, куда король захочет пойти теперь, когда он встал? - Было ясно, что Рейчел считала всеобщее мужское сумасбродство не зависящим от возрастов и званий.
      - Покои доктора Моргенса? - спросил Саймон. Впервые с тех пор, как он был обнаружен в саду, его настроение поднялось. - Бегу. - Он схватил метлу и исчез.
      Рейчел фыркнула и повернулась, чтобы проверить безупречность чистоты вестибюля. На минуту она задумалась, представив, что может происходить за тяжелой дверью тронного зала, затем беспощадно отогнала постороннюю мысль, словно надоедливого комара. Повелевая своими легионами при помощи карающих рук и стальных глаз, она вывела их из вестибюля для нового решающего сражения со своим сверхврагом - беспорядком.
      В этом зале за дверью ряд за рядом висели пыльные знамена - потускневший бестиарий фантастических животных: солнечно-золотой жеребец клана Мердона, сияющий гребешок зимородка Наббана, сова и бык, выдра, единорог и василиск. Сквозняки не шевелили потертые полотнища, и даже паутина свисала здесь безжизненными клочьями.
      Но кое-какие перемены все же пришли в тронный зал. Что-то живое появилось в нем. Кто-то напевал грустную мелодию дребезжащим голоском очень маленького мальчика или очень старого мужчины.
      В дальнем конце зала, между статуями верховных королей Хейхолта, висел тяжелый гобелен, на котором был выткан королевский гербовый щит - огнедышащий дракон и древо. По бокам шесть благородных стражей, шесть мрачных малахитовых статуй, охраняли трон, казавшийся целиком вырезанным из желтеющей слоновой кости. Ручки трона были шишковатыми и суставчатыми, а спинка увенчана огромным зубастым змеиным черепом, в глазницах которого таилась глубокая тень.
      На троне сидел человек; второй примостился у его ног. Тот, что сидел у подножия трона, одетый в потрепанный шутовской наряд, - пел. Голос его был слишком слаб, чтобы вызвать даже самое легкое эхо. К нему склонялась тень человека, который сидел на краю трона, словно старый ворон - усталый, дряхлый ворон, прикованный к скучной кости.
      Король, три года не поднимавшийся с постели, вернулся в свой пыльный чертог. Он слушал песню шута, и его длинные руки в старческих пятнах сжимали подлокотники трона.
      Это был высокий человек - когда-то очень высокий, но теперь сгорбленный, как монах на молитве. Небесно-голубая одежда висела на нем как на вешалке, а длинная белоснежная борода походила на бороды узирианских пророков. На его коленях лежал сверкающий меч, корона, усыпанная изумрудами и опалами, сползла на брови.
      Пугало у ног короля затихло, собираясь с силами, и снова запело:
      Сосчитаешь ли дождинки, Когда солнце светит ярко? Проплывешь ли по теченью, Когда в русле нет воды?
      Сможешь ли достать до неба, Там за облако схватиться И спуститься с ним на землю? Ты не сможешь, да и я...
      Но, когда иду я мимо - Подожди, - кричит мне ветер. Ах, когда иду я мимо,
      - Подожди! - кричит зачем-то.
      Когда он умолк, высокий старик в голубой одежде протянул руку и шут взял ее. Ни слова не было сказано.
      Джон Пресвитер, владыка Эркинланда и Верховный король всего Светлого Арда, Гроза ситхи и Защитник истинной веры, Владетель меча Сверкающий Гвоздь, Проклятие дракона Шуракаи, Престер Джон вновь сидел на троне из драконьих костей. Он был очень, очень стар, и он плакал.
      - Ах, Таузер, - вздохнул он наконец. Голос его был глубок, но чуточку дребезжал. - Господь немилосерд, раз покидает меня в таком положении.
      - Возможно, мой лорд, - старичок в клетчатом камзоле улыбнулся морщинистыми губами. - Но, полагаю, немногие, занимающие это положение, стали бы сетовать на жестокость.
      - Но это как раз то, что я подразумевал, старый друг! - Король сердито тряхнул головой. - В этом возрасте призраков и теней все равны. Любой туповатый подмастерье счастливее меня.
      - Ах, мой лорд, мой лорд, - седая голова Таузера качалась из стороны в сторону, но бубенчики на его колпаке давно уже онемели. - Вы жалуетесь сезонно, а не резонно. Время настигает всех рано или поздно, и малых и великих. У вас была неплохая жизнь.
      Престер Джон поднял перед собой Сверкающий Гвоздь, держа его как святое древо. Он прикрыл глаза тыльной стороной узкой ладони.
      - Ты знаешь историю этого клинка? - спросил он. Таузер бросил на него острый взгляд; он слышал ее тысячи раз.
      - Поведай мне, о король, - сказал он тихо. Престер Джон улыбнулся, но взгляд его был прикован к обтянутой кожей рукоятке меча.
      - Меч, маленький друг, это продолжение правой руки мужчины... и кровь его сердца. - Король поднял клинок выше, так, чтобы он поймал проблеск света из одного из высоких окон. - Точно так же человек - добрая правая рука Господа, исполнитель воли Сердца Господа. Ты понимаешь?
      Внезапно он наклонился, сверкнув ясными глазами из-под косматых бровей.
      - Ты знаешь, что это такое? - Трясущийся палец коснулся смятого куска ржавого металла, примотанного к рукояти клинка золотой проволокой.
      - Поведай, о мой лорд. - Таузер отлично знал.
      - Это единственный гвоздь из истинного древа казней, до сих пор находящийся в Светлом Арде. - Престер Джон поднес рукоять к губам и поцеловал ее. - Это гвоздь из ладони Эвдона Узириса, нашего спасителя, из его руки. Глаза короля, поймавшие странный отсвет сверху, казались волшебными зеркалами. - Конечно есть еще реликвия, - сказал он после паузы. - Кость из пальца святого Эльстана, убитого драконом... Вот здесь, в рукояти.
      Снова наступила пуза, и когда Таузер поднял глаза, господин его опять плакал.
      - Тьфу, тьфу на это, - простонал Джон. - Как я могу жить во славу Божьего меча, когда груз стольких грехов все еще терзает мою душу. Рука, сразившая Красного дракона, ныне не может поднять чашку с молоком. О, я умираю, Таузер, умираю.
      Таузер наклонился, взял в свои руки костлявую руку короля и поцеловал ее. Старик всхлипывал.
      - О, пожалуйста, хозяин, - взмолился шут, - не плачь больше. Все люди должны умереть - ты, я, все. Если мы не убиты глупостью юности или невезением зрелости, значит наша судьба жить подобно деревьям: старше и старше, пока не зашатаемся и не упадем, таков путь всех вещей. Как можешь ты противиться Господней воле?
      - Но я построил это королевство! - дрожа от ярости, Джон Пресвитер ударил кулаком по ручке трона. - Это должно иметь вес против любого пятна греха на моей совести, даже самого темного! Конечно, милостивый Господь запишет это в книгу Судного дня! Я вытащил этот народ из грязи, изгнал проклятых подлых стихи из страны, дал крестьянам правосудие и закон... Добро, содеянное мной, должно весить много. - Голос Джона прервался, словно мысли его блуждали где-то. - Ах, мой старый друг, - горько произнес он наконец. - Теперь я даже не могу дойти до рынка или аллеи. Мое... Мое королевство гибнет в пороке и пьянстве, пока слуги перешептываются и ходят на цыпочках за дверью моей спальни. Великий грех!
      Слова короля эхом отскакивали от каменных стен зала и медленно рассеивались среди кружащихся пылинок. Таузер вновь завладел рукой короля и сжимал ее, пока тот не успокоился.
      - Хорошо, - сказал Престер Джон некоторое время спустя. - По крайней мере, мой Элиас будет править жестче, чем я могу теперь. Увидев все это, - он обвел рукой зал, - я решил отозвать его из Меремунда. Он должен быть готов принять корону. - Король вздохнул. - Я думаю, мне пора прекратить эти женские причитания и возблагодарить Господа за то, что у меня есть сильный сын, способный принять власть над королевством, когда меня не станет.
      - Два сильных сына, мой лорд.
      - Фа! - Король поморщился. - Много имен могу я дать Джошуа, но не думаю, что сильный - одно из них.
      - Ты чересчур суров, хозяин.
      - Ерунда. Ты намерен учить меня, шут? Никто не знает Джошуа лучше меня, его отца! - Рука Джона задрожала, казалось, что он сейчас поднимется на ноги. Наконец напряжение ослабло.
      - Джошуа - циник, - продолжал король уже спокойнее, - циник, меланхолик, безразличный к своим подданным, а у короля нет ничего кроме подданных, каждый из которых потенциальный разбойник. Нет, Таузи, он со странностями, мой младший, особенно с той поры... с той поры, как он потерял руку. Ах, милосердный Эйдон, может быть, это моя вина.
      - Что ты имеешь в виду, хозяин?
      - Я должен был жениться после смерти Эбеки. Он рос в холодном доме, без королевы, может быть в этом причина странностей мальчика. Хотя Элиас не такой.
      - Принц Элиас жесток, - пробормотал Таузер, но если король и услышал, то не подал виду.
      - Прекрасно, что Элиас - мой первенец. У него смелый и воинственный характер. Я уверен, что будь Джошуа старшим, его права на трон не были бы в безопасности. - Король Джон покачал головой с холодной нежностью, затем неожиданно протянул руку и схватил шута за ухо, словно почтенный старик был ребенком пяти или шести лет.
      - Обещай мне одну вещь, Таузи...
      - Что именно, мой лорд?
      - Когда я умру - довольно скоро, надо думать: мне не пережить зимы, - ты приведешь принца Элиаса в эту комнату... Да, если коронация будет здесь, ты сделаешь это после коронации... Приведи его сюда и вручи ему Сверкающий Гвоздь. До тех пор ты будешь хранить меч у себя. Я боюсь умереть, пока Элиас далеко в Меремунде, а Сверкающий Гвоздь должен попасть прямо в его руки с моим благословением. Ты понял, Таузи?
      Трясущимися руками Престер Джон вложил меч в узорные ножны, но замешкался, развязывая узел на перевязи. Таузер опустился на колени, чтобы помочь ему.
      - Какое благословение, мой лорд? - спросил он, прикусив от усердия кончик языка.
      - Повтори ему то, что я сказал тебе. Скажи ему, что меч - это кровь его сердца и продолжение его правой руки, точно так же как мы - инструменты Сердца и Руки Господа нашего... и скажи ему, что никакая цель, даже самая благородная, не стоит... не стоит... Впрочем нет, говори только то, что я сказал о мече. Повтори ему это.
      - Я скажу ему, мой король, - сказал Таузер. Он поморщился, хотя узел был уже развязан. - Я с радостью исполню твое желание.
      - Хорошо. - Престер Джон откинулся назад и закрыл глаза. - Спой мне снова, Таузер.
      Таузер запел. Пыльные знамена наверху слегка покачивались, казалось, легкий шепот прошелестел среди толпы молчаливых слушателей.
      2. ЛЯГУШАЧЬЯ ИСТОРИЯ
      Праздная голова - огород дьявола. Саймон уныло размышлял над этим излюбленным выражением Рейчел, глядя на груду лошадиных доспехов, разбросанных по всему прогулочному холлу капеллана. Минутой раньше он радостно прыгал по выложенному кафелем коридору, пролегавшему вдоль внешнего края церкви, направляясь подметать комнату доктора Моргенса. Конечно, он размахивал немножко метлой, как будто она была знаменем древа и дракона войск Престера Джона, а он их предводителем. Может быть, ему стоило повнимательнее смотреть по сторонам, но кто же знал, что какой-то идиот повесит лошадиные доспехи в коридоре капеллана. Грохот, ясное дело, был ужасающий, и Саймон с минуты на минуту ожидал появления тощего и мстительного отца Дреозана.
      Собирая бренчащие пластины сбруи, местами оторванные от кожаных полос, составлявших основу сооружения, Саймон обдумывал другое изречение Рейчел: Дьявол находит работу для ленивых рук. Это было глупо, конечно, и злило его. Никакая не лень и не праздность мыслей привели его к беде, а наоборот, дела и размышления. Если бы только его оставили в покое!
      Отец Дреозан так и не появился к тому времени, как Саймон наконец сложил доспехи в несколько ненадежную кучу и быстро запихнул ее под край скатерти. Правда, при этом он чуть не опрокинул золотой ковчег, стоявший на столе, но в конце концов без новых неудач проклятые доспехи исчезли с глаз долой, не оставив ничего, напоминавшего об их существовании, кроме светлого контура на стене. Саймон потер чистое место метлой, чтобы сровнять края, и поспешил к выходу мимо лестницы, ведущей на хоры.
      Он снова вышел в сад, из которого недавно был жестоко изгнан Драконом, и глубоко вдохнул свежий росистый воздух, оставляя за каменными стенами зловоние сального мыла. Взгляд его привлекло что-то необычное в ветвях святочного дуба, древнего дерева в дальнем конце сада, с такими скрученными и искривленными ветками, словно он век рос в небольшой корзине.
      Он сощурился и заслонил глаза от ярких закатных лучей. Птичье гнездо! И в такое время года!
      Дуб был так близко, что Саймон не выдержал и, отбросив метлу, сделал несколько шагов вперед, но остановился, вспомнив о предстоящем визите к доктору Моргенсу. Любое другое поручение не помещало бы ему в мгновение ока оказаться на дереве, и Саймон поклялся себе, что гнездо недолго останется необследованным. Ради удовольствия увидеть доктора стоило потерпеть. Он поднял метлу и пошел через кусты прямо к дворику перед Внутренними воротами.
      Двое людей, только что вышедших из ворот, двигались по направлению к нему, один из них был медлительным и коренастым, другой еще более медлительным и еще более коренастым. Это был Якоб, торговец свечами, и его помощник Джеремия. Последний нес на плече тяжелый по виду мешок и шел - если это только возможно еще медленнее, чем обычно. Поравнявшись с ними, Саймон прокричал приветствие. Якоб улыбнулся и помахал рукой.
      - Рейчел хочет новых свечей для столовой, - крикнул торговец. - Свечи она и получит. - Джеремия кисло ухмыльнулся.
      После короткой пробежки по наклонной лужайке Саймон оказался перед массивной сторожевой будкой. Серебро заходящего солнца еще тлело над зубчатой стеной позади него, и тени знамен западной стены трепетали на траве, как черные рыбы, вытащенные из воды. Страж в красно-белой ливрее, не намного старше Саймона, улыбнулся, когда Король шпионов прошмыгнул мимо - смертоносная метла наперевес, голова низко опущена, абсолютно незаметен для тирана Рейчел, если бы она вдруг выглянула из окна главной башни. Только миновав навесную галерею, под надежным прикрытием высокой стены он перешел на ходьбу. Размытая тень Башни Зеленого ангела мостом перекинулась через ров с водой. Раз уж он здесь, решил Саймон, неплохо было бы поймать пару лягушек. Это не займет много времени, а доктор вечно нуждается в таких вещах. Правда, придется поторопиться, потому что быстро темнеет. Уже слышно, как трудолюбиво настраиваются цикады, готовясь к последнему выступлению уходящего года, и лягушки-быки начинают свою глуховатую квакающую симфонию.
      Пошлепав по мутной, засыпанной мертвыми листьями воде, Саймон остановился, чтобы прислушаться к этим вечерним звукам и полюбоваться темно-фиолетовым небом на востоке. Ров был его любимым местом во всем мироздании, по крайней мере в той его части, которую он пока видел... после комнат доктора Моргенса.
      С невольным вздохом он стянул с себя тряпочную шапку и отправился дальше, к тому месту, где осока и водяной гиацинт росли гуще всего.
      Солнце уже исчезло за горизонтом, и ветер свистел в ветвях ив, окружавших ров, когда Саймон достиг среднего двора, вымокший с головы до ног, по лягушке в каждом кармане, и застыл в ожидании перед дверью доктора Моргенса. Он постучал, стараясь не задеть странный знак, мелом нарисованный на двери. Саймон на собственном горьком опыте убедился, как опасно без спроса прикасаться к чему-нибудь, принадлежащему доктору Моргенсу.
      Прошло некоторое время, прежде чем раздался голос Моргенса
      - Уходите, - произнес он раздраженно.
      - Это я, Саймон, - крикнул мальчик и постучал снова На этот раз пауза была дольше, потом раздался звук быстрых шагов. Дверь распахнулась. Моргенс, голова которого едва достигала подбородка Саймона, стоял, обрамленный ярким синим светом Лицо его было мрачным, казалось, что он ничего не видит.
      - Кто? - спросил он наконец. - Кто? Саймон рассмеялся.
      - Я, конечно. Хотите лягушек? - Он вытащил одну из своих пленниц и поднял ее за скользкую лапку.
      - О, о! - Доктор, казалось, просыпается от глубокого сна. - Саймон... Ну конечно! Войди, мальчик. Я немного рассеян.
      Он приоткрыл дверь ровно настолько, сколько нужно было Саймону, чтобы проскользнуть внутрь, в низкий коридор, и снова закрыл ее.
      - Значит лягушки, да? Хм-хм, лягушки... - Доктор прошел мимо и повел мальчика за собой по коридору. В сиянии голубых ламп, освещавших помещение, маленький человек не шел, а подпрыгивал, подобно обезьяне. Саймон следовал за ним, почти касаясь плечами каменных стен. Он никогда не мог понять, как в таком маленьком снаружи, тщательно измеренном шагами здании могут быть такие длинные коридоры.
      Размышления Саймона были прерваны ужасными звуками, заполнившими коридор, - свистом, грохотом и чем-то, напоминающим голодный вой своры собак. Моргенс подскочил от неожиданности и сказал:
      - О, во имя Имен, неужели я забыл задуть свечи? Подожди здесь.
      Доктор заспешил по коридору, осторожно приоткрыл дальнюю дверь - вой и свист удвоились - проскользнул в образовавшуюся щелку. Раздался приглушенный крик.
      Отвратительный шум прекратился внезапно, как будто... как будто...
      Как будто задули свечу, подумал Саймон.
      Доктор высунул голову, улыбнулся и кивком пригласил его войти.
      Саймон, который уже бывал свидетелем подобных сцен, осторожно оглядываясь, вошел в кабинет доктора. Излишняя торопливость могла повлечь за собой самые разнообразные неожиданности, лучшей из которых была бы встреча с чем-нибудь странным и неприятным для созерцания.
      На этот раз, однако, неприятностей не последовало. В комнате не осталось ни следа от того, что производило жуткие звуки, чем бы оно ни было Саймон снова удивился несоответствию между тем, чем казались комнаты Моргенса перестроенные караульные казармы, около двадцати локтей в длину - и тем, чем они были на самом деле - низкой, но просторной комнатой, длиной почти с турнирное поле, хотя и не такой широкой. Из длинного ряда окон, выходивших во двор, лился розоватый свет. Саймон поглядел в дальний конец комнаты и решил, что ему бы пришлось поднапрячься, чтобы, стоя в дверях, добросить туда камень.
      Как бы то ни было, этот странный пространственный эффект был ему хорошо знаком.
      Несмотря на недавние устрашающие звуки, комната выглядела вполне обычно словно орда сумасшедших коробейников устроила магазин, но внезапно обратилась в паническое бегство, гонимая страшным ураганом. На длинном трапезном столе, стоявшем у ближней стены, были разбросаны странные сосуды с изогнутыми стеклянными трубками, сложные сооружения из дерева и металла и другие не менее загадочные конструкции. Там же валялись разнообразные коробочки и мешочки с едкими солями. Огромный бронзовый шар, ощетинившийся как еж во все стороны тонкими желобками, занимал центр стола. Шар, казалось, плыл в другом сосуде, наполненном серебристой жидкостью, а тот, в свою очередь, был установлен на треножнике из резной слоновой кости. Бронзовое тело медленно вращалось, а из всех желобков шел густой пар.
      На полу и на полках были свалены груды еще более странных предметов. На каменных плитах пола полированные каменные блоки, метлы и кожаные крылья соперничали за место с разнообразными клетками - пустыми и нет - и металлическими каркасами скелетов неизвестных существ, покрытыми тряпочными шкурами или перьями, явно принадлежавшими ранее другим владельцам. У затянутой гобеленом стены лежали небрежно разбросанные пластины, на вид сделанные из чистого хрусталя... и повсюду книги, книги, разложенные в самых неожиданных местах, некоторые раскрытые, облепившие всю комнату, как большие неуклюжие бабочки.