- Какое обещание? - спросил Саймон.
      Скатанный в трубочку пергамент скользнул в рукав Джошуа.
      - Граф Страве утверждает, что может сдать мне Наббан. - Принц встал, Старик, конечно, лжет, но это дает интересную пищу для размышлений.
      - Я не понимаю, Джошуа.
      Принц улыбнулся.
      - И радуйся этому. Дни твоей невинности относительно людей, подобных графу, быстро пролетят. - Он похлопал Саймона по плечу. - Сейчас, мой юный рыцарь, я не хотел бы говорить об этом. Подходящее время и место будет на рэнде.
      - Вы собираетесь созвать совет?
      Джошуа кивнул.
      - Время пришло. Сначала мы закажем музыку, а потом посмотрим, удастся ли нам заставить моего брата и его союзников плясать под нее.
      - Это крайне интересная хитрость, умный Сеоман. - Адиту смотрела на поле для игры в шент, которую она собрала из дерева, корней, камешков и красок. Ложная угроза, ложно сыгранная, видимость, разоблаченная, как притворство, прикрывающая чистую правду. Очень красиво - но как ты поступишь, если я поставлю мои Яркие Камни сюда... сюда... и сюда? - Она подкрепила слова делом.
      Саймон нахмурился. В полумраке палатки ее рука двигалась так быстро, что была почти не видна. На секунду ему пришла в голову мысль, что ситхи может обмануть его, но в следующее мгновение он понял, что ей это было бы просто ни к чему в игре с человеком, еще только постигающим премудрости шента, как сам Саймон не стал бы ставить подножку маленькому ребенку, бегущему с ним наперегонки. И все-таки кое-что нужно было выяснить.
      - А вы обманываете, когда играете в шент?
      Адиту оторвала взгляд от игры. На ней было одно из широких платьев Воршевы; в сочетании с завязанными волосами оно делало ситхи немного менее дикой и чужой - она даже стала больше походить на смертных. Ее глаза горели в слабом свете затухающих углей.
      - Обманываем? Ты хочешь сказать, лжем? Игра может вводить в заблуждение настолько, насколько этого хотят игроки.
      - Я не это имел в виду. Бывает ли так, что кто-то нарочно играет не по правилам? - Она была сверхъестественно красива сейчас, и Саймон невольно вспомнил ночь, когда она поцеловала его. Что это означало? Означало ли вообще что-нибудь? Или это просто еще один способ для Адиту поиграть со своей бывшей комнатной собачкой?
      Она обдумывала его вопрос.
      - Я не знаю, как тебе ответить. Можешь ты обмануть свое естество, взмахнуть руками и полететь?
      Саймон покачал головой:
      - В игре, в которой так много правил, обязательно должен существовать способ нарушать их...
      Прежде чем Адиту успела снова попытаться ответить на его вопрос, в палатку ворвался возбужденный и запыхавшийся Джеремия.
      - Саймон! Саймон! - закричал он и осекся, заметив Адиту. - О, простите. Он был очень смущен, и все-таки едва сдерживался.
      - Что случилось?
      - Они пришли!
      - Кто пришел? - Саймон быстро взглянул на Адиту, но ситхи уже вернулась к изучению стоящей на доске комбинации.
      - Герцог Изгримнур и принцесса! - Джеремия бурно размахивал руками. - И с ними еще другие! Странный маленький человек вроде Бииабика и его троллей, но почти нашего роста. И еще старик - он выше всех, даже выше тебя! Весь город пошел вниз посмотреть на них!
      Целую минуту Саймон сидел молча в полном смятении.
      - Принцесса, - проговорил он наконец, - Принцесса... Мириамель?
      - Да, да! - задыхался Джеремия. - Переодетая монахом, но она сняла капюшон и помахала людям. Пойдем, Саймон, все идут вниз встречать их! - он повернулся и сделал несколько шагов к двери, потом изумленно посмотрел на своего друга. Саймон? Что случилось? Ты не хочешь посмотреть на принцессу, и герцога Изгримнура, и коричневого человека?
      - Принцесса... - Он беспомощно повернулся к Адиту, которая смотрела на него с кошачьим безразличием.
      - Похоже, что тебе это будет интересно, Сеоман. Мы доиграем позже.
      Саймон встал и последовал за Джеремией из палатки на открытую всем ветрам вершину горы. Он двигался медленно и неуверенно, как лунатик. Будто сквозь сон он слышал крики людей, сливавшиеся в общий гул, подобный шуму океана.
      Мириамель вернулась.
      5 УСЛЫШАННЫЕ МОЛИТВЫ
      По мере того, как Мириамель и ее спутники шли своей дорогой через тритингские степи, неуклонно становилось холоднее. К тому времени, когда они достигли бесконечной на вид равнины Луговых Тритингов, даже в полдень небо отливало тусклым оловом, запятнанным полосками свинцовых туч. Кутаясь в плащ под порывами жестокого ветра, Мириамель поняла, что почти благодарна Аспитису Превису - если бы им пришлось всю дорогу идти пешком, это путешествие действительно было бы очень долгим и печальным. Несмотря на холод и усталость, Мириамель, однако, испытывала еще и странное чувство свободы. Граф преследовал ее, но теперь, хотя он все еще был жив и мог мечтать о мести, она не боялась ничего, что он способен был сделать. Вот исчезновение Кадраха - это было совершенно другое дело.
      Со времени бегства с "Облака Эдны" она стала смотреть на эрнистирийца совершенно другими глазами. Конечно, несколько раз он предал ее, но по-своему и любил тоже. Только ненависть монаха к самому себе продолжала стоять между ними - и по-видимому заставила его наконец уйти - но ее чувства изменились.
      Она глубоко сожалела об их размолвке из-за пергамента Тиамака. Мириамель думала, что рано или поздно она могла бы докопаться до человека, который прятался под грубой личиной Кадраха - и который нравился ей. Но Кадрах испугался и удрал, как будто она пыталась приручить дикую собаку и сделала слишком резкое движение, чтобы погладить ее. Принцесса не могла избавиться от странного чувства, что она упустила нечто более важное, чем ей было дано понять.
      Даже на лошадях это было очень долгое путешествие. Ее размышления не всегда были хорошим развлечением.
      Целую неделю они добирались до Луговых Тритингов, пускаясь в путь на рассвете и останавливаясь через несколько часов после захода солнца... в те дни, когда оно вообще появлялось на небе. Холодало, но к полудню солнце, словно усталый путник, пробиралось сквозь пелену облаков и прогоняло мороз.
      Луговые Тритинги были обширными и по большей части плоскими и однообразными, как ковер. Пологие склоны, встречавшиеся кое-где, угнетали еще больше. После многих дней медленного подъема, Мириамель обнаруживала, что не может избавиться от мыслей о вершине, которая будет где-то. Вместо этого, в какой-то момент они пересекали плоский, как поверхность стола, луг, ничем не отличавшийся от предыдущих, и начинали двигаться по столь же невыразительному спуску. Одна только мысль о том, чтобы проделать подобное путешествие пешком, приводила в уныние. Проезжая очередную мучительную милю, Мириамель снова и снова возносила благодарственные молитвы за невольный подарок Аспитиса лошадей.
      Сидящий перед ней Тиамак быстро набирал силы. После недолгих уговоров Тиамак рассказал ей - а также Изгримнуру, который был рад-радешенек разделить с кем-то бремя штатного рассказчика - о детстве в болотах Бранна и трудных годах учения в Пирруине. Природная сдержанность вранна не давала ему распространяться о нанесенных ему обидах, но Мириамели казалось, что она чувствует малейшую жестокость, боль от которой сквозила в его рассказе.
      Я не первая чувствую себя одинокой, непонятой и ненужной. Этот, казалось бы, очевидный факт, ударил се теперь с силой откровения. А ведь я принцесса мне никогда не приходилось голодать, бояться, что я умру в забвении, никто никогда не говорил мне, что я недостаточно хороша для того, чтобы делать то, что хочу.
      Слушая Тиамака, наблюдая за его гибкой, хрупкой фигуркой и отточенными жестами настоящего ученого, Мириамель ужасалась своему невежественному своенравию. Как могла она, столь удачливая от рождения, так переживать из-за нескольких препятствий, которые Бог или судьба поставили на ее пути?
      Она пыталась поделиться своими мыслями с герцогом Изгримнуром, но он не позволил ей скатиться в бездну самобичевания.
      - У каждого из нас свои горести, принцесса, - сказал он, - и нет ничего постыдного в том, чтобы принимать их близко к сердцу. Нельзя только забывать, что у других тоже бывают беды, или позволить жалости к себе удержать твою руку, когда кто-то нуждается в помощи.
      Изгримнур, как еще раз убедилась Мириамель, был не просто грубым солдатом.
      На третью ночь в Луговых Тритингах, когда все четверо сидели у костра, придвинувшись как можно ближе, потому что дров в степи было мало и для высокого пламени их не хватало, Мириамепь наконец отважилась спросить у Тиамака о содержимом его сумки.
      Вранн был так смущен, что едва мог поднять на нее глаза.
      - Это ужасно, леди. Я мало что помню, но лихорадка заставила меня думать, что Кадрах хочет украсть ее у меня.
      - А почему тебе могло это прийти в голову? И что там лежит?
      Подумав, Тиамак вытащил из сумки завернутый в листья пакет и содрал обертку.
      - Это произошло, когда вы заговорили с монахом о книге Ниссеса, застенчиво объяснил он. - Теперь я понимаю, что в этом не было ничего страшного, тем более что и Моргене писал что-то о Ниссесе в последнем послании - но тогда разум мой был затуманен лихорадкой, и я думал только, что мое сокровище в опасности.
      Он передал пергамент принцессе, и она развернулаего. Изгримнур подвинулся ближе и заглянул через плечо Мириамели. Камарис, пребывающий в обычной рассеянности, глядел в пустоту ночи.
      - Песня какая-то, - сварливо проговорил Изгримнур, как будто пергамент обманул его ожидания.
      - "...Мужа, что видит, хоть слеп...", - прочитала вслух Мириамель. - Что это значит?
      - Я и сам не знаю, - признался Тиамак. - Но смотрите, подпись "Ниссес". Я думаю, это листок из его утерянной книга "Ду Сварденвирд".
      Мириамель внезапно ахнула.
      - О нет! Это же та самая книга, которую Кадрах распродал по страничке! Она почувствовала, как что-то сжалось у нее в животе. - Книга, которую мечтал раздобыть Прейратс! Откуда это у тебя?
      - Я купил это в Кванитупуле почти год назад. Листочек в груде обрывков. Торговец не мог знать, сколько это стоит, да почти наверняка и вовсе не просматривая то, что он купил как кучу сорных бумаг.
      - Я не думаю, что Кадрах действительно знал, что эта страничка у в ас, сказала Мириамель. - Но, пресвятая Элисия, как странно! Может быть, это одна из тех страниц, которые он продал?
      - Он продавал страницы из книги Ниссеса? - спросил Тиамак. Оскорбленное недоверие в его голосе смешивалось с любопытством. - Как это могло случиться?!
      - Кадрах говорил мне, что был страшно беден и впал в отчаяние. - Она подумала, стоит ли рассказывать остальную часть истории монаха, и решила, что предварительно это надо тщательно обдумать. Они могут не понять его поведения. Несмотря на его бегство, она все равно испытывала желание защитить Кадраха от презрения тех, кто не знал его так же хорошо, как она. - У него тогда было другое имя, - сказала она, словно это могло служить оправданием. - Его звали Падреик.
      - Падреик? - теперь и Таимак был потрясен. - Но я знаю это имя! Его упоминал доктор Моргенс.
      - Да, он дружил с Моргенсом. Это странная история.
      Изгримнур фыркнул, но теперь его голос звучал несколько виновато.
      - Да, действительно странная история.
      Мириамель поспешила сменить тему:
      - Может быть Джошуа поймет, что означают эти стихи?
      Изгримнур покачал головой:
      - Я думаю, у принца Джошуа, если мы его найдем, будут дела поважнее, чем рассматривание старых пергаментов.
      - Но это может оказаться важным! - Тиамак искоса посмотрел на герцога. Доктор Моргене в последнем письме писал, что, по его мнению, пришли времена, о которых говорил Ниссес. Моргене был человеком, которому было известно многое, недоступное простым людям.
      Изгримнур заворчал и отодвинулся назад, к своему месту у костра.
      - Это выше моего понимания, гораздо выше.
      Мириамель наблюдала за Камарисом, который спокойно и уверенно вглядывался в темноту, как сова, готовая в любой момент сорваться с ветки.
      - Теперь на каждом шагу тайны, - сказала она. - Правда, будет хорошо, когда все снова станет просто?
      Наступила пауза, потом Изгримиур застенчиво засмеялся:
      - Я забыл, что монаха нет. Я все ждал, что он скажет: "Ничего уже не будет простым, принцесса", или что-нибудь в этом роде.
      Мириамель принужденно улыбнулась.
      - Да, так он и сказал бы, - она протянула руки к огню. - Именно так он и сказал бы.
      Шли дни, а они все ехали на север. Слой снега на земле становился все толще; ветер превратился в опасного врага. По мере того, как позади оставались последние лиги Луговых Тритингов, Мириамель и ее спутники все больше и больше впадали в уныние.
      - Трудно вообразить, чтобы Джошуа и остальным хоть немного везло в такую погоду, - Изгримиур почти кричал, чтобы перекрыть вой ветра. - Все гораздо хуже, чем в то время, когда я отбывал на юг.
      - Если они живы, этого будет достаточно, - сказала Мириамель. - Это уже начало.
      - Но, принцесса, на самом деле мы даже не знаем, где их искать! - герцог почта извинялся. - Ни один из дошедших до меня слухов не говорил больше того, что Джошуа находится где-то в Верхних Тритингах. Впереди еще лит степей, куда более заселенных и цивилизованных, чем эти. - Широкой рукой он обвел мрачные заснеженные пространства. - Мы можем искать их месяцами!
      - Мы найдем его, - твердо сказала принцесса, и в душе она чувствовала почти такую же уверенность, как та, что звучала в ее голосе. То, через что они прошли, то, что она узнала, должно было иметь какой-то смысл! - В Тритингах живут люди, - добавила она. - Если Джошуа и его друзья обосновались где-то поблизости, тритинги должны знать об этом.
      Изгримнур фыркнул.
      - Тритинги! Мириамель, я знаю их лучше, чем ты можешь предположить. Это совсем не то, что обитатели городов. Во-первых, они не остаются подолгу в одном месте, так что мы можем и вовсе не найти их. Кроме того, немного будет радости, если и найдем. Это же варвары! С тем же успехом они могут оторвать нам головы.
      - Я знаю, что ты сражался с тритингами, - ответила Мириамель. - Но это было давным-давно. К тому же у нас нет выбора, по крайней мере я его не вижу. Я думаю, лучше будет принимать решение, когда мы столкнемся с этим вплотную.
      Герцог смотрел на нес со смешанными чувством огорчения и восхищения, потом пожал плечами.
      - Ты дочь своего отца.
      Как ни странно, это замечание не было неприятно Мириамели, но она все-таки нахмурилась, главным образом чтобы поставить герцога на место, потом вдруг рассмеялась.
      - Что туг смешного? - подозрительно спросил Изгоимнур.
      - На самом деле ничего. Просто я вспомнила о том времени, которое я провела с Бинабиком и Саймоном. Несколько раз мне казалось, что нам остается жить считанные мгновения - когда ужасные собаки почти настигай нас, а потом когда мы встретились с великаном, и еще когда охотники стреляли в нас... - Она откинула упавшую на глаза прядь волос, но сводящий с ума ветер незамедлительно вернул се на прежнее место. Тогда принцесса сердито запихала челку под капюшон. - Но теперь я никогда не думаю так, как бы ужасно ни обстояли дела. Когда Аспитис напал на нас, я ни на секунду не сомневалась, что он не сможет забрать меня. А если бы забрал, я бы убежала. - Она немного придержала лошадь, пытаясь выразить свою мысль словами. - Ты видишь, ничего смешного в этом нет. Но теперь мне кажется, что происходящие события обычно бывают выше нашего понимания и никаких сил не хватит, чтобы попытаться изменить предначертанное. Это как волны в океане - огромные волны - я могу начать бороться с ними и утону, а могу позволить им нести меня вперед и стараться держать голову над водой. Я знаю, что еще увижу дядю Джошуа. Я просто знаю это. И Саймона, и Бинабика, и Воршеву - просто еще очень многое надо сделать, вот и все.
      Изгримнур устало посмотрел на нее. Во взгляде его сквозило странное недоверие, как будто маленькая девочка, которую он только что качал на коленях, внезапно у него на глазах превратилась в наббанайского астролога, умеющего читать книгу звезд.
      - А потом? Когда мы все снова будем вместе?
      Мириамель улыбнулась, но это была горькая улыбка - выражение великой скорби, охватившей се.
      - Водна ударит, старый, добрый дядюшка Изгримнур... и многие из нас пойдут ко дну, чтобы никогда уже больше не доплыть до поверхности. Я не знаю, кто это будет, конечно нет, но я уже не так боюсь этого, как прежде.
      И они замолчали, три лошади и четыре всадника, пробивающиеся сквозь нескончаемый ветер.
      Только по времени, ушедшему на дорогу, они поняли, что достигли Верхних Тритингов - заснеженные луга и холмы ничем не отличались от тех, мимо которых они проезжали в первую неделю своего пути. Как ни странно, погода больше не ухудшалась, хотя они - все еще двигались на север. Мириамели даже казалось, что немного потеплело и ветер стал менее злым.
      - Добрый знак, - сказала она однажды в полдень, когда над грядой туч появилось солнце. - Я говорила тебе, Изгримнур! Мы найдем их!
      - Где бы они ни находились, - проворчал герцог.
      Тиамак обернулся в седле.
      - Может быть, нам удастся добраться до реки? Если тут еще остались люди, они должны держаться поблизости от текущей воды, где можно поймать хоть какую-нибудь рыбу. - Он грустно покачал годовой. - Хотел бы я, чтобы воспоминания о моем сие были немного более определенными!
      Изгримнур задумался.
      - Имстрек как раз к югу от большого леса, но он бежит через все Тритинги. Многовато места для поисков.
      - А нет другой реки, впадающей в нее? - спросил Тиамак. - Прошло много времени с тех пор, как я последний раз смотрел на карту.
      - Есть. Стефлод, если я правильно помню, - герцог нахмурился. - Но это просто большой ручей.
      - И все-таки в местах, где встречаются реки, часто строят деревни, сказал Тиамак с удивительной уверенностью. - Так бывает и во Вранне, и во многих других местах, о которых я слышал.
      Мириамель начала что-то говорить, но остановилась, наблюдая за Камарисом. Старик отъехал немного в сторону и смотрел на небо. Она проследила за его взглядом, но увидела только грязные обрывки туч.
      Изгримнур обдумывал мысль вранна.
      - Может, ты и прав, Тиамак. Если мы будем продолжать двигаться на север, обязательно наткнемся на Имстрек. А Стофлод, я думаю, немного восточнее, - он огляделся, как бы в поисках ориентира, взгляд его задержался на Камарисе. Куда это он смотрит?
      - Не знаю, - ответила Мириамель. - А, это должно быть вон те птицы.
      Два темных силуэта неслись на них с востока, кружась, словно пепел над костром.
      - Вороны! - сказал Изгримнур. - Кровавые вороны.
      Птицы кругами вились над путниками, словно наконец нашли то, что искали. Мириамели казалось, что она видит, как сверкают их желтые глаза. Сделав еще несколько кругов, вороны спикировали. Перья их отливали масляно-черным. Мириамель втянула голову в плечи и закрыла глаза. Птицы с криком пролетели мимо, сделали крутой вираж, и через несколько мгновений они уже превратились в две уменьшающиеся точки на северном горизонте.
      Один Камарис не опустил головы. Он смотрел им вслед с отсутствующим, видом созерцателя.
      - Что это? - спросил Тиамак. - Они опасны?
      - Дурное предзнаменование, - прорычал герцог. - В моей стране их стреляют. Пожиратели падали, - он поморщился.
      - Мне кажется, они смотрели на нас, - сказала Мириамель. - Они хотели узнать, кто мы такие.
      - Это ерунда, - Изгримнур потянулся и сжал руку принцессы. - И во всяком случае какое птицам дело до того, кто мы такие?
      Мириамель покачала головой.
      - Понятия не имею. Но вот какое у меня чувство: кто-то хотел знать, кто мы такие, - и теперь знает.
      - Это были просто вороны. - Улыбка герцога получилась кривой. - У нас и без них есть о чем беспокоиться.
      - Это правда, - кивнула принцесса.
      Еще через несколько дней пути они, наконец, вышли к Имстреку. Быстрая река казалась почти черной под слабыми лучами солнца; снег грязными пятнами покрывал се берега.
      - Становится теплее, - довольно сказал Изгримнур. - Сейчас не намного холоднее, чем и должно быть в это время года. В конце концов на дворе новандер.
      Мириамель расстроилась.
      - А я оставила Джошуа в ювене! Пресвятая Элисия! Почти полгода. Как долго мы путешествовали!
      Переправившись, они повернули н отправились на восток вдоль реки и остановились, чтобы разбить лагерь, только когда стемнело. Всю ночь вода шумела рядом с ними. Утром они вышли рано, не ожидая, пока солнце взойдет на серое небо.
      К середине дня они достигай неглубокой долины, заросшей мокрой травой. Перед ними лежали остатки какого-то разрушенного селения, словно снесенного могучим потоком. Сотни временных домов стояли здесь. В большинстве из них, казалось, еще недавно жили люди, но что-то заставило их в спешке покинуть свои жилища. Кроме нескольких птиц, снующих между развалинами, в покинутом городе не было ни одной живой души.
      У Мириамели упало сердце.
      - Это лагерь Джошуа! Куда же они все делись?
      - Лагерь Джошуа на огромной горе, леди, - сказал Тиамак. - Во всяком случае гору я видел во сие.
      Изгримнур пришпорил коня и направил его к опустевшему селению.
      При более подробном осмотре оказалось, что ощущение страшного бедствия исходило из природы самого селения, потому что большинство зданий были построены из обломков камня и засохшего дерева. Похоже, что нигде не было ни одного гвоздя. Грубые веревки, оплетавшие большую часть самых удачно построенных домов, сильно пострадали в схватках с бурями, обрушившимися на Тритинги в последние месяцы, но Мириамель решила, что даже в лучшие времена все это были только жалкие лачуги.
      Кроме того, кое-какие знаки указывали на спокойный, организованный уход. Большинство живших здесь людей, по-видимому, имели достаточно времени, чтобы забрать свои пожитки - хотя, судя по качеству строений, вряд ли в них могло быть что-нибудь пенное. И все-таки почти все необходимые предметы были унесены - Мириамель нашла несколько разбитых горшков и обрывки одежды, такой изорванной и грязной, что даже в холодную зиму о ней могли не вспомнить.
      - Они ушли, - сказала она Изгримнуру. - Но выглядит все так, как будто это было заранее решено.
      - Их могли вынудить, - сказал герцог. - Они могли уйти осторожно, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
      Камарис сошел с лошади и рылся в груде дерна и веток, когда-то бывшей домом. Наконец он выпрямился с чем-то блестящим в кулаке.
      - Что это? - Мириамель подъехала к нему. Она протянула руку, но Камарис безучастно сжимал кусок металла, так что принцессе пришлось самой разжать длинные узловатые пальцы рыцаря.
      Тиамак соскользнул на холку лошади и повернулся, чтобы рассмотреть предмет.
      - Это похоже на пряжку от плаща, - предположил он.
      - Так оно и есть, я думаю, - погнутый и грязный кусок серебра окаймляли священные листья. В центре были скрещенные копья и злобная морда рептилии. Мириамель почувствовала, что волна страха снова захлестнула ее. - Изгримнур, посмотри-ка сюда.
      Герцог подъехал к ним и взял пряжку.
      - Это эмблема королевских эркингардов.
      - Солдаты моего отца. - Ей не удалось подавить мгновенное желание оглядеться, как будто отряд солдат мог лежать в засаде где-нибудь на открытом травянистом склоне.
      - Они были здесь. Они могли прийти уже после того, как эти люди бежали, сказал Изгримнур. - Кроме того, всему этому может быть какое-то другое объяснение, которого мы не сможем угадать, - его голос звучал не очень уверенно. - В конце концов, принцесса, мы даже не знаем, кто здесь жил.
      - Я знаю, - она рассердилась при одной мысли об этом. - Эти люди бежали от тяжелой руки моего отца. Джошуа и его друзья, вероятно, были с ними. А теперь всех их выгнали или взяли в плен.
      - Извините, леди Мириамель, - осторожно сказал Тиамак. - Но я думаю, что не следует делать поспешных выводов. Герцог Изгримнур прав: мы многого не знаем. Это не то место, которое я видел во сне и куда меня звала Джулой.
      - Так что же нам делать?
      - Продолжать поиски, - сказал вранн. - Может быть, те, кто жил здесь, ушли, чтобы присоединиться к Джошуа.
      - Вон там, кажется, что-то интересное, - герцог прикрывал глаза от неяркого солнца. Он показал на край селения, где в растоптанной грязи были видны глубокие колеи, уходящие на север.
      - Тогда давайте туда и пойдем. - Мириамель вернула пряжку Камарису. Старый рыцарь несколько мгновений смотрел на нее, потом уронил на землю.
      Колеи бежали достаточно близко друг к другу, чтобы грязным шрамом перерезать степь. По обе стороны временной дороги виднелись знаки недавнего перехода - сломанные колесные спицы, размокшее кострище, бессчетные ямы. Несмотря на то, что этот безобразный мусор только портил нетронутую в остальном землю, Мириамель приободрилась - не могло пройти больше двух месяцев с тех пор, как по этой дороге шли люди.
      За ужином, приготовленным из истощившихся запасов Деревенской Рощи, Мириамель спросила у Изгримнура, что он сделает в первую очередь, когда они доберутся до Джошуа. Приятно было говорить об этом событии, как о чем-то, что действительно произойдет, а не как о несбыточной мечте; встреча с друзьями становилась все более близкой и осязаемой, хотя принцесса еще чувствовала остатки суеверного страха, говоря о радостном событии, которое еще не произошло.
      - Я покажу ему, что умею держать свое слово, - смеялся герцог. - Я покажу ему тебя. Потом, думаю, я схвачу свою жену и буду обнимать ее, пока не запищит.
      Мирамель улыбнулась, вспомнив пухлую, хлопотливую Гутрун.
      - Хотела бы я это увидеть. - Она посмотрела на уснувшего Тиамака и на Камариса, который чистил меч Изгримнура, совершенно поглощенный этим занятием. Обычно он так увлекался только наблюдениями за птицами или зверями. До дуэли с Аспитисом старый рыцарь не хотел даже прикасаться к клинку. Теперь, глядя на него, она чувствовала легкую грусть. Камарис обращался с мечом герцога как со старым, но не вполне заслуживающим доверия другом.
      - Ты очень скучаешь без нее, правда? - спросила она, обернувшись к Изгримнуру. - Без твоей жены?
      - А, добрый Узирис, да, - он смотрел на огонь, словно боялся встретиться с принцессой взглядом, - да.
      - Ты любишь ее. - Мириамель была обрадована и немного удивлена. Странно было думать, что настолько сильная любовь может гореть в сердце такого старого знакомого, как герцог, и еще удивительнее, что бабушка Гутрун может вызывать подобные чувства.
      - Конечно, я люблю ее, - сказал он, нахмурившись, - и больше того, принцесса. Она часть меня, моя Гутрун - долгие годы мы росли вместе, переплетаясь, как два старых дерева. - Он засмеялся в покачал головой. - Я всегда знал это. С того самого момента, как я впервые увидел ее, когда она несла омелу с кладбища кораблей в Сотфенгселе... Ах, она была такая красивая! У нее были самые яркие глаза из всех, какие я когда-либо видел. Просто как в сказке.
      Мириамель вздохнула.
      - Я надеюсь, что когда-нибудь кто-то почувствует что-то похожее и ко мне.
      - Почувствует, девочка моя, непременно почувствует. - Изгримнур снова улыбнулся. - А когда вы поженитесь, если только тебе повезет выйти замуж за кого надо, ты поймешь, что я имел в виду. Он будет частью тебя, как для меня моя Гутрун. - Он начертал древо. - Мне не годятся все эти южноземельные тупости, когда вдовы и вдовцы снова женятся и выходят замуж. Как может кто-то сравниться с нею? - Он замолчал, обдумывая безбожную тупость заключения повторного брака.
      Мириамель тоже молча размышляла. Найдет ли она когда-нибудь такого мужа? Она вспомнила Фенгбальда, за которого некогда собирался выдать ее отец, и содрогнулась. Отвратительный чванливый оборотень! Странно было думать, что именно Элиас пытался выдать ее замуж за нелюбимого, когда сам он так любил Илиссу, что с часа ее смерти был похож на человека, заблудившегося в лесу.
      Но, может быть, он пытался уберечь меня от этого страшного одиночества, думала она. Может быть, он думал, что благословением было бы никогда не любить так и никогда не узнать такой потери? Сердце надрывалось смотреть, как он тоскует без нее...
      И вдруг, с чудовищной внезапностью вспышки молнии, Мириамель поняла, что терзало се с тех самых пор, как Кадрах рассказал ей свою историю. Все это лежало перед ней и было ясно - так ясно! Как если бы она ощупывала темную комнату, а потом вдруг окно распахнулось, впустив свет и сделав дневными и понятными все странные фигуры, которых она пугалась в темноте.
      - Ой! - сказала Мириамель, задыхаясь. - Ой, ой, отец!
      Она ошеломила Изгримнура, разразившись слезами. Герцог изо всех сил пытался успокоить ее, но она не могла остановиться, не моста и объяснить, почему плачет, сказав только, что слова Изгримнура напомнили ей о смерти матери. Это была жестокая полуправда, хотя принцесса не хотела быть жестокой; когда она уползла от костра, взволнованный герцог остался винить себя в ее огорчении.
      Все еще тихо всхлипывая, принцесса завернулась в одеяло и улеглась, чтобы немного подумать, глядя на звезды. Внезапно оказалось, что ей нужно обдумать очень многое. Ничего существенного не изменилось, и в то же время все вокруг стало другим.
      Прежде чем уснуть, она плакала еще несколько раз.
      Утром прошел снегопад, недостаточно сильный, чтобы замедлить ход лошадей, но заставивший Мириамель весь день дрожать от холода. Вялый Стефлод казался потоком расплавленного свинца, снег вился над ним, и возникало ощущение, что на другом берегу реки поля гораздо темнее. Мириамель подумала, что Стефлод притягивает снег, как магнитный камень в кузнице Рубена Медведя притягивал куски железа.
      Дорога медленно поднималась, так что к концу дня, когда свет уже начал меркнуть и холодные сумерки спустились на землю, они обнаружили, что взбираются на череду мелких холмов. Деревья были так же редки, как и в Озерных Тритингах, а резкий и сырой ветер хлестал по щекам, но некоторая смена декораций приносила облегчение.
      Этим вечером они забрались высоко в холмы, прежде чем разбить лагерь. Наутро пальцы и носы покраснели и болели - маленький отряд засиделся у костра дольше, чем обычно. Даже Камарис с очевидной неохотой влез в седло.