Внезапно Стримбелло взял Рени за плечо. Его лапища так стиснула ее такторы, что Рени поморщилась.
      - Пойдем, - проговорил он. - Пора посмотреть на то, ради чего вы пришли. Может быть, Желтая зала?
      - О да, - отозвался один из Павамана. Остальные двое возбужденно закивали. - Нам много рассказывали об этом месте.
      - Его слава вполне оправданна, - заметил толстяк и обернулся к Рени и Ксаббу с выражением искреннего лукавства на симулированном лице. - И не беспокойтесь о расходах, мои новые друзья. Меня здесь хорошо знают - у меня неограниченный кредит. Так вы пойдете?
      Рени, поколебавшись, кивнула.
      - Да будет так, - возгласил Стримбелло, и мостовая коконом свернулась вокруг них.
      Мгновением позже они уже стояли в вытянутой комнате с низким потолком, выкрашенной разнообразными, но равно неприятными оттенками охристого и лимонного. По ушам ударила пульсирующая музыка, полная монотонного грохота ударных. Толстяк все еще сжимал руку Рени; ей пришлось вывернуться, чтобы глянуть на Ксаббу. Ее друг стоял за спинами братьев Павамана, озирая переполненную комнату.
      Желтую залу заполняла такая же смесь высококачественных и примитивных симов, что и улицу. Клиенты радостно орали что-то, глядя на сцену, колотили кулаками по столикам, пока не начинали сыпаться на пол виртуальные рюмки. Желчный свет придавал их лицам лихорадочное выражение. На сцене женщина или то, что кажется женщиной, напомнила себе Рени - исполняла неуклюжий стриптиз под быструю дерганую музыку. На мгновение Рени расслабилась, увидев зрелище столь старомодное в своей милой непристойности, но вдруг заметила, что женщина снимает не одежду, а собственную кожу. С бедер ее уже свисала балетная пачка из прозрачной, бумажно-тонкой окровавленной кожи. Страшнее всего было выражение безнадежной покорности на вялом личике женщины - нет, сима, опять напомнила себе Рени.
      Будучи не в состоянии на это смотреть, девушка обернулась к Ксаббу, но различила только его макушку позади могучих фигур Павамана - те толкались и подпрыгивали, как коверные клоуны. Она глянула было еще раз на сцену, но исполнительница как раз открывала первый слой мышц брюшного пресса, и Рени поспешно отвернулась, разглядывая толпу. Растущее чувство клаустрофобии от этого не уменьшилось. Ее окружали пустые глаза и раззявленные рты. Настоящий ад.
      Боковым зрением она заметила какое-то движение. Ей показалось, что Стримбелло следит за ней, но, повернувшись, она увидала, что толстяк заворожен представлением и одобрительно, по-хозяйски кивает, ухмыляясь кончиками длинных-длинных губ. Не заподозрил ли он, что она и Ксаббу - не те, за кого себя выдают? Но как? Ничего подозрительного они не сделали, а над личинами Рени потрудилась очень старательно. Как бы там ни было, толстяк пугал ее. Кто бы ни скрывался за маленькими глазками, это существо будет опасным врагом.
      Пульсирующая музыка смолкла. Когда фанфары объявили о завершении номера, Рени осмелилась глянуть на сцену. Стриптизерша, хромая, уходила за кулисы, волоча за собой фату из изодранной плоти, сопровождаемая редкими презрительными аплодисментами. Туш возвестил о начале следующего действия.
      Стримбелло наклонился к Рени.
      - Вы знаете французский, мистер Отепи? А? Это называется la Specialite de la Maison - особое блюдо Желтой залы. - Он снова облапал ее плечо и чуть встряхнул. - Вы, конечно, совершеннолетний? - И вдруг рассмеялся, обнажив большие плоские зубы. - Ну конечно! Я пошутил!
      Рени вновь, уже с некоторым отчаянием, поискала взглядом Ксаббу - пора уже как-то убираться прочь от этого толстяка - но ее друга совершенно скрывали от глаз братья Павамана, синхронно наклонившиеся в сторону сцены с напряженным выражением на сим-лицах.
      Рокот оркестра изменил тон, превратившись в марш, и на сцену начали выходить люди в черных плащах с надвинутыми на лица капюшонами - все, кроме одного. Исключением была, как с удивлением увидела Рени, бледная певица из центрального зала. Или нет? Лицо осталось тем же, особенно огромные, испуганные глаза, но волосы стали рыжыми, а руки и ноги казались длиннее и стройнее...
      Прежде чем Рени успела что-то сообразить, несколько закутанных в плащи фигур выступили вперед и схватили бледную женщину. Та не сопротивлялась. Мелодия сбилась, ноющие аккорды перекрыл все убыстряющийся барабанный бой. Сцена вытянулась, как высунутый язык. Стены, столики, даже клиенты поплыли, стекаясь к женщине и ее странным спутникам, пока зала не окружила сцену наподобие анатомического театра. Резкое освещение померкло. Залу накрыла тень, и только костно-белое лицо женщины, казалось, излучало свет. Потом с нее сорвали одежды, и бледное тело вспыхнуло в темноте языком пламени.
      Рени задохнулась. Зрители вокруг с трудом переводили дыхание. Певица не была сложена наподобие мечты самца, чего можно было ожидать в таком месте - длинные, стройные ноги, выступающие ребра и маленькие груди с малиновыми сосками делали ее похожей на подростка.
      Только теперь девушка подняла на аудиторию темные глаза. Лицо ее выражало страх и укор, но кроме того - что-то еще, быть может, омерзение и почти вызов. Кто-то выкрикнул несколько слов на незнакомом Рени языке. За ее спиной кто-то другой громко расхохотался. Фигуры в балахонах ухватили девушку за руки и за ноги и с легкостью подняли. Она висела между ними, распятая, сияюще-белая, как лист бумаги, который можно исчеркать или согнуть. Музыка перешла в тихий гул ожидания.
      Одна из черных фигур вывернула девушке руку. Под полупрозрачной кожей проявились внезапно жилки вен, узлы сухожилий. Девушка молча забилась. Фигура нажала сильнее. Что-то лопнуло с мерзким хрустом, и девушка издала задыхающийся, вымученный всхлип. Рени отвернулась. Желудок ее судорожно сжимался.
      "Это просто картинки, - говорила она себе. - Не настоящие. Подделка".
      Симы теснились у сцены, изворачиваясь, чтобы лучше видеть. Зрители кричали охрипшими голосами. Рени почти чувствовала, как из толпы сочится тьма, заполняя залу подобно черным испарениям. На сцене творилось что-то еще, слышались задыхающиеся вопли. Смотреть на это ей не хотелось. Братья из Мадраса потирали могучие бедра. Сидевший рядом с Рени Стримбелло наблюдал за представлением со слабой застывшей улыбкой.
      Кошмар длился долго. Рени пялилась в пол, подавляя желание завизжать и опрометью броситься вон. Это не люди, это животные - нет, хуже животных, ибо какой дикий зверь в состоянии измыслить такую мерзость? Пора искать Ксаббу и уходить. Это ничем не выдаст их - даже в таком гнусном месте не все посетители в состоянии наслаждаться подобным зрелищем. Рени попыталась встать, но широкая ладонь Стримбелло вцепилась ей в ногу, не давая двигаться.
      - Не стоит уходить. - Его рык, казалось, с силой ввинчивался в ухо. Смотрите, чтобы вам было что рассказать дома.
      Другой рукой он повернул ее подбородок к сцене.
      Руки девушки были вывернуты под невозможными углами. Одну ногу растянуло, как кусок пластилина. Толпа так ревела, что вопли несчастной не были слышны - только раскрывался рот, и голова судорожно покачивалась из стороны в сторону.
      Одна из черных фигур вытащила нечто длинное, острое, блестящее. Гомон в зале приобрел иную интонацию - словно стая псов загнала изможденного зверя и облаивает, прежде чем кинуться и растерзать.
      Рени попыталась вырваться из мертвой хватки Стримбелло. Что-то блестящее и мокрое пролетело мимо, над рядами кресел. Кто-то за спиной Рени поймал летящий предмет, поднес к невыразительному сим-лицу, провел им по щекам, точно раскрашивая церемониальную маску, и затолкал его в раззявленный рот. Рени ощутила во рту кислый вкус желудочного сока. Она пыталась отвернуться, но повсюду, куда ни глянь, жадные руки тянулись за летящими со сцены лакомыми кусочками. И даже сквозь рев толпы она слышала жуткие вопли девушки.
      Рени поняла, что больше не вынесет. Если она останется здесь, то сойдет с ума. Если бы виртуальная реальность могла гореть, этот клуб следовало бы выжечь дотла. Она махнула рукой в сторону Ксаббу, надеясь привлечь его внимание.
      Но бушмен исчез. Кресло позади Павамана, где он только что сидел, пустовало.
      - Мой друг! - Рени попыталась вырваться из лап Стримбелло, безмятежно наблюдавшего за сценой. - Мой друг пропал!
      - Неважно, - ответил Стримбелло. - Найдет зрелище, которое понравится ему больше.
      - Тогда он дурак, - пробулькал один из Павамана, ухмыляясь, точно лунатик. Симулированная кровь блестела на его щеках, как румяна потасканной куртизанки. - Нет ничего лучше Желтой залы!
      - Пустите меня! Я должен найти его!
      Толстяк повернулся к ней. Ухмылка его стала еще шире.
      - Ты никуда не пойдешь, мой друг. Я точно знаю, кто ты. Ты никуда не уйдешь.
      Комната поплыла. Черные глазки толстяка сковали Рени - маленькие дырочки, сквозь которые проглядывало нечто ужасающее. Сердце ее колотилось сильнее, чем в пещере левиафана. Она едва не сошла с линии, но вспомнила о Ксаббу. Может, его поймали так же, как Стивена? Если она сейчас покинет сеть, то может найти его в том же смертном сне, что и брата. А он был так... невинен. Совсем как Стивен. Она не может его бросить.
      - Отпусти меня, ублюдок! - взвизгнула она.
      Хватка Стримбелло не ослабла - наоборот, он притянул ее ближе и усадил к себе на колени.
      - Наслаждайтесь представлением, мой добрый сэр, - проговорил он. Потом вы увидите больше - куда больше.
      Толпа оглушительно орала, но Рени даже не вспомнила, что можно уменьшить громкость. Что-то в этом толстяке вызывало в ней слепую панику, сметавшую все преграды разума. Она провела последовательность команд безрезультатно, потом на ум ей пришел прием, которым она не пользовалась с хакерских времен. Рени до боли растопырила пальцы и нагнула голову.
      На мгновение Желтая зала застыла целиком, как желе, а когда секунду спустя желе растаяло, Рени стояла в нескольких шагах от Стримбелло, перед самой сценой. На лице толстяка появилось легкое изумление. Он встал и потянулся к ней. Рени поспешно перелучилась из Желтой залы на улицу.
      Даже бездонный колодец казался нормальным по сравнению с тем, что она оставила позади. Но маленького сима Ксаббу нигде не было видно. А Стримбелло вот-вот настигнет ее.
      - Ксаббу! - крикнула Рени по выделенке, потом увеличила мощность и позвала еще раз: - Ксаббу!
      Ответа не было. Бушмен исчез.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      CОН КРАСНОГО КОРОЛЯ
      ... А река уносит нас.
      Плеск волны, сиянье глаз.
      Летний день, увы, далек.
      Эхо смолкло. Свет поблек.
      Зимний вечер так жесток.
      Но из глубины времен
      Светлый возникает сон,
      Легкий выплывает челн.
      ... Если мир подлунный сам
      Лишь во сне явился нам,
      Люди, как не верить снам?
      Льюис Кэрролл
      [Перевод Д. Орловской.]
      СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Соглашение подписано, но в Юте тлеет недоверие.
      (Изображение: люди пожимают друг другу руки перед зданием капитолия в Солт-Лейк-Сити.)
      ГОЛОС: Хрупкий трехсторонний мир заключен между правительством штата Юта, мормонской церковью и движением воинствующих мормонских сепаратистов, известным под названием "Завет Дезерета", однако неясно, долго ли он продержится без вмешательства федеральных властей...
      (Изображение: президент Энфорд в Розовом саду.)
      ГОЛОС:... Правительство США, ссылаясь на права штатов и городов на самоопределение, пока воздерживалось от участия в конфликте, из-за чего некоторые жители Юты обвинили администрацию Энфорда в "предательстве конституции". Другие, однако, приветствовали невмешательство администрации.
      (Изображение: Эдгар Рили, представитель "Дезерета", на пресс-конференции.)
      РИЛИ: Никакое правительство не имеет права указывать нам, как себя вести в Божьей стране. У нас есть воины, решительные мужчины. Если власти штата пойдут на попятную, мы просто перестреляем всех, начиная от границ.
      Глава 10
      Шипы
      Они приходят за тобой на рассвете. Это Янкель - тот, что хороший, - и другой, Симмонс, или как-там-его, ты редко его видел. Обычно присылали больше двоих, но времена изменились. Сна у тебя, конечно, ни в одном глазу, но они все равно шагают тихо, словно не хотят напугать тебя внезапным пробуждением.
      "Пора", - говорит Янкель. Взгляд у него немного виноватый.
      Ты пожимаешь плечом, отвергая его протянутую руку, и встаешь - ты никому не позволишь тебе помогать. Ты хочешь идти на своих двух, если сможешь, но колени что-то ослабели. Сколько раз за долгую ночь ты слышал их шаги в коридоре - фантомные шаги. Теперь ты весь на взводе, и перед глазами все смутно, как на скверно проявленной фотографии. Ты устал.
      Однако наваливается сонливость. Скоро ты уснешь.
      Нет ни священника, ни пастора - ты сказал, что не хочешь. Разве может дать какое-то утешение незнакомец, бормочущий что-то о том, во что ты не веришь? Тебя сопровождает только Янкель, а Симмонс, или как-там-его, держит дверь. Просто два тюремных бугая, которым мало платят и которые решили зашибить сверхурочные за работу в воскресенье утром. Конечно, им причитаются и небольшие премиальные, ведь работенка и в самом деле неприятная - в приватизированной системе заключения не принуждают никого, кроме заключенных. Янкелю, должно быть, нужны деньги, чтобы кормить детишек при нынешних высоких налогах. Иначе кто кроме психопата подпишется на такую работу?
      Последняя прогулка. Вернее, ковыляние, потому что лодыжки охвачены толстыми нейлоновыми ограничителями. Все совершенно не так, как показывают в фильмах. Другие заключенные не стоят у решеток, выкрикивая горькие слова прощания: большинство из них спит или притворяется спящими. Ты сам так поступил, когда уводили Гарзу. Что теперь говорить? И Янкель не выкрикивает: "Мертвец идет!" или что-то в этом роде - и не выкрикивал. Он лишь негромко произнес, когда твои ноги коснулись пола, - в лучших традициях тюремной драмы: "Если будешь мне подчиняться, все пройдет гладко, а если нет - тебе придется очень скверно". Теперь он виновато помалкивает, словно везет к ветеринару чью-то сбитую на дороге собаку.
      Комната, куда тебя приводят, на самом деле не кабинет врача - это камера смерти - но выглядит она и пахнет как врачебный кабинет в любой тюрьме. Врач невысок - если он и в самом деле врач: достаточно быть дипломированным санитаром, чтобы провести казнь. Он, очевидно, прождал здесь минут на пятнадцать дольше, чем хотелось бы, и утренний кофе уже превращается в его желудке в кислоту. Когда ты входишь, он кивает, и на его губах мелькает злобная ухмылка - наверное, причиной тому несварение и нервы. Он еще раз кивает, с еле заметной робостью указывает на покрытый листом нержавейки стол - обычный смотровой стол - и слегка пожимает плечами, словно говоря: хотел бы я предложить нечто посимпатичнее, но сам знаешь, какие нынче времена...
      Два охранника подхватывают тебя под руки, когда твои ягодицы скользят по разложенному на столе бумажному полотнищу, - они и в самом деле тебе помогают, потому что дрожащие ноги слабеют и ты вот-вот рухнешь. Да, они помогают, но держат тебя очень и очень крепко.
      Ты поднимаешь ноги на стол и даешь им уложить тебя на спину. Охранники начинают закреплять ремни.
      До этого момента все еще могло казаться визитом к тюремному врачу если позабыть о том, что все молчат. Впрочем, неудивительно. О чем сейчас говорить? Тебя уже обследовали и поставили диагноз. Летальный исход.
      Опасен. Бесполезная сволочь. Неприятности. Плохой самоконтроль. Держать в доме невыгодно, а кормить дорого. Комбинация симптомов сложилась. Лечение назначено.
      Нет смысла доказывать, что ты невиновен. Ты делал это уже несколько лет всеми возможными способами. Это ничего не изменило. Апелляция, пара статей в журналах: "Хоронят старые ошибки", - гласил один из заголовков, намекая как на тюрьмы, так и на госпитали. Они тоже ничего не изменили. Живший в тебе маленький мальчик, та твоя часть, что еще верила - если плакать достаточно громко, то кто-нибудь придет и все исправит, - уже исчезла, стертая начисто и эффективно, как скоро сотрут оставшееся.
      Какой-то чиновник корпорации стоит в дверях серой тенью цвета акульей кожи. Ты поворачиваешь к нему голову, но его заслоняет бедро Янкеля. Краткое ощущение чего-то холодного на сгибе локтя заставляет вновь взглянуть на хмурое лицо врача. Спирт? Зачем? Протирает руку, чтобы не занести инфекцию. Возможно, это порция тюремного юмора - более тонкого, чем ты ожидал. Ты ощущаешь, как что-то холодное протыкает кожу, нащупывая вену. Но что-то не получается. Врач тихо ругается себе под нос - чуть-чуть запаниковал - и извлекает иглу. Пробует найти вену второй раз, третий, четвертый. Безуспешно. Тебе больно, словно кожу прострочили швейной машинкой, а в груди набухает нечто непонятное - то ли смех, то ли долгий всхлипывающий вопль.
      Ты его, разумеется, подавляешь. Господь запрещает тебе устраивать спектакль. Тебя просто-напросто собираются убить.
      Кожу снова увлажняют. Флуоресцентные лампы мерцают и слегка расплываются, когда стальная игла попадает наконец туда, куда нужно, и врач закрепляет ее кусочком пластыря. Второй охранник, Симмонс, или как-там-его, наклоняется и затягивает ремень, чтобы ты не вырвал иглу. Начинают вводить вторую.
      Есть во всем этом нечто поразительное. Это же конец света, но люди вокруг ведут себя так, словно выполняют ежедневную работу. И лишь крохотные бисеринки пота на верхней губе и нахмуренном лбу врача свидетельствуют о том, что это не так.
      Когда вторая игла воткнута и закреплена, серый костюм, маячивший где-то сбоку, приближается. Ты не видел этого человека прежде и секунду пытаешься угадать, каково его место в иерархии корпорации. Потом понимаешь, на какую чушь тратишь последние мгновения жизни, и тебя переполняет отвращение.
      Белый мужчина с квадратной челюстью напускает на лицо подходящее скорбное выражение, поднимает папку и зачитывает текст возмездия тюремной корпорации, а затем их легальный мандат на право накачивать тебя пентоталом натрия и хлоридом калия до тех пор, пока твое сердце не перестанет биться, а мозговая активность не прекратится. Прежде в вену вводили и третий смертоносный препарат, но бухгалтеры решили, что нечего метать бисер перед свиньями.
      Доктор уже пустил в вену солевой раствор, хотя ты не ощущаешь ничего, кроме неудобства от иглы и покалывания в тех местах, где ее неудачно втыкали.
      "Ты все понял, сынок?" - спрашивает тип с квадратной челюстью. "Конечно", - хочется тебе прорычать в ответ. Ты понимаешь больше, чем он знает. Ты понимаешь, что они просто выкидывают отбросы, а пустые упаковки перерабатывают. Ты принесешь больше пользы обществу в виде удобрения на гидропонной фабрике, чем зря уничтожая еду в дорогой камере приватизированной тюрьмы.
      Тебе хочется рычать, но ты молчишь. Потому что сейчас, глядя в бледно-голубые глаза этого человека, ты осознаешь так, как не сознавал прежде, что действительно сейчас умрешь. Никто не выскочит из-за кушетки и не скажет, что все это шутка. И это не сетефильм - отряд наемников не взорвет ворота тюрьмы и не освободит тебя. Через секунду врач нажмет вон ту кнопку, и прозрачная жидкость вон из той бутылочки - а они должны быть прозрачными, эти жидкости, как глаза равнодушного белого мужчины с квадратной челюстью, которого прислали, чтобы зачитать тебе смертный приговор, - и та жидкость начнет медленно перетекать в твою вену. А потом ты умрешь.
      Ты пытаешься заговорить, но не можешь. Ты дрожишь от холода. Янкель накрывает твою грудь тонким госпитальным одеялом - осторожно, чтобы не сместить тонкую прозрачную трубочку, впившуюся тебе в руку подобно длинной стеклянной змее. Ты киваешь. Ты ведь не тупой, в конце концов. Ты понимаешь законы и знаешь, как они работают. Если не этот закон, так другой. Законы создают для того, чтобы отделять таких, как ты, от таких, как они. Поэтому ты киваешь, пытаясь сказать то, что твой пересохший язык и стиснутая спазмом гортань произнести не могут: "Я знаю, почему вы хотите умертвить меня. И других объяснений мне не надо".
      Мужчина в сером костюме улыбается, кривя тонкие губы, словно узнал выражение твоих глаз. Он кивает врачу, сует папку под мышку и направляется к двери, исчезая из поля твоего зрения за контурами синих брюк Янкеля.
      Ты только что повстречался с ангелом Смерти и не узнал его. Его никто не знает в лицо.
      Янкель слегка сжимает тебе руку, а это значит, что врач повернул краник и на второй линии, но ты не поднимаешь глаз, дабы не встретиться взглядом с охранником. Тебе не хочется, чтобы он стал последним, кого ты увидишь. Он никто - просто тот, кто охраняет твою клетку. Может, вполне приличный для хранителя человеческого зоопарка, но не более того.
      Проходит немного времени - густое и вязкое время тем не менее ползет вперед. Взгляд устремляется к флуоресцентным лампам на потолке, и они расплываются еще больше прежнего, а по краям возникают радужные полоски. И ты понимаешь, что твои глаза наполняются слезами.
      Одновременно в комнате становится теплее. Стянувшаяся было от холода кожа разглаживается, мышцы расслабляются. Это не так уж и плохо.
      Но тебе никогда не вернуться. Сердце ускоряет ритм. Они заталкивают тебя во мрак. На большом корабле один пассажир оказался лишним, и ты вытянул короткую соломинку.
      В тебе нарастает нечто вроде животной паники, и на мгновение ты напрягаешься, стараясь разорвать путы, - или пытаешься это сделать, - но все уже зашло слишком далеко. В твоей груди сокращается мускул, вот и все медленным спазмом, словно в начале родов.
      Только направление не то. Ты выходишь наружу, а не проникаешь внутрь...
      Тебя безжалостно втягивает мрак, тащит вниз, сломляя сопротивление. Ты уже висишь, удерживаясь кончиками пальцев, над океаном черного бархата, и так легко, легко, легко прекратить упираться... но под этой мягкостью что-то таится, нечто грубое и окончательное... и такое ужасающе одинокое.
      Погас, свет почти погас, остался лишь быстро исчезающий размытый мазок. Все, пропал окончательно.
      Беззвучный вопль, вспыхивает искра, но через секунду ее поглощает холодный мрак.
      "Господи, я не хочу!"
      Полчаса спустя он все еще дрожал.
      - Ты такой сканнер, Гардинер. Смертельная инъекция... Господи!
      Орландо поднял голову. Перед глазами все немного расплывалось. Темный салун было полон теней и дрейфующих облачков тумана, но широкий силуэт его друга было трудно с чем-то спутать.
      Фредерикс уселся на кривоногий стул с высокой спинкой и уставился на меню ощущений, проползающее по черной поверхности стола непрерывно меняющейся абстрактной паутиной морозно-белых букв. На его лице появилось преувеличенное отвращение, а плечи приподнялись, отчего сим его показался еще мускулистее, чем обычно.
      - Что с тобой, Гардинер? Зачем тебе такие экстравагантные путешествия?
      Орландо никогда не мог понять, почему Фредерикс так любит симы, напоминающие бодибилдеров. Может, в РЖ он какой-нибудь тощий замухрышка? Узнать это было невозможно, потому что Орландо никогда не видел друга во плоти, а сейчас об этом невежливо даже спрашивать. Кстати, сам Орландо далеко не новичок в работе с образами: сим, который он сейчас носил, был, как обычно, добротно сработанным, хотя и не особенно красивым или внешне впечатляющим.
      - Гонки смерти? Просто они мне нравятся. - Орландо слегка запинался, формулируя фразы, потому что еще не пришел в себя после очередного скольжения в ничто. - Они меня... интересуют.
      - Верно, сейчас они прямо-таки патологически популярны.
      Через весь стол перед Фредериксом протанцевала цепочка крохотных скелетиков; каждый был облачен в костюм Кармен Миранды. Они кривлялись, сталкивались бедрами, а затем с легким хлопком исчезали один за другим, переваливаясь через край стола. Здесь их было полно - миниатюрные скелетики спускались по леденцовым палочкам и катались по ледяным подносам, а на огромном канделябре целая армия скелетов занималась акробатикой. Оформление салуна "Последний шанс" сильно намекало на виртуальную близость с "Конечной станцией", однако большинство его завсегдатаев предпочитало псевдоготику клуба более неприятным и более реалистичным ощущениям, продававшимся в соседнем сайте.
      - Ты же пережил вместе со мной крушение самолета, - напомнил Орландо.
      - Да, разок, - фыркнул Фредерикс. - Зато ты летал на нем столько раз, что для тебя, наверное, там забронировали постоянное место. - Широкое лицо его сима на мгновение застыло, как будто находящийся где-то реальный Фредерикс отключился от системы, но причина крылась лишь в неспособности доступных ему программ изображать угрюмость - к несчастью для Фредерикса, который эту угрюмость попытался выразить. - А для меня это оказался кошмар. Я уже решил было, что и в самом деле сейчас умру... у меня чуть сердце не остановилось. Как ты можешь любить такую гадость, Гардинер?
      - Привык понемногу. - В действительности это было не так. И это тоже являлось частью проблемы.
      Неожиданно огромные двери салуна со скрипом распахнулись, и в помещение ворвался холодный ветер. Орландо машинально снизил чувствительность своих рецепторов. Фредерикс, у которого был более дешевый интерфейс, даже не заметил холода. Некое существо со светящимися красными глазами и окутанное вихрем снежинок протиснулось в дверь. Несколько сидящих возле входа патронов рассмеялись. Весьма женственный сим завизжал.
      - Мне кто-то говорил, что эти симуляции записывают напрямую у умирающих людей, - резко произнес Фредерикс.
      - Нет, - покачал головой Орландо. - Просто хорошее железо. И качественный софт. - Красноглазое существо сгребло вопящую женщину и уволокло ее в снежную ночь. Дверь со скрипом закрылась. - По-твоему, кто-то сажает в самолет человека, подключив к нему новейшую аппаратуру дистанционной записи нейронных сигналов стоимостью в миллиарды, и она случайно включается, когда самолет врезается в землю? Шансы на это практически нулевые, Фредерикс, и в дешевой сетевой аркаде тебе такую запись не продадут. Не говоря уже о том, что подобного рода ощущения нельзя записать и воспроизвести, - по крайней мере, с таким эффектом. Я проверял. Реальная запись человеческих ощущений - просто чудовищная мешанина. Ты просто не сможешь интерпретировать ощущения, прошедшие через чужой мозг. Ничего не выйдет.
      - Точно? - Похоже, Фредерикс так до конца и не поверил, но у него не было присущего Орландо навязчивого интереса к ВР, и он, как правило, не спорил с другом о подобных вещах.
      - В любом случае, я хотел обсудить с тобой совсем не это. - Орландо откинулся на спинку стула. - У нас есть гораздо более важные дела, и я хочу поговорить о них без свидетелей. А это место мертво. Пошли по мне.
      - Да. Это место мертво. - Фредерикс хихикнул, разглядывая скелетики высотой в два пальца, играющие на столе пробкой от бутылки.
      - Я не это имел в виду, - нахмурился Орландо.
      Электронный коттедж Орландо располагался в Парковом Углу, богемной секции Внутреннего Района, населенной по большей части не стесненными финансово студентами университетов. Его база в виртуальном мире выглядела почти стереотипной версией мальчишеской спальни - комнатой, в которой Орландо хотел бы жить дома, но не мог. Экран во всю стену постоянно демонстрировал прямую видеопередачу с проекта МВС - огромную оранжевую пустыню. Гостям Орландо приходилось щуриться, чтобы разглядеть целые армии строительных роботов, копошащихся в марсианской пыли. Широкое окно в дальней стене выглядело как симуляция водопоя в позднем меловом периоде. Для обоев она выглядела слишком живописно; сейчас там виднелся юный тираннозавр, поглощающий утконосого гидрозавра и не блещущий при этом застольными манерами.
      Интерьер был смоделирован в стиле скандинавского пляжного домика, который родители Орландо снимали, когда он был ребенком. Тогда на него произвело большое впечатление обилие укромных уголков, лестниц и полускрытых альковов, и он, выполняя виртуальную реконструкцию, даже несколько перестарался, воссоздавая их. Повсюду во многоуровневом пространстве виднелись сувениры, свидетельствующие о его - и Таргора успехах в сетеиграх. Один из углов комнаты занимала пирамида симулированных стеклянных ящиков, в каждом находилась модель головы поверженного врага, скопированная по возможности напрямую из дампа записи последних секунд вражеской жизни. Почетное место на вершине пирамиды занимала голова принца Черных эльфов Дитера Кабо - с глазами, закатившимися после удара мечом, только что развалившего его узкий череп. Битва продолжалась три дня, и из-за нее Орландо едва не провалил полугодовой экзамен по биологии, но результат стоил риска. Обитатели Срединной страны до сих пор с восхищением и завистью вспоминали эту эпическую схватку.
      В собственных нишах располагались и другие предметы. Там были витрины с борющимися гомункулусами - останками неудавшегося заклинаниями другого врага, глаз Азелфиана, вырванный Таргором из головы умирающего бога, и даже скелетообразная рука колдуна Дрейры Джарха. Таргор не отрубал ее сам, а стянул у некоего купца всего за несколько секунд до того, как ее (несколько раздраженный) владелец явился потребовать свою собственность обратно. Вдоль лестницы вместо перил тянулось тело весьма неприятного Червя из цитадели Морсин. Час борьбы с этим существом во рву возле цитадели - и определенное уважение к созданию столь тупому, но тем не менее столь решительному обеспечили ему место в коллекции Орландо. Кроме того, вытянутый вдоль лестницы, он выглядел весьма впечатляюще.
      - Я думал, ты не захочешь об этом говорить. - Фредерикс легко опустился на широкий диван, обтянутый черной кожей. - Ты, как я понимаю, очень расстроен.
      - Да, я расстроен. Но тут кроется нечто большее, чем смерть Таргора. Гораздо большее.
      Фредерикс прищурился. Орландо не знал, как выглядит его друг в РЖ, но почти не сомневался, что он носит очки.
      - Как это понимать: гораздо большее? Тебя ударили. Таргор умер. Я что-то упустил?