— Они были там, — сердито сказал Слудиг, но при этом тряхнул головой, как будто теперь уже не был так уверен, как раньше.

Лодки скользили дальше. Заросший лесом берег снова исчез во всеплоглощающем тумане, как сон исчезает перед звуками рассвета.

Деорнот наблюдал за Саймоном, когда юноша докладывал обо всем происшедшем, и обнаружил, что ему нравится то, что он видит. Молодой человек горел возбуждением от своих новых обязанностей, и серый утренний свет отражался в его глазах — немного слишком ярких, учитывая тревожность обсуждаемых событий, а именно: армию Фенгбальда, превосходящую войска принца по численности, вооружению и опыту. Но Деорнот с удовольствием заметил, что юноша не спешит со своими объяснениями, не делает поспешных выводов и тщательно обдумывает ответ на каждый из вопросов принца Джошуа. Этот свежеиспеченный рыцарь, казалось, многое видел и слышал за свою короткую жизнь, и все это принимал к сведению. Саймон рассказывал об их приключении, Хотвиг и Слудиг согласно кивали, и вскоре Деорнот обнаружил, что кивает вместе с ними. Деорнот видел, как из этого мальчика со смешной цыплячьей бородой вырастает настоящий мужчина.

Джошуа держал совет перед своим шатром. Большой костер отгонял утренний холод и служил центром их кружка. В тот момент, когда принц выяснял у Саймона какие-то последние вопросы, Фреозель, приземистый лорд-констебпь Нового Гадринсетта, прочистил горло, чтобы привлечь внимание принца.

— Да, Фреозель?

— Сдается мне, сир, что все, о чем рассказывает здесь ваш рыцарь, здорово похоже на то, что нам рассказывал лорд-мэр. Саймон повернулся к фальширцу:

— Лорд-мэр? Кто это такой?

— Хельфгрим, который раньше был мэром Гадринсетта, — объяснил Джошуа. — Он пришел к нам сразу после того, как вы уехали. Он бежал из лагеря Фенгбальда и пробрался сюда. Он болен, и я приказал ему оставаться в постели, иначе он был бы с нами сейчас. Он проделал пешком долгий путь, и люди Фенгбальда очень плохо обращались с ним.

— Как я сказал, ваше высочество, — продолжал Фреозель вежливо, но твердо, — то, что здесь говорил сир Сеоман, подтверждает рассказ Хельфгрима. Так что, когда Хельфгрим говорит, что он знает, как, где и когда Фенгбальд собирается атаковать… — Молодой человек пожал плечами: — Похоже, нам не вредно и послушать его. Это прямо вроде подарка — мало что и делать после этого.

— Твоя точка зрения понятна, Фреозель. Ты считаешь, что Хельфгрим достойный доверия человек, и тебе тут можно верить, поскольку вы земляки и ты хорошо понимаешь его. — Он оглядел круг. — А что думаете вы все? Джулой?

Удивленная колдунья быстро подняла глаза. Она смотрела на колеблющиеся оранжевые языки пламени.

— Я не притворяюсь военным стратегом, Джошуа.

— Это я знаю. Но ты умеешь судить о людях. Можем ли мы полностью доверять словам старого лорд-мэра? У нас не так много сил, чтобы можно было позволить себе идти на риск.

Джулой на мгновение задумалась.

— Я очень недолго разговаривала с ним, Джошуа, но вот что я скажу. В его глазах есть темнота, которая мне не нравится, — тень. Я думаю, ты должен быть очень осторожен.

— Тень? — Джошуа внимательно посмотрел на нее. — Может быть, это след страданий, перенесенных им? Или ты считаешь, что это больше похоже на предательство?

Колдунья покачала головой.

— Нет, я бы не стала говорить о предательстве. Это может быть просто болью конечно. Может быть, он до такой степени запуган, что не отдает себе отчета в том, что на самом деле знает гораздо меньше, чем говорит, — но в любом случае ступай осторожно, Джошуа.

Деорнот выпрямился.

— Джулой мудрая, сир, — быстро сказал он, — но мы не должны только из пустых опасений отказываться от того, что может спасти нас, — выпалив это, Деорнот подумал, не пытается ли он закрыть глаза на мудрость слов Джулой только потому, что они могут заставить принца отказаться от активных действий. И все-таки в эти последние дни особенно важно поддерживать в Джошуа его решимость. Если принц будет уверен в себе и спокоен, это сгладит многие мелкие ошибки. Таков, по опыту Деорнота, путь войны. Если Джошуа будет слишком долго медлить и колебаться — по этому поводу или по любому другому — это может свести на нет жалкие остатки боевого духа, сохранившиеся у армии Нового Гадринсетта. — Я говорю, что мы должны обратить самое пристальное внимание на то, что говорит мэр Хельфгрим.

Хотвиг высказался в поддержку Деорнота, а Фреозель и так был согласен с ним. Другие тоже не спорили, хотя Деорнот не мог не заметить, что на круглом лице тролля Бинабика было какое-то обеспокоенное выражение, когда он палкой помешивал угли. Маленький человек видимо придавал слишком много значения Джулой и ее колдовству. Но сейчас все по-другому. Это война.

— Думаю, я поговорю сегодня с лордом-мэром, — сказал наконец принц. — При условии, конечно, что он достаточно оправится для этого. Как ты сказал, Деорнот, мы не можем себе позволить быть слишком гордыми, чтобы принять помощь. Мы нуждаемся, а Бог дарует своим детям то, в чем они нуждаются, если они верят Ему. Но я не забуду о твоих словах, Джулой. Это тоже было бы нелепо.

— Извините, принц Джошуа, — сказал Фреозель. — Но если мы покончили с этим, есть еще кое-что, о чем я должен сказать.

— Конечно.

— У нас есть и другие проблемы, помимо подготовки к битве, — сказал фальширец. — Вы знаете, еды ужасно мало. Мы выловили рыбу в реках, так что они почти опустели. Но теперь вода замерзла, и мы не можем делать даже этого. Каждый день охотники уходят все дальше и приносят все меньше. Эта женщина, — он кивнул в сторону Джулои, — помогла нам найти растения и фрукты, которые мы раньше считали непригодными для еды. Но это дает возможность только ненадолго оттянуть неизбежное. — Он остановился и проглотил ком в горле, встревоженный тем, что приходится быть таким прямым, но вынужденный договорить до конца: — Даже если мы победим и прорвем осаду, — при этих словах Деорнот почувствовал, как почти незаметная дрожь прошла по кругу, — мы не сможем выстоять. Недостаток пищи, чтобы протянуть зиму, — это конец всему.

Прямота этого заявления погрузила импровизированный совет в молчание.

— То, что ты сказал, не является неожиданностью для меня. Поверь, я представляю себе тот голод, который испытывают наши люди. И надеюсь, что жители Нового Гадринсетта понимают, что ты, я и мое ближайшее окружение не ест больше, чем они.

Фреозель кивнул.

— Они знают, ваше высочество. И поэтому они только ворчат и жалуются — ничего худшего. Но если люди будут умирать от голода, им будет все равно, что вы умираете вместе с ними. Они уйдут. Некоторые ходят уже сейчас.

— Боже мой, — сказал Стренгьярд. — Но куда им идти? Несчастные создания! О несчастные создания!

— Не имеет значения, — Фреозель тряхнул головой, — идти за армией Фенгбальда, выклянчивая крошки, или назад, через равнины к Эркинланду. Ушло всего несколько человек — пока.

— Если мы победим, — сказал Джошуа, — мы будем двигаться вперед. Таков был мой план, и все сказанное тобой только подтверждает, что я был прав. Если ветер подует в нужном направлении, мы будем дураками, оставаясь на месте, когда ветер дует в спину. — Он покачал головой. — Все новые беды! Страх и боль, смерть и голод — за многое придется ответить моему брату.

— Не только ему, принц Джошуа, — сказал Саймон, и лицо его было напряженным от ярости. — Это не король послал на землю бурю.

— Нет, Саймон, ты прав. Мы не можем себе позволить забыть о союзниках моего брата, — Джошуа, казалось, подумал о чем-то, и повернулся к юному рыцарю: — И теперь ты мне напомнил. Ты говорил о том, что видел огни прошлой ночью на северо-восточном берегу.

Саймон кивнул.

— Их видел Слудиг, но мы уверены, что они были там. — Он бросил взгляд на внимательно слушавшего риммера. — Я подумал, что лучше сказать это вам, прежде чем мы что-нибудь предпримем.

— Еще одна загадка. Это может быть какой-нибудь выходкой Фенгбальда — попытка обойти нас. Но. я не вижу в этом особого смысла.

— Особенно когда его основная армия все еще так далеко от нас, — сказал Деорнот. Кроме того, это не очень-то похоже на Фенгбальда, подумал он. Герцог Фальшира никогда не был трусом.

— Мне кажется, Саймон, что это могут быть твои друзья ситхи, которые решили присоединиться к нам. Это было бы большой удачей. — Принц поднял брови. — Мне кажется, ты недавно беседовал с принцем Джирики?

Деорнота позабавило то, как вспыхнули щеки молодого человека.

— Да… Да, я разговаривал, ваше высочество. Мне не следовало этого делать.

— Не в этом дело, — сухо сказал Джошуа. — Твои проступки, каковы бы они ни были, не предназначены для обсуждения на этом собрании. Я просто хочу знать, не думаешь ли ты, что это ситхи?

— Эльфы? — перебил Фреозель. — Этот парень говорит об эльфах?

Саймон в смущении опустил голову.

— Мне кажется, Джирики сказал, что пройдет много времени, прежде чем он сможет присоединиться к нам — если вообще сможет. Кроме того — я не моту этого доказать, ваше высочество, это только ощущение — мне кажется, он как-то дал бы мне знать, если бы собирался оказать нам помощь. Джирики знает, как нетерпеливы мы, смертные. — Он грустно улыбнулся. — Он знает, как сильно поднялся бы наш дух, если бы мы знали, что они подходят.

— Милостивый Эйдон и Его Мать! — Фреозель все еще был ошарашен. — Эльфы!

Джошуа задумчиво кивнул.

— Что же, если те, кто зажег эти огни, не друзья нам, значит это скорее всего враги, хотя теперь, когда я думаю об этом, возможно вы видели костры кого-нибудь из тех, о ком говорил Фреозель — тех, кто бежал с Сесуадры. — Он нахмурился. — Я подумаю и об этом тоже. Может быть завтра мы пошлем туда разведовательный отряд. Я не хочу оставаться в неведении относительно того, кто разделяет с нами этот маленький уголок Светлого Арда. — Он встал, смахивая пепел с штанов, и накинул плащ на обрубок правой руки. — Вот и все. Я освобождаю вас, с тем чтобы вы позавтракали тем, что еще отыщется. — Принц повернулся и направился к своему шатру. Деорнот смотрел ему вслед, потом повернулся, чтобы взглянуть на край огромной горы, где серые валуны возвышались над туманом, как будто Сесуадра плыла в море пустоты. Он поморщился от этой мысли и придвинулся ближе к огню.

Во сне доктор Моргене стоял перед Саймоном, одетый, как для долгого путешествия, в дорожный плащ с капюшоном, подол которого был обожжен огнем, как будто его владелец проехал сквозь пламя. Мало что можно было разглядеть под капюшоном — блеск очков доктора, часть белоснежной бороды — все остальное было только намеком и тенью. За спиной Моргенса не было ничего знакомого или узнаваемого, а только бурлящее пятно переливающегося перламутра пустоты, похожее на глаз снежной бури.

Недостаточно просто сражаться, Саймон, услышал он голос доктора. Даже если ты сражаешься только за свою жизнь. Должно быть нечто большее.

Большее? Как ни счастлив он был видеть Моргенса, каким-то образом Саймон понимал, что у него есть всего лишь одно мгновение, чтобы понять. Драгоценное время уходило. Что это значит, большее?

Это значит, что ты должен сражаться за что-то. Иначе ты будешь не более чем пугалом на поле пшеницы: ты сможешь распугать ворон, можешь даже убить нескольких, но никогда не сможешь победить их. Тебе не убить камнем всех ворон в мире.

Убить ворон? О чем это вы?

Одной ненависти недостаточно, Саймон, и ее всегда будет недостаточно…

Старик, казалось, собирался сказать что-то еще, но белую пустоту за его спиной внезапно захлестнуло волной тени, которая росла из самой пустоты. Хотя и нематериальная, тень казалась угнетающе тяжелой — плотная колонна тьмы, которая могла бы быть башней, деревом или ободом надвигающегося колеса; она разрезала пространство за маленькой фигурой доктора ровно, как на геральдическом щите.

Моргенс! закричал Саймон, но во сне голос его был неожиданно слабым, задушенным тяжестью длинной тени. Доктор! Не уходите!

Я уже давно должен был уйти, крикнул старик. Голос его тоже стал слабеть. Ты выполнил все и без меня. И запомни: фальшивый посланник! Голос доктора внезапно стал подниматься и поднимался до тех пор, пока не превратился в отчаянный вопль: Фальшивый! кричал он. Фальшшшш…

Его фигура начала таять и уменьшаться в размере. Плащ неистово развевался. Наконец доктор исчез. Там где он стоял, теперь хлопала крыльями маленькая серебристая птичка. Она внезапно ринулась в пустоту, описывая быстрые круги, и кружилась так до тех пор, пока не превратилась в точку.

Доктор! Саймон прищурился ей вслед. Он потянулся было вверх, но что-то сжало его руки: тяжелый груз, висевший на нем и тащивший его вниз, как будто молочная пустота стала вдруг плотной, как мокрое одеяло. Саймон пытался сбросить его. Нет! Нет! Вернитесь! Я должен узнать еще!

— Это я, Саймон, — прошептал Бинабик. — Больше тишины, пожалуйста. — Тролль почти сидел на груди юноши. — Имей прекращение со всей немедленностью. Если ты будешь продолжать брыкания, то снова ударишь мой нос.

— Что?.. — Саймон постепенно прекратил размахивать руками. — Бинабик?

— От разбитого носа до кончиков пальцев, — хихикнул тролль. — Ты уже заканчивал брыкание?

— Я разбудил тебя? — спросил Саймон.

Бинабик скользнул вниз и присел на корточки около постели.

— Нет. На самом деле я пришел пробуждать тебя. Такова правда. Но что это за сновидение, которое приносило с собой столько беспокойства и страха?

Саймон помотал головой.

— Это неважно. Да я, собственно, почти ничего не помню. На самом деле он помнил каждое слово, но хотел сперва сам подумать обо всем этом, прежде чем обсуждать свой сон с Бинабиком. В этом сне Моргене казался гораздо более живым, чем во всех предыдущих, гораздо более настоящим. В некотором роде это было почти как последняя встреча с его драгоценным доктором. Саймон стал очень ревниво относиться к тем нескольким вещам, которые он мог назвать собственными, и не хотел пока что делить эти мелочи с кем бы то ни было.

— Почему ты разбудил меня? — Он зевнул, чтобы перемена темы не показалась резкой. — Сегодня я не должен был стоять на часах.

— Ты имеешь справедливость. — В свете угасающих углей улыбка Бинабика была всего лишь смутным пятном. — Но я имею желание, чтобы ты вставал, надевал свои сапоги, куртку и другую одежду, чтобы иметь путешествия за дверьми, и следовал за мной.

— Что? — Саймон сел, ожидая услышать звуки тревоги или шум нападения, но не было ничего кроме ветра. Саймон плюхнулся обратно в постель и повернулся набок, предоставив троллю лицезреть его спину. — Я не хочу никуда ехать. Я устал. Дай мне поспать.

— Эта вещь, которую ты найдешь достойной своего беспокойства.

— Что это? — пробурчал он.

— Секрет, но секрет крайне волнительный.

— Принеси мне его утром, и я буду очень, очень взволнован.

— Саймон! — голос Бинабика звучал уже не так весело. — Не будь таким ленивым. Это имеет огромную важность. Ты больше не питаешь ко мне доверия?

Стеная, как будто вся тяжесть земли легла на его плечи, Саймон перекатился на другой бок и привел себя в сидячее положение.

— Это действительно важно?

Бинабик кивнул.

— И ты не скажешь мне, что это?

Бинабик покачал головой.

— Но ты достаточно скоро будешь обнаруживать сам. Это мое обещание.

Саймон уставился на тролля, который казался нечеловечески жизнерадостным для такого темного часа.

— Что бы это ни было, оно действительно привело тебя в хорошее настроение, — проворчал он.

— Пойдем, — Бинабик встал, возбужденный, как ребенок на эйдонитских торжествах. — Домой уже имеет седло на спине. Кантака тоже имеет ожидание и проявляет необъятное волчье терпение. Пойдем!

Саймон сунул ноги в сапоги и надел теплую шерстяную рубаху. Натягивая на себя еще теплый плащ, он, спотыкаясь, вышел вслед за Бинабиком, потом чуть не повернулся, чтобы упасть обратно в шатер.

— Во имя кровавого древа, — выругался он. — Холодно!

Услышав ругательство, Бинабик поджал губы, но ничего не сказал. Теперь, когда Саймон стал рыцарем, тролль, видимо, решил, что он уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, ругаться ему или нет. Маленький человек поднял руку и указал на Домой, которая била копытом по замерзшей земле в свете воткнутого в снег факела. Саймон подошел к ней, погладил по носу, прошептал несколько неясных слов в ее теплое ухо и неуклюже взобрался в седло. Тролль издал тихий свист, и из темноты бесшумно возникла Кантака. Бинабик уселся на ее широкую спину и наклонился, чтобы подобрать факел, прежде чем послать волка вперед.

Они двигались через тесноту палаточного города и через широкую вершину Сесуадры, через Сад Огней, где ветер закручивал маленькие снежные смерчи на полузасыпанных плитах, потом мимо Дома Расставания, где расположилась пара часовых. Недалеко от вооруженных людей вертикально стоял камень, отмечавший край широкой дороги, спускавшейся с вершины. Часовые, закутанные от холода так, что под шлемами можно было разглядеть только блеск глаз, подняли копья в приветствии. Саймон озадаченно помахал им рукой.

— Похоже, им не особенно интересно знать, куда мы идем.

— Мы имеем разрешение, — загадочно улыбнулся Бинабик.

Небо над головой было почти чистым. Когда они спускались с горы по крошащимся камням старой дороги ситхи, Саймон посмотрел вверх и увидел, что звезды вернулись. Это было радостное событие, хотя он был озадачен, обнаружив, что их расположение незнакомо ему. Луна, мелькнувшая на мгновение из-за груды облаков, показала, что час более ранний, чем ему казалось — может быть, прошло всего несколько часов после захода солнца. Тем не менее было достаточно поздно для того, чтобы весь Новый Гадринсетт улегся в постели. Куда же, во имя всего святого, потащил его Бинабик?

Пока они спускались со скалы, несколько раз Саймону казалось, что он видит огни далеко в лесу — крошечные точки, слабее даже, чем звезды над головой — но когда он указал на них, тролль только кивнул, как будто в этом зрелище не было ничего неожиданного.

К тому времени, когда они достигли места, где старая дорога снова расширялась, бледная Шедда снова исчезла на горизонте за занавесом тумана. Они спустились к основанию горы. Воды огромного озера бились о камень. Кое-где над поверхностью торчали верхушки затонувших деревьев, словно головы гигантов, спящих под темными водами.

Без единого слова Бинабик спешился и повел Кантаку к одной из лодок, качавшихся у края дороги. Полусонный Саймон повел лошадь следом. Когда Бинабик зажег лампу на носу лодки, они подняли шесты и оттолкнулись от берега.

— Не много путешествий мы еще сможем совершить таким образом, — тихо сказал Бинабик. — Счастье, что это скоро не будет иметь значения.

— Почему не будет? — спросил Саймон, но тролль только махнул маленькой рукой. Вскоре склон затопленной долины стал уходить вниз, и шесты перестали касаться дна. Они взяли весла, лежащие на дне лодки. Это была тяжелая работа. Лед, казалось, вцеплялся в весла и корпус, словно намеревался остановить лодку и превратить ее в часть огромного монолита. Некоторое время Саймон не замечал, что Бинабик направляет баржу к северо-восточному берегу, где некогда стоял Энки э-Шаосай, и где теперь появилось странное мерцание.

— Мы едем к огням, — сказал он. Голос его быстро затих, как бы поглощенный темнотой долины.

— Да.

— Почему? Там ситхи?

— Не ситхи, нет. — Бинабик смотрел в покрытую рябью воду. Поза его выдавала, что он едва владеет собой. — Я думаю, что ты имел справедливость. Джирики не стал бы держать свое прибытие в секрете.

— Тогда кто же там?

— Ты увидишь.

Все внимание тролля теперь было сосредоточено на дальнем берегу, который все приближался. Саймон уже видел стену возвышающихся деревьев, и внезапно вспомнил, как священники-писцы в Хейхолте почти одним движением поднимали головы, когда какое-то поручение приводило его в их обитель — большая толпа старых людей, оторванных его неуместным появлением от навеянной чтением пергаментов дремоты.

Лодка царапнула по дну. Саймон и Бинабик вылезли и потащили ее к более надежному месту, а Кантака с плеском носилась вокруг них. Когда Домой уговорили сойти на берег, Бинабик снова зажег свой факел и они въехали в лес. Деревья Альдхорта росли здесь близко друг к другу, как будто сгрудившись от холода. Факел выхватывал невероятное обилие листьев бесчисленных форм и размеров, а также то, что казалось многочисленными вариантами вьюнов, мха и травы. Все это росло вместе, в беспорядочном растительном буйстве. Бинабик вел их по узкой оленьей тропе. Сапоги Саймона промокли, ногам его было холодно и становилось все холоднее. Он снова подумал, что можно делать в таком месте и в такой час.

Он услышал шум раньше, чем успел что-нибудь увидеть. Воющие, беспорядочные, похожие на волынку звуки флейт, перебиваемые едва слышным барабанным боем. Саймон повернулся к Бинабику, но тролль прислушивался, кивая, и не замечал вопросительного взгляда Саймона. Вскоре они начали различать свет, мерцающий сквозь плотную стену леса. Странная музыка становилась громче, и Саймон почувствовал, что сердце его забилось сильнее. Конечно Бинабик знает, что делает, успокаивал он себя. После всех тех ужасов, которые они перенесли вместе, Саймон мог доверять своему другу. Но Бинабик, казалось, находился в таком странном смятении… Он склонил голову набок, почти так, как это делала Кантака, как будто бы в странной мелодии и барабанном бое тролль слышал что-то совершенно недоступное Саймону.

Саймон был полон нервного ожидания. Он вдруг понял, что ощущает давно знакомый запах чего-то неуловимого. Сперва он был уверен, что это всего лишь запах его одежды, но едкий и живой запах нельзя было больше игнорировать.

Мокрая шерсть.

— Бинабик! — закричал он, и потом, поняв наконец, в чем дело, рассмеялся. Они вышли на широкую потяну. Останки старого города ситхи лежали повсюду, но теперь мертвый камень был окрашен отблесками прыгающего пламени. Жизнь вернулась, хотя и не та жизнь, которую имели в виду строители. По всей верхней части лощины разбрелось огромное стадо белоснежных баранов. Дно лощины, гае весело горели костры, точно так же было заполнено троллями. Некоторые танцевали и пели, другие играли на своих инструментах, производя развеселую музыку. Многие просто стояли в стороне и смеялись.

— Сшпкинамук! — закричал Бинабик. Лицо его сияло невероятно довольной улыбкой. — Хениматук! Эа куп!

Два десятка лиц… четыре десятка — шесть или больше повернулись, чтобы посмотреть на то место, где стояли Бинабик и Саймон. В одно мгновение огромная толпа бросилась к ним, протискиваясь между сердито блеющими баранами. Одна маленькая фигурка обогнала остальных и в считанные секунды добежала до распростертых рук Бинабика.

Саймон был окружен щебечущими троллями. Они кричали, смеялись и дергали за его одежду, они гладили его руки; они сияли дружелюбными улыбками. Внезапно он почувствовал себя в гуще старых друзей и обнаружил, что и сам сияет в ответ, а глаза его наполнились слезами. Сильный запах масла и жира, который он так хорошо помнил, бил ему в ноздри, но сейчас этот запах казался удивительно приятным. Он ошеломленно обернулся и поискал взглядом Бинабика.

— Откуда ты узнал? — закричал он.

Друг его стоял неподалеку, рука его лежала на плече Ситки. Она улыбалась почти так же широко, как он, и румянец покрывал ее щеки.

— Моя умница Ситкинамук послала мне одну из птиц Укекука. Мои люди уже два дня имеют здесь лагерь и постраивали лодки.

— Строили ложи? — Саймон чувствовал, как его легонько подталкивает со всех сторон океан маленьких людей, вплотную окруживших его.

— Чтобы пересекать озеро и оказывать помощь Джошуа, — засмеялся Бинабик. — Сто храбрых троллей Ситки приводила для помощи нам. Теперь ты будешь понимать, почему риммеры вселяют страх в своих детей, когда шепотом говаривают о долине Хухинка.

Ситки на мгновение уткнулась носом ему в плечо, потом повернулась и посмотрела на Саймона.

— Я читала книгу Укекука, — сказала она. Ее вестерлинг звучал странно, но вполне понятно. — Теперь я говорю больше твой язык. — Ее кивок был почти поклоном. — Приветствую тебя, Саймон.

— Приветствую тебя, Ситки, — ответил он. — Рад снова видеть тебя.

— Вот почему я имел желание, чтобы ты сопроводил меня. — Бинабик обвел рукой лощину. — Завтра мы будем иметь много времени, чтобы говаривать о войне. А сегодня все друзья совместны. Мы будем иметь пение и танцевание.

Саймон улыбнулся радости на лице Бинабика и счастью, отразившемуся в черных глазах его невесты. Усталость Саймона растаяла.

— Мне это нравится! — сказал он, и это было правдой.