– Из-за того, что случилось со Сьюзен?

Он покачал головой.

– Я скорблю по ней, да, и я в гневе на людей, совершивших подобное преступление. Но страх мой сильнее. – Он помолчал, глядя вниз, на свои ладони, сложенные на коленях, точно у запуганного ребенка. – Я боюсь снов.

– Ты говорил, будто видел что-то ужасное во сне в ту ночь, когда избили Сьюзен.

– И более того. С тех пор как мы побывали в том месте, в том клубе, мои сны обрели силу. Я не знаю, чего именно боюсь, но знаю, что меня – нет, нас всех – выслеживает кто-то огромный и злобный.

Сердце Рени заколотилось. Она и сама видела подобный сон. Или она вспоминает какой-то из снов Ксаббу, описанных им, как свой собственный?

– Неудивительно, – осторожно произнесла она. – Мы многое пережили.

Бушмен резко помотал головой.

– Я не о таких снах говорю, Рени. Это сны, тревожащие отдельных людей, составленные из привычных им картин – городские сны, если вас не обидит подобное определение. Я же говорю об ином, о разрыве в том сне, которому мы снимся. Я знаю разницу. В прошедшие дни ко мне приходили сны, подобные тем, какие видят в моем народе, когда близится дождь после долгой засухи или чужаки приближаются в пустыне. Это сон о том, что будет , а не о том, что было.

– Ты хочешь сказать – предвидение?

– Не знаю. Мне так не кажется. Это все равно что, определив по тени форму предмета, сказать, что видишь будущее. Когда Дед Богомол понял, что время его на земле прошло, что пришел час сесть за одним костром со Всепожирателем, он видел подобные сны. Даже когда солнце стоит высоко, мы знаем, что оно сядет за горизонт и придет ночь. И ничего сверхъестественного в этом знании нет.

Рени не знала, что ответить. Подобные мысли раздражали ее, закоренелую рационалистку, но опасения и прозрения Ксаббу она никогда не могла отбросить с ходу.

– Допустим – ради интереса, – что я тебе верю. Ты сказал, что нас кто-то выслеживает. Что это значит? Что у нас есть враги? Мы это знаем и так.

За окном сверкающие охраняемые башни делового района сменялись все более обшарпанными жилыми многоквартирками и мелкими лавочками, каждая – с собственной безвкусно-яркой неоновой вывеской. Уличные толпы казались шевелящимися бесцельно, случайно, как безмозглая полужидкая амеба.

– Я говорю о большем. В школе мы учили стихи – какого-то английского поэта, как мне помнится. О звере, ползущем к Вифлеему.

– Мне тоже помнится. Кровавый прилив. Безвластие над миром.

Бушмен кивнул.

– Образы, как мне говорили, из Апокалипсиса. Видение конца света. Я только что упомянул Деда Богомола и Всепожирателя. Видение сообщило Деду Богомолу, что грядет эпоха великих перемен, и он увел свой народ с лица земли, потому что время их завершилось. – Его тонкое лицо было спокойно, но в глазах, в выражении губ таилось лихорадочное отчаяние. Нет. Ужас. – Я чувствую, что мне даровано подобное же видение, Рени. Грядут великие перемены, э… как звучали те строки? Готов родиться зверь жестокий?

По спине у Рени побежали мурашки, точно ожил давно скончавшийся кондиционер в автобусе. Неужели ее друг сошел с ума? Он говорил, что городская жизнь погубила многих его соплеменников, – неужели эта одержимость снами и мифами предков станет началом религиозного помешательства, которое сгубит и его?

«Я сотворила с ним это. Страшно уже то, что ему пришлось приспосабливаться к совершенно чуждой жизни. Но это я затащила его туда, где ему не место, показала ему самые извращенные развлечения нашего общества. Все равно что бросить ребенка на поле боя или на оргии садомазохистов».

– И что же нам делать? – спросила она, пытаясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие. – Откуда идет эта угроза… ты знаешь?

Ксаббу несколько секунд смотрел сквозь нее.

– Да. Я не могу назвать причин или следствий, но они и не нужны мне, чтобы указать, откуда идет зло, – даже слепой может найти костер. Я говорил вам, что этот клуб, «Мистер Джи», – дурное место. Так и есть. Но сердце тени не в нем. Он скорее похож на дыру в большом гнезде ос, понимаете? Если приложить ухо к дыре, то можно услышать тех, кто летает и жалит, но даже если залепить дыру глиной, осы останутся живы внутри, в темноте, и найдут себе другой выход.

– Ксаббу, я запуталась. Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Бушмен слабо улыбнулся ей.

– Я и сам не совсем понимаю, Рени. То, что я вижу тень, не значит, что я могу узнать того, кто ее отбрасывает. Но не только ваш брат вовлечен в это, и не только дети, подобные ему. Я чую это, как чую приближение бури. Я не могу пока увидеть больше, но и этого хватает, чтобы испугать меня до смерти.

Дальше они ехали в молчании, пока несколько минут спустя Ксаббу не пришла пора выходить в Честервилле. Рени помахала ему из окна. Но его слова разбередили ей душу. Она разрывалась на части. Трудно было решить, что хуже – поверить в безумие друга или в то, что он действительно знает нечто ужасающее и неизвестное другим.

Автобус двигался к Пайнтауну. Солнце садилось, мрачные кубы домов отбрасывали длинные тени. Рени наблюдала, как зажигаются оранжевые фонари, и пыталась представить, что за звери могут таиться за границами круга света.

Хоть Дель Рей и улыбался, звонок его явно не обрадовал. Рени сдвинула вбок окошко контрольной работы, которую готовила, и увеличила окно изображения.

– Ты выяснил что-нибудь?

Он покачал головой.

– Я сейчас не могу сказать.

– Тогда, может, встретимся где-нибудь?

– Нет. Слушай, у меня почти ничего нет – положение очень щекотливое. Компанией в последнее время интересуются много, но вроде бы ничего необычного не нашли. Им принадлежит довольно много клубов, несколько заводов, пара софтверных фирм – почти все связано с сетью. Один иск против какого-то из их клубов, от женщины по фамилии Кван, дошел даже до суда низшей инстанции в Китае.

– Что значит «иск»? По какому обвинению?

Дель Рей снова покачал головой.

– Что-то вроде преступной халатности. Вряд ли что-то серьезное – семья пострадавшего забрала заявление. Слушай, я почти ничего не могу отыскать, не залезая в конфиденциальные архивы. А как раз этим мне заниматься по штату не положено. – Он поколебался. – Как Стивен? Не лучше?

– Нет. Он в таком состоянии уже несколько недель. – Прошлой ночью Рени видела Стивена в кошмарном сне: он взывал о помощи из глубокой ямы, пока она пыталась привлечь на помощь какого-то не то полицейского, не то мелкого чиновника, который не столько слушал ее, сколько гладил свою роскошную псину. Одно воспоминание об этом заставило Рени стиснуть кулаки. – И это все, что ты мне можешь сказать – ничего особенного? А что за люди владеют этим жутким местом? На лицензиях должны стоять имена. Или это тоже слишком сложно выяснить?

На мгновение с Дель Рея слетела профессиональная сдержанность.

– Знаешь, я не обязан тебе помогать.

– Верно, – легко согласилась Рени, глядя на экран и недоумевая, что ж такого чарующего находила она в этом человеке. Всего лишь симпатичный мужчина в деловом костюме. – Не обязан.

– Прости. Я не… Я хочу тебе помочь, Рени. Просто… – Он нерешительно помолчал. – У меня сейчас неприятности.

«Интересно, – подумала она, – это он о своей личной жизни, о работе или о чем-то еще, более зловещем»

– Я серьезно говорила – будь осторожен. И я очень благодарна тебе за помощь.

– Сделаю все, что сумею. Только… ну, это не так просто, как кажется. Береги себя.

– Ладно. Спасибо.

Когда Дель Рей прервал связь, Рени вытащила сигарету и закурила. Она была слишком возбуждена, чтобы взяться за контрольную. Трудно было сказать, чем вызвано очевидное волнение Дель Рея – виной ли за их давний разрыв, недоверием к чужой теории вселенского заговора или чем-то еще. Если второе, то Рени его не винила. Если бы полгода назад к ней явились с подобной историей, она бы тоже засомневалась. Даже теперь легко можно было заявить, что у нее просто наступила в жизни черная полоса, а она и рада стараться лепить из собственных неприятностей прихотливую конструкцию. Кто это сказал, что так начинаются религии – и паранойи: как попытки привнести смысл во вселенную, слишком огромную и полную случайностей для человеческого понимания?

Да какие у нее есть улики? Ее брат слег с загадочной хворью – так ведь загадочные хвори описываются в исторических хрониках с незапамятных времен до наших дней.

За последние пятьдесят лет эпидемий неизвестных науке болезней случалось больше, чем за предшествующие пять веков.

Они с Ксаббу нашли корреляцию между случаями комы и объемом пользования сетью, но тому можно найти дюжину возможных объяснений.

Сгорела ее квартира, и хотя официального сообщения не поступало, слухи о поджоге не утихали – так и это на изумление неудивительно. Рени не знала точных цифр, но была совершенно уверена, что в Дурбане ежегодно случаются сотни поджогов, не говоря уже о тысячах случайных пожаров.

Единственным, что сошло бы за улики, были нападение на доктора Сьюзен, странная кутерьма вокруг «Мистера Джи» и появление потрясающего золотого города. Но даже это все можно счесть случайными совпадениями. Только связи между этими совпадениями и отличали уверенность Рени в том, что она наткнулась на некий заговор, от самых жалких случаев мании преследования.

Рени вздохнула. «И кто мы с Ксаббу после этого? Сигнальщики общества? Или мы быстро превращаемся в тех придурков, что жалуются по сети, будто им инопланетяне мысли с орбиты в мозги перелучают?»

Сьюзен верила ей или по крайней мере сама наткнулась на нечто важное – даже если Рени пока и не выяснила, на что. Доктор Ван Блик была не из тех людей, что терпят всякие, по ее мнению, глупости, даже от ближайших коллег, не говоря уже о бывшей ученице, которую она не видела годами.

«Но что она нашла? И что, если мы не отыщем этого Мюрата Сагара Сингха? Или найдем, а он не вспомнит, что именно Сьюзен посчитала важным?»

Страшно было подумать, что она, Рени, навлекла гибель на свою учительницу, но представить, что Сьюзен работала у себя в лаборатории в ночь нападения, быть может, открыла нечто действительно важное, успела даже послать весточку ей, но ничего не записала… от этой мысли пробирало отчаяние. Кто мог подумать, что мир начнет меняться так быстро?

Рени открыла еще пачку сигарет, но закуривать не стала. Она вызвала дом Сьюзен, надеясь застать там Джереми Дако, но отозвался автоответчик голосом доктора, сухим и резким:

«Говорит Сьюзен Ван Блик. Я занята очень интересным делом. Да, в мои годы. Так что оставьте сообщение».

На секунду у Рени перехватило горло. Она попросила Джереми перезвонить ей, как только он сможет, и отключила связь.

Она снова взялась за сигарету и вывела окно с бланком контрольной на середину экрана.

Джереми Дако маячил в дверях лифта.

– Не могу больше смотреть на это. – Глаза его покраснели. Казалось, со времени их первой встречи он постарел на десять лет. – Слишком злюсь, и тоска берет.

– Ничего. – Рени пропустила Ксаббу и погладила Джереми по плечу. – Спасибо, что пустили нас посмотреть. Надеюсь, мы найдем что-нибудь. Если вы нам понадобитесь, мы поднимемся наверх.

– Полиция тут уже побывала. Думаю, вы можете трогать все, что вам вздумается.

Джереми опустил сумки Рени на пол и нажал на кнопку. Двери закрылись, лифт, гудя, поехал вверх, а Рени обернулась, чтобы бросить первый взгляд на лабораторию.

– О Господи… – К горлу подкатила жгучая кислота. Рени сглотнула. Она не ожидала таких разрушений. Те, кто безжалостно избили Сьюзен, потрудились в ее лаборатории с пугающей старательностью. – Тут, должно быть, без кувалды не обошлось.

Все до одного столы были разломаны, содержимое ящиков – разбито. Обломки корпусов и осколки деталей покрывали пол полуфутовым слоем пластиковой мезги, головоломкой без отгадки. Экраны на стенах тоже были разбиты, электроника – вырвана через иззубренные дыры, кабели болтались, точно кишки у жертвы инквизиции.

Ксаббу сидел на корточках, просеивая между пальцами кусочки пластика.

– Безусловно, – заметил он, поднимая глаза, – это не работа грабителей. Никакой вор не станет тратить столько времени на разрушение дорогостоящего оборудования, даже если пришел только за деньгами.

– Глазам своим не верю. Господи всевышний, ты только посмотри.

Сама всеобщность разрушения таила в себе некое жуткое очарование – энтропия в картинках для школьников.

«Берегись, – безмолвно предупреждало разорение. – Есть вещи, которых не восстановишь, если только само время не повернется и не поползет вспять».

Рени попыталась представить текущее обратно время, как видеоролик на реверсе – осколки слетаются на места, предметы обретают прежнюю форму, столы поднимаются на ножки, как пробуждающиеся звери. А раз уж время пущено вспять, вернется и Сьюзен – искра жизни возвращается в холодное тело, стягиваются кости, пятна сухой крови, скрытые под обломками, разжижаются, стекаются, как капельки ртути, подпрыгивают с пола, втягиваясь в заживающие раны. И сама смерть бежит, поджав хвост.

Рени передернуло. Силы разом оставили ее от ужаса и отчаяния.

Она глянула на хрупкую спину Ксаббу, задумчиво перебирающего обломки приборов, и снова почувствовала на плечах груз ответственности. Ощущение было в эту секунду даже приятным – она нужна людям. Сьюзен больше нет, ее не вернуть – так лучше думать о настоящем, о проблемах, которые можно решить. Рени глубоко вздохнула, раскрыла одну из принесенных из политеха сумок и вытащила небольшой стационарный узел. Руки ее тряслись. Она расчистила на полу пятачок близ розетки и подключила узел.

– Будем надеяться, что у этой штуковины хватит мощности на домовую систему, – проговорила она, довольная, что голос ее не подрагивает. Кризис миновал. – Джереми сказал, что свет и все остальное ему пришлось включать вручную, поскольку бандиты, кажется, вывели систему из строя.

– А обычные преступники способны на это?

– В наши дни хватает подпольных взлом-программ, и некоторые очень дешевы. Но я не думаю, что Сьюзен могла оставить свой дом незащищенным от такой атаки – а это подразумевает, что у нападавших был серьезный программный пакет. Если заберусь в домовую систему – смогу сказать точнее.

Ксаббу нахмурился.

– Но разве полиция уже не осмотрела ее?

– Разумеется, осмотрела. Убийство богатого, известного профессора. Джереми сказал, что они тут три дня толклись – вместе с частной службой охраны. Нам с тобой тоже задали немало вопросов насчет того обеда. Но даже если они нашли что-то, с нами, гражданскими, никто делиться не станет – я уже пыталась что-нибудь разузнать, и Джереми тоже. Может, через полгода до нас и снизойдут, только поздно уже будет. – Рени включила стационарный узел, и тот ожил, замигав огоньками. Машина была хорошая, азиатского производства; если Рени ее на обратном пути уронит, то расплачиваться будет добрых полгода. – Посмотрим, что осталось и будет ли система с нами говорить.

Рени обмякла в кресле. Дако подлил ей чаю.

– Ваш друг тоже хочет?

– Наверное. – Она пялилась на дымящуюся чашку, слишком усталая, чтобы ее поднять.

Дако поколебался, потом сел напротив Рени.

– Вы нашли что-нибудь, что поможет поймать этих… убийц?

Пальцы его, сжимающие чашку, дрожали. Каково же ему было, подумала Рени, возвращаться в этот дом в первый раз после смерти Сьюзен?

– Нет. Они запустили в домовую систему разрушитель. Я опробовала все алгоритмы восстановления, которые знаю, но… Удивительно, что тут вообще еще что-то работает.

– Доктор все системы запараллелила , – ответил Джереми с тихой гордостью. – Она это так называла. На случай аварии.

– Ну а эти ублюдки запараллелили свою работу. Они не только вывели систему из строя, они разбили все «железо», которое нашли.

В кухню вошел Ксаббу, держа что-то в ладонях. Сердце Рени вдруг заколотилось.

– Что это?

– Я нашел это, когда выходил. Оно застряло между стеной и столешницей. Но я не могу понять смысла.

Рени вцепилась в бумажку и разгладила ее. Первым же словом было ее имя – Ирен . А под ним, узнаваемым дрожащим почерком Сьюзен были написаны слова «Атаско » и «Палео М.» .

– Никаких ассоциаций, – проговорила она, подумав. – Этой бумажке может быть несколько месяцев – никто не сказал, что это обо мне, а не о какой-то другой Ирен. Но мы проверим. Хоть какой-то след.

Джереми странные слова тоже ничего не говорили. Вспыхнувший было энтузиазм приугас.

Ксаббу сел за стол.

– Проходя через гостиную, – произнес он серьезно, – я снова увидал картину. Наскальную роспись. – Взгляд бушмена уперся в стоящую перед ним чашку. Рени подумала, что сцена напоминает спиритический сеанс. – Мне очень стыдно, – неожиданно договорил бушмен.

– За что?

– Боюсь, я смутил доктора Ван Блик, говоря об этой картине. Она была доброй женщиной. Мне кажется, она ценила в этой картине ее значение, пусть и принадлежала к другому народу.

– Она была такая добрая… – Джереми сердито фыркнул и вытер слезы салфеткой, потом высморкался. – Слишком добрая. Она не заслужила такого. А тех, кто сделал это, надо бы найти и повесить, как в старые времена делалось.

– И все же она сумела сообщить нам нечто важное, – ответила Рени. – И, может быть, оставила эту записку. Мы должны сделать все, что можем, чтобы узнать то, что узнала она. А если это выведет нас на след ее убийц… – Она прервалась, вспомнив безлично-зверскую тщательность виденного в подвале разрушения. – Я сделаю все, что смогу – что смогу , – чтобы правосудие их покарало.

– Правосудие, – повторил Дако, точно бранное слово. – Да где его в этой стране найдешь-то?

– Посмотрите на факты, Джереми. Она была богатой и белой. Ее убийство властям заминать не с руки.

Джереми фыркнул – не то недоверчиво, не то согласно, Рени не могла сказать.

Пока они допивали чай, Джереми рассказывал обо всем, что сделал для подготовки похорон и сколько ему еще осталось здесь работать. Из Америки возвращались племянница и племянник Сьюзен, и, судя по опыту прошлого, Джереми ожидал, что его выставят, даже спасибо не сказав. Горечь его слов была объяснима, но все равно вгоняла в депрессию. Рени из вежливости сгрызла пару бисквитов, потом поднялась и сказала, что им с Ксаббу пора уходить

– Спасибо, что позволили нам поискать, – поблагодарила она. – Я бы не простила себе, если бы мы не попытались это сделать.

Джереми пожал плечами.

– Никого за это все равно не накажут. Не так, как хотел бы я. И никто сильнее меня не будет тосковать по ней.

Что-то всплыло в памяти.

– Погодите, Джереми. Сьюзен упоминала свою подругу по имени Мартина, исследовательницу, фамилии не помню – Де-рю-что-то.

Дако покачал головой.

– Не припомню.

– Я знаю, домовая система выпотрошена, но нет ли других записей? Может, она вела дневник по-старомодному – блокнот какой-нибудь, бумажки?

Джереми помотал было головой снова, потом задумался.

– У нас есть книга расходов. Доктор всегда беспокоилась, что могут возникнуть проблемы с налогами, и мы все записи в ней повторяли.

Он выскочил из комнаты, явно довольный, что и ему нашлось дело.

Рени и Ксаббу потягивали остывший чай молча – они слишком устали, чтобы беседовать. Через четверть часа Джереми вернулся с гроссбухом в кожаном переплете.

– Один небольшой чек, три года назад, с пометкой «исследования», на имя Мартины Десрубинс [25]– Он указал. – Похоже?

Рени кивнула.

– Звучит точно похоже. Есть ее сетевой адрес или номер телефона?

– Нет. Только имя и сумма.

– Ну ладно. Для начала сгодится.

Рени ощупывала сложенную бумажку, на которой записала теперь и имя знакомой Сьюзен.

«Осколки, – думала она. – Кусочки чего-то – голоса в темноте, путаные образы, недослышанные имена. Это все, что у нас есть».

Она вздохнула. Джереми вывернул машину на темную аллею. Кое-где сквозь деревья просачивался свет из окон, выдающих местоположение соседних изолированных крепостей Клоофа, – свет, как всегда, демонстрация отваги перед лицом безграничной пугающей тьмы.

Отваги? Или невежества?

«Осколки». Рени прислонилась к холодному стеклу. Ксаббу дремал. «Думаю, ничего другого мы и не найдем».

Рени сидела на кровати и пыталась высушить волосы, наслаждаясь тишиной. Очередь в душ по вечерам была длинная, сплетничать у нее не было настроения, так что двадцать минут ожидания заставили ее всерьез помечтать об одиночестве.

Разматывая накрученный из полотенца тюрбан, Рени просматривала автоответчик. Звонил кто-то из политеха, сообщил, что ее завтра вызывают к советнице – звучало зловеще. Алготритм поиска она установила на два слова из записки Сьюзен. Чем больше она размышляла, тем более странным ей казалось, что доктор Ван Блик, всю жизнь проработавшая с информационной технологией, нацарапала записку, вместо того чтобы оставить устное сообщение в компьютере. Быть может, находка Ксаббу важнее, чем ей казалось поначалу?

Корреляцию между «Атаско» и «Палео М.» система нашла быстро – двадцатилетней давности книга (третье издание) под названием «Палеолитическая Мезоамерика», написанная человеком по имени Боливар Атаско. Первый поиск исследовательницы подруги Сьюзен по адресным книгам Южной Африки успехом не увенчался, и Рени запустила новый – по всему миру через онлайновые справочники по сетевым адресам на фамилию, похожую на «Десрубинс», после чего вернулась к книге.

Рени решила, что, раз уж она тратит больше денег, чем имеет, стоит слить себе заодно и саму книгу. Перекачка стоила дороже обычного – видимо, из-за обилия иллюстраций, но если Сьюзен оставила ей намек, то лучше бы ей этот намек отыскать.

Когда волосы Рени просохли, книга уже находилась в ее пульте.

Если «Палеолитическая Мезоамерика» и содержала в себе некое эзотерическое послание от Сьюзен Ван Блик, то тайну она хранила крепко. На первый взгляд, книга представляла собой не что иное, как научно-популярный опус по древней истории Центральной Америки и Мексики. Рени проверила оглавление, но ничего примечательного не нашла. Потом она принялась просматривать текст. Цветные фотографии разрушенных городов и предметов ацтеков и майя поражали – особенно ей запомнились череп, вырезанный из цельного куска нефрита и искусная резьба по камню, изображающая цветоликих и когтистых богов, – но к проблеме Рени все это имело весьма отдаленное отношение.

Мигающий огонек привлек ее внимание ко второму запросу. Ни в одном из обычных международных справочников Мартина Десрубинс не значилась. Рени вызвала политех и, запустив гораздо более мощные университетские алгоритмы поиска – раз уж у нее все равно неприятности, надо пользоваться, пока дают, – вернулась к книге Атаско, пытаясь как-то связать текст с изображением загадочного города. Удача изменила ей и в этот раз, и Рени начала уже подумывать, что смятая записка относилась к каким-то старым работам Сьюзен. Она вернулась к предисловию и как раз читала об авторе, Боливаре Атаско, судя по всему, совершавшем очень интересные дела в очень интересных краях, когда из магазина вернулся отец.

– Давай помогу, пап. – Она отложила пульт и взяла у него сумки. – Ты мне принес таблетки от головной боли?

– Да, да, – ответил он, точно походы по магазинам были его пожизненной каторгой. На самом деле он ходил за продуктами второй или третий раз в жизни. – И таблетки, и все остальное. Эти, в магазине, они там тронутые. Берешь всего ничего, а в очереди стоишь со всеми.

Рени улыбнулась.

– Ты ел?

– Нет. – Длинный Джозеф нахмурился. – Забыл приготовить.

– Я тебе сварю что-нибудь. Завтра тебе с утра самому разогревать придется – я ухожу рано.

– Куда еще?

– Это единственное время, когда я могу спокойно поработать в лаборатории.

– Все-то тебя дома нет, девочка. – Отец мрачно опустился на кровать. – Все-то меня одного оставляешь.

– Я пытаюсь как-то помочь Стивену, папа. Ты же знаешь. – Рени постаралась не хмуриться, вытаскивая из сумки упаковку пива и пряча ее под стол, потом подоткнула халат, встала на колени на сизалевом коврике, пытаясь отыскать пакет муки из маниоки. – Я много работаю.

– Ты на работе пытаешься помочь Стивену?

– Пытаюсь.

Пока Рени жарила оладьи на портативной галогеновой плитке, отец подтащил пульт к себе и пролистал пару страниц «Палеолитической Мезоамерики».

– Это еще о чем? Целая книга о каких-то мексиканцах. Это не они, часом, вырезали у людей сердца и ели?

– Кажется, да. – Рени подняла голову. – Ацтеки практиковали человеческие жертвоприношения. Но я ее еще не читала. Мне кажется, что Сьюзен оставила мне эту книгу.

– Угу. – Отец фыркнул и закрыл опус Боливара Атаско. – Богатая белая женщина из богатого старинного дома – и что она тебе оставила? Книгу?

Рени закатила глаза.

– Папа, это не… – Она вздохнула и перевернула оладьи на сковороде. – Папа, у Сьюзен есть родственники. Она получат наследство.

Отец хмуро взирал на книгу.

– Ты сказала, что они не пришли в больницу. Когда я буду умирать, девчонка, только попробуй не явиться. А то… – Он умолк и подумал секунду, потом с ухмылкой раскинул руки, точно охватывая и комнатушку, и немногие их уцелевшие вещи. – А то я отдам это кому-нибудь другому.

Рени огляделась, не сразу сообразив, что он шутит. Рассмеялась она не только от радости, но и от удивления.

– Обязательно приду, папа. Страшно подумать, что кто-то заберет мой любимый коврик.

– Тогда не забудь. – Длинный Джозеф вытянулся на постели, страшно довольный собой, и закрыл глаза.

Рени уже начинала засыпать, когда зазвонил пульт. Испуганная, она нашарила в темноте выключатель – в такой поздний час ничего хорошего ей сообщить не могли. Отец всхрапнул и повернулся на бок, бормоча во сне что-то неразборчивое.

– Алло? Кто это?

– Я Мартина Дерубен. – Фамилия была произнесена правильно, по-французски. – Зачем вы меня искали? – Женщина говорила по-английски с акцентом, голос ее был низок и уверен, точно у диктора на вечернем радио.

– Я не… то есть… – Рени села, включила изображение, но экран оставался темным – собеседница ее предпочла сохранить инкогнито. Рени уменьшила громкость, чтобы не разбудить отца. – Извините, если это показалось… – Она запнулась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Она понятия не имела, насколько близко была Сьюзен знакома с этой женщиной и насколько ей можно доверять. – Ваше имя мне назвала знакомая. Я решила, что вы можете помочь… что вы можете быть как-то связаны… с одной моей семейной проблемой. – Если эта женщина сумела найти ее по нескольким запросам, врать не имеет смысла. – Меня зовут Ирен Сулавейо. У меня не деловая проблема. Я не хочу причинять вам неприятности или лезть в ваши дела… – Она потянулась за сигаретой.

В темноте долгая пауза казалась еще более долгой.

– Какая знакомая?

– Что?..

– Какая знакомая назвала вам мое имя?

– Доктор Сьюзен Ван Блик.

– Она просила вас позвонить мне? – В голосе женщины прозвучали неподдельные удивление и гнев.

– Не совсем. Послушайте, извините меня, но мне как-то неловко обсуждать это с незнакомым человеком по телефону. Может, мы могли бы встретиться? В каком-нибудь безопасном месте?

Женщина неожиданно рассмеялась, хрипловато, покашливая. Еще одна курильщица, подумала Рени.

– На полдороге между Дурбаном и Тулузой? Миз Сулавейо, я звоню из Франции.

– О…

– Но могу уверить вас, что во всей Южной Африке не найдется лучше защищенной телефонной линии, за исключением нескольких правительственных и военных. Так что это значит – доктор Ван Блик вроде как просила вас позвонить, а вроде нет? Может, мне стоит спросить у нее самой?

Рени вздрогнула, но потом поняла, что женщина еще не знает, или делает вид, будто не знает, о том, что случилось.

– Сьюзен Ван Блик умерла.

Молчание длилось несколько секунд.

– Умерла? – переспросила женщина тихо. Если эта Мартина только изображала неведение, то она была талантливой актрисой.

Рени выудила из пачки очередную сигарету и рассказала ей о случившемся, не упоминая о собственном участии. Очень странным казалось сидеть вот так в темноте, пересказывая события последних дней незнакомке из Франции.

«Незнакомке, которая говорит , будто она из Франции, – поправила себя Рени. – И утверждает, что она – это она, если уж на то пошло». Трудно было привыкнуть к штучкам из романов «плаща и шпаги», но в сети ничего нельзя принимать на веру.

– Мне очень, очень жаль, – произнесла женщина. – Но мне все не понятно, чего вы хотите от меня.

– Я уже говорила, что мне неуютно обсуждать это по телефону. – Поразмыслив, Рени пришла к выводу, что, если ее собеседница действительно звонит из Европы, довериться телефону все же придется. – Но, кажется, у меня нет выбора. Вам говорит что-нибудь имя «Боливар Атаско» или название книги…

– Стоп. – Короткий всплеск статики. – Прежде чем мы продолжим беседу, я должна сделать несколько запросов.

Рени удивилась резкой перемене темы.

– Что это значит?

– Это значит, что я тоже не могу быть слишком доверчивой, entendu[26]? Но если вы та, кем кажетесь, мы еще поговорим.

– Та, кем кажусь ? Кой черт это значит?

Связь беззвучно прервалась.

Рени отложила пульт и улеглась, закрыв усталые глаза. Кто эта женщина? Может она действительно помочь, или это некое жуткое совпадение, случайно выпавший номер?

Книга, таинственная незнакомка – опять информация, лишенная структуры.