Что бы там ни говорил мистер Томпсон, день для ловли лягушек и рыбы выдался отменный. Вокруг утреннего солнца был двойной ободок, так что погода обещала быть ясной. Мама еще спала, когда я встала. Отыскав кусок зачерствелого пирога, который мама спрятала накануне вечером, я схватила болотные сапоги и сетку и побежала к ручью. Мне и впрямь следовало уносить ноги побыстрее. Они считают, что мне вообще нельзя спускаться к ручью — мол, там, внизу, опасно.
      Глупости, просто нужно знать, как себя вести. Держись подальше от розовых разводов на воде — и ничего с тобой не случится.
      Я далеко обошла владения Бакстеров. Наверное, папа прав — там что-то неладно. Доктора Бакстера давно уже не видели на поселковой сходке, и папа думает, что какие-нибудь больные могли вселиться к Бакстерам и выжить их.
      Я пробралась сквозь заросли ежевики к опушке, где растут молодые деревья. Был чудесный солнечный день, с севера дул славный, душистый ветерок — в том направлении на сотни миль нет ни одного города.
      По дороге я наловила цикад, крупных таких, с длинными крыльями, — отличная наживка для шипастой рыбы, что водится на отмели. Нужно только прицепить их к сетке и опустить ее в воду. Шипастая рыба на них так и набрасывается! Правда, мистер Томпсон говорит, что есть ее вредно. Тоже мне знаток нашелся: я-то ее ем — и хоть бы хны!
      Я направилась прямо к лощине Гнилой Колоды. Там есть отличная заводь и галечная отмель. Если не зевать, лягушек можно наловить видимо-невидимо. Они любят прятаться под лопнувшим трубопроводом, в пене. В последний раз я наловила не меньше десятка.
      Для начала я прошла вдоль берега, глядя в воду — надо же знать, что там есть. Вода была спокойная, да и пены собралось не ахти сколько. Правда, рыбы тоже не было, так что я присела на теплую гальку, съела пирог и натянула сапоги. У них длинные голенища, и папа велит мне всегда натягивать их до самого верха. Э, меня это давно не волнует — можно подумать, помру я от капли воды!
      Немного погодя я со всеми предосторожностями вошла в воду — тихо-тихо, чтобы не спугнуть лягушек. Пробралась на середину ручья и принялась их высматривать. Сетка так и осталась у меня за поясом — не для лягушек она.
      Только я притаилась в ручье, как вдруг ни с того ни с сего с обрыва летит куча камней и травы, а следом — этот парень из города и все норовит по дороге за кусты уцепиться. Труба его задержала — он так о нее и шмякнулся, но воду всю перебаламутил.
      Через минуту-другую он стал подниматься, да долго так — все молотил руками вокруг и тянулся назад, к трубе. Всех лягушек распугал. До того я обозлилась, что заорала:
      — Эй, мистер, может хватит?!
      Черт возьми, ну и реакция! Он уставился на обрыв, завертелся, будто его окликнули из Службы инфекционных заболеваний или чего-то вроде, глаза помутнели, и весь затрясся. Прежде чем он успел шлепнуться еще раз, я крикнула:
      — Да это я, мистер, внизу, в ручье.
      Он поменял положение, для верности ухватившись за трубу. Я подождала, пока он устроится понадежней, и сказала:
      — Так вы мне всех лягушек распугаете.
      — Лягушек распугаю! — взвыл он, словно лягушки были какими-то чудовищами.
      — Ну да. Хочу поймать несколько штук. Можете вы хоть минуту посидеть спокойно?
      Мне было видно, что он задумался. Наконец он опять тихо так опустился на трубу, будто дух из него выпустили, и действительно спокойно сказал:
      — А почему бы и нет?
      И, откинув голову назад, закрыл глаза.
      Пока он спал, я поймала трех лягушек, больших и жирных. Продела прутик им через глотки и опустила трепыхаться в ручей, чтобы не сдохли. Я уже почти поймала четвертую, когда парень проснулся.
      — Послушай, — заорал он, — где это я?
      — В лощине Гнилой Колоды.
      — А где это?
      И охота же ему глотку драть! Пусть подойдет поближе, чтобы не орать так.
      — От разговора шуму меньше. Может, я все-таки поймаю лягушек, если мы не будем кричать.
      Он оттолкнулся от трубы и поплелся по берегу, спихивая грязь и камни в воду.
      — Привет, — сказала я, когда он подошел поближе.
      — Здравствуй.
      Он все еще ужасно нервничал, и вокруг глаз у него были забавные круги, чем-то похожие на черепаший панцирь.
      — Как тебя зовут?
      Он изо всех сил старался казаться дружелюбным, и хоть мистер Томпсон зудит без конца, что на свете-де нет дружелюбных незнакомцев, уж кого-кого, а этого парня я наверняка обведу вокруг пальца.
      — Алтия, — сказала я вежливо, как учила мама. — Но друзья зовут меня Торни. А вас?
      — Гм, — он оглянулся, потом снова посмотрел на меня. — Стэнл-Стэн. Зови меня просто Стэн.
      Видно было, что он врет. Даже соврать толком не умел. Но я сказала, что конечно же его зовут Стэн, а потом подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь.
      — Тебе здесь нравится? — спросил он.
      — Ага. Я часто сюда хожу.
      — Значит, живешь недалеко?
      Дурацкий вопрос. Вот уж истинно — горожанин он и есть горожанин. Может, он думает, что у нас в деревне подземка ходит? А он все поглядывал на трубу, словно ждал, что оттуда выскочит куча народу.
      — Да, у Бакстеров.
      Вранье, конечно, но он первый начал, а потом папа говорит, чтобы я никому не рассказывала, где живу, — на всякий случай.
      — А где это?
      Он сделал вид, будто и не интересуется вовсе, вроде наплевать ему, где дом Бакстеров, — просто хотел лясы поточить с кем-нибудь. Я показала за спину и сказала, что, если идти по дороге, до Бакстеров будет с милю.
      — А много народу там живет?
      — Не очень. Человек шесть-семь. Собираетесь переселяться, мистер?
      Тут он рассмеялся тем пронзительным смехом, который похож на всхлипывания. Мой брат Дэви всегда так плачет. Нехорошо, когда шестилетний ребенок так пищит. А уж такой, как этот Стэн — или как его там, — и вовсе никуда не годится.
      — Что здесь смешного, мистер?
      Я бы ушла и оставила его, да заметила, что он почти вляпался в зеленую жижу, которая течет из трубопровода и выносится на берег, поэтому немного громче сказала:
      — А вам бы лучше уйти отсюда.
      Он сразу замолчал, а потом спросил:
      — Откуда? Почему?
      Ох, ну и нервный же тип!
      — Отсюда, — я показала на лужу, чтобы попугать его. — Эта штука вредная. Она может обжечь, если вы к ней не привыкли.
      Конечно, это не совсем так. Некоторые вообще не могут к ней привыкнуть, но меня она никогда не обжигала, даже в первый раз. Как говорит мистер Томпсон, это значит, что селективные мутации адаптируются к новым условиям окружающей среды. Мистер Томпсон думает, раз он генетик, так уж и знает все на свете.
      Стэн так рванулся прочь от зеленой жижи, словно та вот-вот готова была вцепиться в него.
      — Что это?
      — Не знаю. Просто грязь, которая течет из трубы. Два года назад в Санта-Розе взорвалась насосная станция, труба лопнула, и из нее стала сочиться эта зелень. — Я пожала плечами. — Она не вредная, только старайтесь до нее не дотрагиваться.
      Похоже, Стэн опять готов был рассмеяться, и я выпалила:
      — Спорить готова — вы из Санта-Розы, верно?
      — Из Санта-Розы? А почему ты так думаешь?
      Точно, он и в самом деле начинал нервничать, стоило только спросить его о чем-нибудь.
      — Да так. Санта-Роза — первый крупный город отсюда на юг. Я и подумала, что вы скорее всего могли прийти оттуда. А может, из Сономы или Напы, но это вряд ли.
      — Почему ты так говоришь?
      Теперь он чуть не плакал, а его пальцы без конца сжимались в кулаки.
      — Очень просто, — ответила я, стараясь не смотреть на его руки. Судя по тому, как он то и дело сжимал и разжимал пальцы, он наверняка был болен. — Главное северное шоссе еще открыто, да только уже не то, что между Сономой и Санта-Розой.
      Он закивал.
      — Да, да, конечно. Именно так.
      Потом посмотрел на меня, опять расслабив пальцы. "Слава богу", — с облегчением подумала я.
      — Извини, Торни. Сам не думал, что могу так нервничать.
      — Пустяки, — ответила я. Мне не хотелось опять заводить его. Стэн отошел назад и следил за мной, пока я высматривала лягушек. Потом он спросил:
      — А здесь никому на ферме работники не требуются, ты не знаешь?
      Я ответила, что не знаю.
      — Может, есть школа, где нужны учителя? Думаю, я мог бы кое-чему научить ребят. У вас ведь не так уж много хороших учителей?
      Нашел, чем хвастать!
      — Мой папа преподает в старших классах. Может, он сумеет помочь вам подыскать работу.
      Нам-то учителя не требовалось, но если Стэн смыслит в преподавании, глядишь, он пригодится и для чего-нибудь другого.
      — Ты здесь родилась?
      Стэн рассматривал лощину с таким видом, будто не понимал, как здесь вообще можно родиться.
      — Нет. Там, в Дэвисе.
      Это было местечко, где папа занимался вирусологией растений до того, как он, и Бакстеры, и Томпсоны, и Вейнрайты, и Омендсены, и Левентали купили здешний участок.
      — На ферме?
      — Да, что-то вроде этого.
      Послушать, как он говорит, можно подумать, что родиться на ферме все равно, что спасти морские водоросли или полететь на Луну.
      — Я всегда мечтал жить в деревне. Может, теперь наконец-то удастся.
      Он поплелся по берегу к песчаной прогалине напротив отмели и сел. Господи, ну и странный же он!
      — Там змеи, — сказала я как можно мягче. Конечно, он тут же взвился, визжа, как поросенок миссис Вейнрайт.
      — Да не тронут они вас. Просто поглядывайте по сторонам. Змеи кусаются, только если их разозлишь.
      Раз уж он так скачет вверх-вниз, лягушек мне точно не видать как своих ушей. Не иначе, придется терпеть его разговоры.
      — Есть на этом берегу хоть одно безопасное место? — спросил он.
      — Конечно, — улыбнулась я. — Как раз там, где вы сидели. Просто будьте начеку. Змеи здесь два фута длиной и такого красноватого цвета. Как иголки на соснах. — Я показала вверх на обрыв. — Вот как на этой.
      — Боже правый! А давно это с иголками?
      Я пробралась на глубокое место.
      — Лет пять-шесть. Это все смог.
      — Смог? Здесь нет никакого смога.
      — У него же нет ни цвета, ни запаха. Мистер Томпсон говорит, что он везде, просто не разберешь, есть он или уже исчез. Но деревья-то знают. Поэтому они так и перекрашиваются.
      — Но они погибнут, — сказал он очень печально.
      — Не исключено. А может, изменятся.
      — Но как? Это ужасно.
      — Сосны — те выдерживают, а почти все секвойи к югу от Наварро-Ривер давным-давно погибли. То есть многие деревья еще стоят, — торопливо пояснила я, заметив, что он опять меня не понимает, — но они уже неживые. А здешние сосны — они еще не погибли, а может, и погибать не собираются.
      В его глазах мелькнула догадка, и я поняла, что проболталась. Я изо всех сил постаралась исправить свой промах.
      — Нас учат этому в школе. Говорят, что мы должны будем как-то справляться с этими напастями, когда вырастем. Мистер Томпсон рассказывает нам о биологии.
      Последнее по крайней мере было правдой.
      — Биология? В твоем возрасте?
      Этот разговор все-таки меня доконает!
      — Послушайте, мистер, мне пятнадцать лет, а этого вполне достаточно, чтобы смыслить в биологии. И в химии тоже. Если отсюда далеко до Санта-Розы, это не значит, что мы здесь не умеем читать и все такое прочее.
      Я разозлилась не на шутку. Конечно, ростом я не вышла, но, черт подери, в наши дни коротышек полным-полно.
      — Я не хотел тебя обидеть. Просто меня удивило, что у вас здесь такие хорошие школы.
      Ну совсем он не умеет врать, этот Стэн!
      — А чему учат там, откуда вы пришли?
      Я знала, что от этого вопроса Стэн опять полезет на стенку, но уж очень мне хотелось поставить его на место.
      — Ничему интересному. Истории, языку, изобразительному искусству. И почти ничему о том, как выжить. Вот, например, когда в прошлом семестре некоторые ученики попросили администрацию ввести такие дисциплины, как лесное хозяйство, изготовление корзин и прививка черенков, администрация вызвала службу и начался бунт. Один из службы, — Стэн как-то странно облизнул губы, — попал в засаду, и его повесили на фонарном столбе вниз головой.
      — Паршиво, — сказала я.
      Действительно, дело дрянь. Впервые я поняла, как плохо стало в городах.
      Стэн все улыбался, рассказывая, что они сделали с этим парнем из службы. Слушать его было противно, хотя Стэн и старался выбирать слова. Он сказал, что в последний раз эту штуку проделали во время столкновений белых с неграми.
      И этот парень хотел преподавать в наших школах! Он сказал, что на собственной шкуре испытал, что это такое, когда всюду полно людей, и мог бы внести свой вклад в наше общество. Я прямо-таки видела, как застывает папино лицо от того, что говорил Стэн. А тот все долдонил, что, по его разумению, для людей самое главное — понять общину, и его объяснения здорово смахивали на что-то религиозное. И, поверите, мне стало страшно.
      — Пятнадцать — это слишком много, — продолжал он. — У тебя есть братья или сестры помоложе?
      Я постаралась ответить похитрее.
      — Два брата. И сестра.
      Я умолчала, что Джемми уже занимается исследованиями, а Дейви ничего не делает. Или что Лайза готовилась обосноваться в соседнем поселке, чтобы в наших семьях не было слишком уж много кровосмешения.
      — Старше или моложе?
      — Старше главным образом.
      Вот я и опять соврала. По крайней мере это у меня получалось неплохо. Ему и в голову не пришло выспрашивать о них дальше.
      — Очень жаль. Мы должны изменить то, что происходит. Военное положение, обыски без ордеров, конфискации… Это ужасно, Торни, ужасно.
      Не иначе как он думал, что мы здесь ничего не слышим и не видим. Он все говорил, как плохо, когда везде солдаты и какие они делают ужасные вещи. Я знала и это, и многое другое. Знала о бандах, которые убивают людей ради грабежа, и о клубах убийц, которые убивают ради развлечения, Черт возьми.
      Жюль Левенталь когда-то служил психиатром в клинике и немало порассказал нам о том, как ведет себя толпа и сколько людей доставляют беспокойство остальным.
      — А как обстоят дела севернее? — спросил Стэн.
      — Неплохо. В округе Гумбольдта все нормально, а в районе Кламат-Ривер народу уже много.
      Мне совсем не хотелось, чтобы такой тип, как Стэн, оставался у нас. Я подумала, что, если наговорить ему про житье на севере, глядишь, он туда и подастся. Но он еще не пришел в себя и все кивал — ни дать ни взять как тот чокнутый проповедник, который несколько лет назад хотел, чтобы мы все отдали души за господа бога.
      — Правда, это страна секвой, так что через несколько лет и у них могут быть неприятности.
      Он уставился на меня тяжелым неподвижным взглядом:
      — Торни, а ты смогла бы объяснить, как добраться до округа Гумбольдта?
      Дурак он и есть дурак, уж можете мне поверить. Ему бы просто топать по старой дороге 101-вот и все. А этот псих даже на карту не взглянул. А может, и взглянул, да старался загнать меня в ловушку, только меня голыми руками не возьмешь.
      — Можно и дальше идти по главному шоссе, — я старалась, чтоб мой голос звучал искреннее. — Но там впереди могут быть люди из службы — знаете, возле Юкии или Виллитса. Лучше бы свернуть к побережью и идти дальше вдоль берега.
      "Ну вот, — подумала я. — Это его должно пронять. Он и так уже достаточно психовал".
      — Да, да. Это лучше всего. Там Юрека, а это океанский порт, и будет связь…
      Стэн распинался в том же духе еще минут пять. Он, видите ли, хотел организовать нападение на общину, чтобы защитить людей, но ради другой общины. Он твердил о правах, говорил, откуда ему известно, чего люди хотят на самом деле, что он изменит все, чтобы они это получили. Он сказал, будто знает, что для них самое лучшее. Ух, жаль мистер Левенталь не мог его послушать.