- Мы не можем оставаться здесь долго, Джошуа, - сказал Изгримнур, - Каждый лишний день отнимает у нас десяток человек. Они просто не пойдут за нами, когда мы наконец двинемся.
      Джошуа изучал оборванную, выгоревшую на солнце карту. Она принадлежала раньше Хельфгриму, бывшему лорд-мэру Гадринсетта, который вместе со своими погибшими дочерьми стал кем-то вроде святого покровителя переселенцев.
      - А мы и не собираемся здесь задерживаться, - сказал Джошуа. - Но если мы уйдем от реки, нам надо быть уверенными, что там будет вода. Погода меняется так часто, что никто не может сказать, какой она будет завтра. Вполне возможно, что, когда мы зайдем в степь, дожди полностью прекратятся.
      Изгримнур огорченно вздохнул и посмотрел на Фреозеля в поисках поддержки. Однако молодой фальширец, так и не примирившийся с походом на Наббан, только с вызовом взглянул на герцога. Они могли бы не отходить от Имстрека до самого Эркинланда, явственно читалось на его лице.
      - Джошуа, - начал герцог, - отсутствие воды нам ничем не грозит. Животные могут утолять жажду росой, если будет такая необходимость, а мы можем пока что наполнить водой уйму бурдюков, ведь мы еще не ушли от реки. На этот случай здесь масса новых ручьев, появившихся после оттепели. Уж скорее нам придется страдать от голода.
      - Кстати, этот вопрос тоже еще не решен, - заметил Джошуа. - Но боюсь, что, какой бы маршрут мы ни выбрали, этой беде не поможешь. Но мы мажем, идти так, чтобы озера были поблизости. Я только не знаю, насколько можно доверять карте Хельфгрима.
      - Я никогда... никогда не понимал, как сложно накормить такую массу народа, если вы простите мне мою дерзость. - Стренгьярд тихо читал один из пергаментов Укекука, переведенных Бинабиком. - А как справляются армии?
      - Они или опустошают королевскую казну, и деньги текут, как песок из дыры в мешке, - мрачно сказала Джулой. - Или просто съедают все на своем пути, как саранча. - Она встала с того места, где сидела на корточках возле архивариуса. - Там много растений, Джошуа, которые можно использовать, чтобы накормить людей, мирю трав и цветов, которые могут обогатить наше меню, хотя некоторые горожане найдут это достаточно странным.
      - Странное становится привычным, когда люди голодают, - вставил Изгримнур. - Не помню, чьи это слова, но в них чистая правда, это уж так. Послушайте, Джулой! Мы справимся. Что нам действительно нужно, так это торопиться. Чем дольше мы задержимся где-нибудь, тем скорее сделаем то, о чем она говорила сожрем все вокруг, как саранча. Лучше будет, если мы как можно скорее пойдем дальше.
      - Мы остановились не только для того, чтобы я мог поразмыслить, Изгримнур, - холодно сказал принц. - Ты зря думаешь, что целый город - которым мы, собственно, являемся - встанет с места и дойдет до Наббана за один переход. Им нелегко далась первая неделя; давайте дадим людям время, чтобы немного привыкнуть.
      Герцог Элвритсхолла подергал себя за бороду.
      - Я знаю, Джошуа. Но отныне, как я уже говорил, нам следует двигаться быстро. Пусть слабые догонят нас, когда мы сделаем остановку. В любом случае, из них не сделаешь хороших бойцов.
      Джошуа поджал губы.
      - А разве они уже не дети Божьи, если не могут владеть мечом?
      Изгримнур покачал головой. У принца снова было такое настроение.
      - Я не это хотел сказать, Джошуа, и ты это отлично знаешь. Я просто говорю, что у нас армия, а не религиозная процессия с проповедником в хвосте. Мы должны делать то" что от нас требуется, а не дожидаться всех захромавших людей и всех потерявших подковы лошадей.
      Джошуа повернулся к Камарису, тихо сидевшему у маленького костра и смотревшего на дым, поднимавшийся в воздух.
      - А вы что думаете, сир Камарис? Вы побывали в большем количестве походов, чем любой из нас, кроме, разве что, Изгримнура. Он прав?
      Старик медленно оторвал взгляд от мерцающих языков пламени.
      - Я думаю, то, что он сказал, справедливо, да. Наш долг перед этими людьми в целом - делать то, что мы начали делать. Более того, это наш долг перед Господом, слышавшим наши клятвы. И было бы слишком самонадеянно выполнять Божью работу, пытаясь поддерживать каждого упавшего путника. - Он помотал несколько мгновений. - Как бы то ни было, мы хотим - нет, мы нуждаемся - в том, чтобы люди присоединялись к нам. Но люди не станут следовать за бегущей бандой воров. Они пойдут только за триумфальной армией, - он оглядел палатку, взгляд его был ясен и чист. - Мы должны идти так быстро, как только можем, пока все наши люди хорошо себя чувствуют. Вперед надо посылать всадников, не только для разведки, но и для того, чтобы возвещать людям: Принц идет! казалось, что он мог бы что-то добавить, но лицо его вдруг стало отстраненным, и старый рыцарь замолчал.
      Джошуа улыбнулся.
      - Вам следовало бы быть Эскритором, сир Камарис. Вы так же красноречивы, как и мои старые учителя, узирианские братья. Я только в одном с вами не согласен, - он слегка повернулся, чтобы видеть всех сидящих в палатке. - "Мы идем в Наббан, - будут кричать наши глашатаи. - Камарис вернулся! Он вернулся, чтобы помочь своему народу! - Он засмеялся: - И Джошуа с ним".
      Камарис слегка поморщился, как будто ему стало неловко от слов принца.
      Изгримнур кивнул.
      - Камарис прав. Спешить, но с достоинством.
      - Но достоинство не позволяет нам грабить населенные земли, - сказал Джошуа. - Таким путем сложно завоевать сердца людей.
      Изгримнур пожал плечами. Он подумал, что принц опять все усложняет.
      - Наши люди голодны, Джошуа. Они обнищали. Ведь некоторые из них почти два года жили в диких землях. Когда мы достигнем Наббана, ты не уговоришь их не трогать растущей на полях еды и пасущихся в холмах овец.
      Принц устало прищурился на карту.
      - Я больше ничего не знаю. Мы сделаем все, что можем, и да благословит нас Бог.
      - Да смилуется над нами Бог, - глухим голосом поправил его Камарис. Он снова смотрел на поднимающийся от костра дымок.
      Спустилась ночь. Три фигуры сидели в рощице за деревьями, холодно огладывая долину. Приглушенная музыка реки поднималась к ним. У них не было огня, но бело-голубой камень, лежавший между ними, слабо светился. Свет его был не намного более ярким, чем сияние далекой луны. Он окрашивал голубым бледные высокоскулые лица, пока Трое тихо переговаривались на шипящем наречии Пика Бурь.
      - Сегодня? - спросил один из них, по имени Рожденный Под Камнем Цааихта.
      Кровь Серебряного Огня шевельнула пальцами в знак отрицания. Она положила руку на голубой камень и долго сидела в неподвижном молчании. Наконец она выдохнула.
      - Завтра, когда Мезумииру спрячется в облаках. Сегодня, на новом месте, смертные будут бдительны. Завтра ночью, - она значительно посмотрела на Рожденного под Камнем Цааихта. Он был самым молодым из Когтей и никогда еще не покидал темных пещер под Наккигой. Напряжение в его длинных тонких пальцах и блеск лиловых глаз выдавали, что ему нелегко будет выдержать эту вахту. Но он был храбр, в этом не было сомнения. Каждый, кто вынес бесконечное ученичество в Пещере Разрыва, не боится ничего, кроме недовольства госпожи в серебряной маске. Однако сверхрвение может бьггь столь же вредоносно, сколь трусость.
      - Посмотрите на них, - сказала Призванная Голосами, поглощенная созерцанием человеческих фигур в лагере внизу, - они похожи на червей в камнях, вечно корчатся и извиваются.
      - Если бы твоя жизнь длилась всего несколько мгновений, - ответила Кровь Серебряного Опия, - ты, возможно, тоже ни на секунду не хотела бы останавливаться, - она тоже смотрела вниз, на мерцающее созвездие костров. Однако ты права. Они действительно похожи на червей в камнях. - Она сжала тонкие губы. - Они копают, едят и испражняются. Теперь мы поможем покончить с ними навсегда.
      - Только этим одним? - спросила Призванная Голосами.
      Кровь Серебряного Огня посмотрела на нее, лицо ее было холодным и твердым, как слоновая кость.
      - Ты задаешь вопрос?
      Мгновение длилась напряженная тишина, потом Призванная Голосами заговорила:
      - Я только стремлюсь выполнять Ее желания. Только хочу служить Ей наилучшим образом.
      Рожденный под Камнем Цааихта издал легкий музыкальный звук, полный скрытого удовольствия. Луна бельм могильным камнем отражалась у него в глазах.
      - А Она желает смерти. Особенной смерти. Это будет нашим даром Ей.
      - Да. - Кровь Серебряного Огня подняла светящийся камень и положила его за ворот своей черной как вороново крыло рубахи к холодному сердцу. - Это дар Когтей, и завтра ночью мы вручим его Ей.
      Он замолчали и за всю долгую ночь больше не произнесли ни слова.
      - Ты все еще слишком много думаешь о себе, Сеоман. - Адиту склонилась вперед и столкнула полированные камешки в полумесяц, огибавший берега Серого Мыса. Кости шента слабо поблескивали в свете одного из хрустальных шаров Адиту, лежавшего на трехногой подставке из резного дерева. Последние лучи вечернего солнца вползали сквозь незакрытый клапан палатки Саймона.
      - Что это значит? Я не понимаю.
      Адиту перевела взгляд с доски на Саймона. В ее глазах сверкали веселые искорки.
      - Ты слишком погружен в себя, вот что я хочу сказать. Ты не пытаешься понять, что думает твой партнер. Шент - это игра для двоих.
      - Мне хватает того, что надо запоминать эти бесконечные правила, а ты еще требуешь, чтобы я думал, - пожаловался Саймон. - Кроме того, как это я моту догадаться, о чем ты думаешь, когда мы играем? Я никогда не знаю, что у тебя в голове.
      Адиту, видимо, собиралась сделать одно из своих загадочных замечаний, но промолчала и положила ладонь плашмя на свои камушки.
      - Ты расстроен, Сеоман. Это видно по твоей юре. Ты уже играешь достаточно хорошо, когда думаешь о шенте, а не о чем-нибудь другом.
      Она не стала спрашивать, что тревожит его. Саймон подумал, что даже если партнер по игре внезапно потеряет ногу, Адиту или любой другой ситхи может спокойно ждать несколько лет, не пытаясь узнать, что же случилось. То в ней, что он считал специфической особенностью ситхи, раздражало его, но сейчас он был очень польщен се похвалой - хотя она, безусловно, имела в виду, что он играет хорошо для смертного - а поскольку он был единственным на земле смертным, умеющим играть в шент, это был сомнительный комплимент.
      - Я не расстроен, - он посмотрел на игровое поле, - а если и расстроен, ты мне ничем помочь не можешь.
      Адиту ничего не сказала, откинулась назад, вьггянув шею, и покачала головой. Ее светлые волосы, закрепленные на затылке, свободно падали к плечам, туманом окружая их. У висков они завивались мягкими кольцами.
      - Я не понимаю женщин, - внезапно сказал он, поджав губы, как будто Адиту собиралась возражать. Судя по всему она была согласна с ним, потому что продолжала молчать. - Я просто не понимаю их.
      - Что ты хочешь сказать, Сеоман? Конечно, что-то ты все-таки понимаешь. Я часто говорю, что не понимаю смертных, но я же знаю, как они выглядят, сколько живут, и я даже моту немного говорить на их языке.
      Саймон раздраженно посмотрел на нее. Она что, опять издевается над ним?
      - Я думаю, это относится не ко всем женщинам, - сказал он неохотно. - Я не понимаю Мириамель. Принцессу.
      - Эту тоненькую, с желтыми волосами? - Она действительно издевалась.
      - Если тебе угодно. Но я вижу, что глупо было говорить с тобой об этом.
      Адиту потянулась, и коснулась его руки.
      - Прости, Саймон, я не буду дразнить тебя. Расскажи мне, о том, что тебя тревожит, если хочешь. Я мало знаю о смертных, но, может быть, если ты выговоришься, тебе будет легче.
      Он пожал плечами, уже раскаиваясь, что коснулся этой темы.
      - Я не знаю. Иногда она добра ко мне. А иногда она ведет себя так, как будто едва знает меня. Иногда она смотрит так, как будто я пугаю ее. Я! - Он с горечью рассмеялся. - Я спас ей жизнь! Чего ей бояться?
      - Если ты спас ее жизнь, это может быть одной из причин. - На сей раз Адиту была серьезна. - Спроси моего брата. Когда кто-то спасает твою жизнь, ты чувствуешь себя обязанным.
      - Но Джирики же не ведет себя так, как будто ненавидит меня!
      - Мой брат принадлежит к древней и замкнутой расе, хотя среди зидайя мы с ним считаемся молодыми, импульсивными и опасно непредсказуемыми. - Она одарила его кошачьей улыбкой; за этой улыбкой вполне мог скрываться кончик мышиного хвоста, свисающий из уголка ее рта. - Но нет, Джирики не ненавидит тебя. Он очень высоко тебя ценит, Сеоман Снежная Прядь. Иначе ты никогда бы не попал в Джао э-Тинукай - многие наши после этого сочли, что он не вполне достоин доверия. Но твоя Мириамель - смертная девушка, и она очень молода. В реке, снаружи, плавает рыба, которая живет на свете дольше, чем она. Не удивляйся, что она считает тяжкой ношей то, что обязана тебе жизнью.
      Саймон смотрел на нее. Он ожидал насмешек, но Адиту говорила о Мириамели разумно, и кроме того, она сказала о ситхи такое, чего он никогда от нее не слышал. Он разрывался между двумя увлекающими его темами.
      - Это не все, по крайней мере, я не думаю, что это все. Я не знаю, как быть с ней, - сказал он наконец. - С принцессой Мириамель. Я хочу сказать, что думаю о ней все время. Но кто я такой, чтобы думать о принцессе?
      Адиту засмеялась хрустальным, переливающимся смехом, похожим на-звук падающей воды.
      - Ты Сеоман Храбрый. Ты видел Ясиру. Ты беседовал с Первой Праматерью. Какой еще юный смертный может сказать о себе что-то подобное?
      Он почувствовал, что краснеет.
      - Дело же не в этом. Она принцесса, Адиту, дочь Верховного короля.
      - Дочь твоего врага? Это тебя беспокоит? - Она, казалось, была искренне озадачена.
      - Нет, - он покачал головой. - Нет, нет, нет, - нетерпеливо огляделся вокруг, не понимая, как объяснить ей это. - Ты дочь короля и королевы зидайя, так?
      - Более или менее так - во всяком случае на вашем языке. Я из Дома Танцев Года, да.
      - Ну вот, если кто-нибудь - из незнатной семьи или плохого рода - захотел бы на тебе жениться?
      - Плохого... рода? - Адиту внимательно посмотрела на него. - Ты спрашиваешь, могу ли я решить, что кто-то из моего народа ниже меня? Нас долго было слишком мало для этого, Саймон. А почему ты должен на ней жениться? Разве ваш народ не может любить, не вступая в брак?
      На мгновение Саймон лишился дара речи. Любить королевскую дочь, даже не подумав жениться на ней?
      - Я рыцарь, - сдержанно сказал он, - и должен вести себя благородно.
      - Это любить кого-то неблагородно? - она покачала головой. Насмешливая улыбка вернулась на свое место. - А ты говоришь, что не понимаешь меня, Саймон.
      Саймон уперся локтями в колени и закрыл лицо руками.
      - Ты хочешь сказать, что твоему народу все равно, кто на ком женится? Я в это не верю.
      - Именно это послужило поводом для окончательного разрыва между зидайя и хикедайя, - сказала Адиту. Когда он посмотрел на нее, золотые глаза ситхи стали жесткими. - Мы хорошо усвоили этот ужасный урок.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Это смерть Друкхи, сына Утук'ку и Экименису Черного Посоха, разделила наши семьи. Друкхи женился на Ненайсу из рода Соловья. - Она подняла руку и сделала жест, словно закрывала книгу. - Она была убита смертными еще в те годы, когда Туметай не поглотили льды. Это был несчастный случай. Она танцевала в лесу. Смертного охотника привлек блеск ее яркого платья. Думая, что видит оперение птицы, он спустил стрелу. Когда Друкхи нашел мертвую Ненайсу, он сошел с ума. - Адиту скорбно склонила голову, словно это случилось совсем недавно.
      Она замолчала, и Саймон спросил:
      - Но почему это поссорило ваши семьи и какое это имеет отношение к женитьбе по собственному желанию?
      - Это долгая история, Сеоман, - возможно, самая длинная из тех, что рассказывают ситхи, за исключением только Бегства из Сада и Перехода через Черные Моря в Светлый Ард. - Тонким пальцем она подвинула один из камешков шента. - В то время Утук'ку и ее муж правили всеми Рожденными в Саду - они были Хранителями Рощ Танцев Года. Когда ее сын полюбил Ненайсу, дочь Дженджияны и ее супруга Инитри, Утук'ку резко возражала против этого. Родители Ненайсу были зидайя, хотя в те давно прошедшие дни наш род назывался иначе. Они также верили, что смертным, пришедшим на эту землю после того, как здесь появились Рожденные в Саду, должно быть позволено жить свободно, пока они не захотят воевать с нашим народом.
      Она более затейливо расставляла камешки на лежащей перед ней доске.
      - Утук'ку и ее клан считали, что смертным следует уйти за океан, а воспротивившиеся этому должны быть убиты - так, как некоторые смертные фермеры давят насекомых, которых они находят на своих полях. Но, поскольку эти два великих клана и множество меньших, союзничавших либо с тем, либо с другим, разделились на примерно равные части, даже Утук'ку, Глава Дома Танцев Года, не могла навязывать остальным свое мнение. Видишь, Сеоман, у нас никогда не было "королей" и "королев", как у вас, смертных.
      Во всяком случае, Утук'ку и ее муж были в ярости, что их сын женился на женщине из, как они считали, клана предателей, противостоявшего им. Когда Ненайсу была убита, Друкхи сошел с ума и поклялся, что убьет любого смертного, который попадется у него на пути. Люди клана Ненайсу пытались удержать его, хотя они были опечалены и испуганы не меньше, чем он. Когда созвали Ясиру, Рожденные в Саду не смогли прийти к соглашению. Но, достаточно напуганные тем, что может произойти, если Друкхи останется на свободе, они решили подвергнуть его заточению - нечто, никогда до тех пор не случавшееся по эту сторону океана. - Она вздохнула. - Это было слишком для него и для его безумия - быть пленником у своего собственного народа, в то время как те, кого он считал убийцами своей жены, оставались свободными. Друкхи заставил себя умереть.
      Саймон был очарован. Ему страшно понравилась эта прекрасная сказка, хотя он и видел по выражению лица Адиту, что для ситхи все это было очень серьезно.
      - Ты хочешь сказать, что он убил себя?
      - Не так, как ты думаешь, Сеоман. Нет, скорее Друкхи просто... перестал жить. Когда его нашли мертвым в пещере Си-инджиян'ре, Утук'ку и Экименису собрали свой клан и ушли на север, поклявшись не иметь больше ничего общего с людьми Дженджияны.
      - Но сперва все пошли на Сесуадру, - сказал он, - в Дом Расставании. И там они заключили договор, что я видел во время бдения в Обсерватории.
      Она кивнула.
      - Судя по тому, что ты рассказал, я думаю, ты действительно видел истинное видение прошлого.
      - И поэтому Утук'ку и норны так ненавидят смертных?
      - Да. Но кроме того они воевали с первыми смертными Эрнистира задолго до того, как Эрн дал этой земле такое название. В этом сражении Экименису и многие другие хикедайя потеряли жизнь. Так что норны могли лелеять и другие обиды.
      Саймон откинулся назад, обхватив руками колени.
      - Я не знал. Моргенс, Бинабик или кто-то еще говорил мне, что битва при Ноке была первой, в которой смертные убивали ситхи.
      - Ситхи - да, зидайя. Но люди Утук'ку несколько раз вступали в сражение со смертньми, прежде чем из западных морей пришли мореходы и переменили все. Она опустила голову. - Так что ты видишь, - закончила Адиту, - почему мы. Дети Рассвета, так осторожны и не любим говорить, что кто-то выше других. Эти слова для нас обозначают трагедию.
      Он кивнул.
      - Думаю, понимаю. Но у нас пока по-другому, Адиту. Существуют правила, кто на ком может жениться... и наши принцессы не выходят замуж за безземельных рыцарей, особенно за таких, которые в недавнем прошлом были поварятами.
      - Ты видел эти правила? Они содержатся в одном из ваших священных текстов?
      Он поморщился.
      - Ты же знаешь, что я имею в виду. Послушала бы ты Камариса, если хочешь понять, как у нас все устроено. Он знает все - кому надо кланяться, в какой день какой цвет нужно носить... - Саймон грустно засмеялся: - Если бы я спросил его; может ли кто-нибудь вроде меня жениться на принцессе, я думаю, он отрубил бы мне голову. Но ласково. И без всякого удовольствия.
      - Ах да, Камарис. - Казалось, Адиту собирается сказать что-то значительное. - Он... странный человек. Он многое повидал, как я думаю.
      Саймон внимательно посмотрел на нее, но не смог разглядеть никакого особого значения за ее словами.
      - Повидал. И мне кажется, что всему этому он собирается научить меня еще до того, как мы придем в Наббан. Но это не повод для жалоб. - Он встал. Собственно говоря, скоро стемнеет, так что мне надо пойти повидаться с ним. Он хотел показать мне, как нужно пользоваться щитом... - Саймон помолчал. Спасибо, что поговорила со мной, Адиту.
      Она кивнула.
      - Не думаю, что сказала тебе что-нибудь полезное, но надеюсь, ты не будешь так грустить, Сеоман.
      Он пожал плечами, подбирая с полу свой плащ.
      - Подожди, - сказала она, поднимаясь. - Я пойду с тобой.
      - Повидать Камариса?
      - Нет, у меня другое дело. Но мы можем идти вместе, пока наши дороги не разойдутся.
      Она вышла из палатки вслед за ним. В остутствии прикосновений хрустальный шар померцав, затуманился и стал темным.
      - Ну, - сказала герцогиня Гутрун. В ее нетерпеливом тоне Мириамель ясно слышала тревогу.
      Джулой встала. Она сжала на мгновение руку Воршевы, потом положила ее на одеяло.
      - Ничего страшного, - сказала колдунья. - Немного крови, вот и все. Она уже остановилась. У вас было много собственных детей, Гутрун, и еще больше внуков. Вам следовало бы знать, что тут не о чем так волноваться.
      Герцогиня вызывающе выставила подбородок.
      - Да, я родила и вырастила много собственных детей, чего не могут о себе сказать некоторые. - Джулой не повела и бровью в ответ на этот выпад, и Гутрун продолжала с несколько меньшим жаром. - Но я никогда не вынашивала детей, сидя верхом на лошади, а ее муж требует от бедной девочки именно этого! - Она посмотрела на Мириамель в поисках поддержки, но принцесса только пожала плечами. Теперь в спорах уже не было смысла - поздно что-то менять. Принц решил идти в Наббан.
      - Я могу ехать в фургоне, - сказала Воршева. - Во имя Степного Громовержца, Гутрун, женщины моего клана иногда не вылезают из седла до последнего месяца.
      - Значит, женщины твоего клана просто дуры, - сухо сказала Джулой. - В отличие от тебя, надеюсь. Да, ты можешь ехать в фургоне. В открытой степи это тебе не слишком повредит, - она повернулась к Гутрун. - Что до Джошуа, то вы прекрасно знаете - он делает то, что считает необходимым. Я согласна с ним. Это прозвучит грубо, но принц не может остановить войну по всему Светлому Арду на сто дней, чтобы его жена выносила своего ребенка в мире и спокойствии.
      - Значит, должен быть какой-то другой путь. Я сказала Изгримнуру, что это жестоко, и это только то, что я думаю. И я велела ему передать это принцу Джошуа. Мне все равно, что он обо мне подумает. Я не могу видеть, как страдает девочка.
      Джулой мрачно улыбнулась:
      - Я уверена, что ваш муж внимательно выслушал все это, Гутрун, но сомневаюсь, что Джошуа когда-нибудь, услышит хоть одно слово из того, что вы сказали.
      - Что это значит? - спросила Гутрун.
      Прежде чем лесная женщина успела ответить - впрочем Мириамель подумала, что она не особенно торопится - за дверью палатки послышался слабый шум. Клапан молниеносно скользнул в сторону, открыв звездную россыпь. Потом внутрь скользнула гибкая фигура Адиту, и ткань снова упала.
      - Я не помешала? - спросила ситхи. Мириамели показалось, что, как ни странно, ее действительно волновало, не помешала ли она. Для молодой женщины, выросшей в лицемерной вежливости королевского двора, удивительно было слышать эту привычную фразу, неожиданно вернувшую себе исходное значение. - Я слышала, ты плохо себя чувствуешь, Воршева?
      - Мне уже лучше, - улыбаясь ответила жена Джошуа. - Заходи, Адиту, тебе здесь всегда рады.
      Ситхи села на пол у постели Воршевы. Ее золотые глаза внимательно смотрели на больную, длинные изящные руки были сложены на коленях. Мириамель не могла оторвать от нее взгляда. В противоположность Саймону, который, кажется, вполне привык к ситхи, она еще чувствовала себя неловко в пристугствии такого чуждою существа. Адиту казалась нереальной, как персонаж старой сказки, и даже еще нереальнее, потому что она сидела среди них, в смутном свете горящего тростника, такая же настоящая, как камень или дерево. Казалось, что прошлый год перевернул мир вверх ногами и таинственные существа, раньше упоминавшиеся только в легендах, кувыркаясь, выкатились наружу. Адиту вытащила из складок серой туники кожаный мешочек и подняла его.
      - Я принесла кое-что, чтобы ты лучше спала. - Она высыпала горсть зеленых листьев на ладонь, потом показала их Джулой. Колдунья кивнула. - .Я сварю их для тебя, пока мы будем разговаривать.
      Ситхи, казалось, не замечала недовольных взглядов Гутрун. При помощи двух палочек Адиту вытащила из очага горячий камень, стряхнула с него пепел и бросила камень в миску с водой. Когда над миской поднялся пар, ситхи раскрошила туда листья.
      - Мне сказали, что мы пробудем здесь еще один день. Это даст тебе возможность отдохнуть, Воршева.
      - Я не понимаю, почему все так волнуются. Это всего-навсего ребенок. Такое часто бывает с женщинами.
      - Но не все женщины носят единственного ребенка принца, - тихо сказала Мириамель, - к тому же во время войны.
      Адиту растерла листья по дну миски горячим камнем, помешивая воду палочкой.
      - Я уверена, что у вас с мужем родится здоровое дитя, - Мириамели эта фраза показалась неуместной в устах ситхи. Так мог бы сказать смертный весело и'вежливо. Может быть Саймон все-таки был прав?
      Когда Адиту убрала камень, Воршева села, подняла все еще дымящуюся миску и сделала маленький глоток. Мириамель наблюдала за ней. Она такая прелесть! думала принцесса.
      У Воршевы были огромные темные глаза, восковые веки потяжелели от усталости; ее волосы густым черным облаком спускались к плечам. Мириамель коснулась собственных стриженых кудрей и ощупала неровные края, там, где она отрезала крашеные волосы. Она не моста не чувствовать себя уродливой младшей сестрой. Перестань! сердито сказала она себе. Ты достаточно хорошенькая. Чего ты еще хочешь - что тебе нужно?!
      Но было трудно не чувствовать себя дурнушкой, видя рядом дерзкую красоту Воршевы и кошачью грацию ситхи. Но Саймону я нравлюсь, она почти улыбнулась. Нравлюсь, я знаю. Настроение у нее немного испортилось. Впрочем, какое все это может иметь значение? Все равно он не может сделать то, что я должна. Кроме того, он не знает обо мне ровным счетом ничего.
      Однако что-то странное было в том, что Саймон, который присягнул на верность ей - это был мучительный, но прекрасный момент - был тем же человеком, что и долговязый мальчик, с которым они вместе шли в Наглимунд. Не то чтобы в нем многое изменилось, но то, что все-таки стало другим... Он повзрослел. И дело было не только в росте и пушистой бороде - изменились глаза и осанка. Теперь она видела, что он будет красивым мужчиной - вот ух чего никак нельзя было подумать, когда они останавливались в доме Джулой. Его длинный нос и вытянутое лицо что-то приобрели за последние месяцы - черты стали правильными, чего не было раньше.
      Как это сказала одна из ее нянек о другом хейхолтском мальчике? Ему надо дорасти до своего лица. Это было абсолютно верно для Саймона, и так он и делал.
      И ничего удивительного, решила она. Он столько всего пережил с тех пор, как покинул Хейхолт - да он почти герой! Он сражался с драконом! Что такого сделали сир Камарис или Таллистро, что можно было бы считать большим подвигом? Правда, Саймон всячески преуменьшал значительность своей встречи с ледяным червем, хотя в то же время Мириамель видела, что ему до смерти хочется немножко похвастаться - но она же была рядом с ним, когда на них напал гигант! Она видела его храбрость. Они оба не стали убегать и прятаться, так что ей тоже не откажешь в некоторой смелости. Саймон действительно был хорошим товарищем - а теперь он стал ее защитником. Что-то в ней затрепетало, как будто мягкие крылья забились у нее в груди. Она не хотела этого, чувства никаких таких чувств - не время было для них. А скоро, может быть, вообще ни для чего уже не будет времени.
      Тихий музыкальный голос Адиту вернул ее обратно в палатку, к окружавшим ее людям.
      - Если ты уже сделала все, что собиралась, для Воршевы, я хотела бы, чтобы тм уделила мне несколько минут. Мне нужно поговорить с тобой.
      Гутрун громоподобно хмыкнула. Мириамель решила, что этот звук предназначался для того, чтобы выразить мнение герцогини о людях, которые уходят и секретничают. Джулой пропустила мимо ушей ее бессловесное замечание и кивнула.
      - Что ей теперь нужно, так это сон или немного тишины. - Она повернулась к Гутрун: - Я загляну к ней попозже.
      - Как вам угодно, - сказал герцоганя. Колдунья кивнула Воршеве и Мириамели, прежде чем вслед за Адиту выйти из палатки. Жена принца, снова откинувшаяся на подушки, приподняла руку в прощальном жесте. Глаза ее были почти закрыты; казалось, она уже засыпала.
      В палатке на некоторое время воцарилось молчание. Гутрун шила и тихо мурлыкала себе под нос что-то без слов и мотива, не прекращая петь даже тогда, когда подносила шитье к огню, чтобы лучше рассмотреть шов. Наконец Мириамель встала.
      - Воршева устала. Я тоже пойду. - Она наклонилась и взяла руку женщины. Та открыла глаза; потребовалось несколько мгновений, чтобы ей удалось сфокусировать взгляд. - Спокойной ночи. Я уверена, что у тебя будет замечательный ребеночек, и ты и дядя Джошуа сможете гордиться им.
      - Спасибо, - Воршева улыбнулась и снова опустила длинные ресницы.
      - Доброй ночи, тетушка Гутрун, - сказала Мириамель. - Я рада, что вы оказались здесь, когда я вернулась с юга. Мне очень не хватало вас. - Она поцеловала теплую щеку герцогини, потом деликатно освободилась из материнских объятий Гутрун и выскользнула наружу.
      - Я уже много лет не слышала, чтобы она меня так называла, - услышала принцесса удивленный голос герцогини. Воршева что-то сонно пробормотала. Бедная девочка выглядит такой тихой и грустной в последнее время, - продолжала Гутрун, - но, с другой стороны, это так понятно...