Она оглядела просторный и очень шикарный торговый зал. Слышалась тихая музыка, которую Рени поспешно заблокировала, - сигналы на подсознанку могли подаваться самыми разными способами, а она вовсе не желала, выйдя из магазина, обнаружить, что купила какую-нибудь дорогую цацку. Стены и пол иллюзорного магазина покрывали изящные абстрактные узоры; сами товары размещались на низеньких пьедесталах и, казалось, светились изнутри, как священнные реликвии.
      - Замечаешь, что окон нет?
      Ксаббу послушно огляделся.
      - Но ведь, когда мы входили, по обе стороны двери была прозрачная витрина.
      - Только снаружи. Витрины - это эквивалент страницы в каталоге, сделать их несложно. А вот показывать, что творится в Лямбдамаге перед фасадом магазина, намного сложнее и дороже, да вдобавок отвлекает покупателей. Поэтому внутри окон нет.
      - И покупателей тоже. Это не слишком людное место.
      - Как посмотреть. Заходя, я не изменила параметры по умолчанию. Если ты помнишь с прошлой недели урок по терминологии, это...
      -... Параметры, которые вы получаете, если не укажете иначе.
      - Именно. Для магазинов это обычно означает "в одиночестве перед товаром". Если мы захотим, то можем увидеть тех клиентов, которые позволяют себя увидеть. - Рени шевельнула пальцами, и в зале на мгновение проявилось полдюжины склонившихся над пьедесталами симов. - Если захотим, можем прямо сейчас вызвать продавца. Или, если мы проторчим здесь достаточно долго, он проявится сам, чтобы помочь нам выбрать.
      Ксаббу скользнул над полом к ближайшему тускло поблескивающему пульту.
      - Это образцы товаров?
      - Некоторых из товаров. Мы можем изменить их набор или осмотреть только те вещи, которые нас интересуют. Мы можем вообще убрать торговый зал и просматривать текстовый каталог с иллюстрациями. Боюсь, обычно я так и поступаю.
      - Живущий у родника не видит снов о жажде. - Ксаббу тихонько рассмеялся.
      - Еще одна поговорка твоего народа?
      - Моего отца, - поправил бушмен и протянул короткопалую руку к одному из пультов, тонкому прямоугольничку, удобно ложащемуся в симулированную ладонь. - Можно потрогать?
      - Да, но осязать его ты сможешь лишь постольку, поскольку позволит костюм. У нас, боюсь, довольно примитивное снаряжение.
      Ксаббу повертел пульт в руках.
      - Я чувствую его вес. Впечатляет. И в экране отражаемся мы! Хотя, как я понимаю, это не более реальность, чем та вода, что вы создали на нашем первом занятии.
      - Да, хотя над этим кто-то трудился куда дольше, чем я над той лужей.
      - Добрый день, граждане. - Рядом появилась симпатичная чернокожая девушка на пару лет моложе Рени. Ксаббу виновато отпрянул, и она улыбнулась. - Вас интересуют устройства персонального доступа?
      - Спасибо, сегодня мы просто пришли посмотреть. - Рени задержала взгляд на идеально отглаженной складочке на брюках продавщицы, на белоснежных зубах. - Мой друг...
      - Скажите, вы гражданка или марионетка? - спросил вдруг Ксаббу.
      Женщина обернулась к нему.
      - Я конструкт типа Е, - ответила она; голос ее оставался доброжелательным и успокаивающим, - отвечающий всем условиям ООН для торговой рекламы. Если вы хотите иметь дело с гражданином, скажите, и я соединю вас.
      - Нет-нет, - поспешно перебила ее Рени, - не стоит. Мой друг впервые в Лямбдамаге и просто полюбопытствовал.
      Улыбка держалась на лице продавщицы, как приклеенная, хотя Рени показалось, что она несколько поблекла. Глупо, конечно, - кто же станет закладывать в марионетку чувство собственного достоинства?
      - Я рада, что сумела ответить на ваш вопрос. Могу ли я сообщить вам что-то об этом или другом продукте "Криттапонг электроникс"?
      Движимая смутным ощущением вины, Рени попросила продавщицу марионетку, напомнила она себе, пару слов на ассемблере - показать им пульт.
      - Это "фрихэнд", последнее слово в технологии персонального доступа, начала марионетка, - обеспечивающая наиболее полное распознавание голоса среди всех устройств сравнимой цены. Пульт также позволяет программировать заранее сотни домашних дел, фильтрует телефонные звонки и выполняет множество других функции, выведших "Криттапонг" в ряд крупнейших азиатских производителей бытовой инфотехники...
      Пока марионетка описывала Ксаббу функцию распознавания голоса, Рени раздумывала, по случайности продавщица оказалась негритянкой или ее вызвали специально, учитывая сетевой номер и адрес самой Рени.
      Через пару минут они уже стояли на симулированной улице.
      - Кстати, к твоему сведению, - заметила Рени, - спрашивать людей, граждане они или марионетки, не очень вежливо. Большинство продавцов марионетки, если ты специально не укажешь обратного.
      - Но мне показалось, вы говорили, что закон...
      - Есть закон. Но есть и обычай, и довольно хрупкий. Если в разговоре с гражданином ты задашь ему этот вопрос, то как бы намекнешь, что он... достаточно скучен или предсказуем, чтобы быть машиной.
      - А... То есть спрашивать стоит, только будучи уверенным, что перед тобой марионетка.
      - Или если тебе очень, очень нужно это узнать.
      - Но зачем это может понадобиться?
      Рени ухмыльнулась.
      - Ну, допустим, ты познакомишься здесь с кем-нибудь и влюбишься. Пойдем, поищем место, где присесть.
      Ксаббу вздохнул и выпрямился. Его серый сим постоянно проваливался в кресло.
      - Я все еще многого не понимаю, - пожаловался он. - Мы еще... еще... в Лямбдамаге, верно?
      - Верно. Это одна из его главных площадей.
      - Но чем тут можно заниматься? Мы не способны ни есть, ни пить...
      - Можно отдохнуть. ВР - это как дальняя поездка на автомобиле: вроде бы ничего не делаешь, а устаешь страшно.
      Как кровь остается красной жидкостью, в какой бы артерии она ни струилась, так и толпа, заполнявшая улицы, казалась однородной в разных районах Лямбдамага. Та часть клиентов магазина, что проплывала, проходила и проползала мимо "Булева кафе", ничем на вид не отличалась от толпы, которую Рени и Ксаббу видели в первые минуты своего визита или на улицах сектора бытовой электроники. Самые примитивные симы, соответствовавшие обычно самым редким гостям, часто останавливались поглазеть. Другие, более разработанные, многоцветные, разодетые, точно на вечеринку, сбивались кучками. А некоторые носили сверхсложные симуляции, в которых не стыдно было бы показаться в самых стильных заведениях Внутреннего Района, - симы как прекрасные юные боги, притягивавшие взгляды всех прохожих.
      - Но почему кафе? Почему не скамейка в парке?
      Рени повернулась к Ксаббу. Плечи его устало поникли. Скоро придется снять его с линии. Легко забывается, каким ударом по нервам может стать первый визит в сеть.
      - "Кафе" звучит солиднее. Шучу. Во-первых, мы могли бы есть и пить здесь, будь у нас необходимое оборудование. С имплантами, как у богачей, мы могли бы испробовать блюда, которых в реальном мире не найдешь. Но даже настоящее кафе - это не просто место, где можно выпить и закусить. - Она взмахнула рукой, и вокруг заструилась мелодия струнного квартета Пуленка, заглушая ослабший уличный гул. - По сути дела, мы нанимаем пространство, где можем просто быть - остановиться, подумать, поболтать, поглазеть на людей, не путаясь у них под ногами. И в отличие от реального ресторана, стоит вам заплатить за столик, и официант всегда к вашим услугам, по первому же зову.
      Ксаббу откинулся на спинку кресла.
      - Недостает только пива.
      - Будет, когда сойдем с линии, обещаю. Выпьем за твой первый день в сети.
      Ее спутник глянул на улицу, потом повернулся, озирая само "Булево кафе". Колыхались полосатые занавески, хотя ветра не было. Официанты и официантки в чистеньких белых передниках сновали между столиками, ловко управляясь с уставленными неимоверным количеством стаканов подносиками, хотя столы перед большинством посетителей были девственно чисты.
      - Красивое место, миз Сулавейо.
      - Можно просто Рени.
      - Хорошо. Это красивое место, Рени. Но почему так много пустых столиков? Если это, как вы сказали, недорого...
      - Не все хотят, чтобы их видели, хотя быть здесь совершенным невидимкой невозможно. - Она указала на безупречную симуляцию черного железного столика, абсолютно пустого, если не считать вазы с изящнейшими маргаритками на белоснежной скатерти. - Видишь цветы? На скольких пустых столиках они стоят?
      - Почти на всех.
      - Это означает, что там кто-то сидит - точнее, занимает виртуальное пространство. Но они не хотят, чтобы их видели. Может, они тайные любовники, может, у них знаменитые, легко узнаваемые симы. А может, они просто забыли снять функцию по умолчанию, оставленную предыдущими посетителями.
      Ксаббу подозрительно окинул взглядом пустой столик.
      - А мы видимы?
      - Конечно. Мне прятать нечего. Только разговор заглушила - иначе стоит нам выйти отсюда, как на нас налетят торгаши. Будут предлагать карты, справочники, так называемые "апгрейд-пакеты"... Новичков они обожают.
      - И большинство здесь просто сидит? Как мы?
      - Есть разнообразные виртуальные развлечения для тех, кому скучно просто глазеть на толпу. Танцы, творчество, комедия... Просто я не запрашивала к ним доступа. Хочешь посмотреть?
      - Нет, Рени, спасибо. Тишина мне приятнее.
      Тишина продлилась недолго. Громоподобный взрыв заставил Рени подскочить. Толпа на улице перед кафе взвихрилась и рассеялась, как стадо антилоп перед нападающим львом.
      На образовавшемся пустом месте стояли шесть симов, все мускулистые мужчины в дубленой коже с заклепками. Они орали друг на друга, потрясая здоровенными пулеметами. Рени подкрутила громкость, чтобы и ей с Ксаббу было слышно.
      - Мы вам велели держаться подальше от улицы Энгельбарт! - ревел один сим на монотонном американском английском, опуская свой пулемет, так что тот торчал на уровне бедра, как черный стальной фаллос.
      - Скорее свинья полетит, чем мы станем слушать барков! - заорал в ответ другой. - Пошел в свою задницу, мальчишка!
      На дуле пулемета первого мужчины вспыхнула огненная звезда. Звук "чпок-чпок-чпок" прорвался даже сквозь наушники Рени. Парень, которому советовали держаться подальше от улицы Энгельбарт, расплескался по указанному тракту лужами крови, клочьями мяса и кишок. Толпа с воплем ужаса пыталась расступиться еще дальше. Загремели пистолеты, и еще двое здоровенных мужчин рухнули на тротуар, истекая кровью из обугленных черных дыр. Оставшиеся подняли оружие, злобно глянули друг на друга и испарились.
      - Идиоты. - Рени повернулась к Ксаббу, но тот тоже исчез. Мгновенный испуг прошел, когда Рени заметила макушку серого сима, торчащую из-за кресла. - Вернись, Ксаббу. Это просто молодежь дурная шалит.
      - Он застрелил его! - Ксаббу возвратился в кресло, опасливо глядя на толпу, уже скрывшую место недавнего происшествия.
      - Симуляция, не забывай. Никто никого не застрелил. Просто нельзя такие фокусы показывать в общественных местах. Школьники, наверное. - На мгновение Рени с беспокойством подумала о Стивене, но это была шуточка не в его характере. Да и неоткуда ему было получить доступ к таким сложным симам. Богатые бездельники, вот это кто был. - Если их поймают, то могут лишить привилегий доступа.
      - Так и это все фальшивка?
      - Фальшивка. Трюк нахальных сетевиков.
      - Это и правда странный мир, Рени. Думаю, мне уже пора возвращаться.
      Она была права - для первого визита он слишком задержался.
      - Не "возвращаться", - мягко поправила она. - Сойти с линии. Такие вещи помогают не забыть, что мы не в реальной жизни.
      - Тогда сходим с линии?
      - Верно.
      Рени повела рукой, и контакт прервался.
      * * *
      Пиво было холодное, Ксаббу - усталый, но счастливый, и Рени только было собралась расслабиться, как заметила, что ее пульт мигает. Подумала было наплевать - батарейки садились, а на малом напряжении всякое случается, - но в это время приоритетные сообщения могли приходить только из дома, а Стивен уже пару часов как должен был вернуться из школы.
      Узел в пивном баре не работал, подсевшие батарейки не позволяли навести связь прямо со стола, так что ей пришлось извиниться перед Ксаббу и, щурясь на послеполуденном солнце, выйти на улицу в поисках общедоступного узла. Район был не из лучших; по асфальту несло ветром, как осенние листья, огрызки пластиковой пленки, на обочинах валялись пустые бутылки и ампулы в бумажных пакетиках. Прежде чем она нашла узел, исписанный граффити, но действующий, пришлось протащиться целых четыре квартала.
      Странно было видеть совсем рядом с наманикюренным мирком политеха совсем другой, мир энтропии, где все обращалось в пыль, мусор, ошметки сухой краски. Даже газончик вокруг общественного узла был сугубо формальный - клок выжженной земли и тощей сухой травы.
      Рени подергала вилку разъема в розетке, пока не достигла чего-то, напоминающего нормальный контакт. Узел был голосовой, и ей пришлось выслушать с дюжину телефонных гудков, прежде чем кто-то поднял трубку.
      - Ч-что там? - пробурчал ее отец.
      - Папа? На мой пульт шел звонок. Это Стивен меня вызывал?
      - Этот шкет? Нет, девочка, я сам звонил. Я хотел сказать, что больше т-терпеть не намерен. Мужику надо отдыхать. Твой братец, он и приятели его, шумят слишком. Я ему велел прибраться в кухне, он говорит, не его дело...
      - Это не его дело. Если он убирает комнату...
      - Уймись, девка. Вы все думаете, отца можно вот так вот заткнуть. Так я этого поганца выставил за дверь, чтоб ему пусто было, и если ты сейчас же не придешь и не приберешь, что вы тут развели, и тебя в-вышвырну.
      - Ты - что? Что значит - вышвырнул?
      В голосе Длинного Джозефа зазвучали пьяно-хитроватые нотки.
      - Сама слышала. Вытурил из дома эту хитрую задницу. Хочет стоять с приятелями на ушах - у них пусть и живет. А мне нужен покой.
      - Ты... ты!.. - Рени с трудом сглотнула. Когда на ее отца находило такое настроение, он только и ждал, с кем бы повздорить; а заряд уверенности в собственной правоте позволял ему затягивать ссору на много дней. - Это нечестно. Стивену нужны друзья.
      - Не нравится - можешь убираться за ним вслед.
      Рени повесила трубку и долгие секунды глядела на тонкую полоску желтой кадмиевой краски, проведенную по стенке узла, длинный хвостик граффити столько сложного, что Рени не могла ничего в нем разобрать. Глаза ее наполнились слезами. Бывали минуты, когда она понимала стремление к насилию, заставлявшее малолетних сетевиков понарошку разносить друг друга в клочья из пулеметов. Иногда она понимала даже тех, кто берет в руки настоящие пулеметы.
      Когда она выдергивала шнур, вилка осталась в розетке. Рени тупо глянула на оборвавшийся шнур, потом швырнула его на пол. Там он и остался, как маленькая дохлая змейка.
      * * *
      - Ему всего лишь одиннадцать! Ты не можешь вышвырнуть его только за то, что он шумел! В конце концов, по закону он имеет право тут жить!
      - А, теперь ты меня еще в полицию потащишь, девка? - По рубашке Длинного Джозефа расползались мокрые пятна под мышками. Ногти на босых ногах были длинные и желтые. В эту минуту Рени его ненавидела.
      - Ты не можешь так поступить!
      - И ты иди! Иди-иди, нечего таким умникам в моем доме торчать. Я твоей матери говорил, пока жива была покойница, - зазнается эта девчонка. Вид на себя напускает!
      Рени шагнула к нему, обогнув стол. Голова ее, казалось, вот-вот взорвется.
      - Ну давай, выброси меня, старый болван! А кто будет для тебя стирать, готовить? Долго ты протянешь на правительственных харчах, без моей зарплаты?
      Джозеф Сулавейо тоскливо всплеснул длинными руками.
      - И это ты мне говоришь? Мне, который тебя родил? Который тебя в школу эту африканерскую гонял, чтобы ты ерундистикой своей компухерной занималась?
      - В школу я ходила сама. - Головная боль превратилась в шипастый ледяной шар. - Это я четыре года впахивала в кафешке, прибираясь за другими студентами. Теперь у меня есть хорошая работа, а я вынуждена, придя домой, за тобой мусор выгребать. - Рени схватила грязный стакан, в котором засохли с прошлого вечера остатки молока, хотела грохнуть его об пол, чтобы тот разлетелся на тысячу острых осколков вроде тех, что уже звенели в ее голове, но через секунду поставила стакан обратно и отвернулась, тяжело дыша. - Где он?
      - Где кто?
      - Черт бы тебя драл, ты прекрасно знаешь кто!!! Где Стивен?
      - Откуда мне знать? - Длинный Джозеф шарил в буфете, выискивая выпитую два дня назад бутылку дешевого вина. - С дружком своим драным ушел. Этим, Эдди. Куда ты вино мое задевала, девка?
      Рени развернулась и ворвалась в свою комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь. Говорить с отцом было совершенно невозможно. Зачем она только пыталась?
      На столе стояла фотография - отец двадцать лет назад, высокий, красивый, темнокожий. Рядом стояла мать в сарафане без бретелек, прикрывая глаза ладонью от маргейтского [Маргейт - популярный английский курорт. Автор подчеркивает историческую иронию - в колониальные времена для англичан популярным курортом была Южная Африка] летнего солнца. На руках отца примостилась сама Рени, лет трех-четырех, в фантастическом головном уборе, в котором голова казалась больше всего тела. Маленькая ладошка вцепилась в летнюю рубаху отца, точно якорь, удерживающий ее от власти течений судьбы.
      Рени покривила рот и сморгнула слезы. Нечего смотреть на старые снимки. Оба ее родителя мертвы - или почти мертвы. Это была жуткая мысль, но оттого не менее правдивая.
      В ящике комода она нашла последнюю запасную батарейку, засунула в пульт и позвонила домой Эдди.
      Ответил сам Эдди, чему Рени не удивилась - Матси, мать Эдди, больше времени проводила, пьянствуя с приятелями, чем дома с сыном. Отчасти потому Эдди давно отбился от рук, и, хотя по натуре он был неплохим парнем, Рени смотрела на их дружбу со Стивеном косо.
      "Господи, да ты на себя глянь, - укорила она себя, ожидая, пока Эдди позовет ее брата, - старухой становишься - только и радости, что на всех ворчать".
      - Рени?
      - Да, Стивен, это я. С тобой все в порядке? Он тебя не ударил, нет?
      - Нет. Куда старому алкашу меня поймать.
      Несмотря на обуревавший ее гнев, Рени ощутила укол страха, услыхав, как Стивен говорит об отце.
      - Слушай, ты можешь там остаться на ночь... ну, пока папа утихомирится? Дай я поговорю с матерью Эдди.
      - Ее тут нет, но она сказала, что не против.
      Рени нахмурилась.
      - Все равно, попроси ее позвонить. Я с ней поговорить хочу. Стивен, не вешай трубку!
      - Тут я. - Голос у него был мрачный.
      - Что с Соки? Ты так и не сказал, он появился в школе после... ну, когда у вас были неприятности?
      Стивен поколебался.
      - Он болел.
      - Знаю. Но в школу-то он пришел?
      - Нет. Его предки в Дурбан умотали. Кажется, они там с какой-то тетушкой живут.
      Рени побарабанила пальцами по пульту, пока не сообразила, что едва не оборвала связь.
      - Стивен, включи, пожалуйста, видео.
      - Сломалось. Эддина сестренка уронила блок.
      Рени пришло в голову, что это может оказаться и враньем - может, Стивен с приятелем занимаются какой-нибудь дрянью и не хотят, чтобы их видели. Она вздохнула. До квартиры Эдди сорок минут на автобусе, а сил у нее никаких не осталось. Ни на что.
      - Позвони мне завтра, когда вернешься из школы. Когда мама Эдди вернется?
      - Скоро.
      - А вы двое чем заниматься будете, пока она не вернется?
      - Ничем. - В голосе брата определенно прозвучала нотка самозащиты. Ну, по сети полазаем. Футбол посмотрим.
      - Стивен... - начала Рени и осеклась. Ей не понравилась собственная вопросительная интонация. Как Стивену научиться самостоятельности, если она будет обходиться с ним, как с младенцем? Собственный отец всего пару часов назад засыпал его обвинениями, а потом вышвырнул из дома. - Стивен, я тебе верю. Позвони завтра, ладно?
      - Ладно.
      Телефон пискнул, и Стивен исчез.
      Рени взбила подушку и вытянулась в кровати, пытаясь как-то унять боль в голове и шее. Она хотела сегодня вечером прочесть статью в специальном журнале - такие вещи всегда стоит иметь в загашнике на случай переаттестации, - но слишком вымоталась. Разогреть в микроволновке замороженный обед, посмотреть новости. И попытаться не ворочаться часами в кровати от беспокойства.
      Еще один вечер псу под хвост.
      * * *
      - Вы взволнованы, миз Сулавейо. Я могу чем-то помочь?
      У Рени перехватило дыхание.
      - Меня зовут Рени. И так меня и называй, Ксаббу, а то я чувствую себя бабушкой.
      - Извините. Я не хотел вас обидеть.
      Узкое лицо бушмена было необычно серьезным. Он поднял галстук и начал внимательно изучать узоры на нем.
      Рени стерла с экрана диаграмму, над которой трудилась последние полчаса, вытащила сигарету и сорвала зажигалку.
      - Это ты извини. Я не имела права... В общем, я прошу прощения. - Она опустила плечи, глядя на плывущие перед небесно-синим экраном клубы дыма. Ты ничего не рассказывал о своей семье. Почти ничего.
      Рени ощутила на себе его пристальный взгляд. Подняла глаза - Ксаббу и впрямь смотрел на нее, так внимательно, будто из вопроса о семье с помощью дедукции узнал что-то о ее собственных проблемах. Недооценивать бушмена не стоило. Он уже осилил основы програмиирования и начинал залезать в области, от которых у многих других студентов случались истерики. Скоро он начнет задавать коды на уровне серьезного программиста. И все это - за каких-то несколько месяцев. Если ради этого он учился ночами, Рени не представляла, когда он вообще спит.
      - Моя семья? - переспросил он. - В наших краях это слово означает нечто иное. У меня очень большая семья, но вы, я полагаю, имели в виду моих родителей.
      - И сестер. И братьев.
      - Родных братьев у меня нет, хотя есть двоюродные. Есть две младшие сестренки, обе еще живут с моим народом. Там живет и моя мать, хотя она нездорова. - Судя по выражению его лица, вернее, отсутствию всякого выражения, та была больна серьезно. - Отец мой умер много лет назад.
      - Прости. Отчего он умер? Если ты не против, расскажи...
      - Сердце его остановилось, - ответил Ксаббу просто, но холодность его тона насторожила Рени.
      Ксаббу часто был формален в разговоре, но очень редко - замкнут. Она напомнила ему о боли, которой он не желал делиться. Что ж, это ей понятно.
      - А каково это - расти у вас? Наверно, совсем не так, как здесь.
      Улыбка вернулась, хоть и едва заметная.
      - Я в этом не так уверен, Рени. В дельте мы живем большей частью под открытым небом, и это, конечно, совсем не то, что под городской крышей знаете, мне до сих пор иногда трудно бывает заснуть. Тогда я выхожу спать в сад, чтобы ощущать ветер, видеть звезды. Моя квартирная хозяйка думает, что я немного помешан. - Он усмехнулся и прикрыл глаза. - Но в остальном, мне кажется, детство остается детством. Я играл, задавал вопросы обо всем, что меня окружало, порой делал то, что мне не разрешали, и бывал за это наказан. Каждый день я видел, как мои родители уходят на работу, а когда подрос - отправился в школу.
      - Школу? В болотах Окаванго?
      - Не ту, что знакома вам, Рени, - без электронных стен и шлемов ВР. В такую школу я попал намного позже. Моя мать и ее родственники учили меня всему, что мне следовало знать. Я не говорил, что у нас было одинаковое детство, - просто я не вижу принципиальной разницы. Когда меня впервые наказали за непослушание, я забрел слишком близко к реке. Моя мать боялась, что меня утащит крокодил. Полагаю, вас в первый раз наказали за что-то иное.
      - Верно. Правда, электронных стен в школе не было и у меня. Когда я была девочкой, нам доставалась лишь пара устаревших микрокомпьютеров. Теперь такие поместили бы в музей.
      - Мой мир тоже изменился со времен моего детства. Поэтому я и попал сюда.
      - Что ты имеешь в виду?
      Ксаббу покачал головой, неторопливо, с жалостью, будто это Рени была студенткой, вцепившейся в собственную нелепую теорию. Но когда он заговорил, то лишь для того, чтобы сменить тему.
      - Рени, вы спрашиваете о моей семье из любопытства? Или какая-то собственная проблема не дает вам покоя? Вы выглядите опечаленной.
      На мгновение Рени едва не поддалась искушению сказать: "Нет, у меня все прекрасно". Как-то не пристало учителю жаловаться студенту на домашние невзгоды, даже если оба, по сути, ровесники. Но она уже считала Ксаббу своим другом - довольно странным из-за необычного происхождения, но все же другом. Непосильная нагрузка - растить младшего брата, присматривать за мрачным и склочным отцом - привела к тому, что Рени растеряла почти всех университетских друзей, а новых завести как-то не получалось.
      - Я... я правда беспокоюсь. - Она сглотнула, ненавидя собственную слабость, нелепые свои проблемы, но отступать было поздно. - Мой отец выкинул из дома моего младшего братишку - тому всего одиннадцать. Но папаше вздумалось упереться, и он не пускает Стивена назад, пока тот не извинится. А тот упрям не меньше - надеюсь, ни в чем другом он в отца не пошел. Собственный гнев немного удивил Рени. - И тоже не сдается. Он уже три недели торчит у приятеля - три недели! Я его почти не вижу, почти не говорю с ним.
      Ксаббу кивнул.
      - Я понимаю вашу тревогу. У моего народа тот, кто ссорится с родней, тоже переезжает к другим родственникам. Но мы живем тесно и часто видимся друг с другом.
      - Вот-вот. Стивен все еще ходит в школу - я проверяла в учительской, и мать Эдди, его приятеля, говорит, что с ним все в порядке. Я только не знаю, насколько ей самой можно доверять, вот в чем проблема. - Рени встала и, оставляя за собой дымный след, прошла к дальней стене, чтобы размять ноги. - Я талдычу им снова и снова, хотя мне все уже надоело. Двое мужиков - один старый, другой малый, но ни один не хочет признать, что ошибся.
      - Но вы сказали, что ваш младший брат был прав, - заметил Ксаббу. Если он извинится, то выкажет уважение отцу, это верно, - но если он примет чужую вину, то подчинится несправедливости ради мира. Кажется, вы боитесь, что это будет для него дурным уроком.
      - Именно. Его народ - мой народ - десятилетиями боролся против этого. - Рени сердито передернула плечами и затушила сигарету. - Да не в политике дело. Я не хочу, чтобы он решил, будто тот, кто силен, - прав; что, если тебя ударили, можно просто обернуться и найти кого послабее, чтобы врезать ему от души, для разрядки. Я не хочу, чтобы он кончил, как... как его...
      Ксаббу посмотрел ей в глаза. Ясно было, что он может закончить фразу за нее, но не хочет.
      После долгой паузы Рени откашлялась.
      - Мы тратим время занятий. Извини. Попробуем эту диаграмму еще раз? Я знаю, это скучно, но для экзаменов это выучить надо, как бы хорошо у тебя ни получалось все остальное.
      Ксаббу вопросительно поднял бровь, но Рени сделала вид, что не заметила.
      * * *
      Ксаббу стоял на краю утеса. Внизу простирался крутой склон, глянцево-черный и стеклянно-гладкий. В ладони бушмена лежали старомодные карманные часы. Под взглядом Рени Ксаббу принялся разбирать их.
      - Отойди от края! - крикнула она. Как он не видит опасности? - Не стой так близко!
      Ксаббу, прищурившись, глянул на ее и улыбнулся.
      - Я должен узнать, как они работают. Там внутри сидит дух.
      Не успела Рени окликнуть его снова, он дернулся, поднял руку, глядя на нее с детским изумлением: на ладони его появилась капелька крови, округлая, как кабошон, и скатилась вниз.
      - Они меня укусили, - сказал он. Отшатнулся - и рухнул вниз с обрыва.
      Рени вдруг оказалась на самом краю, глядя вниз. Ксаббу исчез. Она шарила взглядом в глубине, но видела только туман и белых длиннокрылых птиц, кружащих во мгле с печальными криками: "Твиип, твиип, твиип..."
      Она проснулась. Сердце ее еще отплясывало. Пищал пульт, тихо, но настойчиво. Рени на ощупь нашла его на тумбочке. Дисплей часов показывал 2:27am.
      - Ответ. - Рени открыла экран.
      Только через секунду она признала Эдди, приятеля Стивена. Он плакал, и слезы серебряными дорожками стекали по освещенному синим ночником лицу. Сердце Рени замерло и оледенело.
      - Рени...
      - Где Стивен?
      - Он... Рени, ему плохо... Я не знаю...
      - Что значит "плохо"? Где твоя мама? Давай ее сюда.
      - Ее дома нет.
      - Господи Боже!.. Насколько плохо, Эдди? Отвечай!
      - Он не просыпается. Я не знаю, Рени. Он больной.
      Руки ее тряслись.
      - Ты уверен? Он не просто спит?
      Эдди помотал головой, испуганный и разнервничавшийся.
      - Я встал. А он... он просто лежит на полу.
      - Прикрой его чем-нибудь. Одеялом. Я сейчас буду. Скажешь маме, когда она... а, ну ее к черту. Я сейчас.
      Рени вызвала "скорую" на адрес Эдди, потом такси. В нервном ожидании она шарила по всем ящикам в поисках наличных на дорогу. Кредита таксисты не давали уже давно - Длинный Джозеф израсходовал его весь.
      Вокруг многоквартирки Эдди не было никаких признаков жизни - ни "скорой помощи", ни полиции. Только горел свет в паре окон. Сквозь холодный ужас Рени прорвался гнев. Тридцать пять минут, и ни ответа ни привета. Вот и живи после этого в Пайнтауне! В подъезде что-то хрустело под ногами.
      От руки нацарапанная записка сообщала, что электронный замок на парадной двери не работает. Уже после этого кто-то для надежности выломал замок ломом. Лестница воняла, как и положено лестнице, но к обычным запахам прибавлялся еще один - слабый, но резкий запах гари, будто от давнего пожара. Рени мчалась по лестнице, прыгая через две ступеньки. К тому времени, когда она добралась до искомой квартиры, она совсем запыхалась. Дверь открыл Эдди; за его спиной маячили две глазастые маленькие сестренки. В квартире было темно, если не считать неверного света стенного экрана. Эдди стоял неподвижно, пошевеливая челюстями, видимо, в ужасе ожидая наказания. Рени не стала ждать, пока он придумает, чем отговориться.