7. СЕСТРЫ ХРАМА УЛЬЯ

В ее памяти навсегда остались пряный аромат жасминовых свечей и сонный гул храма Улья, дыхание возбужденных и испуганных девушек – все звуки и запахи, окружавшие ее в тот миг, когда мир полностью изменился. Разве могло быть иначе? Одной встречи с живым богом, автарком Сулеписом Бишахом ам-Ксисом III, избранником Нушаша, повелителем Поднебесья и Соколиного трона, господином всего сущего – хвала его имени! – хватило бы, чтобы потрясти простого смертного до глубины души. Но то, что произошло с Киннитан, было совершенно невероятным и навечно останется таковым.

Даже через год, когда ей пришлось распрощаться с беззаботной роскошной жизнью в обители Уединения и бежать по темным улицам Великого Ксиса, чтоб спастись от неминуемой смерти, она все еще помнила каждую минуту того дня.

Как и многие другие, он начался с того, что подруга Дани разбудила Киннитан затемно.

– Ну, вставай же, Кин-я, вставай! – Дани была взволнована и едва сдерживалась, заставляя себя говорить шепотом, как требовал обычай. – Уже сегодня! Он приезжает! В Улей!

В тот день Киннитан поднялась на недосягаемую высоту – к почестям, о которых не смела и мечтать. Но если бы она знала, к чему все приведет, то постаралась бы избежать этого любой ценой; так отчаянная жажда свободы заставляет шакала, угодившего в капкан, отгрызть себе лапу.

Они спешили по коридору – две шеренги девушек с мокрыми после ритуального омовения волосами. Платья прилипали к телам, ненадолго давая приятную прохладу; день обещал быть жарким. Пышные кудри Киннитан рассыпались по плечам, одна странная рыжая прядь почти терялась среди черных влажных волос. Старухи с улицы Кошачьего Глаза, где она выросла, называли эту прядку «ведьминым локоном» и при виде ее совершали обряд защиты от зла. Однако никаких колдовских способностей, да и вообще ничего особенного в Киннитан не проявилось. Некоторые дети дразнили ее «полосатой кошкой», но когда девочка подросла, люди перестали обращать на это внимание – как привыкают к бородавке возле носа или к косоглазию.

– Зачем он едет сюда? – спросила Киннитан, еще не до конца проснувшаяся.

– Узнать, что думают пчелы, – ответила Дани. – Разве не ясно?

– Думают о чем?

Жрицы и сама повелительница Улья нередко рассказывали о правителях, приезжавших сюда когда-то, чтобы набраться мудрости у священных пчел – крошечных оракулов всемогущего бога огня Нушаша. Правда, это было невероятно давно. Жрицы Великого Улья называли имена владык из далекого прошлого – Ксарпедон и Лептис. Однако на сей раз испросить совета у пчел Нушаша собирался настоящий живой правитель, воплощение бога на земле. В это трудно поверить. Отец Киннитан всю жизнь служил священником в храме Нушаша, но ему ни разу не довелось принимать автарка. А Киннитан посвятили в послушницы чуть больше года назад, и вдруг такая удача. Она подумала, что это несправедливо.

Автарка, живого бога, звали Сулепис. Он занял Соколиный трон не очень давно и был довольно молод. Киннитан помнила смерть его отца – старого правителя Парнада. Вслед за Парнадом умерли, но уже насильственной смертью, и его сыновья – претенденты на престол, соперники ныне царствующего автарка. Все это произошло, когда Киннитан только начинала служить пчелам. Лихорадка, охватившая тогда страну, заметно отражалась на жизни Улья. Позже, когда волнения улеглись, Киннитан с удивлением обнаружила, что обычная жизнь в храме совсем иная. Возможно, неожиданное желание посетить эту задымленную пасеку в одном из уединенных уголков обширного древнего храма Нушаша объясняется молодостью автарка.

Первые месяцы правления Сулепис занимался наказанием удаленных провинций, слишком поздно, на свою беду, сообразивших, что молодой автарк – отнюдь не безвольный правитель. Тогда у него не хватало времени на церемониальные посещения и празднования, позволяющие народу лучше узнать своего повелителя.

– Как ты думаешь, он хорош собой? – спросила Дани приглушенным шепотом. Она была потрясена и испугана собственной дерзостью.

Не зная, что ответить, Киннитан лишь пожала плечами. Она никогда не думала об автарке как о мужчине – это же нелепо, как если бы червь стал размышлять о цвете горы. Киннитан не рассердилась на подругу. Она прекрасно понимала, как та испугана – а кто бы на ее месте не боялся? Ведь они ждали встречи с живым богом, таким же далеким от них, как звезды. Он вправе взять жизнь любой из них с той же легкостью, с какой Киннитан убивает муху.

Прислужницы миновали узкий переход и попали в застекленную галерею, ведущую из жилых помещений к храмовым постройкам. На протяжении этих двенадцати или пятнадцати шагов – в зависимости от того, насколько быстро шла первая девушка, – Киннитан могла видеть расположенный внизу Великий Ксис, где она когда-то жила среди людей, которые разговаривали в полный голос, а не шепотом. (Правда, и там она не имела абсолютной свободы.) В Улье шепотом говорили всегда, и иногда это раздражало не меньше, чем крики.

– Как ты считаешь, он будет с нами говорить? Какой у него голос, как ты думаешь?

– Дани, успокойся!

Лишь несколько мгновений Киннитан могла издали любоваться городом. Она скучала по улицам Ксиса, и каждый раз, проходя по галерее, впитывала в себя каждую частицу увиденного. Широко раскрытыми глазами она смотрела на голубое небо, подернутое дымом миллионов очагов, на перламутрово-белые крыши, тянувшиеся далеко к горизонту, словно усыпанный камнями бескрайний берег. То тут, то там среди однообразных каменных построек вздымались устремленные вверх башни – дома состоятельных людей. Яркие полосы и золотые украшения делали эти здания похожими на рукава великолепного платья – будто сжатые в кулак человеческие руки поднимались к небесам. У богатых не было претензий к небесам, и им следовало бы изобразить не сжатые кулаки, а широко раскрытые ладони – на случай, если боги захотят послать еще больше счастья тем, кто в нем уже купается.

Киннитан не раз представляла себе, как сложилась бы ее жизнь, родись она в семье правителей, а не купцов средней руки; будь ее отец землевладельцем, а не простым жрецом в одном из крупнейших храмов Нушаша. Конечно, все могло сложиться и хуже, если бы он поклонялся другим богам, стремительно терявшим свое влияние и уступавшим место могущественному богу огня.

– Мы так рады, что сделали это для тебя! – говорили ей родители.

Она прошла посвящение в послушницы храма Улья, хотя молила богов (вот настоящее богохульство, надо признать), чтобы этого не случилось.

– Куда более богатые семьи готовы проливать кровь за подобную честь, – повторяли родители. – Ты будешь служить в личном храме правителя!

Храм был огромный, с бесчисленным множеством помещений и залов. Казалось, будто он не меньше самого Великого Ксиса. Киннитан стала одной из сотен прислужниц сестер Улья. Даже жрица, отвечавшая за жилые покои Улья, знала по именам лишь малую часть девушек.

– Не представляю, что я почувствую, если он посмотрит на меня. А вдруг упаду в обморок? Велит ли он меня казнить?

– Перестань, Дани. Наверное, люди постоянно падают в обморок в его присутствии. Он ведь бог.

– Ты так странно отвечаешь, Кин. Ты не заболела? Краткий миг свободы закончился: громадный город скрылся из виду, когда они прошли галерею. Как говорила одна из тетушек Киннитан, Ксис настолько велик, что птица потратит всю свою жизнь на перелет с одного конца города на другой, а по пути будет останавливаться, чтобы поспать, поесть и, возможно, свить гнездо. Киннитан не очень-то верила тетушке, а отец и вовсе высмеял ее тогда. Но, несомненно, большой мир за стенами храма несопоставим с жизнью внутри Улья. Храмовая жизнь ограничивалась дорогой из жилых помещений в храмовые залы и обратно, и Киннитан жаждала стать той самой птицей, гордо парящей над бескрайним городом.

Даже надоедливая болтушка Дани замолчала, едва они оказались в огромном зале. Входя сюда, девушки каждый раз испытывали благоговение – их поражали размеры каменных колонн, сделанных в виде стволов кедров. Колонны раз в десять превышали человеческий рост и исчезали в черных тенях под потолком. Когда Киннитан впервые пришла в храм, девушку удивила его мрачность, но со временем она поняла, насколько это правильно. Огонь хорошо виден лишь в темноте, а на солнце он теряется и не производит впечатления.

Старейший жрец храма зажигал огромные фонари. Уже были видны открытые глаза Нушаша в другом конце зала. Жрец поднимал факел на длинном шесте, мелкими шажками переходил от одного светильника к другому. Казалось, в его затрудненных движениях едва теплится жизнь – он двигался, как насекомое, чувствующее, что за ним наблюдает голодная птица. Жрец оставался единственным мужчиной, которого могли видеть послушницы во время исполнения ежедневных обязанностей. Он был избранным и не представлял никакой угрозы для девственниц не только в силу своего возраста. Однако Киннитан казалось, что сестры Улья выбрали на эту должность дряхлого старика специально; во всяком случае, уж никак не за ловкость и расторопность. Вот и сейчас он делал свое дело невероятно медленно, может быть, несколько часов. Горело уже больше половины фонарей. В их свете на стене мерцали неровные линии священной надписи – начертанный золотыми буквами гимн богу огня.

Отец Киннитан, гордившийся величием своего бога, любил рассказывать о нем. Нушаш – главное божество мира, господин огня – ездил по небу на самом солнце. Его повозка куда больше земного дворца, ее колеса выше самых высоких башен. Каждый день могущественный Нушаш пересекает небо, попирая коварство и Аргала Темного, расставляющего ему ловушки, и чудовищ, что пытаются преградить путь. Он неуклонно движется к темным горам и никогда не уклоняется от выбранного пути, чтобы на следующее утро снова принести свет – ради жизни на земле.

Лабиринт и внутреннее святилище располагались за массивным, богато украшенным сводчатым проходом. В глубине сияла золотая статуя Нушаша. В бесконечных коридорах и залах располагались жилые помещения, часовни и хранилища, переполненные дарами. Целая армия священников занималась тем, что принимала подношения и вносила их в списки. Храм, где сосредоточилась земная власть бога огня, являлся осью, вокруг которой вращался мир. Девушкам не дозволялось посещать недра святилища. Как, впрочем, и всем остальным женщинам – не были исключением ни высочайшая жена повелителя, ни его благословенная мать.

Процессия повернула налево и вошла в узкий коридор. Девушки, легко ступая по каменным плитам, спешили к храму Улья священных пчел бога огня – таково было его полное название. Даже самые молодые сестры Улья, совсем недавно попавшие сюда, почувствовали, что это особенный день: их поджидала сама верховная жрица в сопровождении старшей послушницы. Верховную жрицу Раган почитали не так высоко, как оракула Мадри, однако она стала хозяйкой храма Улья, а значит, одной из самых влиятельных женщин Ксиса. Тем не менее, она была простой и даже доброй, хотя терпеть не могла глупости.

Верховная жрица хлопнула в ладоши. Девушки тотчас замолкли и образовали возле нее полукруг.

– Вы все знаете, какой у нас сегодня день, – заговорила Раган низким голосом. – Знаете, кто к нам приезжает. – Жрица прикоснулась к своей церемониальной мантии с капюшоном, словно проверяла, не забыла ли ее надеть. – Думаю, нет нужды повторять, что храм должен быть идеально чистым.

Киннитан еле сдержала стон. Они всю неделю мыли и убирали – куда уж чище?

Лицо Раган сохраняло суровое выражение, соответственно случаю.

– За работой вы будете возносить благодарности. Будете восхвалять Нушаша и нашего великого правителя за оказанную нам честь. Будете размышлять над необычайной важностью этого визита для нашей жизни. Но прежде всего вы будете думать о священных пчелах и их безропотном вечном труде.

– Они такие красивые, – сказала старшая послушница. На минуту оторвавшись от работы, Киннитан посмотрела на огромные ульи за пропахшей дымом шелковой сеткой: большие цилиндры из обожженной глины, украшенные полосками из меди и золота. Зимой под громоздкие подставки ставили горшки с кипящей водой и таким образом обогревали ульи (эту работу Киннитан терпеть не могла – от нее на руках оставалось множество ожогов). Пчелы бога огня обитали в прекрасных домиках, что могли сравниться с жилищами самых высокопоставленных и богатых людей. Пчелы тихонько жужжали, словно от удовольствия и сознания своих привилегий, и от этого низкого звука в ушах щекотало, а волосы на затылке шевелились.

– Да, госпожа Крисса. Они очень красивые, – согласилась Киннитан.

Больше всего в храме ей нравились ульи и трудолюбивые, спокойные пчелы.

– Сегодня у нас замечательный день, – сказала старшая послушница.

Она была еще молода, и, если не обращать внимания на шрам, тянувшийся от глаза к щеке, ее можно было бы назвать миловидной. Девушки исподтишка потешались над внешним дефектом госпожи Криссы, а Киннитан не хватало духу спросить, откуда он появился.

– Невероятно замечательный день, – повторила Крисса. – Но ты выглядишь не очень счастливой, дитя мое. Отчего?

– Вовсе нет, госпожа. – Киннитан затаила дыхание. Она удивилась и даже немного испугалась, поняв, что ее необычное настроение отразилось на лице. – Я самая счастливая девушка в мире. Ведь мне повезло попасть сюда и стать сестрой Улья.

Кажется, старшая послушница не очень-то поверила, но все равно одобрительно кивнула.

– Все верно. Девушек, желающих оказаться на твоем месте, наверное, больше, чем песчинок на морском берегу. А тебе особенно повезло – к тебе благоволит ее преосвященство Раган. Иначе девушку твоего… Иначе тебя могли и не выбрать из огромного числа достойных кандидатов. – Крисса погладила Киннитан по руке. – Конечно, это благодаря твоему бойкому языку, хотя, по моему мнению, тебе следует научиться сдерживать себя. Мне кажется, ее преосвященство надеется, что в один прекрасный день ты станешь старшей послушницей, а это великая честь. – Крисса кивнула, будто давая понять, что так было и с ней: тяжкий труд и счастливая судьба. – Но столь высокое призвание требует отказа от семьи и друзей, а это весьма нелегко. Я помню, как трудно мне далось такое решение.

Киннитан хотелось расспросить досточтимую загадочную госпожу Криссу о ее детстве и о жизни до храма. Но сетка, отделявшая ульи, вдруг всколыхнулась от сквозняка. На сетке сидели сотни пчел, и колебание было совсем слабым, однако вслед за сквозняком в большом зале послышались шаги. Страх и волнение заставили старшую послушницу и ее молодых помощниц выпрямиться и повернуться к дверям. Там, воздев руки к небу, появилась верховная жрица.

– Молитесь высочайшему, – выдохнула Крисса. – Он уже здесь!

Киннитан опустилась на колени рядом со старшей послушницей. Звук шагов по полированным каменным плитам пола становился все громче, и в зале появились солдаты – у каждого на поясе висел изогнутый меч, а на плече красовалась длинная труба с раструбом из отполированной до блеска и покрытой узорами стали. Это были «леопарды» автарка: только им дозволялось носить черные, отделанные золотом доспехи. Как странно: Киннитан никогда не думала, что здесь, в главной галерее Улья, она увидит мужчин, тем более – вооруженных мушкетами воинов. Вслед за ними появились служители Нушаша в праздничных одеждах, а затем еще один отряд солдат. Эти были попроще «леопардов», но вид все-таки имели устрашающий: они держали в руках длинные копья и мечи.

Наконец топот и шаги утихли. Киннитан исподтишка взглянула на Криссу: на лице старшей послушницы было написано волнение, даже ликование.

Воины внесли просторный деревянный паланкин, украшенный золотом и закрытый тяжелыми занавесками с вышитым летящим соколом – гербом царствующей семьи. Паланкин опустили у дверей, и один из воинов откинул занавески. Киннитан почувствовала, как все женщины – несколько десятков – затаили дыхание. Из тени паланкина появилось лицо.

Киннитан сглотнула, и это простое движение далось ей с большим трудом. Правитель оказался уродом.

«Ну не совсем уродом», – решила она, взглянув на него еще раз.

Молодой человек в паланкине был сгорбленным, жалким, похожим на старика, с чересчур большой для его хилого тела головой. Он заморгал, огляделся по сторонам, словно человек, спросонья открывший не ту дверь, потом отодвинулся обратно в темноту своего отгороженного занавесками убежища.

Киннитан еще не отошла от изумления, когда «леопарды» сняли с плеч ружья, подняли их вверх и с грохотом опустили на плиты пола – бум! бум! Ей показалось, что прозвучали выстрелы, а некоторые из сестер Улья даже вскрикнули от неожиданности и страха.

Как только звуки смолкли, появились еще шесть солдат в черно-золотых доспехах, и только потом в галерею вошел человек не менее странный, чем тот, что сидел в носилках.

Слишком длинная шея и вытянутое лицо придавали его облику весьма диковинный вид. Необычной была и его манера по-паучьи сгибать пальцы, поднимая руки вверх. Худое смуглое лицо под высокой куполообразной короной ничем особенно не выделялось; правда, длинный подбородок и костистый нос с горбинкой, вроде клюва сокола, не вязались с его молодостью. У него была небольшая аккуратная черная борода, глаза же, зорко осматривающие комнату, казались огромными и блестящими. Несколько жрецов Нушаша вышли вперед и начали петь и размахивать кадильницами, наполняя воздух вокруг высокого молодого человека дымом курений.

– Кто это? – спросила Киннитан под прикрытием шума, производимого священниками.

Крисса была изумлена тем, что девушка решилась заговорить, пусть даже ее и не было слышно за голосами жрецов.

– Это же правитель, глупая! – ответила она.

Ну конечно, этот подходил на роль правителя куда больше – в нем, несомненно, ощущались сила и властность.

– Но кто же тогда тот, в паланкине?

– Это его наследник, скотарк. А теперь молчи. Киннитан почувствовала себя полной дурой. Отец говорил ей, что скотарк, официальный наследник автарка, нездоров. Но она начисто забыла про это и уж никак не ожидала, что он болен так сильно. А если учесть, что жизнь и власть самого автарка зависят от здоровья и процветания скотарка – так гласит древнее ксиссианское поверье, – Киннитан не могла не удивиться тому, что автарк выбрал наследником столь слабого человека.

«Это ничего не значит», – напомнила она себе.

Ведь они неизмеримо выше Киннитан. И все, что происходило в высочайшем доме, так же далеко от ее жизни, как звезды на небе.

– Где госпожа храма? – Голос повелителя был высоким, но твердым. Он звенел в огромном помещении как серебряный колокольчик.

Верховная жрица Раган вышла вперед, склонив голову. Ее стремительная походка вдруг превратилась в осторожную поступь испуганного зверя. Именно это, а не солдаты и священники, заставило Киннитан в полной мере осознать, что она находится в присутствии высшего существа ужасающей силы: прежде Раган никогда никому не кланялась.

– Твоя слава отбрасывает свет на каждого из нас, о повелитель Поднебесья, – заговорила Раган, и голос ее чуть-чуть дрожал. – Улей приветствует тебя, а пчелы радуются твоему присутствию. Мать Мадри готова предложить тебе всю мудрость, которую могут даровать священные пчелы Нушаша. Она молит о твоем милостивом снисхождении, Бесценный. Она слишком стара, ей тяжело долго находиться на сквозняке в храме.

На хищном лице автарка промелькнуло выражение, более всего похожее на самодовольство.

– Старая Мадри оказывает мне слишком много чести, – ответил он. – Видите ли, я пришел не за тем, чтобы выслушивать оракула. И от пчел мне ничего не нужно.

Даже окруженные сотней вооруженных солдат, сестры Улья не сдержали возгласа удивления. В некоторых голосах даже звучал упрек: прийти в храм и не посоветоваться с пчелами?..

– Простите, я… я не совсем понимаю, о Бесценный. – Верховная жрица Раган была явно сбита с толку. Она отошла назад и опустилась на одно колено. – Посланец верховного жреца сообщил нам, что вы желаете посетить Улей, потому что ищете что-то…

И тут автарк рассмеялся. Смех его был настолько странным, что у Киннитан по телу побежали мурашки. Занавеска на паланкине зашевелилась, словно скотарк выглядывал из-за нее.