Толстый крышевик произнес что-то своим пронзительным голоском.

– Тогда Почтенный Нос имеет честь предложить связать вам руки и ноги, – смущенно перевел Жуколов. – На это потребуется время, но мы не будем беспокоиться за свою безопасность.

– Не годится, – сердито возразил Чет. – Не могу согласиться, чтобы мне связали руки и ноги на скользкой крыше.

Он обернулся к Кремню. Тот смотрел на него спокойно, но Чет почувствовал в его взгляде укор: сунулся не в свое дело, а теперь мешает всем.

«Что ж, наверное, я здесь лишний. Но разве мог я позволить мальчику лезть на высокую крышу неизвестно зачем? Какой я тогда ему защитник?»

Теперь надо как-то выходить из положения.

– Хорошо, – отважился Чет. – Пусть ваши лучники лезут на меня, словно белки на дерево. Разрешаю. Я буду двигаться очень медленно. И мальчик тоже. Слышишь, Кремень? Медленно. Но скажите своим людям: если они выстрелят без причины, им придется иметь дело с разъяренным великаном.

Он вдруг сообразил, что для маленьких людей он и есть огромный свирепый великан. Чет-великан. Великан-людоед.

«При желании я мог бы схватить их всех одной рукой и сожрать, совсем как Брамбинаг Каменный Башмак из старинных историй».

Он не стал делиться этими мыслями с крышевиками и сидел неподвижно, пока две мыши с всадниками на спине залезали по рукаву ему на плечи. Острые коготки щекотали кожу, и Чет с трудом подавил желание взять мышей пальцами и поставить их себе на плечи – он понимал, что подобное действие будет воспринято как нападение. На лицах крошечных человечков под птичьими шлемами читался страх, но они были полны решимости выполнить свой долг. Чет не сомневался, что их стрелы и копья наточены остро.

– А для чего это? – спросил он стражников, когда они разместились у него на плечах. – Послушай, Кремень, ты же так и не сказал мне, зачем мы сюда пришли и как ты познакомился с крышевиками. Что происходит?

Мальчик пожал плечами.

– Они хотят, чтобы я встретился с королевой.

– Ты? Но почему ты? Кремень снова пожал плечами.

«Говорить с ним – все равно что пытаться разбить гранит куском мягкого хлеба», – подумал Чет.

Мальчик по-прежнему молчал как рыба.

Чета отвлек шум в толпе крышевиков-придворных в домотканых одеждах, богато украшенных крыльями бабочек, осколками стекла и птичьими перышками – похоже, они выщипали их из грудок колибри. Человечки с волнением повернулись к гребню крыши. Чет затаил дыхание.

Как и Большой Почтенный Нос, королева явилась верхом на птице. То ли ее птицу лучше выдрессировали, то ли хитрые приспособления удалось замаскировать, но на теле белого голубя не было видно ни ремешков, ни седла. Крошечная фигурка с темно-рыжими волосами, одетая в серо-коричневое платье с богатым шитьем, не раскачивалась в крытом сиденье, как Нос, а грациозно восседала между крыльями птицы, поджав ножки и держа в руках поводья не толще паутинки.

Голубь остановился. Все придворные и стражники опустились на колени, включая и тех, что стояли на плечах у Кремня и Чета. Одно из копий коснулось щеки фандерлинга, и он мгновенно убедился в его остроте. Возможно, это было предупреждением. Даже Почтенный Нос пал ниц. Первым поднял голову Жуколов.

– Ее совершенное и незабвенное величество королева Башенная Летучая Мышь, – провозгласил он.

По мнению Чета, королева была не столько красивой, сколько просто милой дамой с приятным широкоскулым лицом. Ее глаза смотрели на него без тени страха. Чет невольно склонил голову перед королевой.

– Ваше величество, – сказал он, больше не удивляясь необычности происходящего. – Меня зовут Чет Голубой Кварц, а это мой подопечный Кремень.

– Ребенка мы уже знаем. – Она говорила медленно. Ее речь, хотя и слегка старомодная, на языке Пределов звучала гораздо яснее, чем у Жуколова. – Мы рады видеть вас обоих.

Нос с огромным трудом поднялся с колен и сделал шаг вперед, что-то бормоча.

– Наш советник говорит, что от вас исходит нехороший запах, – пояснила королева. – Я его не ощущаю, но советник всегда был нашим доверенным лицом. Он шестой в роду Ближайших к Сыру, и нос его чрезвычайно чувствителен. Но мы не заметили ничего плохого в мальчике, хотя и подозреваем, что ребенок непрост и в нем многое сокрыто. Верно, Чет Голубой Кварц? В самом ли деле в нем нет зла?

– Насколько мне известно, нет, ваше величество. Я не знал о существовании вашего народа до сегодняшнего дня. И совершенно точно не желаю вам зла.

Чет понял, что крошечный рост королевы не имел для нее никакого значения. Он был этим очень удивлен, и ему захотелось сказать ей что-нибудь приятное. Наверное, Опал плюнула бы с досады, узнай она об этом.

– Откровенно сказано, – ответила королева Башенная Летучая Мышь и махнула рукой. Тотчас два солдата кинулись к ней, чтобы помочь слезть с голубя. Она осмотрела глухие каменные стены вокруг. – Место для встречи выбрано прекрасное. Ни мы, ни наши предки уже давно им не пользовались.

– Вы должны нас простить, Чет Голубой Кварц, но для нас очень непривычно разговаривать с великанами, хотя мы и подготовились на случай, если такой день настанет.

– Вы прекрасно говорите на нашем языке, ваше величество. Чет бросил взгляд на Кремня. Тот безразлично слушал их беседу, совсем не интересную ему, как любой разговор взрослых. Зачем же крышевики пригласили мальчика? Что им от него нужно?

Королева улыбнулась Чету и кивнула.

– Наш народ существует в тени вашего, – проговорила она. – Мы часто живем под вашими столами и в ваших буфетах, однако целые поколения наших народов не общались между собой. Теперь этого требует время, мы в этом уверены.

– Я не совсем понимаю, ваше величество. Время требует чего?

– Требует, чтобы наши народы вступили в контакт. Мы, живущие наверху, боимся не только за себя. Те, кого мы всегда считали спящими – мы слишком многое знаем, чтобы думать о них как о мертвых, – просыпаются. Те, от кого нам удалось благополучно спастись в давние времена, снова тянутся к нам. И бояться их должны не только Сни'сни'сник-сунах.

Последнее слово звучало так странно, что больше напоминало щебетание белки или пересмешника.

– Не только – кто? – переспросил Чет.

– Мой народ. Крышевики, на вашем языке, – сказала королева. – Вы должны решать, что делать дальше. Мальчик встретил Жуколова, и мы считаем, что это знак богов. Прошло достаточно времени с тех пор, как великаны увидели нас без нашего на то желания. Мы не можем не признать, что пришла пора действовать сообща. Возможно, вы не захотите нас слушать, и тогда нам снова придется прятаться. Но не исключено, что вы проявите понимание. Нас это не спасет, но, по крайней мере, мы начнем действовать.

– Простите, я вас совсем не понимаю, – ответил Чет, удивленно качая головой. – Но я стараюсь понять. Из-за того, что мальчик поймал одного из ваших людей, вы хотите действовать сообща? Почему?

– Мы жили в тени вашего народа долгие годы. Но Первозданная ночь поглотит всех без разбору, и никто не найдет дорогу назад.

Королева произнесла эти слова совсем другим тоном – официальная маска спала с ее лица, и Чет заметил скрываемый ранее страх.

– Грядет Первозданная ночь, Чет Голубой Кварц, – продолжала королева. – Мы почувствовали сами, и повелитель вершины сообщил нам об этом.

Глядя на нее и слушая, как тщательно она подбирает слова, Чет уверился, что перед ним талантливая правительница. Несмотря на миниатюрность владычицы крышевиков, он не мог ею не восхищаться.

– Та буря, которой мы опасались еще до рождения наших дедушек и бабушек, приближается, – торжественно произнесла королева Башенная Летучая Мышь. – Скоро она дойдет до нас.

– Да защитят нас боги, – пробормотал Реймон Бек, хотя, судя по тону, он на это не рассчитывал.

Феррас Вансен молча разглядывал раскинувшуюся перед ними долину. Он ощущал беспокойство, но не мог понять, что именно вселяло в его душу тревогу.

Вансен вспомнил детство, домик старухи и то, что там нашел.

Тогда ему исполнилось лет восемь или девять, он уже был высоким, почти как взрослый, но худеньким как щепка. И конечно, воображал себя очень храбрым.

Мать Ферраса заботилась о вдове, что жила на ближайшей ферме. Отец давно уже был болен, почти не вставал с постели, и мать понимала, что скоро и сама овдовеет. Правда, в отличие от соседки у нее были дети. Вот уже несколько дней никто не видел вдову, а ее козы бродили по зеленым лугам и холмам, прогретым солнцем. Мать тревожилась, не заболела ли соседка, ведь ухаживать за ней некому. Она послала старшего из детей, Ферраса, чтобы он узнал, в чем дело, и отнес женщине кувшин молока да немного хлеба.

Уже в нескольких ярдах от дома вдовы Феррас почувствовал что-то неладное в стоявшей вокруг тишине, но ничего понять пока не мог. Он и его сестры не раз бывали в этом домике: мать посылала их по праздникам отнести хозяйке сладкие булочки или цветы. Старушка почти не разговаривала с детьми, но всегда радовалась их приходу и заставляла взять что-нибудь в благодарность за угощение. Правда, предложить она могла немного: старый деревянный кулон без шнурка или горсть плодов с деревьев, что росли во дворе.

Но сейчас Феррас почувствовал нечто такое, от чего у него зашевелились волоски на затылке и на руках.

Если бы ветер дул со стороны дома, Феррас наверняка ощутил бы запах разложения задолго до того, как ступил на порог. Лето было жарким, и едва он открыл скрипучую дверь, как в нос ему ударила невыносимая вонь. Он отшатнулся, затыкая нос и вытирая слезы.

Юный Вансен все еще держал в руке кувшин: бережливость, многими поколениями воспитанная в их народе, не позволяла пролить ни капли молока даже в столь необычных обстоятельствах. Феррас остановился возле дома, не понимая, что ему делать. Он уже встречался со смертью людей и сразу понял, почему они не видели старушку последнее время. Когда прошло первое потрясение, на смену ему явилось желание узнать, что же случилось.

Феррас зажал нос и шагнул в домик. Свет проникал сюда только через дверь. Единственное окно закрывала ставня, поэтому сначала пришлось привыкнуть к полумраку.

Вдова была одновременно и мертвой, и живой.

Нет, не на самом деле живой. То, что лежало посередине присыпанного соломой грязного пола – Феррас не сразу понял, что тело повернуто лицом вниз, – шевелилось. Мухи, жуки, другие насекомые, каких он раньше не видел, полностью покрывали человеческую фигуру, превращая ее в блестящую шевелящуюся Массу. Лишь несколько клочков седых волос напоминали о той, кому раньше принадлежало это тело. Зрелище было жутким, но при этом извращенно возбуждающим. Вспоминая это ощущение, Феррас испытывал стыд, но память осталась с ним навсегда и отравляла жизнь.

В полумраке комнаты женщина казалась одетой в блестящую черную броню, в железный панцирь. О таких доспехах рассказывал священник на празднике: в них хоронили героев, чтобы те могли достойно встретиться с богами…

– Что с вами, капитан? Вы не больны? Что-то случилось?

Вансен лишь тряс головой: он никак не мог прийти в себя и ответить на вопросы Коллума Дайера.

День выдался странный, полный удивительных сюрпризов. Вдоль дороги росли яркие полевые цветы, что само по себе было странно для этого времени года. Цветы низко склонялись под сильным осенним ветром, к которому они не привыкли. Чуть позже отряд миновал безлюдную деревню. Вансен и его воины остановились и свернули с дороги, чтобы напоить коней. Деревенька была совсем маленькая. Такие часто пустеют, если высыхает единственный колодец или приходит чума. Но сейчас по всему было видно, что в деревне совсем недавно жили люди. Вансен стоял среди опустевших домов, держа в руках резную деревянную игрушку – такую чудесную лошадку ни один ребенок не бросил бы, – и все больше убеждался в том, что в здешних спокойных местах случились странные перемены. Внимательно оглядев окрестности, он отбросил сомнения и решил, что и пустая деревня, и цветы не по сезону – не случайность.

Простиравшаяся перед отрядом долина, в отличие от деревеньки, кипела жизнью. Однако жизнь эта странным образом напоминала то, что Вансен когда-то наблюдал в домике вдовы. Все цвета вокруг казались… неестественными. Сначала Феррас не мог понять почему: у деревьев коричневые стволы и зеленые листья, трава начала желтеть, как всегда осенью перед приходом дождей. Но что-то было не так. Какая-то странная игра света. Она возникала на первый взгляд из-за низких облаков.

День выдался пасмурным и холодным, но Вансен чувствовал, что причина в другом. Долина выглядела какой-то размытой и маслянистой.

Отряд въехал в долину. Вансен обратил внимание, что лесистые склоны холмов имеют необычный оттенок: их покрывали густые заросли ежевики, вытеснившие остальную растительность. Такие же кусты виднелись по всей долине и даже на обочине Сеттлендской дороги. Листья ежевики были очень темного цвета, почти черные. Но при внимательном рассмотрении они имели разные оттенки: пурпурный, темно-синий и даже темно-серый. Эти цвета переливались, листья блестели, точно виноград после дождя, а вьющиеся ветви таили в себе угрозу, словно спящие змеи. От холодного порыва ветра деревья и кусты закачались, как почудилось Вансену, гораздо сильнее обычного; словно они жили своей собственной жизнью, подобно жуткому ковру из насекомых в домике мертвой фермерши.

На вьющихся стеблях росли грозные колючки длиной в полпальца, а их цветы были еще более странными: огромные, бархатистые, напоминавшие кочаны капусты, черные, как сутана священника из храма Керниоса. Создавалось впечатление, что долина покрыта черными розами.

– Что это такое? – спросил Дайер сдавленным голосом. – Никогда не видел ничего подобного.

– Я тоже. Бек, вы узнаете эти места?

Лицо купца было бледным и безучастным. Казалось, он увидел в реальности то, что долгое время являлось ему в зловещих снах.

– Нет, – ответил он и покачал головой. – Когда мы… когда они пришли… вокруг не было ничего необычного. Только туман, я же вам говорил. Огромная полоса тумана.

– Вон там, на холме, стоит дом, – сказал Вансен. – Деревянный. Может быть, съездим туда и посмотрим, нет ли там кого?

– Всюду колючие заросли. – Дайер уже не шутил. Судя по его голосу, ему не скоро захочется веселиться. – Никого не осталось. Та деревня, где мы были, тоже опустела, и мне ясно почему. Кто станет дожидаться, пока эта мерзость доберется до них? Незачем ходить, никого там нет.

Вансен и сам так думал, поэтому испытал облегчение. Ему вовсе не хотелось пробираться в заброшенный дом через колючие кусты, которые издавали звуки, подобные вздохам, и раскачивались на ветру.

– Ты прав, – ответил он. – Тогда поехали дальше, не станем разбивать здесь лагерь.

Дайер кивнул. Ему очень не хотелось задерживаться здесь. Глаза Реймона Бека были закрыты – он молился. Они молча пересекли долину, оглядываясь по сторонам, словно ехали не по знакомой Сеттлендской дороге, а через чужую дикую страну. Теперь холмы возвышались ближе друг к другу. Огромные цветы по-прежнему покачивались, но уже слегка, как будто к ним прикасались невидимые руки, и Вансену мерещилось, что их окружают шепчущиеся наблюдатели.

Заросли черных кустов закончились, и, к огромному облегчению Ферраса и его отряда, воины выехали на простор. Правда, лес вокруг был необычно тих.

«Что же отпугнуло и выгнало отсюда даже птиц? – удивлялся Вансен. – То же, что унесло с собой караван? Или я все выдумываю? А вдруг чума, уничтожившая деревню, передалась животным и птицам? У животных чутье куда лучше нашего».

Низко нависшие тучи превратили обычную дорогу в потусторонний пейзаж, а мрачное настроение Ферраса усугубляло впечатление. Он пытался представить себе, как выглядели эти места до появления людей.

«Сумеречное племя, если верить рассказам, жило тут задолго до прихода наших предков. Чем они занимались? О чем подумали, когда впервые увидели дикие племена, появившиеся из-за моря или спустившиеся с южных гор? Боялись ли они нас? Естественно, – размышлял он, – сумеречные существа должны были испугаться пришельцев. Со временем те отобрали у них земли. А когда-то все здесь принадлежало им».

Впервые эта мысль пришла ему в голову еще в детстве. Однажды он забрел слишком далеко от дома. Солнце уже закатывалось за холмы, и на долины опустилась тишина, пугающая и таинственная. Свет стал меркнуть, и небо словно задержало дыхание перед тем, как загасить свечу. Тогда, в темноте, в памяти всплыли сотни услышанных историй, и Феррас подумал: «Все это принадлежало им, другим людям. Древнему племени».

«А вдруг сейчас они хотят вернуть свои земли? – гадал Вансен. – Придворный врач говорил, будто Граница Теней сдвинулась. Вдруг дело не ограничивается одним похищенным караваном? Что, если сумеречное племя решило вновь поселиться здесь? Что станется с нами? Нас изгонят или… или уничтожат?»

Двое солдат собирали валежник для костра и нашли ее. Она была молода, а если отмыть грязь, могла оказаться хороша собой, но никто не подумал отпускать грубые шутки на этот счет: настроение не то. Солдаты привели ее к Вансену, держа за руки, хотя она не проявляла никакого желания убежать. В темных глазах не было никакого страха. Ее лицо вообще ничего не выражало, если не считать коротких проблесков смущения и удивления.

– Она бродила по лесу, – рассказал один из солдат. – Рассматривала небо и деревья.

– Она говорит какую-то чушь, – добавил второй. – Думаете, с ней что-то не так? Может быть, у нее лихорадка?

При этих словах он неспешно выпустил руку девушки и с тревогой уставился на свои пальцы, словно болезнь могла оставить на них отметину. Уже ходили слухи, что в Южном Пределе появилась болезнь, уложившая в постель даже принца Баррика. Принц остался жив, но в городе болезнь убила нескольких стариков и маленьких детей.

– Оставьте нас, – сказал капитан. – Мне надо с ней поговорить.

На девушке было поношенное крестьянское платье. Вансен отвел ее в сторону от костра, но так, чтобы остальные видели их. Он не опасался, что его намерения могут неверно истолковать, но волновался о спокойствии солдат. О том, чтобы они не чувствовали себя заблудившимися в чужих местах, хотя находились возле знакомой дороги Южного Предела, к северу от Сильверсайда.

Похоже, девушка какое-то время прожила в лесу: спутанные волосы, въевшаяся в кожу грязь. Невозможно было отгадать, сколько ей лет – то ли подросток, то ли взрослая женщина, ровесница Вансена.

– Как тебя зовут? – спросил Феррас.

Она бросила на капитана оценивающий взгляд – словно купец, которому предложили смехотворно низкую цену и он собирается торговаться. После небольшой паузы она ответила:

– Паффкин.

– Паффкин?! – Вансен не удержался и засмеялся. – Что за странное имя?

– Вполне подходящее имя для кошки, господин, – ответила девушка. – Моя Паффкин всегда хорошо себя вела, если, конечно, погода не менялась. – Девушка говорила со странным произношением, не похожим на речь в той местности, где вырос Вансен. – Лучшая охотница на мышей во всем королевстве была, пока погода не поменялась. Такая сладенькая.

Вансен покачал головой.

– А тебя зовут как? – снова спросил он.

Руки девушки теребили подол шерстяного платья, дергая свободные концы ниток.

– Я боялась грома, – пробормотала она. – Когда я была маленькой…

– Хочешь есть?

Девушку трясло, словно у нее и на самом деле была лихорадка.

– Почему же у них так горят глаза? – Она застонала. – Они поют о дружбе, но их глаза как огонь!

Говорить с ней было бесполезно. Вансен накинул ей на плечи свой плащ, отошел к костру, зачерпнул чашкой суп и вернулся. Она осторожно взяла чашку, наслаждаясь теплом, но, похоже, не понимала, для чего ей это дали. Вансен помог девушке сделать несколько маленьких глотков, а потом она стала есть сама.

«Приятно сделать хоть что-нибудь доброе», – подумал Вансен, наблюдая за странной гостьей. Ему доставляло удовольствие заботиться о ком-то. Несмотря на то, что загадки множились, впервые за этот беспокойный день он почувствовал себя почти удовлетворенным.

Западный ветер разогнал тучи. Новая армада облаков собиралась над океаном, готовясь пролиться дождем, а пока почти весь внутренний двор замка Южного Предела ярко освещали солнечные лучи. Баррик нашел самое прогретое место. Он впитывал тепло, словно ящерица, только что выползшая из темной сырой расщелины. Под сверкающим солнцем впервые за много дней стало видно, что промытые дождями башни раскрашены в разные цвета. Башня Волчьего Клыка была иссиня-черной, башня Весны сверкала зеленоватой медью, башню Осени покрывала белая и красная черепица, башня Лета выделялась золотым орнаментом, а башню Зимы украшали серый камень и черные кованые решетки. Вместе они составляли что-то вроде огромного букета.

Бриони еще не вернулась с дневного урока у сестры Утты. Баррик никак не мог понять, зачем нужно учиться, когда ты уже стал регентом – это ведь не помощник у бакалейщика или сквайра. Правитель способен сам совершенствовать себя. Принц продолжал изучать технику боя и военную тактику, но общий курс он закончил и не представлял, к чему другие науки. Он умел читать и писать (может быть, не так хорошо, как Бриони). Он ездил верхом, охотился с соколами и с гончими (насколько позволяла покалеченная рука), различал геральдические символы почти сотни знатных родов – Стефан Найнор, смотритель замка, сказал ему однажды, что это умение пригодится на войне: можно определить, кого взять в плен, чтобы получить хороший выкуп. Баррик усвоил историю собственной семьи, начиная от Англина Великого, и историю королевств Пределов, получил представление о других народах Эона, запомнил множество легенд о Тригоне и прочих богах, благодаря чему понимал проповеди отца Тимойда – если, конечно, давал себе труд слушать его.

Конечно, он знал не все. Баррик наблюдал за Бриони, когда она вела заседания королевского суда, и чувствовал себя лишним: у сестры всегда имелось собственное мнение и интерес к вещам, казавшимся ему незначительными. Иногда она прерывала заседание на час-другой, чтобы обсудить с советниками справедливость решения, которое считала важным, из-за чего остальные дела откладывались.

– Лучше отложить правосудие, чем отказать в нем, – так она оправдывала эти нелепые действия.

Интересно, если бы все случилось на полгода раньше, как он отнесся бы к происходящим событиям тогда? Не к судам, конечно, – их Баррик никогда не любил и считал скучнейшим занятием, – а к делам вроде исчезновения каравана или преступления Шасо. В первые дни регентства Кендрика Баррик иногда придумывал, как бы он поступил на месте брата в том или ином случае. Тогда ему казалось, что он справился бы лучше. Теперь юноша оказался на этом месте, но лихорадочные кошмары привели к тому, что он отваживался лишь выйти во двор и погреться на солнышке.

Причина заключалась в его сновидениях и в непомерной тяжести ужасной тайны – она мешала жить. Не говоря уж о лихорадке, что чуть не убила принца. Хоть кто-нибудь понимает это? Иногда ему казалось, что никто бы не огорчился, если бы он не выжил. Даже Бриони…

«Нет, – говорил он себе. – Это нашептывает мне чужой злобный голос. Это неправда».

Оставалась еще одна проблема: лихорадка не до конца отпустила его. К тому же Баррик по-прежнему ходил во сне. Сколько он себя помнил, его преследовали кошмары – задолго до той ужасной ночи, когда вся жизнь семьи перевернулась. Раза два в детстве принца находили утром за стенами замка, дрожащего и перепуганного. А теперь почти каждую ночь в его беспокойные сны являлись какие-то жуткие существа с призрачными руками и горящими глазами. Они не исчезали, даже когда он просыпался. Казалось, сновидения прочно обосновались в голове принца и каждую минуту напоминали ему о том, во что он не хотел верить. Они убеждали Баррика, что люди вокруг лгут и перешептываются за его спиной, что замок полон замаскированных врагов, что они исподволь захватили власть над старыми знакомыми и только ожидают, когда оборотней станет достаточно для того, чтобы… чтобы…

«Чтобы… что?»

Баррик выпрямился. Его била дрожь.

«А вдруг это происходит на самом деле?»

Над головой светило солнце, и камень прогрелся так, что принц даже через шерстяные носки ощущал приятное тепло. Однако ему пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. Нет, это просто болезнь. От нее и странные мысли, и странные голоса, что преследовали принца. Бриони, как и прежде, его любимая сестра, его половинка. Люди и вещи вокруг не изменились. Это лихорадка, он уверен. Почти уверен.

Хотя Баррик глубоко погрузился в раздумья, он сразу же узнал по походке пересекавшую двор девушку. В платье цвета морской волны она казалась необыкновенно привлекательной и почти невесомой. Лицо ее похудело со дня прошлой встречи, но покачивающиеся бедра не изменились.

Когда девушка достигла середины двора, принц поднялся. Теперь она его заметила и остановилась.

– Принц Баррик! – воскликнула она и испуганно прижала руку к губам. Она вспомнила, что забыла сделать реверанс, и тут же исправила оплошность.

– Здравствуй, Селия.

Служанка мачехи стояла слишком далеко от него, в нескольких ярдах, и это мешало разговору. Ему очень хотелось, чтобы она подошла поближе. Возможно, Селия не решалась приблизиться, потому что боялась помешать ему?

– Пожалуйста, побудь со мной одно мгновение. Сегодня чудесное солнце, не так ли? – проговорил Баррик и остался доволен своей речью. Даже знаменитый бард Грегор из Сиана не мог бы изысканнее обратиться к даме.

– Если ваше высочество так считает…

Она медленно подошла ближе – как олень, готовый в любой момент броситься прочь. Из-за худобы глаза ее сделались еще больше, а под ними принц заметил синие круги, замаскированные слоем пудры. Баррик вспомнил, что говорил про девушку Чавен.

– Я слышал, ты болела. Той же болезнью, что и я. Селия взглянула на принца.

– У меня была лихорадка, – ответила она. – Но не столь тяжелая, как у вас, ваше высочество.

Баррик сделал великодушный жест рукой, желая тем самым показать, что сравнения неуместны. Этот жест ему понравился, да и на девушку явно произвел впечатление.

– А как ты себя чувствуешь сейчас? – спросил Баррик.

– Пока немного… странно, пожалуй. – Она опустила глаза. – Словно мир стал каким-то другим. Вы меня понимаете?

– Да, понимаю.

Близость Селии рассеивала внимание. Принцу казалось, что он видит на ее шее каждый выбившийся из прически волосок и легко сумеет пересчитать их. С юношей творилось что-то необычное, словно он перегрелся на солнце. Баррик поднял глаза – ему показалось, будто за ними кто-то наблюдает с крыши. Но это было маловероятно, и он ничего не увидел наверху.

– А вы уверены, что выздоровели, принц Баррик? – поинтересовалась Селия.

Он кивнул и сделал глубокий вдох.

– Думаю, да. Иногда у меня тоже бывают странные ощущения. Словно мир теперь не такой, как раньше.

– Страшно это чувствовать, не так ли? – сказала Селия, и лицо ее стало серьезным. – Мне, по крайней мере, страшно. Ваша мачеха считает, что я ее не слушаю, но на самом деле у меня просто иногда все… смешивается в голове.

– Скоро это пройдет, – заверил ее Баррик.

Конечно, он не был ни в чем уверен, но ему очень хотелось утешить хорошенькую девушку.

– Сколько тебе лет, Селия?

– Семнадцать. Уже исполнилось.

Баррик слегка нахмурился. Как жаль, что он моложе. Конечно же, если девушка на два года старше, она интересуется им лишь потому, что он принц. С другой стороны, Селия выглядела счастливой и, как ему казалось, не спешила уйти. Но ведь любая девица исполнила бы просьбу принца-регента. Он решился взять ее за руку. Селия позволила это. Ее кожа оказалась необычайно прохладной.

– Ты уверена, что не рано поднялась с постели? – спросил он Селию. – У тебя озноб.

– Да, но мне тепло, очень тепло, – заверила девушка и улыбнулась. – Временами, даже в холодные ночи, я не могу спать под одеялом. И в одежде мне бывает так жарко, что приходится снимать ее. – У Баррика разыгралось воображение, отчего стало еще труднее следить за разговором. Селия продолжала: – Ваша мачеха всегда ругает меня за то, что я плохо сплю по ночам. – Девушка опустила взгляд, и глаза ее раскрылись еще шире. – Принц Баррик, вы держите меня за руку.

Он выпустил ее, абсолютно уверенный в том, что Селия позволила ему вести себя с ней так лишь из уважения к титулу. Он терпеть не мог мужчин, которые добиваются женщин с помощью своей власти, и с отвращением наблюдал, как Гейлон Толли и другие аристократы (включая покойного брата) использовали свое положение, флиртуя со служанками. Сейчас он с болью вспомнил, что всего несколько месяцев назад сильно поругался с Кендриком из-за хорошенькой горничной по имени Гренна – Баррик втайне вздыхал по ней несколько месяцев. Кендрик никак не мог понять причину гнева младшего брата. Он объяснил Баррику, что в отличие от других мужчин никогда не принуждал девушек и не использовал силу и угрозы. Гренна сошлась с ним добровольно и приняла несколько дорогих подарков, пока длилась их связь. Кендрик полагал, что брат интересуется тем, о чем ему еще рано знать: лучше бы юный принц занимался своими делами и не лез с поучениями к взрослым.

«С ними следует обращаться, как с птицами, – подумал тогда смущенный Баррик. Он не изменил мнения и сейчас. – Нужно позволять им летать, иначе они не захотят быть с вами».

Но пока у него не было ни одной женщины, имел ли он право утверждать, как следует поступать?

Между тем, хотя он и отпустил руку Селии, девушка никуда не уходила.

– Я вовсе не хотела сказать, что меня нельзя держать за руку… – сказала она, и легкая улыбка коснулась ее губ.

Тут кто-то появился в дальнем конце двора, и ей пришлось замолчать.

– Баррик, это ты?