Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иноземье (№2) - Река голубого пламени

ModernLib.Net / Научная фантастика / Уильямс Тэд / Река голубого пламени - Чтение (стр. 44)
Автор: Уильямс Тэд
Жанр: Научная фантастика
Серия: Иноземье

 

 


Миллионы точек вспыхивали на ней, посылая свои индивидуальные сообщения, и каждая из них не представляла себе общей картины. Несмотря на всю свою усталость, Дульси никак не могла отделаться от тревожной мысли, что Дред все же может иметь какое-то отношение к их текущей виртуальной проблеме, хотя она также была уверена в том, что попросту легкоранима. Да, он наорал на нее, угрожал ей, но ведь это не делает из него идиота, верно? Разумеется, он способен убивать, и станет убивать – во время рейда коммандос на остров Атаско она видела десяток или больше убитых и сама застрелила кое-кого по приказу Дреда – но то были вооруженные солдаты и закоренелые преступники, и шла война. Ну, война определенного рода.

Что же касается его слов… просто некоторым мужчинам нравится угрожать женщинам. Она уже сталкивалась с такими – ей даже пришлось с помощью хрустальной пепельницы слегка перекроить лицо одному из них, пьяному агрессивному русскому наемнику. Но Дред не станет гадить там, где ест, как любил поговаривать ее отец. Для этого он слишком умен.

Но в этом-то и проблема, не так ли? Как раз из-за этого она и не могла размышлять здраво и логично. Ей еще не доводилось встречать настолько умных людей, каким казался Дред. Или, во всяком случае, не встречала таких, кто обладал еще и присущей Дреду странно-зловещей животной харизмой. Ее первоначальное представление о нем как о самодовольном грубияне, фанате смерти и разрушений, которых она навидалась более чем достаточно, теперь казалось поверхностным: за этим странным темнокожим лицом скрывалось нечто большее, чем нормальная жестокость наемника, и Дульси не могла не признать, что Дред начинает ее интересовать.

Ну нет! Хватит уже того, что ты сама решила работать с подобными людьми. Ты ведь не хочешь снова закрутить с таким роман? Ну сколько раз можно повторять одну и ту же ошибку?

Но, разумеется, именно возбуждение, которое давала реальная опасность, и побудило ее сменить старую работу в области международных банковских операций на мир тайных «черных операций» – с помощью любовника-финансиста, который интересовался такими вещами, но сам их панически боялся. В ней все еще сохранилась частичка прежней Дульси, которой отчаянно мечталось когда-нибудь приехать на слет выпускников своей школы и рассказать девчонкам, некогда дразнивших ее «Дульси-андроид» и «компьютерная голова», правду о том, куда завела ее жизнь. «Чем ты зарабатываешь на жизнь?» – спросят они. «Да так, свергаю правительства, занимаюсь контрабандой оружия и наркотиков… короче, всякой всячиной…» Но то была лишь бесполезная фантазия. Даже если они ей и поверят, то все равно никогда не поймут – все эти командирши групп поддержки школьной команды и гордые президентши школьных советов, чьи представления о крутом грехе сводились к утаиванию налогов или бессмысленной интрижке с чистильщиком бассейна. Им никогда не понять головокружительного восторга и смешанного с ужасом возбуждения во время крупной операции. А она, Дульсинея Энвин, та самая малявка Дульси-андроид с учебником математики под мышкой, в очках и с прической, вышедшей из моды еще в прошлом году, теперь стала серьезным игроком.

Звякнул сигнал, и через секунду в центре офиса возник Дред. Его сим был облачен в любимые черные рубашку и брюки, а волосы стянуты в «конский хвост», сливающийся на спине с рубашкой. Он слегка поклонился, и Дульси не могла не задуматься, насколько точно этот поджарый, но мускулистый на вид сим имитирует его реальное тело. Он выглядел не выше нее, пожалуй даже чуть ниже, но смог бы запросто исправить это в симе, если бы захотел. И ей нравилось, что он этого не делает.

– Спит? – спросил он.

Сегодня Дред был улыбчив, и его явно переполняли какие-то радостные секреты.

– Да. Некоторые из них разговаривают, но еще один заснул, вот я и решила, что сейчас удачный момент, чтобы выйти в офлайн и привести в порядок заметки. Сегодня в стране Летающих Пещерных Людей был суматошный день.

– Понятно. – Он кивнул, почти нарочито серьезно, словно готовился пошутить. – Из-за того похищения? Все по-прежнему?

– Не совсем. Их до сих пор не выпускают из пещеры. Готовится какой-то сбор племени или нечто в этом роде, где будет обсуждаться преступление. – Сегодня она никак не могла сосредоточиться. Что-то явно произошло, даже сим Дреда словно искрился от возбуждения. – Ты сегодня очень веселый. Что, принес хорошие новости?

– Что?.. Нет. Просто я в хорошем настроении. – Он ухмыльнулся, по-акульи блеснув зубами, – Да ты и сама отлично смотришься, Дульси. Это сим твоего реального тела, или ты его слегка приукрасила?

Она быстро взглянула на свою виртуальную копию, но тут же поняла, что он прикалывается.

– Реального, и ты прекрасно это знаешь. Моя самая обычная копия.

Странно было даже то, как он ей восхитился – хищнически-сексуально, но одновременно каким-то образом и несексуально, как это сделал бы султан с сотней жен в гареме, размышляющий над тем, не сделать ли некую молодую благородную женщину с хорошими связями в обществе своей сто первой женой. И вновь ей овладели конфликтующие импульсы – стремление (и необходимость) сохранять дистанцию между собой и этим человеком, уравновешенное притягательным воздействием, которое он на нее оказывал.

«Втюрилась как школьница, – подумала она, испытывая одновременно изумление и отвращение. – Тебе всегда нравились плохие мальчики, Энвин».

– Что ж, не сомневаюсь, что тебя ждет куча дел. – Он вдруг резко сменил тему. – Кошку покормить и так далее. А мне лучше заняться работой. – Дред поднял руку, предвосхищая ее слова. – Я ознакомлюсь с твоими заметками, когда подключусь.

Он помолчал, размышляя.

– Знаешь, а ведь ты в последнее время очень много работала. Почему бы тебе не взять отгул на сутки? Нет, даже на двое суток. Оплаченный, разумеется. Дам-ка я тебе возможность разобраться с делами по дому. А то у тебя почти не было на это времени.

Он снова застал ее врасплох – она еще никогда не встречала людей, способных проделывать подобное настолько последовательно. Что бы все это значило? Уж не пытается ли он ее отстранить, опасаясь, что она наломает дров во время совета племени? Или действительно хочет оказать любезность? Да, она в последние дни отдежурила так много двенадцатичасовых смен, что за остававшееся между ними время успевала лишь принять душ, отоспаться и проглядеть самую важную почту. А дома ее ждали даже такие дела, которыми она так и не смогла заняться еще со дня возвращения из Колумбии.

– Это… да, это было бы замечательно. – Дульсинея кивнула. – А ты уверен, что для тебя это не будет слишком тяжело?

– О, я отдохну, если устану. – Он уверенно улыбнулся, и ее вновь поразила энергичность Дреда. В таком состоянии она его еще не видела.

– Что ж, хорошо. Тогда до встречи…

– В это же время послезавтра. Приятных тебе выходных.

Дульсинея вышла из виртуального офиса, отключилась от Сети и некоторое время просидела на кушетке, позволив смятенным мыслям течь свободно, не подчиняясь каким-либо ритмам или причинам. Джонс вскарабкалась к ней на колени и уткнулась мордочкой в руку, намекая, что ее неплохо бы и погладить.

А Дульси никак не могла выбросить из головы ослепительно яркую улыбку Дреда или затаившуюся в его виртуальном теле энергию. Или выражение его лица в тот день, когда он угрожал ей, а глаза у него стали угольно-черные. Она просто не могла избавиться от мыслей о Дреде.

«Боже, помоги мне, – подумала она, рассеянно теребя ошейник кошки, – Я или влюбилась в него, или он меня до смерти пугает. Хотя разницы тут никакой».


Когда Дульси ушла, мужчина, некогда бывший мальчиком по имени Джонни Вулгару, включил свою внутреннюю музыку – полиритмы, почти без мелодии, но энергичные, как кормящаяся саранча, – и задумчиво посмотрел на виртуальный город, простирающийся за окнами виртуального офиса. Как это все-таки по-женски – желание иметь место, где можно заниматься делами. Это одна из вещей, которые выдают в них животных – неискоренимое стремление свить гнездышко. Даже его шлюха-мать любила время от времени набрасывать разноцветные шарфы на поломанную мебель, выметать ампулы и пустые пластиковые бутылки и «создавать в доме уют». Смысла в этом было ровно столько же, как и золотить собачье дерьмо, но попробуй скажи такое безмозглой суке. Женщины в отличие от мужчин не дрейфуют. Они пускают корни или хотят это сделать. Редко когда увидишь женщину-непоседу – сегодня здесь, а завтра там. Конечно, причина в том, что им не хочется связываться с мужчинами, которым не сидится на месте.

Но это также стало (с тех пор как он научился контролировать гнев) и причиной того, что Дред убивал мужчин только за деньги или – изредка – из практической необходимости. Потому что женщины были ближе к земле, к машинерии жизни, и в них была отсутствующая у мужчин живучесть. Мужчина способен расстаться с жизнью из-за пустяка, совершив некий отчаянный поступок, угодив в ловушку запрограммированной бессмысленной ярости, – и это всего лишь способ, каким Природа наводит порядок на игровой доске жизни. Но женщины цепляются за жизнь, они состоят из нее целиком, и погружены в нее от измазанных землей пяток до выдавливающего новую жизнь лона и выше, до их настороженных глаз. Они были жизнью – каким-то необъяснимым для него образом, – и поэтому охота на женщин с целью лишить их этой жизни была для него чем-то большим, чем просто работой. То был способ обратить на себя внимание самой вселенной.

Дред щелкнул пальцами, и городской ландшафт изменился. На краю окна показалось здание Сиднейской оперы и переместилось в центр его поля зрения, как будто повернулся сам офис. Мимо струились переливающиеся городские огни, каждый из них был своего рода звездой, освещающей зависящие от нее миры. Но Дред был Разрушителем Миров.

Он прибавил громкость полиритмов, и они заструились у него в голове каскадом пинбольных шариков, рикошетя от костей черепа и натягивая кожу. Ему было хорошо, чертовски хорошо. У него имелся план, пока еще не оформившийся, но даже в своей зачаточной форме он жег его изнутри и заставлял трепетать от избытка энергии. В подобные моменты Дред ощущал себя единственным по-настоящему живым существом во вселенной.

Охота была хорошей – очень хорошей. Светловолосое существо из мира летунов вело себя именно так, как положено добыче. Она рыдала. Она торговалась. Изрыгала проклятия и снова рыдала. Она сопротивлялась до последней секунды, а затем приняла его черный поцелуй со страдальческой грациозностью, на которую не способен ни один мужчина, реальный или виртуальный. Воспоминания обо всем этом до сих пор струились по его жилам чистейшим опиатом, но не подавляли возбуждение от формирующихся планов – более того, воспоминания о собственном мастерстве лишь обостряли мысли, возлагая прохладную руку практической осуществимости на горячечный лоб амбиций.

Амбиций? Нет. Произнеси это, скажи правду – божественности. Потому что наверняка то же самое испытывали боги – все эти насилующие, убивающие, мечущие молнии и меняющие облик чудовища, которые некогда правили миром. Рассказанные матерью мифы аборигенов, греческие мифы из школьных учебников, потрепанные комиксы, которые он находил в приютах и детских домах – все они сходились в одном: боги были могущественными и поэтому могли брать все, что хотели, и делать все, что желали. Ни в чем прочем они не отличались от людей, Но там, где люди мечтали, завидовали или хотели, боги брали и делали.

Что ж, он уже на полпути к божественности, не так ли? И остаток пути не может стать слишком трудным.

Дред вошел в сима и некоторое время лежал в темноте, прислушиваясь к своему дыханию и ощущая, как от входа в пещеру тянет холодным ночным воздухом. Неподалеку кто-то перешептывался – наверное, его спутники. Или их охранники. Глаз он не открывал. Торопиться было некуда. Теперь среди членов их маленькой компании зародилось подозрение, но пока еще приглушенное. Если не считать той славной охоты, то ни он, ни Дульси не сделали ничего такого, что могло бы привлечь к ним лишнее внимание.

Но Дред уже начал гадать, имеет ли это теперь значение. Какой толк притворяться одним из этих бродячих идиотов, которые, похоже, ни на что не способны? Ведь вокруг несчетные миры, и каждый из них бесконечно восхитителен, а они только-только начали их исследовать. И, что еще хуже, они так и не узнали ничего полезного о планах Старика и его коллег. А ведь Дред решился на это чудовищно опасное предательство в основном из-за предположения, что это станет его лучшим (а возможно, и единственным) шансом отправить старую сволочь на путь мучительного забвения, но из задумки ничего не вышло.

Он культивировал терпение так осторожно – зная, что когда-нибудь оно так или иначе вознаградится. Но только не в том случае, как Дред начал понимать, если он и дальше останется прикован к этим бредущим ослам. Если не считать Мартины, то никто из них не понимает скрытых законов этих миров и не способен, подобно ему, ощущать происходящие в них перемены. В них нет ритма. Они глухи к музыке бытия.

Так что же делать дальше? Как подобраться поближе к призу, который, как он чувствовал, бьется в сердце этой рукотворной вселенной? Быть может, пора избавиться от этих неудачников и двигаться дальше?

Пока он лежал в темноте, размышляя над всем этим, кто-то из его спутников повернулся на бок и коснулся его плеча. Дред в тот момент находился настолько далеко и был так глубоко погружен в сложные и ликующие мысли, что поначалу даже не смог вспомнить, кого он здесь изображает. И даже когда он вернулся в оболочку фальшивой личности, прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем он узнал того, кто прошептал ему:

– Ты не спишь? Мне надо с тобой поговорить. – Голос раздавался совсем близко от его уха. – Я слышал, как один из нас вернулся прошлой ночью, после того как все мы легли спать. Вернулся в то время, когда исчезла та девушка. И мне кажется, я знаю, кто это был.

Дред тоже повернулся на бок, расслабив мускулы, но готовый к немедленным действиям.

– О, только не это! – Он надеялся, что в его ответном шепоте прозвучит должная примесь страха. – Так ты хочешь сказать… ты думаешь, что один из нас… убийца?

Но мысленно он хохотал, не в силах остановиться.

Часть четвертая

ПЕСНЯ В БЕДЛАМЕ

Я веду фантазий войско

Воевать моря и земли.

На шальном коне я скачу во сне.

Меч пылающий подъемля.

Приглашение к турниру

Мне прислала королева:

До нее езды – три косых версты.

За Луной свернуть налево.

Так подайте хоть мне сухой ломоть.

Хоть какой-нибудь одежки!

Подойди, сестра, погяди – с утра

Бедный Том не ел ни крошки.

Песня Тома из Бедлама

Анонимная баллада начала XVII в. (Перевод с английского Г. Пруткова)

ГЛАВА 29

ВООБРАЖАЕМЫЕ САДЫ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Родители не могут устанавливать импланты без разрешения суда

(изображение: Холджер Пэнгборн и его адвокат выходят из машины)

ГОЛОС: Верховный суд США утвердил решение суда нижней инстанции, гласящее, что отец и мачеха Холджера Пэнгборна, подростка из Аризоны, нарушили его гражданские права, имплантировав мальчику устройство для мониторинга поведения, аналогичное контролирующим чипам, которые встраиваются преступникам в России и некоторых других странах третьего мира. Родители Холджера уже заявили, что опротестуют это решение в суде ООН по правам человека.

АДВОКАТ X.ПЭНГБОРНА: «Они не только в буквальном смысле вторглись в тело ребенка, но и проделали это ужасающе опасным и рискованным образом. Имплантация была выполнена человеком, который даже не являлся врачомего лицензия на медицинскую практику аннулирована штатом Аризона еще два года назад за серьезное преступление…»


В родном языке Селларса имелись слова, лучше любой английской фразы подходящие к объяснению того, как он думал об этом месте – том пространстве, где все, что он планировал и делал, могло быть должным образом оценено и проанализировано.

Технари придумывают для этого особые термины, когда прозаические, когда раздражающие и очень редко подсказанные вдохновением. Столетие назад люди попытались оформить информацию таким образом, чтобы она стала понятна не только инженерам. И начали они с грубых изображений самых прозаических конторских предметов: папок, отделений для входящих бумаг, мусорных корзин. Но как бы это ни называлось – интерфейсом, дисплеем данных или библиотекой снов, – развивалось оно параллельно с нарастанием мощности технологии до тех пор, пока способы, какими информация могла быть заказана и обработана, не стали такими же индивидуальными и даже необычными, как и люди, которые эти способы применяли. А Селларс по любым стандартам был личностью необычной.

Как и ежедневно вскоре после пробуждения, он закрыл глаза и глубоко погрузился в себя, в дебри своей распределенной системы, спрятанной в щелочках бесчисленных других систем, в серию крошечных паразитических сетевых узлов, незаметно кормящихся на толстой шкуре огромной всепланетной инфосферы. Этому фокусу с распределением ресурсов Селларс научился в Скворечнике и на аналогичных хакерских сайтах, но развил его в собственную версию такого трюка, усовершенствовав до такой степени, что теперь никто не смог бы и представить, что подобного результата способен добиться один-единственный человек. Поначалу большая часть выпущенных им щупалец высасывала сетевые ресурсы непосредственно у его же тюремщиков, армии Соединенных Штатов. Позднее, предвидя неизбежность перемен, он стал перемешать информационные ниточки в десятки других сетей, но все равно испытывал огромное удовлетворение от того факта, что ему удалось обеспечить свой побег с помощью оборудования тех самых людей, которые сделали его пленником. Он проделал это прямо у них под носом, воспользовавшись методами доступа, о которых они и не подозревали, и не оставив следов, которые могли бы найти «уборщики» из армейской разведки, регулярно прочесывавшие его домик на военной базе в поисках запрещенных предметов или других признаков того, что он смирился со своей судьбой меньше, чем это казалось, или военные хирурги, которые часто, но всегда неожиданно устраивали ему обследования весьма интимного и неприятного характера.

Селларс был терпелив в том, что его противники не могли понять, и действовал тоньше, чем они могли даже предполагать. Он запланировал долгую игру, и почти пятьдесят лет его кажущейся покорности убаюкали даже наиболее подозрительные умы. Однако надзиратели пропустили самый важный факт: хотя Селларс и совершил недавно физический побег и теперь прятался, подобно похищенному письму из рассказа Эдгара По, почти у них на виду – всего лишь в одном-двух метрах под ногами тех самых людей, которые на него охотились, в заброшенных служебных туннелях на той же базе, – побег в информационную сферу он осуществил на много лет раньше. И с того момента, когда он впервые отыскал туда лазейку, вырвавшись из ловушки своего искалеченного тела и домашнего заточения на свободные просторы Сети, Селларс уже никогда не считал себя пленником.

Он погрузился в свою систему и вызвал информацию подобно Просперо, зовущему миллион Ариэлей с миллиона раздвоенных сосен. Не важно, кто прав, его тюремщики или он, и являлся ли он заключенным или только казался им, но реальное бегство арестанта из домика, осмотренного сразу после этого тщательнейшим образом, было необходимым этапом в его кампании, которая теперь вступала в наиболее трудную фазу. В отличие от стычек с превосходящими силами тюремщиков, истинная цель и задача заключенного с самого начала была почти безнадежной и с каждой минутой приближалась к краю пропасти. Однако поражения он допустить никак не мог – его последствия станут невообразимо жуткими.

Селларс буквально ощущал, как собирается, густеет и оживает вокруг него информация. И он, в глубинах своего сознания, погруженный в потенциально бесконечно разнообразные узоры данных, начал изучать самые свежие изменения своей информационной модели. Хотя он никогда и никому про нее не говорил, мысленно старик называл ее Садом.

А иногда, будучи более счастливым и оптимистичным, чем сейчас, Селларс даже думал о ней как о Саде Поэзии.

Его информационная модель была изобилием, борьбой и неистовым, но парадоксально контролируемым обменом едва уловимых нюансов. Она выглядела как джунгли – место, где все живое растет и сражается, изменяется и приспосабливается, где стратегии впечатляюще пышно расцветают, а потом картинно рушатся, или цветут и выживают, или просто впитывают влагу информационного существования и ждут. «Сад» был не только именем – Селларс оформил индикаторы в виде растений, хотя лишь немногие из них походили обликом на иллюстрации из полевого справочника ботаника. Виртуальная флора мутировала вместе с информацией, которую она символизировала, меняя облик и поведение параллельно с изменением относительных связей в базе данных.

Сад представлял из себя виртуальную сферу. В центре ее располагалось бестелесное всевидящее око Селларса, способное мгновенно оценить как изменения больших участков растительности, так и приблизиться, чтобы разглядеть микроскопически мелкие детали – например, сосчитать все зернышки пыльцы на символическом пестике. Когда-то давно Сад отображал полное разнообразие интересов создателя, все его увлечения и развлечения, а также мечты, стремиться к которым без помех и оков он мог лишь в эфире информационного пространства. Ныне же все эти прочие функции ужались до нескольких символических образов, жалкой частицы общей картины – мха функций контроля инфраструктуры, нескольких лиан, обозначающих различные стратегии телекоммуникаций, и виднеющихся тут и там увядших цветков заброшенных, но еще не окончательно прекращенных проектов.

Теперь в Саду правила новая экология. То, что началось много лет назад с нескольких посеянных спор, с гелиотропной тяги к штучным инфорастениям, стало доминантной парадигмой. И подобно тому как более сильные виды могут вторгнуться на новую территорию и постепенно вытеснить уязвимые местные растения, в Эдеме Селларса ныне доминировало Иноземье.

Такую форму для своей модели он выбрал потому, что всегда любил сады.

Во время долгих лет службы пилотом и своих эпических одиночных полетов он жил только ради дней, которые мог посвятить уходу за растениями и любованием тем, как они откликаются на его заботу – меняются, разрастаются, становятся. Селларс не мог вообразить более счастливую человеческую метафору для бога, чем метафору Садовника. Более того, он тайно и в наивысшей степени был солидарен с его решением послать ангела с огненным мечом и изгнать из рая первого мужчину и первую женщину, когда те оказались недостойны дома, который он им дал. Селларс считал, что Адам и Ева были развращены не знанием, а неправильным пониманием этого знания: кто-то, будь то змей или некто другой, внушил им – и люди до сих пор так считают, – что они не всего лишь часть Сада, а его владельцы и хозяева.

А Садом Поэзии он иногда называл свою модель потому, что не мог не привнести поэзию во все, что было ему дорого. За долгие годы заключения он искал ее подобно тому, как другие узники ищут наркотики или религиозную определенность, и использовал поэзию для придания формы всему, что создавал и о чем думал. Меняющиеся состояния Сада он впитывал так же, как любитель хайку медитирует над стихами о дожде, и вслушивался в его беззвучный голос так, как кто-то другой наслаждается безупречным ритмом стихотворной строки. Как и в случае любой хорошей поэмы, Селларс ощущал жизнь Сада больше, чем думал о ней, но, как это также справедливо в отношении лучшей поэзии, когда он решал применить к ней рациональную мысль, она давала в результате гораздо больше, чем он мог мечтать.

Американская поэтесса Марианна Мур, размышляя про обязанности поэтов, однажды написала, что они должны предоставлять для осмотра «воображаемые сады, в которых живут реальные жабы» – то есть, как понял ее слова Селларс, суть искусства должна быть уравновешена искусством сути.

Однако ныне исследование Иноземья превратило его Сад Поэзии в нечто едва постижимое – заросли фантастических растений, внешне как бы не имеющих ни начала, ни конца, словно символизируемая моделью информация разрослась в какое-то единое целое, сводящее с ума, бесконечно сложное и бесконечно переплетенное. Модель Иноземья воспроизводила тайный замысел, настолько сложный и одновременно явно абсурдный, что даже самому убежденному параноику хватило бы одного взгляда на нее, чтобы с отвращением вернуться к нормальности. Этот замысел грозил всему миру и в то же время не имел смысла.

И Селларс уже начал подумывать о том, что его воображаемому саду не помешали бы несколько хороших жаб.

Он вдруг понял, что долгое время смотрел на новейшую версию информации, не осмысливая ее. Собственное тело мало что для него значило, однако трудно было отрицать, что дискомфорт его нынешней ситуации, как физический., так и все прочие, воздействовал на его мышление. В последние дни ему стало очень трудно просыпаться, и даже после пробуждения он еще долго не мог мыслить ясно – видеть то, что следовало. Он надеялся, что толика удачи, пославшая ему бездомного мальчика, принесет некоторое облегчение, но пока что все эксперименты с Чо-Чо завершились полным крахом.

Селларс завидовал точности механических операций. Иногда ему даже казалось, что существование в форме органической живой материи есть как минимум обуза и помеха его планам. Накануне ночью он долго спал, но сон так и не принес ему бодрости, однако непрерывно изменяющиеся узоры и структуры Сада взывали к вниманию. И он, насколько смог, постарался забыть об усталости и разочаровании, принесенных ему прошедшей неделей.

Одно обстоятельство, приводящее его в отчаяние, Селларс никак не мог игнорировать, и оно заново напоминало о себе всякий раз, когда он входил в это метафорическое место. Люди внутри Сети Иноземья – те, кого он призвал рискнуть и к кому обращался в симуляции Атаско, – оказались почти полностью спрятаны от него. Поскольку же они находились в центре его надежд, любая репрезентация, не показывающая что-либо об их ситуации, имела безнадежные изъяны. Но за последние несколько дней возник более удачный для него, но не менее сводящий с ума парадокс: если бы не появление на сцене того, кто сейчас, похоже, стал его величайшим врагом, он вообще не имел бы о них никакой информации.

Когда Селларс годами копил знания о Братстве Грааля и их безумно амбициозной Сети, он полагал, что наибольшего внимания потребует Жонглер. Старейший из живущих людей все еще оставался ужасающе могучим и хитроумным врагом, но любой, кто настолько важен в реальном мире, не мог не оставить следов своих действий. Огромное кустистое растение с ядовитыми на вид белыми цветами располагалось в центре информационной модели как свидетельство всего, что Селларс знал о Жонглере. Его побеги могли протягиваться удивительно далеко, добираясь тонкими пальцами до самых отдаленных уголков Сада, а корни могли вспучивать мшистую почву в любых направлениях, но само растение хотя бы представляло из себя индивидуальное существо, доступное для изучения и теоретически, если не практически познаваемое.

Однако по мере того как Селларс преодолевал сопротивление Сети Иноземья, отчаянно пытаясь связаться со своими добровольцами, которых ему пришлось столь внезапно покинуть, он все больше и больше начинал понимать, что сама Сеть – или то, что выросло на ее основе, – и есть его самая большая и тревожная проблема. Виртуальное растение, отображающее Жонглера и его действия, было понятным – как и любое реальное растение, оно питалось и сражалось за солнечный свет, борясь за существование в точности так же, как и Жонглер напрягал все свои силы ради достижения пока, возможно, и неясных, но, скорее всего, разумно эгоистичных целей.

Но операционная система или нечто иное столь яростно охраняющее Сеть – то, что уже убило несколько человек и неоднократно едва не убило самого Селларса, – оказалась на поверку менее понятной. В его Саду, где доминировало Иноземье, она проявляло себя как разновидность гриба, одного из тех примитивных организмов, которые в реальной жизни могут быстро и невидимо расти под землей, расползаясь на тысячи метров и в конце концов становясь крупнейшим из всех живых существ. Реальное же явление, отображением которого был этот виртуальный гриб – «Иной», как он упоминался в тайном общении членов Братства Грааля, – было, несомненно, внутренней частью самой Сети. В модели Селларса, основанной на всей собранной им информации о природе и действиях этой грибницы, Иной посылал сапрофитные щупальца своих интересов повсюду и с почти непостижимым изобилием, но созревшие плоды его усилий выбирались на поверхность лишь в нескольких местах.

Но в этом-то и состоял относительно удачный для Селларса парадокс: почти вездесущность Иного обернулась практическим благом для владельца Сада.

В первые часы после того, как его выбросило из Сети после атаки на убежище Атаско, и во время бесчисленных осторожных экспериментов, проведенных позднее, Селларс убедился, что Иного, кем бы тот ни был, похоже, каким-то образом притягивают те люди, которых Селларс контрабандой протащил в Сеть Иноземья. В тех редких случаях, когда Селларсу удавалось зафиксировать их местоположение (но лишь однажды достаточно надолго, чтобы установить хоть какой-то контакт), он неизменно обнаруживал, что это местоположение окружено кольцом активности, связанной с Иным. Это было странно – как если бы его добровольцы обладали притягательностью для самой Сети. Если бы, рассуждая логически, то было непосредственное притяжение вроде того, какое чужеродный объект возбуждает у антитела, то система давно бы уже их уничтожила, как это произошло со стариной Сингхом, умершим из-за мощного сердечного приступа в палате для выздоравливающих в южноафриканском госпитале.

Но, насколько Селларс мог судить в краткие моменты исследований, которые он урывками проводил в промежутках между стычками с Иным, большая часть его маленького отряда была все еще жива и находилась в Сети. Еще более удивительным – и его единственным реальным лучиком надежды – стало то, что с тех пор как этот странный и изменчивый враг начал проявлять к ним пристальный интерес, почти все, что Селларс не мог узнать об их местоположении и ситуации из прямых наблюдений, он мог установить по активности действий Иного.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52