При переходе в плоскоту ощущение было немного странное. Такое, будто…
Будто ничего особенного не произошло.
Будто тебя совсем-совсем слабо ударило током.
Будто, кусая, ты почувствовал боль в зубе.
Будто перед глазами у тебя вспыхнул очень яркий свет.
И однако за это мгновение сорокатысячетонный корабль, поднимавшийся над Землей, исчезал, переходя каким-то образом в два измерения, и появлялся вновь в половине светового года или в пятидесяти световых годах от места исчезновения.
Только-только ты сидел в боевом отсеке, шлем включен и работает, и в голове у тебя, как часовой механизм, тикала вместившаяся в нее целиком вся солнечная система. То ли за секунду, то ли за год (он не мог бы сказать, за сколько именно) сквозь тебя пробегает что-то вроде разряда — и вот ты уже в верходали, в леденящих душу пространствах между звезд, где сами эти звезды ощущаются, как маленькие бугорки на внутренней стороне сферы твоего телепатического восприятия, а планеты не ощущаются вообще.
И где-то в этих пространствах ждала смерть, отвратительная и страшная, какую человек узнал только тогда, когда осмелился выйти в межзвездные просторы. Судя по всему, «драконы» боялись света солнц и держались от них подальше.
"Драконы". Так называли их люди. Для обыкновенного человека за этим словом не стояло ничего — ничего, кроме прыжка в плоскоту, смерти, разбившей тебя, как удар молота, или темной, надрывной ноты безумия, погасившей свет твоего разума.
Но для телепата это были "драконы".
За долю секунды, истекавшую между осознанием того, что в бездонной черной пустоте космоса шевелится что-то враждебное, и всесокрушающим ударом по всему живому внутри корабля, в воображении телепатов возникало нечто напоминающее драконов древних легенд Земли — хищные звери коварней всех хищных зверей, вместе взятых, демоны реальнее демонов, вихри ненависти, голодные и живые, родившиеся из вещества, распыленного между звезд.
Известно о них стало по возвращении одного чудом уцелевшего корабля: в нем по чистой случайности у телепата, обязанность которого была поддерживать связь с Землей, оказался наготове источник мощного светового излучения, он направил его на внешне невинные клубы космической пыли — и «дракон», появившийся было в панораме его сознания, рассеялся, превратился в ничто, а остальным людям на корабле, не телепатам, даже в голову не пришло, что они только что были на волосок от гибели.
После этого все стало просто — почти все.
В экипаж межзвездного корабля стали обязательно включать телепатов. Способности их резко возрастали благодаря специальным шлемам-усилителям. Шлем через электронные реле контролировал мощные излучатели света.
Нужен был только свет — и ничего больше.
Свет уничтожал «драконов», позволял кораблям между прыжками от звезды к звезде возвращаться в три измерения.
Вместо ста шансов к одному против человечества теперь стало шестьдесят к сорока в его пользу.
Мало того. Телепатов стали тренировать, развивать их чувствительность, чтобы любой из них мог обнаружить «дракона» меньше чем за миллисекунду.
Но выяснилось, что расстояние в миллион километров «дракон» покрывает меньше чем за две миллисекунды. Ни один человек не успевал за такой промежуток времени включить и направить на «дракона» мощный луч света.
Попробовали одевать корабли в свет.
Такая защита вскоре стала недостаточной.
В то время как люди узнавали повадки «драконов», те в свою очередь узнавали повадки людей. Каким-то образом они тоже научились уплощаться и в таком виде перемещались в пространстве с огромной скоростью.
Теперь, чтобы уничтожить их, был необходим свет, по яркости сравнимый с солнечным. Его могли дать только световые ядерные заряды.
Светострелок метал в «дракона» миниатюрную ядерную бомбу, при взрыве которой несколько граммов изотопа магния целиком превращались в электромагнитное излучение видимой части спектра.
Однако корабли исчезали по-прежнему.
Людям даже не хотелось разыскивать исчезнувшие корабли, потому что они заранее знали, что там увидят. Ужасно было привозить на Землю разом триста мертвых тел или триста сумасшедших, которых нужно будить, кормить, мыть, укладывать спать, потом будить и кормить снова, и так до конца их дней.
Телепаты пытались заглядывать в головы к тому, кого «драконы» лишили разума, но только гейзеры обжигающего ужаса находили они там, ужаса, бьющего из первооснов личности, из вулканического источника самой жизни.
И тогда на выручку пришли Партнеры.
Вместе Человеку и Партнеру оказалось под силу то, что было не по плечу одному только Человеку. У Человека был разум. У Партнера была мгновенная реакция.
В своих крохотных, с футбольный мяч величиной и в шесть фунтов весом, кораблях Партнеры неслись рядом с огромными кораблями Человека и вместе с ними переходили в плоскоту.
Корабли-крошки были необычайно быстрыми.
И каждый нес дюжину световых бомб с наперсток величиной.
Посредством включаемых движением мысли боевых реле светострелки бросали кораблики с Партнерами прямо в "драконов".
Что человеческому сознанию представлялось драконом, Партнеру представлялось огромной крысой.
И даже там, в безжалостной пустоте, Партнер повиновался древнему, как жизнь, инстинкту. Партнер нападал со скоростью, превосходящей человеческую, нападал снова и снова, пока не погибнет «крыса» или он сам. Почти всегда гибла "крыса".
Как только прыжки от звезды к звезде стали безопасными для кораблей, торговля расцвела, увеличилось население колоний и возрос спрос на Партнеров.
Андерхилл и Вудли принадлежали всего лишь к третьему поколению светострелков, однако им казалось, будто профессия их существовала всегда.
Подключение сознания к космосу при посредстве специального шлема, устойчивая телепатическая связь с Партнером, подготовка психики к бою, от исхода которого зависит все, — с такой нагрузкой синапсы человеческого мозга подолгу справляться не могли. После получасового боя Андерхилл нуждался в двух месяцах отдыха. После десяти лет работы Вудли нужно было уходить на пенсию. Оба они были молоды. Оба — из лучших в своем деле. Но физические и психические возможности их были не безграничны. Очень многое зависело от того, какой Партнер тебе достанется, и от везения.
ТАСОВКА
В комнату вошли Папаша Мунтри и девочка по имени Вест. Они тоже были светострелками. Команда боевого отсека (точнее, та часть ее, что состояла из людей) была вся в сборе.
Папаша Мунтри, краснолицый, сорокапятилетний, жил, пока ему не пошел сороковой год, мирной жизнью фермера. Только тогда, довольно-таки поздно, обнаружились его парапсихические способности, и ему позволили, несмотря на возраст, стать светострелком. Справлялся с работой он хорошо.
Сейчас он смотрел на угрюмого Вудли и погруженного в свои мысли Андерхилла.
— Ну, как, молодые люди? К бою приготовились?
— Папаша все рвется в бой, — сказала, засмеявшись, девочка по имени Вест.
Она была еще совсем маленькая. Смеялась как дети ее возраста — звонко. Уж про нее-то никак нельзя было подумать, что она в шлеме светострелка снова и снова вступает в жестокое единоборство со смертью.
Андерхилла очень позабавило, когда он однажды увидел, как один из самых медлительных Партнеров уходил счастливый после контакта с сознанием девочки по имени Вест.
Обычно Партнера мало волновало сознание человека, с которым на время путешествия его соединяла судьба. По-видимому, все Партнеры придерживались того мнения, что сознание человека сложно и невероятно захламлено. Превосходство человеческого разума ни один Партнер под сомнение не ставил, однако лишь очень немногие Партнеры перед этим превосходством преклонялись.
Партнеры привязывались к людям. Они готовы были драться бок о бок с ними. Готовы были даже умереть за них. Но когда Партнер привязывался к кому-нибудь так, как, например, Леди Май или Капитан Гав были привязаны к Андерхиллу, к интеллектуальному превосходству последнего это не имело никакого отношения. Все зависело от сходства темпераментов.
Андерхилл прекрасно знал, что Капитан Гав считает его глупым. Что нравилось в нем Капитану Гаву, так это дружелюбие, бодрость духа и пронизывающая все его подсознательные мыслительные процессы ироническая усмешка, а также радость, с которой он идет в бой. Зато человеческую речь, историю человечества, абстрактные идеи, науку Капитан Гав отбрасывал как несусветную чушь, что вполне явственно и ощущало сознание Андерхилла.
Вест подняла на него глаза.
— Поспорю, что вы смошенничаете.
— Нет!
Андерхилл почувствовал, как уши его краснеют. Во время своего ученичества он, когда светострелки разыгрывали Партнеров, однажды попытался схитрить, чтобы заполучить себе в пару красивую молодую кошку по имени Мурр, которая ему особенно полюбилась. Так легко было обороняться и нападать вместе с ней, так привязана была она к нему — и он забыл на время, что учили его вовсе не для того, чтобы они с Партнером приятно проводили время.
Одной попыткой все и кончилось. Его уличили, и он надолго стал всеобщим посмешищем.
Папаша Мунтри взял пластиковую чашку и встряхнул кости, решавшие, с кем из Партнеров предстоит быть в паре в этом путешествии каждому светострелку. Старший по возрасту, он бросал кости первым.
И тут же скорчил недовольную гримасу. Судьба преподнесла ему старого, вечно голодного жадюгу, внутренний мир которого, казалось, исходит слюной — так переполнен он был образами еды, целых океанов, доверху наполненных несвежей рыбой. Когда-то Папаша Мунтри рассказывал, что, поработав в паре с этим обжорой, он потом несколько недель подряд поглощал невероятные количества рыбьего жира — настолько глубоко вошел в его сознание телепатический образ рыбы. Но Партнер этот, столь жадный до еды, был не менее жадным до опасности. На его счету было шестьдесят три убитых крысодракона, больше, чем у любого другого Партнера на службе в межзвездных кораблях людей.
Следующей бросала кости маленькая Вест. Ей выпал Капитан Гав. Увидев это, она улыбнулась.
— Как он мне нравится! — сказала она. — Так здорово драться вместе с ним! Он такой пушистый и мягкий у тебя в голове, такой милый!
— Уж куда милее! — буркнул Вудли. — Я ведь тоже бывал с ним в паре. Лукавей его никого на корабле нет.
— Злой человек, — сказала девочка. Сказала констатируя, не упрекая.
Андерхилл посмотрел на нее, и по коже у него пробежали мурашки.
Он не понимал, как это можно сохранять спокойствие, имея дело с Капитаном Гавом. В голове у Капитана лукавства и в самом деле было хоть отбавляй.
Жаль, подумал Андерхилл, что никто, кроме кошек, абсолютно никто на всем белом свете не годится в Партнеры. Кошка, когда войдешь с ней в телепатический контакт, оказывается как раз то, что надо. Трудности боя ей по плечу, хотя мотивы и желания ее, безусловно, мало похожи на человеческие.
Кошка готова с тобой общаться, когда ты телепатически посылаешь ей конкретные образы, но она сразу отгородит от тебя свой внутренний мир и заснет, если начнешь читать ей мысленно Шекспира или попытаешься объяснить, что такое пространство.
Как-то не укладывалось в голове, что Партнеры, такие серьезные и собранные здесь, в космосе — это те самые грациозные зверьки, которых еще тысячи лет назад люди на Земле держали в своих домах, украшая их присутствием свою жизнь. Андерхилл не раз ловил себя на том, что, увидев самую обыкновенную кошку, забывал, что это не Партнер, и, как полагается по уставу при встрече с Партнерами, отдавал ей честь.
Он высыпал кости на стол.
Ему повезло — ему выпала Леди Май.
Такой ясной головы, как у нее, он не встречал ни у какого другого Партнера. В Леди Май благородная родословная персидской кошки достигла одной из своих высочайших вершин.
Впервые вступив с ней в телепатический контакт, он удивился этой ясности. Он вспомнил вместе с Леди Май время, когда она еще была котенком. Вспомнил все ее любовные встречи. Увидел ее глазами целую галерею светострелков, в паре с которыми она дралась, и хоть и с трудом, но узнал их всех. Увидел себя, несущего радость, веселого и желанного.
Вудли выпало то, чего он заслуживал, — мрачный, весь в шрамах старый кот, личность куда более бледная, чем Капитан Гав. От животного в нем было больше, чем в других Партнерах, он был тупой зверюга с самыми низменными наклонностями. Даже телепатические способности не смогли облагородить его. Еще в молодости половину ушей ему отгрызли соперники.
Он удовлетворял требованиям, предъявляемым к бойцу, и только.
Папаша Мунтри посмотрел на светострелков.
— Ну что ж, теперь каждый идет за своим Партнером. А я сообщу, что мы готовы выходить в верходаль.
РАСКЛАД
Андерхилл набрал цифры на замке клетки Леди Май. Разбудил ее ласково, взял на руки. Она лениво потянулась, выпустила когти, замурлыкала, потом перестала и лизнула ему запястье. Шлемов ни на нем, ни на ней еще не было, и потому ни он, ни она не знали, что сейчас творится в голове у другого, но судя по тому, как Леди Май топорщила усы и двигала ушами, она была довольна, что оказалась именно его Партнером.
Он заговорил с нею вслух, хотя знал, что человеческая речь для кошки лишена смысла.
— Как же это не стыдно людям зашвыривать такое милое крошечное существо в холодную пустоту, чтобы оно носилось там и охотилось на крыс, которые больше и страшнее нас всех, взятых вместе? Ведь ты не просилась в этот бой, правда?
В ответ она лизнула его руку, замурлыкала, опять провела по его щеке длинным пушистым хвостом и уставилась на него сверкающими золотыми глазами.
Их взгляды встретились, и несколько мгновений они смотрели друг на друга; он — сидя на корточках, она — стоя на задних лапах, а когтями передних слегка впиваясь в его колено. Никаким словам не преодолеть было бесконечности, лежавшей между глазами человека и глазами кошки, однако достаточно было короткого взгляда, чтобы расстояние это перешагнула любовь.
— Ну, нам пора, — сказал он.
Она послушно вошла в свой маленький шарообразный корабль. Андерхилл надел на нее миниатюрный шлем светострелка и закрепил его удобно и надежно у нее на затылке. Укрепил на ее лапах мягкие подушечки, чтобы, опьяненная битвой, она не нанесла ран самой себе.
— Готова? — спросил он ее негромко.
В ответ она, насколько позволяла державшая ее теперь сбруя, выгнула спину и тихонько замурлыкала.
Он захлопнул крышку и стал смотреть, как намертво запечатывается кораблик. Теперь на несколько часов Леди Май была запаяна внутри, а потом, когда она исполнит свой долг, электросварщик снимет крышку и освободит ее.
Обеими руками он поднял кораблик и вложил в стартовую трубу. Закрыл дверцу трубы, запер ее, набрав цифры, а потом сел в свое кресло и надел шлем.
Он снова нажал на тумблер. Он сидел в небольшой каюте, очень не большой, очень теплой, остальные три светострелка были тут же, до них можно было дотронуться рукой, и свет ярких ламп в потолке, казалось, давил на его сомкнутые веки.
Когда шлем начал разогреваться, стены как бы растаяли. Те трое, кто был с ним в каюте, утратили очертания и казались теперь кучками тлеющих углей, — это горело, дышало жаром живое сознание.
Когда шлем разогрелся еще больше, Андерхилл ощутил Землю, ощутил, как уходит из пут ее тяготения корабль, ощутил Луну, она была сейчас по ту сторону Земли, ощутил планеты и жаркую, ясную, спасительную щедрость Солнца, не подпускающего «драконов» к родине человечества.
И наконец в его телепатическое сознание вошло все на многие миллионы миль вокруг. Он ощутил пыль, которую еще раньше заметил над плоскостью эклиптики. Ощутил — и словно волна тепла и нежности прошла сквозь него, — как в него вливается внутренний мир Леди Май. На вкус мир этот был как ароматизированное масло, такой же нежный, чистый и немного острый. Этот мир освобождал от напряжения и взбадривал. Теперь Андерхилл чувствовал, как рада ему Леди Май.
Наконец они снова стали одним целым.
Где-то в закоулке его сознания, закоулке таком же крохотном, как самая малюсенькая игрушка его детства, еще были каюта и корабль, и Папаша Мунтри там взял микрофон и начал докладывать капитану корабля.
Телепатическое сознание Андерхилла восприняло мысль задолго до того, как слух его уловил формулирующие ее слова:
— В боевом отсеке все на местах. К переходу в плоскоту готовы.
ИГРА
Андерхилла всегда немного раздражало, что Леди Май все воспринимает раньше его.
Сцепив зубы, он приготовился к мгновенной муке перехода, но узнал от Леди Май о том, что переход уже произошел, еще до того, как сотряслись собственные его нервы.
Земля словно упала куда-то далеко-далеко, и прошло несколько миллисекунд, прежде чем он нашел Солнце в верхнем заднем правом углу своего телепатического сознания.
"Хороший прыжок, — подумал он. — Четыре-пять таких прыжков, и мы на месте назначения".
Леди Май в нескольких сотнях миль от корабля откликнулась: "О теплый, о щедрый, о великан! О смелый, о добрый, о нежный и огромный Партнер! О как хорошо, хорошо, тепло, тепло, тепло с тобой вместе драться, с тобой, с тобой…"
Он знал, что это собственное его сознание придает словесную форму ее смутным, полным огромного расположения к нему мыслям, переводит их на язык понятных ему образов.
Ни его, ни ее обмен приветствиями, однако, не поглотил целиком. Андерхилл вгляделся дальше, чем могла увидеть она, — не изменилось ли что-нибудь в пространстве вокруг? Было как-то странно, что ты можешь делать два дела сразу. Когда на нем был шлем светострелка, внутренним зрением он мог оглядывать космос и в то же время ловить праздные мысли Леди Май — например, полную нежности и любви мысль о сыне, у которого золотистая мордочка, а на груди мягкий, невероятно пушистый белый мех.
Все еще обегая взглядом космос, он уловил предупреждение от нее:
"Прыгаем снова!"
Да, второй прыжок. Звезды были другие. Солнце осталось позади, немыслимо далеко. Страшно далеко было теперь даже до ближайших к кораблю звезд. В таких вот местах, в таком вот открытом космосе и появлялись крысодраконы. Андерхилл искал опасность, готовый, едва найдет, метнуть Леди Май прямо на нее.
Внезапно его пронизал ужас, острый, как боль от перелома руки или ноги. Это Вест только что нашла нечто огромное, длинное, черное, заостренное, прожорливое, леденящее душу. И Вест метнула на это Капитана Гава.
Андерхилл попытался сохранить ясную голову. "Берегитесь!" — телепатически крикнул он остальным, начиная в то же время перемещать Леди Май.
С какого-то места на поле боя в его сознание ворвалась хищная ярость Капитана Гава — это персидский кот, подлетая к скоплению пыли, угрожавшей кораблю и людям внутри его, бросал световые бомбы.
Хоть и ненамного, но Капитан Гав промахнулся.
Скопление пыли перестало быть похожим на электрического ската и приобрело форму копья.
Длилось все это меньше трех миллисекунд.
— К-а-п-и-т-а-н… — медленно начал Папаша Мунтри.
Но Андерхилл уже знал, что он скажет: "Капитан, скорей!", и до того как Папаша Мунтри договорит свою фразу, бой кончится.
Теперь в игру вошла Леди Май.
Вот когда нужна молниеносная реакция Партнера — она и решает все. Леди Май реагировала на опасность быстрей, чем он. Огромная крыса, несущаяся прямо на нее, вот что такое была для Леди Май эта опасность.
Световые бомбы Леди Май бросала с недоступной для него точностью.
Он был связан с ней, но угнаться за ней не мог.
Сознание Андерхилла приняло страшную рваную рану, нанесенную столь не похожим на человека врагом. Никто на Земле не знал подобных ран, этой раздирающей, безумной боли, начавшейся с ощущения ожога в пупке. Он почувствовал, что его корчит.
Но еще ни одна мышца у него не успела дернуться, а Леди Май уже нанесла их общему врагу ответный удар.
Через равные расстояния на общем протяжении в сто тысяч миль вспыхнули пять световых ядерных бомб.
Боль исчезла.
Он пережил мгновение страшного в своей свирепости, чисто животного восторга, охватившего Леди Май, когда она приканчивала врага. А потом ее разочарование — кошки всегда бывали разочарованы, когда обнаруживали, что враг, казавшийся им огромной крысой, бесследно исчезал в миг своей гибели. И только потом докатилась до него волна страданий, боли и страха, испытанных ею во время боя.
И опять укол боли — при переходе в плоскоту.
Корабль прыгнул снова.
Андерхилла достигла обращенная к нему мысль Вудли: "Не беспокойся ни о чем. Мы с этим старым негодяем вас подменим".
Еще два укола боли, два новых прыжка.
Когда Андерхилл пришел в себя, внизу сияли огни космической станции Каледония.
Потребовалось огромное усилие, чтобы ввести сознание в нужный режим, но когда это ему удалось, он, как всегда, точно и бережно вернул кораблик Леди Май назад, в трубу запуска.
Она была полумертвой от усталости, но он ощущал биение ее сердца, ее прерывистое дыхание и ее благодарность.
ПОДСЧЕТ
На Каледонии его положили в госпиталь.
Врач говорил с ним приветливо, но твердо:
— Крысодракон вас только задел. Случай редчайший, вам необыкновенно повезло. Наука не скоро поймет, что тут было, слишком быстро все происходит, но уверен, что продлись соприкосновение хоть на несколько десятых миллисекунды дольше, вам бы не миновать вечной койки. Что за кошка с вами работала?
Андерхилл заговорил, и ему казалось, что произносит слова он страшно медленно. Ведь слова так медлительны и безрадостны рядом с мыслью, ясной, острой, стремительной, из разума в разум! Но обычные люди, такие, как этот врач, понимают только слова.
— Не называйте наших Партнеров кошками, — с трудом проговорил Андерхилл. — Правильно называть их Партнерами. Они дерутся за нас, и они с нами в паре. Как чувствует себя мой Партнер?
— Не знаю, — смущенно ответил врач. — Мы это выясним. А пока, дружище, отбросьте от себя все заботы. Помочь вам может только отдых. Вы хорошо спите? Не дать ли вам снотворного?
— Я сплю хорошо, — ответил Андерхилл. — Я только хочу знать, что с Леди Май.
В разговор включилась сестра. Ее что-то раздражало.
— А что с людьми на корабле, вы знать не хотите?
— С ними все в порядке, — сказал Андерхилл. — Это я знал еще до того, как меня сюда доставили.
Он потянулся, вздохнул и широко улыбнулся им. Напряжение начало покидать врача и сестру, теперь они видели в нем человека, а не больного.
— Я себя чувствую хорошо, — сказал он. — Но когда мне можно будет пойти к Партнеру, вы мне об этом сразу скажите.
И его как громом поразила внезапная мысль. Он резко повернулся к врачу.
— Ведь Леди Май не отправили на корабле дальше? Неужели отправили?
— Выясню сейчас же, — сказал врач. Он дружески сжал плечо Андерхилла и вышел из комнаты.
Сестра сняла салфетку с бокала холодного фруктового сока.
Андерхилл попытался ей улыбнуться. Что-то с этой девушкой было не так. Пожалуй, лучше было бы, если бы она ушла. Сперва говорила с ним приветливо, теперь отдалилась снова. До чего же это докучно быть телепатом! Контакта не получается, а ты все равно лезешь из кожи, чтобы установить его.
Вдруг она резко повернулась к нему:
— А ну вас светострелков с вашими проклятыми кошками!
Уже, громко топая, она выходила в коридор, когда он ворвался в тайники ее сознания. Там он увидел себя излучающим сияние героем в замшевой форме светострелка и в шлеме, так похожем на корону древних царей, сверкающую драгоценными камнями. Увидел собственное свое лицо, красивое, мужественное и светлое. И увидел ее ненависть.
Она ненавидела Андерхилла. Ненавидела за то, что он (так она считала) богат, горд и непонятен, за то, что он лучше и красивее таких, как она.
Он оторвал от этих тайников чужой души свой внутренний взгляд, но, зарываясь лицом в подушку, успел еще увидеть образ Леди Май.
"Да, она кошка, — подумал он. — Кошка, не более того!"
Но видел он Леди Май совсем другой, чем ее видела медицинская сестра, — быстрой настолько, что это не укладывалось в воображении, проницательной, умной, невероятно грациозной, прекрасной, легко обходящейся без слов и ничего не требующей.
Где женщина, которая могла бы с ней сравниться?
Пер. изд.: Smith C. The Game of Rat and Dragon: The Third Galaxy Reader. UPD Publ. Corp., N.Y., 1958.
© Перевод на русский язык, “Мир”, Р.Рыбкин, 1983.
Айзек Азимов
ДВИЖУЩАЯ СИЛА
Земля превратилась в огромный парк. Всю сушу покрывала буйная растительность.
На борту пассажирского лайнера Луна-Земля Лу Тансония мрачно наблюдал, как медленно увеличивается диск планеты. Длинный выступающий нос придавал печальное выражение его лицу, но сейчас это полностью соответствовало настроению молодого ученого.
Прежде Лу никогда не покидал Землю на столь длительный срок, и предвкушение не слишком приятного периода адаптации не улучшало его состояния, хотя не это служило причиной той грусти, что охватывала Лу по мере приближения к родной планете.
Издали, пока Земля оставалась огромным, сверкающим в солнечных лучах шаром в белых пятнах облаков, она сохраняла свою первозданную красоту. Казалось, ничто в ней не изменилось с тех пор, как триста миллионов лет назад жизнь впервые выкарабкалась из моря и двинулась по суше, чтобы завоевать ее.
И только когда корабль приблизился к атмосфере, стало заметным влияние человека на земную растительность. Девственной природы больше не существовало.
Леса стояли стройными рядами, и на каждом дереве чьи-то заботливые руки повесили табличку с указанием породы и места происхождения. Злаки на полях росли и менялись в строгом соответствии с законами севооборота, подкормка растений и прополка осуществлялись автоматами. Учитывались и немногие оставшиеся домашние животные, и Лу подозревал, что известно даже число травинок.
Дикие животные были так редки, что встреча с каким-то из них становилась сенсацией. Даже насекомых поубавилось, а крупные млекопитающие сохранились лишь в национальных парках, число которых неуклонно сокращалось. Почти исчезли кошки — более современным считалось держать дома белку.
Следует внести поправку! Уменьшился лишь животный мир Земли. Общая масса живых организмов не изменилась, но ее большую часть, почти три четверти, составляли представители одного вида Homo sapiens. И несмотря на все усилия, прилагаемые, во всяком случае на словах, Всемирным бюро экологии, эта часть из года в год медленно, но неуклонно возрастала.
И сейчас, впрочем, как и всегда, Лу думал об этом со все возрастающим чувством потери. Присутствие человека не бросалось в глаза. Даже теперь, когда корабль делал последние витки вокруг планеты, он не видел и следа цивилизации. Гигантские, расползающиеся города исчезли. С большой высоты среди густой растительности еще можно было различить лучи старых автострад, но вблизи они стали невидимы. Человечество, миллиарды людей с их городами, машинами, энергетическими станциями, транспортными тоннелями, ушло под землю. Использование солнечной энергии позволило забыть страх перед голодом или недостатком тепла.
Приближаясь к планете, Лу с волнением думал, что ждет его на Земле. Сегодня после долгих месяцев неудач он добился личной встречи с Адрастусом, ставшей его последней надеждой.
Ино Адрастус возглавлял Всемирное бюро экологии. Мало кто знал о функциях этой организации, да и вообще о ее существовании, но в действительности Адрастус занимал самый важный пост на Земле, потому что бюро контролировало все.
Именно об этом и говорил Ян Марли, удобно устроившись в кресле перед столом Адрастуса.
— Клянусь своими книгами, это самый важный пост на Земле. Об этом я и хочу написать.
Адрастус пожал плечами. Его приземистая фигура, каштановые с сединой волосы и светло-голубые глаза, окруженные паутиной морщинок, уже не один десяток лет были неотъемлемой частью административной машины. Он возглавлял Бюро экологии с начала его существования. Для тех, кто его знал, слова Адрастус и экология были синонимами.
— По правде говоря, едва ли я что-то решаю, — заметил он. — Директивы, которые я подписываю, в действительности принадлежат не мне. Я их подписываю лишь потому, что подпись компьютера вызвала бы трудности психологического характера. Но вы же понимаете, что только компьютеры могут выполнить предварительную работу.
Ежедневно бюро переваривает невероятное количество информации. Данные поступают со всех концов земного шара и касаются не только рождения и смерти людей, миграции населения, производства и потребления, но и любых изменений в животном и растительном мире, не говоря уже о состоянии основных компонентов окружающей среды — воздуха, океана и почвы. Вся информация классифицируется в банках памяти, откуда мы и получаем ответы на все наши вопросы.
— Так ли уж на все? — спросил Марли, пристально посмотрев на Адрастуса.
— Мы научились не беспокоить компьютеры вопросами, не имеющими ответа, — улыбнулся тот.
— И в итоге — экологическое равновесие?
— Совершенно верно, но равновесие особое. Видите ли, равновесие поддерживалось в течение всей истории нашей планеты, но сохранялось оно лишь благодаря катастрофам. Каждый раз после периода временной неустойчивости экологическое равновесие достигалось голодом или эпидемиями, резким изменением климатических условий. Теперь каждодневный контроль и внесение соответствующих коррективов позволяют нам пресекать развитие опасных тенденций, таким образом, мы поддерживаем равновесие, избегая катастроф.