Теперь он сыграет ва-банк. Риск гигантский. Если дело сорвется, его могут в мгновение ока выставить со службы и он навсегда вылетит в безликие ряды потребительских париев, в категорию НТС-2 (нестандартные товары, сорт 2-й).
      В нем сейчас жили два Кармоди.
      Все эти мысли, чувства и действия казались естественными только одному Кармоди (его активному Я). А другой Кармоди (рефлективное Я) следил за активным с немалым удивлением.
      Активное Я нуждалось в подкреплении перед испытанием огнем и водой. Кармодп прошел в бар «Астории», поймал взгляд бармена — тот и рта не успел открыть, а он уже крикнул: "Повтори, дружище!" (Неважно, что ему ничего еще не подавали и повторять было просто нечего.)
      — Садись, Мак, — сказал бармен, улыбаясь. — Вот тебе «Баллантайн». Крепко, ароматно и на вкус приятно! Рекомендую!
      Черт возьми, все это Кармоди должен был сказать сам — его застигли врасплох! Он уселся, задумчиво потягивая виски.
      — Эй, Том!
      Кармоди обернулся. Это Нейт Стин окликнул его, старый друг и сосед. Тоже из Нью-Джерси.
      — А я пью колу, — сказал Стин. — После колы я веселый! Рекомендую!
      Опять Кармоди попался! Он залпом допил виски и крикнул: "Эй, друг, повтори! Наповторяюсь до зари!" Убогая уловка, но лучше, чем ничего.
      — Что нового? — спросил он у Стина.
      — Блеск! Жена с утра уже в Майами, — сказал тот. — На неделю. Солнечный рейс "Америкен Эйруэис", два часа и меньше даже — вот уже и вы на пляже!
      — Отлично! И я сегодня свою заслал на острова, — подхватил Кармоди (на самом деле его Элен сидела дома). — Отправьте жену на Багамы — не будет семейной драмы!
      — Точно! — прервал Стин. — Но если у вас всего лишь недельный отпуск, неужели вы станете тратить драгоценные дни на дальний морской переезд, когда у вас под боком очаровательная деревня — Марлборо!..
      — Верная мысль! — подхватил Кармоди. — А кроме того…
      — Нетронутая природа, комфортабельные коттеджи, — перебил Стин. — Живу на даче — не тужу, не плачу.
      Это было его право: он предложил тему.
      Кармоди снова крикнул: "Эй, друг, повтори!" Но не мог же он кричать «повтори» до бесконечности. Что-то было не так в нем самом, во всем окружающем и в этой обязательной игре! Но что? Этого он сейчас никак не мог ухватить.
      А Стин, спокойный, собранный, откинулся продемонстрировав свои новые небесно-голубые подмышники, пришитые, конечно, снаружи, и снова завел:
      — Итак, когда жена в отлучке, кто будет заниматься стиркой? Конечно, мы сами!
      Вот это удар! Но Кармоди попытался его опередить.
      — Эй, — сказал он, хихикнув. — Помнишь песенку "Смотри, старик, мое белье куда белее, чем твое".
      И оба они неудержимо расхохотались. Но тотчас Стин наклонился и приложил свой рукав рубашки к рукаву Кармоди, поднял брови и открыл рот.
      — Эй! — сказал он. — А моя рубашка все же белей!
      — Смотри-ка! — отозвался Кармоди. — Чудно! Стиральные машины у нас одной марки, и ты тоже стираешь «Невинностью», да?
      — Нет, у меня "Снега Килиманджаро"! — ехидно сказал Стин. — Рекомендую!
      — Увы, — задумчиво вздохнул Кармоди. — Значит, «Невинность» меня подвела…
      Он изобразил разочарование, а Стин сыграл на губах победный марш. Кармоди подумал, не заказать ли еще хваленого виски, но оно было пресным, да и Стин — слишком прыткий сейчас для него партнер.
      Он оплатил виски кредитной карточкой и отправился в свою контору на 51-й этаж, № 666, 5-я авеню. Встречные сослуживцы пытались втянуть его в свои рекламные гамбиты. Кармоди приветствовал их с демократическим дружелюбием. Но теперь он не мог позволить себе отвлекаться. Наступал решающий час. Если вы отважились ввязаться в соревнование Потребителей, если хотите показать себя достойным не какого-нибудь барахла, а Вещей, Которые На Этом Свете Имеют Настоящую Цену, например швейцарское шале в девственных дебрях штата Мэн или лимузин "Порше 911-S", который предпочитают Люди, Считающие Себя Солью Земли, — ну так вот, если вы хотите иметь вещи такого класса, вы должны доказать, что вы их достойны! Деньги — деньгами, происхождение — происхождением, примитивная целеустремленность в деле, наконец, — это тоже не все. Вы должны доказать, что вы сами из Людей Особого Покроя — Из Тех, Кто Может Преступить, кто готов поставить на карту все, чтобы выиграть все сразу.
      — Вперед, к победе! — сказал сам себе Кармоди, трахнув кулаком о ладонь. — Сказано — сделано!
      И он героически распахнул дверь мистера Юбермана, своего босса.
      Кабинет был еще пуст. Но Юберман должен был появиться с минуты на минуту. А когда он появится, Томас Кармоди скажет ему: "Мистер Юберман, вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я должен открыть вам правду: у вас изо рта скверно пахнет…" И после паузы еще раз вот так: "Скверно пахнет!" А затем: "Но я нашел…"
      В мечтах все просто, а как обернется на деле? Но если ты настоящий мужчина, ничто не может остановить тебя, когда ты вышел бороться за внедрение новейших достижений гигиены и за собственное продвижение вперед и выше! Кармоди просто ощущал устремленные на него глаза этих полулегендарных личностей — их величеств промышленников.
      — Привет, Карми! — бросил Юберман, большими шагами входя в кабинет. (Красивый человек с орлиным профилем, с висками, тронутыми сединой, — благородный признак высокого положения. Роговая оправа очков на целых три сантиметра шире, чем у Кармоди!)
      — Мистер Юберман, — дрожащим голосом начал Кармоди, — Вы, конечно, можете за это вышвырнуть меня на улицу, но я…
      — Кармоди, — прервал босс. Его грудной баритон пресек слабенький фальцет подчиненного, как хирургический скальпель марки «Персонна» рассекает дряблую плоть. — Кармоди, сегодня я открыл восхитительнейшую зубную пасту! "Поцелуй менестреля!" Мое дыхание час от часу благоуханнее. Рекомендую!
      Фантастическое невезение: босс сам наткнулся именно на ту пасту, которую Кармоди собирался ему навязать, чтобы добиться своего! И она подействовала. Изо рта Юбермана уже не разило, как из помойной ямы после ливня. Теперь его ждали сладкие поцелуи. Девочек, конечно. Не Кармоди же с ним целоваться.
      — Слыхали об этой пасте?.. — И Юберман вышел, не дожидаясь ответа.
      Кармоди иронически улыбнулся. Он опять потерпел поражение, но от этого ему лишь сделалось легче. Мир потребления оказался ужасен и фантастически утомителен. Может, он хорош для людей иного склада, но Кармоди не из этого теста. Значит, все.
      Он понимал, что ему будет жалко расставаться со своими потребительскими сертификатами и с замшевой кепкой, со светящимся галстуком и с портфелем "Все мое ношу с собой", со стереофоником KLH-24 и особенно со своей наимоднейшего силуэта импортной мягкой новозеландской дубленкой с шалевым воротником "Лейкленд".
      "Э-э… Чем хуже, тем лучше!" — сказал сам себе Кармоди.
      — В самом деле? Так какого же черта? — спросил один Кармоди у другого Кармоди. — Смотри! Не слишком ли быстро ты здесь акклиматизировался?..
      Оба Кармоди понимающе глянули друг на друга, подвели итоги и слились.
      — Сизрайт! Заберите меня отсюда…
      И со своей обычной пунктуальностью Сизрайт тотчас же перебросил его на следующую из вероятных Земель. Перемещение произошло более чем мгновенно — так быстро, что время скользнуло назад и чуточку отстало от себя самого: Кармоди охнул раньше, чем его толкнули. Из-за этого возникло противоречие, крохотное, но все же противозаконное. Однако Сизрайт все исправил методом подчистки, и никакое начальство ничего не узнало. Обошлось без последствий, если не считать дырочки на пространстве-времени, которую Кармоди даже и не заметил.
      Он оказался в маленьком городке. Узнать его вроде бы не составляло труда: Мэйплвуд, штат Нью-Джерси. Кармоди жил там с трех лет до восемнадцати. Да, это был его дом, если только у него был вообще где-нибудь дом.
      Или, точнее, это был его дом, если Мэйплвуд был Мейплвудом. Но именно это и предстояло определить.
      Кармоди стоял на углу Дюранд-род и Мэйплвудавеню: прямо перед ним — торговый центр, позади — улицы пригорода с многочисленными кленами, дубами, орехами и вязами. Справа — читальня "Христианской науки", слева — железнодорожная станция.
      — Ну и как, путешественник? — прозвучал голос у его правой ляжки. Кармоди глянул вниз и увидел у себя в руке красивый транзистор. Конечно, это был Приз.
      — Ты опять изменился?
      — Я метаморфичен по природе, — сказал Приз. — Изменяюсь непредвиденно для самого себя. Неужели мне надо сообщать о своем присутствии всегда и всюду?
      — Было бы сподручнее, — заметил Кармоди.
      — А мне гордость не позволяет вести себя так навязчиво, — сказал Приз. — Я откликаюсь, когда меня зовут. А раз не зовут, значит, я не нужен. В последнем мире ты во мне не нуждался. Так я пошел и выпил с приятелем.
      — Ладно, заткнись. Дай сосредоточиться.
      — Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?
      — Это место похоже на мой родной город, — сказал Кармоди. — Я хочу понять: он это или не он?
      — Неужели это так трудно? — спросил Приз. — Кто знает, как выглядит его родной город, тот его и узнает.
      — Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как уехал, почти не вспоминал.
      — Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?
      — Помню, — сказал Кармоди и вдруг с ужасом подумал, что ему никогда не удастся найти свой настоящий дом. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню.
      Все было как будто таким, каким и должно было быть. В Мейплвудском театре днем на экране шла "Сага Элефантины", итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм "Песнь моих язв" и лихую комедию "Париж — четырежды Париж". На сцене выступала — "проездом, только ко один раз!" — новая вокальная труппа "Якконен и Фунги".
      Кармоди остановился у галантереи Марвина, заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой "собачья рвань", шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди подержал свежий номер «Кольерса», перелистал «Либерти», заметил еще «Манси», "Черного кота" и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание "Сан".
      — Ну? — спросил Приз — Твой город?
      — Рано говорить, — ответил Кармоди. — Но похоже, что да.
      Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девочка — Кармода ее сразу узнал.
      — Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?
      — Отлично, Том. Что это тебя не было видно?
      — Я ухлестывал за ней в последнем классе, — объяснил Кармодп Призу, выйдя из закусочной. — Забавно, когда все это вспоминаешь!
      — Забавно, забавно, — с сомнением сказал Приз. На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтейн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.
      — А это Берт Ланкастер, — сказал Кармоди. — Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джен Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… — Кармодм понизил голос, — все говорили, что она погуливала.
      — Ты знаешь массу народа, — сказал Приз.
      — Ну, конечно! Я же вырос здесь. А это мисс Харлоу, она идет в салон красоты Пьера.
      — Ты и Пьера знаешь?
      — А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия… А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.
      — Очень интересно, — тоскливо заметил Приз.
      — Да, мне это интересно. Вот еще знакомый… Добрый день, мистер мэр!
      — Добрый день, Том, — ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.
      — Это Фредрик Марч, наш мэр, — объяснил Кармоди. — Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!
      — Н-да, что-то во всем этом не то, — сказал Приз. — Что-то таинственное, что-то неправильное. Не-чувствуешь?
      — Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Полетт Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Эй, Полетт!
      — Эй, Том, — откликнулась женщина.
      — Мне это не нравится, — настаивал Приз.
      — С ней я не был знаком близко, — сказал Кармоди. — Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Марна Лой, а Марна знала Богарта и…
      — Кармоди, — тревожно прервал Приз. — Остерегись. Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?
      — Болтовня курам насмех! Я говорю тебе, что знаю этот народ! Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!
      — А ты уверен? Ведь твой хищник…
      — К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Наивен. Его родители англичане…
      — Все эти люди идут к тебе!
      — Ну, конечно. Они так давно меня не видели! Он стоял на углу, и друзья устремились к нему со всех сторон: из переулка, со всей улицы, из магазинов и лавок. Их были сотни, буквально сотни, все улыбались, старые товарищи. Он заметил Алана Лэдда, и Дороти Ламур, и Ларри Бестера Крэбба. А за ними — Спенсер Трэси, Лайонелл Барримор, Фредди Бартоломью, Джон Уэйн, Френсис Фармер.
      — Что-то не то! — твердил Приз.
      — Все то! — твердил Кармоди. Кругом были друзья. Друзья протягивали руки. Никогда он не был так счастлив с тех пор, как покинул родной дом. Как он мог забыть такое? Но сейчас все оживало.
      — Кармоди! — крикнул Приз.
      — Ну что еще?
      — В этом мире всегда такая музыка?
      — О чем ты?
      — О музыке. Ты не слышишь?
      Только сейчас Кармоди обратил внимание на музыку. Играл симфонический оркестр, только нельзя было понять, откуда исходят звуки.
      — И давно это?
      — Как только мы здесь появились. Когда ты пошел по улице, послышался гул барабанов. Когда проходили мимо театра, в воздухе заиграли трубы. Как только заглянули в закусочную, вступили сотни скрипок — довольно-таки слащавая мелодия. Затем…
      — Так это музыка к фильмам! — мрачно сказал Кармоди. — Так все это дерьмо разыгрывается, как по нотам, а я не учуял!..
      Франшо Тон коснулся его рукава. Гарри Купер положил на плечо свою ручищу. Лэйрд Грегар облапил как медведь. Ширли Тэмпл вцепилась в правую ногу. Остальные обступали плотней и плотней, все еще улыбаясь…
      — Сизрайт! — закричал Кармоди. — Сизрайт, бога ради!..
      Кармоди снова попал в Нью-Йорк, теперь на угол Риверсайд-Драйв и 99-й улицы. Слева, на западе, солнце опускалось за «Горизонт-Хаус», а справа во всей своей красе воссияла вывеска «Спрай». Легкие дуновения выхлопных газов задумчиво шевелили листву деревьев Риверсайд-парка, одетых в зелень и копоть. Дикие вопли истеричных детей перемежались криками столь же истеричных родителей.
      — Это твой дом? — спросил Приз.
      Кармоди глянул вниз и увидел, что Приз снова видоизменился — он превратился в часы "Дик Трэси" со скрытым стереорепродуктором.
      — Похоже, что мой, — сказал Кармоди.
      — Интересное место, — заметил Приз. — Оживленное. Мне нравится.
      — Угу! — неохотно сказал Кармоди, не совсем понимая, какие чувства испытывает, почуяв дымы отечества.
      Он двинулся к центру. В Риверсайд-парке зажигали огни. И матери с детскими колясочками спешили освободить его для бандитов и полицейских патрулей. Смог наползал по-кошачьи бесшумно. Сквозь него дома казались заблудившимися циклопами.
      Сточные воды весело бежали в Гудзон, а Гудзон весело вливался в водопроводные трубы.
      — Эй, Кармоди!
      Кармоди обернулся. Его догонял мужчина в потертом пиджаке, в тапочках, котелке и с белым полотенцем на шее. Кармоди узнал Джоаджа Марунди, знакомого художника, не из процветающих.
      — Здорово, старик, — приветствовал его Марунди, протягивая руку.
      — Здорово, — отозвался Кармоди, улыбаясь как заговорщик.
      — Как живешь, старик? — спросил Марунди.
      — Сам знаешь, — сказал Кармоди.
      — Откуда я знаю, — сказал Марунди, — когда твоя Элен не знает.
      — Да ну!
      — Факт! Слушай, у Дика Тэйта междусобойчик в субботу. Придешь?
      — Факт. А как Тэйт?
      — Сам знаешь.
      — Ох, знаю! — горестно сказал Кармоди. — Он все еще того?.. Да?
      — А ты как думал?
      Кармоди пожал плечами.
      — А меня ты не собираешься представить? — вмешался Приз.
      — Заткнись, — шепнул Кармоди.
      — Эй, старик! Что это у тебя, а? — Марунди наклонился и уставился на запястье Кармоди. — Магнитофончик, да? Сила, старик! Силища! Запрогроммирован? Да?
      — Я не запрограммирован, — сказал Приз. — Я автономен.
      — Во дает! — воскликнул Марунди. — Нет, на самом деле дает! Эй, ты, Микки Маус, а что ты еще можешь?
      — Пошел ты знаешь куда!.. — огрызнулся Приз.
      — Прекрати! — угрожающе шепнул Кармоди.
      — Ну и ну! — восхитился Марунди. — Силен малыш! Правда, Кармоди?
      — Силен, — согласился Кармодп.
      — Где достал?
      — Достал? Там, где был.
      — Ты что, уезжал? Так вот почему я тебя не видел чуть ли не полгода.
      — Наверное, потому, — сказал Кармоди.
      — А где ты был?
      Кармоди уже собирался ответить, будто он все время провел в Майами, но его вдруг словно кто-то за язык дернул.
      — Я странствовал по Вселенной, — брякнул он, — видел жителей Космоса. Они — такая же реальность, а как и мы, и пусть все знают об этом.
      — Ах, вот что! — присвистнул Марунди. — Значит, и ты тоже "пустился в странствие"!..
      — Да, да, я странствовал…
      — Сила! Как забалдеешь, как полетишь, так сразу все твои молекулы сливаются воедино с молекулами мира и пробуждаются тайные силы плоти…
      — Не совсем так, — перебил Кармоди. — Я познал силу тех существ. В самих молекулах, увы, ничего, кроме атомов. Мне открылась реальность других, но сущность я мог ощутить только собственную…
      — Слушай, старик, так ты, похоже, раздобыл настоящие «капельки», а не какую-то разбавленную дрянь? Где достал?
      — Капли чистого опыта добывают из дряни бытия, — сказал Кармоди. — Суть вещей хочет познать каждый, а она открывается лишь избранным.
      — Темнишь, да? — хихикнул Марунди. — Ладно, старина! Теперь все так. Ничего. Я и с тем, что мне попадается, неплохо залетаю.
      — Сомневаюсь.
      — Не сомневаюсь, что сомневаешься. И шут с ним, с этим. Ты — на открытие?
      — Какое открытие?
      Марунди вытаращил глаза:
      — Старик, ты до того залетался, что, оказывается, уже совсем ничего не знаешь! Сегодня открытие самой значительной художественной выставки нашего времени, а может, и всех времен и народов.
      — Что же это за перл творения?
      — Я как раз иду туда, — сказал Марунди. — Пойдешь?
      Приз принялся брюзжать, но Кармоди уже двинулся в путь. Марунди сыпал свежими сплетнями: о том, как Комиссию по антиамериканской деятельности уличили в антиамериканизме, но дело, конечно, ничем не кончилось, хотя комиссию и оставили под подозрением; о новом сенсационном проекте замораживания людей; о диком успехе многосерийного телефильма "Нейшнл Бродкастинг" — "Чудеса золотого века капитализма". И тут они дошли до 106-й улицы.
      Пока Кармоди не было, здесь снесли несколько домов и на их месте выросло новое сооружение. Издали оно выглядело как замок.
      — Работа великого Дельваню, — сказал Марунди, — автора "Капкана Смерти-66", знаменитой нью-йоркской платной дороги, по которой еще никто не проехал от начала до конца без аварии. Это тот Дельваню, что спроектировал башни Флэш-Пойнт в Чикаго, единственные трущобы в мире, которые прямо и гордо были задуманы именно как современнейшие трущобы и объявлены «необновляемыми» Президентской комиссией по художественным преступлениям в Урбанамерике.
      — Да, помню. Уникальное достижение, — согласился Кармоди. — Ну, а это как называется?
      — Шедевр Дельваню, его опус магнус. Это, друг мой, Дворец Мусора!
      Дорога к Дворцу была искусно выложена яичной скорлупой, апельсиновыми корками, косточками авокадо и выеденными раковинами устриц. Она обрывалась у парадных ворот, створки которых были инкрустированы ржавыми матрацными пружинами. Над портиком глянцевитыми селедочными головками был выложен девиз: "Чревоугодие — не порок, умеренность — не добродетель".
      Миновав портал, Кармоди и художник пересекли открытый двор, где весело сверкал фонтан напалма. Прошли зал, отделанный обрезками алюминия, жести, полиэтилена, полиформальдегида, поливинила, осколками бакелита и бетона и обрывками обоев под орех. От зала разбегались галереи.
      — Нравится? — спросил Марунди.
      — Н-не знаю, — сказал Кармоди. — А что все это такое?
      — Музей. Первый в мире музей человеческих отбросов.
      — Вижу. И как отнеслись к этой идее?
      — К удивлению, с величайшим энтузиазмом! Конечно, мы — художники и интеллектуалы — знали, что все это правильно, и все же не ожидали, что широкая публика поймет нас так быстро. Но у нее оказался хороший вкус, и на этот раз публика быстро ухватила суть. Она почувствовала, что именно это — подлинное искусство нашего времени.
      — Почувствовала? А мне что-то не по себе…
      Марунди взглянул на него с сожалением:
      — Вот уж не думал, что ты реакционер в эстетике!.. А что тебе нравится? Может быть, греческие статуи или византийские иконы?
      — Нет, конечно. Но почему же должно нравиться именно это?
      — Потому что, Кармоди, в этом — лицо нашего времени, а правдивое искусство идет от реальности. Но люди не хотят смотреть в лицо фактам. Они отворачиваются от помоев — от этого неизбежного итога их наслаждении. И все же — что такое помои? Это же памятник потреблению! "Не желай и не трать" — таким был извечный завет. Но он — не для нашей эры. Ты спрашиваешь: "А зачем говорить об отбросах?" Ну что ж! В самом деле! Но зачем говорить о сексе, о насилии и других столь же важных вещах?
      — Если так ставить вопрос, то это выглядит закономерно, — сказал Кармоди. — И все же…
      — Иди за мной, смотри и думай! — приказал Марунди. — И смысл этого воздвигнется в твоем мозгу, как гора мусора!
      Они перешли в Зал наружных шумов. Здесь Кармоди услышал соло испорченного унитаза и уличную сюиту: аллегро автомобильных моторов, скерцо — скрежет аварии и утробный рев толпы. В анданте возникла тема воспоминаний: грохот винтомоторного самолета, татаканье отбойного молотка и могучий зуд компрессора. Марунди открыл дверь «Бум-рум» — магнитофонной, но Кармоди тотчас поспешно выскочил оттуда.
      — И правильно, — заметил Марунди. — Это опасно. Однако многие способны провести здесь по пять-шесть часов.
      — А кто там орет? — спросил Кармоди.
      — Это записи знаменитых голосов, — пояснил Марунди. — Первый голос — Эда Брена, полузащитника "Грин Бэй Пэккерс". А тот писклявый, воющий — синтетический звуковой портрет последнего мэра Нью-Йорка. А это — гвоздь программы: влюбленное мычание мусорного грузовика, пожирающего помои. Прелестно, а? Теперь — вперед! На выставку пустых бутылок из-под виски. Над ней звукообонятельная копия метро — все точно до последнего штриха. Атмосфера кондиционирована всеми дымами Вестингауза.
      — Ух! — вздохнул Кармоди. — Давай уйдем отсюда.
      — Обязательно. Только на минуточку заглянем в галерею настенных надписей, чтобы познакомиться с уникальным собранием.
      Тут Марунди повернулся к Кармоди и назидательно сказал:
      — Друг мой, смотри и уверуй! Это волна будущего. Некогда люди сопротивлялись изображению действительности. Те дни прошли. Теперь мы знаем, что искусство само по себе вещь, со всей ее тягой к излишествам. Не поп-арт, спешу заметить, не искусство преувеличения и издевательства. Наше искусство — популярное, оно просто существует. В нашем мире мы безоговорочно принимаем неприемлемое и тем утверждаем естественность искусственности.
      — Именно это мне и не по душе, — сказал Кармоди. — Эй, Сизрайт!
      — Что ты кричишь? — спросил Марунди.
      — Сизрайт! Сизрайт! Заберите меня к чертям отсюда!
      — Он спятил! — закричал Марунди. — Есть тут доктор?
      Немедленно появился коротенький смуглый человек в халате. У него был маленький черный чемодан с серебряной наклейкой, на которой было написано "Маленький черный чемодан".
      — Я врач, — сказал человек. — Позвольте вас осмотреть.
      — Сизрайт! Где вы, черт возьми?
      — Хм-хм, да, — протянул доктор. — Симптомы острой галлюцинаторной недостаточности… М-да. Поверните голову. Минуточку… М-да… Удивительно! Бедняга буквально создан для галлюцинаций!
      — Док, вы можете помочь ему? — спросил Марунди.
      — Вы позвали меня как раз вовремя, — сказал доктор. — Пока положение поправимое. У меня с собой просто волшебное средство!
      — Сизрайт!
      Доктор вытащил из "Маленького черного чемодана" шприц.
      — Стандартное укрепляющее, — сказал он Кармоди. — Не беспокойтесь. Не повредит и ребенку. Приятная смесь из ЛСД, барбитуратов, амфетаминов, транквилизаторов, психоэлеваторов, стимуляторов и других хороших вещей. И самая чуточка мышьяка, чтобы волосы блестели. Спокойно!
      — Проклятие! Сизрайт! Скорей отсюда!
      — Не волнуйтесь, это совсем не больно, — мурлыкал доктор, нацелив шприц.
      И в этот самый момент, или примерно в этот момент, Кармоди исчез.
      Ужас и смятение охватили Дворец Мусора, но затем все пришли в себя, и снова воцарилось олимпийское спокойствие.
      Что до Кармоди, то священник сказал о нем: "О достойнейший, ныне дух твой вознесся в то царствие, где уготовано место для всех излишних в этой юдоли!"
      А сам Кармоди, выхваченный верным Сизрайтом, погружался в пучины бесконечных миров. Он несся по направлению, которое лучше всего характеризуется словом «вниз», сквозь мириады вероятных земель к скоплениям маловероятных, а от них — к тучам невероятных и невозможных.
      Приз упрекал его, брюзжал: "Это же был твой собственный мир, ты убежал из своего дома, Кармоди! Ты понимаешь это?"
      — Да, понимаю.
      — А теперь нет возврата.
      — Понимаю и это.
      — Вероятно, ты думаешь найти какой-нибудь пресный рай? — насмешливо заметил Приз.
      — Нет, не то.
      — А что?
      Кармоди покачал головой и ничего не ответил.
      — Словом, забудь про все, — сказал Приз с горечью. — Хищник уже рядом, твоя неизбежная смерть.
      — Знаю, — сказал Кармоди. — Я уже все постиг. Нельзя уцелеть в этой Вселенной.
      — Это неразумно, — сказал Приз. — Ты же все упустил!
      — Не согласен, — усмехнулся Кармоди. — Позволь заметить, что в эту секунду я еще жив!
      — Но только в данный момент!
      — Я всегда был жив только в данный момент, — сказал Кармоди. — И не рассчитывал на большее. Это и была моя ошибка — ждать большего. Возможности — возможностями, а реальность — реальностью. Такова истина.
      — И что тебе даст это мгновение?
      — Ничего, — сказал Кармоди. — И все.
      — Я перестал тебя понимать, — сказал Приз. — Что-то в тебе изменилось. Что?
      — Самая малость, — сказал Кармоди. — Я просто махнул рукой на вечность; в сущности, у меня ее и не было никогда. Я вышел из этой игры, которой боги забавляются на своих небесных ярмарках. Меня не волнует больше, под какой скорлупой спрятана горошина бессмертия. Я не нуждаюсь в бессмертии. У меня есть мое мгновение, и мне достаточно.
      — Блаженный Кармоди! — саркастически сказал Приз. — Только один вдох отделяет тебя от смерти. Что ты будешь делать со своим жалким мгновением?
      — Я проживу его, — сказал Кармоди. — А для чего существуют мгновения?
 
       Печатается по изд.; Шекли Р. Координаты чудес: Пер. с англ. — М., Наука, 1973 (“Химия и жизнь”, № 12). — Пер. изд.: Sheckley R. Dimension of Miracles. Dell Publ. Co., Inc., N.Y., 1968.
       © Перевод на русский язык, “Наука”, 1973.
       Главы из романа. Публикуется с сокращениями.

Финн О'Донневан
ПУШКА, КОТОРАЯ НЕ БАБАХАЕТ