Рени распахнула дверцу, заслужив кислый взгляд шофера, только собравшегося помочь ей выйти.

– Не вставайте! – крикнула она, взбегая по ступенькам, и обняла старушку, потрясенная тем, какой маленькой и хрупкой та ей показалась.

– Встать? – Сьюзен рассмеялась. – Неужели у тебя столько времени?

Она указала на колесики инвалидной коляски, прикрытые наброшенным на колени клетчатым пледом.

– Господи, что случилось? – Рени была ошеломлена. Сьюзен Ван Блик выглядела дряхлой. Когда Рени училась у нее, той уже было под семьдесят, так что ничего удивительного в этом не было, но жутко было видеть, что сделали с человеком каких-то два года.

– Ничего страшного… хотя в моем возрасте не стоит говорить такие вещи. Бедро сломала. Тут никакие препараты кальция не помогут, когда на лестнице считаешь ступеньки задницей. – Она глянула мимо Рени. – А это твой приятель, которого ты хотела привезти, да?

– Ох, конечно. Это Ксаббу. Ксаббу, познакомься с доктором Ван Блик.

Бушмен склонил голову и вежливо улыбнулся, подавая руку. Дако за это время загнал машину в гараж и прошел в дом, бормоча что-то себе под нос.

– Я надеялась, что мы посидим здесь, – заметила хозяйка, покосившись на небо, – но погода, естественно, свинячит. – Она обвела хрупкой ручкой пещерообразный портик. – Вы же знаете нас, африканеров – все на stoep [22]. Но слишком прохладно. Кстати, юноша, надеюсь, вы не собираетесь весь день называть меня доктором. Хватит и «Сьюзен».

Она стянула плед и сунула Ксаббу, который принял его, точно мантию, без каких-либо приборов управления развернула кресло и вкатила по пандусу через порог.

Рени и Ксаббу проследовали за ней в просторный холл. Колеса попискивали на зеркальном паркете. Доктор Ван Блик обогнала гостей и вкатилась в гостиную.

– Как этим креслом управлять? – поинтересовалась Рени.

Сьюзен улыбнулась.

– Хитро, да? На самом деле хитро. Есть модели, которые управляются напрямую через шунт, но по мне, это уж слишком – я же собираюсь когда-нибудь встать с этой ерундовины. Моя через контактные сенсоры считывает напряжение ножных мышц. Я сгибаю ногу – коляска едет. Поначалу приходилось по старинке на ручном управлении ездить, чтобы кость срасталась, а сейчас это для меня вместо физиотерапии, чтобы мышцы не теряли формы. – Она махнула рукой в сторону дивана. – Садитесь. Джереми сейчас принесет кофе.

– Должна признаться, я удивлена, что вы еще преподаете, – заметила Рени.

Сьюзен скорчила гримаску, точно ребенок, впервые в жизни попробовавший шпинат.

– Господи, а что мне еще делать? Не то чтобы я там часто бываю – так, раз в месяц, это у них называется «рабочие часы». Большей частью я провожу консультации прямо отсюда. Но я не могу все время торчать в четырех стенах. Одиночество на зубах вязнет, а Джереми, как вы могли заметить, не лучший в мире собеседник.

Призванный, точно демон, звуком собственного имени, Дако внес подносик с чашками и кофейником. Поставив его на стол, он нажал на плунжер – очевидно, увлечение доктора современной технологией на приготовление кофе не распространялось – и вышел, бросив еще один косой взгляд на Ксаббу. Бушмен, изучавший многочисленные картины и скульптуры, казалось, не обратил на это внимания.

– Все глазеет, – прокомментировала Рени. – Он всю дорогу смотрел на Ксаббу в зеркало.

– Может, гость пришелся ему по душе, – усмехнулась Сьюзен, – но подозреваю, дело тут в нечистой совести.

Рени встряхнула головой.

– О чем вы?

– Джереми – гриква, из тех, кого в недобрые старые дни называли полукровками, хотя он не белее любого другого. Пару сот лет назад они изгнали бушменов из этой части Южной Африки. Кровью и железом. Это было ужасное время. Полагаю, белые могли бы как-то сдержать бойню, но горькая правда в том, что гриква казались им более полезными, чем бушмены. В те времена иметь хоть каплю белой крови значило быть лучше того, в ком этой крови нет, – хотя и хуже белого. – Она снова улыбнулась, на сей раз печально. – Ксаббу, вспоминает ли ваш народ гриква с ненавистью? Или вы из других краев?

Бушмен обернулся.

– Простите, я не слышал, о чем вы говорили.

Сьюзен хитро глянула на него.

– А, вы залюбовались моей картиной.

Ксаббу кивнул. Рени повернулась, чтобы посмотреть, о чем идет речь. То, что она приняла за надкаминный стенной экран, оказалось фотографией почти трехметровой ширины – такие она только в музеях видела. Она изображала рисунок на скале, примитивный, простой и изящный. Несколько линий обрисовывали газель и группы танцующих людей по сторонам. Освещало скалу закатное солнце. Краски казались свежими, но Рени поняла, что им уже много лет.

Ксаббу не отводил от картины глаз. Плечи его опустились, точно под чьим-то враждебным взглядом, но лицо выражало скорее удивление, чем страх.

– Вам известно, откуда это? – спросила его Сьюзен.

– Нет, но я знаю, что она старая, тех дней, когда мы, бушмены, были единственными людьми на этой земле. – Он протянул руку, точно хотел коснуться картины, хотя от дивана до стены было добрых десять футов. – Это могучая сила. – Он поколебался. – Но я не уверен, что рад видеть ее в чьем-то доме.

Сьюзен нахмурилась.

– Вы хотите сказать, в доме белого человека? Ничего, я понимаю… наверное. Я не хотела никого оскорбить. Для меня она не имеет религиозного смысла и кажется просто красивой. Наверное, я черпаю из нее силу духа, если это не покажется вам претенциозным. – Она посмотрела на снимок, точно видела его в первый раз. – Сама картина, оригинал, до сих пор находится на скале «Замок Великана» в Драконовых горах. Она тревожит вас, Ксаббу? Я могу попросить Джереми снять ее. В ближайшие часы делать ему все равно нечего, а зарплата его тикает.

Бушмен покачал головой.

– Не стоит. Когда я сказал, что мне неловко, я выражал собственные чувства и мысли. Рени знает, что я беспокоюсь за свой народ и его прошлое. – Он улыбнулся. – И будущее. Может, оно и к лучшему, что кто-то хотя бы видит это. Тогда люди будут помнить о нас… или захотят помнить.

Некоторое время все трое в молчании пили кофе, глядя на прыгающую газель и танцоров.

– Ну, Ирен, – проговорила наконец доктор, – если ты все еще хочешь что-то мне показать, время пришло. Иначе мы пропустим обед, а Джереми страшно не любит, когда нарушается распорядок.

По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.

«Старые привычки умирают с трудом», – подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».

– Но, во имя Господне, кому нужна такая система безопасности? Что, черт возьми, они защищают? – Под внимательным взглядом доктора Рени ощутила себя малолетней преступницей. – Ирен, как тебя угораздило связаться с преступниками?

Рени постаралась не вздрогнуть при звуке ненавистного имени.

– Не знаю. Я пока просто не хочу об этом говорить. Но если они там занимаются тем, о чем я подозреваю, тогда это место надо выжечь огнем, как гадюшник.

Сьюзен откинулась в инвалидной коляске. Лицо ее помрачнело.

– Ирен, я уважаю твое право на личную жизнь, но мне это не нравится. Как тебя туда занесло? – Она покосилась на Ксаббу, словно тот мог быть причиной.

Рени пожала плечами.

– Скажем, они украли у меня кое-что очень важное, и я захотела это вернуть.

– Ладно, сдаюсь. Я не мисс Марпл, чтобы играть в загадки. Посмотрим, что ты принесла. Идите за мной.

Она провела гостей по коридору. За парой дверных створок обнаружился небольшой грузовой лифт.

– Слава Богу, что я установила его для перевозки оборудования, – пояснила Сьюзен. – Втискивайтесь. С тех пор как началась эта катавасия с бедром, я бы месяцами не могла сюда спускаться, не будь у меня лифта. Разве что Джереми меня бы на руках относил. Вот это было бы зрелище.

Подвал едва ли уступал по площади всему дому. Большую его часть занимала лаборатория, где стояли рядами обычные лабораторные столы.

– Ерунда и путаница, – охарактеризовала доктор это зрелище. – У меня есть чистенькая отдельная система, работу по антивирусам я на ней уже закончила. Ее и используем. Вы, наверное, предпочтете наблюдать на экране монитора, да?

Рени решительно кивнула. Даже рядом с доктором Ван Блик она не собиралась исследовать в виртуальной реальности подарки от хозяев «Мистера Джи». Два раза на одну удочку она не попадется.

– Ладно. Тогда запускай свой пульт и поехали. Загрузи сюда, чтобы я могла прогнать диагностику, прежде чем переместить это на новую систему.

Через пару минут доктор бросила сенсоры на колени и состроила еще одну детскую гримаску.

– Не могу забраться в клятую штуковину. Но ты права, это очень странно. Как защита от вторжения она не имеет смысла. На кой черт пропихивать в чужую машину троянского коня, если система не может его переварить? Ладно. Подключай, чего уж.

Рени подсоединила свой пульт к машине Сьюзен. А дальше все пошло очень быстро.

– Оно переносит себя. Так же, как загрузилось на мой пульт.

– Но это не копирование, эта штуковина перемещается. – Сьюзен нахмурилась, глядя на порхающих по своим вычислительным делам диагностов. Рени стало почти жалко специализированные программы доктора, точно те были живыми маленькими учеными, нервно потирающими ручки и спорящими в попытках классифицировать чужеродный объект.

– Я знаю, – проговорила Рени. – Это не имеет смы… – Она запнулась, глядя на экран. Монитор засветился ярче. Диагносты исчезли совершенно, цифры, символы, графики словно выжгло огнем. Что-то проявлялось на экране.

– Что за черт?! – раздраженно вопросила Сьюзен, но в голосе ее проскальзывали нотки настоящего страха.

– Это… город . – Рени наклонилась вперед. Из груди ее рвался истерический смешок. «Все равно что украсть страшно секретную микропленку в старом шпионском боевике, а обнаружить на ней снимки с нудистского пляжа». – Это видеозапись какого-то города.

– Я никогда не видела ничего подобного. – Сьюзен тоже склонилась к экрану, как и стоявший за ее спиной Ксаббу. Свет монитора золотил лица. – Смотрите – вы видели где-нибудь такие автомобили? Это научная фантастика какая-то, кусок сетефильма.

– Нет. Он настоящий. – Рени не могла бы объяснить, откуда она это знает. Но она знала. Будь это неподвижный снимок, как наскальная роспись в гостиной Сьюзен, заметить разницу было бы труднее. Но движение экспоненциально увеличивало количество информации, получаемой глазом – и мозгом. Рени занималась ВР не так долго, как Сьюзен, но глаз ее был наметан не хуже. Даже в «Мистере Джи», хозяева которого явно имели доступ к наисовременнейшему оборудованию, она подмечала легкую рассогласованность, неестественность движений. Но город золотых башен, трепещущих знамен и поездов надземки был безупречен.

– Мне кажется, я где-то видел этот город, – произнес Ксаббу. – Это как сон.

Сьюзен взялась за сенсоры и подала какую-то команду.

– Идет на автомате. Не могу найти никакой вложенной информации… – Она нахмурилась. – Я даже…

Картина исчезла. На мгновение монитор потемнел, потом на нем посыпался снег облетающих пикселей [23].

– Что вы сделали? – Рени оторвала взгляд от монитора. Мерцающий, искристый свет напомнил ей о последнем жутком часе у «Мистера Джи».

– Ничего. Чертова штуковина сама отрубилась. – Сьюзен перезапустила систему – та включилась, точно и не произошло ничего. – И сгинула.

– Сама отключилась?!

– Сгинула. Сдохла! И следа не осталось.

Десять минут спустя Сьюзен опять бросила сенсоры и откатила кресло от монитора. Она обыскала и собственный компьютер, и пульт Рени, но безрезультатно.

– Глаза болят, – пожаловалась она. – Хочешь попробовать?

– Не могу придумать ничего такого, чего бы вы не пробовали. Как оно могло исчезнуть?

– Автофаг. Отработал и сожрал себя. Ничего не осталось.

– Так что все, что у нас было, – город на картинке, – мрачно заключила Рени. – К чему он – Бог знает. А теперь и его нет.

– Господи! Чуть не забыла! – Сьюзен снова подъехала к компьютеру. – Когда эта штука сделала керплоонк , я снимала копию с одного кадра. Посмотрим, что получилось. – Она запустила программу поиска, и через пару секунд экран заполнила паутинно-золотая абстракция. – Вот оно! – Доктор прищурилась. – Как. Когда я снимала копию, четкость уже начала теряться. Ирен, у меня уже глаза не те. Тут можно что-то разобрать, кроме салата из пикселей?

– Кажется, да…

– Вон башня, – медленно произнес Ксаббу. – Там.

– Верно. Тогда это надо перенести на главную систему. Поскольку кадр я снимала сама, можно считать его инертным и безопасным – хотя все это настолько странно, что я уже боюсь утверждать что бы то ни было. Ладно. – Она поиграла несколько минут с соединительными кабелями, и вскоре присутствующие уже смотрели на золотое пятно, размазанное по нескольким ярдам стенного экрана лаборатории.

– У меня есть кое-какие программы очистки изображения, они могут помочь, – заметила Сьюзен. – Предварительную работу они могут провести, пока мы обедаем, – отсеять шум, по возможности обратить потерю разрешения. Пошли. У Джереми уже, наверное, истерика.

– Ксаббу! – Рени положила руку на плечо бушмена, завороженного картиной на экране. – Ты в порядке?

– Даже в таком, искаженном, виде этот город кажется мне знакомым. – Он оглядел бесформенные янтарные, золотые, сливочно-желтые разводы. – Я где-то видел его, но это не столько воспоминание, сколько ощущение.

Рени пожала плечами.

– Не знаю, что и сказать. Пошли обедать. Может, еще вспомнится.

Ксаббу неохотно последовал за ней, остановившись в дверях лифта, чтобы бросить назад прощальный взгляд. Лоб его избороздили морщины.

Сьюзен оказалась права: Джереми был оскорблен, что доктор и ее друзья опоздали на обед на целых двадцать минут.

– Рыбу я не начинал жарить, пока не заслышал ваших шагов, – обвиняющим тоном заявил он, – но за овощи поручиться не могу.

На самом деле овощи были выше всех похвал, а камбала – нежнейшей. Рени не могла и припомнить, когда в последний раз так ела, о чем не преминула сообщить Дако.

Тот, несколько умиротворенный, кивнул, убирая тарелки.

– Доктор Ван Блик предпочла бы питаться сандвичами, – заявил он тоном антиквара, у которого попросили свежий комикс.

Сьюзен рассмеялась.

– Просто мне не хочется подниматься и садиться за стол, когда я работаю. В дни, когда я не пропускаю обед, а еще лучше – и ужин, – вот в эти дни я ощущаю свой возраст. Джереми, неужели ты хочешь, чтобы я была старухой?

– Доктор отнюдь не стара, – ответил он. – Доктор упряма и эгоистична.

Он удалился в кухню.

– Бедняга. – Сьюзен покачала головой. – Он появился в нашем доме, когда мой муж был еще жив. Тогда у нас бывали вечера, приходили гости из университета, иностранцы. Конечно, в то время работы по дому бывало больше. Но он прав – сейчас он меня после завтрака и не видит, если только не надо подписывать счета. Оставляет ядовитые записочки о том, что сделал, а я не оценила. Боюсь, я над ними посмеиваюсь.

Ксаббу наблюдал за Джереми с осторожным любопытством.

– Он похож на брата моей матери: гордый человек, которому под силу больше, чем он делает. Это плохо для его духа.

Сьюзен поджала губы. Рени подумала, что доктор может обидеться.

– Может, вы и правы, – произнесла Сьюзен наконец. – Я не ставила перед Джереми серьезных задач в последнее время, надеялась на собственные силы. Может, это эгоизм с моей стороны. – Она повернулась к Рени: – Он пришел к нам, когда порядка в стране еще не было. Почти необразованный – ты не знаешь, как тебе повезло, Ирен. К твоему рождению школьная система значительно улучшилась. Но я думаю, Джереми мог бы добиться успеха во многих профессиях, будь у него возможность. Он учится быстро и очень старательно. – Доктор опустила глаза на зажатую в старческих пальцах серебряную ложку. – Я надеялась, что его поколение станет последним, которому мы отравили будущее.

Рени не могла не вспомнить собственного отца, тонувшего в невидимом для окружающих океане, не способном найти почву под ногами.

– Я подумаю над вашими словами, Ксаббу. – Сьюзен отложила ложку и торопливо вытерла руки. – Может, я закоснела в своих привычках. Ладно, пошли посмотрим, как там наш загадочный город.

Программы-отобразители превратили кадр в некое подобие разборчивой картины. Город превратился в сад расплывчатых, вытянутых по вертикали многогранников, импрессионистские мазки представляли дороги и колеи надземки. Рени и доктор принялись исправлять детали, добавляя их из собственной памяти там, где программы очистки изображения оказались бессильны. Особенно большую помощь оказал Ксаббу. Зрительная память у него была превосходной: если Рени и Сьюзен лишь помнили, что в стене вроде бы виднелись окна, Ксаббу мог сказать, сколько их было и в каких горел свет.

Еще через час картина приобрела отчетливое сходство с золотым городом, несколько незабываемых секунд горевшим на мониторе Сьюзен. Четкость оставляла желать лучшего, в некоторых местах реконструировать приходилось наобум, но всякий видевший этот город узнал бы изображение.

– Вот отсюда и начнем искать. – Сьюзен склонила голову к плечу. – Хотя чего-то все же не хватает.

– Он больше не похож на настоящий, – ответила Рени. – Пропала… жизненность . Естественно – это же плоская, восстановленная картинка. Но очарование оригинала было в ней. Словно мы смотрели через дыру в экране на реальный город.

– Наверное, ты права. И все-таки более чертовски странного места я не видала. Если оно настоящее, это, должно быть, оно из тех фабричных фибрамидных чудовищ, которые сейчас вырастают за одну ночь на индонезийских островах. – Сьюзен потерла колени. – Эти чертовы сенсоры начинают натирать. Боюсь, на этом придется и закончить, милая моя. Но я начну искать похожие снимки в специализированных сетях – ты ведь на работу еще не вышла, да? Ну вот, тогда этим займусь я. У меня есть три контракта, на которые я могу списать расходы: все от транснационалок, проекты на миллионы человеко-часов; они и не заметят пары лишних коннектов. И у меня есть подруга – ну ладно, знакомая – по имени Мартина Дерубен, совершенно гениальная исследовательница. Посмотрим, может, она знает. Мартина может и бесплатно помочь, если ради доброго дела. – Она снова окинула Рени проницательным взглядом. – Это ведь ради доброго дела? Вижу, что для тебя это очень важно.

Рени сумела только кивнуть.

– Вот и ладно. Пошли. Я вам позвоню, если выйду на след.

На выходе из лифта их встретил Дако. Машина, словно по волшебству, уже ждала у парадного.

Рени обняла доктора Ван Блик и чмокнула в напудренную щечку.

– Спасибо. Так приятно было вас снова увидеть.

Сьюзен улыбнулась.

– Знаешь, чтобы нанести визит, не стоит ждать, пока на тебя насядут виртуальные террористы.

– Ладно. Спасибо вам большое.

Ксаббу пожал доктору руку. Сьюзен не отпускала его несколько секунд, внимательно глядя в лицо.

– Приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, вы придете снова.

– С большим удовольствием.

– Отлично. Тогда решено.

Доктор вкатила свое кресло на крыльцо, пока они залезали в машину, и махала им рукой из тени колонн, пока Дако разворачивался, выезжая на длинную аллею.

– Вы печальны.

Ксаббу уже давно вглядывался в нее, отчего Рени становилось неуютно.

– Не печальна. Просто… нервничаю. Каждый раз, когда мне кажется, что дело сдвинулось с мертвой точки, я упираюсь в глухую стену.

– Вам стоит сказать не «я», а «мы».

Его ясные карие глаза укоряли, но у Рени не осталось сил даже испытывать вину.

– Ты очень помог мне, Ксаббу. Конечно.

– Я говорю не о себе, а о вас. Вы не одна – посмотрите, сегодня мы говорили с этой мудрой женщиной, вашим другом, и она поможет нам. Сила в товариществе и семье. – Ксаббу развел руками. – Все мы слабы по сравнению с такими могучими силами, как гроза или песчаная буря.

– Это сильнее песчаной бури. – Рени машинально поискала сигарету, но вспомнила, что в автобусе курить не разрешается. – Если я не совсем сошла с ума, это дело страшнее и удивительнее всего, о чем я только слышала.

– Вот потому вам пришло время звать на помощь. В моей семье говорят: «Хотел бы я видеть бабуинов на этом камне». Только мы их зовем «люди, сидящие на пятках».

– Кого – их?

– Бабуинов. Меня учили, что все существа, живущие под солнцем, тоже люди – как мы, только другие. Я знаю, среди горожан не принято так думать, но для моей семьи, особенно семьи отца, все живые твари – люди. Бабуины – люди, сидящие на пятках. Вы их, конечно, видели и знаете, что это так.

Рени кивнула. Ей было немножко стыдно, что бабуинов она видела только в клетках Дурбанского зоопарка.

– Но зачем желать, чтобы на скале сидели бабуины?

– Это значит, что пришло время великой нужды и нам нужна помощь. Обычно мой народ не питает дружеских чувств к людям, сидящим на пятках. Когда-то, давным-давно, бабуины совершили великий грех против Деда Богомола. Между ними и его народом была большая война.

Рени не могла сдержать улыбки. Бушмен говорил о мифических созданиях, богомолах и обезьянах, точно о товарищах-студентах.

– Война?

– Да. Началась она с долгого спора. Богомол испугался, что спор не кончится добром, и, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, послал одного из своих сыновей собирать дерево для стрел. Бабуины увидали, что мальчик старательно собирает деревяшки, и спросили его, что он делает. – Ксаббу покачал головой. – Юный Богомол был по-детски наивен. Он сказал им, что его отец готовится к войне с людьми, сидящими на пятках. Бабуины разгневались и испугались. Все больше и больше распалялись они, споря меж собой, пока, наконец, не накинулись на юного Богомола и не убили его. Расхрабрившись от легкой победы, они вырвали ему глаз и принялись играть им, перекидывая, будто мяч, и выкрикивая: «Я хочу! Чья очередь?» – снова и снова.

Старый Дед Богомол услыхал во сне, что сын зовет его. Он взял свой лук и побежал так быстро, что немногие стрелы в его колчане трещали, как колючий куст на ветру. Схватился он с бабуинами и, хотя было их много больше, отобрал у них глаз сына, хотя и сам был тяжело ранен. Бросил он глаз в кожаный мешок и убежал.

Он отнес глаз туда, где вода проступает из-под земли и растут тростники, бросил глаз в воду и приказал ему расти снова. Много дней подряд возвращался он, и ничего не менялось, но он продолжал приходить и однажды услыхал плеск воды – то его сын, снова живой, плескался в источнике. – Ксаббу улыбнулся, радуясь счастливому концу, но быстро посерьезнел. – Такова была первая битва между бабуинами и народом Богомола. Долгой и кровавой была та война, и обе стороны понесли много потерь, прежде чем она кончилась.

– Но я не понимаю. Если дело в этом, почему вы ждете от бабуинов помощи? Они ужасны!

– Да, но такими они стали лишь от страха, думая, что Дед Богомол пойдет на них войной. А причина того, что мы просим о помощи бабуинов, в старой сказке семьи моего отца. Но я боюсь, что слишком заболтался. – Он глянул на Рени из-под длинных ресниц – как ей показалось, с доброй усмешкой.

– Нет, продолжай, пожалуйста, – попросила она. Что угодно, лишь бы не размышлять о своих неудачах, пока за окнами проплывает серый город.

– Это случилось давно – так давно, что вы, наверное, сочтете эту историю мифом. – Ксаббу глянул на Рени с нарочитой суровостью. – Но мне говорили, что речь в ней идет о бабушке бабушки моей бабушки.

Так или иначе, женщина моего народа по имени Н! юка отстала от своего племени. Дело было во время засухи, и люди разошлись в разные стороны, чтобы отыскать самые дальние песчаные колодцы. Ушла и она с мужем. Он нес последнюю их воду в яйце страуса, она – младенца на бедре.

Далеко они ушли, но не нашли воды ни в первом песчаном колодце, ни во втором. Пошли бы они и дальше, но застигла их темнота. Измученные жаждой и голодом – ибо во время засухи еды не найти, – легли они спать. Н! юка укачивала ребенка, напевая, чтобы отвлечь его от боли в животе.

Когда проснулась она, высоко над головой стоял месяц, подсказавший людям Прежнего народа форму первого лука, но света от него не было. Муж ее сидел рядом, и глаза его были испуганы. Из темноты за последними угольями догорающего костра слышался голос и, как далекие холодные звезды, горели глаза.

«Я вижу троих: двух больших и одного маленького, – сказал голос. – Дайте мне маленького, ибо я голоден, и тогда я отпущу двоих».

Н! юка прижала ребенка к себе. «Кто там? – воскликнула она. – Кто говорит?» Но голос лишь повторил то, что сказал раньше.

«Мы не сделаем этого! – крикнул муж. – А если ты подойдешь к нашему костру, я выстрелю в тебя отравленной стрелой, и кровь твоя скиснет в жилах, и ты умрешь».

«Тогда я буду глуп, если подойду к огню, – ответил голос. – Но я терпелив. Вы далеко от своего народа, и вам нужен сон…»

Глаза погасли. Н! юка и ее муж были очень испуганы. «Я знаю, кто это, – сказала женщина. – Это Гиена, худший из Древних. Он будет идти за нами, покуда мы не заснем, а тогда убьет нас и сожрет нашего ребенка».

«Тогда я буду биться с ним сейчас, пока жажда и голод не отняли мои силы, – ответил ее муж. – Но пришел мой смертный час, ибо Гиена хитер и клыки его крепки. Я выйду драться с ним, а ты беги и уноси ребенка». Н! юка спорила с мужем, но тот стоял на своем. Он пропел песню Утренней звезде, величайшему из охотников, и ушел во тьму. Плакала Н! юка, унося дитя. Слышала она за спиной кашель Гиены – вот такой: хаф! хаф! хаф! , – чтобы издать этот звук, Ксаббу выпятил вперед подбородок, – и крик мужа. А потом ничего она больше не слышала. Она бежала и бежала, закрывая рот ребенку, но вскоре услыхала сзади голос: «Я вижу двоих, большого и малого. Отдай мне малого, ибо я голоден, и я отпущу второго». Тогда испугалась она, поняв, что Старик Гиена убил мужа и скоро догонит ее и убьет и ее, и ребенка, а поблизости не было соплеменников, и некому было помочь той женщине. Одна бежала она через ночь.

Голос Ксаббу обрел странный ритм, точно первоначальные слова сказания пытались прорваться сквозь чуждый им английский язык. И в этот момент Рени, нервно раздумывавшую, действительно ли ее друг верит в эту сказку, осенило. Это была именно сказка, сказание, то, с чьей помощью человек придает формы видимому миру. В этом Ксаббу был совершенно прав: нет разницы между народной сказкой, религиозным откровением и научной теорией. Пугающая идея принесла ей странное облегчение. На мгновение она потеряла нить рассказа.

–… Поднимается перед ней из песка, втрое выше ее. Она вскарабкалась на скалу, держа ребенка рукой. Все громче и громче звучало дыхание Гиены, и, глянув вниз, увидала женщина его желтые глазищи в темноте. Снова пропела она: «Дед Богомол, помоги мне, Дед Звезда, помоги мне, дайте мне сил залезть на скалу». И она вскарабкалась туда, где Гиена не мог ее достать, и забилась в трещину в скале, а Старик Гиена расхаживал внизу.

«Скоро жажда измучит тебя, – говорил он ей, – и голод. Скоро измучат они твоего ребенка, и заплачет он, требуя сладкого молока и воды. Скоро встанет горячее солнце. Скала тверда, ничто не растет на ней. Что будешь ты делать, когда живот твой сведет боль? Когда язык твой потрескается, как высохшая грязь?»

Испугалась тогда Н! юка, ибо правду говорил Старик Гиена. И заплакала она, говоря: «Вот, пришел мне конец, вдали от друзей и родных». А Старик Гиена внизу напевал, ожидая.

А потом услышала она голос: «Что ты делаешь на нашей скале?» С вершины скалы спустился к ней человек, один из сидящих на пятках. В древние времена мой народ сражался с бабуинами, так что Н! юка испугалась.

«Не убивай меня, – просила она. – Старик Гиена загнал меня сюда. Он убил моего мужа и ждет внизу, чтобы убить меня и моего ребенка».

Человек посмотрел на нее и сказал, обидевшись: «Зачем ты говоришь с нами так? Зачем просишь не убивать тебя? Разве мы причинили тебе вред?»

Н! юка склонила голову.

«Мой народ и ваш были когда-то врагами. Вы вели войну с Дедом Богомолом. И я не предложила вам дружбы».

«То, что ты не друг, не делает тебя врагом, – ответил бабуин. – А Гиена враг нам обоим. Поднимайся на вершину скалы, где собралось мое племя».

Н! юка последовала за ним. Когда поднялась она на вершину скалы, то увидала, что все сидящие на пятках одеты в уборы из шерсти барсука и перьев страуса, ибо был у них праздничный пир. Они накормили ее и ее ребенка, а когда все насытились, старейший и мудрейший бабуин заговорил с ней и сказал так: «Теперь мы должны придумать, что делать нам со Стариком Гиеной. Как ты поймана в ловушку на этой скале, так и мы, потому что вся еда съедена и вся вода выпита».

Долго говорили они, и Гиене внизу надоело ждать, и он крикнул им: «Чую я сидящих на пятках. Их тоже укушу я, и кости их хрустнут на моих зубах. Спускайтесь, отдайте мне самого маленького, самого нежного, и я отпущу остальных». Повернулся старый бабуин к Н! юке и сказал: «Твой народ умеет призывать алое пламя. Вызови его, и тогда мы сможем победить врага». Вытащила Н! юка свой кремень и согнулась низко, чтобы ветер не загасил искры. Когда развела она алый огонь, вместе с бабуинами положила она в костер обломок большой скалы. Когда раскалился камень, завернула его Н! юка в кусок шкуры, который дал ей старый бабуин, подошла к краю скалы и позвала Старика Гиену.