ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дни в Перводомье пролетали быстро. Там, за пределами Коренного Леса, уже наступила зима.

Хвосттрубой и Шустрик проводили время под сенью огромных деревьев, исследовали окрестности, охотились; оба заметно поправились, шерсть у них стала блестящей. Мимолетка, по-прежнему вежливая и сдержанная, проводила с ними много времени. Ей, казалось, особенно нравилось сопровождать Шустрика в его многочисленных экспедициях.

Как-то пасмурным днем, когда котенок и фела отправились в очередное путешествие по Перводомью, Хвосттрубой остался один. Завывайт-Запевайт готовился к посвящению в мяузингеры и должен был отсутствовать два дня. Фритти бродил один, а мимо него с какими-то секретными делами и поручениями сновали обитатели Перводомья, большинство из которых Хвосттрубой даже не узнавал. Он уже давно не ходил никуда без сопровождения неумолчно болтающего голоса или хотя бы просто спутника.

Фритти дошел до южной окраины Перводомья, туда, где сквозь деревья виднелись Котальные Равнины. Он шел так, как ему нравилось, прислушивался к своим внутренним песням. Незаметно Фритти выбрался из леса и зашагал по пологому лугу, припорошенному ранним снегом. Он был так занят собственными мыслями, что не услышал ледяного журчания Примурлыки, пока не оказался на самом берегу.

Усевшись и распушив мех, чтобы защититься от снега и холодного ветра, он наблюдал, как течет река — течет и исчезает из глаз на востоке, Зарряне, где потом встретится с Мявой. Дальше, гораздо дальше, были те края, где он родился и провел детство, лес и поля, где они бегали с Мягколапкой под синим летним небом.

Прищурившись от сильного, ветра, Фритти смотрел вдаль через равнину; он думал о возвращении домой. Коренной Лес никогда не станет его домом. Где-то там, за покрытыми снегом холмами, находится Стена Сборищ. Где-то там его друзья.

Но там нет его семьи. Нет Мягколапки.

Он посидел так, обернув лапы хвостом, потом встал и пошел обратно, а журчание Примурлыки постепенно затихало позади него.

— Хвосттрубой! — обрадовался Шустрик. — А мы тебя искали. Ты гулял? Нам с Мимолеткой надо сказать тебе что-то важное.

Фритти остановился и подождал, пока котенок подбежит к нему.

— Приятной пляски, Шуст, — сказал он, — и тебе тоже, Мимолетка. — Фела казалась молчаливой и озабоченной. — У меня тоже есть кое-какие новости. Давайте вернемся к нашему дереву, спрячемся от ветра.

На поляне, где высоко над головой ветер раскачивал верхушки деревьев, Хвосттрубой серьезным тоном заговорил с друзьями:

— Надеюсь, вы поймете то, что я вам скажу, и не станете думать обо мне плохо. Я сегодня долго размышлял. Принять решение было проще, чем сказать об этом вам. Мне нужно оставить Перводомье. Я и так пробыл здесь слишком долго и начинаю забывать свою цель. Но данное мною обещание все так же серьезно и важно, как в тот день, когда я его дал. Я не могу спокойно сидеть здесь всю зиму, когда Мягколапка неизвестно где. Побывав при Дворе и послушав, о чем тут говорят, я понял: помощи здесь ждать нечего. Похоже, что-то происходит на севере, и думаю, именно там я должен продолжить свои поиски. На самом деле мне очень страшно, и при одной мысли о том, что мне предстоит, у меня дрожат усы, но я должен идти. Великий Харар, иногда мне хочется… я… Шустрик, ты что, смеешься?

Шустрик действительно смеялся, весело фыркал и пихал лапой Мимолетку.

— Ох… ох… ох, Фритти, — выдавил он наконец, — конечно, нам пора в путь. Про это мы с Мимолеткой сегодня и толковали. И в другие дни тоже. Но она говорит: тебе решать, когда мы тронемся в путь.

— Мы? — удивился Хвосттрубой. — Но, Шуст, сейчас уже холодно. Я просто не могу взять тебя с собой. Ты же не давал клятвы, не давал дурацких обещаний. К тому же ты отчаянный храбрец, но, прости, совсем еще котенок. Там, возможно, будет очень опасно — неужели ты не понимаешь?

— Понимаю. — Шустрик перестал смеяться, хотя все еще наслаждался растерянностью Фритти. — Только, по-моему, вы с Мимолеткой вдвоем сможете меня защитить. А может, и мы с нею защитим тебя.

— С Мимолеткой? — Хвосттрубой едва не потерял дар речи. — Ты, наверное, не понимаешь, как это опасно, — повернулся он к феле . — Лучше останься здесь и позаботься о Шустрике. Харар! Вы что, оба спятили, как Гроза Тараканов?

Мимолетна пристально посмотрела на Фритти холодным, глубоким взглядом:

— Я бы тоже предпочла, чтобы малыш остался здесь, но он настаивает. Кто я, чтобы знать пути Мурклы? Она призывает Племя для разных целей. Что же касается меня… конечно, ты не можешь этого знать… но не только у тебя есть неоплаченные долги и невыполненные обещания.

— Но… — начал было Фритти.

— Послушай, Хвосттрубой, — перебила его серая кошка, — еще до того, как ты пришел в Перводомье я стояла перед Пра-Древом и просила о помощи. Мне помогли не больше, чем тебе. Я тоже думала о том, чтобы отправиться на север, искать там ответы на свои вопросы, и как раз собиралась в путь, но тут появились вы с Шустриком и нарушили мои планы. Но теперь я готова.

Фритти смотрел на нее, ничего не понимая.

— Я родом из дальнего края Коренного Леса, — продолжала Мимолетка. — От трона Солнечной Спинки мою родину отделяют много лиг и бесчисленное количество деревьев. Мой отец, Скользкоус, был одним из Старейшин племени Лесных Просветов, уважаемым охотником, и у меня было много-много братьев и сестер.

В юности я избегала общества молодых котов из нашего племени — уж очень они самоуверенны и самодовольны. Когда пришла моя пора, я постаралась уйти подальше от них, чтобы моя природа меня не подвела и я не оказалась матерью выводка, которого еще не хотела. Мне нравилось гулять самой по себе, нравилось охотиться в одиночестве.

Часто я уходила далеко в поле, а иногда брала с собой младшего братишку, Разнюха, одного из немногих, с кем мне было хорошо. — Мимолетка подняла глаза к небу. Когда она их опустила, ее морда приняла спокойное выражение.

— Скользкоус, мой отец, иногда подшучивал надо мной говоря, что я, наверное, не фела, а маленький худенький кот. Хотя, пожалуй, он гордился мной. Я охотилась не хуже котов — а хвасталась этим гораздо меньше.

Как-то утром я решила отправиться к югу от Коренного Леса и позвала с собой маленького Разнюха. Но он был нездоров и попросил меня остаться с ним. Однако утро несло столько новых запахов, волнующих, щекочущих мне усы. Я не осталась с братом и ушла одна.

Не стану утомлять тебя долгим рассказом. Когда я вернулась — уже после Часа Глубочайшего Покоя, — то застала такое чудовищное зрелище, что не могла поверить своим глазам. Почти все мое Племя было уничтожено — разорвано на куски, словно там побывала стая Рычателей. Разнюх был тоже убит. Но никакие собаки не смогли бы застать врасплох весь клан Лесных Просветов. Многие тела были разбросаны по лесу, другие исчезли бесследно. Среди пропавших оказался и Скользкоус.

Много дней я была как безумная, как наклевавшаяся отравленных ягод крылянка . Когда разум снова вернулся ко мне, я пошла через лес в Перводомье. Долго ждала аудиенции, а когда дождалась, мне сказали, что мое Племя уничтожил разъяренный медведь. Но я-то знаю, что это не так.

И вот я встретила вас с Шустриком и поняла, что не случайно сошлись наши тропы. Шустрик очень похож на моего брата, а теперь он стал мне другом. И ты, Хвосттрубой, — не знаю почему, но меня тянет к тебе. — При этих словах Мимолетка отвела глаза. — Ну вот теперь ты знаешь о моем горе и, надеюсь, понимаешь, чего я хочу. Мы пойдем вместе.

Воцарилось долгое молчание. Хвосттрубой повернулся к Шустрику.

— Ты знал? — спросил он.

— Кое-что знал, — ответил котенок, — но не все Хвосттрубой, ну почему случаются такие ужасные вещи?

— Не знаю, Шуст.

Мимолетка внимательно посмотрела на них обоих. Огонь, горевший в ее глазах, пока она рассказывала свою историю, потух. Она выглядела замерзшей и усталой.

— Лучше отправиться побыстрее, иначе нам и вовсе не уйти, — сказала она. — Зима в этих местах очень суровая.

Словно в подтверждение ее слов высоко в ветвях завыл ветер.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

По дорожкам, между колоннами стволов, мела поземка. Молчаливая группка котов, среди них и Хвосттрубой с Шустриком, брели между деревьями Коренного Леса. Тянущиеся позади них цепочки следов медленно засыпало мелким снегом.

Сквозьзабор и его воины направлялись к северным границам Перводомья; Мышедав сопровождал их до края леса, чтобы потом свернуть на восток, к владениям тана Камы-шара.

Когда Хвосттрубой и его спутники попросили взять их с собой, Сквозьзабор удивился, а у Мышедава появились какие-то подозрения, но ни тот, ни другой не стали возражать.

— Клянусь шерстинками Дымчара, не пойму, зачем тебе понадобилось в те места, в такое время, да еще с фелой и малышом. Хотя — твое дело, — сердито пробурчал принц.

Он отправился в путь с довольно разношерстной компанией молодых охотников и старых, потрепанных жизнью котов, которые уже не пользовались успехом у фел. Кое-кто, такие как Ловимыш и, конечно же, Дневной Охотник с Ночным Ловцом, производили впечатление надежных бойцов, с которыми можно в огонь и в воду, но Хвосттрубой сомневался, что от остальных будет много толку в борьбе против Шустриковых чудовищ с красными когтями. Эта разношерстная братия и понятия не имела о дисциплине существовавшей среди воителей, — они разбредались по лесу и вовсе не хотели шагать строем, насилуя кошачью природу. В результате, когда отряд останавливался поспать или обсудить дальнейший маршрут приходилось подолгу ждать отставших, а порой и отправляться на их поиски.

В самое холодное время суток, в Час Прощального Танца, все сбивались в кучу, чтобы согреться, валились друг на друга, словно опавшие листья. Беспорядочно двигаясь, они обычно кончали тем, что чья-то лапа попадала кому-нибудь в глаз и начиналась бесконечная потасовка.

Из троих друзей только Шустрику путешествие, видимо, доставляло удовольствие. Хвосттрубой и Мимолетка чаще молчали, глубоко задумавшись, — особенно фела, старавшаяся держаться подальше от шумной компании Сквозьзабора.

Вот так эта странная команда и продвигалась под высокими кронами Коренного Леса… по тонкой пелене первого снега…

Когда Око Мурклы раскрылось в пятый раз после того, как они покинули Двор Харара, наши путешественники заметили, что лес становится все реже. Мышедаву, Фритти и его спутникам вскоре предстояло расстаться со свитой Сквозьзабора и отправиться своим путем.

Чтобы отпраздновать последнюю проведенную вместе ночь, решили остановиться пораньше. Нашли защищенную от ветра рощицу, где на земле почти не было снега. Потом разошлись поохотиться, а возвращались по одному и с разным успехом.

Мимолетка и Хвосттрубой не стали охотиться, а просто молча прогулялись по лесу. Они шли бок о бок вдыхая зимний морозец, и единственным звуком в окружавшей их тишине было легкое поскрипывание их лап по снегу.

Глядя, как грациозно движется рядом с ним серая фела, Фритти несколько раз хотел начать разговор, получить хоть какой-то отклик своей спокойной, молчаливой спутницы, но так и не смог заставить себя нарушить молчание.

Постояв и посмотрев на яркие точки, усыпавшие ночное небо, они так же молча вернулись в рощицу.

Распушившийся от холода и возбуждения Шустрик только что вернулся. Он охотился с принцем и, видимо, сумел сдержать свой писк: охота была удачной.

— Холодно, правда? — пропищал котенок тоненьким голоском. — Сквозьзабор ух какой охотник. Жаль, вы нас там не видели! А вот и он!

Обогнав стайку возвращавшихся котов — некоторые из них облизывали мордочки, — принц подошел к нашей троице и бросил перед ними на землю упитанного Рикчикчика.

— Надеюсь, вы окажете мне честь и разделите со мной добычу, — с немалой гордостью произнес он. У Фритти свело живот, когда его спутники принялись за еду, но он помнил клятву, данную лорду Щелку.

«Да, похоже, что хранить клятву — не лучший способ жить на свете», — с грустью подумал Хвосттрубой.

Сквозьзабор поднял измазанную беличьей кровью морду:

— Эй, Хвосттрубой, чего ты ждешь, старина?

— Как вам сказать, принц. Я очень польщен вашим предложением, но сейчас не могу есть. — Решимость Фритти оказалась сильнее голода, но он не был уверен что ее хватит надолго. И отошел подальше от своих спутников.

— Ну что же, я всегда говорю: каждый сам себе хозяин, — философски заметил Сквозьзабор, возвращаясь к быстро исчезающей тушке Рикчикчика.

Позже, когда вернулись все охотники, компания собралась в тесный кружок, спиной к ветру, продувавшему даже эту хорошо защищенную рощицу. Они по очереди хвастались и рассказывали всякие истории. Многие из тех, кого Сквозьзабор навербовал в Перводомье, оказались великими мастерами по части забавных историй и песен.

— Боюсь, они лучше рассказывают, чем сражаются, — буркнул тан Мышедав Обдергашу, единственному воителю, который сопровождал его ко Двору.

Немного позже, снизойдя к многочисленным просьбам собравшихся, молодой Ловимыш исполнил танец. Он то подпрыгивал, то припадал к земле, то ползал на животе, то взлетал вверх, словно само небо притягивало его за нос. Изредка Ловимыш с сосредоточенным выражением на морде замирал в неподвижности, двигался лишь его хвост, выписывая невиданные забавные, фигуры.

По завершении танца зрители разразились одобрительными криками. Разгоряченный танцор отбежал в сторону и покатался по присыпанной снежком земле.

Даже Мышедаву, вопреки собственному вкусу, понравился танец Ловимыша. Он встал и потянулся. Один из набранных в Перводомье котов попросил его что-нибудь рассказать. Остальные хором поддержали эту просьбу.

— Так и быть, — сказал тан, закрыв глаза и немного помолчав, — расскажу вам одну историю. Не обижайтесь, если скажу, что нам, воителям, по вкусу такие истории, где меньше пуха, но больше кости. — Мышедав открыл глаза, потянулся всем покрытым шрамами щетинистым телом и уселся на задние лапы.

— То что ваш досточтимый принц-консорт Пушли Воспарилл рассказывал о принце Многовержце и его искалеченных потомках, мне кое-что напомнило. Вы знаете, как впервые поссорились Мурчелы, слуги, и мы, Племя? Это старая история, но уверен, при Дворе ее редко рассказывают.

Никто, кроме Сквозьзабора и одного-двух старых котов, даже не слышал об этой истории. Принц сказал, что не помнит ее содержания.

— Но мы, воители, считаем своим долгом помнить о таких вещах, — ухмыльнулся Мышедав.

Помолчав, Мышедав начал рассказ:

— Во дни принца Схватингема, во время долгого и славного царствования королевы Мохнары, лорд Огнелап охотился на дальних окраинах Коренного Леса. Он бегал наперегонки с лисой, боролся с могучим медведем, гонял кроликов. Ему не хватало компании себе подобных, но он поклялся, что не вернется ко Двору своего отца, покуда Виро Вьюга не будет отомщен.

Однажды он увидел соплеменницу, идущую по опушке Коренного Леса, — красавицу, какой и во сне не видел.

Цветом красавица была похожа на поле колышащейся пшеницы, нежная и пушистая, как облака над Котальными Равнинами.

— Как зовут тебя, прелестная? — спросил лорд Огнелап.

— Анемон, — ответила пришелица голосом нежным, как ручеек. — А ты кто?

— Неужели ты не знаешь меня? — удивился Первородный. — Я Тенглор Огнелап, сын Златоглава и Плясуньи Небесной, охотник и путешественник!

— Звучит очень мило!Анемон подняла удивительно тонкую лапку. — Хочешь немного прогуляться со мной?

— Анемон, у тебя много братьев и сестер? — спросил Огнелап.

— Нет, я живу у Мурчелов. В моем доме больше нет никого из Племени.

— Странно, потому что я чую запах незнакомого кота, правда очень слабый. Может, за нами кто-то идет? — И Огнелап, шагая на ярко-красных лапах, оглянулся.

— Не думаю, — нежно ответила Анемон, — кроме меня самого, единственный кот, кого я сегодня видел, — это ты.

Лорд Тенглор обернулся в изумлении.

— Разве ты не фела? — вскричал он. — Как же так? Ты ничуть не похож на кота! — Первородный был ужасно расстроен.

— Ну что же, — смутился Анемон, — наверное, это оттого, что со мной сделали Мурчелы.

— Мурчелы!!! — взвыл лорд Огнелап. — Предательский род Многовержца! Они осквернили Племя! Придет день, и я отомщу им!

Сказав так, он убежал в лес, навсегда покинув искалеченного Анемона.