— Не так уж и страшно, — засмеялась она. — Река Гратуваск, которая протекает мимо нашего дома в Элвритсхолле — вот в ней действительно холодная вода! И каждую весну девушки нашего города ходят на нее купаться, и я ходила, когда была молодой. — Она выпрямилась и уставилась в пустоту. — Мужчины должны все утро сидеть дома под страхом побоев, чтобы дать возможность девушкам плескаться в Гратуваске. А вода холодная! Река-то рождается из снегов, северных гор! Вы не знаете, что такое настоящий визг, если не слышали, как визжит сотня девиц, прыгающих в холодную реку аврильским утром! — Она снова рассмеялась. — Знаете, рассказывают что один молодой человек решил увидеть гратувасских девушек — это очень известная притча в Риммергарде, возможно, вы ее слышали… — она остановилась, вода вытекала струйкой из ее сложенных ладоней, — Воршева? Ты заболела?

Уроженка тритингов согнулась, лицо ее побелело, как молоко.

— Просто боль, — сказала она, выпрямляясь. — Скоро пройдет. Вот, уже лучше. Ну, рассказывай.

Гутрун посмотрела на нее с подозрением. Прежде чем герцогиня успела что-нибудь сказать со своего места на берегу, заговорила Джулой. Она расчесывала волосы Лилит гребнем, сделанным из рыбьих костей.

— Рассказ придется отложить, — тон колдуньи был резок. — Вон — мы не одни.

Воршева и герцогиня повернулись вслед за пальцем Джулой. За поворотом реки, на расстоянии трех или четырех фардонгов к югу на небольшом холме был виден всадник. Он был слишком далеко, чтобы можно было различить его лицо, но не было сомнения, что он смотрит в их сторону. Все женщины воззрились на него, даже Лилит со своими широко открытыми глазами. После нескольких безмолвных мгновении, когда сердца, казалось, остановились, одинокая; фигура повернула лошадь, поехала вниз с холма и вскоре исчезла из вида.

— Как… как ужасно! — проговорила герцогиня, ухватившись за ворот платья мокрой рукой. — Кто это? Эти кошмарные норны?

— Не могу сказать, — хрипло ответила Джулой. — Но нам следует вернуться, чтобы рассказать о нем остальным, если Джошуа его не заметил. Нас должен тревожить теперь любой незнакомец, будь то друг или враг.

Воршеву передернуло. Лицо ее все еще было бледно. — В этих лугах нет дружелюбных незнакомцев, — сказала она.

Вести, принесенные женщинами, подтвердили для Джошуа необходимость двигаться вперед без промедления. Разочарованные спутники взвалили на плечи пожитки и снова двинулись в путь, следуя за Имстреком, который бежал на восток вдоль теперь уже далекого леса — тонкой темной полоски на туманной северном горизонте.

Больше весь этот день они никого не видели.

— Это, кажется, плодородная земля, — заметил Деорнот, когда они подыскивали место для ночлега. — Не странно ли, что никого, кроме того одинокого всадника, мы не видели?

— Хватит и одного, — Джошуа был мрачен.

— Нашим людям здесь никогда не нравилось — слишком близко к Старому лесу, — сказала Воршева и поежилась. — Под деревьями бродят духи умерших.

Джошуа вздохнул:

— Еще год назад я бы над этим посмеялся. А теперь я видел не только их, но и кое-что похуже. Господи, спаси и помилуй! Во что превратился этот мир!

Джулой подняла голову от постели, которую она устраивала для маленькой Лилит.

— Мир всегда был таким, принц Джошуа, — промолвила она. — Только в такие тревожные времена все видится яснее. Огни городов затмевают многое, что видно только в лунном свете.

Деорнот проснулся глубокой ночью. Сердце его бешено колотилось. Ему приснился сон: король Элиас превратился в какое-то тонконогое существо с цепкими когтями и красными глазами, прилипшее к спине Джошуа. Джошуа его не видел и, казалось, даже не подозревал о присутствии брата. Во сне Деорнот пытался ему об этом сказать, но Джошуа не слушал, а шел, улыбаясь, по улицам Эрчестера. Жуткое существо Элиас сидело на его спине, как уродливое дитя. Каждый раз, когда Джошуа наклонялся, чтобы погладить по головке ребенка или дать монетку нищему, Элиас протягивал руку, чтобы превратить добро в зло: то отбирал монетку, то царапал грязными когтями лицо ребенка. Скоро за Джошуа шла разъяренная толпа, требуя наказать его, но принц шел вперед в блаженном неведении, хотя Деорнот кричал и указывал на злобное создание за его спиной.

Лежа без сна среди ночных лугов, Деорнот потряс головой, чтобы освободиться от липкого чувства тревоги. Увиденное во сне лицо Элиаса, морщинистое и злобное, не выходило из головы. Он сел и огляделся. Все слали, кроме валады Джулой, которая не то дремала, не то размышляла над угасающим костром.

Он откинулся назад и попытался заснуть, но не мог, боясь, что сон повторится. Наконец, терзаясь собственной слабостью, он встал и тихонько отряхнув свои плащ, подошел к огню и сел рядом с Джулои.

Колдунья не подняла головы при его приближении. Лицо ее было озарено пламенем костра, глаза не мигая смотрели на догорающие угольки, как будто ничего другого не существовало. Губы ее двигались, но она не произносила ни слова. Деорнот почувствовал, как мурашки поползли у него по спине. Что она делает? Разбудить ее?

Губы Джулои продолжали двигаться. Голос ее поднялся до шепота.

— Амерасу, где ты? Твои дух неясен… а я слаба… — Рука Деорнота остановилась у рукава колдуньи. — ..Если ты когда-нибудь поделишься, пусть это будет сейчас… — Голос, Джулои шелестел, как ветер. — О, прошу тебя… — Слеза с красноватым отблеском сбежала по ее обветренной щеке.

Ее отчаянный шепот прогнал Деорнота на его исходную постель. Он долго не засыпал, глядя вверх на бело-голубые звезды.

Его снова разбудили перед рассветом — на этот раз Джошуа. Принц потряс его :за плечо, затем приложил; свою правую искалеченную руку к губам в знак молчания. Рыцарь всмотрелся и увидел на западе сгусток темноты, темнее окружающей ночи, движущийся вдоль реки. Приглушенный звук копыт доносился до них над травой. Сердце Деорнота сильно забилось. Он нащупал на земле свой меч и успокоился, лишь почувствовав его под рукой. Джошуа крадучись двинулся дальше, чтобы поднять остальных.

— Где колдунья? — прошептал он, но Джошуа не расслышал, поэтому он пополз к Стренгьярду. Как все пожилые люди, тот спал неглубоко и моментально проснулся.

— Тихо, — прошептал рыцарь. — Всадники.

— Кто? — спросил Стренгьярд. Деорнот покачал головой. Приближающиеся всадники, все еще подобные теням, бесшумно разделились на несколько групп, захватив лагерь в кольцо. Деорнот невольно восхитился их мастерством бесшумной езды, проклиная отсутствие луков и стрел у отряда. Глупо сражаться мечами против всадников, если это люди. Он смог подсчитать их — приблизительно две дюжины нападавших, хотя в этих потемках легко было и ошибиться.

Деорнот поднялся, и несколько других фигур вокруг сделали то же. Джошуа, стоявший рядом, вытащил из ножен Найдл. Неожиданный звук металла, трущегося о кожу, прозвучал, как крик. Всадники осадили коней, и на миг снова воцарилось молчание. Если бы кто-то проходил совсем рядом, он и не заподозрил бы, что здесь есть хоть одна живая душа, не говоря о двух готовых к бою отрядах.

Голос нарушил тишину.

— Непрошенные гости! Вы идете по земле клана Мердон! Бросайте оружие.

Кремень ударил по стали, потом позади передних фигур вспыхнул факел, отбросив длинные тени на лагерь. Всадники в плащах с капюшонами окружили отряд Джошуа кольцом копий.

— Сложите оружие! — снова крикнул голос на вестерлинге с сильным акцентом. — Вы пленники пограничной стражи. При сопротивлении вы будете убиты. — Зажглись еще факелы. Ночь вдруг наполнилась вооруженными тенями.

— Милостивый Эвдон! — вскричала герцогиня Гутрун где-то рядом. — Святая Элисия, что же теперь?

Огромная тень метнулась к ней — Изорн спешил утешить мать.

— Не двигаться, — рявкнул бестелесный голос. Через миг один из всадников вывел лошадь вперед, его опущенное копье блеснуло в свете факела. — Я слышу женщин, — сказал всадник. — Не делайте глупостей, и их пощадят. Мы не звери.

— А остальных? — спросил Джошуа, шагнув в круг света. — У нас здесь много раненых и больных. Что вы с нами сделаете?

Всадник нагнулся, чтобы взглянуть на Джошуа, на миг открыв лицо под капюшоном. У него были грубые черты, лохматая заплетенная в косички борода, шрамы на щеках. Толстые браслеты звякнули на запястьях. Деорнот почувствовал, как спало его напряжение. По крайней мере, их враги — люди.

Всадник плюнул на траву.

— Вы пленники. Вы не задаете вопросов. Марч-тан будет решать. — Он обернулся к своим товарищам. — Озберн! Кюнрет! Соберите их и пошли! — Он развернул лошадь, чтобы проследить, как Джошуа, Деорнота и других загоняют в круг света.

— Ваш марч-тан будет недоволен, если вы будете плохо с нами обращаться, — сказал Джошуа.

Предводитель засмеялся:

— Он будет еще менее доволен, если вы не прибудете к повозкам к восходу. — Он повернулся к остальным всадникам. — Все?

— Все, Хотвиг. Шесть мужчин, две женщины, один ребенок. Только один не может идти, — он указал на Сангфугола концом копья.

— Посади его на лошадь, можно поперек седла — неважно. Нам нужно двигаться быстро.

Когда их согнали в кучу, Деорнот подобрался поближе к Джошуа.

— Могло быть и хуже, — прошептал он принцу. — Нас могли поймать норны вместо тритингов.

Принц не ответил. Деорнот, коснувшись его руки, почувствовал, что мышцы напряжены, как обручи на бочках.

— Что случилось, принц Джошуа? Тритинги на стороне Элиаса? Бог мой!

Один из всадников посмотрел вниз с ухмылкой, лишенной веселья и лишь приоткрывшей зубастый рот.

— Молчать, жители каменной страны, — рявкнул он. — Берегите дыхание для дороги.

Джошуа повернул встревоженное лицо к Деорноту.

— Ты что, его не слышал? — прошептал принц. — Ты не слышал его?

Деорнот забеспокоился.

— Что?

— Шестеро мужчин, две женщины и ребенок, — прошипел Джошуа, оглядываясь по сторонам. — Две женщины! Где Воршева?

Всадник хлопнул его по плечу древком копья, и принц погрузился в исполненное отчаяния молчание. Они с трудом тащились между наездниками, а в небе начинал разгораться рассвет.

Лежа на твердой постели в темной служебной комнате, Рейчел Дракон воображала, что слышит скрип виселиц, который перекрывает шум ветра на бастионах. Еще девять трупов и среди них труп канцлера Хельфсена, раскачиваются сегодня над Нирулагскими воротами, беспомощно танцуя под яростную музыку ветра.

Совсем рядом кто-то плачет.

— Сарра? Ты? — прошипела Рейчел. — Сарра?

Стоны бури стихли.

— Д-да, хозяйка, — донесся заглушенный ответ.

— Благословенная Риаппа, о чем ты-то рыдаешь? Ты разбудишь остальных! — Кроме Сарры и Рейчел, в комнате спали еще только три служанки, но все пять кроватей были сдвинуты вместе для тепла, потому что комната была большой и холодной.

Сарра попыталась успокоиться, но когда она ответила, в голосе все еще слышалось всхлипывание.

— Я… я боюсь, госпожа Рейчел.

— Чего, Глупая, ветра? — Рейчел села на постели, плотно кутаясь в тонкое одеяло. — На улице, похоже, буря, но ты что, раньше ветра не слышала? — Свет горящего факела проник под дверь и позволил рассмотреть бледное лицо Сарры.

— Это… моя бабка говаривала… — служанка нехорошо закашляла. — Бабка говаривала, что в такие ночи… мертвые духи бродят. Что… что можно голоса в ветре различать.

Рейчел обрадовалась, что темнота скрывает ее собственную тревожную дрожь. Если и должна прийти та ночь, так она именно такой и будет. Ветер метался, как раненый зверь, с самого заката, выл в трубах Хейхолта, настойчиво скребся в окна и двери ветвистыми когтями.

Она придала твердость голосу:

— Мертвые не шатаются по моему замку, глупая девчонка. А теперь спи, пока не накликала дурных снов на остальных. — Рейчел снова опустилась на свою лежанку, пытаясь найти положение, удобное для натруженной спины. — Спи, Сарра, — сказала она. — Ветер тебе ничего не сделает, а работы завтра будет полно. Бог знает, как успеть хотя бы подобрать разбросанное ветром.

— Прости, — бледное лицо опустилось.

Через несколько минут, когда кончились всхлипывания, все снова стало тихо. Рейчел по-прежнему смотрела наверх, в темноту, и слушала неумолчные ночные голоса.

Возможно, она и заснула — трудно сказать в таких потемках, — но Рейчел знала, что уже некоторое время прислушивается к какому-то звуку, помимо песни ветра. Звук был похож на сухой скрежет птичьих когтей на черепичной крыше: тихое, осторожное царапанье.

Что-то творилось за дверью.

Может быть, раньше она и спала, но в этот момент она несомненно бодрствовала. Повернувшись на бок, она увидела тень, скользнувшую вдоль полоски света под дверью. Царапанье стало явственнее, и к нему прибавился звук плача.

— Сарра? — прошептала Рейчел, полагая, что звук разбудил служанку, но ответа не было. Прислушиваясь, напряженно вглядываясь в темноту, она была уверена, что этот странный тонкий звук исходит из вестибюля — оттуда, где неизвестный стоит за ее запертой дверью.

— Прошу, — шептал кто-то оттуда, — прошу вас…

Кровь бросилась ей в голову, и Рейчел села, потом спустила босые ноги на холодный каменный пол. Это снится ей, что ли? Ей казалось, что она полностью проснулась, но звук был подобен голосу мальчика, похож на…

Царапанье стало нетерпеливым, в нем появилось ощущение страха: что бы это ни было, оно должно испытывать страх, чтобы так скрестись… Блуждающий дух, бездомно скитающийся, одинокий и заброшенный в эту бурную ночь в поисках своей давно потерянной постели?

Рейчел ближе подкралась к двери, беззвучная, как снег. Сердце ее отчаянно билось. Ветер в бастионах смолк. Она была одна в темноте, наедине с дыханием спящей прислуги и царапаньем того, что находилось за дверью.

— Прошу вас, — снова произнес голос слабо, тихо. — Мне страшно…

Она осенила себя знаком древа, потом ухватилась за засов и отодвинула его. Хоть момент выбора был уже позади, Рейчел медлила, приоткрывая дверь: она боялась того, что ей предстояло увидеть.

Одиночный факел в конце коридора обрисовал неясную фигуру: клок волос, тощие, как у чучела, конечности. Лицо, повернутое к ней, с глазами, сверкнувшими белками, было черным, как будто обгоревшим.

— Помогите, — сказала фигура, с трудом шагнув через порог в ее объятия.

— Саймон! — воскликнула Рейчел, и как это ни нелепо, сердце ее переполнила радость. Он вернулся, через огонь, через смерть…

— Са… Саймон? — промолвил юноша, глаза его ввалились от измождения и боли. — Саймон умер. Он… он умер… в огне. Прейратс убил его…

Он обмяк в ее объятиях. Голова ее кружилась, она втащила его в комнату, опустив на пол, задвинула засов и пошла поискать свечу. Ветер насмешливо завывал, и если ему подпевали другие голоса, ни один из них Рейчел не узнала.

— Это Джеремия, мальчик свечника, — сказала Сарра изумленно, когда Рейчел смыла с его лица запекшуюся кровь. При свете свечи лицо Джеремии с глубоко запавшими глазами и исцарапанными щеками, казалось морщинистым лицом старика.

— Он был таким круглощеким, — заметила Рейчел. Ее мозг бурлил от сказанного парнем, но нельзя делать все сразу. Что бы сказали эти бестолковые девицы, если бы она дала волю своим чувствам? — Что с ним случилось? Он тощий как жердь, — проворчала она.

Служанки столпились вокруг, накинув поверх ночных рубашек одеяла. Джил, уже не такая пышнотелая, как: раньше, из-за того количества работы, которое ложилось на плечи каждой теперь, с уходом части прислуги, уставилась на бесчувственного юношу.

— Мне кажется, кто-то говорил, что Джеремия сбежал, — она нахмурилась. — Зачем он вернулся?

— Не дури! — сказала Рейчел, пытаясь осторожно стянуть с него потрепанную рубашку. — Если бы он сбежал, как бы он мог вернуться в Хейхолт посреди ночи? По небу?

— Тогда скажи нам, где он был? — спросила одна из девушек. Только шоком, испытанным главной горничной при появлении Джеремии, можно объяснить, что она стерпела всю эту наглость.

— Помогите мне перевернуть его, — сказала она, выпрастывая рубашку. — Мы положим его на… Ох! Элисия, Матерь Божия! — она потрясение умолкла. Сарра, стоявшая рядом, разрыдалась.

Спина юноши была покрыта глубокими кровавыми рубцами.

— Меня… меня тошнит! — пробормотала Джил и отскочила в сторону.

— Не дури, — повторила Рейчел, вновь обретая твердость духа. — Принесу мне остальную воду. Здесь одной мокрой тряпкой не обойдешься. И сними простыню с постели, на которой спала Эфсеба, разорви ее на повязки. Муки Риаппы, неужели все делать самой?

На раны ушла целая простыня и часть другой; ноги парня были обожжены.

Джеремия проснулся как раз перед рассветом. Сначала он обвел комнату невидящим взглядом; но через какое-то время, казалось, пришел в сознание. Сарра, на простодушном лице которой легко читались печаль и жалость, подала ему немного воды.

— Где я? — спросил он наконец.

— Ты в комнате прислуги, парень, — сказала Рейчел. — Это тебе следовало бы знать. Ну, рассказывай, в какие передряги ты попал?

Он тупо посмотрел на нее.

— Ты Рейчел Дракон, — решил он, наконец. Несмотря на усталость и пережитый испуг, а также неурочный час, служанки с трудом сдержали улыбки. Рейчел, как ни странно, совершенно не рассердилась.

— Я Рейчел, — подтвердила она. — Ну, рассказывай, где был. Мы слышали, что ты сбежал.

— Ты приняла меня за Саймона, — сказал Джеремия удивленно. — Он был моим другом, но он ведь умер. А я тоже умер?

— Ты не умер. Что с тобой произошло? — Рейчел наклонилась, чтобы отвести прядь волос, упавшую ему на глаза; ее рука задержалась на его щеке. — Ты в безопасности. Расскажи нам.

Он как будто погрузился в сон, но через мгновение снова открыл глаза. Когда он заговорил, голос его звучал яснее, чем раньше.

— Я попытался убежать, — сказал он, — когда королевские солдаты избили моего хозяина Якоба и выволокли его за ворота. Я попутался сбежать в ту ночь, но стражники, поймали меня и отдали Инчу.

Рейчел нахмурилась:

— Этому животному!

Глаза Джеремии расширились.

— Он хуже любого животного. Он дьявол. Он сказал, что я стану его учеником, у этих печей… в его кузнице. Он там считает себя королем… — Лицо юноши вдруг скривилось, он разразился потоком слез. — Он говорит, что он… что теперь он доктор Инч. Он меня бил… Он измывался надо мной.

Рейчел наклонилась, чтобы вытереть его слезы, а девушки осеняли себя знаком древа.

Рыдания юноши стали тише.

— Там внизу так страшно… страшнее быть не может.

— Ты что-то сказал, парень, — напомнила Рейчел. — Что-то о королевском советнике. О Саймоне. Повтори, что ты сказал.

Юноша широко раскрыл полные слез глаза.

— Прейратс убил его. Саймона и Моргенса. Он, пришел туда с солдатами. Моргенс сражался с ним, но покои его сгорели дотла, вместе с доктором и Саймоном.

— А откуда ты это знаешь? — сказала она с некоторой резкостью. — Тебе-то откуда это может быть известно?

— Прейратс сам это сказал! Он навещает Инча. Иногда он просто хвастает, как, например, убийством Моргенса. Иногда он помогает Инчу… мучить людей, — Джеремии было трудно говорить. — Иногда… иногда поп… забирает людей с собой. Они не в-в-возвращаются. — Он задыхался. — И там… там еще другое происходит, там, внизу. Другое… Ужасное. О Господи, пожалуйста, не отсылайте меня назад! — Он обеими руками схватил руку Рейчел. — Прошу вас, спрячьте меня!

Рейчел пыталась скрыть, как она потрясена. Она сознательно отгоняла от себя все мысли о Саймоне и эти новые откровения до тех пор, пока не сможет обдумать их в уединении. Но несмотря на умение владеть собой, Рейчел почувствовала, как по ней пробегает волна ненависти, такой, какой она в жизни своей не испытывала.

— Мы им тебя не отдадим, — сказала она. Ее уверенный тон не допускал никаких противоречий, и было ясно, что любому, рискнувшему пойти против ее воли, придется плохо. — Мы… мы… — Она на миг растерянно остановилась: что они смогут сделать? Они не могут надолго спрятать юношу здесь, в комнатах для прислуги, раз он удрал из королевской кузницы под Хейхолтом.

— Что там было еще? — спросила Джил. Ее карие кошачьи глаза смотрели недоуменно.

— Помолчи-ка! — сказала Рейчел резко, но Джеремия уже начал отвечать.

— Я н-не знаю, — промолвил он. — Там есть… тени, которые двигаются. Просто тени, без людей. И вещи — вдруг есть и вдруг их нет. И голоса… — Его передернуло, а глаза его устремились в темноту в углу комнаты. — Голоса, которые плачут и поют и… и… — Глаза его снова наполнились слезами.

— Хватит, — сказала Рейчел строго, недовольная собой за то, что позволила юноше говорить так много. Ее подопечные обменивались взглядами, встревоженные, как испуганные овцы.

Элисия! — подумала она. Мне не хватает, чтобы этими рассказами отпугнули от замка последних моих девиц.

— Слишком много слов, — сказала она вслух. — Парню надо отдохнуть. Он так умаялся и намучился, что уже заговаривается. Пусть поспит.

Джеремия слабо покачал головой:

— Нет, я говорю правду, — сказал он. — Не отдавайте меня им!

— Не отдадим, — сказала Рейчел. — Если нам не удастся тебя спрятать, мы подумаем, как тебя спровадить из Хейхолта. Сможешь отправиться к своим, где бы они ни были. Мы тебя убережем от этого одноглазого дьявола Инча.

— ..И Прейратса, — полусонно пробормотал Джеремия, которым снова овладевала дремота. — Он… разговаривает… с голосами…

Через мгновение юноша уже спал. Страх, казалось, уже не так сильно искажал его изможденное лицо. Рейчел смотрела на него и чувствовала, как сердце ее в груди превращается в камень этот чертов поп Прейратс! Этот убийца! Какую еще чуму он хочет навлечь на их дом, какой еще нечистью наполнить ее любимый Хейхолт?

А что он сотворил с ее Саймоном?

Она обернулась, чтобы строго взглянуть на своих испуганных подопечных.

— Теперь вам лучше поспать, сколько удастся, — проворчала она. — Немножко волнения совсем не означает, что с восходом солнца полы не нужно будет мыть.

Когда они забрались в постели, она задула свечу и легла, чтобы домыслить свои нерадостные мысли. А ветер снаружи искал пути, чтобы пробраться внутрь.

Утреннее солнце поднялось над серым одеялом облаков. Оно пролило рассеянный свет на колышущиеся луга Верхних Тритингов, но не смогло поднять сырость с безграничных просторов прерий и вересковых зарослей. Деорнот промок до пояса и устал от ходьбы.

Тритинги не остановились, чтобы перекусить, а просто на ходу пожевали сушеного мяса и фруктов из седельных сумок. Пленникам никакой еды не предложили, им был разрешен краткий отдых в середине утреннего пути, во время которого Деорнот и Джошуа тихо расспросили остальных о Воршеве. Никто не видел, как она ушла, хотя Джулой сказала, что разбудила Воршеву при первых звуках подъезжающего патруля.

— Она родилась в этих местах, — напомнила колдунья принцу. — Я бы о ней не слишком беспокоилась. — Однако ее собственное лицо при этом носило все признаки тревоги.

Хотвиг и его команда подняли отряд Джошуа после слишком короткого отдыха, и поход возобновился. С северо-запада подул ветер, сначала легко, а потом сильнее, так что ленточки на седлах тритингов трепыхались, как вымпелы на турнире, а высокие травы сгибались почти до земли. Пленники тащились вперед, дрожа в своей промокшей одежде.

Вскоре они увидели признаки жилья: маленькие стада, пасущиеся на холмах под наблюдением верховых. Когда солнце поднялось ближе к зениту, стада, мимо которых они проходили, стали многочисленнее и встречались чаще. Наконец, путники последовали за извивами одного из притоков Имстрека через огромное скопище животных. Огромное стадо, казалось, простирается от горизонта до горизонта и состоит в основном из обычных коров. Но они обнаружили, что в нем также встречаются лохматые бизоны и быки с длинными витыми рогами, которые поднимали головы, чтобы бросить затуманенный взгляд на проходящих мимо пленников, и продолжали солидно жевать.

— Заметно, что народ здесь не придерживается рекомендаций Джулой насчет потребления овощей, — заметил Деорнот. — Здесь на копытах мяса хватит на весь Светлый Ард. — Он с надеждой взглянул на своего принца, но улыбка Джошуа была усталой.

— Много больного скота, — заметила Гутрун. Во время частого отсутствия мужа она твердой рукой правила хозяйством Элвритсхолла и по праву считала себя знатоком домашних животных. — Посмотрите, для такого стада здесь и телят мало.

Один из наездников, прислушивавшихся к разговору, презрительно фыркнул, показывая отношение к мнению пленников. Другой всадник, однако, кивнул и сказал:

— Плохой год. Многие коровы гибнут при отеле. Другие едят, но жира не набирают. — Борода тритинга затрепыхалась на ветру. — Плохой год, — повторил он.

Тут и там посреди огромного стада стояли повозки, окруженные заборами из наскоро вбитых кольев. Деревянные повозки с огромными высокими колесами сильно отличались друг от друга. Некоторые были высотой в два-три человеческих роста — прямо дома на колесах, с деревянными крышами и окнами со ставнями, — другие выглядели как кровати, поставленные на колеса, а над ними высилось нечто вроде шатра из ткани, трепетавшей и хлопавшей на сильном ветру. Дети играли за оградами или бегали среди двигающегося дружелюбного скота. В некоторых загонах паслись лошади, и не просто тяжеловозы или упряжные кони, но стройные, с буйными гривами, легкие и сильные на ногу, что было видно издалека.

— Ах, Боже, было бы у нас хоть несколько таких, — сказал с тоской Деорнот. — Но нам нечего предложить в обмен, а я так устал плестись пешком.

Джошуа взглянул на него с оттенком горького юмора:

— Нам повезет, если мы уйдем отсюда живыми, Деорнот, а ты надеешься обзавестись боевыми конями. Я бы лучше согласился на твой оптимизм, чем на их коней.

По мере того как пленники и их надсмотрщики продолжали путь к югу, отдаленные повозочные лагери стали гроздьями соединяться, как грибы после обильного дождя. Группы всадников въезжали и выезжали из этих поселений. Сопровождавшие пленников перекликались с некоторыми из них. Вскоре повозки стали располагаться так близко друг к другу, что пленники, казалось, идут через город без дорог.

Наконец, они достигли большого форта, ограда которого была украшена узорами из блестящего металла и полированного дерева. Все эти украшения гремели на ветру. Большинство всадников откололось от отряда, но Хотвиг и шесть-семь других провели группу Джошуа через двухстворчатые ворота. Внутри форта было несколько отдельных загородок. В одной из них располагались десятка два хороших лошадей, в другой — полдюжины толстых лоснящихся телок. В отдаленной загородке стоял огромный жеребец, в его косматую гриву были вплетены красные и золотые ленты. Эта громадина не двинулась и не подняла опущенной головы, когда они шли мимо: жеребец чувствовал себя монархом, который привык, чтобы на него глазели, но не привык разглядывать других. Люди, сопровождавшие Джошуа и его отряд, почтительно подняли руки к глазам, когда подошли ближе.

— Это талисман их клана, — заметила Джулой, ни к кому в частности не обращаясь.

В конце ограждения возвышалась огромная повозка на широких колесах с толстыми спицами. Знамя с изображением коня развевалось над крышей. Перед ней стояли двое: крупный мужчина и девушка. Девушка заплетала длинную бороду мужчины в две толстых косицы, спускавшиеся ему на грудь. Несмотря на возраст, — а он казался человеком, прожившим не менее шестидесяти лет, — его черные волосы лишь слегка тронула седина, а фигура его выглядела сильной и мускулистой. В руках, унизанных кольцами и браслетами, он держал чашу.

Всадники спешились. Хотвиг подошел и остановился перед ним.

— Мы захватили нескольких нарушителей границы, которые бродили по Фелувельту без твоего разрешения, марч-тан: шесть мужчин, две женщины и ребенок.

Марч-тан оглядел пленников с головы до ног. Лицо его расплылось в широкой кривозубой улыбке.

— Принц Джошуа Безрукий, — произнес он без тени удивления в голосе. — Ну, теперь, кота рухнул твой каменный дом, ты пришел жить под открытым небом, как подобает человеку? — Он сделал большой глоток из чаши, осушив ее до дна, передал ее девушке, которую жестом отослал прочь.

— Фиколмий, так ты теперь марч-тан, — сказал Джошуа таким тоном, как будто это его слегка позабавило.

— Когда пришло Время Избрания, из всех предводителей лишь Блегмунт мог мне противостоять. Я разбил его голову, как яйцо, — Фиколмий рассмеялся, поглаживая себя по свежезаплетенной бороде и насупив брови, как рассерженный бык. — Где моя дочь?

— Если эта девушка, что была здесь, — твоя дочь, то ты только что отослал ее, — сказал Джошуа.

Фиколмий сердито сжал кулак, потом снова рассмеялся.

— Глупые уловки, Джошуа. Ты знаешь, о ком я. Где она?

— Я скажу тебе правду, — признался Джошуа. — Я не знаю, где Воршева.

Марч-тан задумчиво оглядел его.

— Так, — произнес он, наконец. — Ты не так высоко стоишь теперь в этом мире, а, житель каменной страны? Ты вторгся в вольные Тритинги да еще украл у меня дочь. Может быть, ты мне больше понравишься, если отсечь тебе и вторую руку. Я об этом подумаю. — Он поднял свою волосатую лапу и небрежно махнул Хотвигу. — Помести их пока в один из бычьих загонов, пока я не решу, кого из них зарезать, а кого оставить.

— Милостивый Эйдон, сохрани нас! — пробормотал Стренгьярд.

Марч-тан хмыкнул, отбросив прядь волос с глаз.

— И дай эти городским крысам одно-два одеяла и еды, Хотвиг, а то ночью воздух погубит и их, и мое развлечение.

Пока Джошуа и других уводили копьеносцы, Фиколмий крикнул, чтобы девушка принесла ему еще вина.