Глава 1. МЕЛОДИИ ГОРНЫХ ВЫСОТ

Даже в самой пещере, где потрескивал огонь, посылая серые столбики дыма к отверстию в каменной крыше, где красные отблески играли на резных настенных изображениях переплетенных змей и клыкастых большеглазых зверей, даже здесь холод пронизывал Саймона до костей. Сквозь лихорадочный сон, приглушенный дневной свет и мрак ночи он чувствовал, как серый лед сковывает его, как коченеет тело, как его заполняет мороз. Он уже не верил, что когда-нибудь сможет согреться.

Оставляя свое больное тело в холодной пещере Йиканука, он путешествовал по стране снов, беспомощно переносясь из фантазии в фантазию. Много раз ему казалось, что он вернулся в Хейхолт, в родной замок, чего уж никогда не будет: к нагретым солнцем полянам и тенистым уголкам, в этот великолепнейший из домов, полный веселой суеты, красок и музыки. Он снова бродил по саду за зеленой изгородью, и ветер, воющий вокруг пещеры, где он спал, в его снах лишь слегка шелестел листвой, путаясь в нежном кустарнике.

В одном из своих странных снов он вновь очутился в кабинете доктора Моргенса. Кабинет был наверху, в высокой башне, облака проплывали мимо стрельчатых окон. Старик, чем-то озабоченный, склонился над большой раскрытой книгой. В его сосредоточенном молчании было что-то пугающее. Саймон, казалось, не существовал для него: он пристально рассматривал примитивное изображение трех мечей, занимавшее открытые страницы.

Саймон отошел к окну. Был слышен шум ветра, но Саймон не ощущал его дуновения. Он взглянул вниз, во двор. Оттуда на него были устремлены широко раскрытые серьезные глаза ребенка, маленькой темноволосой девочки. Она подняла руку, как бы в знак приветствия, и внезапно исчезла.

Башня вместе с захламленным кабинетом доктора Моргенса начала стремительно таять прямо под ногами Саймона, подобно морскому отливу, и наконец исчез сам старый доктор. Даже растворяясь, как тень при свете дня, Моргенс не поднял глаз на Саймона, напротив, он продолжал судорожно листать страницы книги, как бы ища в ней ответ. Саймон окликнул его, но все вокруг стало холодным и серым, полным танцующих туманов и обрывков снов.

Он проснулся и в который раз за последние дни увидел погруженную в ночную мглу пещеру, Хейстена и Джирики, лежащих у стены, исписанной рунами. Эркинландер спал, свернувшись калачиком в своем плаще, борода его свисала с камня. Ситхи рассматривал что-то, зажатое в руке. Джирики, казалось, глубоко задумался. Глаза его слабо мерцали, отражая свет угасающего огня. Саймон попытался что-то сказать — он изголодался по теплу и голосам — но сон не отпускал его. Как громко воет ветер…

Он стонет в горных расщелинах, как раньше стонал между башнями Хейхолта, как завывал над бастионами Наглимунда.

Так тоскливо! Ветер такой тоскливый…

Скоро он снова заснул. В пещере было тихо, слышалось лишь легкое дыхание и мелодии одиноких горных высот.

Это была всего лишь яма, но из нее получилась вполне сносная тюрьма. Она уходила на двадцать локтей в каменные глубины Минтахока, а в ширину в ней могли разместиться два человека или четверо троллей. Стены скважины были отшлифованы, как лучший мрамор для скульптур, так что даже пауку не за что было бы уцепиться, а дно — темным, холодным и сырым, как и положено в подземелье.

Луна уже взошла над снежными вершинами соседних гор, но лишь отраженный свет ее проникал на дно ямы, едва касаясь двух неподвижных фигур. Призрачный мир застыл, и бледный диск луны, которую тролли называют Шедда, медленно пересекал черное небесное поле.

Вдруг что-то шевельнулось наверху, у отверстия ямы. Маленькая фигурка перевесилась через край, всматриваясь в густой мрак внизу.

— Бинабик… — позвала она наконец на языке троллей. — Бинабик, ты меня слышишь?

Если и шевельнулась одна из теней на дне ямы, она сделала это беззвучно. Фигурка вверху заговорила снова.

— Девять раз по девять дней, Бинабик, твое копье стояло у моей двери, и я ждала тебя. — Слова произносились размеренно, как в ритуальном действе, но голосок задрожал на мгновение, а потом продолжал: — Я ждала тебя и называла имя твое в Долине эха, но лишь мой собственный голос возвращался ко мне. Почему же ты не вернулся и не взялся снова за копье свое? — И снова не было ответа. — Бинабик! Почему ты не отвечаешь? Хоть это-то ты можешь сделать для меня?

Тень покрупнее шевельнулась на дне ямы. Бледно-голубые глаза блеснули в лунном свете.

— Что за тролль там ноет наверху? Мало того, что бросают в яму человека, никому не делавшего зла, так еще приходят и бормочут что-то над головой, как только он попытается уснуть.

Тень застыла на мгновение, как олень, пойманный лучом фонаря, и исчезла в ночи.

— Ну и слава Богу, — и Слудиг снова завернулся в промокший плащ. — Не знаю, что говорил тебе этот тролль, Бинабик, но я терпеть не могу тех, кто насмехается над тобой, да и надо мной заодно, хоть я и не удивляюсь, что они нас ненавидят.

Тролль, лежавший рядом с ним, промолчал и только посмотрел на риммерсмана темными печальными глазами. Слудиг снова перевернулся и попытался заснуть, хотя дрожал от холода.

— Нет, Джирики, ты не можешь уйти! — Саймон сидел на нарах, спасаясь в одеяле от пронизывающего холода. Чтобы преодолеть приступ головокружения, пришлось стиснуть зубы: он редко поднимался за те пять дней, что прошли с тех пор, как он проснулся.

— Я должен, — сказал ситхи, опустив глаза, чтоб не видеть мольбы во взгляде Саймона. — Я уже послал вперед Сиянди и Киушапо, но требуется мое личное присутствие. Я останусь еще на день или два, Сеоман, но больше откладывать не смогу.

— Ты должен помочь освободить Бинабика! — Саймон подобрал ноги с холодного каменного пола на постель. — Ты говорил, что тролли тебе доверяют. Заставь их отпустить Бинабика, и пойдем все вместе.

Джирики тихо вздохнул.

— Это не так просто, юный Сеоман, — сказал он, почти теряя терпение. — У меня нет ни сил, ни власти, чтобы заставлять кануков делать что бы то ни было. Кроме того, у меня есть обязанности и обязательства, которых тебе не понять. Единственная причина, по которой я не ушел до сих пор, — это желание поставить тебя на ноги. Мой дядя Кендарайо'аро давно вернулся в Джао э-Тинукай, и я должен последовать за ним.

— Должен?! Но ты же принц!

Ситхи покачал головой:

— Эти слова в наших языках имеют разное значение, Сеоман. Я принадлежу к правящей фамилии, но я никем не командую и никем не управляю. К счастью, и мной никто не управляет, за исключением отдельных случаев и отдельных моментов. Мои родители объявили, что этот момент настал. — Саймону показалось, что он улавливает нотки гнева в голосе Джирики. — Но не бойся. Ни ты, ни Хейстен не являетесь пленниками. Кануки вас уважают. Они отпустят вас, когда вы пожелаете.

— Но я без Бинабика не уйду. — Руки Саймона теребили край плаща. — И без Слудига тоже.

У входа появилась меленькая темная фигурка и вежливо кашлянула. Джирики взглянул через плечо и кивнул. Вошла старая женщина и поставила у ног Джирики дымящийся котелок, затем ловко вынула из широкой шубы три чашки и расставил их полукругом. Хоть ее крохотные пальчики орудовали ловко, а морщинистое круглощекое лицо ничего не выражало, Саймон уловил страх в ее глазах, когда они на мгновение встретили его взгляд. Закончив, она попятилась из пещеры и исчезла за пологом так же бесшумно, как и появилась.

Кого она боится? — с недоумением подумал Саймон. Джирики? Бинабик ведь говорил, что кануки и ситхи всегда ладили между собой — более или менее.

Но тут он увидел себя ее глазами: вдвое выше троллей, рыжеволосый, заросший — лицо его покрыла первая юношеская борода, — тощий как жердь, хотя этого она заметить не могла, поскольку он был закутан в одеяло. Какую разницу могли жители Йиканука уловить между ним и ненавистными им риммерами? Разве люди Слудига не воевали с троллями веками?

— Выпей это, Сеоман, — сказал Джирики, наливая из котелка какой-то дымящийся напиток. — Здесь есть для тебя чашка.

Саймон протянул руку.

— Снова суп?

— Кануки называют это ака, или, по-вашему, чай.

— Чай! — он схватил чашку. Юдит, хозяйка кухни в Хейхолте, очень любила чай. По окончании долгого рабочего дня она часто усаживалась с огромной кружкой этого напитка, и кухня наполнялась ароматами трав, собранных на Южных островах. Когда она бывала в хорошем настроении, она и Саймону давала попробовать. Боже! Как ему хочется домой!

— Никогда не думал… — начал он, отхлебывая, но тут же выплюнул жидкость, поперхнувшись. — Что это? — спросил он полузадушенно. — Это не чай!

Может быть Джирики и улыбнулся, но за краем чашки, из которой он медленно потягивал напиток, было не разглядеть.

— Конечно это чай, — сказал ситхи. — Кануки используют иные травы, чем вы, судходайя. Иначе и быть не может, раз их торговля с вами так ограничена.

Саймон вытер губы, не скрывая отвращения.

— Но он соленый. — Он снова с гримасой понюхал чашку. Ситхи кивнул и сделал еще глоток.

— В него кладут соль, и масло к тому же.

— Масло?!

— Сколь удивительны потомки Мезумииру, — сказал Джирики нараспев, — бесконечна их изобретательность.

Саймон с отвращением поставил чашку.

— Масло. Ну и дела, клянусь Узирисом, сыном Божьим!

Джирики спокойно допил чай. Упоминание о богине луны Мезумииру снова вернуло Саймона к мысли о друге-тролле, который однажды ночью в лесу спел ему песню о лунной женщине. Настроение испортилось.

— Так как же помочь Бинабику? — спросил Саймон. — Как?

Джирики поднял свои спокойные кошачьи глаза.

— Мы сможем завтра о нем поговорить. Я еще не знаю, в чем его обвиняют. Очень немногие кануки могут объясняться на других языках. Твой друг — счастливое исключение среди троллей, а я не очень силен в их наречии. Кроме того, мне не хочется передавать их соображения посторонним.

— А что будет завтра? — спросил Саймон, снова опускаясь на ложе. В голове у него стучало. Ну что же делать с этой проклятой слабостью?

— Будет… суд, я полагаю. Суд, на котором правители кануков слушают споры и выносят решения.

— И мы выступим в защиту Бинабика?

— Нет, Сеоман, не совсем так, — мягко сказал Джирики. Легкая тень пробежала по его треугольному лицу. — Мы отправляемся туда, потому что ты встретился с Горным драконом… и остался жив. Правители Йиканука хотят тебя видеть. Не сомневаюсь, что преступления твоего друга будут также оглашены перед всем народом. Теперь отдыхай. Завтра тебе понадобятся силы.

Джирики встал и странным движением расправил свое необычайно гибкое и стройное тело. Его янтарные глаза были устремлены, казалось, в бесконечность. По телу Саймона пробежала сильная дрожь, и на него накатилась крайняя усталость.

Дракон! — думал он словно в забытье, не то недоумевая, не то ужасаясь. Он видел дракона! Он, Саймон, презренный и никчемный мечтатель, замахнулся мечом на дракона и остался в живых, хоть и был ошпарен его кипящей кровью. Как в сказке!

Он взглянул на темно поблескивающий меч Торн, который лежал у стены, едва прикрытый чем-то. Лежал в ожидании, как прекрасная смертоносная змея. Даже Джирики, казалось, не хотел ни прикасаться к нему, ни говорить о нем. Ситхи отказывался отвечать на расспросы Саймона о том, что за магические силы могли, подобно крови, наполнять клинок Камариса. Окоченевшими пальцами Саймон прикоснулся к болезненному шраму на лице. Как простой кухонный мальчишка посмел поднять такое могучее оружие?

Закрыв глаза, он почувствовал, что огромный чуждый мир медленно вращается под ним. Он слышал, как Джирики прошел через пещеру к входу, как прошелестел полог, приподнятый им, и сон поглотил его.

И снова перед ним проплывало лицо маленькой темноволосой девочки. Серьезные глаза на детском лице казались старыми и глубокими, как кладбищенский колодец. По-видимому, она что-то хотела сказать ему: рот ее беззвучно двигался, и сквозь зыбкую атмосферу сна он на мгновение уловил звук ее голоса.

Проснувшись на следующее утро, он увидел у своей постели Хейстена. Солдат мрачно улыбался, сверкая зубами, на бороде блестел тающий снег.

— Пора вставать, друг Саймон. Уйма дел сегодня, уйма дел.

Саймону удалось одеться, несмотря на слабость, но эта процедура заняла много времени. Хейстен помог ему надеть сапоги, которых он не надевал с момента пробуждения в Йикануке. Они напоминали деревянные колодки, а одежда царапала кожу, вдруг ставшую необычайно чувствительной. Но то, что он на ногах и одет, придало ему бодрости. Он неуверенно прошелся несколько раз по пещере, как бы снова обретая двуногость.

— Где Джирики? — спросил Саймон, натягивая на плечи плащ.

— Этот-то уже ушел. Не беспокойся насчет собрания. Я могу тебя, хилого, туда донести.

— Если меня принесли сюда, — сказал Саймон и вдруг ощутил холодок в своем голосе, — это не значит, что меня придется носить вечно.

Грубоватый эркинландер хмыкнул, но не обиделся.

— По мне так и хорошо, если сам пойдешь, парень. Эти тролли делают такие узкие дорожки, что носить кого по ним — не дай Бог.

Саймону пришлось минутку повременить, прежде чем шагнуть в поток света, хлынувший в пещеру, когда подняли полог. Он шагнул и чуть не ослеп, хотя день был пасмурный.

Они стояли на широком каменном карнизе, который выдавался на двадцать локтей от пещеры. Он тянулся налево и направо, вдоль отвесного склона горы. Саймону были видны дымы других пещер, располагавшихся по всей длине карниза, который вдали заворачивал за выступ горы Минтахок и терялся из виду. Похожие/проезды можно было увидеть и вверху ряд за рядом, по всему склону. К Саймону приближались несколько всадников на баранах. Все они были крупнее Бинабика: здесь, в Йикануке, Саймон понял, что Бинабик мал ростом даже для тролля. Эти к тому же выглядели более примитивными и опасными, чем его друг; хорошо вооруженные, со свирепыми лицами, они имели угрожающий вид, несмотря на малый рост.

Саймон рассматривал троллей, тролли рассматривали Саймона.

— Они о тебе слыхали, Саймон, — пророкотал Хейстен. Наездники испуганно взглянули на него. — А видеть-то тебя никто не видел.

Тролли с тревогой осмотрели высокого стража с ног до головы, пощелкали языками, понукая своих баранов, и поспешили прочь. Вскоре они исчезли за поворотом.

— Ну теперь будет разговоров! — усмехнулся Хейстен. — Бинабик рассказывал мне о своем доме, но трудно было все это представить. Редко все оказывается таким, как ожидаешь увидеть, верно?

— Только наш добрый господь Узирис знает все ответы, — согласился Хейстен. — А теперь, если хочешь повидать своего маленького приятеля, нужно пошевеливаться. Иди не торопясь и подальше от края.

Они медленно шли по петляющей тропинке, которая то сужалась, то расширялась, пересекая горный склон. Солнце стояло высоко над головой, но было закрыто темными облаками. Колючий ветер проносился над Минтахоком. Вершина горы была покрыта льдом, как и другие пики по всей долине. Но здесь, пониже, снег лежал пятнами. Кое-где на дороге белели широкие сугробы, снег занес даже входные отверстия пещер, но преобладали сухие камни и голая земля. Саймон представления не имел о том, является ли снег привычным для первых дней тьягара в Йикануке, но он точно знал, что слякоть и холод ему уже осточертели. Каждая снежинка, попавшая на лицо, вызывала возмущение: страшно болела кожа на щеках и скулах.

После того, как они покинули населенную часть горы, тролли попадались навстречу реже. Темные силуэты выглядывали из дымных отверстий пещер, еще две группы всадников обогнали их, следуя в том же направлении. Они замедлили ход, чтобы поглазеть, а затем торопливо двинулись дальше, как и первый отряд.

Саймон и Хейстен прошли мимо стайки детей, игравших в сугробе. Юные тролли, доходившие Саймону всего до колена, были одеты в тяжелые меховые куртки и вязаные штаны и походили на ежиков. У них округлялись глаза, когда чужеземцы проходили мимо, их высокие голоса умолкали, но они не убегали и не показывали страха. Саймону это понравилось. Он осторожно улыбнулся, щадя больную щеку, и помахал им.

Когда дорога, петляя, вывела их далеко к северному склону, они оказались там, куда совсем не долетали звуки поселка: слышен был лишь голос ветра, да кружился снег.

— Мне и самому это все не по вкусу, — сказал Хеистен.

— Что это такое? — Саймон указал вверх. Высоко на каменном уступе стояло яйцеобразное сооружение, тщательно сложенное из снежных кирпичей. Оно слегка светилось розовым светом, отражая скользящие лучи солнца. Перед ним молча стояли в ряд тролли с зажатыми в руках копьями, а лица их под капюшонами были суровы.

— Не показывай пальцем, парень, — сказал Хеистен, тихонько потянув Саймона за руку. Им почудилось или действительно несколько стражей перевели взгляды вниз? — Там что-то важное, сказал твой друг Джирики. Называется Ледяной дом. Эта мелкота что-то сегодня вокруг него суетится. Не знаю почему да и знать не хочу.

— Ледяной дом? — заинтересовался Саймон. — Там кто-нибудь живет?

Хеистен покачал головой.

— Джирики не говорил.

Саймон задумчиво посмотрел на Хейстена.

— Ты много разговаривал с Джирики с тех пор, как оказался здесь? То есть, с тех пор, как со мной не смог говорить?

— Да вроде, — сказал Хеистен, но, помолчав, добавил: — По правде сказать, немного. Он все время вроде бы о чем-то важном думает, знаешь? О важном. Но он неплохой вообще-то. Ну не по-нашему, а так неплохой. — Хеистен еще подумал. — Он вроде бы не такой, каким должен быть колдун. Говорит по-простому этот Джирики. — Хеистен улыбнулся. — Он к тебе относится по-доброму, говорит с тобой, как будто он твой должник. — Он усмехнулся в бороду.

Ослабевшему Саймону дорога показалась долгой и изнурительной: вверх и вниз, взад и вперед по склону горы. И хотя Хейстен подхватывал его под локоть каждый раз, когда он оседал, Саймон начал сомневаться, что осилит остаток пути, как вдруг они, обогнув выступ, который торчал на середине дороги, как камень на стремнине, оказались перед широким входом в Великий кратер Йиканука.

Огромное отверстие — не менее пятидесяти шагов от края до края — зияло в горе Минтахок, как рот, готовый произнести торжественный приговор. Вход сторожили огромные обветренные статуи с круглыми животами, похожие на людей, серо-желтого цвета, как гнилые зубы. Они сгибались под тяжестью свода. Их гладкие головы украшали бараньи рога, из ртов торчали клыки. Непогода веками стирала черты их лиц, но в глазах потрясенного Саймона это придавало им не столько вид древности, сколько еще не оформившейся новизны: как будто они все еще лепили сами себя из первобытного камня.

— Чидсик Уб-Лингит, — послышался голос позади него. — Дом предка.

Саймон даже подпрыгнул и повернулся, удивленный, но говорил не Хеистен: рядом с ним стоял Джирики, глядя на слепые каменные лица.

— Давно ты здесь? — Саймон устыдился своего испуга. Он оглянулся на вход: кто бы мог подумать, что эти крошечные тролли могут высечь у ворот таких гигантских стражей?

— Я вышел, чтобы встретить тебя, — сказал Джирики. — Приветствую и тебя, Хеистен.

Стражник прорычал что-то невнятное и кивнул. Саймон снова подумал о том, как складывались отношения между эркинландером и ситхи за долгое время его болезни. Даже Саймону иногда было чрезвычайно трудно вести беседу с принцем Джирики, который выражался туманно и уклончиво. Каково же приходилось такому прямодушному и прямолинейному солдату, как Хейстен, который не привык выслушивать рассуждений доктора Моргенса, способных свести с ума?

— Это здесь живет король троллей? — спросил он вслух.

— И королева троллей тоже, — подтвердил Джирики. — Хотя их называют по-другому на канукском наречии. Вернее будет сказать Пастырь и Охотница.

— Короли, королевы, принцы — и ни один не соответствует своему титулу, — проворчал Саймон. Он устал, тело болело, и ему было холодно. — Почему эта пещера такая большая?

Ситхи тихо засмеялся. Его волосы цвета вереска развевались на ветру.

— Потому что, если бы пещера была меньше, юный Сеоман, они несомненно нашли бы другое место для своего Дома предка вместо нее. А теперь нам пора войти и не только для того, чтобы ты мог согреться.

Джирики провел их между двумя центральными статуями в направлении мерцающего желтого света. Когда они проходили между колонноподобными ногами и Саймон взглянул на безглазые лица над огромными каменными животами, ему снова вспомнились философические рассуждения доктора Моргенса. Доктор неоднократно утверждал, что никто не знает, что его ждет: «Не строй планов на ожиданиях», — все время повторял он. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я увижу подобное, попаду в подобные переделки? Никто не знает, что с ним будет…

Болезненная судорога передернула лицо, и холодок пробежал к сердцу. Доктор, как уже многократно бывало, оказался прав.

Огромная пещера с неровными стенами и высоким потолком была заполнена троллями, стоял крепкий кисло-сладкий запах горящего масла: по всему каменному залу — в стенных нишах и прямо в полу — горели сотни светильников с плавающими в масле белыми червячками фитилей, и свет их был ярче, чем серый дневной свет снаружи. Кануки в кожаных куртках, заполнившие зал, представлялись морем черных голов. За спинами их, как чайки на волнах, сидели младенцы. В центре зала, как на скале, выступающей из моря троллей, на платформе, высеченной из камня, сидели две фигурки.

Их освещал не просто масляный светильник, но целый ровчик, заполненный тем же маслом, что и другие лампы, фигуры как бы полулежали в подобии гамака, сделанного из красиво выделанной шкуры и привязанного кожаными ремнями к костяной раме. Парочка неподвижно сидела в уютном гнездышке из бело-рыжего меха. Глаза их ярко сверкали на круглых спокойных лицах.

— Ее зовут Нунуйка, а его Вамманак, — тихо сказал Джирики. — Они владеют Йикануком.

Пока он говорил, одна из фигурок сделала знак своим загнутым посохом. Бескрайняя плотная толпа троллей расступилась, еще плотнее прижавшись друг к другу и образовав проход от платформы до места, где стоял Саймон со спутниками. Несколько сотен маленьких, исполненных ожидания лиц обернулись к ним. Пронесся шепот. Саймон, крайне удивленный, уставился на проход.

— Да чего там, все ясно, — прорычал Хейстен. — Давай, парень, иди.

— Все вместе, — сказал Джирики. Красноречивым жестом он дал понять, что Саймон пойдет первым.

Казалось, что шепот и запах выделанной кожи усилился, когда Саймон направился к королю и королеве… — К Пастырю и Охотнице, напомнил он себе. Или как их там?

В пещере стало вдруг невыносимо душно. Пытаясь вдохнуть побольше воздуха, он споткнулся и упал бы, не подхвати его сзади Хейстен. Когда они приблизились к помосту, он на мгновение задержал взгляд на полу, преодолевая головокружение, и лишь затем поднял глаза на фигурки на возвышении. Светильники слепили глаза. Он был зол непонятно на кого. Он ведь сегодня впервые поднялся с постели. Чего они ждут от него? Что он вскочит и пойдет убивать драконов?

Самым удивительным в Вамманаке и Нунуйке было их сходство: они походили на двойняшек. Не то чтобы нельзя было сразу разобрать кто есть кто: у Вамманака, сидевшего слева, с подбородка свисала тоненькая бороденка, заплетенная красными и синими ремешками в длинную косичку. Волосы его были также заплетены и уложены в сложную прическу, которая держалась с помощью гребней из блестящего черного камня. Толстыми пальчиками одной руки он теребил заплетенную бородку, а другой держал королевский посох — массивное резное копье бараньего наездника с крючком на конце.

Его жена, если она таковой являлась по йиканукским обычаям, тоже держала копье, прямое, изящное смертоносное оружие, конец которого был заточен до прозрачности. Ее длинные черные волосы были уложены с помощью многочисленных гребешков, вырезанных из слоновой кости. Глаза ее, сверкавшие из-под удлиненных век, казались плоскими и яркими, как шлифованные камешки. Никогда еще ни одна женщина не смотрела на Саймона так холодно и высокомерно. Он вспомнил, что она зовется Охотницей, и почувствовал себя не в своей тарелке. По сравнению с ней Вамманак выглядел гораздо безобиднее. Казалось, его тяжеловатое лицо готово погрузиться в дрему, хотя в его взгляде и проглядывала хитринка.