— Я… думаю, что был им. — Руки графа беспомощно повисли, с них капала вода. — В другой жизни. До того, как пропали мои глаза. До того, как меч забрал меня…

Меч? Он потерял зрение в сражении? На дуэли? Саймон отбросил эту мысль. Было много гораздо более важных вещей, о которых следовало подумать. В животе у него была вода и больше ничего.

— Ты можешь принести мне поесть? Нет! Ты можешь освободить меня? Пожалуйста! Они мучат меня, пытают… — Такая длинная фраза оказалась непосильной нагрузкой для его голосовых связок, и Саймон разразился приступом кашля.

— Освободить тебя? — В голосе Гутвульфа было изумление. — Но… ты не хочешь быть здесь? Все это так-так не похоже… Мне трудно вспомнить.

Он сумасшедший. Единственный человек, который может помочь мне, и он сумасшедший!

Вслух он сказал:

— Пожалуйста! Я страдаю. Если ты не поможешь мне, я умру. — Рыдание не дало ему говорить. Сказав это, он внезапно понял, что это чистая правда. — Я не хочу умирать! — Колесо снова потащило его вверх.

— Я… наверное, не смогу. Голоса не дадут мне ничего сделать, — прошептал Гутвульф. — Они говорят, что я должен пойти и спрятаться, а иначе кто-то отберет все, что у меня есть. — Его голос стал ужасающе тоскливым. — Но я слышал тебя. Ты издавал звуки, дышал. Я знал, что ты настоящий, и я хотел услышать твой голос. Я так давно ни с кем не разговаривал. — По мере того как колесо уносило Саймона, ему становилось все труднее расслышать. — Это ты оставлял мне еду?

Саймон не имел ни малейшего представления, о чем говорит слепой, но слышал, что он медлит уходить и обеспокоен болью Саймона.

— Это я! — Он не хотел кричать и надеялся, что Гутвульф все-таки услышит его, несмотря на шум колеса. — Это я, я приносил еду!

Пожалуйста, пусть он будет здесь, когда я вернусь, молился Саймон. Пусть он будет здесь. Пожалуйста!

Когда Саймон снова оказался внизу, Гутвульф протянул руку и провел ею по его лицу.

— Ты кормил меня. Я не знал. Я боюсь. Они отнимут у меня все. Голоса такие громкие! — Он покачал взлохмаченной головой. — Я не могу думать. Голоса очень громкие. — Внезапно он повернулся и побрел прочь через пещеру. Через секунду он исчез в темноте.

— Гутвульф! — закричал Саймон. — Не покидай меня!

Но слепой исчез.

Прикосновение человеческой руки и звук голоса снова бросили Саймона в тиски непереносимой боли. Долгие часы, или дни, или недели — он давно уже не ориентировался во времени — накапливались до тех пор, пока не слились в единое серое ничто. Он плыл в тумане, медленно уносясь прочь от огней литейной. Теперь он опять вернулся и страдал.

Колесо вращалось. Иногда, когда все факелы в литейной были зажжены, он видел одетых в маски, почерневших от сажи людей, проходивших мимо него, но никто ни разу не заговорил с ним. Подручные Инча приносили ему воду мучительно редко и не тратили слов. Несколько раз он видел огромного человека, стоящего и наблюдающего за вращением колеса. Странно, но Инч не злорадствовал. Он приходил, просто чтобы проверить, мучится ли Саймон, как фермер может заглянуть в огород, когда идет мимо по какому-то другому делу.

Боль в суставах и в животе Саймона была такой постоянной, что он уже не представлял, что можно чувствовать себя как-то иначе. Она наполняла его, словно тело Саймона было мешком боли, который небрежно перекидывают друг другу ленивые рабочие. С каждым поворотом колеса боль разрывала его голову, потом прокатывалась через пустой желудок и надолго задерживалась в ногах, так что казалось, что он стоит на раскаленных углях.

Голод тоже не оставлял его. Он был более мягким спутником, чем непрекращающееся жжение в суставах, но все равно нес тупую, тянущую боль. Он чувствовал, что уменьшается с каждым поворотом — становится менее человеком, менее живым, менее настроенным держаться за то, что, собственно, и делало его Саймоном. Только мутное пламя жажды мщения и крошечная искорка надежды, что когда-нибудь он сможет вернуться домой, к друзьям, поддерживали в нем слабое биение жизни.

Я Саймон, повторял он себе до тех пор, пока не забыл смысл этих слов. Я не позволю им отнять это. Я Саймон.

Колесо вертелось. Он вертелся вместе с ним.

Гутвульф не вернулся. Однажды, когда Саймон парил в тумане страдания, он почувствовал, что человек, который давал ему воды, коснулся его лица, но он не смог пошевелить губами, чтобы издать вопросительный звук. Если это и был слепой, то он не стал задерживаться.

Когда Саймон почувствовал, что вот-вот превратится в ничто, литейная, казалось, стала расти. Как и в видении, которое показывала ему горящая точка, она внезапно открылась в огромный мир или, скорее, мир обрушился в литейную, так что часто Саймону казалось, что он одновременно находится в нескольких разных местах.

Он думал, что попал в западню ледяных вершин, обжигающих драконьей кровью. Шрам на его лице был полоской опаляющей, невыносимой боли. Что-то коснулось и изменило его. Он никогда не будет прежним.

Под литейной, но также и внутри Саймона бурлил Асу'а. Раскрошенный камень вздрагивал и расцветал вновь, сверкая, как стены Небес. Шепчущиеся тени превратились в смеющихся золотоглазых призраков. Призраки превращались в полных жизни ситхи. Изысканно прекрасная музыка, словно паутина в капельках росы, заполняла возрожденные залы.

Красный росчерк проступал на небе над Башней Зеленого ангела. Необъятные небеса простирались вокруг, но другие звезды были только робкими свидетелями восшествия красного хвостатого чудовища.

Страшный шторм налетел с севера; бурлящая тьма, порождающая ветер и молнии и превращающая землю в лед, оставляла за собой только мертвую, безмолвную белизну.

Словно человек, тонущий в водовороте, Саймон чувствовал себя подхваченным могущественным течением. У него не было сил противостоять этому. Он был пленником колеса. Мир вращался навстречу страшным пагубным переменам, но Саймон не мог даже поднести руку к своему горящему лицу.

— Саймон!

Туман был таким густым, что он ничего не видел. Серая пустота окружала его. Кто его звал? Неужели они не видят, что ему необходимо поспать? Если он подождет, голос уйдет. Все уходят, если он ждет достаточно долго.

— Саймон. — Голос был настойчив.

Он не хотел больше голосов. Он не хотел ничего: только снова заснуть бесконечным тяжелым сном без сновидений.

— Саймон, посмотри на меня.

Что-то двигалось в пустоте. Ему было все равно. Почему этот голос не оставит его в покое?

— Уходи!

— Посмотри на меня, Саймон! Увидь меня, Саймон! Ты должен протянуть руку.

Он пытался заставить замолчать беспокоящие звуки, но что-то внутри него было разбужено этим голосом. Он посмотрел в пустоту.

— Ты видишь меня?

— Нет, я хочу спать!

— Не сейчас, Саймон. Есть вещи, которые тебе следует знать. Когда-нибудь ты отдохнешь — но не сегодня. Пожалуйста, Саймон, смотри!

Движущееся нечто приняло более определенную форму. Лицо, грустное, прекрасное, но безжизненное, парило перед ним, и что-то похожее на крылья или разлетевшиеся одежды двигалось над ним, почти неотличимое от мглы.

— Ты видишь меня?

— Да.

— Кто я?

— Ты ангел. С башни.

— Нет. Но это не имеет значения. — Ангел подвинулся ближе. Саймон видел бесцветные пятна на обветренной бронзовой коже. — Я ждала, чтобы ты подошел достаточно близко. Надеюсь, что ты вернешься.

— Я не понимаю. — Говорить было трудно. Он хотел только, чтобы его отпустили и дали скатиться обратно, в безразличие сна…

— Ты должен понять, Саймон. Ты должен. Есть многое, что я должна показать тебе, а у меня совсем немного времени.

— Показать мне?

— Здесь все по-другому. Это место не похоже на твой мир.

— Это место? — Он пытался уловить смысл. — Что это за место?

— Это… по ту сторону. Других слов нету.

Слабое воспоминание пришло к нему.

— Дорога снов?

— Не совсем. Дорога снов ведет вдоль края этих Полей, и даже к границам того места, куда я скоро уйду. Но довольно об этом. У нас мало времени. — Ангел, казалось, начинал уплывать от него. — Следуй за мной.

— Я… я не могу.

— Ты уже делал это раньше. Следуй за мной. — Ангел начал удаляться. Саймон не хотел, чтобы он уходил. Он был так одинок! Внезапно он оказался рядом с ангелом.

— Вот видишь, — сказал он. — Ах, Саймон, я так долго ждала этого места, чтобы быть здесь все время! Это замечательно! Я свободна!

Он не понимал, что ангел имеет в виду, но у него больше не было сил разгадывать загадки.

— Куда мы идем?

— Не «куда», а «когда», ты же знаешь. — Ангел, казалось, испытывал что-то вроде радости. Если бы он был цветком, Саймон решил бы, что он стоит в солнечном луче, окруженный пчелами. — Было так ужасно в те, другие разы, когда я должна была возвращаться! Я была счастлива только здесь. Однажды я попыталась сказать тебе это, но ты не услышал.

— Я не понимаю.

— Конечно. Ты никогда раньше не слышал моего голоса. То есть моего собственного голоса. Ты слышал ее.

Саймон внезапно понял, что слов не было. Он и ангел не разговаривали, как говорят люди. Похоже было, что ангел просто передает ему свои мысли. Кода он говорил о «ней», о той, другой, чей голос он слышал, Саймон не воспринимал это как слова, а как ощущение защищающей, удерживающей, любящей и, однако, каким-то образом опасной женщины.

— Кто эта «она»?

— Она утла вперед, — сказал ангел, как будто Саймон задал совершенно другой вопрос. — Скоро я присоединюсь к ней, но я должна была подождать тебя, Саймон. Впрочем, это не беспокоит меня. Я здесь счастлива. Я рада, что не должна возвращаться назад. — (Саймон ощущал «назад» как западню, место, причиняющее боль.) — Даже раньше, когда я впервые пришла сюда, я уже не хотела возвращаться… Но она всегда заставляла меня.

Прежде чем он смог задать новый вопрос — и даже прежде, чем он смог решить, хочет ли задавать еще вопросы в этом странном сне, — Саймон обнаружил себя в туннелях Асу'а. Знакомая сцена предстала перед ним: светловолосый мужчина, факел, копье, огромное сверкающее нечто, лежащее за входом в туннель.

— Что это?

— Смотри. Это твоя история — или часть ее.

Человек с копьем сделал шаг вперед, весь дрожа от страха ожидания. Огромное чудовище не двигалось. Его закругленные красные когти лежали на земле, всего в нескольких шагах от ног человека. Саймон подумал, что зверь спит. Его шрам — или только память о нем — жег его.

Беги, человек, думал он. Дракон — это нечто большее, чем ты можешь понять. Убегай!

Мужчина сделал еще один осторожный шаг, потом остановился. Саймон внезапно оказался ближе к пещере, теперь он как бы смотрел глазами светловолосого человека. То, что он увидел, поначалу было трудно понять.

Потолок огромного зала был так высок, что свет факела не доходил до него. Стены были обожжены и почти растоплены страшным пламенем.

Это литейная, понял Саймон. То есть это сейчас тут литейная. А это, видимо, далекое прошлое.

Распростертый красно-золотой дракон лежал на полу, мельчайшие чешуйки отражали свет факела. Он был больше любого дома, хвост бесконечными кольцами уходил в темноту. Огромные крылья простирались от задних ног к длинным шпорам на передних лапах. Он был восхитителен и страшен, таким, каким не был даже ледяной дракон Игьярик. И он был совершенно и неоспоримо мертв.

Человек с копьем разинул рот. Саймон, парящий во сне, тоже разинул рот.

— Ты видишь? — прошептал ему ангел. — Дракон был уже мертв.

Светловолосый человек сделал шаг вперед и ткнул вялый коготь копьем. Успокоенный, он прошел в огромное помещение из оплавленного камня.

Что-то белое лежало под грудью дракона.

— Это скелет, — прошептал Саймон. — Человеческий скелет.

— Тсс, — сказал ангел ему в ухо. — Смотри, это твоя история.

— Что ты имеешь в виду?

Человек подошел к груде костей, пальцы его чертили в воздухе знак древа. Тень от его головы скакала по стене. Он наклонился поближе, все еще двигаясь медленно и осторожно, как будто в любой момент дракон мог, рыкнув, ожить. Но этот человек, как и Саймон, видел пустые глазницы там, где раньше были глаза дракона, и ссохшийся, почерневший язык, который вывалился из раскрытой пасти.

Человек протянул руку и с благоговением потрогал череп, лежавший у груди дракона, как жемчужина из разорванного ожерелья. Остальные кости были разбросаны поблизости. Они почернели и покоробились. Глядя на них, Саймон внезапно вспомнил кипящую кровь Игьярика и ощутил жалость к несчастному, который убил это существо и встретил при этом собственную смерть. А он действительно убил дракона. Остатки руки — кости кисти и предплечья — все еще сжимали меч, по самую рукоять уходивший в брюхо дракона.

Человек с копьем долго смотрел на это странное зрелище, потом наконец поднял голову, дико озираясь, как будто боялся, что кто-то может следить за ним. Его лицо было мрачным, но глаза лихорадочно блестели. В это мгновение Саймон почти узнал его, но в голове у него еще не полностью прояснилось. Когда светловолосый человек снова повернулся к скелету, узнавание стерлось.

Мужчина уронил свое копье и бережно вытащил рукоять меча из кисти скелета. Один из пальцев отломился. Человек мгновение держал его, лицо его было непроницаемым, потом поцеловал кость и засунул себе за пазуху. Освободив рукоять, человек положил свой факел на камень, потом крепко сжал меч. Он поставил сапог на выпирающую грудную кость дракона и потащил. Мышцы вздулись на его руках, жилы вспухли на шее, но меч не поддавался. Он немного отдохнул, потом поплевал на руки и снова схватил рукоять. Наконец клинок выскользнул, оставив глубокую дыру между блестящими красными чешуйками.

Человек поднял меч перед собой, глаза его расширились. Сперва Саймону показалось, что это оружие простой, почти грубой работы, но под запекшейся кровью дракона проступили строгие изящные линии. Человек разглядывал меч с таким нескрываемым восхищением, что оно казалось почти жадностью, потом внезапно опустил клинок и снова огляделся, словно боялся слежки. Подняв факел, он начал было пятиться к дверям, но остановился, глядя на когтистую переднюю лапу дракона. Поразмыслив немного, он встал на колени и начал отпиливать ее почерневшим мечом в самом узком месте, как раз перед костяным отростком крыла.

Это была тяжелая работа, но человек был молодым и сильным. Работая, он беспокойно посматривал вверх, вглядываясь в рисунок длинных теней, словно тысячи презрительных глаз наблюдают за ним. Пот струился по его лицу и рукам. Он казался одержимым, как будто чей-то безумный дух вселился в него. Когда было сделано больше половины работы, человек внезапно встал и начал рубить лапу, размахивая мечом с такой яростью, что куски драконьей плоти разлетались в разные стороны. Саймон, все еще беспомощный, но крайне заинтересованный наблюдатель, увидел, что глаза человека полны слез, а его юное лицо искажено гримасой боли и ужаса.

Наконец последний удар был нанесен, и когтистая лапа упала на землю.

Дрожа, как испуганный ребенок, человек сунул меч за пояс, потом закинул огромную лапу на плечо, будто это был бычий бок. Лицо его все еще было полно отчаяния, он вышел из пещеры и исчез в туннеле.

— Он чувствовал присутствие богов ситхи, — прошептал ему ангел. Саймон был так захвачен увиденным, что испугался звуков его голоса. — Он чувствовал, что они стыдят его за эту ложь.

— Я не понимаю. — Что-то копошилось в его памяти, но он слишком долго был во мгле… — Что это было? И кто был тот, другой — скелет, тот, который убил дракона?

— Это часть твоей истории, Саймон.

Внезапно пещера исчезла, и они снова оказались в пустоте.

— Еще многое я должна показать тебе, а времени так мало!

— Но я не понимаю!

— Тогда мы должны идти еще глубже.

Мгла вокруг заколебалась, потом засветилась, превратившись в другую картину, которую он уже видел, когда спал на Ступенях Тан'са.

Большая комната открылась перед ним. Горело всего несколько свечей, и в углах собирались тени. Единственный человек, находившийся в помещении, сидел в кресле с высокой спинкой в центре комнаты, окруженный разбросанными книгами и пергаментами. Саймон видел этого человека, когда спал на Ступенях. Как и в том, прежнем видении, мужчина сидел в кресле с книгой, лежавшей у него на коленях. Он был уже не молод, но в его спокойном задумчивом лице все еще сохранилось что-то детское. Открытую доверчивость не смогла вытравить длинная и тяжелая жизнь. Его волосы поседели, хотя кое-где еще виднелись темные пряди, а короткая борода оставалась светло-каштановой. На лбу его был обруч. Просто скроенная одежда из добротной ткани была хорошо сшита.

Как и в случае с человеком в логове дракона, Саймон почувствовал мгновенный укол узнавания. Он никогда не видел этого человека наяву и тем не менее каким-то образом знал его.

Человек оторвался от книги, когда в комнате появились две фигуры. Одна — старая женщина, седые волосы которой были подвязаны оборванным шарфом, — вышла вперед и встала на колени у его ног. Он отложил книгу в сторону, встал и подал женщине руку, чтобы помочь ей подняться. Сказав несколько слов, которых Саймон не расслышал — как и в предыдущем видении, все люди казались лишенными голоса, — человек вышел на середину комнаты и опустился на корточки перед спутником старой женщины — маленькой девочкой семи или восьми лет. Она плакала: ее глаза припухли, а губы дрожали от ярости или страха. Она избегала взгляда человека, судорожно дергая за концы своих рыжеватых волос. На ней было бедное черное платье. Ноги девочки были босыми. Но, несмотря на это, она выглядела ухоженной.

Наконец человек протянул ей руки. Она помедлила, потом бросились к нему и, рыдая, спрятала лицо у него на груди. У человека на глазах тоже выступили слезы, и он долго прижимал к себе девочку, поглаживая ее по спине. Наконец с явной неохотой он отпустил ее и встал. Девочка выбежала из комнаты. Человек посмотрел ей вслед, потом повернулся к старухе. Не сказав ни слова, он снял с пальца тонкое золотое кольцо и отдал его ей; старуха кивнула и зажала кольцо в кулаке, а он нагнулся и поцеловал ее в лоб. Женщина поклонилась; затем, словно боясь потерять самообладание, она повернулась и выбежала из комнаты.

Человек долго стоял неподвижно, потом подошел к стоящему у стены сундуку, открыл его и вытащил меч в ножнах. Саймон тотчас узнал клинок: он видел скромную рукоять несколькими мгновениями раньше, она торчала из груди дракона. Человек бережно держал меч, но смотрел на него не более секунды; потом он склонил голову набок, как будто услышал что-то. Он нарочито медленно сотворил знак древа, губы его двигались, словно в молитве. Он вернулся в свое кресло, положил меч поперек колен, поднял книгу и снова открыл ее. Если бы не напряженная челюсть и еле заметная дрожь в пальцах, когда он переворачивал страницы, можно было бы подумать, что этот человек мечтает только о том, чтобы хорошо поспать, но Саймон знал, что он ждет чего-то совсем другого. Сцена заколебалась и рассеялась как дым.

— Ты видишь? Ты понимаешь теперь? — спросил ангел нетерпеливо, как ребенок.

Саймон чувствовал себя так, словно ощупывал большой мешок. Внутри что-то было, и он находил странные выпуклости и резкие углы, но, как только он начинал думать, что вот-вот поймет, что в мешке, воображение отказывало ему. Он очень долго блуждал в сером тумане. Думать было трудно — и трудно было бороться с безразличием.

— Не знаю. Почему ты не можешь просто сказать мне, ангел?

— Это не тот путь. Эти истины слишком важны. Вокруг них слишком много мифов и лжи. Они окружены со всех сторон стенами, сути которых я не могу объяснить, Саймон. Ты. должен увидеть их, и ты должен понять сам. Но это была твоя история.

Его история? Саймон снова задумался о том, что видел, но значение всего этого ускользало от него. Если бы он только мог вспомнить, каким все было раньше, — имена и события, которые он знал когда-то, прежде чем мгла окружила его!

— Держись за них, — сказал ангел. — Если ты сможешь вернуться, эти истины, будут тебе полезны. А теперь есть еще одна вещь, которую я должна показать тебе.

— Я устал. Я не хочу больше ничего видеть.

Потребность в забвении и отдыхе вернулась, затягивая его, как мощное течение. Все, что он получил от этого странного гостя, была путаница. Вернуться? К миру боли? Зачем трудиться? Спать было легче, покачиваясь в призрачной пустоте равнодушия. Он может просто отпустить руку ангела, и все будет так легко…

— Саймон! — В голосе ангела был страх. — Не смей! Ты не должен сдаваться!

Постепенно зеленое лицо ангела снова возникло рядом с ним. Саймон не хотел обращать на него внимания, но хотя лицо ангела и было безжизненной маской, в его голосе прозвучала нотка настоящей нужды.

— Почему я не могу отдохнуть?

— У меня осталось очень немного времени, чтобы быть с тобой, Саймон. Никогда раньше ты не был достаточно близко. Потом я должна буду толкнуть тебя, чтобы послать назад, а иначе ты будешь блуждать здесь вечно.

— А что тебе до этого?

— Я люблю тебя. — Ангел говорил с удивительной простотой, в которой не было принуждения или упрека. — Ты спас меня — или, во всяком случае, пытался. И есть другие, которых я тоже люблю. Они нуждаются в тебе. Остался ничтожный шанс, что бурю удастся повернуть, и это ваш единственный шанс.

Спас? Спас ангела, который стоит на вершине башни? Саймон чувствовал, как изнурительная путаница снова подхватывает его. Он не мог себе позволить проявления любопытства.

— Ну покажи мне, раз ты должен.

На этот раз превращение серой мглы в движущееся видение оказалось более сложным, как будто этого места было труднее достичь или силы ангела слабели. Саймон увидел огромную круглую тень и долго не мог разглядеть ничего другого. С одной стороны тень становилась неровной; показался свет, потом появилась фигура. Даже в перевернутом адском мире видений Саймон ощутил укол страха. Фигура, сидящая на краю призрачного круга, была увенчана короной оленьих рогов. В ее руках была рукоять с двойной гардой, острие длинного серого меча было повернуто вниз.

Враг! В памяти его не было имен, поэтому мысль была холодной и ясной. Обледеневшее, но пылающее существо с черным сердцем, которое принесло в мир столько страдания! Страх и ненависть вспыхнули в душе Саймона с такой силой, что на мгновение видение замигало, грозя исчезнуть.

— Смотри! — Голос ангела был очень слабым. — Ты должен смотреть!

Но Саймон не хотел смотреть. Вся его жизнь была разрушена этой чудовищной тварью, этим демоном абсолютного зла! Почему он должен смотреть на него?

Чтобы узнать способ уничтожить его, сказал он себе, делая над собой усилие. Чтобы моя ярость не погасла, чтобы найти причину вернуться назад к боли.

— Показывай. Я буду смотреть.

Изображение стало четче. Саймону потребовалось некоторое время, чтобы понять, что темнота, окружавшая врага, была Прудом Трех Глубин. Он сиял под покрывалом теней, каменная резьба еще не была разрушена. Пруд был освещен и колыхался, точно вода сама была живым существом. Омываемый потоками плавного сияния, враг сидел на пьедестале из камня в центре Пруда.

Саймон осмелился присмотреться. Чем бы оно ни было, сейчас перед ним сидело живое существо из плоти и крови. Его длиннопалые руки раздраженно двигались по рукояти серого меча. Его лицо скрывала тень, но шея и плечи были согнуты, словно под тяжкой ношей.

Так как Саймон смотрел очень внимательно, он вдруг с удивлением понял, что оленьи рога были и не рога вовсе, а тонкие ветви. Его корона была вырезана из цельного среза ствола какого-то серебристо-серого дерева.

Враг поднял голову. Лицо его было странным, как и все лица бессмертных, которые видел Саймон, — бледное, с широкими скулами и узким подбородком, обрамленное черными волосами, частью заплетенными в косы. Глаза его были широко раскрыты, и он смотрел поверх воды, будто отчаянно ища чего-то. Если там что-то и было, Саймон не мог этого видеть. Выражение лица врага более всего смущало его. В нем была ярость, которая не удивила юношу, и непримиримая решимость в линии подбородка, но в глазах было загнанное выражение. Саймон никогда не видел такой боли. Под суровой маской проглядывала опустошенность, внутри этого существа все было стерто до голого камня. Если бы оно когда-нибудь сумело зарыдать, это были бы слезы из огня и пыли.

Скорбь, Саймон вспомнил имя серого меча. Джингизу. Так много скорби. Саймона сотрясали конвульсии отчаяния и ярости. Он никогда не видел ничего более ужасного, чем страдающее лицо врага.

Видение заколебалось.

— ..Саймон… — голос ангела был тихим, как шорох скользящего по траве листа, — я должна послать тебя назад…

Он был один в пустой серой мгле.

— Почему ты показал мне это? Что это значит?

— Иди назад, Саймон. Я теряю тебя, а ты далеко от того места, где должен быть…

— Но я должен знать! У меня так много вопросов!

— ..Я так долго ждала тебя! Меня зовут, чтобы идти дальше, Саймон…

Теперь он действительно почувствовал, что ангел ускользает. Новый страх охватил его.

— Ангел, где ты?!

— Я свободна теперь… — Слабо, как касание перышка. — Я ждала так долго…

И внезапно, когда последнее прикосновение ускользнуло, он узнал ее.

— Лшит! — закричал он. — Не оставляй меня!

Ощущение улыбки Лилит, свободной и улетающей, коснулось его и исчезло. Ничто не пришло на смену этому ощущению.

Саймон висел в пустоте, растерянный и сбитый с толку. Он попытался двигаться, как двигался раньше вместе с Лилит, но ничего не получилось. Он был потерян, более потерян, чем когда бы то ни было. Он был клочком ткани, который несло сквозь темноту. Он был совершенно один.

— Помогите мне! — закричал он. Ничего не изменилось.

— Помогите мне, — пробормотал он, — кто-нибудь! Ничто не изменилось. Ничто никогда не изменится.