В голосе Саймона явно слышалось разочарование.
      - Конечно, Мири.
      - Прости меня. Просто я чувствую себя такой больной... - Она снова легла и натянула плащ до подбородка. Казалось, темнота медленно кружится над ней. Она снова увидела силуэт Саймона на фоне окна, потом тени сгустились и увлекли ее за собой.
      К раннему утру у Мириамели был уже довольно сильный жар. Саймон мало что мог для нее сделать, но он положил девушке на лоб мокрую тряпку и дал попить.
      Темный день прошел в пятнах неясных видений: серые облака, проплывающие мимо окна, крик одинокого голубя, огорченное лицо Саймона, возникающее над ней с периодичностью луны. Мириамель обнаружила, что ее не очень заботит, что с ней случилось. Если бы она могла проспать целый год, не просыпаясь, она бы так и сделала; поскольку это было невозможно, принцесса ныряла и выныривала из забытья, как потерпевший кораблекрушение моряк, вцепившийся в обломок мачты. Ее сны были полны белых деревьев и затопленных городов, по улицам которых колыхались водоросли.
      В предрассветный час, на второй день их пребывания в сарае, Мириамель проснулась и обнаружила, что в голове у нее прояснилось, хотя страшная слабость еще осталась. Она вдруг испугалась, что осталась одна, что Саймон бросил ее.
      - Саймон? - позвала она. Ответа не было. - Саймон!
      - Хм-м-м?
      - Это ты?
      - Что? Мири! Ну конечно, я. - Она слышала, как он повернулся и пополз к ней через солому. - Тебе хуже?
      - К-кажется, лучше. - Она протянула дрожащую руку, нащупала его плечо, провела пальцами по рукаву рубашки и сжала его ладонь. - Но все-таки не очень хорошо. Побудь со мной, пожалуйста.
      - Конечно. Тебе холодно?
      - Немножко.
      Саймон подхватил свой плащ и набросил его поверх плаща Мириамели. Принцесса чувствовала себя настолько обессиленной, что от этого простого жеста ей захотелось плакать - и действительно, холодная слеза скатилась по ее щеке.
      - Спасибо. - Некоторое время она лежала молча. Даже этот короткий разговор утомил ее. Ночь, казавшаяся такой огромной и пустой, когда она проснулась, теперь выглядела не очень-то страшной.
      - Мне кажется, я смогу снова заснуть. - Ее голос звучал очень слабо даже в ее собственных ушах.
      - Тогда спокойной ночи.
      Мириамель чувствовала, что ускользает в сон. Она подумала, снились ли когда-нибудь Саймону такие странные сны, вроде того, о белом дереве и черных плодах на нем. Вряд ли...
      Когда она проснулась, небо в окне стало свинцово-серым. Плащ Саймона все еще укрывал ее. Его хозяин спал рядом, и несколько охапок сырой соломы были его единственным одеялом.
      Мириамель очень много спала в этот день, но в перерывах между погружениями в сон чувствовала себя гораздо бодрее. К середине дня она даже смогла съесть немного хлеба и кусочек сыра. Саймон уходил осматривать окрестности; пока она ела, он рассказывал о своих приключениях.
      - Тут совсем мало людей! Я видел нескольких на дороге из Фальшира - можешь не волноваться, я-то их видел, а они меня нет, - а больше никого. Тут внизу есть дом, он почти развалился. Я думаю, он принадлежал владельцам этого амбара. Крыша в нескольких местах течет, но в основном камыш хороший. Похоже, там никто не живет. Если нам придется остаться здесь еще на несколько дней, там будет хоть немного посуше.
      - Посмотрим, - сказала Мириамель. - Надеюсь, что завтра я уже смогу ехать.
      - Ну не знаю. Сначала нужно, чтобы ты хоть по сараю смогла ходить. С тех пор как мы покинули Фальшир, ты в первый раз сидишь. - Внезапно он повернулся к ней. - А меня чуть не убили.
      - Что? - Мириамель пришлось схватить бурдюк с водой и сделать несколько судорожных глотков, чтобы не поперхнуться сухим хлебом. - Что ты говоришь? спросила она, немного отдышавшись. - Огненные танцоры?
      - Нет, - сказал Саймон; лицо его оставалось спокойным. Через мгновение он широко улыбнулся. - Но все равно было очень страшно. Я шел в гору по полю, около дома. Я там собирал... цветы.
      Мириамель подняла брови.
      - Цветы? Зачем цветы?
      Саймон безмятежно продолжал, как будто вопрос был адресован не ему:
      - Раздался какой-то звук, и я посмотрел вверх. А там стоял... бык!
      - Саймон!
      - Он совсем не выглядел дружелюбным. Такой худой, красные глаза, а на боках длинные царапины. - Для наглядности Саймон провел пальцами по собственным бокам. - Мы немного постояли, уставившись друг на друга, потом он нагнул голову и начал пыхтеть. Я попятился в том направлении, откуда пришел, а он за мной - такими маленькими, пританцовывающими шажками, все быстрее и быстрее.
      - Но, Саймон! Что же ты сделал?
      - Ну, я подумал, что бежать с горы с быком на пятках довольно глупо, так что пришлось бросить цветы и залезть на первое попавшееся дерево. Он остановился внизу - я убрал ноги, как только он подошел, - потом он нагнул голову, и бум! - Саймон ударил кулаком по раскрытой ладони. - Он стукнул рогами по стволу. Все дерево затряслось, я чуть не упал. Потом я подтянулся и уселся на ветку верхом, и не зря, потому что этот дурацкий бык бодал дерево до тех пор, пока у него на голове не лопнула кожа и по морде не потекла кровь.
      - Какой ужас! Наверное, он был бешеный, несчастное животное.
      - Ну ничего себе! Несчастное животное! - Саймон повысил голос в шутливом отчаянии. - Он чуть не прикончил твоего телохранителя, и все, что ты можешь о нем сказать, это "несчастное животное".
      Мириамель улыбнулась:
      - Я рада, что это ему не удалось. Так чем же дело кончилось?
      - О, он просто устал и убрался восвояси, - беззаботно сказал Саймон. Ушел вниз, в лощину, так что мне был открыт путь сюда. И все-таки, пока я бежал вверх по склону, мне все время казалось, что он гонится за мной.
      - Да, попал ты в переделку. - Мириамель не удержалась и зевнула. Саймон нахмурился. - Но я рада, что ты не стал убивать это чудовище, хоть ты и смелый рыцарь, - продолжала она, - Он не виноват, что бешеный.
      - Убить чудовище? Как, голыми руками? - Саймон засмеялся, но казался довольным. - Впрочем, может быть, убить его было бы милосерднее всего. Ему уже ничем не поможешь. Наверняка поэтому его тут и оставили. Есть еще кое-что. Он сунул руку в карман и вытащил оттуда маленькое зеленое яблочко: - Все, что было в пределах досягаемости.
      Мириамель подозрительно посмотрела на фрукт, потом понюхала, прежде чем осторожно надкусить. Оно оказалось приятно терпким. Принцесса съела половину и передала остаток Саймону.
      - Оно было вкусное, - сказал она, - очень вкусное. Но я все еще не в состоянии много есть.
      Саймон с удовольствием сгрыз остальное. Мириамель растянулась на соломе.
      - Я еще немного посплю, ладно?
      Он кивнул. Его взгляд был таким нежным и внимательным, что Мириамели пришлось отвернуться и накрыть лицо плащом. Она не настолько окрепла, чтобы выдержать такое внимание. Не сейчас.
      Она проснулась под вечер. Снаружи раздавался какой-то странный звук - удар и свист, удар и свист. Немного испуганная и все еще очень слабая, Мириамель лежала неподвижно и пыталась сообразить, не является ли источником звука какой-нибудь враг - Саймонов бык или кто-то куда более опасный. Наконец она взяла себя в руки и тихо поползла через сеновал, стараясь не шуршать соломой. Достигнув края, она заглянула вниз.
      На нижнем этаже амбара Саймон практиковался во владении мечом.
      День был прохладный, но юноша снял рубашку: кожа его блестела от пота. Она смотрела, как он отмеряет расстояние перед собой, потом обеими руками поднимает меч, держа его перпендикулярно к полу и медленно опуская острие. Плечи его напрягались. Бум - он делал шаг вперед. Бум, бум - он поворачивал в сторону, двигаясь вокруг почти неподвижного меча, как будто поддерживал его еще каким-то другим мечом. Лицо его было серьезным, как у ребенка; от усердия он прикусил кончик языка, и Мириамель подавила смешок. Но она не могла не заметить, как он исхудал и какие мощные мускулы перекатываются под светлой кожей. Он замер, снова зафиксировал меч в одном положении. На лбу его выступили капли пота. Внезапно ей страшно захотелось, чтобы он обнял ее, крепко сжав, но эта мысль, против ее воли, вызвала боль в животе. Он слишком многого не знал.
      Она отползла от края сеновала так тихо, как только могла, возвращаясь к своему углублению в сене, и попыталась снова заснуть, но ничего не вышло. Долго она лежала на спине, глядя на тени между стропилами и прислушиваясь к его шагам, свисту клинка и приглушенному прерывистому дыханию.
      Перед самым рассветом Саймон спустился, чтобы еще раз взглянуть на дом. Вернувшись, он доложил, что дом действительно пуст, хотя он и обнаружил в грязи что-то похожее на свежие отпечатки сапог. Но больше никаких признаков чьего бы то ни было присутствия заметно не было, и Саймон решил, что следы принадлежали какому-нибудь случайному путнику, вроде пьяницы Хенвига, так что они собрали свои вещи и двинулись вниз. Сперва у Мириамели так кружилась голова, что ей пришлось опереться на Саймона, чтобы не упасть, но после нескольких дюжин шагов она почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы двигаться без посторонней помощи, хотя для страховки и продолжала крепко держаться за его руку. Саймон шел очень медленно, показывая ей на все скользкие места.
      Дом был покинут уже давно, и, как правильно заметил Саймон, в камышовой крыше были дыры, но амбар тек еще больше, а в доме, по крайней мере, был очаг. Саймон принес несколько расколотых поленьев, найденных им у задней стены, и попытался развести огонь, а Мириамель, закутавшись в плащ, осматривала их приют на эту ночь.
      Те, кто жил здесь, оставили не много напоминаний о себе, так что принцесса решила, что отъезд их не был неожиданным. Всю меблировку составляла колченогая табуретка. Валялась разбитая миска, ее осколки остались там, куда разлетелись, как будто ее разбили несколько секунд назад. Твердый глиняный пол покрыт намокшим и потемневшим камышом. Единственным знаком продолжающейся жизни была паутина, затянувшая все углы, но и она выглядела износившейся, словно у пауков тоже выдался тяжелый год.
      - Вот, - Саймон встал, - разгорелось. Пойду приведу лошадей.
      Пока его не было, Мириамель сидела перед огнем и рылась в седельных сумках в поисках еды. Впервые за время своей болезни она была голодна. Она жалела, что бывшие владельцы дома не оставили здесь котел - пустой крюк висел над разгорающимся огнем, - но, поскольку котла нет, придется обойтись имеющимся в наличии. Она толкнула в огонь несколько камней, чтобы разогреть их, потом достала оставшиеся морковинки и луковицы. Когда камни достаточно раскалятся, она приготовит суп.
      Мириамель критически оглядела потолок, после чего раскатала свою постель достаточно далеко от ближайшей дыры, чтобы остаться сухой, если снова пойдет дождь. После некоторого размышления она положила рядом и постель Саймона. Между ними оставалось расстояние, которое принцесса сочла безопасным, но все равно из-за дыр в потолке Саймону придется спать ближе, чем ей хотелось бы. Когда все было готово, она нашла в своей седельной сумке нож и принялась чистить овощи.
      - Ну и ветрюга, - сказал возвратившийся Саймон. Волосы его были всклокочены, щеки раскраснелись, он широко улыбался. - Неплохая ночка, если проводить ее у огня.
      - Я рада, что мы сюда перебрались, - сказала она. - Мне уже гораздо лучше. Думаю, завтра мы сможем ехать.
      - Если ты достаточно оправишься, - проходя мимо нее к очагу, он на мгновение положил ей руку на плечо, потом нежно провел по волосам. Мириамель ничего не сказала, продолжая рубить морковь в глиняную миску.
      Нельзя сказать, чтобы они потом причмокивая вспоминали об этой трапезе, но Мириамель почувствовала себя гораздо лучше, съев немного горячего супа. Вымыв и вычистив миски, Мириамель убрала их и забралась в постель. Саймон еще повозился с очагом, потом тоже улегся. Некоторое время они молчали, глядя на пламя.
      - У меня в спальне в Меремунде был камин, - тихо проговорила Мириамель. Ночью, когда я не могла заснуть, я смотрела в огонь. Мне казалось, что я вижу в нем чудные картины. Когда я была совсем маленькая, то думала, что один раз видела лицо Узириса, который улыбался мне.
      - М-м-м-м-м, - сказал Саймон. И потом: - У тебя была собственная комната для сна?
      - Я была единственной дочерью принца и наследника, - жестко ответила она. - Это всем известно.
      Саймон фыркнул.
      - Только не мне. Я спал с дюжиной других судомоек. Одна из них, толстая Забедья, храпела, как бондарь, пилящий доски ножовкой.
      Мириамель хихикнула.
      - Позже, в последний год, когда я жила в Хейхолте, в одной комнате со мной спала Лилит. Это было очень славно. Но в Меремунде я спала одна, моя горничная ночевала за дверью.
      - Это наверное... одиноко.
      - Не знаю. Может быть. - Она вздохнула и одновременно засмеялась - звук, заставивший Саймона поднять голову. - Однажды я не могла заснуть и пошла к отцу. Я сказала ему, что у меня под кроватью кокиндрил и я хочу спать у него в комнате. Но это было уже после смерти матери, так что он только дал мне одну из своих собак. "Это собака для охоты на кокиндрилов, Мири, - сказал он, - она защитит тебя, клянусь честью". Он всегда был ужасный лгун. Собака просто легла под дверью и скулила, пока я ее наконец не выпустила.
      Саймон немного подождал, прежде чем заговорить. Огонь отбрасывал пляшущие тени на соломенный потолок.
      - Как умерла твоя мать? - спросил он наконец. - Никто мне никогда не рассказывал.
      - Убита стрелой. - Мириамели все еще было больно говорить об этом, но не так, как прежде. - Дядя Джошуа вез ее к моему отцу, когда во время восстания в Луговых Тритингах тот сражался на границе за дедушку Джона. Отряд Джошуа попал в засаду, и тритингов было гораздо больше. Он потерял руку, защищая мою мать, и выиграл битву, но она была убита случайной стрелой. Она умерла до захода солнца.
      - Мне очень жаль, Мири.
      Она пожала плечами, хоть он и не мог этого видеть.
      - Это было очень давно. Но моему отцу эта потеря обошлась дороже, чем мне. Он так ее любил! О Саймон, ты же знаешь только, чем стал мой отец теперь, но раньше он был хорошим человеком. Он любил мою мать больше всего на свете.
      И вспомнив его серое, осунувшееся лицо, завесу ярости, навсегда опустившуюся над ним, она заплакала.
      - И вот почему я должна увидеть его, - проговорила она наконец, голос ее дрожал. - Вот почему.
      Саймон зашуршал соломой.
      - Что? Что ты говоришь? Кого ты хочешь увидеть?
      Мириамель глубоко вздохнула:
      - Моего отца, конечно. Вот почему мы едем в Хейхолт. Просто я должна поговорить с отцом.
      - Что за ерунду ты говоришь? - Саймон сел. - Мы же едем в Хейхолт, чтобы достать меч твоего дедушки, Сверкающий Гвоздь.
      - Я никогда этого не говорила. Это ты так решил. - Несмотря подступающие к горлу рыдания, она чувствовала, что начинает сердиться.
      - Я ничего не понимаю, Мириамель. У нас война с твоим отцом. Ты что, собираешься увидеть его, чтобы напомнить, что у тебя кокиндрил под кроватью? Что за глупости?
      - Не будь жестоким, Саймон. Не смей. - Она чувствовала, что слезы вот-вот хлынут, но уголек гнева продолжал тлеть в ней.
      - Извини, - сказал Саймон. - Но я просто не понимаю.
      Мириамель изо всех сил сжала руки и сидела так, пока окончательно не овладела собой.
      - А я не объяснила тебе, Саймон. Прости и ты меня.
      - Ну так объясни. Я буду слушать.
      Некоторое время Мириамель молча слушала, как потрескивает и шипит огонь.
      - Кадрах открыл мне правду, хотя я не думаю, что сам он понял это. Это случилось, когда мы вместе путешествовали, и он рассказал мне о книге Ниссеса. Когда-то у него была эта книга или ее точная копия.
      - Волшебная книга, о которой говорил Моргенс?
      - Да. Это могущественная книга. Достаточно могущественная, чтобы Прейратс, узнав, что она у Кадраха... послал за ним. - Она замолчала, вспомнив рассказ монаха о кроваво-красных окнах и железных механизмах с прилипшими к ним волосами и кожей замученных. - Он угрожал, пока Кадрах не рассказал все, что помнил. Кадрах сказал, что Прейратс особенно интересовался разговорами с умершими - он это называл "разговоры через пелену".
      - Судя по тому, что я знаю о Прейратсе, в этом нет ничего удивительного. Голос Саймона тоже дрожал. Очевидно, у него были свои воспоминания о красном священнике.
      - Но его рассказ открыл мне глаза, - продолжала Мириамель, не желая потерять суть своей догадки теперь, когда наконец решилась заговорить о ней вслух. - О Саймон, я так долго думала, почему мой отец так страшно переменился! Почему Прейратсу удалось склонить его к таким дурным делам. - Она проглотила ком в горле. Слезы все еще не отступали, но решимость придавала ей силы. - Отец любил мою мать. Он не смог стать прежним после ее смерти. Он так и не женился второй раз, хотя дед всегда уговаривал его. Они ужасно ссорились по этому поводу. "Тебе нужен сын, наследник", - говорил дед, но отец всегда отвечал, что не может жениться снова, потому что ему была дана жена и Господь забрал ее. - Она немного помолчала, вспоминая.
      - Я все еще не понимаю, - тихо сказал Саймон.
      - Неужели ты не видишь? Прейратс, наверное, сказал моему отцу, что может разговаривать с умершими, что даст ему возможность поговорить с моей матерью, может быть даже увидеть ее. Ты не знаешь его, Саймон. Он совсем пал духом, потеряв ее. Он сделал бы что угодно, чтобы вернуть ее хоть ненадолго.
      Саймон сделал глубокий вдох.
      - Но ведь это... святотатство!
      - Я же сказала тебе, он сделал бы что угодно, чтобы вернуть ее. Прейратс, должно быть, солгал ему и сказал, что они найдут ее... за пеленой, или как там это называлось в той ужасной книге. Может быть, он и в самом деле думал, что может сделать это. И он использовал свое обещание, чтобы сделать моего отца сначала своим патроном, потом партнером... а потом своим рабом!
      Саймон обдумывал ее слова.
      - Может быть, Прейратс и вправду попытался, - сказал он наконец. - Может быть так они и достали до... до другой стороны. До Короля Бурь.
      Звук этого имени, как ни тихо оно было произнесено, был встречен леденящим завыванием ветра, запутавшегося в соломе крыши, - столь внезапным, что Мириамель вздрогнула.
      - Может быть.
      От этой мысли ей стало холодно. Она представила, как ее отец, полный страстного желания поговорить с любимой женой, ждет ее ответа и вместо этого слышит голос того существа. Это немного напоминало историю о том, как рыбак Булличин вытащил своей сетью...
      - Но я все еще не понимаю, Мириамель. - Саймон был мягок, но настойчив. Даже если все это так, какой смысл разговаривать с твоим отцом?
      - А я не уверена, что в этом есть какой-то смысл. - Это действительно было так: трудно ожидать чего-либо от их встречи теперь, когда прошло столько времени и пережито столько зла и горестей. - Но если есть хоть малейшая возможность достучаться до него, если я сумею напомнить ему, что все началось с любви, и убедить остановиться... Я должна воспользоваться этой возможностью. - Она вытерла глаза: слезы опять прорвались наружу. - Он только хотел увидеть ее. - Через мгновение она взяла себя в руки. - Но ты не должен ехать, Саймон. Это моя забота.
      Он молчал, и она понимала причину его замешательства.
      - Значит, ты решилась?
      - Да.
      Саймон вздохнул:
      - Эйдон на древе, Мири, это безумие. Я надеюсь, ты раздумаешь к тому моменту, как мы туда доберемся.
      Мириамель знала, что ничего не изменится.
      - Я долго думала об этом, Саймон.
      Юноша помотал головой и плюхнулся на солому.
      - Если бы Джошуа знал, он унес бы тебя за тысячу лиг отсюда.
      - Ты прав. Он никогда бы этого не допустил.
      Саймон снова вздохнул в темноте:
      - Я должен подумать, Мири, я не знаю, что делать.
      - Ты можешь делать все, что угодно, кроме одного, - спокойно сказала она. - Не пытайся остановить меня.
      Он не ответил. Через некоторое время, несмотря на страх и возбуждение, овладевшие ею, Мириамель почувствовала, как мягкие щупальцы сна тянут ее к себе.
      Страшный грохот разбудил ее. Некоторое время она лежала затаив дыхание, с сильно бьющимся сердцем, потом над головой что-то сверкнуло - ярче, чем факел. Ей понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что это перечертившую небо молнию она увидела сквозь дырявую крышу. Снова раздался удар грома.
      В комнате еще сильнее запахло сыростью и гнилью. Молния сверкнула еще раз, и в ее призрачном свете Мириамель увидела потоки дождя, льющегося сквозь прохудившуюся крышу. Она села и пощупала пол. Дождь лил совсем рядом с ней, прямо на сапоги Саймона. Он все еще спал, тихо похрапывая.
      - Саймон. - Она потрясла его за плечо. - Вставай!
      Он заворчал, но не проснулся.
      - Саймон, подвинься! На тебя льет дождь!
      Возмущенно бормоча, он помог принцессе перетащить свою постель поближе к ней и тут же шлепнулся на нее, всем своим видом показывая, что немедленно снова заснет.
      Лежа и слушая, как дождь шуршит в соломе, она почувствовала, что Саймон придвинулся ближе. Его лицо было теперь совсем рядом, она ощущала его теплое дыхание на своей щеке. Несмотря на все опасности и горести, которые им недавно пришлось пережить, было что-то удивительно мирное в том, чтобы лежать под шум грозы рядом с этим молодым мужчиной.
      Саймон пошевелился:
      - Мириамель? Ты замерзла?
      - Чуть-чуть.
      Он придвинулся еще ближе, обнял и крепко прижал к себе. Она чувствовала себя пойманной, но страха не было. Его губы касались ее щеки.
      - Мириамель, - шепнул он.
      - Ш-ш-шш. - Она не сопротивлялась. - Ничего не надо говорить.
      Так они лежали, а дождь шумел в камыше. Его борода щекотала ее висок, и в этом было что-то странно естественное, так что она боялась пошевельнуться. Он слегка повернул голову, и их губы встретились. Где-то далеко ударил гром - в другом времени? в другом измерении?
      Зачем нам что-то большее? - грустно подумала Мириамель. Почему обязательно должны быть все эти сложности? Теперь Саймон обнимал ее обеими руками, притягивая к себе с нежной настойчивостью. Она чувствовала силу его мускулистых рук, надежную твердость груди. Если бы время могло остановиться!
      Поцелуи Саймона становились все сильнее. Потом он зарылся лицом в ее волосы.
      - Мириамель, - прошептал он хрипло.
      - О, о, Саймон... - Она не знала, чего он хочет, да и не хотела знать: ей было достаточно просто целовать его, лежа в его объятиях.
      Его губы коснулись ее шеи; кровь стучала у нее в висках. Это было прекрасно - и в то же время пугающе. Он был мальчиком и мужчиной, сильным и нежным. Она напряглась, отстраняясь, но он уже снова целовал ее лицо, страстно и немного неловко. Она подняла руку и осторожно повернула его голову так, чтобы их губы соприкоснулись - о, так нежно...
      Их дыхание слилось, и Саймон медленно провел раскрытой ладонью по ее щеке, потом по шее. Он легко касался ее, и она вся дрожала. Ей хотелось слиться с ним, всепоглощающая нежность уносила их обоих в океанские глубины. Она слышала стук собственного сердца - он был громче, чем шорох дождя.
      Саймон приподнялся на локте, оказавшись над ней. Теперь он был только далекой тенью, и она протянула руку, чтобы коснуться его лица. Его губы шевельнулись.
      - Я люблю тебя, Мириамель.
      У нее перехватило дыхание. Внезапный холод сковал ее сердце.
      - Нет, Саймон, - прошептала она. - Не говори так.
      - Но это правда! Я думаю, что всегда любил тебя - с тех самых пор, как увидел высоко на башне, с солнцем в волосах.
      - Ты не можешь любить меня. - Она хотела оттолкнуть его, но у нее не было сил. - Ты не понимаешь.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Ты... ты не можешь любить меня. Это неправильно.
      - Неправильно? - спросил он сердито. Теперь он тоже дрожал, но это была дрожь подавляемой ярости. - Неправильно, потому что я обыкновенный человек? Я недостаточно хорош для принцессы? Так? - Он повернулся встал на колени рядом с ней. - Будь проклята твоя глупая гордость, Мириамель. Я убил дракона настоящего дракона! Разве этого тебе мало? Или ты предпочитаешь кого-нибудь вроде Фенгбальда - убийцу, но убийцу с т-титулом? - Он боролся со слезами.
      Этот голос разрывал ей сердце.
      - Нет, Саймон, дело не в этом. Ты не понял!
      - Тогда объясни, - рявкнул Саймон. - Объясни, чего я не понимаю!
      - Дело не в тебе - во мне.
      Он долго молчал.
      - Что ты хочешь сказать?
      - С тобой все в порядке, Саймон. Это я... не заслуживаю любви.
      - Что?
      Она, задыхаясь, отчаянно замотала головой.
      - Я не хочу больше с тобой разговаривать. Оставь меня в покое. Ты найдешь кого-нибудь другого. Многие женщины будут счастливы любить тебя. - Она отвернулась. Теперь, когда ей больше всего хотелось заплакать, дав выход накопившейся боли, слезы не приходили. Ей было одиноко, холодно и странно.
      Его рука сжала ее плечо.
      - Во имя кровавого древа, Мириамель, будешь ты со мной разговаривать или нет? Что ты несешь?
      - Я не девушка, Саймон. - Вот. Теперь это было сказано.
      Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить.
      - Что?
      - Я была с мужчиной. - Теперь, когда она наконец заговорила, это оказалось легче, чем она думала, как будто за нее говорил кто-то другой. - Это аристократ из Наббана, я рассказывала тебе о нем. Он взял нас с Кадрахом на свой корабль. Аспитис Превис.
      - Он изнасиловал тебя?.. - Саймон был ошеломлен, ярость сжигала его. Этот... этот...
      Мириамель коротко и горько рассмеялась.
      - Нет, Саймон. Он держал меня пленницей, верно, но это произошло позже. Он был настоящим чудовищем - но я пустила его к себе в спальню и не сопротивлялась. - Потом, чтобы навсегда запереть эту дверь, чтобы Саймон наконец оставил ее в покое, чтобы после этой ночи не принести ему новых страданий: - Я тоже этого хотела. Мне он казался красивым. Я хотела этого.
      Саймон издал какой-то нечленораздельный звук, потом встал, тяжело дыша. Даже в темноте она видела, как он переменился, став бессловесным и истерзанным, как будто лесной зверь, попавший в капкан. Зарычав, он бросился к двери, с грохотом распахнул ее и выбежал под удары затихающей бури.
      Через несколько минут Мириамель подошла к двери и закрыла ее. Он вернется, она в этом не сомневалась. Он оставит ее, а может быть, они вместе пойдут дальше, но все уже будет по-другому. Этого она и хотела, этого и добивалась.
      Голова ее, казалось, опустела. Эти вялые мысли рождали эхо, как камешки, брошенные в колодец.
      Она долго ждала сна. Когда наконец он готов был прийти, вернулся Саймон. Он оттащил свою постель в дальний угол и лег. Ни слова не было сказано.
      Гроза прошла, но вода все еще текла с крыши. Мириамель считала капли.
      К середине следующего дня Мириамель решила, что она достаточно оправилась, чтобы ехать дальше. После всей боли и страсти прошедшей ночи они были холодны друг с другом, словно два угрюмых, покрытых синяками бойца в ожидании финальной схватки. Они разговаривали только по необходимости, но весь день Мириамель чувствовала, в какой ярости Саймон. Это было видно по тому, как резко он двигался, седлая лошадь, как ехал впереди, на таком расстоянии от нее, что она едва не теряла его из виду.
      Что касается Мириамели, то она чувствовала нечто вроде облегчения. Худшее было уже позади, назад дороги не было. Теперь Саймон знает, что она собой представляет, - в конце концов, может быть, это только на пользу. Больно было заставлять его презирать себя, но это все же лучше, чем вводить его в заблуждение. Тем не менее она не могла избавиться от ощущения потери. Было так тепло и хорошо целовать его, не думая ни о чем... Если бы только он не заговорил о любви, если бы только не заставил ее почувствовать всю меру ответственности! В глубине души она понимала, что все большее, чем дружба между ними, будет означать жизнь во лжи, но были мгновения - прекрасные мгновения, - когда она позволяла себе думать иначе.
      Двигаясь так быстро, как это было возможно, принимая во внимание ужасную, размокшую дорогу, к вечеру они отъехали достаточно далеко от Фальшира. Когда стемнело - более чем легкое сгущение красок мрачного дня, - они нашли придорожную часовню Элисии и расстелили постели под ее крышей. После скудного ужина и еще более скудной беседы они наконец улеглись. На сей раз Саймона, видимо, не волновало, что между ним и принцессой был костер.
      Первый день в седле после болезни дался Мириамели нелегко, и она ожидала, что сразу провалится в сон, но сон не приходил. Она вертелась с боку на бок, надеясь найти удобное положение, но это не помогало. Пришлось лежать неподвижно, глядя в потолок и слушая, как легкий дождь барабанит по крыше.
      Оставит ли ее Саймон? Эта мысль была неожиданно пугающей. Она часто говорила, что хотела бы ехать одна, как и собиралась вначале, но сейчас ей стало ясно, что она не хочет путешествовать в одиночестве. Может быть, она напрасно рассказала ему? Может быть, лучше было бы солгать? Если он теперь стал презирать ее, он может просто уехать назад, к Джошуа.
      Ей не хотелось, чтобы он уходил, теперь она поняла это. Это было нечто большее, чем просто страх путешествовать одной по этим унылым местам. Ей будет не хватать его.
      Странно было думать об этом, когда она своими руками воздвигла между ними стену, но она боялась потерять его.
      Саймон, как никто другой, был дорог ее сердцу. Его мальчишеская наивность и прежде очаровывала ее, хотя порой и вызывала раздражение, но теперь она была уравновешена серьезностью, привлекавшей еще больше. Несколько раз она ловила себя на том, что наблюдает за ним, поражаясь, как он возмужал.
      Были и другие достоинства, теперь ставшие для нее очевидными, - его доброта, его преданность, его открытая душа.
      Страшно было даже думать, что все это будет потеряно, если он оставит ее.
      Но теперь он действительно потерян - или, по крайней мере, тень всегда будет лежать на их дружбе. Он знал о черном пятне в ее сердце - она сама постаралась сделать его видимым и как можно более непривлекательным. Она устала от лжи, и видеть его нынешнее отношение к ней было слишком тяжело. Он был влюблен в нее.