Вдруг Киннитан осенило.
Она заставила себя сдвинуться с места и вернулась в покои Луан. Она знала, что там обнаружит, но все равно не сдержала крика ужаса при виде распростертого на полу тела, хотя багровое лицо было повернуто в другую сторону. Удавка так глубоко врезалась в шею избранной, что почти скрылась в складке. Убийце Луан, по-видимому, трудно было справиться с сильной жертвой, поэтому на спине белого ночного платья отпечатался грязный след ноги, словно особый знак на одежде кающегося.
Киннитан отчаянно боролась с позывами рвоты, когда на нее нахлынула еще одна сильная волна ужаса.
«О, Луан!»
Она отвернулась от тела. Если она будет смотреть на мертвую подругу, то снова начнет плакать и простоит здесь, пока не придут и за ней. Она лихорадочно осматривала корзинки и шкатулки Луан, когда услышала шорох у себя за спиной. Руки машинально прикрыли шею. Она обернулась, готовая увидеть ухмыляющееся лицо Таниссы и ее безжизненные глаза. Но это оказался немой мальчик-раб – тот, что приносил ей записку от Луан. Он пытался спрятаться в пустом углу комнаты. Значит, войдя сюда, она должна была пройти мимо него.
– Маленький идиот! Здесь нельзя находиться! – Она хотела выставить его вон, но, к счастью, сообразила, что может потерять последнюю надежду выжить. Она сказала мальчику: – Постой! Мне нужна твоя одежда! Можешь принести? Какие-нибудь брюки вроде твоих. И рубашка. Ты понял меня? '
Он смотрел на нее испуганными глазами попавшего в капкан зверька. Только тогда Киннитан сообразила: наверное, он видел, как убивали Луан. Но у нее не было времени на сочувствие и жалость.
– Ты понял меня? Мне нужна одежда прямо сейчас! Потом можешь идти. И никому не рассказывай, что был здесь! – Киннитан чуть не расхохоталась над своей глупостью. – Ты же не сможешь рассказать, ты немой. Все равно. Иди!
Мальчик колебался. Она схватила его за тонкую руку и подняла с пола, потом подтолкнула к выходу. Мальчик выскользнул в коридор и побежал, наклонившись к полу и опустив руки, словно он находился на поле брани и над ним летали стрелы.
Киннитан вернулась к прерванным поискам и вскоре нашла шкатулку, где хранилась всякая мелочь. Она вытащила из нее украшенные бриллиантами ножницы – подарок королевы избранных Кузи – и начала отстригать свои длинные черные волосы.
Киннитан забрала у мальчика одежду и поблагодарила его, но он все не уходил. Она снова подтолкнула его. На этот раз он оказал сопротивление.
– Тебе нужно уходить отсюда! – настаивала девушка. – Я понимаю, ты испугался, но нельзя, чтобы тебя здесь застали.
Он тряс головой, не соглашаясь с ней. В его глазах застыл ужас, но отказывался он не только от страха. Мальчик показал пальцем в другую комнату – Киннитан увидела там босые ноги, словно Луан прилегла вздремнуть на полу, – потом на себя и на Киннитан.
– Не понимаю, – ответила она, начиная злиться. Нужно убираться отсюда как можно быстрее. Очень может быть, что Танисса уже убедилась, что Киннитан нет в ее комнате, и теперь разыскивает девушку по всей обители Уединения. Возможно, она уже подняла тревогу.
– Уходи! Беги к Кузи или к другой важной избранной! Спасайся!
Но мальчик снова не согласился и еще раз показал на Луан, на себя и на Киннитан, глядя на нее умоляющим взглядом. Потом изобразил, что пишет.
– О священные пчелы! Ты думаешь, тебя тоже убьют? Из-за писем?
Она смотрела на мальчика, проклиная про себя Луан, хотя закон запрещал делать это, пока умерший не прошел суд Нушаша. Луан накликала беду на них – она и этот красивый, глупый, высокомерный Джеддин. То, во что эти двое втянули Киннитан, было отвратительно, но с бедным немым мальчиком они поступили и того хуже.
– Ты прав, – согласилась она после короткого размышления. Она вспомнила, что Джеддин, возможно, в этот самый момент терпит ужасные пытки, и гнев исчез.
– Пойдем со мной, – сказала она мальчику. – Только сначала помоги надеть все это и собери волосы, которые я отстригла. Мы не можем их сжечь, чтобы запах паленого волоса не привлек внимание. Придется выбросить их в уборную. И еще одна важная вещь: нам нужна шкатулка Луан с письменными принадлежностями.
Мальчик оказался очень полезен. Они вышли из покоев Луан, и он повел Киннитан по переходам, о существовании которых она даже не догадывалась. Они обошли стороной сад королевы Содан, где после ужина всегда полно жен и слуг, особенно в такой теплый вечер, как сегодня. По дороге они встретили только одного человека: хектанку со светильником – то ли жену, то ли служанку. Трудно было определить ее положение, поскольку все хектанки закрывали лица вуалью и носили бесформенные, богато украшенные платья. Женщина прошла мимо, не обратив на них ни малейшего внимания, даже не кивнув в знак приветствия. Киннитан инстинктивно обиделась на нее, но тут же вспомнила: она пытается избежать смертельной опасности, а женщина по положению неизмеримо выше, чем мальчики-рабы.
«Благодари Священный Улей, что тебя не замечают», – укорила она себя.
Чем ближе они подходили к воротам Лили, тем отчаяннее стучало сердце. Концы коротких волос лезли под воротник, отчего грубая ткань рубашки казалась еще более колючей, но это, пожалуй, не самая большая проблема. В коридорах было полно народу. Слуги отправлялись за покупками для своих хозяек, рабы тащили на головах свертки и катили небольшие тележки, торговка везла в повозке клетку с попугаями, избранный-врач в огромной шляпе спорил с избранным-аптекарем – они шли на местный рынок за травами. Люди пугали Киннитан, особенно ее насторожила пара знакомых слуг. Однако едва ли в такой толпе обратят внимание на двух мальчиков, а тем более заподозрят, что один из них – невеста бога во плоти.
Они терпеливо ждали своей очереди у ворот обители Уединения. Киннитан хотелось растолкать всех и поскорее вырваться на свободу – пусть попробуют догнать! Она постаралась успокоиться и начала обдумывать, что будет делать за воротами.
Тут маленькие пальцы сжали ее руку, и она посмотрела на своего спутника. Его глаза были полны ужаса, но он улыбнулся, желая приободрить Киннитан.
– Я не знаю твоего имени, – шепнула она. – Как тебя зовут?
Его губы зашевелились, и она почувствовала неловкость: как он мог ей ответить? Тогда он снова улыбнулся, поднял кисти рук и сцепил большие пальцы, а остальные развел в стороны, изобразив крылья.
– Птица? – спросила Киннитан. Он радостно закивал.
– Тебя зовут Птица?
Он нахмурился и покачал головой, потом показал на ребристый потолок. Здесь, в темных уголках у самых ворот, еще сохранились остатки птичьих гнезд. Но птиц в них не было.
– Гнездо?
Он отрицательно покачал головой.
– Какая-то птица, да? Воробей? Дрозд? Голубь? Мальчик снова схватил ее за руку и крепко сжал, энергично кивая.
– Голубь? Тебя зовут Голубь, – поняла девушка. – Спасибо, что помог мне, Голубь.
Киннитан посмотрела вперед: они уже почти подошли к воротам. Поток людей сужался перед троими избранными-стражниками. До ворот Лили оставалось несколько шагов, а за ними сияли огни фонарей, напоминавшие волшебный мир из сказки. Двое охранников осматривали повозку торговки. Рядом с рослыми стражниками женщина казалась почти карлицей и изо всех сил старалась выглядеть безразличной, отчего вид у нее был очень дерзкий. Третий стражник был свободен. Он занялся Киннитан и ее попутчиком.
– Куда вы направляетесь? – начал он, но Голубь перебил его своим утробным мычанием. – Ясно, безъязыкие. По чьему делу?
У Киннитан душа ушла в пятки. Она усердно потрудилась над поддельным письмом, но совсем забыла: кроме письма необходимо разрешение на то, чтобы покинуть обитель Уединения. Никто из рабов, даже избранные-молчальники, не мог свободно входить и выходить отсюда.
Киннитан уже хотела бежать, но мальчик достал из кармана маленький серебряный предмет размером с палец и протянул его стражнику. Девушка была ни жива ни мертва. Если это печатка Луан и слух уже дошел…
– Ах, вы выполняете поручение Кузи, – отозвался стражник и махнул рукой. – Мы рады услужить королеве обители Уединения.
Он отошел в сторону и лениво, но с долей любопытства посмотрел на Киннитан, словно почувствовал в ней какую-то странность. Девушка опустила глаза и принялась повторять про себя Гимн пчел. Голубь провел ее мимо огромного стражника следом за только что пропущенной торговкой, в повозке которой, по-видимому, не оказалось ничего недозволенного.
– Говорят, они были любовниками, – сказал тот стражник, что обыскивал повозку.
Киннитан вздрогнула, но тотчас поняла, что он говорит не с ней, а с другим стражником.
– Он? И Вечерняя Звезда? – спросил второй довольно тихо. – Ты шутишь.
– Так говорят. – Стражник заговорил еще тише, совсем шепотом, и Киннитан удалось расслышать лишь часть сказанного, прежде чем стражники остались далеко позади. – Но даже если она еще любит его, вряд ли уже чем-то поможет…
Джеддин? Они говорят о Джеддине?
Киннитан вдруг почувствовала себя опустошенной, словно выгоревшей изнутри. Мир, в который она попала, и без того казался ей не совсем нормальным, а теперь он превратился в полное безумие – она и представить себе не могла, что такое возможно.
Стоял теплый вечер, и улицы заполняли люди. Сразу за воротами обители Уединения Киннитан увидела множество дорогих магазинов и чайных: близость большого дворца способствует процветанию любой торговли. Девушку охватило непередаваемое чувство радости: она свободна и снова может гулять среди веселой гудящей толпы. Страх почти прошел, но приподнятое настроение длилось недолго. Не только потому, что она близко видела смерть. Она нарушила строгие законы автарка. До этого, несмотря на связь с Джеддином и Луан, у нее был шанс остаться в живых, но теперь, покинув обитель Уединения, она замарала себя. Автарку не нужна такая невеста, тем более из простой семьи.
«Я могла бы уже умереть, – подумала она. – Дух, носимый ветром».
Странное ощущение – одновременно пугающее и возбуждающее.
Они вышли из торговых рядов, освещенных множеством фонарей, и оказались в темном прибрежном районе. Прохожие вокруг стали менее дружелюбными, а злоумышленники более наглыми. Казалось, в воздухе витала угроза. Они шли по узкой улочке между двумя длинными строениями. Тусклый свет сочился из полузакрытого окна убогого чайного домика. Киннитан вдруг подумала, что здесь их может постигнуть столь же печальная участь, как и во дворце автарка, если бы они там остались. Она никогда не пришла бы сюда в женском платье, но здесь наверняка хватает уродов, которых устроят и два симпатичных мальчика, особенно если они не могут позвать на помощь.
Маленький Голубь тоже ощущал опасность – только слепой и глухой ее бы не почувствовал. Они прибавили шагу и, миновав еще один узкий темный переулок, оказались на широкой Парусной улице, упиравшейся в верфи и доки. Неожиданно дорогу им преградил огромный мужчина. Он стоял посреди улицы так, будто давно поджидал их здесь.
– Привет, крошки, – сказал он дрожащим, как у больного, голосом. На нем была потрепанная матросская роба и штаны чуть ниже колен, на голове повязан морской платок. – Что вы делаете здесь так поздно? Заблудились? – Он шагнул в их сторону. – Давайте я вам помогу.
Киннитан колебалась лишь мгновение: мужчина стоял как раз между ними и их целью, а пути назад не было – там их ждал гнев автарка. Она схватила мальчика за руку и бросилась бегом прямо навстречу страшному матросу. Матрос ждал их, раскинув руки, но глаза его от удивления раскрывались все шире. Разбежавшись, они врезались в него, и он от удара упал на спину. Матрос не сразу сумел подняться и отчаянно ругался.
– Ах вы, щенки, я выпотрошу вас! – орал он. – Я прирежу вас и выпущу вам кишки!
Он вскочил на ноги и бросился за ними. Киннитан оглянулась: мужчина быстро их нагонял.
– Куда мы бежим? – еле выдавила она.
Голубь знал ответ не лучше ее – он просто бежал рядом, держась за руку девушки. Мальчик мог бы двигаться быстрее, но не хотел оставлять Киннитан одну.
«Что написано в письме Джеддина? – вспоминала она на ходу. – Храм? Корабль пришвартован напротив храма? Но какого храма?»
Они выскочили на набережную. Шаги преследователя грохотали по доскам совсем близко. Киннитан замедлила бег, потом остановилась: ее сразил вид сотен мачт, стоявших у берега. Линия кораблей протянулась не меньше чем на милю. Ленивые вечерние волны плавно покачивали их корпуса. Топот за спиной стал громче, и Киннитан снова бросилась бежать.
– Паршивцы! – тяжело дыша, вопил преследователь. Киннитан показалось, что матрос нагоняет их. Собрав последние силы, она сделала отчаянный рывок.
– Я вас съем вместе с потрохами! – доносилось из-за спины. Не помня себя от ужаса, Киннитан начала громко кричать:
– Эй, «Утренняя звезда»! «Утренняя звезда»! Где вы? Она кричала, пока не задохнулась.
Никто не ответил, хотя ей показалось, что на одном из кораблей она заметила какое-то движение.
Они бежали дальше в тишине. Слышно было только, как за спиной, не отставая, тяжело дышит мужчина.
– «Утренняя звезда»! Где вы? – снова крикнула Киннитан.
– Здесь! Рядом! – откликнулся кто-то с ближайшего корабля.
Киннитан споткнулась, но Голубь не дал ей упасть.
– «Утренняя звезда»! – Крик на этот раз получился приглушенным, едва слышным. Ноги отказывались подчиняться ей. Она задыхалась. – «Утренняя звезда»!
– Мы здесь! – ответили ей совсем рядом. – Кто вы?
Когда они добежали до корабля, Киннитан подтолкнула Голубя на сходни. Преследователь остановился, подумал, затем развернулся и, слегка покачиваясь, пошел в обратную сторону. Вскоре он исчез из виду. Киннитан держалась за перила и, открыв от изумления рот, смотрела на небо. Ей казалось, что звезды падали вниз и кружились над ней, как искры. Мачты стояли вокруг, словно густой лес, опутанный паутиной.
Грубая рука схватила Киннитан, в лицо ей направили свет фонаря.
– Кто вы? Вы орали, словно хотели разбудить мертвеца.
– Это… «Утренняя звезда Кироса»? – выдохнула она.
– Да. А вы кто?
Свет фонаря слепил, и девушка с трудом различила глаза и бороду смотревшего на нее человека.
– Мы пришли… от Джеддина.
Колени ее подогнулись, мир закружился, мачты замелькали, как в веселом танце, и Киннитан провалилась в серую пустоту, ставшую непроницаемо черной.
– Нам приказали ожидать вас, но вы должны были быть в женском платье, а не в наряде мальчика-раба, – говорил ей Аксамис Дорса, капитан «Утренней звезды».
Он отвел Киннитан в крошечную каюту. Голубь молча припал к ногам своей спасительницы, глядя на нее широко открытыми глазами.
– Нам говорили, что вы можете появиться неожиданно. – Капитан помахал письмом, которое она подделала в комнате Луан и скрепила печатью Джеддина. – Но не говорили, что мы должны отплывать без Джеддина. Что вам про это известно?
Она прочла про себя благодарственную молитву Улью и божественной защите возлюбленных пчел: моряки, видимо, еще не знали об аресте Джеддина. Теперь пришла пора в полной мере использовать умение притворяться, приобретенное в обители Уединения. Очень важно делать вид, будто ей неизвестно содержание письма.
– Я не знаю, капитан, – ответила Киннитан. – Джеддин велел мне переодеться, взять с собой этого мальчика и передать вам записку. Я очень рада, что тому человеку не удалось нас поймать и сделать с нами то, что он намеревался.
Она изо всех сил старалась держаться как королева – величественно и уверенно.
«Но я ведь действительно королева, разве нет? – думала Киннитан. – Во всяком случае, что-то вроде того. Или я была королевой».
Правда, она этого никогда не чувствовала.
Капитан не стал вдаваться в подробности относительно их преследователя.
– В доках полно такой мрази. Бывают мерзавцы и похуже, можете мне поверить. Мне непонятно другое. Почему мы должны отплывать без Джеддина? Еще раз спрашиваю: вы ничего об этом не знаете?
Она отрицательно покачала головой.
– Только то, что лорд Джеддин велел мне идти к вам и отправляться с вами туда, куда вы поплывете. Он обещал, что вы и ваш отряд защитит меня от врагов. – Киннитан глубоко вздохнула. Изобразить тревогу ей было легко. – Будьте добры, капитан, скажите, что пишет мой господин?
Аксамис Дорса взял в руки письмо и внимательно вгляделся в строчки. Кожа вокруг его глаз была такой морщинистой, что он казался глубоким старцем, хотя в остальном выглядел еще молодым.
– Вот что здесь сказано: «Отвезите госпожу Киннитан в Иеросоль. Все остальное может подождать. Отправляйтесь сегодня вечером. Я встречу вас там». Но где же он нас встретит? Иеросоль почти такой же огромный, как Ксис! И зачем нам пересекать океан и плыть в Эон, когда мы могли бы перебраться в другой порт и подождать там?
– Я не знаю, капитан. – Киннитан чувствовала, что готова вновь упасть в обморок. – Поступайте, как считаете нужным. Я передаю себя и своего слугу в ваши руки. Так пожелал мой господин Джеддин.
Капитан нахмурился и уставился на перстень с печатью Джеддина, который держал в руке.
– У вас его печать и письмо. Как я могу сомневаться? И все же непонятно. Мои люди будут волноваться, когда услышат об этом.
– Вы же знаете, как опасно во дворце, – произнесла Киннитан как можно многозначительнее. – Возможно, ваши люди будут рады удалиться от Ксиса на какое-то время.
Дорса посмотрел на нее тяжелым взглядом.
– Вы хотите сказать, во дворце что-то произошло? И наш хозяин в этом замешан? – проговорил он.
Она закинула крючок, и теперь ни в коем случае нельзя сильно тянуть бечевку.
– Я больше ничего не могу вам сказать, капитан, – покачала она головой. – Для мудреца и одно слово – поэма.
После того как Аксамис Дорса вышел, Киннитан прилегла на узкую кровать. У нее не осталось сил возражать, когда Голубь улегся прямо на пол, словно действительно был ее рабом. В путанице мыслей она вдруг услышала голос Мадри: «Помни, кто ты. А когда клетка распахнется, ты должна улететь. Второй раз ее не откроют».
Не эту ли ситуацию имела она в виду? Больше Киннитан не могла думать. Она слишком устала.
«Я бегу, Мать Мадри. По крайней мере, пытаюсь бежать…»
И она заснула.
Киннитан разбудил топот босых ног по настилу палубы над головой. Громкие голоса отдавали приказы, кто-то пел о тяжелой жизни моряка. «Утренняя звезда Кироса» готовилась к отплытию в Иеросоль.
39. КАНУН ЗИМЫ
ТАНЕЦ ЗИМЫ
Пыль, пыль, лед, лед.
У нее кость вместо глаз.
Она ждет, когда закончится песня.
Из «Оракулов падающих костей»
Пазл пел удивительно красивым голосом, и лишь легкая дрожь выдавала его возраст. Если бы не это, Бриони была готова подумать, что время повернуло вспять, она снова стала маленькой девочкой, сидящей на отцовских коленях в теплом просторном зале, когда ветер за окном едва не срывает крыши.
Но те дни миновали, напомнила себе Бриони. Ничто не вернет их, и, если Тайн проиграл сражение, скоро некому будет вспоминать о тех временах.
Пазл ударил по струнам и продолжил свой длинный печальный рассказ о «Принце Кайлоре и Вечно Страдающей Деве»:
… И тут он впервые узрел ее – деву, исходящую кровью.
Старый шут проникновенно пел о приезде рыцаря в Царство Вечной Зимы:
Решил он, что ранена дева смертельно иль даже мертва,
И сердце благородное заныло. Подумал, что во цвете лет
Угаснет красота сей девы, поцелуев не знавшей.
Глаза открыла дева, улыбнулась,
Хотя лицо прекрасное, как жемчуг, выражало
Лишь боль и муку.
И он подумал, что на целом юге нет красавицы подобной.
И полетело сердце Кайлора навстречу деве, к ее груди припало,
И знать не знал он, было то ко благу иль к беде.
Надо признать, что Бриони несказанно удивлялась не столько тому, что Пазл еще способен петь, сколько стихам Мэтти Тинрайта. Молодой поэт сидел неподалеку от Пазла с таким видом, словно не сомневался, что создал нечто значительное.
Безусловно, эти стихи были гораздо лучше его чудовищных мрачных хвалебных песен в честь Бриони, где он сравнивал ее с богиней-девственницей. Образы их были невероятными – не много найдется слов, сочетающихся с «Зорией», «всемилостивой» или «богиней». Но эта поэма произвела впечатление на принцессу и даже порадовала ее. Она взяла Тинрайта во дворец, чтобы досадить Баррику и немного развлечься самой. Однако не исключено, что он и правда неплохой поэт.
«Если, конечно, – вдруг подумала Бриони, – он не украл эту поэму у какого-нибудь безвестного собрата».
Нет, сегодня, в Канун зимы, она должна быть благожелательной ко всем. Она обязательно похвалит творение Мэтти, но не настолько сильно, чтобы он таскался за ней хвостом весь вечер.
А Пазл тем временем продолжал:
Мгновенно Кайлор в раба ее оборотился,
И положить был он готов к ногам любимой
Любые города. Она же головой тряхнула, глядя безнадежно,
И руки, что белее снега, из красных рукавов одежды подняла.
Ему она сказала: «Рыцарь мой, ни города мне не нужны,
Ни обещания. Освободи меня от раны, что жизнь мою крадет.
Тогда твоей я буду. Отвергла Ворона любовь я,
Он принц всех птиц. И в гневе он пронзил мне грудь кинжалом.
И все врачи двора не могут остановить кровотечение,
Что тот кинжал открыл, не могут рану заживить.
Бриони улыбнулась шуту, но тот едва ли заметил это. Он наслаждался моментом всеобщего внимания и забыл, что служит королевской семье, а не придворным, всегда считавшим старика слишком скучным. Их глаза сейчас были прикованы к нему, и Пазл ликовал.
Собравшиеся вельможи держали себя странно. Несмотря на роскошный обед, они вели какие-то бессвязные разговоры, многие перешептывались или переговаривались слишком громко. Толли и их союзники сочли праздник оскорблением памяти Гей-лона и не явились на торжества. Пили гораздо больше, чем обычно в такой праздник. Подогретые вина заливались в глотки, словно все присутствовавшие ожидали в скором будущем самого худшего. Слухи о поражении армии Южного Предела ходили по замку весь вечер. Ужасающие рассказы достигли каждого уголка, словно моль, выбравшаяся из тесного шкафа. Бриони пришлось утешать Розу и Мойну. Девушки рыдали, уверенные в том, что чудовища их изнасилуют.
«Ну конечно. Точно так же они боялись Давета и его сопровождающих из Иеросоля, – с горечью подумала Бриони. – Как раз в ту ночь. Много было от них пользы тогда…»
Она отогнала прочь мысли о смерти Кендрика и позволила себе вспомнить о Давете дан-Фааре. Окруженная пьяными красными лицами, она вдруг страстно захотела увидеть Давета, хотя ее отношение к послу не имело ничего общего с нежными чувствами… Бриони оглянулась, словно собравшиеся могли прочесть ее мысли, но все были поглощены пудингом и вином. Она вернулась к воспоминаниям о после: ей нравится его острый ум. Давет никогда не хитрил, был прямым, как кинжал. Возможно, он даже не пил вина, а если и пил, никто не видел его пьяным…
Но новость, которую она узнала от Броуна, терзала ее. Невыносима сама мысль о том, что с Барриком могло что-то случиться, но еще страшнее представить, что Тайн Олдрич и его армия потерпели поражение. И что дальше? Как готовиться к обороне против этих загадочных существ?
«О боги, что же нам делать? Как нам спастись?» – повторяла про себя Бриони.
Ее мысли то и дело обращались к тем, кого с ней сейчас не было. Она не могла представить себе Канун зимы без друзей и семьи. Но сегодня вместо них – армия злобных созданий, которых отделяет от замка лишь узкая полоска воды.
Бриони вдруг вспомнила, что обещала Аниссе навестить ее сегодня. Сначала она хотела отправить к королеве слугу с извинениями, но потом посмотрела вокруг и увидела отвратительные веселые лица – кто-то уже падал на пол – и разбросанные по столу остатки обеда: кости, объедки мяса, лужи красного вина, словно это поле боя после жаркого сражения… Окинув взглядом зал, она решила, что ей очень нужно прогуляться по свежему воздуху. Визит к мачехе, что должна вот-вот родить, – прекрасный повод уйти.
С некоторым усилием принцессе удалось вызвать в своей душе сочувствие к Аниссе. Если даже она, Бриони, держащая в руках бразды правления Южным Пределом, чувствует себя беспомощной, то каково женщине, вынужденной сидеть в своих покоях и слушать страшные новости и пересуды?
Жидкие аплодисменты и пьяные выкрики отвлекли Бриони от грустных мыслей: песня закончилась. К своему стыду она была вынуждена признать, что пропустила большую ее часть.
– Замечательно, – сказала она вслух и похлопала в ладоши. – Прекрасное исполнение, мой добрый Пазл. Лучшее представление за много лет.
Старик светился от счастья.
– Налейте ему, – велела Бриони слуге. – После столь восхитительного пения его, наверное, мучит жажда.
– Но заслуга не только моя, ваше высочество, – заявил Пазл, протягивая руку за кубком. – Мне помогал…
– Мастер Тинрайт, да. Вы нам говорили. И ему повторяю: замечательно. Вы вдохнули новую жизнь в старую, всеми любимую балладу. – Она постаралась вспомнить конец истории о Вечно Страдающей Деве в надежде, что Тинрайт не изменил ее на свой лад, иначе получится неловко: все поймут, что она не слушала. – Как сам Кайлор, вы нашли песню, способную залечить нанесенную принцем Вороном рану.
Кажется, она отгадала правильно. Тинрайт был готов пасть перед принцессой ниц и превратиться в скамеечку для ее ног.
«Да, но ему ни за что не найти подходящую рифму», – подумала Бриони и встала, шурша накрахмаленными юбками.
– Я иду поздравить королеву Аниссу с наступлением нового времени года. – Те, кто еще был в состоянии подняться, тоже встали. – Пожалуйста, сидите. Праздник еще не закончен. Слуги, подавайте вино, пока я не вернусь. Пусть мои гости наслаждаются теплом, что принес нам Сиротка. И помните: нет такого времени года, когда не восходит солнце.
«Защитите меня, боги, – подумала Бриони, направляясь к дверям под шелест пышных юбок на обручах. – Я говорю, как персонаж поэмы Тинрайта».
Сегодня ее сопровождали два стражника. Один из них, чуть постарше знакомого ей Герина Миллворда, был очень неразговорчивым. Она вспомнила, что хотела поздравить их с праздниками, сегодняшним и завтрашним. Учтивость поможет ей сдержать раздражение от того, что из-за тяжелых доспехов и алебард стражники передвигаются слишком медленно.
Она пересекла открытый дворик и почти дошла до покоев Аниссы в башне Весны, как вдруг из тени выступила вперед какая-то фигура. Сердце в груди Бриони подпрыгнуло. Молодой стражник уже был готов воткнуть алебарду в живот незнакомцу, но в самый последний миг принцесса узнала Чавена.
– Остановитесь! – крикнула Бриони. – Чавен? Всемилостивая Зория, что вы здесь делаете? Вас же могли убить! И где вы пропадали?
Врач испуганно посмотрел на нацеленную ему в живот алебарду и смущенно перевел взгляд на Бриони. Принцесса заметила, что он очень бледен. Вокруг глаз врача лежали темные круги, а щек уже несколько дней не касалась бритва.
– Прошу простить, принцесса, что напугал вас, – сказал Чавен. – Хотя я нанес больше вреда себе, нежели вам.
Но Бриони не забыла своего гнева на пропавшего Чавена.
– Где вы пропадали? – потребовала она ответа. – Милосердная Зория! Вы знаете, сколько раз за последнее время я нуждалась в ваших словах? Ведь вы всегда были не только нашим врачом, но и мудрым советником. Куда вы ездили?
– Это долгая история, ваше высочество, совершенно неподходящая для беседы в холодном, продуваемом ветром дворе. Но я вам скоро все расскажу.
– У нас война, Чавен! Сумеречное племя стоит у дверей замка, а вы куда-то исчезаете. – Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, и сердито промокнула их рукавом платья. – Баррик тоже уехал сражаться с этими созданиями. Есть и другие вещи, еще страшнее. Да накажут вас боги, где вы были?
Он медленно покачал головой и ответил:
– Я заслуживаю ваших проклятий, ибо по глупости пытался разрешить ужасную загадку – даже не одну, если быть точным. На это у меня ушло слишком много времени. Больше, чем я предполагал. Да, я знаю про сумеречное племя и про Баррика. Меня не было при дворе, но слухи расползлись повсюду.
– Загадки! – Бриони раздраженно всплеснула руками. – Слишком много загадок! В любом случае, сейчас я собираюсь навестить мою мачеху. Я должна увидеть ее, прежде чем мы поговорим.
– Да, это я тоже знаю. И, по-моему, мне следует пойти с вами.
– У нее подходит время родов.
– Еще одна причина, чтобы навестить ее.
– Тогда пошли. – Бриони сделала знак стражникам опустить алебарды. – Я только выпью с ней поссета*[2], и мы уйдем.
– Возможно, придется задержаться у нее подольше, ваше высочество, – возразил Чавен.
В этот ужасный вечер у Бриони уже не было сил, чтобы гадать, что имеет в виду врач.
«Нет способа подготовиться к смерти», – размышлял Чет.
В последние несколько дней обстоятельства раз за разом вынуждали его изобрести такой способ, но успеха он не добился.
– Пожалуй, я этого и не хочу, – пробормотал себе под нос Чет.
Желтоглазые фигуры в доспехах равнодушно смотрели на него сверху вниз, держа в руках копья, сверкавшие в сероватом свете. Зато его товарищ по несчастью отозвался.
– Конечно, не хотите, – сказал Джил. – Все живое цепляется за жизнь. Думаю, даже мой народ.
Чет склонил голову, вспомнив Опал и мальчика. Происходящее казалось ему незначительным, глупым и неестественным по сравнению с его предыдущей мирной жизнью. Он услышал приближавшийся топот. Не надежда, а раздражение, вызванное тем, что жуткое ожидание затягивается, заставило его поднять голову.