Разумеется, Кэтрин сообщила Дэвиду о визите Доминика, причем с таким чувством, как будто ее засасывает неумолимая трясина. Но Дэвид отмахнулся от ее слов с несвойственной ему беспечностью.
      Вспоминая потом об этом небрежном жесте, она решила, что Дэвид как-то тревожно возбужден. Не знай она правды, она подумала бы, что он заболевает. Либо грипп подхватил, либо ему угрожает временное помрачение рассудка, если только временное сумасшествие может выражаться в лихорадочной, нервной веселости.
      Кэтрин сказала ему, что следует проявить благоразумие и заставить Джек побольше бывать дома, с Домиником, но он только расхохотался. Она сказала ему, что Доминик может быть очень серьезным противником, но он расхохотался еще громче и попросил ее перестать волноваться и не вести себя как старуха, задев ее куда больше, чем она позволила ему заметить.
      Что ж, безмолвно сообщила она тетрадке, где красовалась кривобокая елка, а Санта-Клаус, попирая законы всемирного тяготения, висел между небом и землей, не говорите, что я не пыталась. Теперь я умываю руки – и прощайте ваши чертовы сложности.
      Ее, правда, не оставляло неприятное ощущение, что их чертовы сложности не хотят прощаться с ней. Пока не хотят. И она оказалась права, потому что через два дня, не успела она вернуться домой, и как раз в ту минуту, когда она решила сообразить что-нибудь на ужин, в дверь позвонили, и она мгновенно поняла, что те самые чертовы сложности вот-вот объявятся на ее пороге.
      Даже не успев открыть дверь, она поняла, что это Дэвид. Или, возможно, Джек. Или, что более вероятно, сразу оба – с очередными планами, как вовлечь ее в свою запутанную любовь.
      Откажусь, твердо решила она. Выскажу все, что думаю, и пусть сколько влезет называют меня старой ворчуньей.
      Она рванула на себя дверь и окаменела, увидев Доминика в смокинге и с галстуком-бабочкой.
      – Хватит смотреть на меня как на инопланетянина, – не изменил он своей милой привычке опускать формальности. – Лучше дай мне войти в дом.
      – Ты ошибся адресом, – не сдвинувшись с места, сообщила ему Кэтрин. – Сегодня в этом доме не устраивают прием.
      – У меня нет времени на шуточки, – ответил он и протиснулся мимо нее, а затем закрыл дверь, прежде чем она успела возразить. – Хочу попросить тебя об одолжении. И не вздумай, – тут же добавил он, – сочинять отговорки.
      – Что за одолжение? – Она старалась не пялить на него глаза, но это было выше ее сил. В этом костюме он выглядел особенно привлекательным. Даже вообразить себе трудно красоту столь сокрушающей силы.
      – У меня сегодня вечером встреча с клиентом, а Джек меня бросила. – Он говорил спокойно и сурово. – Как только доберусь до нее, собственноручно сверну ей шею.
      – Ты хочешь, чтобы я заняла ее место? – Это что, ее голос? Больше похоже на слабый писк.
      – Как ты угадала?
      – Но почему я? – в ужасе уставилась она на него. – Разве тебе больше некого попросить? Разве нет кого-нибудь более подходящего?
      – Ты мне полностью подходишь. Я, конечно, понимаю, что это вторжение в твою личную жизнь, и даже извиняюсь, но внезапное исчезновение Джек не оставило мне выбора.
      В его тоне не было и намека на извинение, и она вдруг почувствовала, что к горлу подступил комок. Почему все всегда рассчитывают на нее? Теперь даже он уверен, что она без колебаний ринется ему на помощь.
      – Мне нечего надеть, – сказала она, не пытаясь притвориться, что вечер у нее уже занят. – Честно, нечего, Доминик.
      Он устремил на нее взгляд, такой долгий, что она готова была от смущения провалиться сквозь землю.
      Какой он видит меня? – думала она. Может, женщину уже далеко не молодую, жизнь которой настолько лишена всяких удовольствий, что в ее гардеробе нет ни единого платья для приличного выхода. Наверное, он сравнивает меня с той женщиной, которую знал когда-то, разодетую в чужие наряды, танцевавшую до рассвета и хохотавшую до слез.
      – Дай мне взглянуть, – скомандовал он.
      – Я не обманываю.
      – Где твоя спальня?
      Она посмотрела в сторону лестницы и заколебалась. Воспользовавшись этим, он зашагал вверх по лестнице, а ей осталось лишь идти следом и в душе оплакивать свою судьбу.
      Он распахнул дверцы гардероба, а она с несчастным видом стояла в сторонке, и ей было скорее стыдно, чем досадно.
      Смешно, конечно, но те шесть месяцев в Лондоне она носила вещи, о которых и не мечтала раньше, – и при этом не испытывала ни малейшего неудобства, поскольку наряды входили в ее спектакль. Тогда одежда странным образом влияла и на ее личность. В этой одежде она выглядела эффектной и уверенной в себе – и начинала вести себя именно так.
      Но как только все это осталось позади, она в ту же секунду превратилась в Золушку без убранства принцессы. Она стала покупать себе скромные, невыразительные костюмы. Она вернулась к своей прежней личности, вылепленной матерью, которая покупала ей только скромную, невыразительную одежду.
      Доминик перерыл ее гардероб, вытащил черную юбку и пиджак и спросил, нет ли у нее черной шелковой комбинации.
      – Мм, есть, – красная как рак, кивнула Кэтрин.
      – Вот и надень.
      – А сверху что?
      – Ничего. Просто пиджак.
      Он одарил ее очаровательной улыбкой, и Кэтрин, вернувшись через полчаса в гостиную, вынуждена была признать, что чувствует себя гораздо лучше. Волосы она распустила, и они ровным, блестящим покрывалом легли ей на спину. Она покрутилась перед зеркалом еще в спальне, не веря своим глазам: неужели это действительно она?
      – Так-то лучше. – Доминик одобрительно кивнул. – Еще чуть-чуть расслабиться – и все в порядке.
      – Обычно я так не одеваюсь, – сообщила она ему уже в машине, на этот раз с шофером, чтобы Доминик мог пить, не заботясь о возвращении.
      – Мне лень даже напоминать, что ты одевалась именно так. Когда-то. – Она отвернулась, но чувствовала на себе его взгляд. – По какой-то непонятной причине ты решила, что на самом деле то была не ты, а ты настоящая – благоразумная скромница.
      – Так и есть, – упрямо подтвердила она. Пальцы ее были сжаты в кулаки, а обнаженные груди терлись о шелковую ткань.
      – Как я понял, все это связано с матерью, которая заставила тебя нести ответственность за ее неудавшийся брак?
      Кэтрин стрельнула в него изумленным, нервным взглядом из-под ресниц.
      – В детстве я была серой мышкой, – прошептала она и подумала, что они зря затеяли этот разговор, тем более в машине.
      Она ему нисколько не интересна, так зачем же задавать такие вопросы?
      – Это твоя мать так говорила?
      – На пару с зеркалом, – со смешком ответила Кэтрин, но он не поддержал шутку. Черты его лица были жесткими и суровыми.
      – И как ты себя почувствовала, когда наконец-то распустила волосы в Лондоне?
      В первый раз он упомянул об их связи в Лондоне без ядовитой горечи или ледяного безразличия. Кэтрин задумчиво ответила, повернув к нему лицо:
      – Сказочно. – Ей вспомнилась та беззаботность, что охватила ее, едва она приняла решение. Исчезли страх, растерянность и гнев – и она бросилась в новую жизнь с такой неистребимой жадностью, какой до тех пор в себе не подозревала. – Так свободно, – продолжала она, устремив на него глаза, но не видя его, потому что всматривалась в свое прошлое, – как будто кто-то взмахнул волшебной палочкой и выпустил меня из клетки. Хотя нет, может показаться, что раньше я совсем не знала счастья, а это не так. – У нее вырвался тихий смущенный смешок. – Скорее, как будто кто-то открыл мне дверь.
      – Объявляю перерыв в слушании дела, – бесцеремонно прервал ее Доминик и она в изумлении уставилась на него.
      – Какого дела?
      – Сама догадайся.
      Машина затормозила у входа в отель, и у Кэтрин все внутри задрожало от нервного страха. Она украдкой взглянула на Доминика. Тот как раз наклонился к шоферу с какими-то наставлениями, а вид у него был такой, как будто если у него и имелись когда-либо нервы, то все они давно уже превратились в стальные тросы.
      Ситуация щекотливая, подумала Кэтрин. Что она вообще здесь делает? Отправилась с Домиником Дювалем в шикарный отель в центре Бирмингема развлекать клиентов! Она же не служащая его и не любовница. Но, раз задумавшись, она не успокоится, пока не найдет точный ответ. Палочка-выручалочка на крайний случай – вот что она такое. И это подходит ему, но не ей, поскольку если он ничего не теряет, когда возникает на ее пороге и просит об одолжении, то она теряет ох как много.
      Легонько поддерживая под локоть, Доминик провел ее в отель. Очень скоро выяснилось, что великосветский прием, который, как она ожидала, истреплет ей все нервы, – это всего-навсего ужин на шесть человек гостей – троих бизнесменов и их жен.
      Бизнесмены – финансисты самого высокого ранга – отличались безукоризненными манерами и выглядели слегка утомленными, как будто находили ужин самым нелегким из своих дел. Их жены, в изысканнейших нарядах и дорогих украшениях, инстинктивно отделились от мужей, которые за аперитивом обсуждали деловые проблемы. Женщины, лучезарно улыбаясь, засыпали Кэтрин вопросами о ней самой и ее жизни, а про себя, видимо, гадали, что связывает ее с Домиником Дювалем.
      Нужно признать, что ужин получился очень милым. Вся нервозность Кэтрин испарилась еще до того, как сели за стол, и она сама не заметила, как принялась честно и увлекательно рассказывать о своей работе. Все они, похоже, считали, что она нашла достойнейшее применение своей жизни, и Кэтрин хоть и смеялась в ответ, но чувствовала себя польщенной.
      Остальные три дамы не работали. Как поняла Кэтрин, их время уходило на благотворительность, воспитание детей, обустройство дома и трату денег, заработанных в поте лица их мужьями.
      – Ни за что так не смогла бы, – сонно пробормотала Кэтрин на обратном пути.
      Она не очень много выпила, но все равно чувствовала головокружение, такое приятное, и легкое. Она боялась, что проведет весь вечер как на иголках, но беседа настолько ее увлекла, что даже постоянное острое ощущение присутствия Доминика не помешало ей наслаждаться обществом. Как легко было бы позволить себе снова окунуться в эту любовь, думала она, и слишком легко – и слишком опасно! – позволить ему это заметить.
      Чуть слышно вздохнув, она прикрыла глаза.
      – Почему? – с любопытством поинтересовался он.
      – Наверное, я привыкла быть рабочей лошадью, – рассмеялась Кэтрин. – Быть на побегушках у маленьких почемучек. И вечная усталость от их требований нужна мне как наркотик.
      – Но ведь бывает же у тебя отпуск, – немного удивился Доминик. – Чем ты занимаешься во время каникул? За границу ездишь?
      Этот вопрос снова вызвал у нее смех.
      – Пару лет назад ездила в Италию. Мы с Дэвидом остановились у совершенно незнакомого человека, по рекомендации приятеля Дэвида.
      Она улыбалась воспоминаниям. Отпуск – первый после ее разрыва с Домиником – получился отличным. Дэвид, правда, сначала пытался затащить ее в постель, но она была непреклонна, и он покорно уступил.
      Сейчас, мысленно возвращаясь в те дни, она поняла, что его уступчивость означала скорее недостаток желания, нежели уважение к ее отказу. Их всегда устраивала добрая дружба двух одиноких людей, связанных общими интересами.
      – Ах да, Дэвид.
      В тоне Доминика прозвучало глубочайшее неодобрение, и Кэтрин помолчала, раздумывая, не стоит ли ей сделать очередную попытку и расписать ему хорошие качества Дэвида. Ведь рано или поздно, если роман с Джек не прервется, Доминику придется его принять.
      – Если не считать Италии, – предпочла она сменить тему, – я больше нигде не была. Жалованье у меня не Бог весть какое, – без всякой досады продолжала она, – и всегда находилось, на что потратить деньги, вместо того чтобы растранжирить их в двухнедельном туре.
      – И тебя не мучит тоска по далеким чужим берегам? – протянул он.
      – Нет, не мучит. – Она посмотрела в окно и увидела снег, легкими пушистыми хлопьями падавший с неба. Может быть, Рождество все-таки будет снежным. – Мне хотелось бы увидеть разные страны, да, конечно, – а кому бы не xoтелось? Но я не вижу смысла тосковать по тому, что мне недоступно. – Полумрак машины скрыл ее ироничную усмешку: жаль только, что ее сердце отказывается принять этот благоразумный совет по отношению к сидящему рядом мужчине. – Кроме того… – она скосила на него глаза, – я выросла без заграничных поездок. У нас никогда не было лишних денег, да если бы и были, мама, наверное, все равно посчитала бы такую трату бесполезной.
      – Какой аскетичный взгляд на жизнь.
      – Тебе легко говорить, – резко сказала Кэтрин. – У тебя всегда денег куры не клевали.
      – Был ли вообще другой мужчина, Кэтрин? – тихо спросил он, и его спокойный тон выражал лишь легкую заинтересованность. – Или ты ушла от меня потому, что недостаточно любила меня?
      Пульс у нее опять помчался вскачь, как при любом упоминании о прошлом.
      – Это неправда, – искренне ответила она.
      Все что угодно, добавила она про себя, только не это. Может быть, я испытывала стыд и отчаяние, может быть, чувствовала себя обманщицей, но любила я тебя более чем достаточно.
      – А как ты собираешься проводить Рождество? – вежливо осведомился он.
      Кэтрин посмотрела в его сторону. Стиснув зубы, он не отрывал глаз от окна. Так и кажется, что прошлое прочно стоит между ними, поднимая голову и издевательски ухмыляясь всякий раз, когда они слишком долго общаются, изображая цивилизованных людей. Кэтрин вдруг захотелось протянуть руку и все рассказать, сбросить с себя бремя тайны, чтобы он понял и принял причины, заставившие ее так поступить, и чтобы потом они вернулись к началу своей любви и были счастливы. Она замотала головой, прогоняя эти дикие фантазии.
      – Понятия не имею, – беззаботно заявила она.
      – А что ты обычно делаешь?
      – Провожу Рождество с Дэвидом и его матерью. Она готовит изумительный рождественский обед. – Кэтрин постаралась придать своему голосу оттенок счастья и беспечности.
      – А в этом году почему не пойдешь?
      – Да нет, наверное, все так и будет, – уклончиво сказала Кэтрин. – Тушить индейку для себя одной довольно-таки глупо, верно? Мне же потом несколько недель придется доедать остатки! – Атмосфера в машине стала напряженной. – Клэр мне рассказывала, что у вас дома чудесная елка и она сама ее украсила. Она этим так гордится. Ты уже купил ей подарки? – Если ей удастся удержать разговор в легком тоне, вполне возможно, что вечер закончится благоразумно и спокойно. А разговаривать в легком тоне значило не упоминать Дэвида и не упоминать их собственный шестилетней давности роман.
      – Вчера я послал секретаршу купить подарки, – сообщил Доминик. – И чтобы не выслушивать нотации на тему о том, что я плохой отец, сразу предупреждаю – я лишь следовал списку, составленному Клэр.
      – Я и не думала читать нотации, – возразила больно уязвленная Кэтрин, которой туг же вспомнились слова Дэвида о том, что она ведет себя как старуха. Неужели это правда? – И что же она попросила?
      – Весь список игрушек четвертого канала полностью. – Смуглое лицо Доминика осветила улыбка. – Стоило бы выставить счет рекламному телевидению.
      – Смотри, она тебя разорит, – шутливо сказала Кэтрин.
      – В ее-то возрасте? – со смехом отозвался он.
      – И не заметишь как.
      Машина уже подъезжала к маленькой аллее у ее дома, и Кэтрин впервые подумала о том, каким темным и негостеприимным выглядит ее жилище. С болью в сердце она представила себе, что проведет оставшуюся жизнь в доме, где не с кем будет разделить тепло и смех, но тут же одернула себя. Что за глупости! Она счастлива, счастлива по сравнению с огромным количеством людей, у которых нет и того, что имеет она.
      А больше всего ты горюешь потому, сказал ее внутренний голос, что тебе известно, чем ты могла бы обладать, верно ведь? Ты одним глазком взглянула на то, какой могла бы стать твоя жизнь, но была бессильна принять ту судьбу.
      – Вечер был чудесный. – Кэтрин взяла в руки сумочку и повернулась на сиденье к Доминику. – Надеюсь, вы с Клэр прекрасно проведете Рождество. Она как раз в том возрасте, когда этот праздник кажется настоящей сказкой.
      Машина затормозила, и Кэтрин собралась выходить.
      – Я провожу тебя в дом, – сказал Доминик и выскользнул из машины, а Кэтрин лишь пожала плечами, хоть ей и хотелось сказать, что она способна войти в дом самостоятельно.
      Дом был погружен в полнейший мрак. Нужно было оставить включенным хоть маленький светильник; обычно она так и делала, если уходила на весь вечер, но сегодня, должно быть, забыла. Все произошло так быстро, и она была так взвинченна.
      Письмо вообще не попалось бы ей на глаза, если бы Доминик не включил верхний свет. Сама Кэтрин, как правило, включала маленький светильник на столике у самой двери, где стоял и телефон. Ей нравился более мягкий свет.
      Но в ярко освещенной прихожей она не могла не заметить небольшой конвертик, белевший на подстилке у двери. По сути дела, она на него едва не наступила.
      – Любовная записка? – произнес из-за ее спины глубокий голос Доминика.
      – Скорее, рекламный проспект, – ответила Кэтрин и, пройдя чуть вперед, открыла конверт. Сверху он был девственно чист, и она представления не имела, от кого он может быть. Наверняка какая-нибудь рекламная компания расписывает очередной грандиозный рождественский проект или же благотворительное общество просит о пожертвованиях.
      Оказалось, ни то, ни другое. Кэтрин пробежала глазами несколько строчек, еще раз перечитала – более внимательно, а потом обратила к Доминику потрясенное лицо.
      – В чем дело? – Голос его хлестнул ее как бич. Он рванулся к ней и схватил ее за руки. – Что случилось?
      – Прочти, – тихим, дрожащим голосом ответила она, и он, взяв письмо; отвернулся.
      Ей показалось, что она много часов простояла в холодной прихожей, глядя на его спину, но на самом деле могло пройти каких-нибудь несколько секунд, а потом Доминик развернулся к ней, глаза его извергали зеленый огонь.
      – Ублюдок, – произнес он с ледяным спокойствием, куда более страшным, чем если бы он впал в яростное буйство и принялся расшвыривать все вокруг.
      – Доминик, – нерешительно сказала Кэтрин, – пожалуйста… – Она сделала к нему шаг, и его ладонь обхватила ее запястье.
      – Ты пойдешь со мной, – мрачно заявил он. – Я этого не допущу!
      О, Дэвид, подумала она, едва справляясь с приступом злости, как ты мог? Доминик уже тащил ее к двери, вынимал из ее руки ключ, запирал за ними дом и возвращался с ней к машине, а Кэтрин не в силах была сопротивляться. В голове у нее мысли неслись кувырком, сталкивались друг с другом и вихрем уносились неизвестно куда, не давая ей возможности хоть что-то сообразить.
      Она обязана была предвидеть нечто подобное, с тревожным стыдом корила она себя. Во время последнего разговора с Дэвидом она заметила в его поведении какую-то странность, бесшабашность. Сейчас, вспоминая ту встречу, она понимала, что это было предвкушение великого события.
      Она посмотрела в зеркало заднего вида – и взгляд шофера мгновенно метнулся вперед, на дорогу. Интересно, что он обо всем этом думает? – гадала она. Дама побелела и вся дрожит, а Доминик готов взорваться от ярости настолько мощной, что становится страшно. Кэтрин не рисковала смотреть на него, но ощущала исходящую от него угрозу, как будто та была материальна.
      За весь путь к его дому они не произнесли ни слова.
      Что же могло заставить Дэвида – благоразумного, добродушного Дэвида – совершить подобный театральный поступок – сбежать с Джек и тайком пожениться?
      Она припомнила записку.
      «Тебя не было дома, а я хотел, чтобы ты знала, что мы с Джек решили пожениться. Мы смываемся, как ночные воришки, потому что она до чертиков боится брата и уверена, что он нам непременно помешает, если мы захотим пожениться открыто. Наверное, я должен чувствовать себя виноватым? А я вот не чувствую. Мне кажется, что я на небесах. Представляешь реакцию старика Пека в моей школе? Я, разумеется, скоро свяжусь с тобой, дорогая Кэтрин».
      Я потрясена, думала Кэтрин. Совершенно потрясена. Она едва сдерживала истерический хохот.
      – Заходи, – бросил Доминик, когда они подъехали к его дому.
      Как только они переступили порог, он выпроводил няню с такой скоростью, что та изумленно заморгала, а потом повернулся к Кэтрин и коротко заявил:
      – Пойду выпью виски. А ты?
      Кэтрин отрицательно покачала головой и последовала за ним на кухню, где на самом видном месте красовался белый конверт, поразительно напоминающий тот, что поджидал ее под дверью. Доминик вскрыл его одним резким движением, прочитал сообщение и швырнул листок в корзину.
      – Что она пишет? – спросила Кэтрин, полагая, что не спросить просто неприлично.
      – «Дорогой брат… – от этой цитаты губы его язвительно искривились, – сбежать в моем-то зрелом возрасте! Разве не восхитительно? Когда мы встретимся с тобой в следующий раз, я уже буду замужней женщиной, и я очень надеюсь, что ты к тому времени успокоишься. До встречи!» Черт бы все побрал! Восхитительно! Сбежала из дому из-за небольшой интрижки, а чувствует себя героиней детской книги! Теперь тебе понятно, что я имел в виду, когда утверждал, что она абсолютно безответственна?
      Кэтрин молча следила, как он осушил бокал, а потом прошла за ним в гостиную. Больше всего на свете ей хотелось бы оказаться подальше от всей этой неразберихи. И надо же было Дэвиду сбежать, невольно оставив ее расхлебывать заваренную им кашу!
      – Ну, – сказал Доминик, остановившись у великолепного викторианского камина, – ты его хорошо знаешь. Куда, по-твоему, они направились? К нему? Где он живет?
      – Если они приняли решение, – осторожно подбирая слова, ответила Кэтрин, – то, мне кажется, тебе ни к чему выслеживать их и пытаться остановить.
      Он вовсе не это хотел от нее услышать. Лицо у него зловеще потемнело, и ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не съежиться и не попятиться от него. Здесь нет моей вины, убеждала она себя, и я не стану вести себя так, как будто мне есть что скрывать или чего стыдиться.
      – Ах, вот как? – с сарказмом протянул он. – И как же мне, по-твоему, поступить? Вывесить транспарант с поздравлениями на стене дома к их возвращению? Дай мне его телефон!
      Кэтрин продиктовала, понимая, что так или иначе он вытрясет из нее этот номер, но телефон не отвечал, в чем она и не сомневалась.
      Он швырнул трубку на рычаг и нахмурился.
      – Ясно, что они не появятся там, где ты станешь их искать в первую очередь.
      – Поэтому-то ты и здесь. Ты знаешь его излюбленные места. Куда он мог отправиться? Видимо, они рассчитывают пожениться утром где-нибудь в захолустье.
      Кэтрин набрала побольше воздуха.
      – Пусть женятся.
      – Я не позволю, чтобы жизнь моей сестры разрушил какой-то авантюрист!
      – Дэвид вовсе не авантюрист! Ты бы это понял, если бы поговорил с ним хоть десять минут. Откуда в тебе такая подозрительность?
      – А ты как думаешь?
      – Ну, хорошо, – тяжело вздохнула Кэтрин, – я понимаю, что ты оберегаешь сестру, что тебе не хочется, чтобы ее бессовестным образом использовали, но разве ты сам не видишь, что в этой ситуации ты бессилен?
      Засунув руки в карманы, с искаженным от ярости лицом, Доминик принялся ходить из угла в угол. Ему не нравилось то, что она говорила. Возможно, он ожидал, что у нее возникнет такое же горячее желание остановить все это, как и у него. Он же, в конце концов, считал их с Дэвидом любовниками.
      – Я просто не хочу, чтобы она страдала, – с горечью произнес он, остановившись рядом с Кэтрин. – Она, конечно, выросла в роскоши, но деньги ее не испортили. Если этот парень просто использует ее, не представляю, как она сможет с этим бороться.
      – Он ее не использует, – устало возразила Кэтрин. – Ты, похоже, уверен, что весь мир мечтает любой ценой обогатиться, но ты ошибаешься. Да, конечно, кругом полно мошенников и авантюристов, но немало и порядочных людей, людей, у которых есть принципы. Дэвид и твоя сестра любят друг друга, и я, если честно, глядя на тебя, понимаю, почему они поступили именно так.
      – Почему же?
      – Ну, ты сам посмотри на себя! – накинулась она на него. – Мечешься по дому как зверь и выискиваешь способы добраться до них прежде, чем этот жалкий, бездушный приспособленец Дэвид, наверняка еще и скрывающий какое-нибудь преступление в прошлом, совершит немыслимый грех и силком потащит твою сестру к алтарю ради ее денег. Они любят друг друга и именно поэтому не могли допустить, чтобы ты разрушил их любовь.
      – Не такой уж я несправедливый негодяй, – ответил Доминик, в его голосе явно слышалась неловкость. – И почему, хотел бы я знать, ты их защищаешь, если твой любовник сбежал от тебя?
      – Да потому, что Дэвид не любовник мне и никогда им не был. – Она твердо встретила его взгляд.
      – Другими словами, ты лгала.