Но его гнев по поводу неосторожности принцессы скатился с нее, как дождь с промасленной кожи. Она улыбнулась и поблагодарила его за то, что он послал людей, которые помогли ей спуститься, но не позволила мешать себе, оставаясь равнодушной, когда он сначала требовал, потом просил, потом умолял ее отдохнуть и дать позаботиться о себе. Наконец не в силах убедить ее идти с ними и не желая применять силу в пещере, полной любопытных зрителей, Краобан и его люди сдались.
      Диавен стояла перед пещерой, как будто заранее знала, что Мегвин придет именно в это время. Гадалка взяла принцессу под руку и провела ее за собой в задымленное помещение.
      - Я вижу по твоему лицу. - Диавен торжественно посмотрела в глаза Мегвин. - Слава Мирче, ты видела новый сон.
      - Я поднялась на Брадах Тор, как ты и советовала, - ей хотелось кричать от возбуждения. - И боги говорили со мной.
      Она пересказала все, что ей пришлось пережить, стараясь ничего не преувеличивать и не превозносить - голая правда была достаточно великолепна. Когда она кончила, Диавен молча смотрела на нее, глаза ее блестели, по-видимому от слез.
      - Ах, великие боги, - сказала гадалка. - Тебе было дано Свидетельство, как в старых сказаниях!
      Мегвин счастливо улыбнулась. Она знала, что Диавен поймет.
      - Это замечательно, - согласилась она. - Мы будем спасены, - она замолчала, словно споткнувшись о затаенную мысль. - Но что нам теперь делать?
      - Исполнить волю богов, - не задумываясь ответила Диавен.
      - Но в чем она?
      Диавен порылась среди своих зеркал и наконец выбрала одно, из полированной бронзы, с ручкой в форме свернувшейся змеи.
      - Теперь тихо. Я не вижу таких снов, как ты, но у меня есть свои пути. Она подержала зеркало над тлеющим огнем, потом сдула образовавшуюся копоть. Диавен долго смотрела в него, ее карие глаза, казалось, видели что-то за зеркалом. Губы ее беззвучно шевелились. Наконец она положила зеркало.
      Когда Диавен заговорила, голос ее, казалось, доносился откуда-то издалека.
      - Боги помогают смелым. Багба дал стадо народу Эрна, потому что они Потеряли своих лошадей, сражаясь во славу богов. Матхан научила ткать женщину, которая спрятала ее от ярости ее мужа, Мюрага. Боги помогают смелым. - Она моргнула и откинула со лба прядь черных волос. Голос ее снова стал обычным. Мы должны пойти навстречу богам. Мы должны показать им, что люди Эрна достойны их помощи.
      - Что это значит?
      Диавен покачала головой:
      - Я не знаю точно.
      - Мы должны поднять оружие? Идти вперед и бросить вызов Скали? - Мегвин нахмурилась. - Как я могу просить людей об этом? Нас так мало, и мы так слабы!
      - Исполнять волю богов никогда не бывает легко, - вздохнула Диавен. - Я знаю. Когда я была молодой, Мирча пришла ко мне во сне, но я была слабой и не смогла сделать то, о чем она просила меня. Я испугалась. - Лицо гадалки, погруженной в воспоминания, было исполнено яростного сожаления. - Так я упустила свой миг и не могла больше служить Мирче. Ни разу с тех пор я не ощущала ее прикосновения, ни разу за все эти долгие одинокие годы... - Она замолчала, а когда снова подняла взгляд на Мегвин, уже была оживлена, как торговец шерстью. - Воля богов может быть страшной, королевская дочь, но отказ от нее означает также и отказ от их помощи. Больше мне нечего сказать.
      - Поднять оружие на Скали и его грабителей... - Мегвин спокойно обдумывала эту мысль. Была какая-то безумная красота в этой идее, красота, которая, конечно, могла понравиться небесам. Снова поднять меч Эрнистира против захватчиков, хотя бы на одно мгновение... Конечно, в этот роковой миг сами боги вскричат, и небеса не смогут не разверзнуться, и все молнии Ринна полетят вперед, чтобы испепелить Скали и его войско!
      - Я должна подумать, Диавен. Но когда я буду говорить с народом моего отца, ты встанешь со мной?
      Гадалка кивнула, улыбаясь, как гордая мать.
      - Я встану с тобой, дочь короля. Мы расскажем людям, что говорили боги.
      Потоком лился теплый дождь, первый предвестник приближающегося шторма. Плотная гряда облаков у горизонта, испещренная черными и серыми пятнами, была освещена по краям оранжевым блеском послеполуденного солнца, которое она почти уже поглотила. Мириамель прищурилась, стараясь, чтобы дождь не попадал в глаза, и внимательно оглядела все вокруг. Большинство матросов были заняты приготовлениями к шторму, и никто, по-видимому, не обращал на нее никакого внимания. Аспитис был у себя в каюте, и Мириамель надеялась, что он слишком поглощен картами, чтобы заметить пропажу любимого кинжала.
      Она вытащила из-под стянутой поясом накидки первый мех с водой, потом развязала узел, который удерживал ткань, прикрывавшую открытую шлюпку. Бросив еще один быстрый взгляд вокруг, она дала меху с водой соскользнуть в лодку, потом быстро сбросила туда и второй. Когда она приподнялась на цыпочки, чтобы впихнуть в шлюпку еще и сверток с хлебом и сыром, кто-то закричал на наббанаи:
      - Хей! Прекрати это!
      Мириамель застыла, как загнанный в угол кролик, сердце бешено стучало. Она разжала пальцы, чтобы пакеты с сдой упали в лодку, и медленно обернулась.
      - Болван! Ты привязал не с той стороны! - кричал матрос со своего насеста на мачте. С высоты двадцати локтей он негодующе смотрел на другого матроса, работавшего под ним. Предмет его критики сделал ему "козу" и весело продолжал делать то, что вызвало такое раздражение его товарища. Первый матрос еще немного покричал, потом засмеялся, сплюнул по ветру и приступил к собственной работе.
      Мириамель прикрыла глаза, пытаясь унять дрожь в коленях. Она набрала полную грудь воздуха, вдыхая запахи смолы, мокрых досок, влажной шерсти ее собственного плаща и резкий, колючий запах надвигающегося шторма, потом снова открыла глаза. Дождь стал сильнее, и теперь с ее капюшона прямо на кончик носа стекал маленький водопад. Пора уходить с палубы. Скоро закат, а она не хотела бы, чтобы план Ган Итаи был разрушен простой небрежностью, какими бы призрачными ни были надежды на успех. Кроме того, поскольку нет никакого разумного объяснения ее пребыванию на палубе в такой дождь, если она столкнется с Аспитисом, это может засесть у него в памяти, как нечто любопытное. Мириамель не знала точно, что собирается устроить ниски, но была уверена, что настороженность Аспитиса будет помехой для любого плана.
      Никем не замеченная, она спустилась по лестнице люка, потом прокралась по пустынному коридору к аскетической каюте ниски. Дверь была не заперта, и Мириамель тихонько скользнула внутрь. Ган Итаи не было - Мириамель была уверена, что она ушла готовить главную часть своего плана, каким бы безнадежным он ни казался самой ниски. Ган Итаи действительно выглядела удрученной и павшей духом, когда Мириамель видела ее сегодня утром.
      Подвязав юбку, Мириамель вытащила из стены незакрепленную панель, потом долго мучилась, решая, стоит ли запирать дверь каюты. Если она не сможет как следует укрепить панель на месте изнутри потайного коридора, любой вошедший в комнату сразу поймет, что кто-то через него прошел, и может заинтересоваться настолько, что решит самостоятельно предпринять расследование. Но если она закроет засов, Ган Итаи не сможет войти, если вернется в свою каюту.
      Немного поразмыслив, она решила оставить дверь в покое и положиться на случай. Она вытащила из-за пазухи огарок свечи и поднесла его к лампе, потом влезла внутрь и задвинула за собой панель. Зажав свечу в зубах, она карабкалась по лестнице, вознося про себя благодарственную молитву за то, что волосы у нее намокли и все еще коротко острижены. Она поспешно отогнала от себя мысль о том, что могло бы произойти, если бы в таком узком пространстве вспыхнули чьи-нибудь волосы.
      Дойдя до люка, она накапала немного воска на пол, потом подняла крышку и заглянула в щель. В трюме было темно - добрый знак. Она сомневалась, что какой-нибудь матрос рискнет бродить среди ненадежного нагромождения бочек в полной темноте.
      - Кадрах! - тихонько позвала она. - Это я, Мириамель!
      Ответа не последовало, и на мгновение ее поразила страшная мысль, что она пришла слишком поздно и монах умер здесь, во мраке. Она проглотила комок в горле, подняла свою свечу и осторожно спустилась по лестнице, прикрепленной к раме входного отверстия. Она кончалась близко от дна трюма, и когда Мириамель спрыгнула, пол оказался ближе, чем она ожидала. Свеча выскользнула у нее из рук и покатилась по доскам. Мириамель бросилась за ней, обжигаясь, в панической попытке поймать ее, но, к счастью, свеча не погасла.
      Мириамель глубоко вздохнула.
      - Кадрах?
      Снова не получив ответа, она протиснулась между наклонными грудами корабельных запасов. Монах полулежал на полу, прислонившись к стене, уронив голову на грудь. Она схватила его за плечо и принялась трясти, так что его голова раскачивалась из стороны в сторону.
      - Просыпайся, Кадрах! - Он застонал, но не проснулся. Она тряхнула сильнее.
      - Ах, боги, - пробормотал он. - Эта смирч флинн... эта проклятая книга... - Он замолотил руками, словно отбиваясь от ужасного кошмара. - Закройте ее! Закройте ее! Хоть бы я никогда ее не открывал... - Слова его перешли в невнятное бормотание.
      - Да проснись же ты, черт возьми, - прошипела она. Монах наконец открыл глаза.
      - Моя... Моя леди? - Его смущение было жалким. За время своего заточения монах иссох, морщины избороздили его лицо, глубоко запавшие глаза потускнели. Он казался теперь дряхлым стариком. Мириамель взяла его за руку, немного удивившись тому, что сделала это без всяких колебаний. Разве перед ней был не тот же самый пьяница-предатель, которого она сама столкнула в залив Эметтина, мечтая увидеть, как он утонет? Но теперь она знала, что это не так. Перед ней было несчастное, забитое, закованное в цепи существо - и его единственным преступлением была попытка убежать, спасая свою жизнь. Теперь она жалела, что не убежала с ним. Мириамель сочувствовала Кадраху и понимала, что он не совсем пропащий человек. В какой-то мере он даже был другом.
      Мириамель внезапно устыдилась своей бездушности. Она так была в себе уверена, так твердо знала, что хорошо, а что плохо, что готова была утопить его. А сейчас на Кадраха больно было смотреть, взгляд его был испуганным и затравленным, голова моталась над грязной рясой. Она сжала его холодную руку и сказала:
      - Не бойся, я мигом. - Принцесса взяла свечу и отправилась искать в галерее бочек обещанные Ган Итаи инструменты.
      Она щурилась на поблекшую маркировку, а над головой гулко раздавались торопливые шаги матросов. Корабль с треском качался в объятиях первого штормового ветра. Наконец она нашла бочку, заботливо помеченную "ОТИЛЛЕНЕС". Ломиком, висевшим около лестницы, она вскрыла бочку. Целая сокровищница инструментов была в ней - каждый аккуратно завернут в кожу, и все плавали в масле, как жаркое из каких-нибудь экзотических птиц. Мириамель закусила губу и заставила себя действовать спокойно и аккуратно, по одному открывая истекающие маслом свертки до тех пор, пока не нашла долото и тяжелый молоток.
      Обтерев инструменты полой плаща, она понесла их к Кадраху.
      - Что вы делаете, леди? Хотите стукнуть меня этим свинобоем? Это было бы истинным одолжением.
      Она нахмурилась, воском прикрепляя свечу к полу.
      - Не будь дураком. Я хочу разбить твои-цепи. Ган Итаи собирается помочь нам бежать.
      Монах мгновение смотрел на нее. Взгляд его серых глаз был на удивление внимательным и серьезным.
      - Вы должны знать, что я не могу идти, Мириамель.
      - Если придется, я понесу тебя. Но так или иначе, мы не сможем двинуться до ночи. Так что ты мог бы встать и походить немного по трюму, только старайся не шуметь. - Она потянула цепь, сковывавшую его колени. - Я думаю, лучше отрубить ее с обеих сторон, а не то ты будешь бренчать на ходу, как лудильщик.
      Она подумала, что Кадрах улыбнулся только ради нее.
      Длинная цепь между ножными кандалами была пропущена через стальное кольцо в полу трюма. Мириамель натянула одну сторону, потом приложила долото к ближайшей железной манжете.
      - Ты можешь подержать его? - спросила она. - Тогда я могла бы взять молоток двумя руками.
      Монах кивнул и взялся за железное острие. Мириамель взвесила молоток в руке, чтобы лучше рассчитать силу удара, потом подняла его над головой.
      - Ты похожа на Деанагу Кареглазую, - прошептал монах. Мириамель прислушивалась к грохочущему ритму движений корабля, пытаясь поймать мгновение шума, чтобы ударить.
      - На кого?
      - На Деанагу Кареглазую, - улыбнулся он. - Это младшая дочь Ринна. Когда враги напали на ее отца, а он лежал больной, она колотила ложкой по бронзовому котлу до тех пор, пока остальные боги не пришли спасти его. - Он посмотрел на принцессу. - Она была храброй.
      Корабль покачнулся, и перекрытия издали долгий дрожащий стон.
      - У меня глаза зеленые, - сказала Мириамель и со всей силой обрушила молот. Звон, казалось, перекрыл даже раскаты грома. Конечно уж Аспитис и его люди все как один бросились к трюму. Мириамель взглянула на долото. Оно вошло глубоко, но цепь все еще не была разбита.
      - Черт возьми! - выдохнула она, и замолчала, тревожно прислушиваясь. Сверху, с палубы, не доносилось никаких необычных звуков, поэтому она снова подняла молот, и тут ей в голову пришла мысль. Она сняла плащ, сложила его в несколько слоев и получившуюся подушку пропихнула под цепь. - Держи это, приказала она монаху и ударила снова.
      Потребовалось сделать несколько надрезов, но плащ помог смягчить шум, хотя нанести сильный удар теперь было сложнее. Наконец железное звено распалось. Тогда Мириамель принялась усердно колотить и по другой стороне и умудрилась даже рассечь цепь, прикованную к поясу Кадраха, прежде чем вынуждена была остановиться. Руки горели, как в огне; она не могла поднять тяжелый молот выше плеч. Кадрах попытался, но у него не было сил. Ударив несколько раз и не оставив никакого заметного следа, он вернул молот Мириамели.
      - Этого достаточно, - сказал он. - Одной стороны достаточно, чтобы освободить меня, и я могу намотать цепь на руку, чтобы не шуметь. Все дело было в ногах, а они свободны, - в доказательство он шевельнул ногами. - Как вы думаете, вы могли бы найти в этом трюме какую-нибудь темную ткань?
      Мириамель с любопытством посмотрела на него, потом встала и начала искать. Наконец она вернулась. У нее в руке был нож Аспитиса, который раньше был привязан у пояса.
      - Вокруг ничего нет, но, если тебе действительно нужно, я могу отрезать от подола моего плаща. - Она встала на колени и занесла нож над темной тканью. Резать?
      Кадрах кивнул.
      - Я свяжу этим цепи, и они будут держаться, если сильно не тянуть за них. - Он попытался изобразить улыбку. - При таком освещении мои стражи ни за что не заметят, что одно из звеньев сделано из мягкой эркинландской шерсти.
      Когда это было сделано, а все инструменты завернуты и возвращены на место, Мириамель взяла свечу и встала.
      - Я вернусь за тобой в полночь или прямо перед ней.
      - Как Ган Итаи собирается осуществить этот маленький фокус? - в голосе монаха звучала прежняя ирония.
      - Она не сказала. Может быть она считает, что мне лучше знать поменьше, чтобы меньше волноваться. - Она покачала головой. - Не очень-то это помогает.
      - Маловероятно, что мы выберемся с корабля, и еще менее вероятно, что нам удастся уйти далеко, даже если мы спустим лодку на воду.
      - Совсем невероятно, - согласилась она. - Но Аспитис знает, что я дочь Верховного короля, и заставляет меня обвенчаться с ним, так что мне уже все равно, вероятно или нет.
      - Да, леди, думаю все равно. Тогда до ночи.
      Мириамель помолчала. За последний час, когда падали цепи, между ними возникло невысказанное понимание... что-то вроде прощения.
      - До ночи, - сказала она, взяла свечу и взобралась вверх по лестнице, снова оставив монаха в темноте.
      Казалось, что вечер никогда не кончится. Мириамель лежала в своей каюте, прислушиваясь к звукам надвигающегося шторма и размышляя о том, где она окажется завтра в это же время.
      Ветер усиливался. "Облако Эдны" трещал и раскачивался на волнах. Когда паж графа постучался в дверь с приглашением от своего господина принять участие в поздней трапезе, Мириамель сказалась больной от качки и осталась в каюте. Немного погодя явился сам Аспитис.
      - Мне было грустно слышать о вашей болезни, Мириамель. - Граф стоял в дверях, лениво-расслабленный, как всякое хищное животное. - Может быть, вы желали бы сегодня спать в моей каюте, чтобы не оставаться наедине со своим страданием?
      Ей хотелось рассмеяться от этой отвратительной насмешки, но она сдержалась.
      - Я больна, лорд. Когда вы женитесь на мне, я буду делать то, что вы скажете. Оставьте меня в покое хотя бы в эту, последнюю ночь.
      Он, казалось, собирался что-то возразить, но вместо этого пожал плечами.
      - Как вам будет угодно. У меня был трудный вечер - надо было подготовиться к шторму. И, как вы правильно заметили, у нас впереди целая жизнь. - Он улыбнулся, и улыбка его была узкой, словно лезвие ножа. - Итак, спокойной ночи. - Он шагнул вперед и поцеловал ее холодную щеку, потом подошел к маленькому столику, прищипнул фитиль лампы и снял нагар: - Нам предстоит бурная ночь. Надеюсь, вы не хотите устроить пожар.
      Он вышел, закрыв за собой дверь. Как только стихли в коридоре его шаги, она вскочила с постели, чтобы проверить, не запер ли он ее. Дверь свободно распахнулась, обнаружив темный и пустынный коридор. Даже сквозь закрытый люк доносилось вниз исполненное дикой силы завывание ветра. Она закрыла дверь и вернулась в постель. Прислонившись к стене, раскачиваясь в такт мощным движениям корабля, Мириамель погрузилась в легкий беспокойный сон, резко выплывая из него время от времени. Все еще не сбросив с себя путы сна, она бежала по коридору и поднималась по лестнице, чтобы посмотреть на небо. Один раз ей так долго пришлось ждать очередного появления луны, что она, все еще полусоннная, испугалась даже, что она совсем исчезла, по какому-то непостижимому приказу ее отца и Прейратса. Когда луна появилась, наконец, подмигивающим волчьим глазом, Мириамель увидела, что ей еще далеко до того места, о котором говорила ниски. Принцесса скользнула назад в постель.
      Один раз ей показалось, что Ган Итаи открыла дверь и заглянула к ней. Но если это и в самом деле была ниски, она не сказала ни слова; через мгновение за дверью никого не было. Вскоре между порывами ревущего ветра Мириамель услышала, как ночь прорезала песня морской наблюдательницы.
      Когда у Мириамели не стало больше сил ждать, она поднялась. Принцесса вытащила сумку и достала из нее свое старое монашеское одеяние, которое она убрала, сменив на красивые платья, предоставленные ей Аспитисом. Надев брюки и рубашку и туго подпоясав свободную рясу, она влезла в свои старые сапоги, потом бросила в сумку несколько отобранных вещей. Нож Аспитиса, с которым она не расставалась сегодня днем, она засунула за пояс. Лучше будет иметь его под рукой, чем все время трястись, как бы его не обнаружили. Если она встретит кого-нибудь на пути к каюте Ган Итаи, ей придется спрятать лезвие в широком рукаве рясы.
      Убедившись в том, что коридор пуст, Мириамель направилась к каюте ниски, стараясь двигаться как можно тише. В этом ей помогал дождь, стучавший по палубе у нее над головой, как будто тысячи рук били в барабан. Песнь ниски, перекрывающая шум бури, звучала расстроенно и странно и была гораздо менее приятна для слуха, чем обычно. Может быть в песне ниски выходит ее горе, подумала Мириамель и покачала головой, обеспокоенная.
      Даже только выглянув из люка, она промокла. Проливной дождь ветром относило почти параллельно палубе. Несколько ламп, все еще горевших под колпаками из полупрозрачного рога, раскачивались и стукались о мачты. Матросы, закутанные в хлопающие на ветру плащи, метались по палубе, как испуганные обезьяны. Это был дикий беспорядок, но у Мириамели упало сердце. Казалось, что на палубу вышли все, кто находился сейчас на борту "Облака Эдны", и бдительно следили, не порвался ли где парус и не ослабла ли веревка. Ей и Кадраху никогда не удастся незамеченными пробраться с одного конца корабля на другой и тем более спустить на воду тяжелую шлюпку и бежать через борт. Что бы ни придумала Ган Итаи, шторм, конечно, разрушил любые планы.
      Луна, еле видимая за клочьями облаков, была, казалось, уже недалеко от того места, которое указывала ниски. Пока Мириамель щурилась на темное небо, к люку подошли два изрыгающих проклятия матроса, волочащих тяжелую бухту каната. Она быстро захлопнула крышку и, спустившись по лестнице, поспешила по коридору к каюте Ган Итаи и к потайному ходу, ведущему к Кадраху.
      Монах бодрствовал и ждал ее. Казалось, он чувствует себя немного лучше, но движения его все еще были неуверенными и медлительными. Наматывая цепь ему на руку и закрепляя ее полосками своего плаща, Мириамель размышляла, как ей удастся незаметно провести монаха через палубу к шлюпке.
      Когда она закончила. Кадрах поднял руку и храбро помахал ею.
      - Это почти ничего не весит, леди!
      Нахмурившись, она смотрела на тяжелые звенья. Он лгал, конечно. Она видела напряженность в его лице и позе. Принцесса даже хотела снова открыть бочку и предпринять еще одну попытку с молотом и долотом, но побоялась тратить на это время. Кроме того, во время такой сильной качки она легко могла поранить Кадраха или себя. Мириамель сильно сомневалась в успехе их бегства, но это была ее единственная надежда. Теперь, когда пришло время действовать, она была полна решимости сделать все от нее зависящее.
      - Скоро нам надо будет идти. Вот, - она вытащила из сумки маленькую фляжку и протянула ее Кадраху. - Только несколько глотков!
      Он с любопытством взял флягу. После первого глотка по его лицу расплылась улыбка. Он сделал еще несколько долгих глотков.
      - Вино. - Монах облизал губы. - Доброе пирруинское красное. Во имя Узириса и Багбы... и всех остальных! Да благословит вас бог, леди. - Он глубоко вздохнул. - Теперь я могу умереть счастливым.
      - Не умирай. Пока не надо. Давай-ка ее мне.
      Кадрах посмотрел на нее и неохотно протянул флягу. Она выпила последние капли вина, чувствуя, как приятное тепло растекается по ее желудку, и спрятала флягу за бочкой.
      - Пойдем. - Девушка подняла свечу и повела его к лестнице.
      Когда Кадрах наконец взобрался наверх и вошел в проход тайника ниски, он остановился перевести дыхание. Пока он хрипел, стараясь отдышаться, Мириамель обдумывала следующий шаг. Корабль гудел и содрогался под потоками дождя.
      - Есть три пути, чтобы выбраться, - вслух сказала она. Кадрах, пытавшийся сохранить равновесие на раскачивающемся корабле, казалось, не слушал ее. Путь через люк трюма, но он открывается прямо перед кормовой палубой, где всегда стоит рулевой. В такую погоду там наверняка кто-нибудь будет, и буря не даст ему заснуть. Так что это отпадает. - Она повернулась, чтобы посмотреть на монаха. В слабом свете свечи было видно, что он задумчиво смотрит вниз, на доски коридорчика. - Таким образом, у нас только две возможности. Наверх и в главный коридор, прямо мимо Аспитиса и всех его матросов, или вниз по коридору, к противоположному концу тоннеля, который, вероятно, выходит на переднюю палубу.
      Кадрах наконец поднял глаза.
      - Вероятно?
      - Ган Итаи никогда не говорила мне, а я забыла спросить. Но это тайный ход ниски; она сказала, что пользуется им, чтобы быстро проходить через корабль. Поскольку Ган Итаи всегда поет на передней палубе, он, должно быть, туда и ведет.
      Монах устало кивнул.
      - Ага.
      - Итак, я думаю, нам надо идти туда. Может быть, Ган Итаи ждет нас. Она не сказала, как нам добраться до шлюпки и где мы с ней встретимся.
      - Я последую за вами, леди.
      Когда они ползли по узкому коридору, раздался страшный, сотрясающий удар, и сам воздух, казалось, взорвался у них в ушах. Кадрах приглушенно вскрикнул от ужаса.
      - Боги, что это? - задохнулся он.
      - Гром, - ответила Мириамель. - Шторм достиг корабля.
      - Узирис Эйдон, в милости своей спаси меня от кораблей и моря, - простонал Кадрах. - Все они прокляты, прокляты!
      - С одного судна на другое, и еще ближе к морю. - Мириамель снова поползла. - Вот куда мы пойдем, если нам повезет. - Она слышала, как за ней карабкается Кадрах.
      Гром прогремел еще дважды, прежде чем они достигли конца коридора, и каждый новый удар был громче предыдущего. Когда наконец, согнувшись в три погибели, они оказались под крышкой люка, Мириамель положила руку на плечо монаху.
      - Я задую свечу. Теперь тихо.
      Она медленно приподнимала тяжелую крышку до тех пор, пока не образовалась щель шириной с ее ладонь. Дождь все лил, так что их моментально забрызгало. Коридор заканчивался как раз под полубаком - ступени поднимались вверх всего в нескольких шагах от люка и в двадцати локтях от заграждения левого борта. Вспышка молнии на мгновение осветила палубу. Мириамель увидела со всех сторон силуэты матросов, застигнутых вспышкой посреди движения и застывших, словно нарисованных на фреске. Небо давило на корабль - мутная мгла рассерженных черных туч, удушившая звезды. Когда очередной удар грома возмутил ночь, принцесса отпустила крышку и люк захлопнулся.
      - Там повсюду люди, - сказала она, когда эхо стихло. - Но все они на порядочном расстоянии от нас: Если мы доберемся до ограждения и наденем капюшоны, они могут и не заметить, что мы не члены команды. Тогда мы могли бы пройти к шлюпке.
      В темноте она не видела монаха, но слышала его дыхание. Внезапно она вспомнила еще кое-что.
      - Я не слышала голоса Ган Итаи. Она не пела.
      После недолгого молчания монах заговорил.
      - Мне страшно, Мириамель, - хрипло сказал он. - Если мы должны идти, то пойдемте скорее, пока я не потерял те жалкие крохи присутствия духа, которые у меня еще остались.
      - Мне тоже страшно, - сказала она. - Но я должна немного подумать. - Она потянулась, нащупала его холодную руку и держала ее, раздумывая. Некоторое время они сидели так, потом Мириамель заговорила: - Если Ган Итаи нет на передней палубе, тогда я не знаю, где она. Может быть, ждет нас у шлюпки, может быть, нет. Когда мы доберемся туда, нам надо будет развязать канаты, которыми лодка прикреплена к кораблю - все, кроме одного. Я пойду искать Ган Итаи, а когда вернусь, мы сбросим лодку с борта и прыгаем в воду. Если я не вернусь, ты должен будешь сделать это сам. Тебе придется развязать всего один узел. Для этого не потребуется много сил.
      - Прыгнуть... в воду? - Он заикался. - В такой ужасный шторм? И когда тут плавают эти дьявольские твари, эти килпы?
      - Конечно прыгнуть, - прошептала она, стараясь сдержать раздражение. Если мы попробуем спустить шлюпку, сидя в ней, то скорее всего попросту сломаем себе шеи. Не волнуйся. Я прыгну первой и протяну тебе весло, чтобы ты уцепился за него.
      - Вы пристыдили меня, леди, - сказал монах, но не отпустил ее руки. - Это я должен был бы защищать вас. Но вы же знаете, что я ненавижу море.
      Она сжала его пальцы.
      - Знаю. Тогда пойдем. Запомни, если кто-нибудь окликнет тебя, сделай вид, что не расслышал и иди дальше. И держись за ограждение, потому что на палубе наверняка будет очень скользко. Ты же не хочешь оказаться за бортом раньше, чем мы спустим шлюпку на воду.
      Смех Кадраха от ужаса прозвучал легкомысленно.
      - Тут вы правы, леди. Спаси Господь всех нас.
      Новый звук внезапно поднялся над ревом бури, он был немного тише, чем гром, но каким-то образом не менее могущественным. Мириамель вынуждена была прислониться к стене - у нее ослабли колени. Она не понимала, что могло породить этот чудовищный звук. В нем было что-то ужасное, что-то, пронзавшее ей сердце ледяной волной, но времени на промедление уже не было. Через мгновение, снова овладев собой, она подняла крышку люка, и они вылезли под проливной дождь.
      Странный звук был повсюду, проникающе-нежный, но пугающе подчиняющий, как могучий прилив. На мгновение он поднялся так высоко, что, казалось, вышел за пределы восприятия смертных, и в уши Мириамели ударила волна отзвуков, пищащих, как летучие мыши; секундой позже он опустился, такой грохочуще глубокий, что мог бы быть песней каменистого древнего дна океана. Мириамель чувствовала себя так, как будто стояла в жужжащем осином гнезде величиной с кафедральный собор; дрожащий звук пронизывал все ее существо. Какая-то часть ее стремилась последовать призыву звука, танцевать, кричать и бегать кругами, но что-то в ней мечтало только лечь и биться головой о палубу до тех пор, пока звук не прекратится.
      - Спаси нас Бог, что это за ужасающий звук? - крикнул Кадрах. Он потерял равновесие и упал на колени. Сжав зубы, Мириамель опустила голову и заставила себя двигаться от ступенек полубака к перилам ограждения. Ей казалось, что даже кости ее гремят. Она схватила монаха за рукав и потащила его за собой, волоча, словно санки, по скользким доскам.
      - Это Ган Итаи, - выдохнула Мириамель, изо всех сил сопротивляясь оглушительной мощи песни ниски.
      Бархатная темнота, освещенная только желтоватым светом фонарей, внезапно вспыхнула бело-голубым. Вспышка высветила перила ограды перед ней, руку Кадраха в ее руке и пустой мрак моря за бортом. Спустя мгновение молния ударила снова, и Мириамель увидела появившуюся над ограждением круглую гладкую голову. Когда темнота вернулась и прогремел двойной удар грома, еще полдюжины расхлябанных фигур появились у перил, скользкие и блестящие в мутном свете фонарей. Понимание было мгновенным, словно физический удар; Мириамель повернулась, спотыкаясь и скользя, потом бросилась к правому борту, таща за собой Кадраха.
      - Что происходит? - прокричал он.
      - Это Ган Итаи. - Вокруг сновали матросы, напоминая потревоженных муравьев, но теперь она боялась уже не экипажа "Облака Эдны" - Это ниски! Струи дождя не давали говорить, и девушка сплюнула. - Она вызывает килп наверх!
      - Спаси нас, Эйдон, - завопил Кадрах, - спаси нас, Эйдон!
      Молния сверкнула снова, обнаружив множество серых лягушкоподобных тел, перекатывающихся через ограждение правого борта. Плюхаясь на палубу, они начинали раскачивать головами с широко раскрытыми ртами, уставившись в одну точку, как пилигримы, которые после долгих странствий наконец достигли Великой Гробницы.