Мириамель, вспомнившая странную речь Ярнауги, внезапно ощутила холод, не имевший никакого отношения к легкому ветерку.
      Изгримнур наклонялся вперед.
      - Подожди-ка, парень. Ты что же, хочешь сказать, что этот самый Король Бурь заколдовал гантов? Тогда зачем им был нужен Тиамак? Не вижу смысла.
      Кадрах проглотил резкий ответ.
      - Я же не говорю, что знаю ответы на все вопросы, риммерсман. Но возможно ганты слишком другие, слишком... примитивны. Может быть... для того, что бы те, кто использует теперь Свидетели, могли говорить с ними напрямую... - Он пожал плечами. - Я думаю, что им требуется-человек в виде какого-то посредника.
      - Но что могло понадобиться Кор... - Мириамель спохватилась. Несмотря на то, что Изгримнур уже пробормотал это имя, она не желала его называть. - Что могло понадобиться кому-то такому от гантов Вранна?
      Кадрах покачал головой.
      - Это намного выше моего понимания, леди. Кто может надеяться судить о планах... кого-то такого?
      Мириамель повернулась к Тиамаку:
      - Ты помнишь что-нибудь еще из того, что тебя заставляли говорить? Может быть, Кадрах прав?
      Тиамак, казалось, не был расположен говорить на эту тему:
      - Я не помню. Я мало знаю о... о колдовстве и о древних книгах. Очень мало.
      - Я и раньше думала, что ганты опасны, - сказала Мириамель после долгодо молчания, - но если это правда - если они как-то связаны с тем, против чего сражается Джошуа, да и мы все тоже... - она обхватила руками колени, - чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше.
      - Вот с этим никто из нас спорить не станет, - пророкотал Изгримнур.
      Выздоровление Тиамака оказалось не окончательным. Через день после торжественного сожжения Младшего Могахиба он снова впал в подобие лихорадки, оставлявшей его слабым и безжизненным. Когда наступала темнота, вранн видел ужасные сны. Утром он не мог вспомнить ни одного видения, но по ночам они заставляли его корчиться от ужаса и кричать. Когда Тиамак переживал эти ночные пытки, его спутники были почти так же несчастны и взволнованны, как и он сам.
      Проходили дни, а Вранн все не кончался, как засидевшийся гость: за каждой пройденной ими лигой болотного лабиринта - плыла ли лодка под затянутым дымкой небом, или они толкали ее, шлепая по зловонному липкому илу - возникала новая лига такого же болота. Мириамель начинала подозревать, что это какой-то волшебник играет с ними одну и ту же шутку, каждую ночь возвращая их к началу пути.
      Рои насекомых, которые, судя по всему, находили особое удовольствие в том, чтобы отыскивать самые чувствительные точки не телах людей, затянутое дымкой, но все равно палящее солнце, воздух, горячий и сырой, словно пар над тарелкой супа - все это приводило путешественников на грань срыва, а иногда и выводило за нее. Даже дождь, сперва показавшийся благословением, обернулся еще одним проклятием. Монотонный теплый ливень продолжался целых три дня, пока Мириамели и ее товарищам не начало казаться, что тысячи демонов колотят по их головам крошечными молоточками. Все это стало раздражать даже старого Камариса, которого раньше ничто не могло вывести из себя и который был так кроток и спокоен, что позволял кусающимся насекомым безнаказанно ползать по его коже Мириамель начинала чесаться от одного вида усыпанного укусами старика. Но три дня и две ночи непрерывного дождя наконец доконали даже старого рыцаря. На третий день он пониже натянул сделанную из листьев шляпу и с таким горестным видом посмотрел на иссеченную дождем протоку, что Мириамель подошла и обняла его. Камарис никак на это не прореагировал, но что-то в его позе заставляло думать, что рыцарь благодарен за это прикосновение; так это было или нет, но довольно долго он просидел не шевелясь, явно немного менее несчастный, чем раньше. Мириамель восхищалась его широкой спиной и плечами, которые казались почти неприлично крепкими для старика.
      Тиамака утомляла даже необходимость сидеть в лодке, закутанному в плащ, и отдавать распоряжения, ненадолго уняв стучащие зубы. Он говорил, что они почти достигли северного края Враниа, но прошло уже много дней с тех пор, как он сказал это в первый раз, а глаза вранна теперь казались тусклыми и безжизненными. Мириамель и Изгримнур уже не скрывали своего беспокойства. Кадрах, который, как казалось, неоднократно готов был подраться с герцогом, открыто выражал свое презрение по поводу их шансов на благополучный исход путешествия. Наконец Изгримнур сказал ему, что если он услышит еще одно пессимистическое предсказание, то выкинет монаха из лодки, и ему придется продолжить путешествие вплавь. Кадрах прекратил свои придирки, но от взглядов, которые он бросал на герцога, когда тот отворачивался, Мириамели становилось не по себе.
      Ей было ясно, что Вранн постепенно изнуряет их. В конце концов болота не место для людей - особенно сухоземцев.
      - Вот здесь будет хорошо, - сказала она и сделала еще несколько шагов, стараясь не потерять равновесие в хлюпающей под ногами грязи.
      - Как скажете, леди, - пробормотал Кадрах.
      Они немного отошли от лагеря, чтобы закопать остатки еды - в основном рыбьи кости, чешую и фруктовые косточки. Во время их долгого путешествия выяснилось, что любопытные враннские обезьяны всегда пытаются обследовать лагерь в поисках остатков от ужина, даже если кто-нибудь из людей остается часовым. В последний раз, когда отбросы не отнесли на два десятка ярдов в сторону, путешественникам пришлось спать в центре шумного праздника, среди Визжащих, дерущихся обезьян, каждая из которых норовила схватить лучший кусок.
      - Начинай, Кадрах, - сердито сказала она. - Копай яму.
      Он искоса взглянул на нес, потом принялся рыть влажную землю. При каждом ударе пустотелого камышового заступа, поблескивая при свете факела, выскакивали бледные, извивающиеся существа. Когда яма стала достаточно глубокой, Мириамель бросила в нее обернутый листьями сверток, и монах завалил все грязью. Потом он повернулся и пошел назад, к свету лагерного костра.
      - Кадрах?
      Он медленно повернулся.
      - Да, принцесса?
      Она подошла к нему.
      - Мне... мне очень жаль, что Изгримнур сказал тебе тогда то, что сказал. У гнезда. - Она беспомощно подняла руки. - Он был расстроен и говорил не подумав. Но он хороший человек.
      Лицо Кадраха оставалось невозмутимым, как будто его мысли скрывала плотная пелена. В свете факела его глаза казались странно безжизненными.
      - Да. Хороший человек. Таких мало.
      Мириамель покачала головой.
      - Я знаю, что это не оправдание. Но, Кадрах, прошу тебя, ведь ты и сам понимаешь, почему он вышел из себя!
      - Конечно. Прекрасно понимаю. Многие годы я жид только в своем собственном обществе - как же я теперь могу винить кого-то за то, что он чувствует то же, что и я - он ведь даже не знает всего.
      - Черт возьми, - огрызнулась Мириамель. - Ну что ты за человек? Я не могу ненавидеть тебя, Кадрах. Я не держу на тебя зла, хотя мы и причинили друг другу немало неприятностей.
      Некоторое время он молча смотрел на нее, видимо пытаясь совладать со своими эмоциями.
      - Нет, милая леди. Вы обращались со мной гораздо лучше, чем я того заслуживал.
      Она знала, что спорить не нужно.
      - И я не могу винить тебя за то, что ты не хотел идти в это гнездо.
      Он медленно покачал головой.
      - Нет, леди. И ни один человек на земле не стал бы, даже ваш герцог, если бы он только знал...
      - Что знал? - резко спросила она. - Что с тобой еще случилось, Кадрах? Что, кроме того, что ты уже рассказал мне о Прейратсе и об этой книге?
      Лицо монаха застыло.
      - Я не хочу говорить об этом.
      - О Милостивая Элисия, - расстроенно вздохнула принцесса. Потом она сделала еще шаг к монаху и взяла его за руку. Кадрах вздрогнул и попытался вырваться, но девушка крепко держала его. - Послушай меня. Если ты сам ненавидишь себя, то и другие тоже будут тебя ненавидеть. Это знает даже ребенок, а ведь ты взрослый ученый человек.
      - Но если ребенка все ненавидят, - фыркнул монах, - он и сам начинает ненавидеть себя, это неизбежно.
      Она не поняла, что он имел в виду.
      - О, пожалуйста. Кадрах. Мы должны прощать всем и себе в том числе. Я не моту вынести, когда так относятся к моему другу, даже если это делает он сам.
      Упорство, с которым монах пытался вырвать руку, внезапно ослабло.
      - Другу? - хрипло спросил он.
      - Другу, - Мириамель сжала его руку и отпустила ее. Монах отступил на шаг, но дальше не пошел. - Теперь, пожалуйста, сделай, как я прошу. Мы должны попытаться стать добрее друг к другу, пока не доберемся до Джошуа, а иначе мы просто сойдем с ума.
      - Доберемся до Джошуа... - монах безучастно повторил ее слова. Внезапно он бесконечно отдалился от нее.
      - Конечно, - Мириамель уже пошла к лагерю, потом снова остановилась.
      - Кадрах?
      Некоторое время он не отвечал.
      - Что?
      - Ты ведь знаешь магию, правда? - Он ничего не ответил, и принцесса ринулась дальше. - Я хочу сказать, ты очень много знаешь о ней - во всяком случае ты дал мне это понять. Но наверное ты к тому же владеешь ею?
      - О чем вы говорите? - голос его звучал сердито, но в нем слышались нотки страха. - Если речь идет о моих метательных снарядах, так это вовсе никакая не магия. Пирруинцы изобрели эту штуку давным-давно, хотя они пользовались другим сортом масла. Это использовалось в морских сражениях...
      - Да, это было прекрасно придумано. Но у тебя есть нечто большее, и ты об этом прекрасно знаешь. Иначе зачем бы ты стал изучать такое... такое, как та книга? И потом, я знаю все про доктора Моргенса, так что если ты входил в его... как это называлось? Орден Манускрипта?..
      Кадрах раздраженно махнул рукой:
      - Искусство, моя леди, это не мешок фокусника, набитый дешевыми трюками. Это способ познания вещей, способ так же верно увидеть, как устроен мир, как каменщик разбирается в скатах и рычагах.
      - Вот видишь! Ты знаешь это!
      - Я не "владею магией", - твердо ответил он. - Один или два раза я применял знания, полученнные за время моих исследований, - тон монаха казался искренним, но ои избегал взгляда Мириамели, - но это совсем нс-то, что вы считаете магией.
      - Даже если и так, - сказала Мириамель, все еще полная энтузиазма, только подумай, как ты мог бы помочь Джошуа! Подумай, какая это была бы поддержка для него. Моргене мертв. Кто еще может рассказать принцу о Прейратсе?
      Теперь Кадрах все-таки поднял глаза. Он выглядел затравленным, как загнанная в угол шавка.
      - Прейратс? - он глухо засмеялся. - Вы серьезно думаете, что я хоть чем-то могу помочь в борьбе с Прейратсом? А он ведь только мельчайшая частичка тех сил, которые готовятся выступить против вас.
      - Тем более! - Мириамель снова потянулась к его руке, но монах резко отступил. - Джошуа нужна помощь. Кадрах. Если ты боишься Прейратса, насколько же больше ты должен бояться очутиться в том мире, который он хочет создать вместе с Королем Бурь.
      При звуке этого имени вдалеке раздался приглушенный ропот грома. Ошеломленная, Мириамель испуганно оглянулась, как будто какое-то огромное призрачное существо могло наблюдать за ними. Когда она снова повернулась к монаху, тот, спотыкаясь, брел назад к лагерю.
      - Кадрах?
      - Хватит! - крикнул он и, опустив голову, исчез в темных зарослях. Она слышала, как он ругается, пробираясь через предательский ил.
      Мириамель последовала за ним, но Кадрах категорически отверг все попытки продолжить разговор. Она бранила себя за этот неосторожный разговор, как раз когда она уже почти достучалась до него. Какой же он все-таки безумный, несчастный человек! А глупее всего, что в этом беспорядочном разговоре она забыла спросить его о своей мысли по поводу Прейратса, той, которая засела у нее в голове прошлой ночью - мысли об ее отце, о смерти, о Прейратсе и о книге Ниссеса. Это было страшно важно, но теперь пройдет немало времени, прежде чем она снова сможет затронуть эту тему в разговоре с Кадрахом.
      Ночь была теплая, но, ложась, Мириамель туго завернулась в плащ. Сон не приходил. Полночи она пролежала с открытыми глазами, слушая странную непрерывную музыку болота. Ей пришлось смириться с сотнями ползающих и порхающих насекомых, но все эти жучки, какими бы докучными они ни были, не шли ни в какое сравнение с ее собственными назойливыми мыслями.
      К удивлению и радости Мириамели, следующий день принес заметные перемены в окружавшем их пейзаже. Деревья переплетались теперь не так туго, а местами лодка выскальзывала из влажных зарослей в широкие мелкие лагуны, зеркальную гладь которых колебала только мелкая рябь от легкого ветерка, да леса высоких трав, встающие из воды.
      Тиамак был очень доволен темпами их продвижения и заявил, что северные границы Вранна уже неподалеку. Однако близкое избавление не исцелило его лихорадки, так что худой коричневый человек провел большую часть утра, то погружаясь в беспокойный сон, то пробуждаясь, испуганно съежившись и дико бормоча что-то на родном языке. Ему требовалось довольно много времени, чтобы прийти в нормальное состояние.
      Ближе к вечеру лихорадка Тиамака усилилась. Теперь он все время потел в бредил, а промежутки просветления стали совсем короткими. Во время одного из них сознание вранна настолько прояснилось, что он смог выполнить роль аптекаря для самого себя. Он попросил Мириамель приготовить доя него питье из трав и показал, где растут некоторые из них - цветущая трава квиквид и цепляющийся за почву вьюн с овальными листьями, названия которого ослабевшему Тиамаку вспомнить не удалось.
      - И желтый корень тоже, - проговорил Тиамак, прерывисто дыша. Он выглядел просто ужасно: глаза покраснели, кожа блестела от пота. Растирая собранные травы на плоском камне, лежавшем у нес на коленях, Мириамель тщетно пыталась унять дрожь в руках. - Желтый корень, чтобы ускорить сращивание, - пробормотал вранн.
      - Какой желтый корень? - поинтересовалась принцесса. - Он здесь растет?
      - Нет. Но это не имеет значения. - Тиамак попытался улыбнуться, но усилие оказалось слишком велико, и вместо того он тихо застонал и заскрипел зубами. В моей сумке, - враин медленно-медленно повернул голову к мелку, прихваченному им в деревне. Теперь там лежали все пожитки Тиамака, которые он так тщательно оберегал.
      - Кадрах, ты не поищешь этот самый корень? - позвала Мириамель. - Я боюсь рассыпать то, что уже готово.
      Монах, сидевший у ног Камариса, работавшего с шестом, осторожно прошел по раскачивающейся лодке. Обходя Изгримнура, он даже не взглянул на герцога. Монах опустился на колени и стал вынимать и рассматривать содержимое сумки.
      - Желтый корень, - повторила Мириамель.
      - Да, я слышал, леди, - отозвался Кадрах, почти прежним насмешливым тоном. - Корень. И я знаю, что он к тому же желтый... Спасибо моим многолетним исследованиям. - В этот момент он нащупал в мешке нечто, заставившее его замолчать. Глаза Кадраха сузились, и он вытащил из мешка Тиамака завернутый в листья пакет, перевязанный тонкими лианами. Часть листьев высохла и облупилась. Мириамель увидела, что в образовавшейся дырке просвечивает что-то белое. - Что это? - монах еще немного освободил обертку. - Очень старый пергамент... - начал он.
      - Нет, ты демон! Ты колдун!
      Громкий возглас так ошеломил Мириамель, что она выронила тупой камень/которым пользовалась как пестиком. Он больно стукнул ее по ноге и упал на дно лодки. Тиамак, выкатив глаза, из последних сил пытался подняться.
      - Ты его не получишь! - кричал он, пена появилась на его губах. - Я знаю, что ты пришел за ним!
      - У него горячка. - Изгримнур был крайне встревожен. - Осторожно, а не то он перевернет лодку.
      - Это только Кадрах, Тиамак, - успокаивающе сказала Мириамель, пораженная яростной ненавистью на лице вранна. - Он просто хотел найти желтый корень.
      - Я знаю, кто он такой, - зарычал Тиамак. - И еще я знаю, что он такое и чего он на самом деле хотел. Будь ты проклят, демон-монах! Ты дожидался моей болезни, чтобы украсть пергамент! Так ты его не получишь! Он мой! Я заплатил за него честно заработанными деньгами!
      - Положи эту штуку назад. Кадрах, - потребовала Мириамель. - Это его успокоит.
      Монах, чей изначально ошеломленный вид теперь сменился каким-то совсем расстроенным - что в свою очередь расстроило Мириамель - медленно опустил обернутый листьями сверток обратно в сумку и передал ее принцессе.
      - Вот, - его голос опять звучал странно безжизненно. - Возьмите отсюда то, что он хочет. Мне здесь не доверяют.
      - О Кадрах, - сказала она. - Не будь таким глупым. Тиамак болен. Он не знает, что говорит.
      - Я прекрасно знаю, что говорю, - широко раскрытые глаза Тиамака не отрывались от Кадраха. - Он выдал себя. Теперь я знаю, что он охотится за ним.
      - Во имя любви Эйдона! - с отвращением взревел Изгримнур. - Дайте ему что-нибудь, чтобы он заснул. Даже я знаю, что монах ничего не пытался украсть.
      - Даже вы, риммерсман, - пробормотал Кадрах, но в его голосе не было прежней едкости. Скорее в нем была величайшая беспомощность и еще какая-то грань, которой Мириамели не удалось распознать.
      Огорченная и смущенная, она сосредоточилась на поисках желтого корня для Тиамака. Взъерошенный и вспотевший вранн продолжал подозрительно приглядываться к Кадраху, словно разъяренная голубая сойка, обнаружившая, что белка принюхивается к ее гнезду.
      Мириамель думала, что этот инцидент порожден болезненной подозрительностью Тиамака, но в эту ночь она внезапно проснулась в их лагере, разбитом на необычайно сухой песчаной отмели, и увидела, что Кадрах, который должен был сторожить первым, роется в сумке вранна.
      - Что ты делаешь? - несколькими быстрыми шагами она пересекла лагерь. Несмотря на охвативший ее гаев, принцесса не повышала голоса, чтобы не разбудить остальных своих спутников. Ей почему-то казалась, что она одна в ответе за все действия Кадраха и не надо привлекать к этому других, когда скандала можно избежать.
      - Ничего, - проворчал монах, но виноватое лицо выдавало его. Мириамель наклонилась и засунула руку в мешок, где и обнаружила, что пальцы монаха сжимают завернутый в листья пергамент.
      - Мне следовало быть умнее, - с яростью сказала она. - Значит, то, что говорил Тиамак, правда? Ты что, действительно хотел украсть его вещи, пока он слишком слаб, чтобы защитить их?
      Кадрах огрызнулся, как раненое животное.
      - Вы ни чуть не лучше остальных, с вашими разговорами о дружбе. Сразу же кидаетесь на меня, как ваш герцог.
      Его слова больно жалили, но Мириамель все еще сердилась. Она не могла поверить, что поймала монаха на такой низости, и особенно се злило, что раньше ей даже в голову не пришло усомниться в нем.
      - Ты не ответил на мой вопрос.
      - Вы просто глупы! - закричал он. - Если бы я хотел что-то украсть у Тиамака, я не стал бы ждать, пока вы спасете его из гнезда гаитов! - Он вытащил руку из мешка и стал совать сверток Мириамели. - Вот! Мне просто было интересно, что это такое и почему он вдруг стал гойрах... почему он так рассердился. Я никогда не видел этого раньше и даже не знал, что у него в мешке есть что-то подобное. А теперь берите и храните это, принцесса. У вас оно будет в безопасности от грязных мелких воришек, вроде меня.
      - Но ты же мог спросить его! - Теперь, когда ее гнев утих, она чувствовала себя пристыженной и сердилась на себя за это. - А не подкрадываться к сумке тайком, когда все спят!
      - Ну конечно, спросить его! Вы же сами видели, какими добрыми глазами он посмотрел на меня, когда я притронулся к этой вещи! Вы хоть немного представляете, что это может быть, моя леди? Вы знаете?
      - Нет. И не хочу знать, пока мне не скажет Тиамак. - Она понимала, что при других обстоятельствах первой попыталась бы выяснить, что так оберегает вранн. А теперь она попала в плен собственного высокомерия и к тому же оскорбила монаха. - Я сохраню это, и не буду узнавать, что здесь лежит, - медленно проговорила она. - А когда Тиамак поправится, я попрошу его рассказать об этом всем нам.
      Кадрах долго смотрел на нее. Его лицо в бледном лунном свете, чуть тронутое отблесками последних догорающих углей, выглядело почти пугающе.
      - Прекрасно, моя леди, - прошептал он. Ей показалось, что она слышит, как, словно лед на реке, твердеет его голос. - Прекрасно. Любой ценой сохраните это от рук воров. - Он повернулся, подошел к своему плащу и оттащил его на край песка, подальше от остальных. - А теперь постойте на страже, принцесса Мириамель. Проследите, чтобы никакой злоумышленник, не подкрался к лагерю. Я собираюсь лечь спать. - Он улегся, превратившись в еще один сгусток тени.
      Мириамель сидела, слушая ночные голоса болота. Монах не произнес больше ни слова, но она чувствовала, что он не спит в темноте в нескольких шагах от нее. Что-то кровоточащее и полное боли обнажилось в нем, что-то, что почти совершенно скрылось за последние несколько недель. Чем бы оно ни было, она надеялась, что оно было изгнано, словно злой дух, долгими ночными откровениями монаха на заливе Ферракоса. Теперь Мириамель поймала себя на том, что хотела бы проспать сегодняшнюю ночь, не просыпаясь до самого утра, когда яркий утренний свет сделает все привычным и обыденным.
      Вранн наконец закончился. Это произошло не за один миг. Постепенно сужались протоки и реже становились деревья, и в один прекрасный день Мириамель и ее спутники обнаружили, что плывут через открытые, заросшие кустарником земли, пересеченные небольшими каналами. Мир снова стал просторным и простирался от горизонта до горизонта. Принцесса так привыкла к заросшим протокам Вранна, что ее почти пугало это неожиданно огромное пространство.
      В некоторых отношениях последние лиги земли Вранна оказались самыми вероломными, потому что им приходилось гораздо чаще чем раньше перетаскивать лодку на руках. Однажды Изгримнур по пояс провалился в песчаную яму, и был освобожден только благодаря совместим усилиям Мириамели и Камариса.
      Теперь перед ними лежали Озерные Тритинги - бесконечные поля низких холмов и жесткой травы. Деревья приникали к подошвам холмов, но, кроме нескольких групп высоких сосен, все они были карликовыми, едва отличимыми от кустарника. В тусклом вечернем свете перед ними была ужасная земля, где только немногие живые существа и уж во всяком случае никак не люди, согласились бы жить по собственному желанию.
      Эта территория уже не была знакома Тиамаку, и все труднее становилось выбирать протоки, достаточно широкие, чтобы прошла лодка. Когда последний канал, сузившись, стал совершенно непригоден для навигации, они вывезли из лодки и некоторое время стояли молча, подняв воротники, чтобы защититься от холодного ветра.
      - Похоже, что пора идти пешком. - Изгримнур глядел на север, через многие лиги пустынных земель. - Это же Озерные Тритииги, так вода здесь, во всяком случае, найдется, особенно после дождей этого года.
      - А как с Тиамаком? - спросила Мириамель. Лекарство, которое она приготовила дня вранна, сняло лихорадку, но не вызвало волшебного исцеления. Он встал, но был слабым и бледным.
      Изгримнур пожал плечами.
      - Не знаю. Я думаю, мы могли бы подождать несколько дней, пока ему не станет лучше, но уж очень противно торчать здесь так долго. Может, мы сделаем что-нибудь вроде носилок?
      Внезапно вышедший вперед Камарис длинными руками обхватил Тиамака под мышками, так ошарашив несчастного, что тот издал удивленный вопль. С поразительной легкостью старик высоко поднял Тиамака и посадил его себе на плечи; вранн, по ходу дела сообразивший, что к чему, вытянул ноги по обе стороны шеи рыцаря, устроившись на его плечах, словно ребенок.
      Герцог улыбнулся.
      - Сдается мне, вот и ответ. Не знаю, сколько он продержится, но может быть за это время мы подыщем какое-нибудь укрытие? Это было бы просто превосходно.
      Они собрали свои пожитки, упаковав их в полотняные мешки, позаимствованные еще в деревне. Тиамак взял свою сумку и зажал се в руке, которая не нужна была ему, чтобы держаться за Камариса. Со времени проишествия в лодке он ни разу не говорил о мешке или его содержимом, а Мириамель пока что не собиралась давить на вранна в надежде выяснить, что он так бережет.
      С большим сожалением, чем ожидали, Мириамель и ее спутники распрощались с плоскодонкой и двинулись вперед по окраинам Озерных Тритингов.
      Оказалось, что Камарис прекрасно справляется с ролью носильщика Тиамака. Хотя рыцарь останавливался отдохнуть вместе со всеми, и очень медленно перебирался через последние оставшиеся пятна болотистой почвы, он шел таким же шагом, как и другие члены компании, и не выглядел особенно уставшим. Мириамель поглядывала на него время от времени с благоговейным ужасом. Если такова его сипа в старости, какие же удивительные подвиги должен он был совершать, будучи еще молодым человеком? Того, что она видела теперь, было вполне достаточно, чтобы поверить в правдивость даже самых безумных старых легенд о нем.
      Несмотря на безропотное спокойствие старика, Изгримнур настоял на том, чтобы самому нести Тиамака последний час перед заходом солнца. Когда они наконец остановились, чтобы разбить лагерь, герцог пыхтел, отдувался и выглядел так, как будто успел пожалеть о своем решении.
      Они разбили лагерь, когда было еще светло, отыскав подходящее место в рощице низких деревьев и быстро соорудив костер из сухого хвороста. Снег, покрывший большую часть Севера, видимо не задержался в Озерных Тритингах, но ветер, усилившийся после захода солнца, был достаточно холодным, чтобы заставить их сгрудиться у костра. Мириамель внезапно почувствовала, что она правильно поступила, не выбросив свою оборванную и перепачканную за время путешествия одежду церковного служки.
      Холодный ветер тихо завывал в ветвях у них над головами. Ощущение, что они окружены, постоянно присутствовавшее во Вранне, теперь сменилось опасной открытостью, но по крайней мере земля под ногами была сухой: это, решила Мириамель, достаточный повод для благодарности.
      На следующий день Тиамаку стало немного лучше, и несколько часов подряд он шея сам, прежде чем его снова посадили на широкие плечи Камариса. Изгримнур, выбравшись из болотной тюрьмы, почти совершенно стал самим собой, полным сомнительных песенок - Мириамели нравилось считать куплеты, которые он успевал спеть, прежде чем останавливался в смущении и просил у нес прощения - и увлекательнейших рассказов о битвах и прочих диковинах, которые ему случалось повидать. Кадрах, наоборот, был так же молчалив, как в первые дни после того, как они сбежали с "Облака Эдны". Когда с ним заговаривали, он отвечал и был странно вежлив с Изгримнуром, как будто между ними никогда ничего не происходило, но все остальное время был нем, как Камарис, хотя и оказывал при этом всю посильную помощь. Мириамеяи не нравился его пустой взгляд, но никакие се слова не могли вывести его из состояния спокойного отчуждения, и в конце концов она сдалась. Оставшаяся в низине путаница Вранна давно уже исчезла у них за спиной; теперь даже с самого высокого холма на южном горизонте видно было только темное пятно. Пока они устраивали лагерь в очередной рощице, Мириамель думала, как далеко они уже зашли и, что важнее, как долго им предстоит еще путешествовать.
      - Нам еще долго идти? - спросила она у Изгримнура за миской рагу, сделанного из сушеной рыбы Деревенской Рощи. - Ты не знаешь?
      Он покачал головой.
      - Точно не знаю, моя леди. Больше пятидесяти лиг, не меньше - может быть шестьдесят или семьдесят. Боюсь, что это долгий, долгий путь.
      - На это могут уйти педели. - Она огорченно поморщилась.
      - А что мы можем сделать? - сказал он и улыбнулся. - В любом случае, принцесса, нам гораздо лучше, чем было - да и к Джошуа ближе.
      Мириамель почувствовала мгновенный укол страха.
      - Если только он действительно там.
      - Там, маленькая, там. - Изгримнур сжал ее руку своей широкой лапой. Самое плохое уже позади.
      Перед самым рассветом что-то внезапно разбудило Мириамель. Она едва успела прийти в себя, как ее схватили за руку и рывком подняли на ноги. Торжествующий голос быстро произнес на наббанаи: Вот она, лорд. Переодетая монахом, как. вы и говорили.
      Дюжина всадников, некоторые с факелами в руках, окружила их. Изгримнур, который сидел на земле с приставленным к горлу клинком, безнадежно застонал.
      - Это я караулил, - горько произнес он. - Я...
      Стражник, державший Мириамель за руку, протащил ее несколько шагов к одному из всадников, высокому человеку в просторном капюшоне, лица которого нельзя было разглядеть в колеблющемся свете факелов. Она почувствовала, как ледяные когти сжимают ее сердце.
      - Так, - сказал всадник на вестерлинге с легким акцентом. - Так, несмотря на странную нечеткость речи, самодовольный голос был легко узнаваем.
      Ужас Мириамели уступил место ярости.
      - Снимите капюшон, мой лорд. Вам нет нужды играть со мной в прятки.
      - Правда? - Рука всадника медленно поднялась. - Вы, значит, хотите посмотреть на дело ваших рук? - Широким жестом бродячего актера он откинул капюшон. - Так же ли я красив, как раньше? - спросил Аспитис.
      Несмотря на сдерживающую руку солдата, Мириамель отступила назад. Трудно было не отшатнуться. Лицо графа, некогда такое прекрасное, что после их первой встречи долго преследовало ее ночами, теперь превратилось в перекошенную развалину. Его нос сдвинулся на сторону, словно плохо вымешанная глина. Левая скупа треснула, словно яичная скорлупа, и вдавилась внутрь. Пламя факела отбрасывало на вмятину глубокую тень. Кожу вокруг глаз испещряла сеть мелких багровых шрамов - ощущение было такое, словно граф надел чудовищную маску. Только волосы его не потеряли своей красоты, сохранив чудесный золотой оттенок.
      Мириамель проглотила ком в горле.
      - Мне случалось видеть и худшее, - тихо сказала она.
      Изуродованные губы Аспитиса Превиса скривились в злобной ухмылке, обнажив огрызки зубов.
      - Я рад слышать вас, моя милая леди Мириамель, потому что вы будете просыпаться рядом с этим весь остаток вашей жизни. Свяжите ее!
      - Нет! - Это закричал Кадрах, поднявшийся со своего места в темноте, где он до сего момента лежал. Тотчас же в стволе дерева иа расстоянии ладони от лица монаха задрожала стрела.