Глава 21. ПРИНЦ ТРАВЫ

— Ничего не говори, — почти не разжимая губ пробормотал Хотвиг, — но обрати внимание на того рыжего у ограды.

Деорнот проследил за почти неуловимым жестом тритинга, пока его взгляд не остановился на гнедом жеребце. Конь посмотрел на Деорнота с опаской, переступая с ноги на ногу, готовый в любой момент броситься наутек.

— О да! — Деорнот кивнул. — Гордый. — Он отвернулся. — Вы видели вон того, мой принц?

Джошуа, который стоял, прислонившись к воротам в дальнем конце загона, махнул рукой. Голова принца была обмотана полотняными повязками, и двигался он так осторожно, как будто у него были переломаны все кости, но все же настоял на том, чтобы прийти за своим выигрышем. Фиколмий, которого чуть не хватил удар при одной мысли о том, что ему придется наблюдать, как Джошуа выбирает тринадцать коней из его табуна, послал вместо себя Хотвига, начальника стражи. Хотвиг, в отличие от своего хозяина, проявлял искренний интерес к гостям и особенно к принцу Джошуа. В степи нечасто случалось, чтобы однорукий побеждал здорового соперника, да еще в два раза превосходящего его по мощи.

— Как зовут рыжего? — спросил Джошуа конюха Фиколмия, жилистого древнего старика с крошечным пучком волос на макушке.

— Виньяфод, — буркнул тот и отвернулся.

— Это значит Быстрый как ветер… принц Джошуа, — Хотвиг с запинкой произнес непривычный титул. Начальник стражи накинул веревку на шею жеребца, затем подвел упирающегося коня к принцу.

Джошуа улыбаясь осмотрел его с головы до ног, затем смело протянул руку и оттянул ему нижнюю губу, обнажив зубы. Жеребец затряс головой и отпрянул, но Джошуа снова ухватил его за губу. Несколько раз нервно тряхнув головой, конь все же позволил ему осмотреть себя. Единственным показателем его неудовольствия было то, что он часто моргал своими большими глазами.

— Да, этого мы, конечно, возьмем с собой на восток, — сказал Джошуа, — хотя я сомневаюсь, что это обрадует Фиколмия.

— Не обрадует, это уж точно, — серьезно подтвердил Хотвиг. — Если бы честь его не была поставлена на карту перед всеми кланами, он бы убил вас просто за то, что вы приблизились к этим лошадям. Этого Виньяфода Фиколмий специально потребовал как часть добычи Блегмунта, когда стал предводителем кланов.

Джошуа понимающе кивнул.

— Я не хочу настолько разгневать марч-тана, чтобы он догнал нас и убил, невзирая на клятву. Деорнот, я предоставляю тебе выбор остальных коней; я полагаюсь на твой глаз больше, чем на собственный. Мы непременно, однако, возьмем Виньяфода, я думаю даже, что я возьму его себе, потому что устал хромать с места на место. Но, повторяю, давайте не будем разорять табун настолько, чтобы обесчестить Фиколмия.

— Я буду осмотрителен в выборе, сир, — Деорнот направился через загон. Конюх, увидев его приближение, попытался улизнуть, но Деорнот подхватил его под локоть и начал расспрашивать. Конюх пытался сделать вид, что не понимает.

Джошуа наблюдал за ними со слабой улыбкой на лице, переминаясь с ноги на ногу, чтобы облегчить страдания. Хотвиг долго следил за принцем краем глаза, прежде чем решился задать ему вопрос.

— Ты сказал, что отправишься на восток, Джошуа. Почему?

Принц с любопытством взглянул на него.

— Тому есть много причин, некоторые из них я не могу обсуждать ни с кем. Но в основном потому, что мне необходимо найти место, которое стало бы оплотом в борьбе против моего брата и того зла, которое он несет.

Хотвиг кивнул с преувеличенной серьезностью.

— У тебя, кажется, есть сородичи, которые думают так же, как и ты.

Лицо Джошуа выразило удивление.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть другие, подобные тебе, тоже жители каменных краев, которые уже начали там обосновываться. Вот почему Фиколмий привел нас так далеко к северу от наших обычных пастбищ в это время года — чтобы удостовериться, что иноземцы не пересекают границы наших земель, — улыбка пробежала по его лицу, покрытому шрамами. — Есть и другое причины, которые привели сюда наш клан. Марч-тан Луговых Тритингов попытался увести с собой некоторых из наших стражников на последнем Сборе кланов, поэтому Фиколмий хочет, чтобы его люди были подальше от Луговых Тритингов. Фиколмия боятся, но не любят. Многие повозки уже покинули Клан Жеребца…

Джошуа нетерпеливо отмахнулся. Склоки между кланами Тритингов были широко известны.

— Что ты там говорил насчет жителей каменных краев? Кто они?

Хотвиг пожал плечами и потрогал свою заплетенную в две косы бороду.

— Кто это может сказать? Они шли с запада целыми семьями, некоторые в таких же повозках, как наши, некоторые пешком, но это не наши люди — не тритинги. Мы о них слышали от разведчиков, когда были на предыдущем Сборе, но они прошли через северные районы Тритингов и исчезли.

— Сколько их?

Тритинг снова пожал плечами.

— Говорят, что их столько же, сколько в двух или трех наших маленьких кланах.

— Так что сотня или две, наверное, — казалось, принца на миг отпустила боль, потому что лицо его просветлело при этих известиях.

— Но это еще не все, принц Джошуа, — Хотвиг говорил очень серьезно. — Это была только первая группа. И другие отряды проходили мимо нас с того времени. Я сам насчитал не менее десятка, если учитывать всех. Они бедные, у них даже коней нет, поэтому мы их всех пропустили через свои земли.

— Нам вы, однако, не дали пройти, хотя у нас не было и пони, — усмешка Джошуа была язвительной.

— Фиколмий знал, что это ты. Стражники следили за вами несколько дней.

Подошел Деорнот, за ним с ворчанием следовал конюх.

— Я выбрал, высочество. Позвольте вам показать. — Он указал на длинноногого буланого. — Так как вы отобрали рыжего Виньяфода для себя, принц Джошуа, этого я выбрал для себя. Вилдаликс — его имя — означает Пламенный.

— Он великолепен, — сказал Джошуа, рассмеявшись. — Видишь, Деорнот, я запомнил, что ты сказал о конях тритингов. Теперь у тебя они есть, как ты и хотел.

Деорнот взглянул на перевязанную голову принца.

— Цена была слишком высока, сир, — глаза его сделались грустными.

— Покажи мне остальных наших лошадей, — сказал Джошуа.

Воршева вышла навстречу принцу, когда он и остальные вернулись из загона.

— Тебе нельзя ходить! — дочь тана повернулась к Деорноту. — Как ты мог позволить ему так долго оставаться там? Он же еще очень слаб.

Деорнот лишь поклонился и ничего не сказал.

— Спокойно, леди, — осадил ее принц. — Сир Деорнот не виноват. Я сам хотел посмотреть лошадей, так как я совершенно твердо намерен уехать отсюда верхом, — он иронически усмехнулся. — Да я сейчас не прошел бы и нескольких ярдов, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Но я окрепну, не сомневайся.

— Вряд ли, если будешь стоять на холоде, — Воршева устремила свой вызывающий взгляд на Деорнота, как бы ожидая возражений. Она взяла Джошуа под руку и пошла рядом, приноравливая свой шаг к его нетвердой походке. Они втроем направились к лагерю.

Отряд Джошуа все еще размещался в бычьем загоне. Фиколмий прорычал, что не видит оснований обращаться с жалкими жителями каменных краев как с членами своих кланов только потому, что он проиграл им пари, но некоторые более благородные тритинги принесли одеяла, веревки и колья для навесов. Фиколмий не был королем: оказывая помощь бывшим пленникам, люди, конечно, пренебрегали волей марч-тана, но не боялись и не стыдились этого.

Под руководством практичной герцогини Гутрун подданные Джошуа быстро соорудили из этих подношений неплохое убежище, оградив его с трех; сторон и сделав крышу, из двойного слоя шерстяных одеял. Таким образом они были укрыты от затяжных холодных дождей, которые усиливались день ото дня.

Черно-серое небо грозно нависало над Тритингами, создавая впечатление, что сами луга были приподняты к нему чьими-то гигантскими руками. Подобный затяжной период плохой погоды, который продолжался уже месяц, был необычен даже для ранней весны, а сейчас был разгар лета, и люди в Клане Жеребца были откровенно встревожены.

— Пойдемте, моя леди, — сказал Джошуа, когда они достигли загона. — Давайте пройдем немного дальше.

— Тебе нельзя ходить! — сказала Воршева негодующе. — При твоих-то ранах! Тебе нужно лежать и выпить горячего вина.

— Тем не менее, — твердо сказал Джошуа, — мы пройдем дальше, Я буду наслаждаться предвкушением выпивки. Деорнот, ты нас извинишь?

Деорнот кивнул и поклонился, завернув в ворота бычьего загона. Он минутку посмотрел вслед принцу, который двигался с трудом, и вошел в ворота.

Победа Джошуа над Утвартом принесла известные изменения. Подобно Воршеве, принц сменил свое тряпье на новое платье: на нем были штаны из мягкой кожи, сапоги и шерстяная блуза с широкими рукавами, как у стражников. Вместо диадемы, положенной принцу, лоб его стягивал яркий платок. На Воршеве было широкое серое платье, подоткнутое и перевязанное ремнем на талии, как и положенной женщине ее племени, чтобы подол не волочился по мокрой траве. Из-под платья виднелись толстые шерстяные чулки и низкие башмаки. На ней уже не было ее девичьей белой повязки.

— Почему ты уводишь меня от остальных, чтобы поговорить? — поинтересовалась Воршева. Несмотря на вызывающий тон, в глазах ее светилась тревога. — Что ты хочешь сказать такого, что следует скрывать?

— Мне нечего скрывать, — сказал Джошуа, крепче беря ее под руку. — Мне просто хотелось поговорить там, где нам не будут мешать.

— У нас не принято скрытничать, — сказала она. — Нам бы это и не удалось, так скученно мы живем.

Джошуа наклонил голову.

— Я только хотел извиниться. Я страшно виноват.

— Виноват?

— Да. Я плохо обращался с тобой, в чем я и признался в повозке твоего отца. Я не оказывал тебе заслуженного уважения.

Лицо Воршевы исказила гримаса, сочетавшая в себе и радость и боль.

— Ах, ты так и не понял меня, принц Джошуа Эркинландский. Мне не нужно уважения, если это все, что ты мне можешь дать. Мне нужно твое внимание. Мне нужно твое сердце! Если ты мне дашь это — ты можешь дать мне сколько хочешь… неуважения. Сколько хочешь неуважения. Не обращайся со мной так, как ты обращаешься с фермерами, которые приходят к тебе за справедливым судом. Мне не нужно твоего взвешенного мнения, твоего суждения, твоих разговоров, разговоров, разговоров… — она быстро смахнула слезу. — Дай мне просто свое сердце, чертов житель каменной страны!

Они остановились — по колено в траве, которую трепал ветер.

— Я пытаюсь, — промолвил он.

— Нет, не пытаешься, — горько произнесла она сквозь зубы. — В твоем сердце образ той женщины, жены твоего брата. Мужчины! Все вы только мальчишки, которые хранят в сердце старую любовь, как найденные где-то отполированные камешки. Как могу я бороться с мертвой? Я не могу ни схватить ее, ни влепить ей пощечину, я не могу прогнать ее, я не могу следовать за тобой, когда ты к ней уходишь! — Она стояла, тяжело дыша, расставив ноги, как будто готовилась к битве. Руки опустились на живот, и выражение лица изменилось. — Но ты не дал ей ребенка, а мне дал.

Джошуа беспомощно смотрел на ее бледное лицо с пятнами лихорадочного румянца на щеках, на облако черных волос. Перед глазами его что-то мелькнуло: кролик, выскочив из зарослей травы, встал на задние лапки, чтобы оглядеться. Круглые глаза зверька на миг поймали взгляд принца. Он тут же подскочил и исчез — тонкая легкая серая тень, пронесшаяся по лугу.

— Твоя единственная ошибка, леди, — произнес он наконец, — в том, что ты привязалась к тому, кто представляет собой лишь призрак человека. — Он грустно усмехнулся, потом рассмеялся. — Но, с другой стороны, я как бы переродился. Мне выпало выжить, когда я наверняка должен был умереть, а посему следует в этом видеть знак Божий и по-иному посмотреть на жизнь. Ты выносишь нашего ребенка, и мы поженимся, как только достигнем Скалы прощания.

В темных глазах Воршевы снова сверкнуло негодование.

— Мы поженимся здесь, перед моими соплеменниками, — произнесла она твердо. — Мы обручены: теперь они в этом убедятся и перестанут шептаться за спиной.

— Но, леди, — начал он, — нам нужно спешить…

— У тебя совсем нет чести? — возмутилась она. — А что, если тебя убьют, прежде чем мы доберемся до цели? Я стану матерью ублюдка? А сама даже вдовой не буду?

Джошуа заговорил было, но затем снова рассмеялся. Он притянул ее в свои объятия, не обращая внимания на боль. Она сначала сопротивлялась, но затем позволила обнять себя. Лоб ее однако не разгладился.

— Леди, ты права, — сказал принц, улыбаясь. — Не следует все это откладывать. Отец Стренгьярд обвенчает нас, и я стану тебе хорошим мужем и буду оберегать тебя. А если мне суждено будет умереть, прежде чем мы достигнем цели, ты будешь прекраснейшей из вдов в этих краях, — он поцеловал ее. Так они простояли под дождем некоторое время, тесно прижавшись друг к другу.

— Ты дрожишь, — сказала Воршева, хотя ее собственный голос бы нетверд. Она освободилась из его объятий. — Ты слишком долго стоял и ходил. Если ты умрешь до нашей свадьбы, это все испортит. — Глаза ее смотрели мягче, но в них все еще была настороженность — искры страха, который никак не проходил. Джошуа взял ее руку и поднес к губам. Они повернули и пошли в направлении лагеря, ступая осторожно, как очень старые люди.

— Я должна вас покинуть, — объявила Джулой в тот вечер. Отряд Джошуа собрался у огня, а яростные порывы ветра сотрясали их непрочное жилище.

— Я надеюсь, что ты это не всерьез, — сказал Джошуа. — Нам необходима твоя мудрость.

Дернот был одновременно и встревожен и рад известию, что колдунья уходит.

— Мы снова встретимся и скоро, — сказала она. — Я должна прийти к Скале прощания раньше вас. Теперь, когда вы в безопасности, есть кое-что, что я должна сделать к вашему приходу.

— Что, например? — Деорнот уловил оттенок подозрения в собственном голосе, и ему стало стыдно за отсутствие в нем самом милосердия, но никто этого, казалось, не заметил.

— Там будут… — Джулой попыталась найти подходящие слова, — тени. И звуки. И следы, подобные тем, что оставляет брошенный в воду камень. Мне важно уловить все это, пока оно не затоптано людьми.

— И что ты сможешь по ним узнать? — спросил Джошуа.

Джулой покачала седой головой:

— Не знаю. Возможно, ничего. Но Скала стоит на очень важном и обладающем огромной силой месте. Может быть, мне гам удастся что-то разведать. Перед нами бессмертный враг — вдруг нам удастся найти ключ к победе над ним среди следов его бессмертных подданных, — она повернулась к герцогине Гутрун, которая качала на коленях спящую Лилит. — Не можете ли вы оставить девочку у себя, пока мы снова не встретимся?

Гутрун кивнула.

— Конечно.

— Почему вы не возьмете ее с собой? — спросил Деорнот. — Вы сказали, что она помогла… помогает вам как-то сосредоточить ваши способности.

В огромных глазах Джулой блеснул светлячок.

— Да, это так. Но она не может передвигаться так, как я, — колдунья засунула свои брюки в голенища сапог. — А самую удачную часть пути я проделаю ночью.

— Но вы пропустите нашу свадьбу! — воскликнула Воршева. — Утром отец Стренгьярд поженит нас с принцем Джошуа.

Те, кто еще не знал об этом, поспешили поздравить принца. Джошуа принимал поздравления так же спокойно и милостиво, как если бы он стоял в своем парадном зале в Наглимунде. Улыбки Воршевы, наконец, вылились в счастливые слезы, которые она выплакала на плече Гутрун. Лилит скатилась с колен Гутрун, разбуженная всем этим шумом и смотрела на всех огромными глазами, пока ее не подхватили тощие руки Стренгьярда.

— Это хорошие новости, принц Джошуа и Воршева, но я не могу задерживаться, — сказала Джулой. — Не думаю, что меня вам будет так уж не хватать. Я не очень-то умею веселиться и развлекаться, и я чувствую, что мне действительно нужно торопиться. Я хотела уйти еще вчера, но осталась, чтобы убедиться, что вы действительно получите своих лошадей, — она махнула рукой в ту сторону, где фыркал новый табун принца. — Я не могу больше ждать.

После недолгой беседы с Джошуа и Стренгьярдом и нескольких слов на ухо Лилит, слов, которые девочка восприняла так же бесстрастно, как она слушала бы шум океанского прибоя в ракушке, Джулой наскоро простилась со всеми и ушла в ночь. Ее поношенный плащ полоскался на резком ветру.

Деорнот, сидевший ближе всех к краю убежища, ненадолго высунулся. Он уловил эхо, долетевшее с растревоженного ветром неба, но, подняв голову, он заметил какую-то крылатую тень, пронесшуюся перед холодным ликом луны.

Деорнот стоял в дозоре — они все-таки не настолько доверяли тритингам, чтобы совершенно потерять осторожность, — когда Джошуа вышел, прихрамывая, чтобы составить ему компанию.

— Звезды еще не успели завершить свой круг, — прошептал Деорнот. — Взгляните, вон Лампа, она едва сместилась, — он указал на слабое свечение на облачном ночном небе. — Еще не настала ваша очередь, ваше высочество. Возвращайтесь в постель.

— Я не могу спать.

Деорнот был уверен, что его улыбка не будет заметна в темноте.

— Должно быть, все испытывают беспокойство и сомнения накануне свадьбы, сир.

— Дело не в этом, Деорнот. Мои тревоги и сомнения на собственный счет, как ты верно заметил, . — пустяки. Существуют гораздо более важные проблемы.

Деорнот плотнее закутался в плащ во время последовавшей минуты молчания. Ночь стала заметно холоднее.

— Я счастлив, что мне удалось выжить, — промолвил, наконец, Джошуа, — но я все еще чувствую себя мышью, которой кошка позволила забиться в угол. Выжил — да, но надолго ли? Та Рука Севера, что простирается к нам” гораздо страшнее зла, которым грозит; нам мой братец, — он тяжело вздохнул. — Когда-то я питал надежду, что предсказания Ярнауги — вымысел, несмотря на все доказательства, но в тот момент, когда я увидел эти белые лица, глазеющие на меня из-за стен Наглимунда, что-то во мне умерло. Нет, не тревожься, Деорнот, — поспешил заверить его принц, — я не собираюсь заниматься самобичеванием, чего ты, я знаю, в душе опасаешься. Я принял близко к сердцу твои упреки, — он кисло рассмеялся. — Но в то же время я не могу не сказать правды. В этом мире существует ненависть, которая течет в самых его жилах, подобно крови, горячая и бурная. Все мои изыскания зла, которые я проводил с братьями-узирийцами, все их ученые рассуждения в отношении дьявола и его деяний не дали мне того, что я получил от одного взгляда этих черных глаз. У мира черная изнанка, Деорнот. Я подумал, может быть, лучше и не стремиться к познанию.

— Но ведь Господь несомненно поместил подобных тварей на земле, чтобы испытать нашу веру, принц Джошуа, — выдвинул Деорнот свое суждение. — Если бы никто и никогда не столкнулся со злом, кто бы боялся ада?

— И правда, кто? — тон принца изменился. — Но я не о том вышел поговорить. Этого уже не отнимешь у Джошуа — любой разговор превратит в мрачный и безысходный. — Он снова рассмеялся — на этот раз веселее. — Я в сущности пришел просить тебя быть шафером на свадьбе утром.

— Принц Джошуа, в оказываете мне честь. С радостью! Я это исполню с величайшей радостью.

— Ты был мне самым верным другом, Деорнот.

— Вы самый лучший господин, которому дано служить.

— Я же не назвал тебя вассалом или рыцарем, Деорнот, — Джошуа говорил строго, но вместе с тем добродушно. — Я сказал «другом», но не думай, что быть шафером — это всего лишь почетная обязанность, лишенная ответственности. Это не так, — он стал серьезен. — Я не могу похвастаться, что мне удавалось с успехом заботиться о тех, кто был мне дорог, друг Деорнот. Ты будешь возражать, но это так. Посему, если что-то случится со мной, я хочу, чтобы ты дал мне слово, что позаботишься о Воршеве и о моем ребенке.

— Непременно, мой принц.

— Принеси клятву! — Затем уже мягче: — Поклянись мне в этом.

— Клянусь честью Благословенной Элисии, что я буду охранять благополучие леди Воршевы и ребенка, которого она носит под сердцем, так, как будто они являются членами моей собственной семьи. И я положу за них свою жизнь, если понадобится.

Джошуа схватил и сжал руку рыцаря.

— Хорошо. Большое спасибо. Благослови тебя Господь, Деорнот.

— Да благословит он и вас, принц Джошуа.

Принц вздохнул.

— И всех остальных тоже. Ты помнишь, что завтра первый день анитула? Это значит, что завтра праздник Лафманса. Наши благословения сегодня должны относиться к нашим многочисленным отсутствующим друзьям. Ведь многое из них, в том нет сомнения, еще ближе нас к страшному лику тьмы.

Деорнот заметил, как тень рядом с ним сделала быстрое движение, когда принц осенил себя знаком древа. Наступило долгое молчание, которое нарушил Джошуа:

— Да благословит нас всех Господь и да спасет нас от зла.

Все поднялись еще до рассвета и начали седлать коней и укладывать продовольствие и одежду, которое Джошуа обменял на двух лошадей. Лилит ехала с Гутрун, Таузер и Сангфугол тоже на одной лошади, еще четырех лошадей можно было использовать как вьючных. Когда все было готово, мужчины вернулись в бычий загон, окруженный изрядным числом любопытствующих тритингов.

— Ты никак оповестила своих соплеменников? — сердито спросил Джошуа. Воршева, не мигая, смотрела на него. На ней снова была белая повязка невесты.

— Ты думал, люди не заметят, как ты грузишь лошадей? — огрызнулась она. — А кроме того, какой смысл выходить замуж, если делать это тайком? — Она заспешила прочь, ее широкий свадебный наряд развевался на ходу. Через минуту она вернулась, ведя за руку ту самую большеглазую девушку, которая прислуживала Фиколмию, когда плененный отряд Джошуа впервые появился в повозочном лагере. — Это Хьяра, моя младшая сестра, — объяснила Воршева. — Ей тоже предстоит выходить замуж, и я хочу, чтобы она убедилась, что это не всегда бывает так уж страшно.

— Я постараюсь выглядеть привлекательно в качестве жениха, — сказал Джошуа, подняв брови. Хьяра смотрела на него, встревоженная, как молодая лань.

Воршева настояла, чтобы свадьба проходила под открытым небом на глазах ее сородичей. Свадебная процессия появилась из-под навеса из одеял. Отец Стренгьярад суетливо произносил те фразы из брачного церемониала, которые ему удавалось вспомнить, так как он, конечно, не смог захватить из Наглимунда Книгу Эвдона, а свадебных обрядов раньше никогда не совершал. Из главных действующих лиц он был, без сомнения, самым взволнованным. Юная Хьяра, ощущая родство душ, шла так близко к нему, что путалась под ногами, усиливая его смущение.

Не было ничего удивительного в том, что радостно-любопытная толпа тритингов, собравшаяся вокруг бычьего загона в это утра, мало чем отличалась от толпы, которая недавно собралась смотреть, как будет растерзан на куски то же самый принц Джошуа. Несколько обескураживало присутствие матери и сестер того, кому не удалось разделать Джошуа на куски — покойного Утварта. Эта группа женщин, одетых в одинаковые темно-синие платья и головные платки, злобно смотрела на жителей каменных краев. Рты их были плотно сжаты в одинаковой гримасе недоброжелательства.

Если присутствие семейства Утварта было удивительным, то еще более поражало появление среди зрителей Фиколмия. Марч-тан, который практически исчез после победы Джошуа, унеся с собой дурной нрав, теперь лихо шагал, через лагерь к бычьему загону в сопровождении горстки покрытых шрамами стражников. Хотя еще и часу не прошло с того момента, как по небу разлился серенький рассвет, глаза Фиколмия казались затуманенными выпивкой.

— Клянусь Степным Громовержцем! — возопил он. — Не думаете же вы, что я допущу, чтобы моя дочь и ее муженек, разжившийся лошадьми, поженились и, не разделили свое счастье с папашей?! Ну-ка, покажите, как там у вас в каменных краях справляют свадьбы!

При звуке папашиного рычания малышка Хьяра отступила назад и начала дико озираться в поисках пути к спасению. Деорнот протянул руку вперед и нежно ухватил ее за локоток. Он держал ее таким образом, пока она не набралась смелости двинуться вперед и снова заняла место рядом с Воршевой. Совершенно сбитый с толку отец Стренгьярд начал «Манса Канонис» — Молитву Соединения. Он сделал несколько безуспешных попыток довести ее до конца, но сбивался и после первых же строк запинался и останавливался, как мельничное колесо, когда вол, крутящий его, вдруг заартачится. Каждая неудачная попытка вызывала смех Фиколмия и стражников. Архивариус, лицо которого всегда имело розоватый оттенок, становился все краснее. Наконец Джошуа наклонился к нему и что-то прошептал на ухо.

— Вы же теперь носитель свитка, отец, так же, как и ваш друг Ярнауга, — он говорил так тихо, что не было слышно никому, кроме Стренгьярда. — несомненно, простейшая манса — для вас детская игрушка, несмотря на всякого рода отвлекающие моменты.

— Одноглазый совершает свадебный обряд для однорукого! — воскликнул Фиколмий.

Стренгьярд смущенно поправил свою повязку, потом мрачно кивнул.

— Вы… вы правы, принц Джошуа. Простите. Давайте продолжим.

Тщательно произнося каждое слово, Стренгьярд преодолел весь длинный ритуал, как будто пробираясь по высокой и коварной воде. Выкрики марч-тана и его приспешников становились все громче, но священник больше не позволил себе отвлечься. Наконец толпе надоела бесцеремонность Фиколмия и его грубость; каждый раз, когда раздавался выкрик с его стороны, гул недовольства становился явственнее.