Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Война в небесах

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Уильямс Чарльз / Война в небесах - Чтение (стр. 13)
Автор: Уильямс Чарльз
Жанр: Ужасы и мистика

 

 


— О чем? — переспросил ошарашенный инспектор.

— О колдовстве, — повторил помощник комиссара. — Ну, знаете, «Тысяча и одна ночь», люди превращаются в собак и все такое прочее. Чушь, конечно, но герцог не стал бы врать, а тут еще Персиммонс… Я посоветовался с профессором Рибблстоун-Ридли, и он мне рассказал массу интересного о потирах из Эфеса, но толку от этого мало. Действительно, из тех краев привезли четыре-пять драгоценнейших потиров, но сейчас все они в частных коллекциях, за океаном, а один — в Киеве.

Я уж подумал, не о нем ли речь, у нас тут немало русских ценностей. Но никак не пойму, зачем герцогу удирать с потиром, и почему Персиммонс отказывается возбуждать дело. Может, он, правда, его украл? Не замешан ли сюда и покойный Петтисон? Какое-нибудь темное дельце… Он мог быть агентом…

— Большевики, сэр? — осторожно предположил Колхаун.

— Да, — поморщился помощник комиссара, — ».мы все на них валим, но вы же знаете, такие дела случаются.

— Конечно, сэр, — поспешил согласиться Колхаун. — Что же тогда получается? Петтисон под дьяволом подразумевал большевиков?

— От религии человеческому здравомыслию вред один, — покачал головой его начальник. — Ваш священник говорил, что Петтисон считал себя спасенным. В таком случае — он псих. От него всего можно ожидать.

— Может быть, это один из американских потиров? — предположил инспектор.

— Может, но нам бы тут же сообщили из Нью-Йорка.

Это может быть даже Святой Грааль. Рибблстоун-Ридли сказал, что, по некоторым преданиям, он — из Эфеса.

— Грааль? — Инспектор попытался вспомнить, где он слышал это слово. — Это что-то такое, католическое?

— Считается, что это чаша, которой пользовался Иисус на Тайной Вечере, — тоже не слишком уверенно объяснил помощник комиссара. — Так что в каком-то смысле вы правы. Но это слишком давно было, значит — нечего о ней и думать. Да, Колхаун, похоже, наш потир — из Киева. Хорошо бы, конечно, потрясти герцога, — он посмотрел на инспектора. — Расспросили бы вы его, а?

— Лучше бы вы, сэр, — сказал инспектор. — Тут не за что ухватиться… Даже не знаешь, как спросить.

Помощник комиссара покосился на телефон.

— Да-а, — протянул он. — Не так-то много мы знаем, верно? Потир, Библия и сменный священник. Какое-то церковное дело! И еще архидиакон в придачу. Хотя не исключено, что Персиммонс уже добрался до него и тоже придушил, — оптимистично добавил он, снимая трубку.

Однако дворецкий сообщил, что герцога нет в Лондоне. Да, он понимает, что из полиции… Да, его светлость две ночи провел здесь. Но в среду, то есть вчера утром, вернулся в свой загородный замок. Да, не один. Его светлость сопровождали архидиакон из Фардля и некий мистер Морнингтон…

Об этом лучше спросить у Твайса. Нет, не секретарь. Нет, не лакей. Он — помощник его светлости, можно сказать — доверенное лицо.

Полицейский начальник колебался, ему не хотелось расспрашивать слуг, и он заказал телефонный разговор с загородным замком.

— Смотрите, что получается, сэр, — сказал Колхаун. — В издательстве, где нашли труп, работал какой-то Морнингтон. Конечно, это может быть и не тот. Но чтобы и там, и тут нашлись и Персиммонс, и Морнингтон…

— А в Библии опять Персиммонс, и в Фардлеон крадет потир… или у него крадут, неважно, — подхватил помощник комиссара. — Да, странно. И труп в издательстве… Для полноты картины не хватает еще одного, в Фардле.

Обычно телефонные заказы Скотланд-Ярда выполняются быстро. Инспектор еще обдумывал ответ, а экономка в замке уже спешила к телефону. Помощник комиссара взял трубку.

— Его светлости нет… Они с господином Морнингтоном вчера, на ночь глядя, уехали в Лондон… Нет, поездом.

Машину его светлости ремонтировали… Нет, его светлость не сказал, когда вернется. Наоборот, он сказал, что будет у себя, на Гросвенор-сквер… Где его светлость вчера были? Они прибыли с господином Морнингтоном прямо ко второму завтраку, а потом отправились на прогулку. Его светлость сказал, что может не вернуться… Куда отправились? Ей не докладывали… Да, слышала кое-что. Его светлость говорил с господином Морнингтоном про миссис Рекстоу, вроде бы навестить ее надо… Да, и сказал, что может не вернуться… Да, сэр, Рекстоу, правильно. Передать что-нибудь?

Помощник комиссара дал отбой и вопросительно посмотрел на возбужденного инспектора.

— Опять этот проклятый Рекстоу! — выпалил Колхаун. — Вечно он встревает. То он завтракает с сэром Джайлсом, а тем временем в его кабинете кого-то убивают, а теперь вот, пожалуйста: герцог отправился навестить его жену и пропал!

— Не иначе как ожидается еще один труп! — зловеще изрек помощник комиссара. — Вот что, Колхаун, надо бы нам пойти поговорить с этим Твайсом. Что-то мне во всей этой истории не нравится.

Призванный к ответу Твайс не запирался, хотя выглядел довольно неуверенно. Он утверждал, что не знает, где герцог, но убежден, что его светлости не понравится интерес полиции к его частным делам. Почему? Ему показалось, что его светлость хотел бы сохранить кое-что в тайне. Под давлением неопровержимых улик Твайс признался, что видел Чашу в понедельник у герцога. Его разбудили, чтобы ночью он сторожил ее, но отпустили, когда архидиакон заверил всех, что нападение отбито. Его светлость специально попросил Твайса держать происшедшее в тайне, и вот он честно пытался эту тайну соблюсти; до встревожился, услышав, что хозяин его исчез, и сказал больше, чем собирался. Так, например, выяснилось, что Чаши нет в лондонском доме, его светлость с друзьями увезли ее в среду. Твайс задумался, что-то подсчитывая.

— Сегодня четверг, — сообщил он полицейским, — значит, его светлость отсутствует немногим больше двенадцати часов. Пожалуй, это не так уж много.

— Точнее, с четырех до двенадцати — это уже двадцать часов, — сказал инспектор.

— Все-таки не двадцать четыре, — веско заметил Твайс. — Можно сказать, одна ночь. Видимо, его светлость занят важными делами.

— Скажите, а раньше герцогу случалось уезжать без предупреждения? — спросил помощник комиссара.

— Нет, не часто, — признал Твайс, — но бывало. — Однажды герцог отправился на машине за город и отсутствовал почти целые сутки. В последние дни его сильно заботили какие-то личные дела. Твайс не мог утверждать, связано ли это с Чашей, но началось все в понедельник — вторник, может, и связано. Едва ли его светлость обсуждал свои дела с герцогиней — обычно его светлость ничего не рассказывает тетушке, и он, Твайс, не советует ее расспрашивать. Ее светлость склонна к пересудам, и то, о чем они намерены поговорить с ней, завтра будут обсуждать в сотне гостиных. Если надо что-то расследовать, пусть полиция использует свои каналы и методы.

Именно эти методы больше всего и заботили помощника комиссара. Взяв с Твайса обещание немедленно сообщить, если хозяин вернется, а до тех пор звонить каждые два часа, полицейские удалились.

— Колхаун, по-моему, вам лучше вернуться в Фардль, — озабоченно сказал помощник комиссара, оказавшись на улице. — Проведайте архидиакона и заодно понаблюдайте за передвижениями Персиммонса. Я дам вам в помощь еще человека. Знаете, что я думаю? Когда в понедельник ко мне заходил полковник Коннерс, кроме герцога, архидиакона и Морнингтона его интересовал еще один грек. Якобы именно он и продал Персиммонсу его потир. У него лавка где-то в северной части города. Пошлю-ка я человека, пусть посмотрит за ним. А вы непременно позвоните мне из Фардля.

Под вечер помощнику комиссара звонили трижды.

Первым был Твайс с докладом. «Ничего не произошло, сэр.

Его светлость не вернулись, сообщений не поступало». Помявшись, он добавил, что ее светлость уже проявляет беспокойство и подумывает, не обратиться ли в полицию. «Соединить ее с вами, сэр?» — спросил он.

— Нет, нет, ради бога, не надо! — поторопился ответить помощник комиссара. — Отговорите ее, скажите что-нибудь.

Пусть позвонит в ближайший участок. Впрочем, не станет она звонить, она ведь знает меня. Хорошо, Твайс, давайте ее сюда.

Герцогиня подошла к телефону, и помощник комиссара ловко вытащил из нее то, что хотел, а именно — разрешение на расследование, после чего без особых угрызений прервал разговор, как будто их разъединили.

Через пять минут позвонил Колхаун.

— Сэр, архидиакона нет в Фардле, — доложил он. — Уехал в Лондон, когда мы были у герцога. Никто не знает, когда он вернется. Персиммонс, похоже, отбыл вслед за ним.

Наверное, мы разминулись по дороге. Рекстоу с женой здесь, в коттедже, в поместье у Персиммонса. С ними был сын, маленький мальчишка, но сегодня он уехал в Лондон с Персиммонсом и служанкой. Я же говорил, что этот Рекстоу обязательно замешан в деле.

— Похоже, Персиммонс любит детей… — подумал вслух помощник комиссара. — Жаль, что вы нам вовремя не сообщили. Мы бы его тут встретили.

— Но я же объясняю, сэр, — терпеливо повторил Колхаун, — когда я приехал, их здесь уже не было. Мне возвращаться?

— Нет, побудьте там еще денек. Если что узнаете, позвоните завтра утром. Я сейчас жду доклада от Пьювитта, он отправился на Финчли-роуд. Вслепую работаем. Не знаем, что ищем.

— Я думал, сэр, мы выясняем, почему Персиммонс убил Петтисона, — удивился Колхаун.

— Да, наверное, — вздохнул помощник комиссара, — только пока мы больше похожи на воробьев. Скачем вокруг Персиммонса — не перепадет ли какая крошка. Ладно. Осмотритесь там. Может, какую-нибудь крошку мы и просмотрели.

Хорошо бы склевать ее до завтра. До свидания.

Он успел поработать, выкурить сигарету-другую и выпить кофе, прежде чем в половине девятого раздался третий звонок. Докладывал Пьювитт. Голос его звучал встревоженно.

— Говорит Пьювитт, сэр! — выпалил он, едва помощник комиссара взял трубку. — У меня тут полный пролет, сэр! Мы дом не можем найти!

— Чего не можете? — переспросил начальник.

— Дом, сэр, дом, — возбужденно кричал в трубку Пьювитт. — Понимаю, сэр, звучит глупо, но это чистая правда. Не похоже, чтобы он там вообще был.

— Вы что, идиот, Пьювитт? — постепенно свирепея, осведомился шеф. — Я думал, у вас мозгов все-таки побольше, чем у чибиса34. Вам же дали адрес!

— С адресом все в порядке, сэр, — доложил Пьювитт. — Да, Лорд-Мэр-стрит. Вы сказали, это аптека, а ее тут нет. У нас туман, сэр, но я все-таки думаю, ее здесь и не было.

— Туман? — растерянно повторил помощник комиссара.

— Так точно, сэр, очень густой туман, — подтвердил Пьювитт. — Наверное, во всем северном Лондоне так, сэр.

— Вы не перепутали улицу?

— Никак нет, сэр. Тут со мной рядом дежурный констебль. Он помнит эту лавку, сэр, только найти не может. Нам удалось найти только…

— Подождите, — прервал его помощник комиссара, вызвал секретаря, потребовал адресную книгу, полистал ее и сказал в трубку:

— Так, Пьювитт, продолжайте. Кого вы там нашли?

— Сначала идет Джордж Гиддингс, бакалейщик.

— Верно.

— Дальше Сэмюэль Мерчисон, кондитерская.

— Так.

— Дальше меблированные комнаты миссис Торогуд.

— А, черт! — взорвался помощник комиссара. — Да вы же его пропустили! Димитрий Лавродопулос, аптека.

— Да нету ее, сэр, — несчастным голосом ответил Пьювитт. — Тут, конечно, этот чертов туман, сэр, но не могли же мы пропустить целую лавку.

— Слушайте, Пьювитт! — заорал помощник комиссара. — Полковник Коннерс там был в понедельники разговаривал с этим треклятым греком! Куда он мог деться? Это же только спьяну можно дом потерять!

— Я примерно так себя и чувствую, сэр, — удрученно ответил Пьювитт, — только я не пил. Брожу тут на ощупь, как слепой. Я уже смотрел по указателю, сэр. Как раз тут она и должна быть. А нету. Дом куда-то исчез.

— Или кто-то его прозевал, — язвительно заметил помощник комиссара. — Ладно, молитесь, Пьювитт. Я еду к вам. И помоги вам Господь, если я найду этот дом. Я тогда и вас, и вашего констебля порву на части, зажарю и съем. — Он швырнул трубку на рычаг и с минуту смотрел на телефон. — И помоги мне Господь, если я его не найду, — тихо закончил он. — Дома исчезают, герцоги… Нет, этот мир — не для меня.

Дорога на Лорд-Мэр-стрит заняла больше времени, чем он думал. По мере того как машина продвигалась к северу, туман все густел, и вскоре шофер отказался ехать дальше. Помощнику комиссара пришлось идти пешком. Он в общем знал эти места, и после долгого небезопасного пути добрался до цели.

Там, где по его предположениям, находился угол Лорд-Мэр-стрит, стоял какой-то болван, и помощник комиссара налетел на него.

— Какого дьявола… — начал он, но тут же сбавил тон. — А-а, это вы, Пьювитт. Проклятье! Лучше бы окликнули меня, чем сбивать с ног. Ладно. Если торчать здесь, на углу, никакого дома не найдешь. А где констебль? Почему вы не вместе?

Это кто еще? А, вот он! Лучше бы одному из вас поискать дом, а не устраивать вечер встречи на перекрестке! Все, все, не надо извинений, а то я сам начну извиняться и мы будем выглядеть, как куча шимпанзе в зоопарке. Да, я не хуже вас знаю, что я не в духе! За работу! Где тут у нас бакалейщик?

Бакалейную лавку отыскали без труда. Помощник комиссара, за ним — Пьювитт, а следом — констебль побрели вдоль стен, освещая фонариками витрины.

— Так, вот у нас бакалейщик… — бормотал помощник комиссара. — Слушайте, этот чертов туман стал еще гуще! А вот конец бакалейщика. По крайней мере, витрина кончается здесь. Следующий должен быть кондитер. Ага! Вижу крендель, не то чтобы весь, половинку… А вот и дверь, видимо — в кондитерскую. Пьювитт, вы не подумали поискать так?

— Подумали, сэр, — отозвался Пьювитт, — семнадцать раз подумали и сделали. Ничего другого нам как-то в голову не пришло.

Помощник комиссара не слушал. Он двигался дальше.

— Вот я дошел до второго окна кондитерской, — победно сообщил он своим последователям. — Началась стена… все еще стена… а вот калитка. — Он в нерешительности остановился.

— Да, сэр, — подтвердил его худшие опасения Пьювитт, — это калитка миссис Торогуд. Мы звонили, сэр, но она — старая и глухая, а постояльцев, наверное, нет сейчас. Она так и не поняла, чего мы хотим, а потом уже не выходила.

Помощник комиссара посмотрел на калитку, вернее — на туман. Рядом маячило темное пятно. Наверное, констебль.

А может быть, Пьювитт. Он пощупал калитку, — вне всякого сомнения, это была именно она. С полминуты он пытался вспомнить страницу адресной книги. Что за черт! Между кондитерской Мерчисона и домом миссис Торогуд обязана стоять аптека Димитрия Лавродопулоса.

— Вы пробовали говорить с кондитером? — спросил в туман помощник комиссара.

Ему ответил голос Пьювитта.

— Да, сэр. Он говорил с нами из окна, со второго этажа. К дверям не вышел Сказал, что знает, кто тут шастает в тумане по вечерам. Он поклялся, что эти два окна — его, а рядом — аптека. Только мы ее не нашли.

— Наверное, она просто за углом, — предположил помощник комиссара.

— Да, сэр, само собой, сэр, — подхватил Пьювитт. — Конечно, за углом, где же ей еще быть?

Однако его начальник не был так уж в этом уверен.

Мир трещал по швам. Все куда-то исчезало. Герцог с Морнингтоном (кто бы он ни был) не явились домой, а Персиммонс с архидиаконом, наоборот, ушли из дома. Теперь вот какая-то корова слизнула целый дом. Помощник комиссара вернулся к началу кондитерской и медленно, почти прижимаясь к стене, двинулся вперед. По обе стороны двери, в витринах, он различил коврижки, булочки и пироги с вареньем. Ну вот, подумал он, значит дальше будет аптека. Но за витриной кондитера и футом шершавой стены его вновь поджидала железная калитка.

Адресная книга вместе с полковником Коннерсом определенно свихнулись, другого объяснения нет. Наверное, Лавродопулос уехал, а кондитер занял его лавку. Но ведь они разговаривали с полковником Коннерсом в понедельник, а сегодня — четверг. Не получается. К тому же кондитер определенно пообещал: рядом — аптека. Помощник комиссара потрогал стену. Да, вот здесь она и должна быть.

— Как вам это нравится, Пьювитт? — спросил он.

— Никак не нравится, сэр, — отозвался тот из тумана. — Тут какая-то ошибка, но мне все равно не нравится.

Нельзя так.

— Не дьявол же ее утащил, — сказал помощник комиссара и тут же вспомнил о Библии, которую они с Колхауном смотрели сегодня утром. Он в раздражении стукнул кулаком по стене. — Эта чертова аптека должна быть здесь! — Но никакой аптеки на улице не было.

Они все еще стояли тесной кучкой возле стены, когда земля у них под ногами ощутимо вздрогнула. Пьювитт и констебль вскрикнули. Мостовую трясло.

— Господи! — возопил помощник комиссара. — Да что же это творится на свете? Эй, Пьювитт, вы здесь? — Рядом с ним никого не было. Откуда-то издали донеслось невнятное восклицание, и помощник комиссара испуганно оглянулся. Земля под ним снова содрогнулась, налетел сильный порыв ветра и ударил в лицо. Помощник комиссара с трудом удержался на ногах, протер глаза и увидел, что туман исчез, а прямо перед ним стоит незнакомый человек и за спиной у него тускло светятся окна пропавшей аптеки. Незнакомец шагнул к нему.

— Я — Грегори Персиммонс, — глухим голосом произнес он. — Я хочу сделать заявление для полиции. Я убил человека.

Глава 17

Живые и мертвые

В то утро, когда инспектор Колхаун обсуждал с начальством убийство Петтисона, архидиакон Кастра Парвулорум занимался у себя в кабинете приходскими делами. Пожалуй, он ждал звонка от Морнингтона, но не особенно на него рассчитывал. Позже архидиакон намеревался зайти к миссис Рекстоу и поинтересоваться, как идут дела. Его не мучили подозрения, так занимавшие герцога и Морнингтона. Он считал свое участие в событиях последних дней законченным, однако был готов действовать и дальше, если потребуют обстоятельства. Тогда, в гостиной Калли, столкнувшись с герцогом, архидиакон пропустил самый интересный момент и теперь пребывал в твердой уверенности, что врач из Лондона действительно сумел прекратить страдания больной либо гипнозом, либо каким-то другим способом. Маниакальное желание Манассии обладать Граалем представлялось архидиакону не более предосудительным, чем подобное же стремление Персиммонса, но в конце концов, это — их дело. Разговор с человеком в сером он живо хранил в сердце и не раз вспоминал, но и здесь не видел необходимости действовать, положившись всецело на волю Творца.

Архидиакон обдумывал проект воскресной школы. Она была для него обузой, но мамаши деревенских детишек все равно не отстанут, и рано или поздно школу придется организовывать. Он напоминал самому себе: «Паси агнцев Моих», — но далеко не был уверен, что Спаситель имел в виду воскресные школы. Хотя, думал он, даже такую вещь, как воскресная школа, Господу под силу обратить во благо.

В дверях появилась экономка.

— К вам мистер Персиммонс, сэр, — сказала она. — Говорит, хотел бы повидаться с вами, если у вас найдется время. По-моему, он насчет праздника. Ну, праздник Урожая, — понизив голос, предположила она.

— Неужели? — задумчиво произнес архидиакон, но тут до него дошло. — Неужели! — воскликнул он.

«От этого Персиммонса совершенно житья не стало», — думал он, спускаясь вниз. Грегори встретил его улыбкой.

— Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас, — сказал он, — но меня попросили доставить это письмо лично вам, убедиться, что вы его получили, и спросить, не будет ли ответа. Прошу.

Архидиакон блеснул на него очками, словно маленькими ледяными озерами, и взял письмо. Он прочитал текст раз, другой, третий и посмотрел на Персиммонса. Тот с равнодушным видом разглядывал сад за открытой дверью.

— «Сигона, царя Аморрейского, и Ога, царя Васаиского…»35 — пробормотал про себя архидиакон. — Ибо вовек милость Его… Вы знаете, что тут написано, мистер Персиммонс?

— Боюсь, что так, — любезно ответил Грегори. — Обстоятельства…

— Ну разумеется, — рассеянно заметил архидиакон. — Да. Конечно.

— Конечно? — повторил Грегори, словно поддерживая разговор.

— Не сочтите за грубость, — сказал архидиакон, — но, во-первых, если это правда, вы, конечно, приложили к этому руку. Во-вторых, возможно, сами же и писали. В-третьих, если не писали, то уж читали наверное. Читать чужие письма — как раз в вашем духе. Впрочем, большое спасибо.

— Вы ничего не хотите спросить?

— Зачем? — удивился архидиакон. — Я же все равно не смогу проверить ваш ответ. И вообще, я бы не стал полагаться на людей, противящихся Богу. Они непременно теряют чувство меры.

— Ну, как знаете, — угрожающе произнес Персиммонс. — Могу сообщить вам, что все это — правда. Они в нашей власти и мы можем прикончить их в любой момент.

— Это избавило бы их от многих неприятностей в будущем, не так ли? — улыбнулся архидиакон. — Вы уверены, что им необходимо мое вмешательство? «Умереть сейчас — стяжать радость непреходящую…»

— Все это болтовня! — потеряв, наконец, терпение, яростно прошипел Грегори. — Неужто вы думаете, хоть один из них рвется умереть? Они молоды. Вы считаете, им доставит удовольствие смотреть, как потир, ради которого они умрут, превращается в орудие разрушения?

— Я бы сказал вам, что думаю сделать, — спокойно ответил архидиакон, — если бы знал это сам. Но вы никак не надумаете сообщить, куда мне идти… если я пойду.

Грегори сдержался, назвал адрес и вышел. Архидиакон вернулся в кабинет, сел в кресло и привычно сосредоточился.

Грегори шел домой, в Калли. Пробный поединок с архидиаконом очень взбодрил его, но по дороге возбуждение улеглось, а на смену ему пришли заботы. Началось с сомнений. В последние дни судьба свела его с двумя-тремя людьми, над которыми страсть, власть и жажда обладания не имели никакой силы. Сколько бы ни уничтожал Манассия, голод его не насыщался; никакое богатство не соблазняло архидиакона. Плутая в этих незнакомых краях, Грегори ощутил, что не хватает одного привычного элемента — наслаждения.

Прежде он наслаждался, давя и мучая людей. Манассия, кажется, наслаждения не ведал; для покоя же и мира, в котором живет архидиакон, это словечко просто маловато. Ему никак не вместить тот незыблемый покой, в котором пребывает душа проклятого клирика. Этот покой был сродни безмятежности небесного свода, недостижимого для любых земных стрел.

Свод простирался в вышине от востока до запада, а под ним, на плоском пустом круге, виднелось лицо грека, изрыгающего скверну. Грегори злила бесполезность этих усилий. Примерно так же он злился, когда выговаривал Стивену за напрасную трату денег на издание идиотских романов. Помнится, Грегори так же досадовал на своего отца. Старик тратил массу сил и эмоций на сущую ерунду. Нет, он научит Адриана не отвлекаться по пустякам. Только власть — наша духовная цель, а сатана — податель ее.

Он вошел в ворота и свернул на дорожку. Взгляд его упал на окно второго этажа, где он недавно разговаривал с отцом Адриана. «Клерк в борделе, — вспомнилось вдруг Грегори. — Ну и что? Даже клерк жаждет власти». И снова, принеся волну отчаяния, над ним распахнулся незыблемо-безмятежный свод небес, а где-то далеко внизу бессмысленно и бессильно полыхал багровый пламень шабаша. Вот на этом повороте повстречался ему незнакомец в сером. «Только рабы, да и то среди теней». Но он-то, Грегори, не раб! Это небо издевается над ним, оно боится его растущей власти… или смеется над его бахвальством. «Рабы!

Рабы!», — звенело у него в ушах, когда он переступал порог гостиной. Эхо шагов в зале снова повторило: «Рабы!»

Грегори спросил, где Адриан, узнал, что они с Джесси в саду, и отправился их разыскивать, поглядывая заодно по сторонам: не видно ли Лайонела с Барбарой. Но они ему так и не попались, а за поворотом тропинки он обнаружил Адриана. Мальчик лежал в траве и сам себе рассказывал какую-то длинную, запутанную историю. Неподалеку, на берегу ручейка, Грегори заметил Джесси. Она сидела, глубоко задумавшись; Грегори ухмыльнулся, представив, о чем она может размышлять, и чуть не окликнул ее: «Миссис Персиммонс». Вряд ли она знает о его жене в сумасшедшем доме…

Однако пока он сдержался.

Джесси сказала, что Барбаре существенно лучше, она играла с Адрианом, а потом муж увел ее гулять. Они с Адрианом тоже гуляли и встретили здесь, в саду, странного джентльмена, который немножко поговорил и поиграл с мальчиком.

Грегори недоуменно поднял брови, и Джесси объяснила, что не разрешила бы ничего подобного, но Адриан так обрадовался этому джентльмену, и она подумала, что они давно знакомы.

— Что же он делал в саду? — спросил Грегори.

— Не знаю, сэр, — ответила Джесси. — Он, похоже, хорошо знал окрестности. Он сказал, что и вас хорошо знает.

Грегори поразмыслил и не стал ей выговаривать. Недели не пройдет, как она окажется в Вене или в Александрии, если не еще дальше на Востоке, а там ей будет не до разговоров с незнакомыми джентльменами.

— Как он выглядел? — сурово спросил он.

— Ну, молодой такой, вроде как иностранец. И одет во все серое. Они с Адрианом чуть не все время говорили на каком-то тарабарском языке.

Грегори так и застыл на месте, а потом деревянным шагом двинулся дальше. Что это там сэр Джайлс болтал о незнакомце в сером? И кого, наконец, он ему напоминает? А-а, ну конечно, архидиакона! И от того, и от другого так и разит этой дурацкой безмятежностью, этой мерзкой отрешенностью. В хлопотах вчерашнего дня Грегори совершенно забыл посоветоваться с Манассией насчет этого типа, ну, не беда, дело поправимое…

Стоп! А как это они говорили на иностранном языке? Уж не завелся ли у Адриана приятель более близкий и, главное, совсем с другой стороны? Если в трепотне старого Джайлса и правда был какой-то смысл… Грегори резко повернулся к Джесси.

— Мы едем в Лондон, — сказал он. — Сразу после ленча. И ты будешь за Адрианом присматривать. А завтра мы можем уехать за границу. Ничего не поделаешь, так надо. Болтать об этом не советую.

Вот так и случилось, что когда инспектор Колхаун закончил допрос миссис Лексперроу, Грегори, Адриан и Джесси уже добрались до Лорд-Мэр-стрит. Лавка была закрыта, но Манассия впустил их. Джесси показали кухню и комнатку наверху, где они с Адрианом будут спать; а подвал, где лежал связанный герцог, показывать не стали. Гостей быстро протащили мимо комнаты, где у окна стоял задумчивый архидиакон, окинувший их взглядом — он никогда не видел ни Адриана, ни Джесси. Наверху Грегори снабдил мальчика двумя-тремя новыми игрушками, а Джесси приказал уложить его пораньше и оставаться с ним, чтобы он не испугался, проснувшись в незнакомой комнате.

Разместив заложников, Грегори спустился в лавку. Архидиакон сидел у окна и читал «Откровения» леди Джулианы36.

— Пришел, стало быть, — злобно проговорил Грегори.

— Пришел, — кивнул Манассия. — А вы что, его не ждали?

— Я не знал, — отвечал Грегори, — да он и сам не знал утром, придет или нет. Откровенно говоря, не пойму, почему он пришел.

— По той же причине, что и все мы, — сказал грек. — Bсe в этом мире торопится к своей судьбе. Ты готов? — спросил он Грегори.

Тот оглянулся на полуприкрытую дверь.

— Да, я долго думал, и теперь готов, — отвечал он.

— Тогда чего мы ждем? — молвил грек. — Я тоже готов. Дом я скрыл облаком, так что войти в него нельзя, пока мы не кончим.

Грегори невольно взглянул в окно и увидел, что за ним поднимается густая тьма — не туман, как казалось снаружи, а что-то многоцветное, переливчатое, словно бы живое. Грек пошел в заднюю комнату, Манассия и Грегори двинулись за ним. Там было совсем темно, архидиакон уже не читал; он ждал, что будет.

Весь день, с утреннего разговора, он понимал и чувствовал, что сила, которой он так долго привыкал повиноваться, медленно покидает его, уходит все дальше; и вот сейчас, прямо посмотрев на врагов, архидиакон ощутил утрату, уже знакомую по своему долгому паломничеству. Чувство это стремительно разрасталось, пока в нем не исчезло все, и тогда он снова сказал про себя, как нередко говорил и раньше: «И это — Ты», — ибо утрата всего, равно как и полнота жизни, лишь средство познания Того, Кто есть все. И все же ему было предельно одиноко во мгле этой комнатки, где Персиммонс, и Манассия, и еще кто-то третий глядели на него с порога.

Грек медленно двинулся вперед, подумал немного и спросил:

— Знаете ли вы, почему пришли к нам?

— Потому, что Бог так велел, — спокойно ответил архидиакон. — Почему вы послали за мной?

— Ради того, что должно свершиться, — сказал грек. — И вы поможете в этом свершении.

Пока он это говорил, Манассия с жадным всхлипом схватил священника за руку, а Грегори придержал за плечо.

— Поможете, — повторил грек и впервые с тех пор, как Грегори познакомился с ним, улыбнулся быстрой, жуткой улыбкой, которая тут же сменилась судорожной гримасой. — Свяжите его и бросьте на пол! — приказал он.

Приказание немедленно исполнили Архидиакон не сопротивлялся, не столько потому, что противники были явно сильнее его, а потому, что терял энергию и слабел с каждой минутой. Его разложили на полу, и Манассия принялся терзать одежду, пока не обнажил грудь. Тогда грек поднял со стола Грааль и водрузил на живую подставку, а тьма за окном продолжала сгущаться, крутясь бешеными цветными вихрями.

Архидиакон услышал над собой голоса. Говорил Грегори: «Разве ты не будешь чертить знаки? А как же обряд?» Ему отвечал грек: «Мы выше этой мишуры. Есть только один знак — кровь, которой я наполню чашу, и только один обряд — наша воля. Что до тебя, вспомни того, кого ты убил, держи его образ в сознании, дай ему влиться в этого человека. Остальное предоставь нам с Манассией».

Мгла скрыла все, сомкнулась наверху, затопила сознание, и долгое время архидиакон ощущал лишь пустую, безбрежную ночь. Потом в ней появились три светящиеся точки, каждая из них излучала поток направленной силы. Он твердо знал, что она направлена не совсем на него, и каждый поток или луч отличается от другого. Ближайший к нему, самый неустойчивый, дрожал и вибрировал, он походил на людскую злобу — багровый, изменчивый, слишком земной. Источник этой злобы, ее центр, звавшийся на покинутой ими земле Грегори Персиммонсом, сотрясали страсти, присущие только человеку. Архидиакон спокойно встретил этот удар, раскрыл себя, предоставив мятущемуся духу обрести утоление всех его желаний. Не эти страсти наполняют адскую бездну, не они рождают последний, окончательный отказ.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15