- Если шевельнется еще раз, убейте его, - спокойно приказал Аспитис. - А Может быть надо было убить его сразу - он не меньше ее виноват в том, что случилось со мной и с моим кораблем. - Он медленно покачал головой, наслаждаясь мгновением. - Вы просто глупы, принцесса, вы и ваш монах. Вы улизнули во Вранн, и надеялись, что я позволю вам уйти? И забуду о том, что вы сделали со мной? - Он наклонился к Мириамели, вперив в нее вгляд налитых кровью гпаз. - Куда Вы еще могли пойти, кроме как на север, к вашему дорогому дядюшке? Но вы забыли, моя леди, что это мои владения. - Он тихо засмеялся: Мой замок на озере Эдна всего в нескольких лигах отсюда. Много дней подряд я прочесывал эти холмы, охотясь за вами. Я знал, что вы придете.
      Она почувствовала, что впадает в отчаянное оцепенение:
      - Как вы выбрались с корабля?
      Усмешка Аспитиса была ужасна:
      - Я слишком поздно понял, что произошло, это правда, но после того, как вы бежали и мои люди нашли меня, я приказал им убить предательницу-ииски, сожги ее Эйдон! Она прекратила свою дьявольскую работу. Мерзавка даже не пыталась скрыться. После этого остальные килпы ушли за борт - не думаю, что они вообще стали бы атаковать без заклятья этой ведьмы. В живых осталось достаточно людей, чтобы иа веслах довести несчастную, искалеченную шхуну до Сленга. - Он хлопнул руками по бедрам. - Довольно. Вы снова принадлежите мне. Приберегите свои дурацкие вопросы до тех пор, пока я не разрешу вам их задать.
      Весть о страшной судьбе Ган Итаи наполнила ее яростью и горем. Принцесса бросилась к графу, протащив вцепившегося ей в руку солдата несколько шагов.
      - Проклятие Божье на вас! Что вы за человек? Что за рыцарь? Это вы-то, с вашими лживыми разговорами про пятьдесят благородных семейств Наббана?
      - Ну а вы, королевская дочка, которая спокойно отдается первому встречному - да что там, которая сама затащила меня к себе в постель? Вы, наверное, существо возвышенное и чистое?
      Ей было чудовищно стыдно, что Изгримнур я остальные слышали его слова, но за стыдом последовала вспышка какого-то высокого, чистого гнева, прояснившего ее сознание. Она плюнула иа землю.
      - Будете вы сражаться за меня? - требовательно спросила принцесса. - Вот здесь, перед глазами всех ваших солдат? Или захватите, как трусливый вор - вы так уже делали раньше, - используя ложь и силу против тех, кто считал себя вашими гостями.
      Глаза графа сощурились в щелочки.
      - Сражаться за вас? Что еще за ерунда? Почему это я должен сражаться? Вы и так моя, по праву добычи и девственности.
      - Я никогда не буду принадлежать вам, - сказала она своим самым надменным тоном. - Вы ниже тритингов, которые, по крайней мере, дерутся за своих невест.
      - Драться, драться, что за глупости? - Аспитис свирепо взглянул на нее. Кто станет сражаться за вас? Эти старики? Монах? Маленький болотный мальчик?
      На мгновение Мириамель закрыла глаза, пытаясь сдержать ярость. Разумеется он подлец, но сейчас не время давать волю чувствам.
      - Любой в этом лагере легко победит вас, Аспитис. Вы вовсе не мужчина. Она огляделась, чтобы убедиться, что его солдаты слышат ее. - Ты грязный Похититель женщин, а не мужчина.
      Клинок Аспитиса с рукоятью в виде головы скопы с металлическим шипением выскользнул из ножей. Граф помолчал.
      - Нет, я понял вашу игру, принцесса. Вы умны. Вы хотите довести меня до бешенства и надеетесь, что я убью вас прямо здесь. - Он рассмеялся. - Ах, подумать только, что существует женщина, которая скорее умрет, чем обвенчается с графом Эдны! - Он поднял руку и коснулся своего изуродованного лица. - Или, вернее, подумать только, что вы испытывали те же чувства, до того как сделали со мною это. - Он вытянул вперед клинок, его острие дрожало меньше чем в локте от ее щей. - Нет, я знаю, что для вас будет самой страшной расплатой свадьба! В моем замке есть башня, которая надежно удержит вас. В течение первого часа вы изучите каждый камень. Подумайте, каково вам будет, когда пройдут годы.
      Мириамель вздернула подбородок.
      - Так значит, вы не будете сражаться за меня?
      Аспитис стукнул кулаком по бедру.
      - Хватит об этом! Мне начинает надоедать эта шутка!
      - Вы слышите? - Мириамель повернулась к солдатам Аспитиса, стоявшим вокруг в молчаливом ожидании. - Ваш хозяин трус!
      - Молчать! - заорал граф. - Я собственноручно высеку вас!
      - Этот старик легко победит вас, - сказала она, указывая на Камариса. Старый рыцарь сидел, завернувшись в одеяло, и, широко раскрыв стаза, наблюдал за происходящим. С тех пор, как появился Аспитис и его солдаты, он не сделал ни одного движения. - Изгримнур, - позвала принцесса. - Дай старику свой меч.
      - Принцесса, - голос Изгримнура был хриплым от волнения, - позволь мне...
      - Сделай это! Пусть люди графа увидят, как его разрубит на части старый-старый человек. Тогда они поймут, почему их хозяин вынужден воровать женщин.
      Изгримнур, не спуская глаз с насторожившихся солдат, вытащил Квалнир из-под мешка с пожитками. Пряжки на поясе ножей зазвенели, когда герцог подтолкнул меч к Камарису. Это был единственный звук, нарушивший тишину.
      - Мой лорд?.. - запинаясь, спросил солдат, державший Мириамель. - Что?..
      - Заткнись, - огрызнулся Аспитис, спешиваясь. Он подошел к Мириамели, взял ее за подбородок и некоторое время при-стально вглядывался в лицо принцессы. Затем, не давая ей времени опомниться, быстро наклонился и поцеловал своими искалеченными губами. - У нас будет много веселых ночей, моя леди. - Потом граф повернулся к Камарису: - Валяй, надевай меч, чтобы я мог убить тебя. Потом я прикончу и остальных. Но у вас будет выбор: вы сможете драться или убегать. - Он повернулся к принцессе: - В конце концов я благородный человек.
      Камарис смотрел на меч, лежавший у его ног, словно это была ядовитая змея.
      - Надень его, - потребовала Мириамель.
      Милость Элисии, в отчаянии думала она. Что если он не станет делать этого? Что будет, если после всего, что было, он не станет?
      - Во имя Божьей любви, надень его, - зарычал Изгримнур. Старик посмотрел на него, потом нагнулся и поднял ножны. Он вытащил. Квалнир, уронив пояс на землю, и держал его в руках с водимой неохотой.
      - Матра са Дуос, - с омерзением сказал Аспитис. - Он даже не знает, как держать меч. - Граф расстегнул плащ, оставшись в желто-серой накидке, отделанной черным кантом, потом сделал несколько шагов к Камарису, ошеломленно смотревшему на него. - Я быстро разделаюсь с ним, Мириамель, - заявил он. Это вы поступаете жестоко, заставляя сражаться слабоумного старика. - Он поднял оружие, засверкавшее под белым рассветным небом и ударил по незащищенной шее Камариса.
      Квалнир неуклюже дернулся, и клинок Аспитиса отскочил.
      Граф, раздраженно хмыкнув, замахнулся еще раз. Мириамель услышала, как тихо заворчал ее страж, удивленный неудачей хозяина.
      - Вот видишь, - сказала принцесса, и заставила себя засмеяться, хотя веселья в ней не было ни на грош. - Твой трусливый граф не может осилить даже такого дряхлого старика.
      Аспитис атаковал сильнее. Камарис, двигаясь машинально, словно во сне, обманчиво медленно размахивал Квалниром. Еще несколько опасных ударов были отбиты.
      - Я вижу, ваш старик все-таки имел дело с мечом, - граф стал дышать немного тяжелее. - Это хорошо. Значит я не буду чувствовать, что убил человека, который не мог даже защищаться.
      - Нападай! - закричала Мириамель, но Камарис не хотел. Вместо этого, по мере того, как древние рефлексы начали просыпаться в нем и движения становились все более плавными, он просто стал тщательнее защищаться, блокируя каждый выпад, отводя каждый скользящий удар и сплетая стальную паутину, которую Аспитис не мог пробить. Сражение теперь уже казалось смертельно серьезным. Наблюдатели видели, что граф Эдны и Дрииы - очень хороший боец, а граф, в свою очередь, понял, чю в его противнике есть нечто необычайное. Аспитис ослабил напор, проводя более осторожную стратегию, при этом не отказываясь от дуэли. Что-то - то ли гордость, то ли более глубоко скрытое, почти животное побуждение - полностью захватило его. Что же касается Камариса, то он явно сражался только потому, что его принудили к этому. Мириамель думала, что несколько раз подряд он мог навязать графу свирепую атаку, но решал не делать этого, выжидая, пока его противник не нападет сам.
      Аспитис сделал ложный выпад, потом перевел его в удар, надеясь прорвать защиту Камариса, но каким-то образом Квалиир оказался на пути клинка графа, оттолкнув его в сторону. Аспитис рубанул по ногам старика, но Камарис увернулся без видимой поспешности, не теряя равновесия и держа плечи ровно. Он двигался, словно струйка воды, текущая к отверстию, поддаваясь, но не ломаясь, принимая любой удар Аспитиса и отбивая его вверх или вниз, вправо иди влево. На лбу старика выступила испарина, но лицо его оставалось спокойно-печальным, словно его вынуждали сидеть и наблюдать, как двое друзей обмениваются нелепымиобвинениями.
      Мириамели казалось, что дуэль тянется целую вечность. Она знала, что сердце ее колотится очень быстро, и в то же время его биения разделяли долгие, долгие мгновения. Эти двое - граф с разбитым лицом и высокий длинноногий Камарис - уже вышли из сосновой рощицы и двинулись вверх но холму, кружа но заросшему травой склону, как две мошки, вьющиеся вокруг свечи. Когда граф снова стад наступать, Камарис попал ногой в яму и споткнулся; Аспитис воспользовался преимуществом и задел руку старика скользящим ударим. Показалась кровь. Мириамель услышала, как за ее спиной хриплым от волнения голосом выругался Изтримнур.
      Рада видимо что-то разбередила в Камарисе. Он все еще не проявлял прямой агрессии, но все-таки стал отбивать атаки графа с достаточной силой, чтобы грохот сталкивающихся мечей эхом разнесся по Озерным Тритингам. Мириамель опасалась, что этого будет недостаточно, поскольку, несмотря на свою почти неправдоподобную стойкость, старик наконец начал уставать. Он снова споткнулся, и на этот раз яма была ни при чем. Аспитис ударил, и меч, скользнув по Квалниру, достал плечо Камариса, пролив еще немного крови. Но граф тоже начинал уставать: после шквала быстрых выпадов, которые Камарис с легкостью блокировал, Аспитис, тяжело дыша, отступил на несколько шагов назад и склонился к земле, словно готов был потерять сознание. Мириамель увидела, как он поднял что-то.
      - Камарис! Берегись! - закричала она.
      Аспитис швырнул пригоршню грязи в лицо старику и предпринял молниеносную атаку, пытаясь закончить бой одним ударом. Камарис пошатнулся и попятился, прижав руки к глазам, а граф наступал на него, уже уверенный в близкой победе. Через мгновение, взвыв от боли, Аспитис-рухнул на колени.
      Камарис, благодаря длине своих рук, легко дотянулся мечом до плеча Аспитиса и ударил плашмя, но клинок подпрыгнул и, двигаясь вверх, полоснул по лбу наббанайца. Аспитис, почти ослепленный потоком крови, пополз по направлению к Камарису, все еще размахивая перед собой мечом. Старик, который тер слезящиеся глаза, шагнул в сторону и ей всей силой опустил рукоять меча на голову своего противника. Аспитис рухнул, как бык под молотом мясника.
      Мириамель вырвалась из рук своего точно громом пораженного стража и ринулась вниз по склону. Камарис, задыхаясь, опустился на землю. Он выглядел уставшим и смутно несчастным, как ребенок, от которого потребовали слишком многого. Мириамель быстро осмотрела его и убедилась, что раны не опасны, потом взяла Квалнир из расслабленных рук и встала на колени подле Аспитиса. Граф дышал, хотя дыхание было очень слабым и прерывистым. Она перевернула его, взглянула на окровавленное лицо разбитой куклы... и что-то повернулось в ней. Кипение ненависти и страха, бушевавшее в ней со времени заключения на "Облаке Эдны", кипение, которое стало особенно сильным, когда выяснилось, что Аспитис все еще преследует ее, вдруг прекратилось. Внезапно граф показался ей очень маленьким и незначительным - просто изломанным, искалеченным существом - все равно, что плащ, наброшенный на спинку стула, которого она так боялась по ночам в детстве. Вспыхивал утренний свет, и демон снова превращался в смятый плащ.
      Мириамель едва не улыбнулась. Она прижала лезвие меча к горлу графа и закричала:
      - Эй, вы, люди! Хотите объяснять Бенигарису, как был убит его лучший друг?
      Изгримнур поднялся на ноги, отпихнув копчик пики державшего его солдата.
      - Хотите? - требовательно спросила принцесса.
      Никто из людей графа не отвечал.
      - Тогда отдайте нам луки - все до единого - и четырех лошадей.
      - Не видеть тебе никаких лошадей, ведьма! - закричал один из солдат.
      - Прекрасно. Тогда можете забирать Аспитиса с перерезанным горлом и рассказать потом Бенигарису, что это сделали старик и девушка, пока вы стояли вокруг и глазели - это в том случае, если вы уйдете отсюда живыми, а для этого вам придется перебить нас всех.
      - Не торгуйтесь с ними! - внезапно выкрикнул Кадрах, отчаянное безрассудство было в его голосе. - Убейте чудовище! Убейте его!
      - Тихо, - Мириамель подумала, не пытается ли монах убедить солдат, что их хозяину грозит настоящая опасность. Если так, он хороший актер, потому что его слова звучали удивительно искренне.
      Солдаты озабоченно переглядывались. Изгримнур воспользовался моментом замешательства и принялся отбирать у них луки и стрелы. Он сурово рыкнул на Кадраха, и тот бросился на помощь риммерсману. Некоторые солдаты злобно ругались; казалось, они были готовы к сопротивлению, но ни один не сделал движения, способного вызвать открытый конфликт. Когда Изгримнур и Кадрах выставили вперед луки с наставленными стрелами, солдаты стали сердито переговариваться, но Мириамель понимала, что боевой дух уже потерян.
      - Четыре лошади, - спокойно сказала она. - Я делаю вам одолжение, и поеду в одном седле с человеком, которого этот мерзавец, - она подтолкнула неподвижное тело Аспитиса, - назвал "маленьким болотным мальчиком". Иначе вам пришлось бы оставить пять.
      После недолгих препирательств отряд Аспитиса выдал им четырех лошадей, предварительно сняв с них седельные сумки. Когда всадники и их багаж были перераспределены по оставшимся лошадям, двое солдат подняли тело своего сеньора и бесцеремонно перекинули его через седло одной из лошадей. Несчастным наббанайцам теперь приходилось сидеть по двое на одной лошади, и они выглядели до смешного растерянными, когда маленький караван тронулся в путь.
      - Если он останется в живых, - крикнула Мириамель им вслед, - напомните ему, что здесь произошло.
      Отряд всадников быстро скрылся из глаз, направляясь на восток, в холмы.
      Раны были обработаны, а вновь приобретенные лошади нагружены скудными пожитками, и к середине дня путники могли продолжить движение. Мириамель чувствовала странную легкость, словно она только что пробудилась от страшного сна и обнаружила за окном ясное весеннее утро. Камарис вернулся к своей обычной безмятежности; казалось, страшное переживание ничуть не повредило старику. Кадрах говорил мало, но так оно и было на протяжении последних нескольких дней.
      Аспитис тенью стоял на задворках памяти принцессы с той самой ночи, когда'буря позволила ей сбежать с его корабля.
      Теперь эта тень исчезла. Мириамель ехала по холмистой стране тритингов, перед ней в седле кивал головой Тиамак, и принцесса с трудом удерживалась от того, чтобы громко запеть.
      В этот день они сделали почти две лига. Когда пришло время остановиться па ночевку, Изгримнур тоже пребывал в превосходном настроении.
      - Теперь-то у нас депо пойдет, принцесса, - он улыбнулся себе в бороду. Если он и стал хуже думать о ней, после того как Аспитис выставил на всеобщее обозрение ее позор, то был слишком рыцарем, чтобы показать это. - Молот Дрора, но что ты скажешь о Камарисе? Ты видела? Мужчина вдвое младше его не сделал бы ничего подобного!
      - Да, - она улыбнулась. Герцог был хорошим человеком. - Я видела его, Изгримнур. В точности то же, что поется в старых песнях. Нет, лучше того.
      Герцог разбудил ее рано утром. По его лицу она поняла: что-то случилось.
      - Тиамак? - ей стало нехорошо. Они прошли вместе через такие испытания! Ведь ему с каждым днем становилось лучше!
      Герцог покачал головой.
      - Нет, леди, это монах. Он исчез.
      - Кадрах? - Этого Мириамель не ожидала. Она потерла лоб, пытаясь проснуться. - Что значит "исчез"?
      - Ушел. Взял лошадь. Оставил записку, - Изгримнур показал на кусок пергамента из Деревенской Рощи, лежавший на земле около того места, где она спала; сверток был придавлен камнем, чтобы пергамент не сдуло ветром, гуляющим по вершине холма.
      Мириамель должна была страшно переживать бегство Кадраха, но она ничего не чувствовала. Она подняла камень и осмотрела пергамент: да, это его рука - она видела раньше почерк монаха. Похоже было, что Кадрах писал обгоревшим концом палочки.
      Что же было таким важным для него, думала она, что он потратил время до отъезда, написав эту записку?
      Принцесса, говорилось в ней. Я не могу идти с Вами к Джошуа. Я чужой среди этих людей. Не вините себя. Никто не мог быть ко мне добрее, чем Вы, даже после того, как узнали, что я на самом деле из себя представляю.
      Я боюсь, что дела обстоят хуже, чем Вы думаете, гораздо хуже. Я хотел бы хоть что-то сделать для Вас, но к несчастью не в силах никому и ничему помочь.
      Подписи не было.
      - Какие "дела"? - раздраженно спросил Изгримнур. Он читал записку, заглядывая принцессе через плечо. - Что это он имеет в виду: "дела обстоят хуже, чем вы думаете"?
      Мириамель беспомощно пожала плечами.
      - Кто может знать?
      Снова покинута, вот все, что она смогла подумать.
      - Может, я был слишком суров с ним, - сердито сказал герцог. - Но все равно, это не повод для того, чтобы украсть лошадь и уехать.
      - Он все время чего-то боялся. Все время, пока я знаю его. Трудно всегда жить в страхе.
      - Что ж, у нас нет времени проливать о нем слезы, - проворчал Изгримнур, у нас полно других забот.
      - Нет, - сказала Мириамель, складывая записку, - мы не будем проливать слезы.
      4 ПУТЕШЕСТВЕННИКИ И ПОСЛАННИКИ
      - Я давно не бывала здесь, - сказала Адиту. - Давным-давно.
      Она остановилась и подняла руки, немного округлив пальцы, словно показывая жестом весь долгий срок своего отстутствия; все ее стройное, гибкое тело вздрагивало, словно лоза ищущего воду. Саймон смотрел на нее со смесью любопытства и страха, быстро трезвея.
      - Может быть, тебе лучше спуститься? - спросил он.
      Адиту только взглянула на него сверху, насмешливая улыбка приподняла уголки ее губ, потом ситхи снова подняла глаза к небу и сделала еще несколько шагов по тонкому, крошащемуся парапету Обсерватории.
      - Позор Дому Танцев Года, - сказала она. - Мы должны были предпринять что-нибудь, чтобы спасти это место. Мне грустно видеть такое запустение.
      Саймону показалось, что это прозвучало без особой горести.
      - Джулой называет это место "Обсерваторией", - сказал он. - Почему?
      - Не знаю. Что такое "обсерватория"? Я не понимаю этого слова.
      - Отец Стренгьярд сказал, что это место вроде тех, что были в Наббане во времена императоров - оттуда смотрели на звезды и пытались по их сочетаниям угадать, что случится.
      Адиту засмеялась и высоко подняла ногу, чтобы снять сапог, потом опустила ее и проделала то же самое с другой ногой, словно она стояла рядом с Саймоном, а не в двадцати локтях над землей, на тонком каменном карнизе. Ситхи сбросила сапоги вниз, и они мягко стукнули по сырой траве.
      - Тогда, я думаю, она шутит, хотя в каждой шутке есть доля истины. Никто не смотрел отсюда на звезды иначе, чем это можно делать в любом другом месте. Здесь находился Рао йе-Сама'ан - Главный Свидетель.
      - Главный Свидетель? - Саймону не нравилось, что она бежит по скользкому парапету. Во-первых, это вынуждало его поторапливаться, хотя бы для того, чтобы расслышать, что она говорит, а во-вторых... ну, все-таки это было опасно, даже если она так не считала. - Что это такое?
      - Ты знаешь, что такое Свидетель, Саймон. Джирики отдал тебе свое зеркало. Это малый Свидетель, и таких еще существует много. А главных Свидетелей было всего несколько, и они находились в определенных местах - Пруд Трех Глубин в Асу'а. Огонь Разговора в Хиксхикайо, Великая Колония в Джина-Т'сеней - большая часть их разрушена иди утеряна. Здесь, на Сесуадре, под землей находился огромный камень, называемый Глаз Земляного Дракона. Земляной Дракон - это второе имя, трудно на вашем языке объяснить разницу между ними. Великого Червя, который кусает собственный хвост, - объяснила она. - Все, что здесь стоит, было построено над этим камнем. Это был не совсем Главный Свидетель фактически, он был вовсе не Свидетель сам по себе - но такова была его сила, что любой малый Свидетель, вроде зеркала моего брата, становился Главным Свидетелем, если им пользовались здесь.
      Голова Саймона шла кругом от потока называний и фактов.
      - Что это значит, Адиту? - спросил он, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал сердито. Он делал все, что мог, для поддержания спокойной и изысканной беседы, когда вино начало испаряться. Ему казалось очень важным, чтобы она поняла, как он повзрослел со времени их последней встречи.
      - Малый Свидетель поведет тебя по Дороге снов, но покажет скорее всего тех, кого ты знаешь, или тех, кто ищет тебя. - Она подняла левую ногу и откинулась назад, изогнувшись, как натянутый лук, с удивительной грацией удерживал., равновесие. Она оглядывала мир, спокойно, как маленькая девочка, сидящая на заборе по пояс вышиной. Мгновением позже ее ноги взмыли в воздух. Теперь ситхи раскачивалась взад-вперед, стоя на руках.
      - Адиту! - резко сказал Саймон, потом попытался заставить себя успокоиться. - Не следует ли тебе теперь пойти повидать Джошуа?
      Она снова засмеялась легким серебряным смехом.
      - О мой испуганный Саймон! Нет нужды торопиться к Джошуа, как я уже говорила тебе по дороге сюда. Известия от моего парода могут подождать до утра. Дай своему принцу хоть одну ночь отдохнуть от забот. Судя по тому, что я видела, он крайне нуждается в том, чтобы освободиться от горя и тревог. - Она двинулась вперед на руках. Ее неподвязанные волосы бельм облаком закрывали лицо.
      Саймон был уверен, что она не может видеть, куда идет. Это смущало и сердило его.
      - А зачем ты проделала весь путь из Джао э-Тинукай, если твои известия совершенно не важны. - Он остановился. - Адиту! Зачем ты это делаешь? Если ты пришла поговорить с Джошуа, тогда пойдем и поговорим.
      - Я не говорила, что они не важны, Сеоман, - ответила она. В ее голосе все еще была легкая насмешка, но теперь в нем появилось и нечто большее - почти гнев. - Я только сказала, что лучше подождать до завтра. И так и будет. - Она осторожно опустила ноги между руками и согнула колени, после чего встала, вытянув руки, одним движением, словно собираясь нырнуть в пустоту. - А до тех пор я буду проводить время так, как мне нравится, вне зависимости от желаний юного смертного.
      Саймон был уязвлен.
      - Тебя послали что-то передать принцу, а ты предпочитаешь кувыркаться.
      Адиту была холодна, как лед.
      - Собственно говоря, будь у меня выбор, я бы вообще сюда не поехала. Я отправилась бы е братом в Эрнистир.
      - Так зачем ты явилась?
      - Ликимейя послала меня.
      Так быстро, что Саймон едва успел удивленно ахнуть, она схватилась за парапет длинными пальцами одной руки и упала через край. Нащупав точку опоры на неровной поверхности каменной стены, она уперлась босой ногой, в то же время шаря по стене другой. Оставшуюся часть пути она проделала быстро и легко, как белка, бегущая по стволу дерева.
      - Пойдем внутрь, - сказала она.
      Саймон засмеялся и почувствовал, что его злость отступает. В пристутствии ситхи Обсерватория казалась еще более жуткой. Темная лестница, вьющаяся по стенам цилиндрической комнаты, наводила на мысль о внутренностях огромного животного. Балки, хотя в помещении и царила почти полная темнота, слабо мерцали, в казалось, что они образуют постоянно меняющиеся узоры.
      Странна было сознавать, что Адиту здесь чувствует себя почти таким же ребенком, как и он сам, поскольку ситхи построили это место задолго до ее рождения. Джирики однажды сказал, что он и его сестра "Дети Изгнания". Саймон понял это так, что они родились уже после падения Асу'а пять веков назад действительно небольшой отрезок времени для ситхи. Но Саймон видел и Амерасу, которая пришла в Светлый Ард раньше, чем в этой стране хотя бы один камень был положен на другой. А если сон Саймона в ночь его бдения быв правдив, то Утук'ку, бабушка самой Амерасу, стояла в этом здании в момент расставания двух племен. Сама мысль о том, что кто-то может жить так долго, как королева норнов и Первая Праматерь, тревожила его.
      Но еще больше тревожило, что королева норнов, в отличие от Амерасу, была все еще жива, все еще могущественна... и не испытывала к Саймону и всему его смертному роду ничего, кроме ненависти.
      Ему не нравилось думать об этом. Собственно, ему вообще не нравилось думать о королеве норнов. Легче было понять даже обезумевшего Инелуки и его неутихающую ярость, чем паучье спокойствие Утук'ку, готовой ждать тысячелетие какого-то скрытого отмщения.
      - А что ты думаешь о войие, Сеоман Снежная Прядь? - внезапно спросила Адиту. Он уже в общих чертах описав ей прошедшее сражение, когда они обменивались новостями по дороге в Обсерваторию. Теперь он задумался, прежде чем ответить.
      - Мы упорно сражались. Это была прекрасная победа. Никто не мог ожидать такого.
      - Нет, что ты думаешь?
      Саймон снова ответил не сразу.
      - Это было чудовищно.
      - Да. Ты прав. - Адиту отошла на несколько шагов в сторону и встала в такое место, где ее не доставал лунный свет. - Это ужасно.
      - Но ты же только что сказала, что хотела идет на войну в Эрнистир вместе с Джирики.
      - Нет. Я сказала, что хотела быть с ними, Сеоман. Это вовсе не одно и то же. Я могла бы быть еще одним всадником, еще одним луком, еще одними глазами. Нас, зидайя, очень мало даже после воссоединения с Домами Изгнания, чтобы выехать из Джао э-Тинукай. Очень мало. И никто из нас не хотел воевать.
      - Но ситхи же участвовали в войнах, - возразил Саймон. - Я знаю, что это так.
      - Только защищаясь. Кроме того, раз или два за нашу историю, подобно тому, как это делают сейчас мои мать и брат на западе, мы сражались, чтобы защитить тех, кто помог нам, когда мы нуждались в этом. - Теперь голос ее был очень серьезен. - Но даже сейчас, Саймон, мы взялись за оружие только потому, что хикедайя принесли войну нам. Они ворвались в наш дом и убили моего отца, первую Праматерь и многих других. Не думай, что мы бросились защищать смертных только потому, что они в очередной раз подняли друг на друга мечи - это странное время, Саймон, и ты знаешь это не хуже меня.
      Саймон сделал несколько шагов вперед и споткнулся о кусок разбитого камня. Он нагнулся потереть ушибленный большой палец.
      - У, кровавое древо! - выругался юноша, переводя дыхание.
      - Тебе трудно видеть ночью, Сеоман, - сказала Адиту. - Пойдем.
      Саймон не мог допустить, чтобы с ним нянчились.
      - Одну секунду. Я в порядке. - Он в последний раз потер палец. - А почему Утук'ку помогает Инелуки?
      Адиту возникла из темноты и сжала его руку своими холодными пальцами. Она казалась огорченной.
      - Давай поговорим снаружи.
      Они вышли за дверь. Ее длинные волосы, развевающиеся на ветру, касались его лица. От них шел сильный, но приятии запах, сладковато-острый, как запах сосновой коры.
      Когда они снова вышли на открытый воздух, она взяла его вторую руку и пристально посмотрела сияющими глазами, которые, казалось, при лунном свете отливали янтарем.
      - Совершенно определенно это не то место, в котором стоит вслух называть их имена или даже думать о них слишком много, - жестко сказала она, а потом неожиданно улыбнулась озорной улыбкой. - Кроме того, боюсь, я не могу позволить такому опасному смертному мальчику, как ты, оставаться со мной наедине в таком темном месте. О, эти истории, которые рассказывают о тебе люди в лагере, Сеоман Снежная Прядь.
      Он был рассержен, но нельзя сказать, что очень недоволен.
      - Кто бы они ни были, они не знают, о чем говорят.
      - Да, но ты странное существо, Саймон. - Не сказав больше ни слова, она наклонилась и поцеловала его. То было не короткое целомудренное прикосновение, как при их расставании много недель назад, но теплый любовный поцелуй, от которого по спине Саймона пробежала дрожь восхищения. Ее губы были мягкими и сладкими, как лепестки только что раскрывшихся роз.
      Задолго то того момента, когда Саймон захотел бы остановиться, Адиту мягко отстранилась.
      - Этой маленькой смертной нравилось целовать тебя, Саймон. - Насмешливая улыбка снова приподняла уголки ее губ. - Странное это занятие, верно?
      Саймон растерянно покачал головой.
      Адиту взяла его под руку и двинулась вперед, стараясь идти в ногу с юношей. Она нагнулась, чтобы поднять сброшенные раньше сапоги, потом они прошли еще немного по мокрой траве у стены Обсерватории. Прежде чем заговорить, она быстро пропела что-то без слов.
      - Ты спрашивал, чего хочет Утук'ку?
      Саймон, смущенный происшедшим только что, ничего не ответил.
      - Этого я тебе сказать не могу - во всяком случае с уверенностью. Она самое древнее разумное существо в Светлом Арде, следующий за ней во много, много раз младше ее. Ты можешь быть уверен, что все ее помыслы мимолетны, неуловимы и находятся за пределами понимания всех остальных, кроме, разве что. Первой. Праматери. Но если бы мне пришлось угадывать, я бы сказала вот что: она тяготеет к небытию.
      - Что это значит? - Саймон начинал сомневаться, действительно ли он трезв, потому что мир вокруг медленно кружился и больше всего ему сейчас хотелось лечь и заснуть.
      - Если бы она хотела смерти, - объяснила Адиту, - это принесло бы забвение только ей. Она устала жить, Сеоман, но она старейшая. Никогда не забывай об этом. Столько времени, сколько пелись песни в Светлом Арде, и еще много дольше, живет на свете Утук'ку. Единственная из живущих, она видела Потерянный Дом, давший жизнь нашему роду. Я думаю, что ей невыносима сама мысль о том, что другие будут жить, когда она исчезнет. Она не сможет уничтожить все, как бы ей этого ни хотелось, но, возможно, она надеется вызвать величайшую катастрофу - чтобы вместе с ней в забвение отправилось столько живых, сколько она может за собой утащить.